Бьёт челом

…бьёт челом холопишко твой Ивашка карла: как ты, государь пошёл на службу другую исполнять действо своё правящее и приструняющее, а государыня царица пошла в поход с Москвы в Звенигород на богомолье, так я по велению твоему исполнял заботу о попугаях твоих птицах, кои выданы холопишку твоему были из царициных хором в пересчёте числом в пять, Да, четыре птахи раёвские годов ещё малых были и ростом невелики, а пятый стар, лохмат и умён аз я.


Одна птаха смурной вид страшенный имела, питалась перьём своим и клевалась, в руки не взять для почистки, словес не шутейных от неё понаслышался, да в ответ навыучил её столько, что из храма день целый с колен не вставал; беспокойное проживание обеспечено мне было, да аглицкая личность некто Горей, шутейно птахов выучил просить есть и иную какую надобность сполнять на своём лопотящем и тукающем наречии адовом, ничего от птиц понять стало невозжым.


Жестами срамными теперь объясняемся с ыми. Про те мои мучения и кормление птиц твоих ведомо токмо истопничему Боркову; потому государь, что каждый день навещал он меня, слова горькие от меня слушал, да комнаты мои подтапливал за здоровие попугаево борясь; всяк день он их осматривал и кору с поленьев сдирал на их излечение от недугов разных, особливо шла у него в потреб птах кора ольховая и дубовая, берестой не кормил, не встречая моего в том расположения, берза, по моему разумению, кстати бы им пришлась, как перья у старого такой же циановый свет производят на луне, когда крику от него як от волчины; в двадцать недель, что беда у меня с птицами приключалася я скормил им, покупаючи с торгу поболе восьми фунтов миндальных ядер;


да им же ненасытным покупал по два калача в день по две деньги и сам, с торгу ж покупаючи ел, токмо в клетку не садился, а так всё с рук, потому, государь, что мне с Низу с Хлебенного и с Кормового дворца твоего государева корму указано не было; жил только тем, что сторож Дементий случаем с птицами этими в комнате оказался по службе своей был тут пожалован сторожащей, он и спасал нас от голоду, сам покупал нам всё остатное; Государь смилуйся! Как птиц сдал в сохранении и полном их здравии, так с голода лёгок стал совсем, пожалуй меня жалованием своим государевым за птичей корм и за моё терпение, как тебе в голову обо мне убогом Бог известит…


… то прошло уже государь мой, а теперь другой почин в бедах моих сделан. Арап Берекет сдан был мне в учение наукам обращения не стыдного от подьячего Земского Приказа Васьки Каверина, по лени его перепоручен был. Учил сего страшенного лика парня я два месяца, да опять с кормом вышла неправда, только у Васьки и получилось совсем малые хлебы стребовать. Арап же, хоть и ростом невелик то ж я, но питания требует не одного птичьего, с торгу брал ему как на всех попугаев единому; розгов истрепал немыслимо, хорошо тот же Борков истопничий присоветовал замачивать в кипятке, тем и спасся от лазания бесконечного по кустищам, да ломания новых; без ентова учение совсем арапское не шло, но с божьей помощью научён был порядкам нашим и молитве праведной да по крещению оного арапа сдан был мной во Дворец. Поелику арап мне обошёлся почти как попугаи, прошу выдать те же десять рублей, что на птах получал от стряпчего с ключем…
… нет более заботы у слуги твоего, государь, как служить тебе, но изволь повелеть, чтоб служил я далее, хоть и карла я, в ролях человеческих, потому как испытаниям моим арапами и попугаями конец не увиделся; пришлось холопишку твоему побыть зверем диким. Узнали на Потешной палате, что арап успешно обучен мной обхождению и взят был я без воли моей, на двор звериный для обучения четырёх медвежьих малолеток всяким срамным разностям. Я-то жив, да теперь уж по излечению и здоров, да вот с платьюшком моим расстаться пришлось и лазоревые и червчатые курты мои поизодраны в клочья, епанча приказала на отпев, а жёлтые сапоги теперя только в по сухому времени можно надеть.


Ошибка роковая допущена была при обучении моём медвежёнков, выпустили их всех сразу на академию; разыгрались не в меру зверюшки, да поотгрызали мне всё торчащее поверхам, только руки, ноги, да нос и спас, даже голова моя была прикушена слегка, вот тогда ермолка-то и сошла на нет; сапоги же скованы челюстями были не едиными, да выдержали – турчины не в пример нашим мастера.


Итог не печален, недельку отлежавшись, да взявшись уже за одну только девочку медвежью Машку, научил я её всяким разностям, из коих несколько представлю: на дыбы вставать и кланяться всем присутствующим и до той поры вставать, пока обратное ей сказано не будет; показывать, как хмель вьётся; подражать судьям, как они за судейским своим столом сидят и танцуют на задних лапах; натягивать и стрелять из палки будто из лука; брать ту же палку, за неимением другой, на плечо и как стрельцы маршировати; ходить как карлы престарелые, аз я и ногу волочить; как лежанка без рук, без ног лежати, да едину голову в показ держать; как жена милого мужа голубит, а не милого лупцует, тою ж всё палкой.


Вот то малое, что теперь Машка может. Одно плохо, все те десять рублёв, что выданы мне были за арапа обучение, потерял я на Машеньке, да ущербу, перечисленного уж, поимел. Поскольку Машка вполне сравняется по злобству своему и неучению арапу, то уж: Государь смилуйся!