Свистун Сказка

В стародавние времена на реке Протёка построили город. Недолго думали цари, когда построили, как его назвать. Назвали Протёк. Город Протёк. Налево протёк левобережный, направо правобережный, и там и там свой царь. Дороги тогда были совсем неплохие для пешего человека. Даже красивые они были очень видами. Одна беда - не было их вовсе на земле нужной твёрдостью и шириной для проезжего. Тропинки и тропинушки – те были, это точно, а дорог нет, ещё не напроезжали, а уж, чтобы строить – такого вообще слыхом не слыхивали. Колесо уже придумали, так то в степи – оно там годное к езде было, а вот у нас нет, не годное. Для колеса дорога нужна, а где её взять?


Пешком ходить тяжело. По траве тяжело ходить. По тропинке тяжело ходить. Вдруг горка, вдруг холмик, вдруг камушек – совсем тяжело. Нагрузишься поклажей, если на новое место переходишь или поторговать чем решил сдуру или по нужде, пройдёшь от зари до заката, чувствуешь: ног-то и нет. Жалко ног. Можно и на лошади проехать, пройти – она не хуже человека ходит везде, да только лошадь руками не сделать. Её поймать надо, а то и купить. А на что купишь? А где поймаешь? В лесу лошадей не водится, опять только в степи. Выходили из неудобного ходячего положения люди в те времена, да в тех краях так: строили лодки. Кто богатым был - строил корабль. Разницы большой нет. Хоть корабль, хоть лодка и то и другое плавает.


Рек, речек и речушек, по которым плавать можно, полно было в лесной стране. Лодка маленький корабль, а корабль большая лодка. Опять беда – мало было богатых - с чего тут быть богатым, когда дорог нет. А кто побогаче случайно становился, так тот разбойнику злому Свистуну в лесу обязательно попадался. Быстро Свистун всех в богатстве равнял. Вот и катался почти весь народ на лодках. Катались только по реке вниз, а вот когда вверх, тут уж не до катания – надо изо всех сил грести. Гребёшь, гребёшь, от зари до заката – глядишь, а рук-то и нет. Как бы ни было, видно руки меньше жалели, или терять уже было больше нечего, не голову же Свистуну выдавать, так и не придумали больше ничего. Всё по воде плавали и плавали, руки теряли, ноги сохраняли, а говорили «ходим», как бы по привычке.


Ходили, ходили вверх и вниз по реке лодки и корабли, да вдруг видят: некуда больше ходить. Стоит посередине реки чудище, а налево город и направо город. Будто великан какой-то ноги расставил над рекой, пальцы в воду опустил, растопырил решёткой десятипрутковой и не пускает никого. Великан не великан, а только башню цари соседние выстроили изрядную, наподобие моста через реку. Можно по башне из страны в страну ходить как по мосту, а можно через башню по реке проплыть. Понятно, зачем, построили, не только для перехода, не больно-то и надо туда сюда из одного царства в другое бегать и там и там всё одинаково. Цари разные, счастья нет, а неприятности одни те же.


Цари за столетним медком, за дубовым столом посидели, обтолковали подробно откуда кто интерес свой будет с башни вододверной иметь, да порешили: «правые» по ночам будут стеречь проплыв, а «левые» на заре будут на стражу вступать. Какое-то время так и было. Смотрит Левый Царь: доходы у него ничего себе, скоро вся страна зажиреет, делать-то ничего не надо, только дели капитальцы с проплыва и подумывай, что в трактире вечерком заказать. Подсчитал свой интерес и Правый, да в обиду впал немедля – никто по ночам плыть не желает, кроме отчаянных каких гуляк, а делового народа в темень не сыскать. Вызвал левого под дубок опять с медком, долго доказывал правоту свою, уговорил. Теперь по половине дня и по половине ночи досталось таможить как тому, так и другому.


В таком разе выручка прыгать начала как хмельная. Один царь мошну набивает, другой локотки кусает. Всё неровно получается, обидно обоим. Когда царю обидно, он обычно приказ даёт генералам: набирайте солдатиков, ставьте пушечки. Напряжённость возрастает, аж в воздухе виснет, а кому это надо? Только не нашим разумным государям. Сходятся под дубом и решают, решают, ничего решить не могут. Получается, что нет справедливости на земле. Известно, чем бы всё это кончилось - да, как обычно – войной, разрухой, бедами неисчислимыми, но… Понадобились знаменитому разбойнику Свистуну, что в лесах на севере проживал, спички, соль и иной провиант, да иные припасы разбойничьи.


По старой нехорошей, лесной привычке, кряхтя и ругаясь, слез Свистун с дуба, плюнул себе на дорожку, да пошёл сквозь чащу продираться, чтобы в город Протёк попасть, растрясти золотой запас свой, погулять хорошенько, вопросы свои насущные, разбойные порешать. Пришёл, а в городе почти траур, то на одном берегу под дубом заседают, то на другом, а лодочек и кораблей и в верховьях и в низовьях скопилось видимо-невидимо – стоят, загорают, решения высокого ждут, гадают: когда поплывём? Свистун рассмотрел сооружение на реке, потоптался на нём и очень башня-мост ему понравилась. Особенно решётка понравилась, покачал даже её слегка – нет, не шевельнётся даже, сделана знатно.


И подумал тогда Свистун: не пора ли к цивилизации поближе на старости лет оседать, не пора ли на твёрдую башенку сменить дуб свой, хоть и крепкий, да больно кривой и старым косточкам беспокойство сильное причиняющий. Разбойник Свистун был известный, поэтому приняли его под одним из дубов, где как раз заседание шло, сразу же. Почёт оказан ему был, а уж за медком и сомнения свои в правде изложили ему государи, ни на что не надеясь, а так – поплакаться умному, злобному человеку. Свистун ещё анкерок с медком приговорил, да говорит: сколько вы не рядитесь в судейские одежды, друзья царские мои, а ничего вы не присудите.


Как, почему, Свистун, уж не сомневаешься ли ты в уме нашем государственном? В государственном вашем сознании нисколечко не сомневаюсь я, да вот беда, без третьей стороны, которая посерёдке меж вас встала бы для правдивого решения, вам не обойтись. Вот ты и стань нашей третьей стороной, Свистун. Отчего же и не встать, если хорошие люди просят. Стану. И стал Свистун на стражу в тот же день. За вознаграждение немалое, да по такому серьёзному делу и не очень большое, принял на себя труд Свистун обирать проезжих всех по чести, а потом царям по равной части выдавать. Обязался, облачился в тельник полосатый, фуражку с кокардой набекрень сдвинул, да и приступил.


Месяц проходит, второй, полгода уж минуло…. Рассматривают свои поступления в казну цари и смотрят, вроде бы их даже чуть меньше стало, да зато поровну. Никто не обижен. Опять под дуб засели, пируют и чувствуют взаимную приязнь под звон гусель, под гром бубен, под песни дев сладкоголосых. Покой, мир и тишина установились и слева и справа. Слышно только под утро, в самый злой час «собачьей вахты», как скрипят ворота железные, то Свистун на часик спать идти изволит, ворота речные опускает, но уж с рассветом опять ворота скрипят, то на подъём они идут, а лодочки в туман под башню ныряют и тихонечко тени свои уводят в иные страны, в иные города…