МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИК
Весна…
С одной стороны, - исконно повторяющееся явление.
А с другой – каждый находит в ней свою прелесть. И не важно сколько раз в этом мире ты уже встречал подобную весну, и не важно, что все повториться и пойдет извечно протоптанной мирозданием незыблемой стезей – …она приходит, - и в человеке, как части природы, что-то меняется. Деревья звенят переполненные движением сока, а человеческое существо вибрирует переполненное чувством новой надежды. По крайней мере, хотелось бы в это верить.
Ирина оживала весной. В голове начинали роиться безрассудные идеи, связанные с кардинальным изменением жизни. И можно было победить безжалостную реальность, закрыть глаза и всецело отдаться иллюзиям, то есть, фантазиям и мечтам – так каждую весну приходила еще одна надежда. С первым вдохом весеннего воздуха она отбрасывала прагматизм и с закрытыми глазами бросалась в еще одно придуманное, ирреальное будущее – радостное и счастливое.
В свои тридцать два года ощущения мира и сиюминутности бытия Ирины соответствовали двадцати двух летней девице, только что окончившей институт и все надежды о начале серьезной жизни, любви, семье соотносящей с будущим. Она не могла поверить, что после института уже прошло десять лет! Для нее ничего не изменилось: та же из года в год работа в школе, та же изо дня в день дорога на службу и обратно, та же внешность и даже стрижка – девочка-подросток.
Жизнь, лишенная разнообразия, легко вмещает все прожитые годы в один короткий отрезок времени – это с молодой женщиной и случилось.
Импульсивный непредсказуемый характер преподносил Ирине время от времени сюрпризы. Сюрпризы эти были безобидны, хотя балансировали на пределе дозволенного. Они служили ей своеобразным допингом, впрыскивали в кровь адреналин. Это было сильней, чем наркотик и позволяло на короткое время сохранить чувство эйфории, а подчас и немотивированной радости. Такие выходки ее нисколько не пугали, так как в ней всегда жила другая – Ирина Алексеевна, которая с педантичностью фармацевта могла рассчитать и отмерить тот предел, до которого имело право дойти безумство поступков другой Ириши, сидящей в ней.
Так, она позволяла, например, своему родному классу, где была классным руководителем и читала русскую и зарубежную литературу, провести урок анекдотов по произведениям литературных классиков; провести весело, со смехом, визгами и даже рукоплесканием, но в изображаемой пантомиме. Подобный выплеск эмоций, в недозволенном месте, в недозволенное время заряжал энергией не только ее, но и ребят.
Объяснять своим детям, что если они «заикнутся» на других предметах о подобных уроках, то будет ЧП на всю школу, надобности не было. Ученики ее понимали с полуслова и всегда умели сохранять их общие маленькие тайны. Даже выскочкам и «маменькиным сынкам» нравилась ее рисковый, но оригинальный подход к урокам.
В этом году ощущение весны к Ирине еще не приходило. Холодная затянувшаяся зима даже в конце не собиралась радовать глаз переменами и подавать надежду на подступающую календарную весну.
Автобус застрял в грязном плотном снежно-глиняном сугробе, свалившемся на дорогу с близлежащей вырытой экскаватором ямы. Виадук строили уже второй год. Точнее сказать, разрыли дорогу, все перекопали и бросили до лучших времен. Теперь снова две остановки придется идти пешком, пытаясь обойти подтаивающие сугробы и выбирая, где почище.
Ирина в очередной раз опаздывала. Индивидуальные занятия с Витей Стрижевым были назначены на пятнадцать сорок, утешало лишь то, что родителей мальчика нет дома, и когда она явилась, никто не узнает.
Ира раздумывала еще минуту, а потом обреченно шагнула из автобуса в серую кучу снега. Удачно сделала пару шагов по снежному насту, на чем удача и закончилась; следующий шаг погрузил ее ногу в сугроб выше лодыжки, снег тут же ледяным панцирем сковал ногу в тонком капроне, заполнив рыхлой ледяной кашей полусапожки; последующие шаги так же не принесли ничего приятного. Она продолжала идти вперед, не останавливаясь, что бы ни загрузнуть еще глубже. В теплой квартире Стрижевых Ирина сможет высушить обувь и согреть ноги.
Витя Стрижев был инвалидом детства, хотя, его детство заканчивалось в ближайшие три месяца весны: он был учеником выпускного класса. На дом к нему ходили учителя по всем предметам, никого подобное обучение не обременяло. Два раза в неделю по два часа, а к ставке добавлялось лишние часы, что приятно отражалось на зарплате.
Мальчик учился на «отлично» и проблем никому из учителей не создавал. Немного вялый, всегда правильный и исполнительный, он выполнял все задания учительницы русской и зарубежной литературы грамотно и своевременно, но без малейшего энтузиазма. Ирина Алексеевна относила безразличие Стрижева к совершенно короткому сроку их совместной работы. Первый раз она пришла к Вите два месяца назад, сразу после Нового года. Безучастие мальчика к ней, как новому лицу в его однообразной жизни, замкнутой пространством квартиры и редкими поездками с родителями на природу, она рассматривала, как нелюбовь к предмету. Но мама Вити, в их первую встречу, долго рассказывала, что он много читает, за три года перечитал почти всю серию «Всемирной литературы», сейчас же увлекся фантастикой. Родители поощряли его любовь к книгам и постоянно покупали новинки издательств.
Тогда Ира предположила, что такое равнодушие к предмету связано с переменой учителя. Василиса Константиновна ходила к Вите Стрижеву четыре года подряд, учила его языку и литературе правильно, по утвержденному в районо плану, и он к ней привык. Сейчас же, переключиться в последние пол года школы к новому человеку Витя не мог или не хотел. Тем более что Василиса Константиновна попала в больницу прямо из их дома, с очередного занятия, которое она проводила с Витей. Прихватило сердце, и мальчик тут же набрал номер «скорой». Пока машина ехала, пришла с работы Витина мама Стелла Владиславовна и взяла все заботы об учительнице на себя. Отправив ее в больницу из своей квартиры, женщина сочла необходимым наведываться к ней в больницу и подробно рассказывать сыну о своих посещениях Василисы Константиновны и об ее здоровье.
Ирина не была до конца согласна со школьной программой в выборе произведений и авторов для изучения в выпускном классе, поэтому расширяла кругозор мальчика новыми авторами и романами, о которых никогда не упоминала предыдущая учительница-наставник с двадцати пяти летним стажем работы.
Виктор читал все рекомендованное Ириной, особого энтузиазма не проявляя, хотя литература была необычная и удивительно интересная. Ирина Алексеевна осознавала, что изменить ничего не может, а вот взаимно потерпеть друг друга эти пол года они сумеют.
Приближение весны в этом году ее не радовало и не будоражило в ней никаких чувств. В своих ощущениях она застряла в декабре с неотвратимым холодом и короткими серыми днями, и лишь извечная очередность изучаемых в школе писателей и, подходящая к концу, школьная программа, свидетельствовали и напоминали, что уже на пороге весна.
В детстве, они с мамой к празднику 8 марта получали от папы много подарков и еще больше букетов. В эти дни дом всегда был заставлен цветами, живыми, пахнущими весной солнцем и теплом. Вместе с мамой весенний праздник любила и Ириша, и с детства сохранила наполненное радостью ожидание его. Начало весны молодая женщина связывала с семейным теплом и ощущением защищенности перед всем миром. Такая весна не спешила к Ирине, и праздник, казалось, пройдет мимо, не коснувшись ее. Но, просыпаясь, каждое утро она с упорством продолжала надеяться, что с первым теплым солнечным лучом к ней вновь вернется то далекое детское ощущение беззаботного счастья. Женщина не хотела признаваться себе, что успела прожить после детства целую юность. Скорее, Ирина не могла в это поверить.
Автоматически, по-привычке, Ира существовала в своем мирке, где время остановилось или ползло незаметно. Но однажды в почтовом ящике оказалась открытка – приглашение выпускников института на десятый юбилейный год, и в один день все прожитые годы свалились на нее, как снежная лавина, оглушившая и лишившая кислорода. Даже правильная и рациональная часть Ирины не могли справиться с этим сроком в десять лет, и она начала медленно, но уверенно погружаться в уныние, с чувством безысходности.
Любое маленькое бытовое невезение теперь женщина принимала размерами удара судьбы, мучительно решая, относится к нему, как к должному и смириться или бороться, не унывать. Бороться она не умела, но, по случаю, всегда была готова искусственно разнообразить свою жизнь, чем придется.
Ирина поднялась на лифте на седьмой этаж красивой шестнадцатиэтажной новостройки. Здесь жила семья Вити Стрижева. Дорогой дом, просторная современная квартира в пять комнат. Витина мама Стелла Владиславовна всем объясняла, что квартира не пяти, а трехкомнатная, так как на Западе спальни никто не считает. В этой квартире было все, но среди всего вкралось и горе, в виде Витиного инвалидного кресла.
Учителя, долгое время ходившие к мальчику, рассказывали Ирине Алексеевне о дорожной аварии, которая стала причиной всех бед. После катастрофы родители долго посещала психолога и благодаря этому не расстались. Видно не только в Англии, но и повсюду, в каждом доме спрятан свой скелет в шкафу… Стелле Владиславовне после случившегося все друзья и знакомые советовали срочно обзавестись еще одним ребенком, но она наотрез отказалась, объяснив психологу, что тогда Витенька никогда не встанет с инвалидного кресла, а она все сделает, что бы он встал. И действительно, в первые два года после несчастья мама с папой постарались сделать все. Результат оказался неутешителен, мальчик так и остался сидеть в инвалидном кресле. Медики в один голос утверждали, что Витя не ходит на нервной почве, так как все операции проведены на высшем профессиональном уровне, кости срослись и послеоперационных патологий не выявлено. Отечественный детский психиатр только разводил руками и сетовал на несерьезное отношение хирургов к своей работе.
Отец Вити крупный государственный чиновник смирился даже с бабками-ворожеями и знахарками, которые и пугали Витю, и поили различными «чудодейственными» снадобьями, и даже сажали в магический круг соответственно ритуалам новомодной белой магии. И только один юродивый монашек пообещал, что если мальчик и встанет, то к переходному возрасту.
«Но для этого нужно проявить характер», - как-то двусмысленно объяснил монах, нервно теребя крест на груди.
Это была последняя капля в чаше терпения родителей, и они опустили руки, смирившись с неизбежностью свалившегося на них горя. Но детей семья больше не завела. Стелла Владиславовна свято верила, что если Витя будет ощущать себя единственным любимым ребенком, то хотя бы ради нее, он встанет, пусть и не сразу.
Ирина позвонила. На нее смотрел глаз телекамеры встроенной чуть выше двери.
-Ирина Алексеевна, сейчас, сейчас я открою, - раздался в домофоне приятный женский голос.
Дверь открылась.
-Здравствуйте, Марина, - поздоровалась Ира. – Я за ключом.
-Да, да, сейчас я принесу, - на ходу сказала Марина, отправляясь в комнату. – Я думала, вы уже сегодня не придете.
-Вы же знаете, какая здесь дорога. Снова шла пешком.
-Да, мой муж уже две недели не выводит машину из гаража. Говорит, у нас здесь выехать просто невозможно. Вот вам и центр города! Сколько это будет продолжаться?
Марина быстро вернулась.
-Вот, возьмите, - протянула она прозрачный чехол, в котором лежал ключ.
-Спасибо, - ответила Ирина и пошла по длинному коридору в противоположную сторону.
Марина была не только соседкой, но и доброй приятельницей Стеллы Владиславовны. Она не работала, детей не имела, и с первых дней беды, еще тогда, много лет назад, взялась опекать мальчика в период пребывания родителей на работе.
Стелла Владиславовна продолжала упрямо работать рядом с мужем, ни на день, не желая становиться домохозяйкой, хотя достаток всегда позволял. Женщина стоически противостояла шуточкам сотрудников, что на работу она ходит стеречь своего супруга.
Подруга Марина в ее отсутствие контролировала домработницу и сиделку в одном лице, которая тогда появилась в доме. После аварии у Вити были парализованы не только ноги, но и руки. Со временем медикам удалось восстановить все двигательные функции рук, но уже, как повелось - учителя, пришедшие заниматься с мальчиком, брали ключ у Марины, - так и осталось до сих пор. Хотя, уже давно Витя мог открывать дверь и сам, так же давно отказались и от сиделки, а домработница приходила три раза в неделю.
Ирина вставила ключ в замочную скважину, открыла входную дверь и вошла в квартиру. Как по команде, в коридоре под потолком, выше зеркала, включились бра. Ира к этому улучшенному комфорту уже привыкла. Она положила сумку на столик, мимоходом глянула в зеркало, ужаснулась, как устало она выглядит. Решила в ближайшие пару дней выспаться, а сегодня вечером принять хвойную ванну.
В квартире стояла тишина, вероятно Витя не слышал, как она вошла. Через холл и небольшой коридор она прошла к комнате Вити, открыла дверь, шагнула и растерянно замерла. Мальчик сидел в кресле спиной к ней и рассматривал журнал «Play boy», он сегодня уже ее не ждал. Этот факт застал ее неожиданно, врасплох. Она понимала, что Витя, скорее юноша, чем мальчик, которым его все считали. Об этом напоминал и его рост, и пушек на верхней губе, и басок, которым он еще не до конца научился владеть, иногда переходя на повизгивающие нотки. Он сидел, и его высокий рост не бросался в глаза, а детскость и светлость взгляда заставляли в нем видеть все того же мальчика, как и три, и четыре года назад. В нем плавно сочетались совершенно мужские черты лица с доверчивым и робким взглядом взрослого ребенка.
Его взросление создавало для семьи новые проблемы, а они только научились справляться со старыми, поэтому родные упорно не хотели замечать в нем перемен. Такие правила игры установили взрослые, и Витя принял их, не задумываясь вопросом: нравиться ему это или нет.
Все произошло моментально. Юноша вздрогнул, быстро опустил журнал под стол на полку с клавиатурой для компьютера.
Ирина тихо шагнула за дверь и оттуда сказала:
-Витя, ты готовься к уроку, а я пойду в ванну и оботру сапожки, на улице жуткая сырость и холодно, - и совершенно невпопад добавила, - а я шла по сугробам и промокла.
Витя быстро овладел собой и сказал:
-В коридоре в тумбе тапочки, вы их оденьте, а сапоги поставьте в кухне под батарею, они быстро высохнут.
-Хорошо, спасибо, - отозвалась из-за двери Ирина.
Сапожки Ирина Алексеевна мыла долго, она собиралась с мыслями, а скорее, в ее мыслях бурно происходила переоценка мальчика. И сознание тут же подбросило ей бесенка, она, вдруг, поняла, почему Виктор стал безразличен к любимому предмету – литературе, и так равнодушно воспринял ее появление в их доме, хотя, новый человек всегда вызывает интерес. Это была защитная реакция паренька от нестарой учительницы, он боялся влюбиться в нее. Такое часто бывает в ранней юности с подростками.
Сердце Ирины забилось чаще…, она объяснила себе, что это от жалости к юноше, а вовсе не от жажды приключений. И со всей трезвостью ума подумала, какие могут быть приключения в данной ситуации.
-Ты готов? – спросила Ирина Алексеевна из ванной.
Виктор неохотно достал тетрадь для сочинений из-под толстой книги фантастики Роберта Желязного.
-Что-то меня морозит, так замерзла, пока дошла к тебе, - неожиданно для себя, констатировала Ирина. – Снова пришлось остановку идти пешком, автобус застрял, а ветер – ужас!
-Мама сказала, что вы можете воспользоваться нашим баром в гостиной. Там очень хорошие вина, есть и покрепче…, - Витя смутился своей смелости и оборвал фразу не полуслове.
Ирина Алексеевна хитро улыбалась ему, прищурив глаза.
-Ты, конечно, это придумал на ходу, но я, пожалуй, выпью чуть-чуть, мама и не заметит.
Витя смущенно улыбнулся в ответ. Его поймали на горячем, но предложение приняли!
-Витя, ты пока зачитай все три темы, которые я дала для сочинения и обоснуй, почему выбрал эту, а не другую?
Мальчик начал читать, но Ирина его не слушала, в гостиной была открыта форточка, и шум машин заглушал его слова. Ира открыла бар, покрутила стойку с бутылками, выбрала понравившуюся этикетку и налила на дно бокала. Содержимое оказалось превосходным: букет, вкус, аромат были чудесны. Она налила еще, и стала пить медленно, стараясь не упустить всю прелесть вкуса вина.
Возвращаясь в комнату, Ирина отметила, что еще на прошлом занятии, Витя предложил бы ей выпить горячего чаю, а сегодня – вино. Вероятно, он знает, что она видела этот злополучный журнал. Какой глупостью было тихонько выйти за дверь! Теперь он думает, что она испугалась или смутилась. А оно так и было. Она испугалась брать на себя ответственность объяснять ему взрослую жизнь. Пусть этим займутся его родители. Первенство в осознании того, что их сын вырос должно быть у них.
-Роман Замятина «Мы» интересен, конечно, - продолжал размышлять Витя, - но он актуален для бывшего СССР. В те годы он воспринимался, как аллегория, сейчас же – это фантастика. А в мировой фантастике есть куда интересней и сильней примеры, раскрывающие эту тему: человек и общество-тиран, которое не дает развиваться личности, пытается подавить ее, нивелировать, превратить в среднестатистическую посредственность.
-Приведи примеры, подтверждающие твои слова, – включаясь в работу, попросила Ирина Алексеевна.
-Вот, хотя бы Рэй Бредбери «245 градусов по Фаренгейту».
-Хорошо. Ты много читаешь! Какую же ты выбрал тему?
-Вы разрешили писать на свободную тему, я ее и выбрал.
-Я надеюсь, это не снова фантастика?
-Нет, - вяло ответил Витя. Его энтузиазм таял на глазах. – Это «Природа в жизни человека» на примере русских классиков начала двадцатого века.
-Хорошо, - растерянно ответила Ирина Алексеевна и тут же возмутилась. – Странный у тебя выбор, то фантастика, то природа – одни крайности, как будто нет серьезных жизненных произведений в литературе.
Она встала и прошлась по комнате.
-Понимаешь, - продолжала Ирина Алексеевна, - художественная литература – это источник всех оттенков чувств, эмоций, переживаний; сложности и многообразия человеческих взаимоотношений; переплетений судеб, многогранность и разнообразие характеров… - учительница замолчала, глядя на юношу и не понимая его безразличного, отсутствующего взгляда.
Ирине, после выпитого бокала вина, стало тепло и хорошо; ей захотелось, что бы и этому бедному мальчику было хорошо. Но он почему-то в течение какой-то секунды закрылся от нее. Почему, она не понимала. Она подошла сзади к его креслу, осторожно погладила по головке и собралась продолжить свой монолог. Витя резко зашевелился под ее рукой, схватил со стола первую попавшуюся книгу и углубился в ее чтение, всем видом давая понять, что его эти нравоучения не интересуют.
-Понимаешь, Витенька, - настойчиво продолжала Ирина Алексеевна, - учитель литературы – это учитель жизни. И хоть ты и не хочешь сейчас меня слушать, но тебе таки придется…
Он перебил ее:
-Я лучше почитаю свое сочинение, оно вам понравиться.
Ирину начинало сердить его безразличие к ее словам, но проявлять настойчивость не хотелось, она понимала, что тогда он закроется от нее полностью. Она попыталась в рамках литературы помочь ему понять жизнь, но ничего не получилось.
Виктор начал читать сочинение…
Ирина Алексеевна терпеливо слушала его монотонное чтение, набравшись терпения дослушать до конца, не перебивая. Она попыталась отвлечься, рассматривая причудливую икебану в арочной нише в стене, явно сложенную женской рукой по женскому вкусу и резко контрастирующую с мужской комнатой. Маленькое свидетельство того, что воспитанием сына занималась мать. Хотя журнал «Play boy» явно принадлежал отцу семейства, и Вите достался, вероятней всего, нелегальным образом.
Вернувшись к занятию, Ирина не выдержала и все же высказалась:
-Витя, ты пишешь так слащаво, так безлико. У тебя, просто, какая-то пастушья пастораль, а не природа!
-Я буду читать дальше, - настаивал Витя, не желая выслушивать ее замечания.
Ирина постаралась спокойно дослушать его длинный опус. Она вспомнила нехитрый психологический прием: следует выслушать чтение всего текста до конца, потом, не высказывая сразу свое мнение, сделать длинную многозначительную паузу. После чего, сбитый с толку собеседник, уже сам будет ожидать твоих слов. Но, как непросто было дослушать монотонное бесцветное чтение до конца! Ирина маятником ходила за спиной у мальчика, она не могла скрыть свое неприятие услышанного, но не хотела, что бы он видел ее негативную оценку его «творчества». Вино, заполнив пустой желудок, слишком быстро выдало порцию адреналина энергии в кровь.
Опыт взрослого человека, конечно, возымел результат, закончив чтение и не услышав ответа, Витя растерялся и был готов слушать. Голос Ирины звучал спокойно, в нем нельзя было разобрать ни одобрения прочитанного, ни критического отношения:
-Почему ты не описываешь ливень, бурю, шторм, хотя бы порыв ветра? Ведь это тоже природа, и подобных описаний немало в литературе; в них есть чувства, есть жизнь.
-К моему сочинению в рамках школьной программы придраться трудно, - попытался защищаться Виктор.
Ирина уже не слышала Витю, ее понесло, мнимое спокойствие быстро развеялось. Она продолжала ходить маятником перед креслом мальчика, а он монотонно продолжал оправдываться перед ней. Движения Ирины не скрывали нарастающее раздражение. Все, что она сделала в следующую минуту, произошло стремительно и спонтанно.
Ира присела на корточки возле его кресла, положила свои руки на Витины колени и заглянула ему в глаза. В них был высокий забор, которым юноша пытался защититься от мира, вряд ли радушно желавшего принять его.
-Ты не прав, - настойчиво произнесла Ирина.
Она медленно взяла из его рук тетрадку, опустила ее на пол, положила свои горячие руки на его голые ноги в спортивных шортах.
-Ты чувствуешь тепло моих рук? – спросила она, не переставая пристально смотреть в глаза юноше.
Витя вздрогнул. Она не отпустила, только сильней прижала ладони. Витя дрожал уже всем телом, лицо стало потным. Он обхватил ее руки своими, но не пытался отдернуть, в растерянности он молчал.
-Ты чувствуешь тепло моих ладоней? – настойчиво переспросила она.
А он только чувствовал, как его тело с катастрофической скоростью выдает его желания.
-Ну же, ответь мне! – с ласковым упорством настаивала Ирина.
А тело юноши уже не пыталось устоять перед таким натиском, оно выказало готовность воспринимать противоположный пол, и, защищаясь от собственной страсти, он выдохнул:
-Да!
-Значит, даже та часть тела, которая у тебя парализована, имеет ощущения, - вдруг спокойно сделала вывод она.
Ира высвободила свои ладони из его рук и быстро отстранилась от юноши…
Витя не сумел справиться со своими первыми бурными чувствами. Его тело действовало по законам природы, он продолжал дрожать, речь его тоже дрожала, но он пытался кричать:
-Вам нельзя пить! Вы… ты сумасшедшая! – вероятно, он сейчас ненавидел ее.
-О-о-ой, какие страсти, - нервно протянула она.
-Я тебя ненавижу!
-За что? За то, что я показала тебе, что ты живой эмоциональный юноша, - все больше распалялась Ирина.
-Я инвалид! Я развалина! Я бревно, я, как часть мебели в этом доме! Я никому не нужен! – кричал он.
-О-о-ой! Как мы жалеем себя! А, может, стоит взять себя в руки, заняться гантелями, встречаться со своими сверстниками, одноклассниками. Ты же себя сам от всех отгородил.
Да, ты гордый. Да, теперь они смотрят на тебя по-иному, ты уже не лидер класса, как было когда-то. Но жить то надо? Сколько я тебя знаю, ты холодная каменная глыба – ты мертвый! Это неправильно. Тебе плохо – ты плачь, тебя не понимают, не слышат – доказывай, кричи…, но живи. Отрицательные эмоции лучше, чем пустота, которой ты себя окружил.
Пойми, от жизни не спрячешься! И скоро ты на этой коляске въедешь в стены какого-то института. И на тебя одни будут смотреть с интересом, другие – с жалостью, а некоторые и с негодованием, считая, что ты занимаешь место какого-то здорового парня. А у тебя должно хватить сил и ума не обидеться, не гордо замкнуться в одиночестве, как ты поступаешь сейчас, а снова стать лидером и приобрести себе друзей. Твоя сложность будет только в одном: тебе придется завоевывать жизнь. Но поверь мне, даром она никому ничего не дает, сидишь ли ты в инвалидном кресле или идешь собственными ногами.
-Все это, просто красивые слова! Суть в том, что я вне общества – калека, - и милости мне ни от кого не надо! Если я не встану с этого проклятого кресла, то, просто, покончу с собой, - произнеся такие страшные слова, Витя как-то успокоился и даже обрадовался, что, хоть кому-то может доверить давно созревшую тяжелую сокровенную тайну. – Я это точно решил!
Ирина еще до конца не осознала, сказанное юношей, и продолжала негодовать:
-Ты, просто, - жалкий трус! Жить, действовать всегда труднее, чем бездействовать, но ты и здесь хочешь, как полегче. Мне жаль тебя! – с презрением закончила она.
-Да неужели ты не понимаешь, - Витя опять вскипел. – Я же для всех уродец! Но показывать себя на ярмарке в балагане я не дам. Я ненавижу себя!
-Неправда! Ты мерзок, потому что жалеешь себя!
-Хватит! Хватит твоих примитивных поучений! Если бы я мог встать, я бы ударил тебя!
Ирина стремительно подошла к нему и села рядом на диване, но на таком расстоянии, что дотянуться до нее он не смог бы.
-Ну, ударь! Ударь! – предложила она.
Эмоции захлестывали обоих, каждый верил только в свою правоту. Юноша размахнулся, понял, что не дотянется, попытался привстать и неуклюже рухнул на ручку кресла. Оно накренилось, и Витя упал на пол. Закрыв лицо руками, он плакал навзрыд.
Ирина присела рядом, попыталась приподнять его, но не сумела.
-Ну, все, все, не надо, - примирительно попросила она.
-Не трогай меня! - со злостью прокричал Витя.
-Ты такой большой и тяжелый, я не подниму тебя, - растерянно призналась Ира.
-Уходи!
-А, как же…
Он ее перебил:
-Уходи, прошу!
Она прошла на кухню, надела сапожки, вернулась. Он лежал все в той же позе.
-Я же попросил теб…
Теперь она его перебила и твердо заявила:
-Хватит! Тебе придется потерпеть меня еще три месяца, пока не закончиться учебный год. Это не так долго. А пока я буду приходить, как всегда – каждый вторник и четверг. И не смей мне «тыкать», я твоя учительница!
Ирина спускалась по лестнице. Каждая ступенька эхом отдавала в голове словами «я буду приходить». Зачем? С чем?
Что она наделала? Она разбередила его неокрепшее, но казавшееся ему стальным сердце. Она безнадежному калеке предложила две новенькие ноги, но они прирастают только в сказках, да его фантастике, которую он любит. Осознание своей вины перед ним неуклонно опускалось ей на плечи тяжелым бременем. А ведь теперь предстоит и отвечать! Эта мысль привела ее в ужас. Она со страхом подумала: что теперь будет!?
Вторая часть Ирины трусливо объясняла ей, что ничего страшного не произошло, что если ни она, то сама жизнь и природа должны в ближайшее время дать понять и ему, и его родителям, что он вырос. Она же, ни в чем не виновата.
А сердце грохотало в груди и повторяло: «Тебе за все отвечать!». И она поняла: да, от ответа не уйти.
Но ведь почему-то она это сделала? Конечно, импульсивно, конечно, не задумываясь о последствиях. Да и какой нормальный человек в здравом рассудке взвалит на себя подобную проблему? Может, чуть-чуть позже к ней придет осознание этого поступка. Может, сама жизнь расставит все по своим местам или хотя бы подбросит спасительный ответ на этот вопрос.
2.
Школа гудела большой переменой. На фоне общего рокота выделялись высокие нотки девичьего смеха и повизгивания, юношеского, еще неуверенного баса – на этом этаже учились старшеклассники.
Ирина Алексеевна спускалась по лестнице на нижний этаж, здесь учились пятые и шестые классы. Катерина Ивановна стояла в коридоре, именно к ней направлялась Ирина.
-Катерина Ивановна, добрый день, - приветствовала коллегу Ирина. – Я к вам с необычным вопросом.
-Слушаю, Ирочка, - дружелюбно ответила тучная женщина.
Она могла себе позволить такое обращение к Ире, по меньшей мере, по трем причинам.
Во-первых, Катерина Ивановна была учителем-наставником, одной из лучших преподавателей физики в городе. По разработанным ею пособиям уже много лет училась вся средняя школы.
Во-вторых, она была в свои сорок лет многодетной матерью. Пятеро из шести ее детей учились в разных классах родной школы и, конечно, были «отличниками» и гордостью родных пенат.
И, в-третьих, Катерина Ивановна всегда выглядела весомым представительным человеком, при этом, в душе оставалась доброй и веселой, как все полные люди. Она искренне переживала за одиноких, а значит, в ее представлении, не состоявшихся коллег. И за Ирочку она переживала тоже, в ее-то возрасте и разведенкам плохо, а она еще и замужем не была.
-Вы Витю Стрижева помните? Он у вас учился в пятом и шестом классе пять лет назад, - напомнила Ирина.
Катерина Ивановна напрягла память и снова заулыбалась.
-Да, помню. Это тот мальчик, который попал в аварию с родителями. Я у него тогда классным руководителем была.
-Какой он был до аварии? Вы помните? – спросила Ирина Алексеевна.
-Да, я его хорошо помню, - она замолчала, подумала о чем-то своем и спросила. – А вам, Ира, зачем? Вы его, случайно, не в институт готовите?
-Нет. Я к нему домой вместо Василисы Константиновны хожу, пока она в больнице. Скорее всего, мне у него придется и экзамен принимать, ведь у парня выпускной класс.
Я Витю практически не знаю, вот понемногу у всех и расспрашиваю.
-Вы, Ирочка, молодец! Это достойный внимания мальчик. Конечно, болезнь его надломила…, раньше, он был веселый, жизнерадостный, в общем – лидер. В нем было несгибаемое упорство, если что-то не мог, чего-то не успевал сегодня, то завтра, в крайнем случае, послезавтра все наверстывал, – она спросила. – Он и сейчас отличник?
-У меня, да. Думаю, и по другим предметам тоже. Мальчик он умный, но все остальное, то, что вы о нем рассказали, для меня новость.
-Я понимаю вас, вы удивлены, - попыталась высказать свою точку зрения старшая коллега. - Но авария его сильно изменила. Я ведь в первый год после несчастья к нему на дом ходила, физику с ним учила. Он у меня на глазах изменился, замкнулся в себе, почти не разговаривал, только: «да», «нет». Потом, вроде, прошло, стал общаться нормально, хотя, характер изменился сильно. Родители его уйму денег потратили на врачей, психологов, куда только не возили…
-Я знаю, мне учителя рассказывали.
-А я расскажу то, о чем никто не знает. Эти новоявленные социальные психологи, как вы понимаете, у нас в стране работают лет шесть-семь. Какой у них опыт? Ноль. Вот они мальчика и убедили, что он такой же, как все, что, мол, ничего не изменилось. А он поначалу и поверил. Представляете, что с ним потом было?
Я к нему обязательно, раз в неделю, ребят из класса отправляла, что бы проведывали, не забывали. Сначала многие ходили, месяца три-четыре, потом все меньше. К сожалению, остались те, кто никогда раньше с ним не дружил, но из любопытства продолжали ходить. А, скорее всего, из-за видео да угощений. Его мама к Витиным гостям относилась, как к лечению сына и, конечно, всячески поощряла. Они у него смотрели самые новые видеофильмы; всегда полон стол самых изысканных угощений, - вот они к нему и ходили. А Витя, мальчик гордый, он быстро понял, почему они к нему ходят, и запретил матери устраивать приемы, видео и угощения закончились. Но у него оставался лучший друг Миша, тоже из их класса, он к Вите до последнего ходил. А к концу учебного года родители его в Америку увезли. Тогда Витя и надломился, замкнулся, в себя ушел.
Я в то время даже книжку купила по психологии «Поведение после перенесенного стресса или аварии…», что-то в этом роде, я сейчас уже точно не помню.
Ведь, что странно, мальчику все двигательные функции восстановили, а он не ходит, значит – нервы. Мне Стелла Владиславовна честно призналась, только со мной и поделилась правдой. Вы уж, Ирочка, никому не слова!
-Что вы, Катерина Ивановна, я никому! Да и кому, кроме меня, это надо?
-Наверно вы правы, - согласилась учительница-наставница и продолжила свой рассказ. – Витины родители тогда очень ссорились, ведь его отец уходить из семьи собрался, молодую нашел. И когда они всей семьей ехали в машине, Стелла Владиславовна прямо при Вите начала выяснять с мужем отношения, плакала, говорила, что он сына бросает. Муж понял, что она его шантажирует прямо при ребенке, и закричал: «Ненавижу! Ненавижу!» - тогда они в аварию и попали. Витя, наверно, решил, что отец и маму, и его тоже ненавидит. А, может, и страшней, он ведь тогда ребенком был; мог решить, что отец таким образом от них избавиться хотел…
В общем, что бы он тогда не решил, а нервы детские к таким стрессам не привыкли – вот вам и результат такой страшный на всю жизнь. И что удивительно, у взрослых только переломы, а с ребенком вон, что…
Отец, после случившегося, в семье остался. Они и жить стали хорошо, и для Вити он тогда, да и сейчас все делает, только, видно, ноги уже не вернешь. – Катерина Ивановна взглянула на часы и заторопилась.
-Книжка у меня в классе, возьмете себе, может пригодиться. Я ведь тогда ее не прочитала. Сначала время не было, а потом я в декрет ушла.
-Я тоже думала, что-то об этом почитать, - подхватила мысль собеседницы Ира, - или ему дать почитать. Может, он поймет, что с ним случилось?
-Эта книга у меня где-то на полках, я ее даже как-то недавно находила, - она направилась к шкафу. – Ирочка, вы подождите. Я сейчас ее найду и вам отдам. – Она достаточно легко подтянулась к верхней полке, безошибочно достала стопку книг; быстро пересмотрела их, оставила две и направилась к Ирине Алексеевне.
-Вот она, берите. Может, вам удастся сделать то, что я хотела…, - Ирина взяла книгу. – И вторую берите, тоже нужная «Сексуальное воспитание подростков».
Кровь моментально ударила Ире в голову. Она успела опустить глаза в книгу и, успокаиваясь, полистала ее.
-Первую беру, - постаралась спокойно ответить Ирина, – а вторая у меня есть, спасибо. – Она положила книгу на стол.
Прозвенел звонок.
-Еще раз спасибо за все, спасибо, - быстро сказала она и направилась к выходу.
Катерина Ивановна рассадила учеников, закрыла дверь в класс, школа затихла – начался урок.
Ирина Алексеевна никуда не спешила, у нее было «окно» - свободный урок. В классе ее не ждали ученики, она собиралась пролистать книжку. Но под кабинетом оказалась ее лучшая ученица Лена Томилина, в руках она нервно теребила ручки кулька.
-Лена, ты, почему не на уроке? – спросила Ирина.
-Ирина Алексеевна, я с истории отпросилась, я хочу с вами поговорить, - неуверенно начала девочка.
Ира открыла ключом дверь, и они вошли в класс.
-Что случилось? – спросила она.
-Ирина Алексеевна, вы ведь знаете, что после школы я буду поступать в институт, - она замялась, замолчала.
-Продолжай, - подбодрила ее учительница.
-Если я буду отличница, мне легче будет поступить, но тогда мне нужна по литературе отличная оценка. А вы меня хвалите, а ставите «хорошо», а не «отлично».
-Понятно, - улыбнулась Ира. – Значит, хочешь «отлично»?
Девочка разволновалась и опустила голову, тихо она попросила:
-Пожалуйста! Мне так будет легче поступить, - она протянула Ирине Алексеевне кулек.
Учительница взяла кулек, открыла и все его содержимое выложила на стол. Ничего предосудительного она там не обнаружила: две большие коробки конфет, бутылка марочного коньяка и толстая книга в яркой обложке.
Ирина посадила испуганную девочку за парту и сама села рядом.
-Лена, ты одна из лучших учениц, которые у меня были, - сказала она, - и я тебе поставлю оценку «отлично», ты ее заслужила. Заслужила сама, а не купила у меня этими конфетами и остальным.
Она посмотрела на, готовую расплакаться девочку, обняла ее и продолжила объяснять:
-Понимаешь, детка, на уровне нашей школы ты учишься прекрасно. Но при поступлении будут более высокие требования, и хорошо, если тебе удастся справиться и с ними. Вот тогда ты поймешь, что оценка ничего не значит, главное, что ты знаешь сама. Я на уроках не по каждой теме успеваю тебя спросить и разобраться, что ты поняла, а что не очень. Я рассчитываю на твою сознательность, надеюсь, что ты учишь не для галочки, а потому что тебе этот предмет нравится.
-Да, мне очень нравится, - подтвердила осмелевшая Лена.
-Вот я и требую от тебя больше, чем от других, я вижу, ты можешь. Это не от вредности моего характера, а для того, что бы на вступительном экзамене, где ты будешь писать сочинение, ты себя чувствовала спокойно и уверенно.
-Но, если у меня будет отличный аттестат, мне не придется сдавать экзамены вообще, а только собеседование пройти, - осторожно напомнила Лена.
-Хорошо, хорошо, я не испорчу тебе аттестат. Я объясняю тебе систему на будущее. Так и в институте будет: много требуют от студента – значит, и специалист хороший выйдет; значит, и работать тебе будет в последующем легче.
Девочка несколько поникла.
Ирина сложила все коробки и остальное в кулек.
-Это неси домой. Пока ты учишься своими силами. Думаю, так будет всегда. - Учительница протянула девочке пакет. – А «отлично» по литературе у тебя будет, не волнуйся, спокойно возвращайся на урок.
Лена радостно покинула кабинет. Скорее всего, девочка радовалась не оценке, которую получит, а окончанию экзекуции с подношением, на которую ее «вдохновили» родители.
Книгу Ирине пришлось просматривать недолго. В кабинет вошла молоденькая учительница физкультуры Вика и весело сообщила, что в вестибюле школы разгорается скандал. Какой-то посторонний, но очень представительный мужчина ругается с дежурной и требует, что бы его пропустили в твой кабинет. А директриса школы как раз сейчас на первом этаже в столовой.
Ирина выскочила и, ничего не объясняя Вике, побежала вниз, на первый этаж, где разворачивалась баталия. Николая она ни раз просила в школу не приезжать. Но ее просьба, скорее, вызывала обратную реакцию у Николая Сергеевича, так как Колей, солидный сорока пятилетний мужчина, был только для нее. Он уже второй раз заявлялся к ней на работу на своей шикарной иномарке. И по школе уже медленно, но уверенно поползли слухи.
На первом этаже с Колей уже беседовала директриса:
-…И до пятнадцати ноль-ноль в школу посторонних не пускают!
-Здравствуйте, Лариса Дмитриевна, - обратилась к начальнице Ирина. – Это ко мне.
-Да, я поняла, что это к вам, Ирина Алексеевна. Прямо к вам на работу по личному вопросу, если я не ошибаюсь, - недовольным тоном констатировала директриса.
-Я сейчас свободна, у меня «окно». – И, не останавливаясь, она взяла под руку Николая и повела к выходу из школы.
-Что это за старая мымра? – раздраженно и нарочито громко спросил он.
-Тише! - воскликнула Ирина. – Дверь еще не закрылась, а ты так громко возмущаешься. Это директор школы. И угораздило же ее именно сейчас шастать на первом этаже!
-А что за правила: не пускать никого в школу? А, если бы, я родителем был кого-то из детей? – продолжал возмущаться Иринин знакомый.
-Родителю все знают и с правилами школы согласны. По пятницам у нас «родительский день», в другие дни в школу приходить можно, но сложнее.
-А почему дежурная говорит, что охрану позовет? – не переставал удивляться Николай. – Когда мои девчонки учились, в школе было все просто.
-Когда они учились, в школе не распространяли наркотики, - подхватила тему Ирина. – А сейчас и посторонних не пускают, и охранник дежурит, что б никто из подростков, вместо уроков, по туалетам не кололся. Вот так!
-Что, действительно в школе все так серьезно? – не мог поверить Николай Сергеевич.
-В нашей школе не очень. Вот как раз директриса вовремя и перестраховалась. Да и психолог школьный разъяснительную работу проводит, а кто у него на подозрении – индивидуально беседует…, и крепко беседует.
Ирина спохватилась:
-А ты зачем приехал? У меня еще два урока.
-Тебя хотел увидеть. А, может, ты удерешь с уроков, - предложил он.
-Я, что, школьница? – удивилась такой беспечности Николая Ира. – У меня двадцать восемь человек в классе, они же школу на уши поставят, если я хоть на пять минут на урок опоздаю. Кстати, звонок будет через десять минут, так что, у тебя для объяснения: зачем приехал, есть ровно десять минут.
-Я сейчас такое дело провернул! Лет на пять фирму работой обеспечил! Ты в этом ничего не понимаешь, но у меня праздник. Такой договор подписал! Вот, приехал тебе сказать, что б ты за меня порадовалась. – Он замолчал и, влюблено улыбаясь, посмотрел на Иру. – Я теперь для тебя все сделаю, что захочешь.
Он положил руки ей на плечи, обнял и придвинул к себе.
-Коля, Коля, подожди! – смутилась она. – Мы сейчас, как на сцене, нас пол школы рассматривает, ведь уже перемена.
-А мне, что? - блаженно произнес он. – Ты моя, у нас все отлично – жизнь прекрасна! – Коля по-мальчишески улыбнулся и спросил. – Хочешь, я закричу, что жизнь прекрасна?
-Нет! Я иду на урок, слышишь, звенит звонок, - она улыбалась ему в ответ. Дома буду в четыре, приезжай.
Она быстро поцеловала его в щеку и пошла в школу.
-Я никуда не поеду, - сказал он ей вслед. – Я подожду тебя здесь, в машине.
-Не знаю, - растеряно ответила Ира. – Как хочешь.
В вестибюле Ирину ждала директриса.
-Ирина Алексеевна, на перемене зайдете ко мне в кабинет.
Ничего приятного эта просьба-приказ не сулила. Ира, проходя мимо Ларисы Дмитриевны, холодно ответила:
-Хорошо.
Возле класса ее ждала Вика.
-У тебя такой шикарный бой-френд! – с лживой искренностью запела она. – А машина какая!
-Из-за этого «бой-френда» меня директриса к себе вызывает, - совсем расстроилась Ира.
-Не волнуйся, - подбодрила ее Вика, - он тебе все неприятности компенсирует. Ты только ему чаще жалуйся.
Ирина поняла, что любопытство Виктории может далеко зайти, и быстро ее остановила:
-Все, пока, у меня урок, - она закрыла за ней дверь класса.
Лариса Дмитриевна - директор школы, жена полковника в отставке и при этом мужа-подкаблучника – держала школу в армейской строгости. Учителя шутили: «Ее муж солдат строит по стойке «смирно», а она – его и попутно всю школу». Это соответствовало действительности, директриса держала школу в образцовой строгости и полу армейской дисциплине; за что ни раз получала грамоты и похвальные отзывы начальства из Районо. Всегда придерживалась старых традиций, и только несколько лет назад разрешила учителям-женщинам носить брюки и короткие юбки. И то, лишь после посещения школы комиссии Районо, в которой женщины были в брюках и коротких юбках. Учителя не преминули указать ей на этот факт, и на следующий день позволили и себе подобные туалеты.
Ирина вошла в кабинет.
-Садитесь, - предложила ей Лариса Дмитриевна. – Не буду ходить вокруг да около, - начала она, - скажу сразу: меня смущает ваш внешний вид. Девочки старших классов должны с нас, женщин и старших товарищей, брать пример. А, как вы одеваетесь? Когда мне сказали, я не могла поверить, что вы на ноге носите цепочку! Это же вызов общественным традициям!
-Но, Лариса Дмитриевна, девочки читают современные журналы для подростков, для женщин; смотрят молодежные телепрограммы – они и без меня все это видят, - возмутилась Ирина.
-Пусть видят, - распалялась директриса, - но не у меня в школе! А ваша прическа! Лысый затылок я еще могу понять, но эта косичка из пяти волосинок! Это же ужас! Школа не дискотека! – Она оценивающе посмотрела на Ирину и саркастически добавила. – Да и вам, милочка, уже не двадцать.
Ирина вспыхнула, она в секунду поддалась эмоциям и решила спокойно вывести директрису из себя.
-Да, Лариса Дмитриевна, мне тридцать два. Молодость уже прошла, лучшие годы проходят, а я еще и за мужем не была. Вот и пытаюсь как-то к себе внимание мужчин привлечь. Вы ведь знаете современных мужчин? Книжками да выставками их сейчас не возьмешь, вот и приходится перья распускать. Я и волосы собираюсь покрасить в красный цвет, моя парикмахер говорит, мне пойдет.
-Ну, а школа тут при чем? – удивилась и несколько смутилась такому откровению директриса. Как все солдаты, никакой издевки она, конечно, не заметила.
-Так ведь не знаешь, где свое счастье найдешь, - быстро объяснила Ира.
-Но вы свое уже, кажется, нашли. Вон, во дворе школы в машине сидит, - не преминула напомнить Лариса Дмитриевна.
-Так он же старый, - бесцеремонно гнула свою линию Ирина. – У меня с ним разница пятнадцать лет. Да он ко всему и женат. – Она театрально подняла руку. – Знаю, знаю! Можете ничего не говорить! Это плохо, аморально, но с одиночеством не поспоришь.
Реакция Ларисы Дмитриевны была неожиданной, она и не думала злиться. Откровенность, в кавычках, Ирины ее расстроила и опечалила. Ира забыла или, вероятно, не знала, что у директрисы уже выросли две дочери, одной исполнилось двадцать четыре года, второй – двадцать шесть, - и обе не замужем. Возможно, она сейчас с ужасом представляла их на месте молодой учительницы. Сердце ее сжалось, она пожалела своих девочек, вместе с ними и Ирину.
-Ладно, идите, Ирина Алексеевна, - грустно закончила Лариса Дмитриевна. – Как к специалисту, у меня к вам претензий нет, а об остальном подумайте. Все-таки - это школа.
Ирина стрелой вылетела из кабинета. Она собиралась превратить их разговор в паясничанье, но, вдруг, осознала, что на девяносто процентов сказала правду, и сама ужасно расстроилась.
3.
В кафе звучала мелодия флейты, яркий свет подсвечников-лампочек, в сочетании с зеркалами создавали настроение праздника и атмосферу богатого уюта. Высокие перегородки скрывали посетителей от посторонних глаз, и лишь вдалеке, за экзотическим фонтаном, виднелись фигурки музыкантов.
Николай вольготно, полулежа, расположился в кресле и, как всегда, оценивающим взглядом пробегал по Ирине.
Как быстро мчится жизнь… Еще и шести лет не прошло с момента выхода в газете ее объявления: «Даю частные уроки литературной русской речи», после которого она собиралась отвечать на звонки студентов-иностранцев с востока, желающих поправить свое ужасающее произношение. Но пробное, бесплатное, объявление вышло перед праздником и студентов не заинтересовало. А позвонил он, удачливый провинциальный бизнесмен. Оказалось, для работы в столице, деньги не все, нужно уметь говорить, доказывать, убеждать – общаться с партнерами на равных. Этому и учила Ирина, превращая «каклеты» - в котлеты, «транвай» - в трамвай, «щикатурку» - в штукатурку и так далее. Интеллигенция читает книги, из них черпает красоту и разнообразие русского языка, здесь же пришлось обойтись без книг, выставок и театров – и она сумела.
Теперь, вместо полу затравленных глаз великовозрастного ученика, на нее смотрел оценивающий решительный взгляд, самоуверенного мужчины.
-Если дела пойдут, как я предполагаю, - рассказывал он, - в ближайшее время мы будем расширяться. У меня появиться не просто свой кабинет, а свой офис с полным штатом сотрудников. И, конечно, ты будешь рядом.
-Где рядом, - перебила его Ирина, – в жизни или в постели?
-Не психуй, - примирительно пробурчал Николай. – Все бабы одинаковые, главное – затащить мужика в Загс.
-Тебя уже затащили, лет двадцать пять назад.
-Ирок, ну мы же это уже обсуждали, - пытался смягчить обстановку Коля. – Если ты станешь моим референтом, подумай, кто ближе тебя будет ко мне? Никого.
Она молчала. Он продолжал.
-Все будет окей! Скоро лето, поедем, например, в Коста де Браво, отдохнем на море. А там, как ты любишь, будем ездить на экскурсии. Я куплю тебе кучу книг. Приедем, а ты будешь показывать своим подружкам и говорить: «Я здесь была и здесь…». Ну, улыбнись! Все так хорошо складывается!
У Николая, действительно, все складывалось очень хорошо, но не у нее. Для Иры ничего не менялось, она по-прежнему оставалась его привычной вялотекущей любовницей. Только теперь он предлагал привязать ее на короткий поводок. Сначала унизительное зрелище, когда все его сотрудники поймут, кто она для него; а потом и того хуже, полная зависимость, теперь даже зарплату ей будет назначать он. Завуалированная плата за ее «услуги». Блестяще!
По контрасту с радушным настроением Николая, Ирина готова была разреветься. Из головы не шел недавний разговор с директрисой, он оставил в душе неприятный осадок, от которого, оказалось, не так просто избавиться. Она неожиданно, на минуту, задумалась, что с ней будет лет через пять, а через десять?..
Воображение подсовывало не лицеприятную картину. Ей вдруг показалось, что она еще и не жила, что все произошедшее с ней – один, надолго затянувшийся год после окончания института.
Еще вчера Ирине казалось, что жизнь только начинается, а сегодня… Не зря житейская мудрость предупреждает: возраст может свалиться на человека в один день. Вот у нее этот день и настал. Она впервые поверила, что ей тридцать два.
-Ты меня не слушаешь? – в очередной раз переспросил Коля.
-Нет, нет, - спохватилась Ира, - ты говорил о курортах Италии.
-Это я говорил минут десять назад.
Ирина смутилась.
-Ладно, перейдем к главному, - деловито начал он. – Что бы ты верила мне и знала, чего ты для меня стоишь, я хочу сделать тебе подарок.
-Только не кольцо, - быстро вставила Ирина, - у меня уже пальцев не хватает их носить.
-Это мелочевка! Да ты их и не носишь. – Он сделал выжидающую паузу и продолжил. – Я хочу, что б ты знала, как я тебя ценю. Сейчас едем выбирать тебе машину.
-Ого! – только и сумела произнести Ира, настроение резко улучшилось. – А это не слишком?..
-Для кого, для меня? Теперь нет. Да и ты давно того стоишь. – Ира иронично улыбнулась. – Может, я чего не так сказал, но машина – лучшая игрушка для взрослых девочек. И дурное настроение, как рукой снимет. На курсы вождения пойдешь, - продолжал Николай, - научишься ездить.
-Я умею, только права уже просрочены. У нас была машина. Мама боялась водить, а папы, когда зрение упало, меня научил. Давно, еще в институте. А потом я на права сдала. А через пару лет машину продали.
-И ты молчала? - обрадовался Коля. – Тогда еще лучше, я, просто, куплю тебе права.
Он помолчал и торжественно произнес:
-Ну, Ирок, поехали выбирать тебе машину.
Разноцветные иномарки стояли рядами по пять-шесть штук. Ирину привлекали яркие насыщенные тона, в марках машин она не особо разбиралась.
-Давай купим самую дешевую, - предложила она, - если разобью, не так жалко будет.
-Не разобьешь. Я возьму инструктора, и он за месяц тебя понатаскает, все вспомнишь, к городу привыкнешь, - успокоил ее Коля. – Не все тебе учить, кто-то и тебя научит.
-Это правильно, я, испугалась, ведь давно не водила. – Она вернулась к разглядыванию машин. – А машины такие красивые!
Выбирали из трех марок, которые для женщин считаются самыми оптимальными и удобными. Выбирали недолго, Ирина полностью положилась на Колю в знаниях о машинах; из трех предложенных им марок, она выбрала ту, конфигурация которой ей наиболее понравилась.
Выходя из салона-магазина, Николай объявил:
-Машину пригонят ко мне в гараж, места там много, ключ у тебя есть. Она будет там уже завтра. – Он посмотрел на реакцию Ирины. Она еще до конца не осознала, что является хозяйкой новенькой иномарки. Коля продолжал. – Инструктор тебе позвонит через пару дней, заниматься с ним будешь месяц. Время назначишь сама, так, чтоб твоя работа не мешала. Я все оплатил, дал и ему лично, так что должен расстараться по полной.
В своей машине Николай Сергеевич достал из ярко-коричневой папки, в тон новенькой машины, купчую и протянул Ирине.
-На, владей, - сказал он. – Взята на твое имя, полная твоя собственность. С номерами проблем не будет.
Только сейчас Ира осознала ту радость, которую у нее вызвала столь неожиданная покупка.
-Сума сойти! – только и сумела сказать она, обнимая Колю.
Три недели прошли незаметно. Ира уже прилично водила машину и перестала бояться огромного скопления транспорта на столичных дорогах. На работу она машиной ни разу ни ездила, не любила сплетни и зависть. Но и такая предосторожность не помогла, вся школа гудела, обсуждая новость.
Прозвенел звонок на седьмой урок. На сегодня рабочий день Ирины Алексеевны подошел к концу. Она заканчивала заполнять журнал, когда в кабинет вошли три старшеклассницы. Они остановились у двери и принялись перешептываться, не решаясь обратиться к учительнице.
-Девочки, что случилось? – спросила она.
-Ирина Алексеевна, а у нас будет сегодня репетиция выпускного вечера? – издалека начала Лена Томилина. – А то опозоримся, как на 8 марта.
-Ничего вы не опозорились, - улыбнулась учительница. – То, что Таня забыла текст, никто и не заметил.
-Если бы вы вовремя не подсказали, - смущенно призналась Таня.
-Девочки, мы же договорились: репетиции по понедельникам и средам, - напомнила Ирина.
-Тогда, можно, мы позанимаемся сами сегодня, без вас? – попросила самая смелая Лена.
-Можно, - ответила Ирина Алексеевна.
-Зови мальчишек, - шепнула Таня, стоящей с краю Оле. Та побежала в коридор.
-Девочки, я оставляю вам ключ от класса, что бы вы репетировали, а с мальчиками вы можете пообщаться и вне школы.
-Ириночка Алексеевна! – в два голоса умоляли девочки. – Ведь кто-то должен оценивать со стороны, все ли мы правильно делаем? Может, у наших мальчиков появятся новые идеи.
-Может, может, - безнадежно согласилась учительница. – В таком случае, на следующей репетиции, в среду, вы должны полностью выучить текст, а не каждое второе слово подглядывать в бумажки. – Ирина Алексеевна сложила сумку и, выходя из класса, предупредила. – Дежурной я скажу, что ключ вы сдадите не позже шести вечера. И не разнесите мой кабинет вместе с мальчиками, хорошо?
Девочки дружно закивали.
На первом этаже, подходя к выходу, Ирина узнала маму Вити Стрижева, Стеллу Владиславовну. Сердце Иры ёкнуло, она уже третью неделю, каждый день, обещала себе пойти к Вити на занятия, и каждый раз находила убедительную причину не делать этого. Так бесконечно продолжаться не могло, и подтверждением тому была мама Виктора в коридоре школы.
Женщина приветливо улыбалась, направляясь к Ирине.
-Ирина Алексеевна, я к вам, - начала Стелла Владиславовна. – Что-то вы у нас давно не были. Витя попросил зайти узнать: не болеете ли вы?
Первое волнение прошло, Ира взяла себя в руки.
-Я дала Вите большой объем новых произведений, нужно определенное время, что бы он успел все прочитать, - нашлась она. - Я решила не отвлекать его пока ничем другим.
-Да, я знаю, он говорил. Мы вам очень благодарны, что вы приносите книги из личной библиотеки, - дружелюбно продолжала мама Вити. – Он уже все прочитал.
-Молодец. Я завтра буду у вас, как всегда, по вторникам, - успокоила она Стеллу Владиславовну.
Ира чувствовала, что женщина что-то не договаривает, хочет о чем-то поговорить с ней.
-Ирина Алексеевна, если вы на остановку, я провожу вас, что б не задерживать, - предложила Витина мама. – Я хочу посоветоваться с вами.
Они вышли за ворота школы.
-Понимаете, с Витей произошли такие перемены за этот месяц.
-Это нормально, - вставила Ирина, - ведь у него заканчивается переходной возраст. В этот период бывают резкие скачки…
-Да, да! – подхватила мысль учительницы Стелла Владиславовна. – Так и есть! Но для нас с папой это так неожиданно…
Вот, например, он запретил нам называть его Витася, и так резко, бурно. А ведь еще месяц назад, это его детское прозвище, не вызывало у него никакого раздражения. Мы же его любя так называем… А пару недель назад попросил папу купить ему гантели. Мы так удивились… Теперь стал требовать, что б мы, заходя к нему в комнату, стучали. – Женщина начала нервничать. – А три дня тому что-то грохнуло у него в комнате. Я поняла, что он упал, испугалась, давай стучать, а он так резко мне: «Нельзя!». Я поинтересовалась: «У тебя все в порядке?», а он: «Да, да!». Я спрашиваю: «Может, тебе помочь?», а он так резко: «Вы что, собираетесь всю жизнь с папой за меня все делать?».
Женщина почти плакала. Ирина попыталась ее успокоить:
-Это же хорошо, что он проявляет самостоятельность.
-Да, мы с папой понимаем, только ведь страшно! У него какая-то мелочь может не получиться, а он воспримет ее, как вселенскую катастрофу – и разочарование на всю жизнь. Он ведь жизни не знает. – Она помолчала и добавила. – Он же у нас один.
-На всю жизнь не разочаруется, не волнуйтесь, - пыталась успокоить ее Ира. – Максимализм свойственен только ранней юности, но вам придется пережить немало неожиданностей и сейчас, и потом – так взрослеют все дети, - констатировала она. – Трудно советовать, что в вашей ситуации лучше всего предпринять. Может пока, какое-то время его не трогать, не перечить, не поучать. Как бы дать ему свободу, и он сам к вам обратиться, но уже осознанно. Понимая, что вы его советчики и помощники.
Стелла Владиславовна молчала. Ирина ей не мешала, она прекрасно понимала, что советы давать всегда проще, чем претворять их в жизнь. Они подошли к остановке. Ира хотела поскорей распрощаться с женщиной, не зная, куда может повернуть их разговор.
-Я завтра буду у Вити, попробую с ним поговорить, если получиться.
-Только не говорите ему, что разговор шел о нем, а то он разозлиться на меня, - попросила женщина.
-Конечно, - пообещала Ирина Алексеевна. – Не волнуйтесь, все будет хорошо. В конечном итоге все дети вырастают.
Стелла Владиславовна печально смотрела на нее. Ира сочувствовала ей, но не знала, чем еще может помочь. Она все больше казнила себя за неосторожную выходку, которую позволила себе в прошлое посещение их дома. Ничего подобного она больше не допустит.
Они попрощались.
Ирина пошла пешком. Домой она не спешила, кататься на машине сегодня ей перехотелось. Может, поехать к Николаю и напиться вместе с ним. Вот он удивиться! Может, даже обрадуется, но не поймет. Их отношения были настолько просты и примитивны, что, если бы ее кто-то спросил: что их связывает? Она бы ответила: ничего. Они общались по его правилам. Все, что ценила и любила Ирина, на Николая навевало тоску и скуку. Он хорошо помнил, кто кого учил в начале их отношений. Воспоминания крепко засело в голове, и нервировало, он не терпел чужого лидерства. Уже через пол года их знакомства, оценив, что их отношения продлятся дольше намеченного лингвистического плана, он запретил ей делать какие-либо замечания в свой адрес по поводу речевых ошибок. Хотя, надо отдать должное, старался усердно, и вскоре разговаривал, как истинно столичный житель. И только, когда начинал нервничать, становилось ясно, как непросто ему далось лингвистическое образование. Но подобных ситуаций он всячески избегал.
Жена и две взрослые дочери были послушны любому его, даже несправедливому решению. Девочки, скорее, боялись отца, чем любили; рано вышли замуж и быстро отошли от родителей. Если они звали к себе, то только маму. Став взрослыми и создав свои семьи, они все больше жалели ее. Николай с дочерьми не ладил, но за помощью к Ирине, как психологу, преподавателю, никогда не обращался. Он, как и все простые люди, не верил, что ее ученые книжки смогут помочь ему восстановить дружеские отношения с детьми. А Ира стремилась помочь, советовала, предлагала, объясняла, но Николай Сергеевич упорно не желал ее слушать. Поначалу она не могла понять, почему люди бывают настолько упрямы в своем невежестве. Потом ее такое отношение бесило, даже обижало, но в итоге она смирилась и махнула на все рукой. С тех пор они и стали общаться в тех рамках, которые очертил для нее Николай. Вскоре она привыкла.
Только иногда ее заносило.
В интимной близости они составляли идеальную пару, он чувствовал, чего хочет она, она безошибочно знала, что надо ему. В такие минуты они становились друг для друга самыми близкими людьми. И когда, благодарные друг другу за чудесный всплеск эмоций и страсти, они лежали уставшие в постели, ее начинало заносить. Она говорила и говорила: о прочитанных книгах, об увиденных картинах, услышанной музыке… В такие моменты Ира хотела видеть рядом близкого по духу, равного по восприятию мира человека. Она была так наивна! Ее откровения его пугали, оставляя ощущение собственной неполноценности. В такие моменты Николай защищался от нее стеной молчания. Иногда женщине казалось, что его вообще рядом нет. И каждый раз, как в первый, она с тоской расставалась с мыслью, что ничего изменить в их отношениях нельзя. Со временем ее заносило все реже. Она равнодушно поплыла по течению все дальше от своего собственного берега. Иногда ей становилось страшно, и она говорила себе: «У тебя еще все впереди». Теперь она уже не верила в это.
4.
Ирина уже две минуты судорожно пыталась открыть дверь. Рука не слушала ее, вероятно, нельзя так быстро подниматься по лестнице (лифт по-прежнему не работал), ключ не проворачивался. Она остановилась, решила успокоиться, но только сильней разозлилась на себя, на свой страх. И сразу стало легче. Ключ повернулся в замке, и она вошла.
Витя сидел на стуле в своей комнате, дверь была открыта. Вероятно, он слышал всю возню, которую она устроила у двери. Тем лучше, он заранее знал, что это она. Ирина Алексеевна сразу прошла к нему в комнату, села на диван. Они молчали.
Только теперь Ирина поняла, что не соответствовало прежнему восприятию комнаты? Кресло! Инвалидного кресло больше не было в комнате.
Ира собиралась с мыслями.
-Меня не было пару недель, - начала она. – Я дала время, что бы ты прочел всю литературу, которую я принесла тебе.
-Да, я прочел, - подтвердил мальчик.
-Хорошо. Я сегодня на машине, смогу забрать.
В его глазах загорелся интерес.
-Вы водите машину? – спросил он.
-Да. Недавно вспомнила, как это делается.
-Она ваша?
-Да. Очень красивая. Во дворе стоит, можешь посмотреть… – Она спохватилась. Заметила, что Витя сидит в обыкновенном кресле, а его инвалидного вообще нет, и быстро добавила, – …потом.
Ира не собиралась отклоняться от рамок школьной программы, она приступила к уроку. Новую тему Ирина Алексеевна излагала вяло бесцветно. Все ее мысли были далеки от русской литературы. Она рассматривала мальчика, а слова сами выскальзывали и складывались в предложения. Он изменился за этот месяц. Значительно повзрослел, смотрел не поверх человека, а в глаза, в глубину. Иногда казалось, что от такого взгляда сердце внутри нее пропускает удары, к ней возвращалось ощущение вины перед ним. Вины за то, что она сразу в нем не разобралась. А, может, вовсе и не знала его до сих пор, а он такой и был: слишком взрослый для своего возраста, слишком серьезный и совершенно беспомощный перед жизнью. Как могло случиться, что до прошлой своей выходки, она ни разу не говорила с ним по-человечески, по душам? Только уроки: тема, идея, изложение, сочинение – и ничего больше. Наверно, такое скрытое безразличие к себе Витя видел во всех тех редких людях, которые появлялись в их доме.
Монолог Ирины Алексеевны плавно лился, не зависимо от ее мыслей. В какой-то момент она спохватилась и спросила:
-Ты не конспектируешь за мной? Просто слушаешь? Я рассказываю тебе намного больше и шире по объему, чем излагается в учебнике.
Он автоматически открыл тетрадь, взял со стола ручку, начал что-то писать. А взгляд его кричал: «Ты не о том говоришь!».
А о чем ей говорить? Чем она могла его утешить. От понимания происходящего и бессилия что-нибудь изменить, она начала злиться на себя и на весь мир. Ирина отвернулась к окну и продолжила лекцию, сейчас все, что она могла, это прятаться за бесконечный поток слов. Несколько раз обернулась, убедилась, что он не пишет, а рассматривает ее. Она подошла к дивану, села напротив Вити, попыталась продолжить урок, но рассказывать становилось все тяжелей. Взгляд юноши, уже не таясь, скользил по вырезу ее блузы, опускаясь к бедрам и ногам. Он рассматривал ее, как восхищенный мужчина рассматривает красивую женщину. Он раздевал ее взглядом, по юношеской наивности, предполагая, что она этого не заметит.
Ирина еще сильней разозлилась.
Она медленно приподняла юбку, продолжая смотреть ему в глаза, и положила ноги на диван. На ее ноги можно было засмотреться!
-Тебе так удобней? – ядовито спросила она и утвердительно добавила. – Ты ведь рассматриваешь мои ноги.
-Они красивые!
Виктор смутился, но взгляда не отвел. Ирина рассердилась еще больше и зло добавила:
-Можешь дотронуться… Ты же этого хочешь? Если, конечно, сумеешь подойти. А не сумеешь – так сиди и слушай, о чем я рассказываю!
Витя, продолжая разглядывать ее ноги, медленно, неуклюже начал подниматься с кресла. Приподнявшись на половину, он перевалил туловище вперед и судорожно схватился за стол. Сделал первый шаг… Он шел! Как бы ужасно это не выглядело со стороны, но он шел. Ирина не осознавала, что она делает. Опустив ноги, женщина подалась вперед и, как подхватывают малыша, делающего первый шаг, так протянула вперед руки, желая помочь Вити. Он дошел, но не удержался, не сообразил, что дальше делать - и рухнул на нее.
-Витенька! Витенька! – шептала она ему на ухо. – Ты сам шел!
Она готова была кричать или плакать от радости.
-Ты же хотела, что бы я не был трусом, я и решил.
Она слышала, как у нее на груди выпрыгивает его сердце; чувствовала, как его губы целуют ее волосы, жадно, неумело. Он приподнялся на руках, заглянул ей в глаза и спросил:
-Можно я тебя поцелую?
Она еле заметно кивнула ему и улыбнулась, как счастливая мать улыбается ребенку, сделавшему первый шаг; она должна была его чем-то наградить. Он этого не заметил и поцеловал… Неистово, страстно, сначала волосы, лоб, потом губы.
-Витя, Витя! Так нельзя! Я прошлый раз шокировала тебя. Сегодня ты решил взять реванш?
Он молчал. Она объяснила:
-Ты смущаешь меня, - она испугалась своего откровения. – Я твоя учительница, понимаешь?
-Я люблю тебя, - сдавлено, тяжело произнося каждое слово, начал он, - люблю с первого твоего прихода в наш дом. Я подленько радовался, что Василиса Константиновна попала в больницу, потому что иначе не появилась бы ты. Ты красивая, умная, добрая…
-Я старая.
-Да ты!.. Ты не знаешь себя! Сначала я боялся своих чувств, думал, сумею подавить их. Ведь я калека, я все понимаю! А ты здесь, рядом – вот я и не сумел. Я же обычный человек и чувства у меня есть, ты это правильно прошлый раз сказала. Я не каменный, я хочу, я умею чувствовать. – Юность говорила горячо, убежденно. Он поверил ее словам и так хотел, что бы она верила ему. – Я люблю тебя.
Ирина застыла. К ней пришло осознание своей вины и причастности к случившемуся. Это она не попросила, а потребовала у него открыть свое сердце, и смело предстать перед жизнью. Он послушал, теперь от нее зависит, поверит мальчик в себя или сломается на первом же взлете. Сейчас ей предстоит держать ответ за свои слова.
«Тебе за все отвечать, - пробухало сердце».
А вторая часть Ирины ехидно поинтересовалась:
«А случайно ли прошлый раз ты все это затеяла? Он умный, искренний, начитанный – тебе всегда именно этого в мужчинах и не хватало. Ты сделаешь из него, что захочешь. Своими руками сделаешь себе идеального мужчину».
Она задавила в себе этот голос.
-Мне твое признание очень приятно, - нежно, по-матерински начала Ира. – Только первые чувства всегда быстро проходят. И мы через пару месяцев будем весело с тобой вспоминать твои первые взрослые шалости.
-Ты для меня не «шалость», - твердо сказал он. – Ты – это…
Она нежно положила свою ладонь ему на губы.
-Ч-чи-и! Ничего не говори. Я верю. Я никуда не ухожу, не убегаю, я, как всегда, буду приходить по вторникам и четвергам…
-Но мне не надо, что бы ты меня учила! Я хочу, что бы ты меня люби…
-Подожди! – осторожно перебила она и попросила. – Давай положимся на время.
Он попытался возразить, но Ира настойчиво попросила:
-Давай пока не говорить о чувствах.
Они снова молчали. Пламенно, в унисон стучали их сердца. Только сердца не умеют врать и бояться.
Он сполз с дивана, сел у ее ног. Она бережно обняла его за плечи, поцеловала в затылок.
Он не шевелился. Витя правильно понял ее материнский поцелуй. Это был умный мальчик, он принял ее правила: «Давай положимся на время». Его жизнь только начиналась, он готов был ждать, долго ждать… У него было время.
…А у Ирины оно заканчивалось. Ей было с ним счастливо, радостно и страшно… Но отступать некуда. «Ты за все в ответе», - снова мелькнуло в голове.
-А хочешь, в четверг поедем кататься на машине? – предложила она.
-А я смогу, - с радостной надеждой то ли спросил, то ли подтвердил Виктор.
-Конечно, - без сомнения ответила Ира. – Теперь ты все сможешь.
Они молчали.
-Я пойду, Витя, - попросила Ирина.
Он обернулся и обнял ее за ноги. Они снова молчали.
Ира осторожно высвободилась из его объятий, встала и тихо сказала, выходя из комнаты:
-Я приду…
-Завтра, - попросил он.
-Витенька, в четверг, - взмолилась Ира.
-Я ведь люблю тебя, - попросил он.
-Я знаю. Я приду…
Ирина шла по лестнице и размышляла, какая жестокая штука жизнь. Положа руку на сердце, самую большую радость она испытывала от того, что Витя встал на ноги и попытался пойти. Значит, даже ей, доброй, гуманной, отзывчивой, он нужен здоровый и крепкий. А если бы он не встал?! Но эту мысль она быстро отогнала от себя. Вероятно, судьба благосклонна как к ней, так и к нему.
Во дворе, садясь в машину, Ирина подняла голову на седьмой этаж. Витя стоял на балконе и провожал ее взглядом. Дошел он или дополз до балкона, она не знала; но одно она знала точно: теперь он будет бороться за свое будущее. «Какой он молодец!» - радостно подумала она.
5.
По вторникам у Ирины Алексеевны был свободный день, в школе его называют «методический». Молодые учителя проводят этот день по правилам, как положено, занимаются подготовкой к следующим урокам на неделю-две вперед. Они сидят в библиотеках над методическими брошюрами своих старших коллег, делают выписки, составляют для себя наброски планов-конспектов уроков хотя бы на ближайшую четверть. Весь этот путь когда-то прошла и Ирина; сейчас учительница с десятилетним стажем в этот день могла отдыхать. За свою педагогическую жизнь она не раз прошла курс русского языка и литературы с пятого по выпускной класс. Теперь практика и опыт работали на нее.
Против нее работал страх, который подступал все сильней, чем ближе подходило время отправляться к ученику Стрижеву, больше откладывать некуда. В четверг Ирина Алексеевна к Вите не пошла, она усердно искала причину не ходить и нашла, устроив родительское собрание в своем классе.
Раздался телефонный звонок. Она знала, что это Николай. Они не виделись почти месяц. Коля очень удачно уехал в командировку, если бы не уехал, Ирина старательно искала бы повод и причину не встречаться с ним. Уже неделю он был дома, и она измышляла различные обстоятельства, мешающие им увидеться. Ира нехотя сняла трубку.
-Алло.
-Ириша, у тебя сегодня выходной, я знаю, - сразу бросился в наступление Николай. – Я освобожусь часиков в пять и заеду за тобой.
-Не надо. Я сегодня занята…
-Ну, не расстраивай меня, - не желая услышать отказ, бодро наседал он. - Сделай все дела до пяти, а я заберу тебя, откуда скажешь.
-Я не знаю…
-Я знаю. Все, договорились, - уверенно скомандовал Николай и закончил. - Я звоню пол пятого, ты говоришь, куда подъехать за тобой?
На той стороне провода раздались гудки, он положил трубку.
Ира не хотела сегодня встречаться с Колей, ее мысли были заняты другим. Предстояло не просто прийти к Вите, предстояло что-то сказать, чем-то обнадежить мальчика. Ира боялась нанести ему непоправимую травму, но еще больше боялась стать заложницей его иллюзорной любви к ней. А страшней всего было самой поверить в эту любовь!
Часть Ирины, готовая на безрассудные выходки, уже давно пела ей гимн Гименея и время от времени посылала учащенное сердцебиение при мыслях о Вите. Здраво мыслящая женщина не поддавалась на провокации собственного голоса и старалась придушить его.
Легче и проще всего было положиться на судьбу и плыть по течению, время от времени наблюдая, куда вынесет. Для нее такое решение не было в новинку, по сути, она так и жила. Подобная мысль немного успокаивала и привносила оптимизм перед походом к мальчику.
Ирина Алексеевна не пошла за ключом к соседке Марине. Только, позвонив в дверь квартиры Стрижевых, она вспомнила про ключ. С самого начала все складывалось бестолково! Она повернулась уходить, когда за дверью кто-то завозился с замком.
-Кто там? – спросил Витя.
-Витя, это я… это Ирина Алексеевна, - смутилась собственных слов она. – Если ты не можешь открыть, я пойду за ключом.
Замок щелкнул.
-Не надо, я уже открыл, - сказал Витя, отворяя дверь. – Проходи.
-Я задумалась и забыла зайти к Марине.
-Ничего. Все правильно.
Витя не подъехал к двери на инвалидном кресле, он стоял на своих собственных ногах.
-Проходи, - повторил он.
Когда Ира прошла вперед, он взял прислоненную к стенке трость, тяжело облокотился на нее и пошел вслед за ней. Витя не хотел, что бы она видела его корявую вымученную походку; ноги дрожали от напряжения, рука с тростью не всегда и не вовремя подхватывала ритм движения непривычных к ходьбе ног. Ирина даже не задумывалась, что он сейчас может рухнуть от волнения позади нее. Она не волновалась, почему-то считая, что именно так и должно было все случиться.
Ирина Алексеевна подошла к окну и подождала какое-то время, прежде чем повернулась. Виктор уже сидел за столом, он не спешил раскрывать учебник, его руки блуждали в поисках ручки, которая лежала здесь же рядом. Ира подошла и вложила ручку ему в ладонь, Витя обхватил ее руку, она машинально вздрогнула, и он тут же отпустил ее.
Они оба украдкой пытались заглянуть в глаза друг другу, но тут же отводили взгляд, поймав на себе пристальное внимание другого. Ирина начинала нервничать, он мальчик, он может позволить себе такое поведение, но она - взрослая разумная женщина!… Ира нервничала, а выхода не находила. Она сказала первое, что ей пришло в голову:
-Дождь пошел. Хорошо, что я успела к тебе до дождя.
-Я очень рад, что ты пришла.
-Я бы все равно к тебе пришла.
-Но в четверг ты не пришла.
Они оба замолчали. Витя не мог долго молчать.
-Ты не бойся, я могу долго ждать, я не буду тебя торопить. Ты можешь ничего не говорить, если тебе нечего мне сказать…
Ира молчала.
-…Можешь начинать урок, - грустно предложит он.
Ирина Алексеевна начала. Она говорила о ближайших экзаменах, потом о вступительных экзаменах в ВУЗ; сама не заметила, как перешла к воспоминаниям о своих студенческих годах, потом спохватилась, попыталась вернуться к русской литературе, и умолкла.
-Ты молодец! Ты за последние три месяца столько сделал… так изменил свою жизнь, - невпопад сказала Ирина.
-Я стал нормальным. Точнее, стараюсь стать нормальным, - ответил юноша.
-Ты всегда был нормальным…
-Ира, не надо! Я стану полностью нормальным, я обещаю!
-Витенька, ты удивительный, ты мужественный…
-Но что-то же тебя останавливает? – Откровение вырвалось неожиданно для самого юноши, он растерялся, опустил голову.
Ира подошла к нему, стала сзади и обняла за плечи. Витя схватил ее руки и уткнулся в них лицом.
-Я не знаю, что делать, как себя вести. Я не знаю, что тебе сказать. Я боюсь самой себя, тебя…
-Не бойся! Поверь в меня! Еще немножко и я все смогу… я все сделаю для тебя!
Витины руки крепко сжали ее ладони, он попытался встать. Ирина опередила его движение и присела на корточки возле его стула.
-Ира, не волнуйся, я сам дойду до дивана, - попросил он.
Ирина не мешала ему. Сначала Витя попытался встать без трости, но замешкал, быстро подхватил трость и медленно, но уверенно встал и перешел на диван. Она села рядом.
-Тебе тяжело ходить? – вдруг спросила она.
-Не очень. Силы в ногах не хватает, но я тренируюсь.
-Только не перегружай себя. Ты и так молодец!
Витя молчал, и она молчала, Ира понимала, каких слов он от нее ждет.
-А знаешь, почему ты молодец? – решилась она.
-Я не молодец.
-Ты молодец, потому что тебе тяжело, а ты терпишь мое молчание, мою нерешительность, ты даже взглядом не просишь меня что-то срочно решать. В тебе удивительно то, что ты ничего не просишь для себя, ты предлагаешь сам заботиться обо мне.
-Я люблю тебя!
-Спасибо.
-Ты мне не веришь… А я люблю тебя, только тебя.
-Я не просто верю, я знаю. Я очень серьезно и часто думаю об этом.
-И что ты надумала?
Витины губы потянулись в ее губам, его руки легли ей на талию. За волевым спокойствием в его глазах она видела бурю страха и страсти, надежда чередовалась с отчаянием, любовь с ледяным ужасом отказа. Почему она все это видит?! Насколько проще и легче ей жилось бы, если б она сама была проще и примитивней. Ира поддалась Витиному порыву чувств и понеслась в забытый мир юности, волоча за собой шлейф неотвязных запретов и страхов. На минуту она позволила двадцатилетней Ирише прорваться сквозь собственноручно сотворенные препоны. Только буря эмоции, и никакого разума!
…Когда Виктор начал расстегивать пуговицы на ее блузе, она остановила его:
-Об этом я тоже очень серьезно думаю…
-И что? – с надеждой спросил он.
-Прошу тебя, не торопись! – попросила она.
-Извини! – выдавил Витя. Ему тяжело доставалось спокойствие, еще тяжелей далась попытка отнять руки от Иры.
-Нет! Не извиняйся. Мне очень приятно с тобой. Просто…
-Я понимаю. Тебе надо время.
Ира не знала, что ответить.
-Да, - согласилась она. – Еще немного времени.
Они снова замолчали. Ира чувствовала себя виноватой и бесчувственной, она предложила:
-Следующий раз обязательно поедем кататься на машине, сегодня я приехала автобусом.
-Хорошо, - безнадежно согласился Витя.
В прихожей, в сумке Ирины, зазвучала классическая мелодия мобильного, она пошла доставать его.
-Алло.
-Ира, это я. Уже пол пятого, - бодро напомнил Николай.
Ирина Алексеевна взглянула на часы и менторским тоном ответила:
-Сейчас только четыре. Я занята, освобожусь через час.
Она отключила звук в мобильном и опустила его назад в сумочку.
-У меня сегодня еще дела, - объяснила она Вити.
-Но до пяти у нас еще есть время? – с надеждой спросил он.
-Конечно. Я никуда не тороплюсь, - ответила Ира.
Витя впервые искренне и радостно, по-мальчишески ликующе, улыбался ей. Она улыбнулась ему в ответ.
-Хочешь, я сварю кофе? Вкусный, папа из Амстердама привез, там много чего-то намешано.
-А ты любишь кофе?
Витя улыбнулся и искренне ответил:
-Вообще-то, нет, но с тобой выпью с удовольствием. А если хочешь, можно с коньяком.
-Что ты, Витя! Пить – это последнее дело!
-Ты со мной, как с ребенком разговариваешь.
-Я не буду, честное слово. Ты молодец! Ты жизнь и так правильно понимаешь.
-Я стараюсь ее понимать.
-Вот и хорошо! - Ирина ушла от скользкой темы. – А кофе сварю я. Можно?
Он кивнул. Она первая пошла на кухню, оставляя для Вити возможность самостоятельно подняться и пройти вслед за ней. Он зашел без трости, прошел к шкафу, поднял вверх руку, открыть верхний ящик, где лежал кофе, второй рукой не успел взяться за край стола и сильно качнулся назад, испугался, что упадет, попытался ухватиться за стол, но схватил только воздух. Ира вскочила и удержала его. Когда он, багровый от стыда за свою неловкость, попытался освободиться от нее, что бы предпринять еще одну попытку, и достать злосчастный кофе, Ирина только сильней прижала его к себе и мягко, но настойчиво сказала:
-Витя, мне не нужен твой несвоевременный героизм, - она опередила его попытку что-либо ответить. Все происходило слишком быстро, что бы задумываться над словами, - ты и так молодец! Ты и так делаешь невозможное. Я подожду, сколько надо, пока ты научишься ходить без трости. А не научишься, ты меня и такой устраиваешь. Не бойся ничего, я рядом!
-Это правда? – он почти поверил ей, но потом испугался и сказал. – Только ты меня не жалей! Я ненавижу жалость, с детства. Жалость – это предательство!
-Я тебя не жалею, я… горжусь тобой! – призналась Ира.
-А я люблю тебя. Для меня это не пустые слова. Для меня ты – весь мир!
-Весь мир намного больше и лучше, чем я одна. – Она улыбалась, а глаза притаили страх. – Я боюсь такой ответственности, ты делаешь из меня идола, а я всего лишь неправильная женщина.
-Ты моя неправильная женщина. Хорошо?
-Может быть… если ты не перехочешь.
-Ну что ты, Ира?! Ну, что ты!
Теперь он, непривычно высокий, сутулый, непомерно худой в сравнении с разлетом широких плеч, крепко держал ее в своих руках; счастливый обретенным скарбом и по-юношески уверенный в справедливости обладания им. Юность не сомневается в вечности своих чувств. А Ирина, если и сомневалась, то где-то глубоко, почти не осязаемо для сознания. Сейчас ей было двадцать, и она счастливо утопала в его любви.
Они не сразу услышали звонок в дверь. Мир очень быстро остановился и вернулся в привычные рамки кухни семьи Стрижевых.
-Витя, звонят, - напомнила Ира. – Наверно родители с работы.
-Мама раньше шести не приходит.
-Я открою, - предложила она.
-Я сам. Принеси мне трость из комнаты.
Ира не спорила. Витя пошел открывать, Ирина Алексеевна была рядом с ним. На пороге стояла Марина. Она впервые видела Витю стоящим. Женщина смотрела на него, но разум ее отказывался верить глазам.
-Витя, ты ходишь?! – воскликнула она.
-Понемногу, - ответил он.
-А я заметила Ирину Алексеевну. Потом решила, что показалось, ведь ключ у меня никто не брал.
-Я забыла, - призналась Ирина.
-Вот я и решила проверить, с кем ты, Витя.
-Я учусь, тетя Марина. Вы нас отвлекаете.
-Да, да, извини, - растерянно ответила соседка. – Я пойду.
Ирина Алексеевна дала Вити задание на ближайшую неделю и тоже вскоре ушла.
Ира ждала Николая в переходе метро. Дождь, вероятно, зарядил до утра, и уступать город теплой звездной ночи не собирался. Коля спускался в переход с зонтом, она пошла ему навстречу.
-К метро подъехать невозможно, я припарковался в квартале отсюда. Идем.
-Коля, я не надолго, - сразу начала Ира. – Мне кажется, я простудилась, голова болит и знобит.
-Я тебя полечу, - хитро подмигнул ей он. - Ты без меня совсем раскисла.
-Я не раскисла, просто конец года, и я устала.
-Рядом со мной твоя усталость быстро испарится, - его рука уже лежала на ее бедрах.
В машине он сел вместе с ней на заднее сидение. Закрыл дверь и сразу опустил руку ей на грудь. Попытку Ирины что-то сказать, он пресек долгим поцелуем. Когда первый порыв прошел, он спросил или сообщил:
-Едем к тебе.
Ира молчала. Он добавил:
-Не надолго. Я вижу, ты какая-то вялая, инертная. – Он пожурил ее. – И зачем ты так напрягаешься в своей школе?
-Школа здесь не причем, - попыталась оправдаться Ира. – Я действительно себя плохо чувствую. Голова раскалывается.
Николай достал из бардачка машины коробку первой медицинской помощи и протянул ей.
-Здесь есть Пенталгин, прими таблетку – сразу все пройдет.
Ирина взяла коробку.
-Мне сейчас лучше поспать.
-Ляжешь пораньше. Я часиков в девять уеду, - успокоил ее Николай.
Всю дорогу до Ириного дома Коля говорил о своей длительной командировке. Он подробно рассказывал ей о нюансах рекламного бизнеса, приучая к мысли, что в ближайшее время она будет работать у него. Ира отмалчивалась, ее мысли были заняты совсем другим.
В квартире Николай пошел на кухню, сварил две чашечки кофе, вернулся в комнату и увидел Ирину, спящую на диване. Он принес из спальни плед, накрыл ее и сел рядом. Коля медленно пил кофе, допил первую чашку и принялся за вторую. Он понимал, что Ирин сон не мог быть таким крепким, как ей хотелось показать. Он решил испробовать еще один шанс. Коля нежно поцеловал Иру и сказал:
-Я привез тебе подарок, соня. Давай просыпайся и будем его смотреть.
Ира зашевелилась и вяло попросила:
-Коль, давай завтра. Я тебе позвоню сразу после уроков.
Она отвернулась к спинке дивана и затихла.
Коля посидел еще какое-то время рядом с ней, Ира не шевелилась. Он поднялся и ушел.
Когда захлопнулась входная дверь, Ирина села, опустила вниз ноги, хотела встать, куда-то пойти, но передумала.
-Боже, что я делаю? – спросила она себя. Ответом была тишина. – Что я делаю? – повторила она, не находя ответа.
Ни завтра, ни послезавтра Ира Николаю не позвонила. Он гордо ждал, ни в его правилах было выяснять отношения. Для него жизнь оставалась простой и ясной: он мужчина, она – его женщина; ничто другое у него в голове не укладывалось. Позвонит, куда денется! К причудам Ириного настроения он всегда относился скептически, не реагировал на них. Со временем все становилось на свои места. Так будет и на этот раз.
6.
Машина Ирины стояла на окраине парка. Чудесное место отдыха горожан! В центре города сохранился настоящий старый лиственный лес, превращенный в прекрасный парк с извилистыми дорожками. Городской коммунальной службе, когда-то в пятидесятые годы прошлого столетия, только и пришлось проложить в центре широкую асфальтированную аллею. Более отдаленные дорожки народ вытоптал сам, они вели гуляющих в уютные затерянные уголки парка. Весна хоть и обуяла майской зеленью, но еще не успела порадовать теплом, и горожане редко заходили днем в дальнюю часть лесопарка. Хотя цивилизация добралась и сюда. В глубине деревьев стоял небольшой домик, по архитектурному стилю не сложно было догадаться, что эта стекляшка новоиспеченное «Кафе-Бар». И, хотя, кафе практически пустовало, оттуда на большое расстояние разносились звуки современных музыкальных ритмов. Рядом предприимчивый бизнесмен соорудил стоянку для автомобилей своих посетителей, там, в одиночестве и стояла машина Ирины.
Невдалеке на лавочке сидели Ира с Витей. Юноша, опираясь на крепкую трость, уверенно дошел от машины до скамейки сам. Ирина принимала каждую победу мальчика с внутренним ликованием и радостью.
-Ты здесь когда-нибудь был? – спросила она.
-Нет, никогда. Это далеко от нас.
-Здесь красиво осенью, все деревья становятся красными, малиновыми, оранжевыми – ведь это клены. И парадокс! Осень, холодно, сыро, а они создают впечатление тепла, солнца, весны, как напоминание, что холода скоро пройдут, и снова будет тепло.
Она замолчала, потом спросила:
-Тебе здесь нравиться?
-Да, очень. Мне с тобой везде нравиться. – Витя влюбленными глазами смотрел на Иру. – Тебе не холодно? – спросил он, обнимая ее. – А то ты все про осень, про зиму.
Ира весело озорно заглянула ему в глаза и спросила:
-А если нас кто-нибудь увидит?
-Тогда я поцелую тебя. Пусть все видят, что ты моя и я, - Виктор стал серьезным и добавил, - люблю тебя.
Разве он понимал, сколько в этой жизни сложностей, условностей, сколько липких любопытных взглядов ей придется перенести. Проклятое общественное мнение и было той причиной, которая в первую очередь останавливала Ирину и не давала честно признаться самой себе в своих чувствах к этому мальчику.
Но сердце побеждало разум и рядом с Витей стучало сильней, как у девчонки, хотелось беззаботно шалить и дурачиться от переполнявшей ее радости.
-Ну, так поцелуй, - тихо сказала она.
И Витя поцеловал: сначала - нежно, робко, потом – страстно, влюблено.
И только один человек стал случайным свидетелем, он наблюдал за происходящим из широкого окна «Кафе-Бара».
Ира опустила голову Вити на плечо, они молчали, им было хорошо и радостно.
-Ты помнишь? – спросила она и, не ожидая ответа, начала читать. -
«Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме…», - она умолкла, закрыла глаза, припоминая следующую строку, и призналась. - Ой, забыла дальше!
Витя улыбнулся и продолжил:
-«…На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенье рук, скрещенье ног,
Судьбы скрещенье.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
-Свеча горела на столе,
Свеча горела»,1 - закончили они вместе. (1 Б.Пастернак «Зимняя ночь»).
-Какой ты молодец, все запомнил! – обрадовалась она.
-Какая у вас идиллия! – нарочито весело произнес мужской голос. Он стоял сзади скамейки прямо на мокрой вязкой земле.
Сидящие одновременно оглянулись. Лицо Ирины вытянулось и побледнело.
-Коля?..
-Картина называется «Не ждали», - продолжал искусственно улыбаться Николай.
-Что ты здесь делаешь? Без машины? – в растерянности спросила она.
Коля не приметнул заметить ее состояние.
-Я тоже растерян и удивлен. Ты, я смотрю, проводишь на свежем воздухе индивидуальное занятие? – не без издевки спросил он и начал глупо хихикать.
-Ты что, выпил?
-Да, - честно признался пьянеющий мужчина. – Понаблюдал за вами минут двадцать из кафе, и понял, что надо выпить.
-Что ты тут делаешь? – все больше терялась Ира.
-Я? – он искренне удивился. – Ты еще интересуешься мной? – он ждал ответа. Ирина молчала. – У меня здесь недалеко механик знакомый, я ему машину на ремонт ставлю. Поломка небольшая, сказал часик подождать и будет готово. – Он посмотрел на часы. – Еще осталось пол часа. Вот, решил с вами время скоротать. Лучше пойти в кафе, а то сыро здесь.
Ирина взглянула на Витю и неуверенно сказала:
-Мы здесь посидим.
-Тогда я за кофе и по сто грамм, - предложил Николай и, не ожидая ответа, пошел.
-Не надо, - не уверенно сказала ему вдогонку Ира.
-Да я сюда принесу, - не оборачиваясь, ответил он.
Это мой знакомый, - смущенно объяснила Ирина Вите.
Он молчал.
Николай вернулся с подносом, на нем стояло три бокала и три чашечки горячего кофе. Он поставил его на скамейку, подал бокал Ирине, взял себе и третий протянул Вите.
-Сынку сок, - сказал он.
-Я не буду, - отрезал юноша.
-Витя, это сок, возьми, пожалуйста, - попросила Ира.
Виктор взял.
-Ну, что, вроде как разобрались? Теперь выпьем. За большую и светлую любовь!
Николай залпом выпил содержимое бокала. Ирина сделала глоток и поставила на поднос. Виктор к бокалу не прикоснулся. Все молчали.
-Что ж с вами так скучно, ребята? – риторически спросил Николай. Его взгляд упал на одинокую машину на стоянке, он спросил. – Машина еще бегает?
-Да, все в порядке, - ответила женщина.
-Я обратил внимание, что ты не ставишь ее в гараж, - заметил Николай Сергеевич.
-Далеко ездить. Я во дворе ставлю, под окном. Так все соседи делают, - объяснила Ира.
-Ну, это твое дело, она твоя.
Снова повисла тяжелая пауза.
-Кофе будете? Остывает, - спросил Николай.
Ирина умоляюще посмотрела на Витю и протянула ему чашечку. Пили в полном молчании.
Первым не выдержал Витя.
-Я жду тебя в машине, - сказал он Ирине.
Виктор попытался резко встать, забыв о трости, и тут же повалился на скамейку. Ира растерялась. Николай удивился, не понимая, что с мальчиком. Виктор взял трость и сделал еще одну попытку. Он встал, быстро преодолел расстояние в несколько шагов, не рассчитал скорость движения и привалился к дереву, оно и удержало юношу от падения. Ирина подскочила к нему, что бы помочь, но Витя отстранил ее и твердо сказал:
-Я сам!
На непослушных ватных ногах, усилием воли он сделал следующие шаги. Постоял, сохраняя равновесие, и продолжил движение к машине. Отрезок в пару десятков метров показался ему вечностью. Ирина шла сзади, готовая в любой момент подхватить его. Николай, не осознавая, что делает, шел за ними. Ира с Витей сели в машину, она выглянула из окна и сказала:
-Коля, нам пора. Я тебе потом позвоню.
Он ничего не ответил, только махнул вслед рукой.
Машина выехала на трассу и скрылась за деревьями.
Ира проехала несколько кварталов и остановилась.
-Ты расстроился? – спросила она и добавила. – Я ведь вижу.
Витя молчал.
-Поездка не удалась.
-Это твой любовник? – резко, отчаянно зло спросил юноша.
-Ты, пока, ничего не понимаешь в жизни, ничего не знаешь …
-И машину тебе подарил он, - в том же тоне закончил он.
-Витя, мне тридцать два года. За долгую взрослую жизнь, до знакомства с тобой, я жила, хотела выйти замуж, хотела и хочу иметь детей, семью. Но ни однажды жизнь не сложилась так, как я хотела. И с годами у меня за спиной остались несколько близких мне когда-то мужчин.
-Этот тебе не подходит, - заявил Витя.
-Откуда ты знаешь, кто мне подходит? – грустно улыбнулась Ира.
-Знаю. Я.
-Может быть, - с той же грустной улыбкой ответила она. – Если тебе добавить хотя бы лет десять.
-Ира, я не маленький дурачок, - серьезно ответил Виктор. – Я пол своей жизни просидел в проклятом инвалидном кресле, у меня было достаточно времени подумать о многом. Я пережил катастрофу, крах себя, как человека, полное одиночество, а потом попытался вползти в нормальную жизнь. Поверь мне, мы на равных.
-Ты не вполз, ты уже вошел в нормальную жизнь, - с гордостью отметила Ирина.
-Ирочка, я все сделаю, чтоб тебе было со мной хорошо, - уверенно сказал Витя.
-Я боюсь, - честно призналась и была готова расплакаться Ира.
Она и сама толком не понимала, чего боится: любви к этому мальчику, а, может, кратковременности этой любви и страха потери…
-И чего же ты боишься? – спросил Витя, нежно обнимая ее.
-Знаешь, все как-то очень быстро происходит. Ты же можешь и ошибаться в своих чувствах ко мне, а я поверю.
-Значит, ты мне не веришь? – Витя резко отстранился от нее. – А этому старому козлу веришь. Конечно, он же машину подарил! А я, что…
-Он женат, разводиться не собирается, - для ясности сообщила она.
-Я тебе подарю машину, только подожди немного, - распалился Виктор. – Я уже все продумал. Поступлю в финансово-экономический, буду у отца на фирме работать. Это только поначалу, а дальше, с таким образованием любые перспективы открываются.
-Ты же литературу любишь, - безнадежно вставила Ира.
-Люблю и буду любить, но семью кормить надо. Мужчина без денег – ничто.
-Мужчина без души ничто, а деньги не главное, - объяснила она.
-Это для тебя. Ты, наверно, во всем мире одна так думаешь, - сказал он.
-Не торопи события. Закончи для начала школу и поступи в институт, - попросила Ира.
-Только с тобой. Без тебя мне ничего не надо, - ответил Витя.
-Ты не оставляешь мне выбора…, - Ирина хотела еще что-то сказать, но увидела, как вдруг внутренне сжался Виктор.
-Ладно, выбирай! Только я дурак, что тебе поверил! - его голос звенел обидой. – Ты же тогда, в первый раз, пьяная была, когда о чувствах говорила! Так, развлечься решила!
-Я не была пьяная, - растерялась Ира и вдруг поняла. – Ты меня сейчас обидеть хочешь?
Они замолчали.
-Поехали домой, - предложил Витя.
Всю дорогу она молчали.
В квартире Ирина спросила:
-Когда мама с работы придет?
-В шесть, - ответил он.
-Сейчас только четыре. Хочешь, я посижу с тобой до шести?
-Не надо! Ты просто боишься, что бы я с собой что-нибудь не сделал. Я не слабак.
Ира молчала.
-Только поэтому остаться хочешь, что бы совесть была чиста! – резко ответил он.
-Зачем ты так? – растерялась Ирина. – Ведь все совсем иначе…
-Как, Ира? Как?
Она молчала. Он ждал.
-Все иначе…
-Иди ко мне, - попросил он, - сядь рядом.
Она пошла. Он обнял ее за плечи и придвинул к себе, близко-близко, глаза в глаза. Она коснулась кончиками пальцев его щеки, провела по губам.
-Я люблю тебя, - прошептал он, - и любить буду всегда.
-Я тоже люблю тебя, но бою…
Он не дал ей закончить, прижавшись своими губами к ее губам. Они трепетали, горели жаждой познания, и она помогла ему войти в мир знаний страсти… Сильный мужской инстинкт вел его вперед, он умело подхватывал каждое ее движение, каждый ее порыв. Их соединившиеся тела, остро ощущающие друг друга, накрыла пронзающая волна жгучего счастья; закружила вечно ненасытная молодая жажда чувств. Она бесстыдно откровенно учила его любви, а он смело пылко учился и отдавал ей в ответ свою безудержную любовь. Они, страстные, разгоряченные, то обретали друг друга, то теряли рассудок и ощущение времени от пронизывающей всепоглощающей радости обладания друг другом. Они светились единым светом, единая душа разделилась пополам, наделив их поровну своей силой.
Прав оказался неизвестный мудрец, сказавший: «Любовь – это страсть, а страсть познания друг друга – это любовь»!
7.
В кабинет Ирины Алексеевны открылась дверь, и ворвался шум перемены, а вместе с ним появилась и Виктория.
-Везде такой шум, суета, а у тебя так тихо, - весело поздоровалась Вика.
-У меня «окно», - не отвлекаясь от проверки тетрадей, ответила Ирина.
-Я так и думала.
-Чего ты хочешь? – нетерпеливо спросила Ира.
-Ирочка, мы с тобой никогда подружками не были…
-Не были.
-Ну, а у меня к тебе такой разговор… душевный…
-Так, Вика, - оторвала взгляд от тетрадок Ира. – Хочешь говорить, говори, не тяни, следующий урок у меня есть.
В класс заглянул ученик и спросил:
-Ирина Алексеевна, можно положить портфель?
-Нет, нет, выйди. Зайдете со звонком, всем скажи, - попросила она.
-Ира, я хотела сказать…, - сбивчиво, волнуясь, начала Виктория, - нет, спросить…
-Ну, спрашивай.
-Понимаешь… К тебе твой друг приезжает уже второй месяц…, стоит в вестибюле, ходит во дворе, а ты не выходишь.
-А тебе какая разница? – спросила Ира.
-Ну, он как-то ждал тебя, а я вышла, сказала, что у Ирины Алексеевны урок и предложила подождать. Мы разговорились, а потом пошли к тебе в кабинет, а ты уже ушла.
-Ну и ладно. Он еще приедет.
-Ты не поняла, Ира, - Вика опустила глаза. – Это было во вторник, а тебя по вторникам в школе нет, у тебя методический день. Я это знала…
Ира взглянула на несостоявшуюся подружку с интересом.
-Проще говоря, ты хочешь, что бы я сосватала тебе Николая? – спросила она.
-Понимаешь, потом он подвез меня домой.
-А, так тебе даже моего благословения не надо? У вас и так все сладилось, - иронично предположила Ирина.
-Нет. Понимаешь, в том то и дело, он меня проводил, и все. Я и так намекала, и эдак, - не обращая внимания на иронию Ирины или не замечая, продолжала Вика, - а он ничего… Не реагирует на меня, как женщину, все про тебя спрашивает.
Она замолчала, потом собралась с духом и попросила:
-Ира, он же тебе не нужен. Объяснись с ним, не мучай его.
-А ты уже и пожалеть его приготовилась, утешить? Да?
-Ира, почему ты такая злая? Ведь у тебя все в порядке, ты же светишься от счастья. А, говорят, счастливые люди – добрые.
Ирина поняла, что перегибает палку, по сути, она не была злым человеком. И сейчас она действительно была счастлива.
-Ну, извини. А что, очень заметно, что со мной?
-В общем, да. Я не первая это заметила. - Вика тут же вернулась к своей теме. - Ирочка, он же тебе уже не нужен, ты же себе лучше нашла.
-А тебе он нужен, значит? – спросила Ирина. – А ты хоть знаешь, что у него жена и две дочери, и разводиться он не собирается.
-Ира, - взмолилась учительница физкультуры. – Мне все равно. Понимаешь, я в жизни ничего не видела. Сначала спортивный интернат, где с тебя три шкуры дерут, чтоб ты рекорды выдавала, чтоб на мастера спорта вышла. Не вышла, карьере конец – институт физкультуры, потом школа. Целый день лямку тянешь, урок за уроком, и нищенское существование на зарплату учительницы. Я пожить хочу, на островах позагорать, в океане поплавать, одеться отпадно, пока фигура есть…
-Все! Меня от тебя уже тошнит, - перебила ее Ирина. – С ним ты увидишь все, если он тебя захочет. Только вопрос: захочет ли?
-Ирочка, ты с ним только объяснись, потом я сама. Он же тебе не нужен.
-Нет, не нужен, но он не вещь. Иди, у меня урок.
-Ирина Алексеевна, - изменив тон на официальный, дружелюбно начала Вика. – Я к вам на замену. Вас вызывает Лариса Дмитриевна. Там чья-то мамаша прикатила, тебя хочет видеть.
Ирина попыталась скрыть подступившее волнение.
-Какая мамаша? Как выглядит?
-Ира, учителя физкультуры родителей не вызывают, поэтому папаш и мамаш детей никогда и в глаза не видели. Но дама шикарная, хотя и не молодая. Наверно, кого-то из выпускников, приехала аттестат с отличием клянчить.
-Крашеная блондинка, полнеющая, с модной стрижкой? – спросила она.
-Да. Ты ее знаешь?
-Да, да, знаю, - Ира разволновалась, она беспричинно открыла ящики стола, забыв их закрыть, переложила тетради с места на место. Взяла журнал и пошла к выходу.
-Ира! – позвала Вика.
-Что?
-Журнал оставь. Я на замене, он мен нужен.
Ирина Алексеевна без слов положила журнал на парту и вышла.
В кабинете директрисы, как и предполагала Ирина, сидела Стелла Владиславовна, мама Вити Стрижева.
-Заходите, Ирина Алексеевна, - пригласила ее в свой кабинет Лариса Дмитриевна. – С мамой Вити Стрижева вы знакомы?
-Да. Я веду у Стрижева индивидуальные занятия по литературе вместо Василисы Константиновны.
-Скорее всего, вы будете принимать выпускные экзамены в тех классах, которые вела Василиса Константиновна, она в больнице надолго, - сообщила директриса. – Но я вызвала вас по другому вопросу. Стелла Владиславовна меня очень порадовала, Витя быстро выздоравливает. Оказывается, он уже ходит!
-Да, я знаю, - подтвердила Ирина.
-Вот, Стелла Владиславовна советуется с нами, как лучше Вити сдавать выпускные экзамены, дома или в школе вместе со своим классом?
-Да, Ирина Алексеевна, - вставила мама мальчика. – Мне кажется, коллектив, общение со сверстниками пойдет Вити на пользу.
-Наверно, вы правы, - ответила Ирина. Узнав причину вызова к директрисе, она успокоилась и была готова к разговору. – А что думают другие учителя?
-Вы знаете, Ирина Алексеевна, Витя о вас такого высокого мнения! Он сказал, как вы решите, так и будет.
-Я думаю, Ирина Алексеевна права, - вмешалась Лариса Дмитриевна, - надо знать мнение всех учителей. Тем более что Ирина Алексеевна работает с Витей только пол года.
-Да, да, - растерялась Стелла Владиславовна, - но Витя очень хочет сдавать экзамены со всеми вместе. Ему так надоело одиночество! – Она начала волноваться. – Мы с папой целый день на работе.
-Не беспокойтесь, - успокоила ее директриса, - мы решим, как можно благоприятней для Вити. Я же все понимаю, и преподаватели к вам ходят опытные, со стажем, - так что плохого никто не посоветует. Вот Ирина Алексеевна вам в ближайшее время и передаст наше решение. А сейчас Ирине Алексеевне пора в класс, - обратилась она к учительнице. - У вас сейчас урок, если я не ошибаюсь?
-Да, - ответила Ирина, направляясь к двери.
-Стелла Владиславовна, у вас еще есть ко мне вопросы?
-Нет, спасибо за все. Я тоже пойду.
В коридоре Ирину догнала Витина мама.
-Ирина Алексеевна, я с вами поговорить хочу, буквально пять минут.
-Кабинет занят, у меня урок, если хотите, можно здесь, - Ира указала направо.
Возле медицинского кабинета был небольшой тамбур, в котором стояла кушетка. Женщины туда и направились.
-Лучше, конечно, у нас за чашечкой кофе, - начала мама мальчика. – Я о Вити…
Женщина замолчала, не зная, как начать.
-Ирина Алексеевна, может, я ошибаюсь, но попрошу вас без обид выслушать меня и понять…, - она растерялась, не зная с чего начать непростой разговор.
Ира с ужасом ожидала начала разговора, предполагая, о чем пойдет речь. Если женщина не знает всего, то о многом догадывается. Ирина не была готова к этому разговору, да еще в стенах школы. Она чувствовала себя, как преступница, идущая на костер, сейчас ее начнут закидывать камнями. А мама мальчика уже решилась на разговор:
-Понимаете, Ирина Алексеевна, Витя как-то резко, неожиданно вырос, и не просто вырос, а превратился в мужчину. Вы можете мне не поверить, но я-то его хорошо знаю. Я о вас… Понимаете, Ирина, вы единственная молодая женщина, с которой он общается.
Ирина попыталась возразить.
-Пожалуйста, разрешите мне сказать, - остановила ее мама юноши. – Я и так слов не подберу. Вы же знаете, как мальчики в старших классах влюбляются в своих учительниц… Витя о вас так часто говорит. Я думаю, Витя влюблен в вас. Вы же понимаете, что это детство, скоро пройдет. Но пока…
-Что пока? – не сдержав эмоции, нервно спросила Ирина.
-Нет, нет, ничего такого не подумайте! Просто приходите к нам как-то на выходные. У нас машина, можем съездить на пикник. Муж на работе постоянно, у него такого понятия, как «выходной» нет. А мы втроем…
-Может, лучше я попрошу кого-нибудь из его класса зайти к Вите, - предложила Ирина.
-Не надо. Я уже предлагала Вити, он не хочет. После экзаменов, я думаю, к нам будут многие Витины одноклассники приходить. Он всегда умел дружить. А пока…
-Вряд ли я на выходные сумею, - холодно прервала ее Ирина.
-Ну, ладно, извините, - ответила Стелла Владиславовна, понимая, что разговор закончен.
Женщина пошла к выходу. Ира догнала ее и успокоила:
-Не расстраивайтесь. На выходные я занята, а дальше, что-нибудь придумаем.
Ирина зашла в класс перед звонком. Вика сразу же исчезла.
-Ребята, - она обратилась к классу, - тесты распечатали? У всех есть?
-Да, да–а-а, - подтвердили они.
-Девочки, - попросила она группу учениц, - останьтесь после звонка на пару минут.
Когда класс опустел, Ирина обратилась к ученицам:
-Девочки, в пятом-шестом классе с вами учился Витя Стрижев, потом он попал в аварию. Может, помните?
-Я перешла в эту школу в восьмой класс, - сказала одна из девочек.
-Тогда ты можешь идти. А вы, - обратилась она к остальным трем ученицам, - помните?
-Да, помним. Хотя, это давно было.
-Он тогда классный был, - застеснялась своей откровенности одна из девочек.
-В него все девчонки в классе были влюблены, - призналась другая.
-Вы знаете, - сказала Ирина Алексеевна, - Витя выздоравливает, начал ходить. Наверно, он будет сдавать экзамены со всеми вместе, в школе.
-Супер! – хитро улыбнулась одна из девочек. – У нас большинство мальчиков в классе ни рыба, ни мясо, - объяснила она. – А нормальные все заняты. А тут новенький…
-А вы его видели давно? – спросила вторая. – Он симпатичный?
-Видела. Симпатичный, – ответила Ирина. – Ну, все, идите. Скоро сами его увидите.
Девочки ушли. Школа погружалась в несвойственную ей тишину, уроки закончились. Ирина замерла у окна, выходящего в школьный сад. Ее взгляд остановился на цветущей яблоне и застыл. Ее мысли были далеки и от этой яблони, и от всего сада.
Да, она была счастлива, она светилась радостью. Впервые за свою длинную нелепую жизнь она была безумно влюблена, влюблена, как девчонка, искренно, без оглядки. Но бороться! Она не умела. Всегда полагалась только на судьбу, и сейчас не могла, не умела изменить своей привычке. После разговора с девочками томящая тоска крепко сдавила сердце. Напор молодости, энтузиазм юности пугал, отодвигал ее на второй план жизни. А, может, она просто боялась жить? Ну, что же, время покажет.
-Надо верить! – подсказывало сердце. – Надо верить!
Но, как иногда становилось страшно!..
Часть вторая.
8.
Лето пребывало в разгаре. Жара еще не успела превратить город в пекло, солнце приятно ласкало раздевшихся до маек горожан, согревало водоемы и зазывало на пляжи. Город полудремал в празднично-ленивом отпускном состоянии, жизнь делала передышку от тяжелых рабочих будней. Люди легко заражались удовольствием летнего тепла, безделья и предвкушения скорых развлечений и поездок. Ирина уже вторую неделю находилась в хваленом сорока восьми дневном педагогическом отпуске. Она понемногу приходила в себя после выпускных экзаменов в школе, а главное – после вступительных экзаменов Вити в институт. Последний он сдал три дня назад, баллы были высокие, и Ира не сомневалась, что он поступит.
Витя обещал быть к трем часам, но чувство ожидания присутствовало с самого утра. Ей нравилось это ощущение, Ире последнее время нравилось все, что происходило в ее жизни.
Раздался телефонный звонок, Ирина подскочила к аппарату.
-Алло,
-Ирочка, это я! – радостно начал возбужденный голос Вити. – Я поступил! Поступил! Все, как мы хотели!
-Молодец! Умничка! Я не сомневалась! – радостно в ответ кричала Ира.
-Я еду к тебе. Я скоро буду.
Она положила трубку, подошла к музыкальному центру, включила приятную, легкую музыку, поправила подсвечник на журнальном столике и села ждать Витю.
Линии, полосы, пятна солнечного света, нащупывая прорехи в кронах деревьев, проскальзывали через окно в комнату, добавляя ей яркости и тепла. Запах цветущего невдалеке жасмина влетал в дом, заполняя пространство ароматом нежности и счастья. До ее щеки дотронулся лучик солнца, она не отодвинулась, а улыбнулась и просто сощурилась ему в ответ. Солнечный зайчик запрыгал по ее лицу, глазам, то, отбрасывая яркий свет, то, опуская тень. Так и жизнь чередуется, подумала Ирина, после долгой тени наступает время светлого часа. Ее затянувшийся период тени миновал, уступив место яркому свету.
Этот яркий свет сиял в ее глазах, что не могло укрыться от пристальных взглядов окружающих. Она особенно ничего и не скрывала. Витя Стрижев все уверенней и тверже стоял на своих ногах, он вместе со своим классом приходил в школу на консультации перед выпускными экзаменами. Эти консультации стали для юноши удачным поводом целый день находиться возле Иры. Ирина Алексеевна старалась не реагировать на откровенное любопытство и «доброжелательность» сослуживцев, которые очень обрадовались новому закулисному ЧП в коллективе. Теперь в коридорах, на педсоветах, экзаменах - повсюду, ее украдкой сопровождали любопытные взгляды. Пока все безмолвствовали, разбираясь: «кто виноват?», ей героически удавалось сохранять спокойствие и деланное равнодушие. Но плотину молчания прорвало; пару «подружек» из коллег, разом, решили выказать свое понимание и поддержку – и тайное стало явным. Началась ежедневная пытка, теперь весь педагогический коллектив без стеснения залез в ее личную жизнь, видеть их осуждающие взгляды, слышать постоянное шушуканье за спиной стало мучением. Она ощущала себя плохой актрисой, забывшей реплику в самый неподходящий момент спектакля, когда взрывоопасное настроение зала моментально может перейти от снисхождения до свиста и забрасывания гнилыми помидорами. И помидоры полетели в Ирину. Многие учителя в ее присутствии поучали Витю Стрижева, как и с чего начинать свой жизненный путь. Объясняли, что теперь вокруг него всегда будет много друзей и подруг; говорили, что в жизни сначала надо осмотреться и не принимать скоропалительных решений. В таких ситуациях Ирина стойко сохраняла молчание, тем самым, вызывая плохо скрываемый гнев и раздражение педагогов. А неискушенный влюбленный юноша никакого подвоха в этих тирадах учителей не замечал. И, выслушав их нравоучения, тут же сообщал, что у него индивидуальные занятия с Ириной Алексеевной, и уходил вслед за ней. Для юноши конспирация стала своеобразной игрой, о которой он постоянно помнил, и верил, что так надо. Ирина держалась из последних сил, с надеждой и облегчением ожидая начала каникул и отпуска. Осуждающие взгляды тех, кого она уважала, прожигали до самого сердца, их непонимание ранило; она стала нервной, раздражительной. Иногда приходила предательская мысль: а по силам ли ноша, которую она взвалила на свои плечи?
Виктора она старалась всячески ограждать от своих дурных мыслей. А он был поистине ей предан. В часы их общения вдвоем его искренность и верность, возвращали ей силы; Витина жажда жить и чувствовать, передавались ей, окрыляя уверенностью. Хотя, многоопытные «педагоги» сумели внести ей в душу, хоть и маленькую, но все же крупицу сомнения.
И только сейчас, отдышавшись и набираясь сил после школьного ринга, она медленно приходила в себя.
Раздался звонок, она побежала открывать. На пороге стоял Николай, цветы закрывали пол лица. Но было бы странно, если бы Ира не узнала его. Во второй руке он держал коробку, на обложке которой красовалась этикетка вина «Шатобрюньон», он помнил, что она предпочитает именно его. В остальном вполне традиционный набор из конфет и шоколада.
-Ты? – не скрывая разочарования, спросила Ира.
-А ты еще кого-то ждешь, - осведомился Николай.
-Я занята. Зачем ты при…
-Мне можно войти? – заходя в прихожую, спросил он и протянул цветы. – Это тебе.
-Ты уже вошел, - ответила она и поставила корзинку с цветами здесь же на пол.
Ирина начинала нервничать, она не хотела, что бы Витя столкнулся в ее квартире с Николаем. Ира избежала прямых объяснений с ним, сообщив по телефону, что их отношения закончены. Тогда Коля посмеялся ей в ответ, сказав, что подобное безумие скоро пройдет, и она вернется. Он подождет и заранее ее прощает. Ира не вернулась.
-Я действительно сегодня занята, - она нервничала. – Давай увидимся завтра. Например, в четыре.
-Увидимся? Спасибо, снизошла. А ты придешь? – Она молчала. – Я ненадолго.
Он прошел в комнату, достал из бара фужеры, открыл бутылку и налил в них вино.
-Ну, со свиданьицем! – искусственно бравурно сказал он и добавил. – Давно мы не виделись, где-то месяца два-три.
Он выпил все содержимое и поставил фужер на стол. Ира молчала.
-Ну, что, девочка моя? Папка приехал из командировки, сразу к тебе, а ты…, - продолжал он паясничать.
-Не был ты ни в какой командировке… Ты же все знаешь обо мне, зачем пришел?
-Что? Что я могу знать?
-Все! Тебе Вика все рассказала… Что тебе еще не ясно?
-А, так ты ревнуешь? Нет с Викой у меня ничего. Кто она? - глупенькая, простенькая, на все согласна, - распалялся Коля. – Так просто… Побеседовали о тебе и разбежались.
-Значит, тем более знаешь, и в самых ярких красках.
Они замолчали. Николай налил еще себе. Выпил. Сел в кресло, долго пристально смотрел на Ирину, потом отвернулся к окну.
-Я вот все жду, когда это у тебя закончиться, - стараясь сохранять спокойствие, начал он. – Ирок! Ты же взрослая баба, ты что, не понимаешь – это же у тебя затмение какое-то…
-Молчи! – резко перебила его Ирина. Он не собирался молчать. – Слышишь, молчи!..
-Это же бред! – не слушал ее Николай. Он потерял контроль, его захлестнула злость, досада, обида. – Ну, хочешь, давай к бабкам съездим, ну, к этим…ворожкам. Они с тебя порчу снимут, к нормальной жизни вернут.
-Господи, что ты хочешь от меня? – из последних сил сдерживала себя Ира. – Ты что, ничего не понимаешь?
Николай не понимал и не собирался понимать, ему, во что бы то ни стало, хотелось, просто, вернуть ее. Его охватил гнев, он терял контроль над ситуацией и ничего не мог изменить. Его мужская гордость была задета: она не извинялась, не просила прощения – она откровенно и прямо отвергала его. Он готов был уколоть ее, задеть за живое, но не готов был отступать.
-Ну, хорошо, там, в школе слухи какие-то поползли, ты это пережила. Но тебе придется с его родителями объясняться, и скоро. Что ты им скажешь? Что любишь? – он попытался засмеяться.
-Да, - тихо ответила Ира.
Коля истерически смеялся. Ирина разозлилась. Смех у Николая получился злой, оскорбительный.
-Да, люблю, - твердо и спокойно подтвердила она. – Да, взрослая баба, да, все понимаю. Я за него, как репейник уцепилась, руками и ногами держать буду. Пусть год, два…, пять – сколько он меня выдержит… Но это мое! Я имею право, хоть раз в жизни быть счастливой.
-Да ты, хоть, понимаешь, что среди людей живешь. Да если бы мои девчонки привели сорокалетнего, я бы его с лестницы спустил! – зло продолжал Николай. – Это притом, что у нас в обществе почти нормально, когда мужчина сильно старше. Но только со стороны нормально, если тебя лично не касается. А вообще – это мерзко. А у вас, ко всему, еще и наоборот – это же, ни в какие рамки, это же ****…
-Пошел вон! – заорала Ирина.
Николай подскочил к ней, обнял, попытался поцеловать.
-Ирок, Ирок, ну прости! Я так не могу! Я люблю тебя! Мы уже пять лет вместе, никогда особенно и не ссорились.
Ира высвободилась из его рук.
-Прошу тебя, если ты хоть каплю меня любишь, уйди сейчас, - попросила она.
-Да, да, я скоро уйду. Только, вот, посмотри. – Он опустил руку во внутренний карман пиджака и достал большой конверт. – Вот, смотри – это два туристических ваучера.
Он близко подошел к ней, снова попытался обнять, она резко отстранила его. Николай просил срывающимся голосом:
-Ирок, родная, вот, смотри – это Париж, потом Монте-Карло! Я обещал…, ты ведь хотела!..
-Господи, ты что, не понимаешь? – не выдержала его настойчивости Ира.
-Подожди, подожди! – остановил он ее. - Сейчас ничего не говори. Видишь, здесь вписана моя фамилия, а ниже, второй строка пустая. Я оставляю его тебе, если решишь, впиши только свою фамилию, и все.
Он подошел к столу и положил билет.
-Через неделю я буду ждать тебя в аэропорту.
Ира безнадежно покачала головой и попыталась возразить:
-Ты не пони…
-Подожди! Ничего не говори, еще целая неделя.
Николай прошел в коридор. Входная дверь захлопнулась.
Ирина увидела в коридоре цветы, схватила их и быстро понесла через спальню, на балкон. Несколько роз выпали из корзины, и яркими красными пятнами легли на ковре в комнате. Она собралась бросить корзину в палисадник, но увидела внизу Николая, садящегося в свою машину. Женщина отпрянула от перил, быстро вышла с балкона, оставив цветы там.
Вернувшись в комнату, Ира налила себе пол фужера и, не останавливаясь, выпила его содержимое, вынула из кармана подушечку «Тик-так» и положила в рот. Все со стола спрятала в бар.
Слова Николая болезненной занозой застряли у нее в голове. Если взгляды коллег она отбивала, как вражеские пули, то яркое описание «любимого», что она собой представляет со стороны, помогли ей взглянуть на себя чужими глазами. До сих пор инстинктивное чутье подсказывало ей, что этого делать нельзя. Она старалась не задумываться, и тем более, не анализировать, что чувствует человек, обрастая колкими взглядами, сомнительными слухами, неприличными намеками. Теперь она была благодарна своему коллективу, что никто открыто, не осудил ее, не попытался рассказать, что о ней думает.
Витя не мог развеять все ее сомнения, он не знал о них. Виктор переживал свою первую и поэтому, самую великую любовь. Он не знал, что своей искренностью и открытостью чувств, будоражит нездоровое любопытство всей школы. На каждый экзамен он нес два букета, сначала искал по школе Ирину Алексеевну и один дарил ей, а со вторым шел в экзаменационный класс. На выпускном вечере он не отходил от нее. Ира не возражала, все, что делал Витя, ей нравилось. Она знала, что терпеть «особое» внимание осталось недолго, а к сентябрю о ней все забудут. Мудрая Ирина половина поддерживала ее: «Пусть думают, что хотят, главное – вы счастливы».
Сейчас же проснулась другая половина – тяжелая, угрюмая. В мгновение в душе все перевернулось, затопив жгучей тоской сердце. Ей нужен был он, его поддержка, его уверенность в их любви. В нем она находила спасение для своего, разрывающегося от страха сердца. Только рядом с ним, с его твердой верой, она могла встать на подмостках сцены жизни против зарвавшейся буйствующей публики и выстоять – победить. И Ира побежала к двери, она знала, он уже рядом.
Она открыла…
-Я не звонила, - растерялась Стелла Владиславовна.
Ирина стояла на пороге, не в силах скрыть удивление и разочарование. Менее всего ей сейчас хотелось видеть в своем доме эту женщину.
Мать Виктора быстро справилась с неловкой ситуацией и начала:
-Ирина Алексеевна, я много времени у вас не займу, но поговорить нам все равно придется.
-Да, да, - упавшим голосом ответила Ира, - проходите.
Женщины прошли в квартиру. Ирина молчала, она отчаянно не желала сейчас беседовать со Стеллой Владиславовной. Молчание неприятно затягивалось, от чего Ира совершенно терялась.
-Я хочу поговорить о Вите, - решительно начала женщина, - он редко бывает дома.
-В его возрасте все молодые люди себя так ведут, - автоматически ответила Ира.
Стелла Владиславовна гневно и пристально сверлила взглядом Ирину.
-Правильно вы заметили: молодые люди, - отчеканила она, сделав особый акцент на слове «молодые».
Ирину намек не задел, она не желала продолжать, а тем более, углубляться в эту тему и этот разговор. А Стеллу Владиславовну такой ход дела не устраивал, она знала, за чем пришла, и собиралась высказать все, что думала:
-Скажу вам откровенно, Ирина Алексеевна, когда вы появились в нашем доме, я очень обрадовалась. Обрадовалась, потому что мой мальчик изменился, он ожил, у него возник интерес к жизни. Вы были самая молодая особа, посещающая наш дом, я считала вас хорошим специалистом, педагогом, который нашел подход к непростому ребенку.
-Витя не ребенок, он взрослый человек, по меньшей мере, он юноша, - поправила ее Ира.
-Для матери он всегда будет ребенком. Он ничего не знает о сложностях жизни, о ее… уродливой стороне. Он не взрослый, он неопытный доверчивый и ранимый…
-Я с вами не спорю, - попыталась прервать скользкую тему Ирина.
-Мальчик только начинает свою жизнь… Он у меня один. Я хочу для него счастья, настоящего, по-человечески.
-Этого желает каждая мать своему ребенку, - безучастно подтвердила Ира.
Стелла Владиславовна откровенно придирчиво рассматривала женщину. Ира съежилась под ее взглядом, она вдруг вспомнила, что халат на ней старый, что сидит она, по-привычке, ссутулившись, что накраситься еще не успела. Невольно, она сейчас смотрела на себя глазами Витиной мамы. Ирина во всем была согласна с женщиной, в том, что уже сказано, и, что еще будет сказано в дальнейшем. Умом, критически оценить себя она могла, но тот же разум подсказывал ей, что это не главное. Но разве Витина мама, заранее не принявшая ее, захочет что-то понять? Она собралась строить ему счастья по своим правилам, а спросить у него, чего он хочет, она не сочла нужным.
-Ирина Алексеевна, ваши отношения с Витей… - это…, - она хотела продолжить, но не могла подобрать слова поделикатней, - это безумная ошибка, это какая-то глупость.
Ира молчала.
-Может, я сама виновата, - продолжала Стелла Владиславовна, - мне не нужно было просить вас чаще бывать у нас. Но, я ведь даже представить не могла, чем все закончиться! ТАКОГО я уж точно не хотела.
Ее жест был красноречивей любых слов.
-А что Витя хочет, вы у него спрашивали?
-Мало ли, чего он хочет! Он же еще мальчик! – вскипела мать. – Что он знает об этой жизни? Что он видел, кроме инвалидного кресла. Он даже с девочкой, своей ровесницей, никогда не целовался, я тут вы – учительница… Вот и научили!..
Ну, ладно, ну, развлеклись месяц, два, три!.. Сколько же еще вы собираетесь его при себе держать?
-Пока всему не научу, - взорвалась Ирина.
Откровенность за откровенность, колкость за колкость. Женщине удалось втянуть ее в неприятную баталию.
-Не хамите мне! Я не ругаться с вами пришла. Я, как мать, прошу вас, умоляю, отпустите его! – Стелла Владиславовна расплакалась.
Ирина открыла бар, достала начатую бутылку, налила в бокал немного содержимого и подала женщине.
-Выпейте. Успокойтесь, все образуется, - превозмогая неприятие к Стелле Владиславовне, обратилась она к ней.
Мать Вити выпила и закашлялась.
-Это же спиртное! Что, и Витя тоже пьет?
-Он быстро наверстывает упущенное, - со злой иронией заметила Ира.
-Пусть взрослеет, я это понимаю, только вам надо знать свое место…, - стояла на своем женщина.
-Я так думаю, что вас не лично я не устраиваю, а мой возраст? – Ирине изменила выдержка. Для одного дня, это было слишком, поток оскорблений и циничных намеков не истощался. – Так это поправимо, я сделаю пластическую операцию и буду двадцатилетней. У меня любовник богатый, вот, недавно машину подарил. Он мне поможет, на омоложение даст…
-Боже, в какую грязь вы втянули моего мальчика! – женщина уже кричала. – Оставьте моего Витю в покое! Если хотите, мы с отцом вам заплатим! Скажите, сколько?
Повисла гнетущая пауза. Стелла Владиславовна плакала. Ирина ошеломлено смотрела на нее, не проронив ни слова. В одно мгновение жгучая обида затопила разум; стальными тисками перехватило горло, она перестала дышать, жить. Ира почувствовала, что падает, но успела схватиться за стол. Так и осталась стоять.
-Поймите, к нам заходят его друзья: мальчики, девочки, - все его ровесники. У них много общего. Вот Леночка, соседка наша, такая хорошая девочка! Витя еще в детстве был в нее влюблен и сейчас ей симпатизирует.
-А где были ваши школьные друзья, соседки Леночки, когда он прикованный к креслу сидел? – выдохнула Ирина. Ей не удавалось унять дрожь в коленях. – К нему годами никто не приходил. Вы еще не забыли?
-А вам он в кресле нужен был? Решились бы вы польститься на него тогда? – выкрикнула с горечью женщина. – А теперь он лучший из всех, и судьба у него должна быть лучшая. И в институт он, я верю, поступит.
-Уже поступил, - еле слышно сказала Ирина, стараясь продохнуть.
-Он вам звонил? Он уже студент? Как мы с папой этого ждали! – и укоризненно добавила. – А нам не позвонил.
Женщина снова плакала.
-Ирина Алексеевна, отпустите Витеньку, - причитала она. – Его настоящая, истинная любовь еще впереди. И вы найдете свое счастье. Если вы Вите, действительно, добра желаете, то отпустите. Иначе вы, просто бездушная, эгоистичная…
-Все, хватит! – не выдержала Ира. – Да, я, по-вашему, бездушная. А вам в голову не приходило, что если бы, я, эгоистичная и все остальное, не появилась в жизни Вити, то он бы еще долго не решился встать и пойти? на год раньше, он, может быть, уже бы год, как ходил. Я сразу заметила в нем рвущегося к жизни мужчину. И, что вы думаете? Не буду врать – ужасно испугалась. Не детские взгляды, не детские разговоры, а в глазах безумная надежда и тоска, обреченность. Я спрашивала себя, чем все закончиться – и мне становилось страшно, но я его не бросила. И, когда его отношение ко мне стало более откровенным, я снова приходила, и в третий раз, и в десятый…
-Не могу сказать вам «спасибо», потому что, оказывается, вы Витю не для его счастья на ноги поставили, а в своих личных целях.
-Да не мои это личные цели, - пыталась достучаться до разума женщины Ирина. – Это наши с ним цели.
-Не отбирайте у Вити юность, пощадите его! Вы загубите ему жизнь! – безумно умоляла Стелла Владиславовна. – Он всегда будет ощущать себя перед вами должником. Может, вам повезет, год-два он будет любить вас. А потом, если разлюбит, то не уйдет, потому что ДОЛЖЕН. И превратиться этот долг в тихую ненависть – вы такого счастья для себя хотите? Сами будете страдать, ему душу изуродуете. Он сын своего отца. Этот скрытый взгляд ненависти я хорошо знаю, не дай вам Бог с ним столкнуться, а тем более жить!
-Да я отпущу его, как только он захочет. Я никогда и ни чем не буду его удерживать, - возмутилась Ира.
-Он станет вашим должником, - обреченно повторила женщина. Вы не представляете, как с этим жить.
-Даже, если я прогоню его сейчас, он вернется ко мне.
Стелла Владиславовна оживилась и умоляюще попросила:
-Прогоните, выгоните его, только отпустите. Только и гнать можно по-разному. – Она оценивающе посмотрела на Ирину. – Вы женщина с опытом, можете так прогнать, что он, как собачонка за вами побежит. Но, если бы вы были честны с ним, и действительно отпустили его, он бы к вам не вернулся. Я же вижу, с каким чувством вины он смотрит на других девушек. Он бы и рад окунуться в юношескую жизнь, да вы его уже привязали.
Ирина думала, что после учительских шпилек она готова ко всему, однако коллеги не подготовили ее к такому оскорбительному лицу чужой правды, к таким страшным словам извращенной истины. Она не была бойцом, эти слова ее сломили. В обмороке, полуяви она подошла к столу, взяла ваучер, вписала свою фамилию и протянула Витиной маме.
-Вот, видите?
-Что это? – спросила Стелла Владиславовна.
-Это туристический ваучер в Париж, я при вас вписала свою фамилию. Вылет через неделю. Через неделю меня не будет. Витя свободен.
Женщина быстро прошла глазами мелкие буквы на листке, удовлетворенно кивнула головой и положила ваучер на стол.
-Теперь идите, - холодно предложила ей Ира. – Вы добились, чего хотели.
Женщина вышла. Ирина бессмысленно продолжала смотреть на пестрый листок в центре стола, который так решительно менял ее дальнейшую жизнь. Еще недавно он вызвал бы у нее бурю эмоций, сейчас он казался ей вором, укравшим самое сокровенное.
Обиды, боли, отчаяния, которые должны были переполнять ее, не было. Там, внутри, осталась лишь тупая пустота и усталость. Она не умела бороться, не умела удерживать счастье, а судьба никогда не пыталась помочь ей в этом.
…А потом в открытую дверь вошел Виктор, счастливый и радостный.
-Ирочка, я студент Финансово-экономического института, факультет: международная экономика и право, - почти пел Витя.
Он подошел к ней, схватил ее в охапку и заглянул ей в глаза. Сухие глаза рыдали, она успела отвести взгляд и сказала:
-Ты у меня самый умный, я в тебе никогда не сомневалась.
-Все, как ты хотела, - он быстро поправил себя, - как мы хотели.
И она зарыдала. Громко, неистово, как плачут бабы над повестками о смерти мужа. Плечи дрожали, в глазах, кроме горя не осталось ничего.
Витя растерялся. Среди слез до него долетали отдельные фразы:
-Я тебя люблю… Я никогда тебя не оставлю… Мне нужен только ты… Прости меня… Я только с тобой поняла, что могу быть счастливой… Простишь ли ты когда-нибудь меня?.. Ты моя единственная любовь… Ты мой свет…
-Ирочка, что случилось! – почти кричал Виктор, желая, чтоб она его услышала.
-Если бы ты мог понять меня и простить…
-Но, за что простить?
-Я люблю тебя… Ты мой родной мальчик… Ты половина моей души. Я без тебя пол человека.
-Ира, здесь кто-то был? – он тряс ее за плечи. – Ира, кто приходил?
Она рыдала теперь немного тише, уже выговорилась. Он зашел в спальню, увидел на полу розы, вернулся в комнату. Здесь его взгляд упал на пестрый листок на столе, он подошел и прочитал.
-Здесь был твой Николай. Что эта сволочь тебе сказала?
-Не ругайся, - попросила Ира.
-Я убью его! – закричал Витя.
-Он, наверно, во многом прав.
-В чем он прав? В том, что хочет увезти тебя?
-И она права, - чуть слышно произнесли ее губы.
-Что же ты мне все поверить не можешь?! – с тоской воскликнул Витя. – Я тебя тоже в Париж повезти могу. Хочешь, сейчас – я у отца деньги возьму. А немного подождешь – сам заработаю.
Ира подошла к Вите, обняла, сказала:
-Я знаю.
Начала страстно целовать его… шею, глаза, губы. Когда коснулась губ, он ответил ей той же страстью. Она посадила его на диван и начала раздевать. Руки дрожали, путались в пуговицах тенниски.
-Ты сама вписала в ваучер свою фамилию? – спросил он. – Почерк твой.
-Я люблю тебя, - ответила она, снимая с него тенниску.
Он остановил ее, приподнял лицо, заглянул ей в глаза.
-Я хочу быть только с тобой. Я уже не умею жить без тебя, - шептала она, как в горячке.
-Сама? – повторил он вопрос.
-Сама, - ответила она и страстно горячо заговорила срывающимся голосом. – Они нам не верят. Тебе не верят. Она мне почти доказали, что мы с тобой – это роковая ошибка.
Она сняла с него тенниску, целовала грудь, живот.
-Он – это твой козел. А она? – спросил Виктор.
-Она права, ты достоин любви по-человечески, по-людски, к тебе теперь ровесники будут приходить. А я тебе не пара, - она зарыдала и выдавила со смехом. – А знаешь, почему - не пара? Потому что – старая.
-Значит, мама была здесь, - понял он. Витя остановил ее, крепко взял за плечи и произнес:
-Ты не старая, ты – любимая. Только ты, как и они, мне не поверила. Этому и матери моей поверила, а мне, который все время рядом, который живет ради тебя, встал ради тебя, в институт поступил ради тебя – не поверила!
-Прости меня, - срывающимся голосом шептала Ирина. – Я им поверила, у них жизненный опыт… Только любить тебя меньше не стала! Я тебя сейчас с кровью своей отрываю, с вечной болью отпускаю.
-Красивые слова! Но суть в том, что отпускаешь, - Витя стоял бледный, скулы дрожали, - значит, не веришь.
Он шел в коридор, к выходу. На пороге зацепился, упал. Ира бросилась к нему, обняла, начала помогать подниматься. Он встал. Она обняла его всем телом и сказала:
-Береги себя. И ноги береги.
Виктор мягко освободился из ее объятий.
-А мне ноги не нужны, - ответил он. – Я иду домой в инвалидное кресло. Откуда вышел, туда и ухожу.
Входная дверь захлопнулась. Ирина упала на пол и зарыдала, сначала в тишине тело конвульсивно вздрагивало, не выпуская наружу звук ужаса и горя. Но сердце и душа не могли долго выдержать такое, и они на весь свет завопили о своей беде. Женщина в унисон рыданиям причитала:
-А всего-то и надо было…, просто, у меня на глазах разорвать эту проклятую бумажку! …Что же ты глупый такой, почему не приказал остаться рядом с тобой? …Я бы послушала, я бы всегда тебя слушала!
С кем она говорила?
С ней теперь осталась только тишина. И, наверно, надолго.
9.
Жизнь не закончилась, и лето уверенно катилось к своей середине. И кого, вообще, может интересовать какая-то одинокая женщина, замкнутая в квартире в одной из миллиона многоэтажек равнодушного города, кроме ее самой? А она сама почти о себе не думала, она училась забывать обо всем, ей нужно было как-то выжить.
Экран телевизора светился хаосом падающих снежинок, канал еще не начинал свое вещание. Ирина сидела в кресле, похоже, дремала. Прорвавшийся из-за листвы деревьев лучик света упал ей на глаза, она машинально отвернулась. Солнечный зайчик не исчез, он весело скакал по стенам комнаты и по миру. Это она исчезла, растворилась в одиночестве и пустоте. Солнечный зайчик упрямо прыгнул ей на лицо, она открыла глаза и моментально вскочила, она не хотела воспоминаний. От резкого движения, Ира пошатнулась, схватилась за стол, удержалась, попыталась припомнить, когда ела последний раз. Увидела на столе пустую кофейную чашку, выключила телевизор и понесла ее на кухню, мыть. Проходя мимо зеркала в коридоре, Ира остановилась, облокотилась о косяк двери и пристально взглянула в зеркало. Оттуда на нее смотрела потерянная, худая, бледная женщина с больным взглядом и синюшными кругами под глазами. Ирина с отвращением отвернулась от своего отражения. Она схватила с вешалки прозрачную газовую косыночку и прикрыла лицо. Теперь зеркало передавало исчезающий расплывчатый контур женского лица. Так и она, завтра окончательно исчезнет из Витиной жизни, как ненужный, лишний балласт, мимолетный эпизод его взросления. Воспоминание о нем влетело в незажившее месиво сердечной раны, Ира еще не научилась изгонять эти мысли из головы, и они продолжали страшно изматывать сердце.
Рассудительная часть Ирины пыталась помочь ей советом, она цепко держалась за жизнь и рекомендовала легче относиться к случившемуся. «Париж – это замечательно! Другим в подобной ситуации достается дырка от бублика, а тебе – Париж». Ира терпеливо выносила этот голос, он никогда не понимал ее.
Дорожная сумка уже несколько дней лежала пустая на диване. Необходимо было что-то решать.
«Тебе не надо ни о чем задумываться, - советовал голос, - просто выйти из дома и поехать завтра в аэропорт. Тем более, возле его дома проезжать не придется, так что и передумать причины не будет».
…Это завтра. А вот, если сегодня он придет, ну, хотя бы позвонит, то…
«Не терзай себя, это не разумно, - здраво рассудил голос. – Попытайся чем-то отвлечься. Позвони кому-нибудь».
Звонить никому не хотелось. Ира снова погрузилась в тупую тоску и острое ощущение одиночества. Так она прожила уже пять день – как пять веков. Она стала старой, немощной и ненужной. Жизнь остановилась, когда он захлопнул дверь ее квартиры.
Если человек остается со своей бедой один на один, то быстро доходит до крайней черты. Хорошо, когда в такой момент бедолаге помогает ангел-хранитель, тогда провидение становится на его сторону. И, если с потолка обвалится штукатурка, потому что затопили соседи, или злобный мальчишка запустит камнем в окно…, - то несчастному станет легче, его закружит, завертит ненужный быт и оторвет от тягостных дум. Для Ирины таким камнем в окно оказался телефонный звонок. Первый звонок за пять дней одиночества! Ира машинально проводила все эти дни рядом с телефоном, она ни во что не верила, но упорно чего-то ждала. Женщина моментально подняла трубку.
-Алло.
-Ира, это ты? – спросила Вика.
-Нет, это мой труп с тобой разговаривает, - узнав голос приятельницы и расстроившись, ответила Ирина.
-Ирочка, я хочу к тебе заскочить на одну минутку, - попросила Вика.
-Нет. Мне не до тебя, мне некогда, - испугалась Ира.
-Я уже возле твоего дома. Я сейчас зайду, только на секунду.
Ира хотела протестовать, но на другом конце уже звучали гудки. Она, не глядя, положила трубку. Раздался звонок. Она открыла дверь, пропустила Вику и с порога скомандовала:
-Быстро, в двух словах: что тебе надо?
-Я знаю, что ты с этим мальчиком… ну, Стрижевым. Я на твоей стороне. Будь счастлива!
-Все знают, - остановила ее дифирамбы Ира. - Дальше что?
-Понимаешь…, - Вика замялась, она чувствовала, что пришла не вовремя. Но все же решилась продолжить разговор. – Мы с твоим Колей уже спим… Я вижу, что, в общем-то, я ему не нужна. Он так и сказал, что я неважная замена тебе. Я стерпела и дальше стерплю. Лучше синица в жмени, чем журавль в небе.
Она замолчала. Ира ничего не ответила. Вика продолжала.
-Он едет в Париж. Умоляю тебя, не едь с ним! Он же тебе не нужен. Он возьмет меня. Коля сделал мне загранпаспорт, сказал: «На будущее». Вроде как намекнул, что поехать с ним могу и я.
-Ну, он же тебе ясно сказал: ты плохая замена, - съязвила Ира.
Вика на колкость не ответила, она продолжала жаловаться и просить:
-Может и плохая… Я книгу принесла, думала прочитать ему кое-что, а он сказал, что с книжкой в руке, я становлюсь жалким подражанием тебе. Но это ничего, даже не обидно. Я и обидное терплю. Он меня в постели иногда Ирок зовет, я его не поправляю, думаю, со временем отвыкнет. А он глаза открывает, смотрит на меня и не узнает, потом понимает, что ошибся, и культурно так, извиняется, - голос Вики дрогнул. Она глубоко вдохнула и грубо высказалась. – Лучше бы он себе в жо… это извинение засунул! А потом с такой тоской на меня смотрит.
-Бедная, - честно пожалела Ирина. – А ты все равно поехать с ним хочешь?
-Да, Ира, хочу! И тебя пришла умолять: отпусти его, он же тебе не нужен! Я его не осуждаю, а жалею, он же тебя очень любит. Я потерплю, пережду, а там он и меня увидит. Я ведь - что надо! – Вика выдавила улыбку.
Да, Вика была «что надо!», стройная, молодая, симпатичная. К такой бы Витина мама не пришла выяснять отношения.
-Да, внешне ты супер. Только, вот, не позвал тебя Коля, - разозлилась Ира на весь мир, а обидела приятельницу.
Вика не обиделась, она испугалась и снова принялась просить и объяснять:
-Ирочка, позовет, я чувствую! Только, умоляю, откажись ехать! Умоляю!
-Хорошо, может, и откажусь, - решила Ирина. – Завтра в четыре начнется регистрация, до вылета останется два часа. Что бы была в аэропорту, будешь стоять вдалеке, так, что бы оставаться у меня в поле зрения. Когда будет нужно, я тебя позову. Только сама ему на глаза не лезь. Если Коля решит ехать со мной, все равно не поможет.
-Ирочка, я все сделаю! Только пусть не решит с тобой ехать, все ведь от тебя зависит, - умоляла Виктория.
-Ой, - вспомнила Ира, - я же свою фамилию в ваучер вписала.
-Ничего, - успокоила ее Вика, - бумага – всего лишь бумага. У него второй есть, он мне показывал.
Ира грустно улыбнулась.
-Все, иди, встретимся завтра, - закончила она разговор.
Ей было противно, что она мечется по собственной жизни в агонии чахоточной нищенки, и ничем не лучше этой приспособленки Виктории. Ира судорожно зацепилась за проявление жизнь, и ей стало немножко легче. Будничная реальность ворвалась в ее дом и напомнила о внешнем мире, где кто-то еще продолжал любить ее, где для кого-то она еще что-то значила, еще кому-то была нужна. Ире стало вновь немножко легче, она даже положила в сумку стопку вещей, первых попавшихся на полке. Потом заварила крепкого чаю, влила туда коньяку и выпила с удовольствием.
Теперь женщину не удивил металлический скрежет ключа, вставленного в замок входной двери, которым открывали ее дверь; она знала, кого увидит на пороге.
-Ирок, ты дома? – спросил Николай.
-Меня нет. Будешь уходить, ключ оставь в коридоре на полке, - ответила Ирина.
-Ну-ну, не злись, ты же мне явно рада. Может, я и не буду уходить. А завтра утречком, встанем вместе, соберемся, и в аэропорт, - весело предложил Коля.
-Врешь! Ты всегда ночуешь дома, при жене, - остановила его браваду Ира и без церемоний спросила. – Зачем пришел? У меня есть еще один день. Мы летим только завтра.
-«МЫ летим», - ухватился за слова Николай, - мне приятно это слышать. Он заметил на диване сумку с вещами. – Ты даже начала собираться!
Женщина молчала, она устала от разговора с Викторией. От выпитого кружилась голова, для одного дня сразу столько решений и эмоций - это слишком.
Николай расценил ее молчание по-своему, он взял Иру на руки, понес в спальню, положил на кровать, начал раздевать, прильнув к ней губами. Он боялся ее слов, но их и не было. Спазм тошноты подкатил к горлу женщины, он это почувствовал и отпустил ее. Она вскочила и бросилась в ванну.
Через пару минут Ирина вернулась в комнату. Николай доставал из бара закрытые и начатые бутылки вина и складывал в пакет.
-По-моему, ты перебрала, я все это забираю, - констатировал он и спросил. – Ты что, всю неделю отмечала наш отъезд?
-Отстань! Я только сегодня выпила, я, просто, давно не ела, - отмахнулась Ира.
-А родители когда приедут? – не унимался Коля.
Иру сейчас радовала любая поддержка, любое доброе слова, хотя, ждала она их от другого. Она впервые за пять дней расслабилась и позволила себе пожалеть себя. Картина оказалась тяжелая, со слезами и причитанием.
-Родители не приедут, они в саду, на даче прижились. А отдельную квартиру дочке оставили, в приданое. …Я ненавижу эту квартиру! Она совсем пустая. Мне здесь так плохо!
-А нам здесь было хорошо, - вставил Николай.
Она не слушала его, ей необходимо было выговориться.
-Его здесь нет, и меня, как будто нет! Мне так плохо, я вся мертвая.
-Вы расстались, - понял Коля.
-Я его прогнала, а он ушел… Зачем? Зачем?! …Я была обязана. Боже, какая я дура! Что я наделала?! …Он-то, зачем ушел? Зачем?!
-Значит, ты едешь со мной, - понял он.
-Зачем я тебе? …Я же никому не нужна! Что ты там делать будешь со мной? Я же обуза. …Всем обуза!
-Ирок, ты же баба душевная, а сейчас ниже пояса бьешь, - голос Николая звучал глухо, надтреснуто. – Ну, простил я тебя, никогда не попрекну. Но утешать, говорить, что все наладиться, он вернется… Нет, этого не жди! Ты сейчас меня без ножа режешь …по кускам.
Они молчали. Ирина уже не плакала, она ни себя, ни его не жалела.
-А ты зачем сегодня приехал? – резко спросила она.
-Узнать, вписала ли ты свою фамилию в ваучер.
-Да, вписала, давно. Вот. - Она указала на ваучер, он лежал все эти пять дней на столе.
-Ладненько, - стараясь сохранять спокойствие, ответил он. – Я привез твой загранпаспорт с визой, он же был у меня.
-Мог завтра взять с собой в аэропорт.
-Ничего, мне не тяжело, даже в радость - тебя лишний раз увидеть.
-Увидел? Ну, давай паспорт.
Коля достал из дипломата и протянул ей загранпаспорт. Она открыла, внимательно посмотрела в паспорт, потом в глаза Николаю и заявила:
-Это не мой паспорт, а Виктории.
Он ужасно смутился. Снова открыл дипломат, достал из глубины второй паспорт, открыл его – и все понял.
-А ты говоришь, я тебя ниже пояса бью, - с сарказмом улыбнулась Ирина. – Молодец! Ты к поездке со всех флангов подготовился!
-Ты не понимаешь, - еще не придя в себя, пытался оправдываться Николай. – Она просила меня… сказала, что не должен ей отказывать. …Она обещала жалеть меня, …все мне прощала. Я…
-Я, Коля, тоже тебя прощаю и, тоже, никогда не попрекну, - повторила она его слова. – Ты сейчас иди, Коля, иди.
-Ирок, так завтра в аэропорту?
-Да, да, - отмахнулась она.
-Ты обещаешь? – настойчиво переспросил он.
-Да, да.
Он ушел. Тиски давящей, тусклой боли, преследующие ее все пять дней, сменились тупым хроническим недугом – апатией и предрешенностью. Ирина боялась погружаться в свои мысли, она решила чем-то заняться. Собираться не было сил. Она пропылесосила квартиру, приняла ванну, сняла халат, нашла старые, но любимые джинсы, которые носила еще в институте, надела их. Взяла тональный крем и тщательно замазала синие круги под глазами, ярко накрасила губы. Потом поджарила яичницу и съела.
Только вечера она ждала с опаской и тревогой, но это еще не скоро.
В дверь уже звонили. Черная полоса безмолвия в ее квартире сменилась нагромождением чужих проблем и судеб. Ничего хорошего ни от сегодняшнего дня, ни от звонка Ира уже не ждала. Она решила не открывать. Потом, как током, ее прожгло – может, Витя! Она бросилась к двери.
На пороге стояла Стелла Владиславовна. Ирина уже ничему не удивлялась! Витина мама потерянно суетилась в дверях. Ира ждала, что женщина потребует войти и снова начнется тягостный разговор. Но она молчала.
-Вы хотите зайти? – спросила Ирина.
-Я вам не помешаю? – нерешительно спросила Стелла Владиславовна и, не дожидаясь ответа, добавила. – Я не надолго.
Они прошли в комнату и сели напротив друг друга. Только сейчас Ира заметила красные припухшие глаза женщины. Для ухоженной, всегда до мелочей следящей за собой Стеллы, некоторая небрежность в макияже была несвойственна.
-Что-то случилось? – поторопилась спросить Ирина.
И сделала ошибку. Стелла Владиславовна сразу расплакалась, она не сдерживала себя, слезы быстро перешли в громкое рыдание. Она вспоминала всю свою неудавшуюся жизнь. Ира предположила, что это надолго, но ошиблась. Женщина достаточно быстро взяла себя в руки и начала о главном – Викторе.
-Ирина Алексеевна, …Ирочка! Понимаете, вся моя жизнь летит в пропасть! Сначала я потеряла мужа, это случилось давно, и я уже привыкла. Но сейчас я теряю сына! Я всегда старалась быть хорошей женой, лучшей матерью, но мне все время давали понять, что я все делаю не так. Сначала муж, а теперь Витенька упрекает меня, что я никогда не понимала его. Когда такое мне говорил его отец, я спорила, обижалась, доказывала, что это он меня не понимает, считала себя обиженной. Но с Витей все иначе. Я люблю его, он же у меня единственный, я согласна делать все, как он хочет. Может, я и не понимала его, но сейчас готова на все! Что он скажет, то я и сделаю.
-Ну, а я здесь при чем? – утомилась от длинного монолога Ира.
-Ирочка, прошу вас, помогите мне! – тревожно начала Стелла Владиславовна. – С Витей что-то случилось, что-то ужасное, поверьте мне. – Она уже плакала. – У него депрессия, даже страшнее – он не хочет жить!
Как только речь пошла о Вите, выдержка моментально изменила Ирине, она пыталась справиться с волнением, но не могла. Как будто не было этих невыносимых пяти дней, и не было того страшного разговора с ним и его ухода.
-Что, что с ним? – не скрывая тревогу, спросила она.
-Вы спрашиваете, что? – возмутилась женщина, продолжая плакать. – Я не знаю, что вы с ним сделали! После нашего с вами разговора, он пришел домой, сел в кресло… старое инвалидное кресло! …и за все дни не проронил ни слова. Он не подходит к телефону, почти не ест, ни со мной, ни с отцом не разговаривает. Пришли ребята, так он закрылся в своей комнате… Боже, я этого не выдержу!
Ирина растерялась, и, не придумав ничего лучше, начала оправдываться:
-Я его не выгоняла, он сам ушел. Увидел ваучер с моей фамилией, вписанной моей рукой, и ушел.
-Он не от вас ушел, он от обиды ушел. Решил, что вы его предали. Вы же взрослая женщина, вы что, не могли спрятать эту бумажку?
-Да, да! Предала! А вы мне помогли! – Ира уже не сдерживала себя, голос не слушал ее и предательски срывался. – Ему нужно было сказать только одно слово! Одно слово …не уезжай!
-У него все впервые. К сожалению, я не научила Витеньку бороться за свое счастье, - призналась Стелла Владиславовна. Она с надеждой смотрела на Ирину. – Но вы можете все исправить. Поедем сейчас к нам, вы поговорите с ним, скажете, что никуда не поедете.
-Я еду.
Стелла Владиславовна умоляюще продолжала:
-Ведь вы его уже один раз спасли. Скажите, что он должен жить!
Ира горько улыбнулась.
-Я не могу вам помочь. Я еду в Париж. Вон, на столе загранпаспорт, в нем стоит виза, а на диване лежит сумка, я как раз заканчиваю ее собирать.
-Вы не можете с ним так поступить!
-Могу. Он уже здоров, теперь его может утешить и ваша Леночка!
-Но ему никто не нужен, кроме вас!
-И как давно вы это поняли? – иронично спросила Ирина и добавила. – И вы согласитесь на женщину не первой молодости возле своего сына?
-Ира, вы имеете право со мной так разговаривать. Но Витя ведь ни в чем не виноват! – Она плакала.
-Виноват! Мне нужно было только одно слово: «Останься!» - и всё! Я все эти дни существовала только в надежде, что зазвонит телефон, и я услышу одну единственную фразу: «Не едь!». Я жила возле телефона! – Ира спохватилась, что уже кричит и постаралась спокойно закончить. – Хотя, зачем я это вам говорю?
-Ира, не бросайте Витю! – безнадежно плакала мама юноши.
Ирина собралась с мыслями и сказала:
-Передайте Вити, что завтра в шестнадцать ноль-ноль начнется регистрация в аэропорту на рейс в Париж.
-И все? – растерялась Стелла Владиславовна.
-Не знаю. Это от него будет зависеть: все или нет?
Витина мама не совсем понимала последнюю фразу Ирины, но понимала бесполезность всех дальнейших вопросов. Она ушла от Ирины Алексеевны в слезах и укором в глазах.
10.
День начинался теплым солнцем, приятным ветерком и роскошным цветением розовых кустов по всему городу. Лето уверенно продвигалось к середине, ленивое состояние передышки и расслабленности витало в воздухе над городом. Оно наполняло горожан ощущением приближающихся перемен.
Ирина не чувствовала ни праздника, ни расслабленности; и природа, и солнце, и лето сейчас находились в кричащем противоречии с ее чувствами и мыслями. Хотя, мыслей не было никаких, она тупо сосредоточилась на сумке, которую пыталась собрать второй день. Кроме паспорта, ваучера и двух футболок там еще ничего не было. А время двигалось вперед неумолимо к безвозвратной точке. За пол дня она успела три раза проверить исправность телефона. Потом ей показалось, что за дверью кто-то стоит, и она бросилась открывать. Конечно, это было лишь ее воображение. Одна, не совсем доброжелательная половина Иры подбрасывала ей очевидный факт: «Виктор не позвонит. Сама должна понимать – юношеский максимализм, он считает: виновата ты». Ире не хотелось искать виновного, она просто продолжала ждать звонка. А в голове звучала и звучала одна и та же фраза, обращенная к нему: «Если ты выйдешь из дому даже в четыре, то еще найдешь меня в аэропорту». И, может быть, Витя услышит и рванет ей вдогонку. Она расплакалась, но тут же решила, что это последние слезы – надо жить дальше. Она схватила полу пустую сумку, закрыла дверь и вышла на улицу. Такси поймала быстро, распорядилась: «в аэропорт», и замерла на сидении, бездумно разглядывая, проплывающие мимо улицы, дома, скверы. Как доехала, не заметила, лишь услышала громкий голос водителя: «Приехали, барышня! Второй раз повторяю!». Она расплатилась и вышла.
В огромном холле аэровокзала Николай заметил ее еще на входе. Подошел, радостно улыбаясь, поцеловал, вручил букет роз и забрал сумку. Удивился, что она легкая, но нечего не сказал. Главное – она здесь.
-Сразу идем на регистрацию? – спросил или предложил он, наблюдая за ищущим взглядом Ирины.
Она не ответила.
-Кого-то еще ждем? – спросил он.
Ира быстро нашлась:
-Давно здесь не была, рассматриваю… Красиво!
-Это, что! – обрадовался объяснению Иры Коля. – Посмотришь, какой аэропорт в Париже.
Взгляд Ирины продолжал блуждать по залу, она заметила растерянную Вику за колонной у балюстрады второго этажа. Та украдкой махнула ей. Ира в ответ кивнула головой. Теперь взгляд Иры прилип к центральному входу, она замерла в ожидании.
Николай нервно перекладывал ее сумку из руки в руку, поправлял свою на плече и ждал, он не мешал ей. Коля не хотел уговаривать ее снова и снова, да и не поможет, она должна решить все сама. Так они стояли минут пятнадцать, больше он не выдержал.
-Он не придет, - сухо сказал он.
-Знаю, - ответила она, но с места не сдвинулась.
Она повернулась спиной к Николаю. Взгляд Ирины оторвался от входной двери и направился в сторону Вики.
Виктория заметила, жестом спросила: «спускаться?», Ира не сомневалась, она тут же кивнула в ответ.
-Я за тобой, - услышала она за спиной.
«Почему за мной?», - удивилась она словам Коли. – «Я ведь рядом».
А сердце уже подпрыгнуло до виска, ударило и бешено заколотилось – это он! Ирина оглянулась и увидела сзади бледное, застывшее в надежде лицо Виктора, а рядом красное, с дрогнувшими скулами – Николая. Он тяжелым, каменным взглядом смотрел на Вику, застывшую в паре шагов от них и не осмеливавшуюся идти дальше. Ира сделала шаг к Вити, Николай сделал шаг ей навстречу, преграждая дорогу. Она обошла его и обняла Витю, уткнувшись лицом в его плечо.
-Как я ждала тебя! Каждый день, всегда! – выдохнула она.
Витя зашептал горячо, счастливо, не замечая вокруг никого:
-Я хотел сразу ехать, а потом… дурак… прости, прости! Этот ваучер… я дурак… Я люблю тебя! Теперь никогда не уйду, даже если будешь гнать.
Они обнимали друг друга, он целовал ее мокрые соленые глаза и смеялся тихим счастливым смехом.
Николай дрогнувшей рукой полез в карман брюк, достал темные очки, надел их и громко кашлянул.
-Может ты, мальчик, пойдешь, пройдешься, - излишне резко сказал он, - пар выпустишь!
-Я никуда не пойду! – отрезал Виктор.
-Коля, ты же знал, как все будет, - вмешалась Ирина.
-Да, - скорее отрицая, чем, утверждая, произнес мужчина.
-С тобой поедет Вика. – Она жестом показала, что бы та подходила к ним. – Она хорошая девочка, ты ее еще оценишь.
Виктория подошла к ним. Она бесхитростными, полными надежды глазами смотрела на Николая. Он отвернулся. Ира подтолкнула непутевую приятельницу к Коле, она подошла и вложила свою ладонь ему в руку, он взял.
-Спасибо тебе, - стараясь не расплакаться, одними губами, прошептала Вика.
-Идем, - холодно решил Николай и, не оборачиваясь, быстро пошел с ней к стойке регистрации. Последнее слово всегда должно быть за мужчиной, даже, когда от него ничего не зависит.
-Поехали со мной, - взяв за плечи Иру, предложил Витя.
-Куда? – обернувшись к нему, спросила Ирина.
-Пока секрет, но тебе понравиться, - пообещал он.
В такси оба молчали, после напряжения прошедших дней наступила радостная усталость и покой. Они сидели, обнявшись, его рука за спиной нежно ласкала ее. Ира вдыхала запах его тела, он приятно кружил ей голову. Неужели она могла надеяться, что сможет обходиться без него, забыть его?! Этот мальчик оказался сильней, чем она предполагала, Витя приехал и забрал ее, и уже что-то придумал для них, и неважно, что. Она открывала в нем новые грани, он учился брать ответственность на себя, учился заботиться о ней. Она намерилась изваять его своими руками, а выяснилось, достаточно только подтолкнуть, - он оказался лучше, чем она могла слепить сама.
«Из всех твоих слов всуе, верной оказалась лишь одна фраза, ты за него, как репейник уцепилась. Вот и держи руками и ногами».
Ирина не подавила этот голос, а лишь внутренне расслабилась, улыбнулась – впервые она не спорила с ним. Ира подняла голову, заглянула в счастливые Витины глаза и спросила:
-Так куда мы едем?
-Мы уже приехали, - живо ответил он.
Они вышли из такси на окраине города, их окружала буйная зелень берез и дубов.
-Здесь недалеко заброшенная церковь. Нам туда, - сообщил Виктор.
-Откуда ты знаешь? – спросила Ира.
-Фонд отца перечислял деньги на восстановление. Отец с батюшкой долго по телефону общался, сроки оговаривал. А потом повез нас с мамой на церковь посмотреть, она древняя, восемнадцатого века, кажется.
-И что, перечислил?
-Да. Пообещал батюшке к осени все работы внутри храма завершить.
-А нам, зачем заброшенная церковь? – спросила Ира.
Виктор внутренне собрался и слишком серьезно спросил:
-Скажи, ты мне… в меня веришь?
Ира сразу поспешила ответить, но он остановил ее и с полной серьезностью добавил:
-Только не спеши, от твоего ответа сейчас зависит все.
-Никогда не сомневайся во мне, - спокойно и уверенно ответила Ира. – Я только тебе и верю, даже больше – слепо верю. Как скажешь – так и будет.
-Мы идем венчаться, - коротко сообщил он.
Виктор взял ее за руку, и она послушно пошла за ним.
Все входы в церковь были закрыты. Вероятно, у реставраторов и рабочих сегодня был выходной. Витя пошел к колокольне, сильно плечом налег на дверь, и она поддалась.
-Иди за мной, - велел он и первым шагнул в дверь.
-Ты знаешь, что там? – нерешительно спросила она.
-Колокол, - ответил он. – Обвенчаемся, и будем звонить во все колокола.
-Пошли, - согласилась Ира.
По узкой крутой лестнице они поднялись наверх, остановились у балюстрады. Виктор достал из кармана коробочку, открыл, на бархотке лежало два кольца. Он взял меньшее и протянул Ирине.
-Какие они красивые! Где ты взял? – спросила она, рассматривая два обручальных кольца.
-Купил. Пол дня потратил. Сначала поехал на работу к отцу, взял деньги, а потом в магазин. Надо было успеть. Я успел.
-Какой ты молодец! – просияла Ира, принимая из его рук колечко. – Я на все согласна!
-Тогда начнем. – Он собрался с духом. – «Венчается раба божья Ирина с рабом божьим Виктором. Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь».
-Я согласна, - сказала Ира.
-Подожди, - остановил ее Виктор, - надо по плану.
Но дальше все происходило не по плану. На лестнице появилась фигура грузного мужчины лет пятидесяти. Его открытое добродушное лицо с трудом удерживало маску возмущения и негодования.
-Так это вы взломали дверь и хулиганите здесь? – пробасил он, стараясь выглядеть сердитым. – Это же святое место!
-Мы не хулиганим, - твердо заявил Виктор. – Мы венчаемся.
-Это же богохульство! Так нельзя! - возмутился он.
-Но, у нас нет выхода, - настаивал Виктор. – Или сейчас, или никогда.
-Эх, молодость! Вам все подавай сразу, сейчас же! – бурчал мужчина.
-Но церковь закрыта, мы не рассчитывали, что нам кто-то поможет, - поддержала Витю Ира.
-Ладно, возьму грех на душу, обвенчаю вас, - дружелюбно бурчал он.
-Так вы батюшка?! – почти одновременно воскликнули оба, не скрывая радости.
-Да. Я отец Василий. Это мой приход, - подтвердил мужчина. – И церковь не заброшена. Уже полным ходом идет реставрация.
Батюшка взял кольца, сразу стал серьезным и спросил:
-Понимаете, на какой шаг идете?
-Да, - ответил юноша.
-Да, - тут же подхватила молодая женщина.
-Тогда назовите свои имена.
Они назвали. Батюшка начал обряд. Звучным густым басом полились слова священного ритуала, гулко отталкиваясь от медной поверхности колокола, они заполняли пространство и время вековой традицией дедов и прадедов.
-…Обручается раб божий Виктор рабе божией Ирине, - батюшка поднял нагрудный крест и трижды перекрестил сначала мужчину, потом женщину. - Обручается раб божий Виктор рабе божьей Ирине…
Действие повторялось трижды. Потом отец Василий бархатным зычным голосом уверенно начал молитву:
-Молимся за наставление и отпущение грехов божиих Виктору и Ирине…, - батюшка самозабвенно выполнял свою миссию. - …Слава тебе, Боже! Слава тебе!
Ровное мелодичное звучание обряда нарушил громкий женский голос:
-Василий! Вася! Где тебя носит?
Батюшка спохватился:
-Извините! Минуточку! Это моя жена. – Он подошел к балюстраде и прогудел вниз. – Матушка, не мешай! У меня венчание.
-Не выдумывай, - прокричала женщина. – Утка готова. Если будешь возиться, все остынет!
-Подойдите, пожалуйста, сюда, - попросил отец Василий венчающихся. – Пусть эта женщина вас увидит.
Они подошли к краю колокольни и поздоровались с женщиной. Она смутилась своей обычной перепалки с мужем и приветливо кивнула в ответ.
-Неси венчальную икону, - приказал он ей повелительно.
Легкой походкой женщина пошла в дом, уже через пару минут, она поднималась на колокольню с массивной прикрытой иконой.
-Становитесь на место, - велел батюшка. – Необходимо довести дело до конца. И он продолжил…
-Да! – ответила Ирина.
-Да! – ответил Виктор.
Они были взволнованы и счастливы. Звенел колокол, звенел особенно – только для них. Он объединил их с небом, лесом, землей, он привел их жизни к гармонии и равновесию. Где мужчина, - там всегда рядом должна быть женщина; где женщина, - там всегда должен быть рядом мужчина. В этом целостность мира, его гармония и красота.
Уже снизу они увидели внецерковную постройку – дом отца Василия. Дом стоял вдали от церкви, особняком, в зелени цветущего жасмина. Матушка сломала несколько веток и подала Ирине.
-Вам сейчас нужны белые цветы, - сказала она. – Так положено.
-Спасибо, - ответила Ира.
-Отобедаете с нами? – спросила женщина.
-Нет, спасибо, - вежливо отказался Виктор. – У нас еще много дел.
Отец Василий вынес из дома огромную кожаную книгу.
-Вот, смотрите, - обратился он к паре. – Это регистрационная книга брачных обрядов. Через год, когда церковь будет открыта, я впишу вас первыми, специально оставлю место. А вы придете с паспортами. Хорошо?
-Мы согласны, - ответили они и, обнявшись, пошли к воротам.
Когда пара скрылась за воротами, жена отца Василия, умная и дальновидная женщина, предположила:
-Эти через год привезут тебе ребеночка на крещение, - и добавила. – Видишь, как жить торопятся!
-Это дело хорошее, - философски рассудил батюшка. – Да и Господь теперь охраняет их союз.
2001г.
ПРОЕКТ – КАРМЕН
Проект! Старое, но новомодное слово, если употреблять не по назначению. Пусть называют, как хотят, лишь бы ничего не сорвалось, никто не подвел – и проект состоялся.
Вот и Маше улыбнулась судьба и выпал шанс попасть в новый проект. Не так часто физиономия судьбы раздвигалась в улыбке, делая ей достойные подарки. Этот презент был достойный! А надо было всего лишь восемь лет проработать в театре, что бы тебя наконец-то заметили.
Каким бесконечно долгим казалось ей ожидание, пока главный режиссер вымучивал из себя, пребывая в сомнениях, имена всех занятых в проекте актеров.
Поначалу Маша особенно не надеялась услышать свое имя среди участников проекта. Как повелось в театре, она всегда была во втором составе; и сейчас могла рассчитывать только на чудо. И чудо случилось.
Дражайшей примадонне сцены театра и вечной главной героине предложили роль в теле сериале, она, ни секунды не колеблясь, дала свое согласие. А режиссер театра наотрез отказался подстраивать репертуар под ее съемочный график; тем более ставить новое детище в зависимость от ее киносъемок. Работа над новым спектаклем должна была проходить чуть ли ни ежедневно, что бы уложиться в три месяца репетиций.
Примадонну в проект не пригласили. На сборе труппы, в ее присутствии, художественный руководитель театра объяснил, что приглашенный заграничный режиссер собирается ставить спектакль с участием талантливой молодежи. Проект требовал от участников совершенного владения пластикой тела, предполагал большое количество танцев, движения, для чего нужна хорошая физическая форма. Театральной Диве было уже сорок три, она прекрасно понимала, в чей огород сейчас был брошен камень. Что бы продолжать играть юных любовниц, она не вылезала из косметологических салонов, вынуждена была постоянно сидеть на строжайшей диете, и неустанно следить за быстро увеличивающейся в объеме талией. От хронического недоедания, мадам постоянно была злой и раздражительной.
Примадонна, не досидев до конца сбора труппы, демонстративно покинула зал. Злая на весь мир, уже на следующий день она, без предупреждения, легла в известную клинику лечить сердце. Весь репертуар театра, казалось, повис в воздухе.
Здесь на первый план и вышла вечная актриса второго состава Мария Киевская. В проект Маша попала сразу на главную роль. Новый иностранный, но, как оказалось, почти свой, режиссер выбрал ее из трех претенденток без долгих обсуждений и сомнений. Но подобная удача не явилась поводом для радости и телячьего восторга. Она знала: стоит обрадоваться и расслабиться, стоит снять толстую кожу и стать ранимой и беззащитной, как тут же на нее сваляться все интриги театра.
И первая уже свалилась.
Со следующей недели началась работа над проектом: вычитка текста на быструю руку состряпанного из новеллы, и пристальное знакомство актеров с заезжим режиссером. А у Маши, вместо этого, начались вводы в спектакли театра, где она многие годы числилась во втором составе; в первом, понятное дело, играла местная Дива. Примадонну редко приглашали сниматься в кино, но в театре она была единственной полноправной хозяйкой. Отдавая дань справедливости, нельзя не отметить ее умение приобретать и долгие годы удерживать возле себя нужных людей из высших структур власти. Тень этой власти падала и на нее, превращая театр в ее личную вотчину. Маша, как и другие молодые актрисы театра, превратилась в статистку на многие годы. Второй состав выходил на сцену только на выездах в глухой периферии; мужская часть труппы часто была под градусом, беспечно забывая текст и мизансцены.
Сейчас, на вводах в спектакли, Маше приходилось репетировать, как в первый раз. А после, опаздывая, лететь на проект. Мария Киевская не унывала, она давно мечтала с головой окунуться в любимую профессию; да и больше она все равно ничего не умела. Маша не просто летала с одного репетиционного зала в другой, она парила в облаках затаенного счастья. Даже дома Мария еще никому не говорила о переменах в своей жизни.
Герри Кордэзо, приглашенный и высокооплачиваемый спонсорами режиссер проекта, мирился с пустым стулом вместо главного героя, на роль которого главный режиссер театра еще не подобрал актера, мирился и с постоянными опозданиями Маши на репетиции. Герри считал: главное – понимать концепцию спектакля, принимать ее и работать на нерве с полной отдачей. Маша умела быстро включаться в репетиционный процесс, она старалась полностью вникнуть в требования режиссера.
Жилистый, подтянутый пятидесятилетний Кордэзо был итальянцем русского происхождения; как всегда, революция 17-ого года в России вмешалась в тихую жизнь его предков. Русская культура и русский язык стали для него родными благодаря влиянию и воспитанию русской бабушки-дворянки. Получив престижное образование, он сумел славно поработать и отличиться многими премиями в разных театрах Европы. Его имя предрекало любому творческому коллективу успех и славу. Еще в далекие годы Советского Союза Герри два года стажировался в Москве на Высших режиссерских курсах при ГИТИСе; русским языком владел в совершенстве и почти без акцента, а весь русский мат забыл сразу же, как оказался за пределами СССР.
. Работалось с ним легко и комфортно. В Интернете на сайте Герри Кордэзо почти все отзывы коллег были положительны; актеры признавали, что творческую атмосферу на репетиции он создает своим огромным обаянием, силой убеждения и уверенностью в своей правоте. Привыкшим к любому, мягко говоря, экстремальному поведению режиссера, актерам предстояло общение на высшем культурном европейском уровне.
* * *
Сегодня у Маши выдался первый день, свободный от ежедневных репетиций и вечерних спектаклей в театре. Усталости не было, ощущалась физическая и эмоциональная насыщенность работой. Впервые за месяц она могла прямо с утра подумать о новом проекте, и больше ничем не занимать свои мысли. А думать особенно оказалось не о чем. Мария поняла, приняла и согласилась с концепцией режиссера, но свое видение роли у нее не появилось. И появится ли? Она легко выучила незатейливый текст, и сразу поняла, что не в тексте будет главный конек спектакля, но в чем? В этом вопросе Маша полагалась только на опыт Кордэзо, она была готова отдаться на волю режиссера и прислушаться к его предложениям.
Мария не была хрупким и слишком нежным существом; спортивная, быстрая, с отменно сложенной фигурой, длинными от природы вьющимися ярко-каштановыми волосами и правильными славянскими чертами лица. Маша не считалась красавицей, она обладала безграничным обаянием, легко располагала к себе людей и не боялась выглядеть смешной. Вряд ли Герри на все сто соглашался с таким выбором главрежа театра актрисы на главную роль, возможно даже усомнился в правильности решения босса. Но он был профессионалом и умел работать с той труппой, что есть.
Машина героиня – эмоционально страстная, роковая женщина; иногда искренна, чаще цинична и расчетлива. Мария Киевская всегда считала себя характерной актрисой. Она со страхом ожидала репетиций на сцене, где ее пластика, привычная к характерным образам, иногда неловкая, могла вызвать улыбку, что недопустимо в данной постановке. Может, Кордэзо нравилось ломать стереотипы? Она с тревогой ждала, во что выльется их совместная работа. Она понимала, ей придется переосмыслить себя, как актрису; вернуться в далекую юность, когда в институте ей удавались пылкие и страстные героини.
Маша через окно следила, как восьмилетняя дочка садится в школьный автобус. Она, как всегда, сделала ей завтрак и с напутствием хорошо учиться и обходиться без замечаний, отправила полусонного ребенка в школу. До выхода на работу оставалось еще два часа.
Муж спал, он вчера поздно вернулся из загородной рабочей поездки и сегодня в конторе мог появиться после обеда. У них выдалось два часа общего свободного времени. Маша подошла к кровати и провела по лицу мужа экзотическим перышком из своего браслета. Он поморщился, но глаз не открыл. Тогда она отодвинула в сторону край одеяла и повела перышко ниже. Мужская рука вяло потянула одеяло на себя.
-Я знаю, ты не спишь, - весело сказала Маша.
-А-а-а! – ответил муж.
Маша развязала пояс легкого халатика, распахнула его и легла рядом в кровать, положив ножки как можно ближе к Максиму. Ее рука поползла вниз, тело мужчины напряглось, но через пару минут расслабилось.
-Мусь, у меня вчера такой напряг был в этой области; данные собрать не могу, материал по прошлому делу потерян, а клиент…
-Все, все! Не хочу слушать! Я же тебя не нагружаю своей работой.
«Мусь» – эта интимно-ласкательная, почти собачья кличка, всегда выводила ее из себя. Маша раздражалась, но продолжала мириться, Максиму она помогала настроиться на близость.
-Мусь, я вечером буду, как огурчик.
-Лучше, как китайский мандарин.
-Кем захочешь, тем и буду, - особо не вдаваясь в подтекст сказанного женой, примирительно пообещал Максим. Мысли мужчины уже настроились на подъем. – Маш, ты что-нибудь вкусненькое приготовь пока. Я вижу, ты не торопишься сегодня.
-Не могу, мне еще роль учить. Там вчерашняя курица осталась, тебе хватит.
-Ты же только что могла! – возмутился он.
-Это, - Маша эротично приоткрыла халатик, - я могу. Любовь заряжает женщину положительными эмоциями на целый день, она вдохновляет ее.
-Мне бы твои заботы, - устало ответил Максим.
-Все, спи. Я пошла текст учить.
-А что есть в доме, кроме вчерашней курицы?
-Ничего. Ты не заслужил, - она хитро улыбнулась, присела около мужа и спросила. – Мое тело, глаза, губы возбуждают тебя?
-А должны? – почти с той же лукавинкой спросил он в ответ.
-Раньше так было, - ее губы еще улыбались, а глаза уже изменились, став серьезными.
Женщина, продолжая демонстрировать свое красивое тело, пританцовывая, двигалась по спальни. Шутит она или нет, Максим часто не понимал, как и сейчас. Он заметил, что в ее движениях отсутствует привычная неловкость.
-В одном спектакле главная героиня убивает своего возлюбленного, потому что он ее больше не хочет, - весело сообщила она.
Муж, как всегда, не замечал ее легкое раздражение и обиду.
-И что суд?
-Суда нет, - ответила она, - ты не на работе. А женщину потом всю жизнь мучил вопрос: права она была или нет? Потом ее дочь повторила ее судьбу. Такая драма!
-Ты играешь в этой драме или опять сидишь на скамейке запасных?
-Театр – не футбол. Я уже месяц играю во всех спектаклях, а ты и не заметил, что меня по вечерам нет дома.
-Я выиграю это дело и буду полностью твой.
-На сколько? На две недели, на три? До следующего дела, и снова долгие месяцы ты есть и, в то же время - тебя нет. – Она говорила спокойно, без раздражения. Эти слова уже были говорены и переговорены ни раз.
-Ты становишься звездой. Ты начинаешь капризничать и выпускать коготки, - миролюбиво улыбаясь, констатировал Максим.
-А я думала, ты будешь радоваться моим победам вместе со мной.
-И какие у тебя победы?
-Меня взяли в новый проект. Приехал Герри Кордезо, он ставит у нас в театре «Кармен». У меня главная роль.
-Ты – Кармен?! – не сумел скрыть удивления муж. – Ты играла черепаху, мисс Дулитл недолго, потом хорошо танцевала в том, веселом спектакле…
-«Блоха в ухе», - подсказала она. Маша не собиралась обижаться на реакцию Максима, слишком счастлива она была весь последний месяц. – Ты вспоминаешь события шестилетней давности, тогда я только начинала. А ты приходил на все мои новые спектакли.
-И на этот новый приду, - он снова недоверчиво улыбался. – Ты – и Кармен?!
-Тебе придется соответствовать Хосе, - оценивающе улыбнулась она. – Они с Кармен возлюбленные, у него к ней безумная страсть. Представляешь, как он ее хочет?! Я Кармен! – Маша демонстративно встала в танцевальную позу испанской цыганки. – Представляешь: опасная жизнь контрабандиста, постоянный риск, игра со смертью, а он все равно ее хочет.
-Это в пьесе. На то он и художественный вымысел, - рационально заметил Максим.
-Мне кажется, у них, у итальянских мужчин, мозги иначе устроены. Правильно?
-Неправильно. С мозгами и у наших все в порядке.
-Хотелось бы верить, - чуть слышно пропела Маша.
Максим отбросил одеяло и встал с кровати. Он был еще все такой же: статный, сильный, надежный – в такого мужчину она влюбилась когда-то и стала его женой; Маша никогда в нем не разочаровывалась. Но эта новая адвокатская практика изменила всю их жизнь, и как она начинала понимать - не к лучшему.
-Маш, пока я умоюсь, побреюсь, может, ты хоть согреешь вчерашнюю курицу?
-Давай ты сам разогреешь, а я сварю кофе.
-Но оно остынет, пока я поем.
-А я хочу кофе. Ты можешь сначала попить со мной кофе, а потом разогревать и есть крицу.
-Раньше ты была настоящей женщиной, - тяжело вздохнул Максим.
Мария расхохоталась.
-«Отражаясь в восторженных мужских глазах, женщина чувствует себя настоящей», - процитировала она из очередной пьесы, - а вовсе ни на кухне. На кухне женщина исполняет роль прислуги, в крайнем случае – поварихи.
-А ты кто?
-Я твоя рабыня в гареме, - она уже сидела у его ног. Потом поднялась, нежно ведя руками по телу мужчины, и начала душить, покусывая его шею. – Или повелительница…
-В борделе, - вяло отшутился он.
-Фу, как пошло и приземлено! – скривила она гримаску, отходя от мужа. - Все, я уже не хочу кофе. Я иду учить текст. Мне не мешать. Будешь уходить, можешь не прощаться. Вечером я приготовлю вкусный ужин, обещаю!
Еще совсем недавно подобная игра его быстро заводила, он легко зажигался; умел включить воображение и ответить на Машино желание.
Теперь предстояло унять легкое раздражение и заняться делом, старательно вчитаться в текст. Умные слова «концепция спектакля» пока оставались для нее пустым звуком. Говорить о виденье образа своей героини, не представляя, кто будет играть Хосе, оказалось нелегкой задачей. Маша привыкла в работе отталкиваться от партнера, слушать его и реагировать на живое, сиюминутное состояние человека, откликаться на его эмоции и порывы.
По-сути, работа над проектом еще и не начиналась. Жаль, что Хосе не нашли в театре, труппа у них сработанная. За годы совместной работы научились понимать друг друга на сцене с полу слова. Маша знала, об иностранце речь не идет, слишком дорого обходятся услуги Герри Кордэзо, а финансы у проекта не резиновые. Значит, будут выбирать из местных столичных звезд; для успеха спектакля нужна была хорошо раскрученная, часто мелькающая на экране звезда. Она не решалась гадать, кто это будет, сегодня на репетиции все выясниться. Главный режиссер пообещал представить коллективу недостающего актера.
В первые недели работы над новым спектаклем, Маша всегда мечтала: вечером лечь спать, а утром проснуться уже на премьере.
- - - - - -
-Господа, а вернее – друзья, - начал несколько торжественно, даже излишне напыщенно, что было присуще его манере общения, Герри Кордезо. – Сегодня я представлю вам нашего главного героя; наконец-то администрация вашего театра дала согласие на участие в проекте именно этого актера. Кто не знает его лично, уверен, видел на экране кино.
Герри всегда был многословен, говорил на чистом русском языке, не очень разбираясь в современном театральном сленге столицы. Режиссер достал мобильный телефон, набрал номер.
-Странно, он «вне зоны досягаемости», а уже должен быть здесь, в театре.
-Может, его не пропускают, - раздалась реплика кого-то из актеров.
Герри взглянул на ассистента режиссера, молодую девушку. Она быстро покрылась ярким румянцем.
-Вы оставили ему пропуск? – спросил он ее.
-Я не знала, на чье имя выписывать пропуск. Мне никто не сказал, - виновато призналась девушка-ассистент.
-Ладно, я встречу его сам. – Герри направился к выходу.
Труппа ждала. Мужской состав с деловой хваткой уже завершал делать ставки, кто это будет. Кроме Маши, которой предстояло играть с новоявленным актером плечо к плечу, у остальной части коллектива к нему был исключительно спортивный интерес. Мария немного волновалась.
Они вошли – Герри Кордезо и Никита. Никита Бекасов! Она его знала когда-то давно: раньше театра, раньше мужа и намного раньше рождения Ксюши - как будто в другой жизни. А если бы ее в то далекое время утвердили на ту роль? Как бы тогда сложилась ее жизнь?
Они встретились на киностудии. Она пробовалась на главную женскую роль в одной из мелодрам, которые массово выходили в прокат, он – на мужскую. Они не расставались две недели, ежедневно репетировали, разбирали роли, приспосабливались друг к другу. Маша и Никита влюбились, они почти сблизились, но в последний момент решили, что сделают это сразу после проб. Молодость, темперамент, страстность натур не терпит преград – они держались долго, но, за несколько дней до проб, не выдержали, и решили проводить вместе не только целые дни, но и ночи.
Марию на роль не взяли. Она так и не узнала, что режиссер имела виды на Никиту. На пробах ее игра с партнером сказала молодой, опытной женщине-режиссеру, куда больше, чем могла предположить юная Маша. Актрис всегда в переизбытке, она на эту роль взяла другую.
Никиту утвердили сразу, даже не просматривая отснятый материал. После проб его тут же забрала костюмер, он не успели перемолвиться с Машей и несколькими словами. Больше она его не видела, их жизнь закружилась в разных направлениях.
В конце того же года выяснилось, что лента удалась и даже номинирована на очередную ежегодную премию. Потом Мария часто встречала его фамилию в афишах театров и анонсах кинофильмов.
Та первая картина стал началом звездной карьеры Никиты, а молодая режиссер того же фильма стала его первой женой.
Сегодня Никита из мальчишки превратился в мужчину, элегантного, холеного, но живого, энергичного, с глубиной в умных теплых глазах. Он не слыл красавцем, но его сексуальность излучала силу, притягивала, волновала, влекла к нему женщин. О его связях ходило множество сплетен. Бекасов один раз и навсегда закрыл для прессы тему личной жизни, он не подтвердил ни один, приписываемый ему роман.
-Вы все знаете и ни раз видели на экране Никиту Бекасова, нашего будущего главного исполнителя, - сразу начал свою хвалебную речь Герри.
Собравшиеся артисты оживились, приободрились и двинулись пожимать руку Никите. Похоже, сумму ставок придется делить на многих. Маша в своей новой, резко изменившейся, суетливой жизни отстала от последних сплетен театра; оказалось, почти все знали, кто будет играть в их проекте.
-Никита закончил сниматься во французском историческом фильме. Теперь приготовьтесь к очень плотному графику работы, мы отстаем почти на месяц. Репетиции будут каждый день. Хочу видеть всех без опоздания, и собранность, полная собранность во время работы.
Сейчас десять минут перерыв и начинаем!
Никита обвел всех присутствующих изучающим взглядом, по-прежнему не нашел знакомых лиц, и только на миг задержался на Маше.
Не вспомнил, поняла Мария. Нечему удивляться, восемь лет – это немалый срок.
Взгляд Никиты вернулся к ней и приветливо улыбнулся. Он встал и направился к Маше.
-Эта рыжая синеглазая красавица, случайно не Мария Оболенская, - шутливо спросил он.
-Случайно, Мария, только уже давно не Оболенская, - с улыбкой ответила она и спросила. – Что, сильно изменилась?
-Нет, поэтому сразу и узнал. Рядом с тобой ощущаешь, что время остановилось.
-Спасибо. – Маше понравился его комплимент и обращение к ней «Мария», указывающий на установление дистанции и официальность их отношений, она не была против. - Мне кажется, мы будем с тобой партнерами.
-Я рад и уже уверен в результате!
-Посмотрим… Театр сделал меня характерной актрисой.
-Твой театр тебя не раскрыл. Может, и мне удастся внести лепту в прибавление новых граней твоего таланта.
-Ты мне льстишь. – Маша подумала, что при всем красноречии, вряд ли Никита видел хоть один ее спектакль. – У меня есть хорошая трудоспособность и выдержка, а талант…
-Я на днях посмотрел твой спектакль. Талантливо и неожиданно.
«Посмотрел, а после не подошел», - подумала она, а вслух сказала. - Спасибо, я стараюсь.
-Ты не играешь, ты живешь на сцене, это нечто другое, чем старание.
-Не перехвали, а то я зазнаюсь, - тепло улыбалась ему Маша.
Он не изменился, как и прежде искренне расточает душевное тепло, готов поддержать, воодушевить, напутствовать.
-Начинаем! – велел Кордэзо. – Сегодня мы должны разобраться с первым актом.
* * *
Маша пол дня просидела в кровати, обложившись книгами и журналами. Проспера Мериме принесла из школьной библиотеки дочка, театральные журналы нашлись у заведующей литературной частью театра. Полное содержание новеллы Проспера Мериме «Кармен» Маша совершенно не помнила. Перечитав текст оригинала, ничего нового, полезного для роли, не нашла. Она его любила, но больше не любит, он ее убивает. Извечная история, множество раз интерпретированная, переосмысленная многими классиками. Открывать театральные журналы и читать критику постановок «Кармен» в других театрах не хотелось. Чужого ей не надо. А что ей надо? Играть открытую первобытную страсть не ново, да и была ли она? Расчетливая, корыстолюбивая женщина, умеющая искренне, пылко отдаваться своему любовнику – это нонсенс, сочетание не сочетаемого, или... В Машиной голове роились разрозненные мысли, ей не хватало собеседника, в споре с которым родиться ее истина, ее Кармен. Она пыталась ухватить суть роли, что бы углубиться в образ своей героини.
Не все так просто… Кармен снизошла к Хосе, на короткий миг впустила его в мир непритворной, необузданной, неукротимой страсти, открыла ему мир безрассудной чувственности и любви. Она не молодому баску дарила эти чувства, она проверяла себя: остались ли они еще у нее?
-Машка, ты собираешься вставать? - заглянул в спальню Максим.
-Я давно не сплю, я работаю.
-Будешь работать в театре, а дома вспомни, что у тебя есть муж.
-Ты не знаешь, что на завтрак? Или забыл, где холодильник?
-А что на завтрак?
-Буженина в вакуумной упаковке. В коробочках салаты, сколько коробочек - столько и салатов, выбирай.
-А ты будешь есть?
-Ешь сам. Я потом.
-Я буду завтракать, а ты со мной посидишь. Идем, - настоял Максим.
-Хорошо. Я сейчас.
Маша вошла на кухню с книгой Проспера Мериме. Максим, обложившись коробочками с салатами, усердно ел. Она села рядом, не отрываясь от чтения.
-Ну, и что пишет классик? – не переставая жевать, спросил муж.
-Мне кажется, Хосе для Кармен стал роковым предназначением, злымм гением, иначе она не могла быть с ним. Смотри, какой он: «То был молодой малый среднего роста, но по виду сильный, с мрачным и гордым взглядом». Почему «но», автор будто оправдывается. Получается, внешне он обычный среднестатистический тип, да еще мрачный, значит угрюмый, с тяжелым неподвижным умом. Разве могла Кармен влюбиться в подобного мужчину? Таких, как он, женщины не особо удостаивают внимания, скорей – жалеют. Но она расчетлива и жалеть не умеет. Кармен постоянно ловко использует его в своих целях: сначала, что бы сбежать от полицейских и не сесть в тюрьму, потом, что бы контрабандисты, с которыми она связана, безнаказанно доставляли свой товар в город…
-Я всегда думал, Кармен и Хосе – это страсть.
-Таких, как Кармен, называют – демоническая женщина. Ее страсть – это рабская привязанность для Хосе, это, как болезнь. При том она постоянно изменяет ему, не особенно стараясь скрыть свои действия.
Мужчина примитивен, как ребенок; требует: хочу, дай! Скажи ему: нет, и он, как собачонка побежит за тобой – так и Хосе.
-Ну-ну, не преувеличивай.
Маша увлеклась, у нее появился собеседник, она размышляла вслух.
-Кармен бездушна, она умеет правильно и в нужный момент говорить: нет. Слушай, какая она: «То была странная и дикая красота, лицо, которое на первый взгляд удивляло, но которое нельзя было забыть. В особенности ее глаз было какое-то чувственное и в то же время жестокое выражение, которое я не встречал ни в одном человеческом взгляде!! Цыганский глаз – волчий глаз».
-И такую Кармен ты будешь играть?!
-Я буду играть порок и чувственную страсть. Это будет не классическая постановка. Герри Кордэзо ставит авангард, он новатор. - Маша продолжала дальше размышлять вслух, не желая, чтоб ее перебивали. – А знаешь, почему Кармен согласилась, что бы Хосе ее убил? Гордость. Она не могла признаться даже себе, что ей неподвластны глубокие чувства. Ее плотская неистовая страсть легко покоряла избранника, но сама долго любить она не могла, не умела. Мужчины Кармен попадались физически сильные, но примитивные. Ее авантюрный ум был всегда разнообразней, выше их элементарного соображения, они быстро надоедали ей. Кармен не жалела мужчин, а в итоге, и себя не пожалела.
-Зачем такое зло ставить? Почему человеческое извращение стало классикой?
-Ты жуешь, вот и жуй! – возмутилась Маша. – Суть как раз понятна. Человека нельзя насильно заставить быть таким, как хочется кому-то, он перестанет существовать, как личность. Если бы Кармен согласилась уехать с Хосе, это уже была бы не Кармен, тогда и писать не о чем. Я пытаюсь понять отношение главных героев друг к другу. Я могу и ошибаться, я во многом еще не разобралась, а ты сразу со своими выводами. А ставить мы будем страсть и любовь, противостояние мужчины и женщины…
-Что же вам, творческой интеллигенции, спокойно не живется, вечно копаетесь в психологии – одни Достоевские! А мир примитивен и прост. И вы, умники, всегда в меньшинстве.
-Но ты же меня понимаешь.
-Я твой муж. Нас, понимающих, единицы; мы стоим особняком от простых людей, а их восемьдесят процентов. И на кого, спрашивается, вы рассчитываете?
-Ты сейчас рассуждаешь, как тривиальный плебей! Людей надо дотягивать, тянуть к высшим истинам, а не ложиться под их примитивную правду, что бы понравиться. – Маша растерялась. - Чего ты злишься, что у меня наконец-то работа нормальная появилась? Что я сыграю что-то достойное?
-Не вали свою неуверенность на меня. Ты и до сих пор играла, я, что, тебе запрещал? Я знал, не ком женюсь.
-Вот и молодец! – успокоилась Маша. – У меня сейчас тяжелый период, я должна разобраться, приспособиться к этой роли. Влезть в шкуру своей героини.
-Только не перестарайся. Мне нужна моя жена, а не Кармен, - Максим улыбался.
-Боишься, что я начну тобой манипулировать?
-Не получиться.
-Тогда я затяну тебя в сети своей страсти. – Улыбка исчезла с лица мужа. Она рассмеялась. – Не волнуйся, я шучу.
-Ну-ну, - он долго пережевывал пищу, с трудом глотнул и сообщил. - Все, в контору.
Максим ушел. Маша поймала себя на том, что раздражена. Еще совсем недавно они легко решали все проблемы в постели, сейчас ей этой простоты в их отношениях с мужем очень не хватало. Маша начала собираться на репетицию. Времени еще было много, но заряженная негативным настроением мужа, она не хотела оставаться дома. Мария нуждалась в понимающем собеседнике, что бы выговориться и добраться до истины. Она хотела понять, что ей предстоит играть.
До начала репетиции оставалось еще пятьдесят минут. Пол часа можно было посидеть в парке возле театра, выпить душистый чай с мелиссой на воздухе, в открытом кафе. Маша сделала заказ.
Никита подошел сзади, неожиданно и без предупреждения чмокнул ее в висок.
-Привет, почему на репетицию не идешь? – беззаботно поинтересовался он.
-Еще рано, - улыбнулась она и призналась. – Ты меня почти напугал. Со мной уже много лет так никто не здоровается.
-Ну, извини.
-Нет. Ничего страшного.
-Ну что, идем?
-Сейчас, подожди. Я чай с мелиссой пью. А еще здесь варят кофе по-закарпатски. Очень вкусный, попробуй.
Никита заказал себе и Маше кофе. Время их не торопило, они пили с удовольствием.
-Я такой кофе пил в Праге. Там, как не странно, оно тоже называлось по-карпатски.
-А мы в Праге…
Маша не успела закончить фразу. Зазвучала классическая мелодия, и она потянулась к сумочке за мобилкой.
-Это дочка, - объяснила она. – Ксюша, что случилось? У тебя же сейчас урок? – Она слушала растерянный голос девочки. – Сегодня некому ехать в школу. Ничего страшного, сдашь деньги завтра. Нет, папа за тобой не приедет. Если у Ирины Павловны к тебе вопросы, пусть звонит мне. Все, пока!
-У тебя дочка?
-Да. Заканчивает первый класс.
-Ты давно замужем?
-Да, скоро восемь лет.
-Я его знаю? Он из наших?
-Нет. Он совладелец в юридической фирме.
-Внушительно. Может, он сможет помочь мне с разводом?
-Ты разводишься? – Вопрос повис в воздухе. – Ой, извини!
-Ты не знала?
-Когда-то давно я читала, что ты женился. Она молодая перспективная кинорежиссер. И все.
-Это было давно. Сейчас я развожусь со второй женой.
-Я не знала.
Что бы избежать неловкой паузы, Маша быстро продолжила:
-Максим тебе не сможет помочь. Их фирма занимается серьезными финансовыми аферами. Но посоветовать хорошего адвоката по бракоразводным процессам сможет.
-Представительный у тебя муж. Так ты можешь и не работать?
-Не могу. Максим знал, на ком жениться. Я ни тогда, ни сейчас не собиралась сидеть дома.
-И он согласен с тобой?
-Поначалу Макс пытался пристроить меня у плиты, но быстро понял, что я этим заниматься не буду.
-Ты молодец, на ребенка сразу решилась.
-Я тогда почти не играла. Представляешь, подвиг совершила, дочку грудью кормила до девяти месяцев. А на десятый с театром на гастроли уехала.
-Кормление ребенка пошло тебе на пользу, - озорно заглянул ей в вырез Никита.
-Ну, ты, бесстыдник! – весело одернула его Маша.
-Пошли, - он взял ее за руку.
-Пошли, - согласилась она, не решаясь высвободить руку.
- - - - -
-Начинаем с движения; пластика, близкая к пантомиме. На сцене будет вся труппа, движения точные, выверенные – мы играем любовь, страсть. Я хочу посмотреть: не зря ли мы платим деньги балетмейстеру?
-Не подведите меня! – раздался громкий голос в зале.
-Пока играет музыка, все движутся, - не отвлекаясь, продолжал объяснения Герри. – Теперь Хосе. Он вышел из тюрьмы, для него сейчас Кармен – глоток свежего воздуха, буйство жизни и страсти; он хочет полностью вкусить удовольствия свободы. Он страстно, безудержно желает Кармен.
Никита совершенно серьезно взглянул на Машу и тихо предупредил:
-Я честно играю страсть и любовь. Приготовься.
Маша на мгновение сделала наигранно огромные глаза и удивленно спросила:
-А поговорить…
-Сначала страсть. Если у меня что-то не получиться, тогда поговорим.
-Внимательно слушаем меня, - продолжал Герри, - никто сам не мудрствует, отталкиваемся от партнеров; у кого какие наработки, сейчас показываем. Балет в конце первой музыкальной части уходит на второй план. Все разбиты по парам. Пока идет диалог главных героев, второй план продолжает двигаться в рапиде, несколько замедленные движения. – Кордезо набрал полную грудь воздуха и продолжил. – Я хочу видеть не пошлые примитивные влечения, а внезапные, страстные, непринужденные чувства. Если у кого-то сейчас не получиться, потом поговорим.
-Видишь, - Никита чуть повел головой в сторону режиссера, - я прав.
-Теперь Кармен, - продолжал Герри. – Она платит долг Хосе, он избавил ее от тюрьмы, не пожалев себя. Она должна – и она расплачивается. Кармен начинает привычными, механическими движениями, но парень молод, пылок, горяч – он ей нравиться. Заканчивает она темпераментно и страстно.
После первой их близости она влюбляется в Хосе, подобное с ней случалось не раз. Кармен цинична даже в своих чувствах, поэтому о своей влюбленности говорит ему вяло и даже предрешено. Она знает, что это у нее скоро пройдет.
-Ну. И что мне играть? – шепотом спросила Маша.
-Люби меня, - предложил Никита.
-Ты имеешь в виду Хосе?
-Я Хосе.
«Ничего себе, - подумала Маша, - такая откровенность! И в то же время все завуалировано. Всегда можно сказать: твои чувства адресованы не мне, а моему герою. Черт возьми, а я ведь всегда была влюблена в него. Иногда даже думала, чего бы нам не встретиться в Доме Кино на премьере, или на киностудии, куда я иногда захаживаю. Что мне делать? Принять его предложение или…».
-Так, балет на сцену, - не умолкал громкий голос Герри. – Сначала проходим танцевальную пантомиму, потом балет уходит на второй план. Дальше – в центре Хосе и Кармен. Текст я просил всех выучить полностью, старайтесь без бумажек.
Режиссер обращался сейчас к главным героям:
-Мария, как с текстом?
-Я выучила, - смело соврала Маша. Если сегодня дальше этой сцены дело не пойдет, то остальное она успеет повторить.
-Никита, а ты?
-Я текст знаю.
-Хорошо, начинаем! Где наш хореограф? – Герри смотрел в зал. – Вы с Машей и Никитой пластическую часть ставили?
-Мы все наметили, - прозвучал ответ. – Они сейчас покажут.
-Хорошо. От пантомимы переходите сразу к тексту, - распорядился режиссер; он спускался в первый ряд. – Звук, - обратился Герри к звукорежиссеру, - музыку пускайте в пол громкости, что бы артисты меня слышали.
В динамиках зазвучала музыка, репетиция началась. Когда первая музыкальная часть закончилась, и балет ушел вглубь сцены, Герри махнул рукой. Хосе и Кармен, с разных сторон кулис, и без его напоминания, шли через весь зал в центр авансцены.
-Сейчас будет вторая часть музыки, к ее началу, вы уже должны занять свою мизансцену. Здесь паузы не будет.
Никита крепко, без стеснения, прижал Машу к себе.
-Не очень близко? – невзначай спросила она.
-Хосе голоден и жаждет ее тела, - резонно ответил он.
-Ослабь хватку, я не смогу двигаться.
-Я веду, облокотись на меня и слушай мое тело, подчиняйся ему.
-Ты не може…
Пошла музыка, и спор прервался. С первым тактом мысль Маши, что Хосе не может вести, потому что Кармен выполняет долг и вначале их отношений прекрасно себя контролирует, осталась не высказанной.
На сцене она-Кармен, без лишних слов, попыталась воспротивиться Хосе, но лишь усугубила ситуацию. Он не только крепко удерживал ее в своих объятиях, но и не пытался осторожничать в особо пикантных местах их танца.
Никита был профессионал! Увидев растерянность на лице Маши, он послал ей полный любви и нежности взгляд и шепнул:
-Люби меня! Не сопротивляйся, тебе будет хорошо, тебе понравиться!
-Пока было рано, вот теперь можно, - сквозь зубы процедила Маша.
Она расслабилась, выдохнула последний страх и безрассудно включилась в его правила игры.
Он задыхался не от темпа танца, он верил ей. А она бесстыдно отдавала ему свое точеное, манящее тело. Теперь она, как и он, не разграничивала условность танца с подлинной страстью сильных, волнующих прикосновений. В конце, сплетясь в едином порыве страсти, они опустились на подмостки сцены, оба задыхаясь.
-Не останавливаемся! – скомандовал режиссер. – Кармен сразу поднимается и уходит в правую часть сцены, оставаясь к нему спиной. Так, пошла. Молодец! Хосе подходит к ней, хочет обнять, потом останавливается и, боясь спугнуть, говорит…
Первая реплика!
Хосе. Мне пора в казарму.
Кармен молчит.
Когда мы увидимся с тобой?
Никита. Вот это Машка! Я уже забыл, какая она! Может, она поможет мне бескровно развестись?
Кармен. Послушай, Хосеито! Ведь я с тобой расплатилась? По нашему закону я тебе ничего не должна. Мы квиты. Будь здоров.
Маша. Машка, не будь дурой, не тащи ничего отсюда в жизнь! Ты замужем! Ты замужем!
Хосе (настойчиво). Когда мы увидимся?
Никита. Она ничуть не подурнела, такая же, как тогда. А тогда мы действительно были влюблены. Я ей даже не позвонил, узнав, что ее не утвердили. Черт! Теперь она будет осторожна и недоверчива.
Кармен (смеется; потом более серьезна). Когда ты чуточку поумнеешь. Знаешь, сынок, мне кажется, что я тебя немножко люблю.
Хосе уже стоит на коленях,
уткнувшись в ее юбку.
Маша. Сума сойти, как мне приятно!
Маша чувствовала на животе
его горячее дыхание.
Не увлекайся, отстраняй его. И больше безразличия.
Кармен. Но только это ненадолго. Собаке с волком не ужиться.
Маша. Я что, его уже прощаю?! Эта собака мне тогда даже не позвонил, не посочувствовал!
Потом я часто пролетала на пробах. Все хвалят, улыбаются, а утверждают другую актрису. Но первый раз самый тяжелый. Теперь у меня иммунитет выработался. Я никому не верю и редко на что-то рассчитываю.
Обидно, что сначала приходиться полностью разувериться в профессии, что бы потом появилась реальная перспектива.
Хосе не собирается отпускать
Кармен. Одной рукой он обнял
ее за ноги, а другой, под юбкой,
проскальзывает выше.
Кармен. Нет, мой мальчик, поверь мне, ты дешево отделался.
Кармен перехватывает его руку
и останавливает движение.
Ты повстречался с чертом, да, с чертом; не всегда он черен, и шею тебе не сломал. Ну, прощай еще раз. Не думай больше о Карменсите, не то она женит тебя на виселице.
Кармен высвобождается из
его рук и уходит.
Никита. Это уж точно! Жениться меня никакая сила больше не заставит. А на виселице я окажусь, если не разведусь в ближайшее время.
Режиссер молчал, глядя на Марию и Никиту. Он думал. Потом распорядился:
-Балет свободен. В общем, мне понравилось, но еще работать и работать. Завтра уже буду делать замечания.
Когда репетиционный зал опустел, Герри обратился к ведущим актерам:
-Даже не знаю, что это было? Если я скажу, что вы играли, то совру. Ну, хотя бы сначала, твой испуг, Маша. Это, что за ерунда? Ты что, девочка? Она смутилась? ТЫ мне на сцене не нужна, мне нужна Кармен, а она не теряется, вначале она равнодушно принимает его ласки. Вот и играй!
А если вы не играли, то все гениально, но мне это не надо! Это театр.
-Так, что тебе надо? Конкретней, – не поддаваясь на провокационный вопрос, как можно спокойней спросил Никита.
-Мне надо, что бы вы на сцене жили, как Кармен и Хосе.
-И что нам делать?
-Ничего. Все пока отлично. Только завтра не забудьте, что вы Хосе и Кармен. Договорились?
-Герри, а конкретней, какие ошибки?
-У тебя, Никита, никаких. Ты даже мизансцены не путал, работал точно.
-А у меня? – спросила Маша.
-А ты включайся в игру сразу. Я уже говорил. А в общем, я думаю, спектакль получиться.
* * *
Максим допивал утренний кофе. На кухню вошла Маша, она только что встала.
-Машутка, ты долго спишь, - бодро поприветствовал ее муж.
-Вчера я поздно засиделась. Сегодня спозаранку я собрала и отправила нашу Ксюшу в школу, и только потом легла досыпать. А ты спишь, сколько хочешь, тебя никто не будит.
-Чего завелась? Я пошутил. Ты последнее время ничего мне не спускаешь.
-Раньше ты знал, чем снять мое напряжение и откуда оно вообще берется…
-Эта работа… Каждый день какие-то неприятности, - Максим усадил Машу рядом и обнял. – Подожди, Мусик, скоро все закончится.
-Я подожду, - вяло ответила она. – Скоро все закончиться.
-А у тебя, что закончиться?
-Или мы скоро перейдем в иное качество репетиций, или… я уйду из проекта.
Мысль родилась внезапно и Маша еще не успела осознать, чего боится: репетиционного напора Никиты-Хосе или неуверенности в себе, в своей стойкости в отношении этого напора. Они с Никитой, не договариваясь, старательно обходили вопросы личных отношений друг к другу вне сцены. Они играли и не играли, - какую хочешь, такую правду и выбирай. А дома Максим, с его старческой усталостью!
-Никуда ты не уйдешь. Ты так давно ждала настоящей работы.
-Ну, значит, не уйду, - она улыбнулась, обняла Максима и сказала. – Спасибо за поддержку.
-Что за упадническое настроение, - вдохновился муж. – Все будет хорошо. Ты сделаешь все правильно.
-Мне тяжело, но я стараюсь.
-Ну, что там тяжелого. Это же театр…
-Я не понимаю действия партнера. А режиссер дает ему полную свободу. Я не знаю, как реагировать на Хосе. А у Герри один ответ: вживайся в образ, ищи контакт с партнером, а замечания потом.
-Ты, как Станиславский, скажи: «Не верю!», - Максим считал себя в этот момент умным и находчивым. Он копнул еще глубже. – Ты расслабься и доверься партнеру.
В первые годы их брака муж не раз сидел в зале на Машиных репетициях. Он много разного слышал со сцены, кое-что запомнил. Сейчас он выдал одну из запомнившихся перл.
-Я так и сделаю, - ответила Маша.
_ _ _ _ _
Герри Кордэзо все репетиции начинал с длинного монолога. Он вводил слушающих его актеров в атмосферу постановки, включал их мысли и воображение, направлял их в нужное русло.
-Хосе примитивен, в нем доминирует животное влечение; он хочет обладать Кармен, и необузданная страсть ведет его напролом, в голове мужчины только желание.
Для Кармен такой строптивый бычок не в новинку, она уже поостыла к нему. Эта женщина авантюристка с хорошо развитым воображением, такая примитивная страсть ей уже прискучила. И, ко всему, она мешает делу.
Кармен сближается с нужными ей мужчинами, для нее подобные действия всего лишь работа. Так же когда-то она использовала и Хосе. Но парень этого не понимает, он хочет, что бы она принадлежала всецело только ему. Хосе убивает любовника Кармен.
Текста практически нет, две реплики – и убийство.
Весь поединок у нас идет в пластике, в движении.
Кармен к происходящему равнодушна. Смерть женщина видела не раз, она ее не затрагивает, не волнует. Только досада, что ревнивец Хосе срывает хорошо начатое дело.
Хосе, ты подходишь и становишься между Кармен и ее любовником. Ты хочешь услышать ее оправдание, офицер тебя сейчас не интересует.
Балет и актеры на сцену. Сначала балет, потом, без паузы, вступают актеры. Выходите из глубины сцены, проходя мимо танцующих.
Начинаем! Пошла музыка!
Репетиция началась. Герри открыл термос, налил горячую жидкость в стаканчик и успел сделать пару глотков.
-Так. Балет уходить вглубь сцены, - продолжал он комментировать происходящее, - а Кармен и офицер уже в центре. Хосе появляется резко, стремительно.
Актер, играющий офицера, не скрывая улыбки, оценил темперамент коллеги актера. Весь творческий коллектив с любопытством ждал спектакля в спектакле.
Хосе подходит к Кармен, с силой
отталкивает офицера, становится
между ними. Он ждет объяснений
Кармен.
Никита. Маша, Маша, Машенька! Как же к тебе подступиться? Чего тебе не хватает? Престижный муж, дочка; с недавнего времени интересная работа. Чего же не хватает?
И полное безразличие в твоих глазах… Ты талантливо играешь, или я тебе действительно безразличен?
Кармен. Уходи!
Маша. Он не играет… в его взгляде любопытство ко мне. Держись, Машка! Демонстрируй полное безразличие.
Офицер-поручик. Ты здесь что делаешь? Проваливай вон отсюда!
Актер. Наша Маша в ловушке!
-Хорошо! – Между глотками горячего кофе, продолжал репетиционный процесс Кордэзо. – Теперь поединок. Мужчины стали напротив друг друга, вы готовы к драке. – Герри обратился к актеру-офицеру. – Николай, что за улыбка? Уже давно пора включиться в репетиционный процесс! Ты ничего о парне не знаешь, он тебе неприятен. Этот парень для тебя досадная помеха, от которой ты хочешь быстро избавиться.
Делаем один круг, оцениваем противника. Так! А теперь бой. Быстро, яростно прикончи его, Хосе! Два движения и конец. Хорошо!
Офицер лежит без движения.
Кармен подходит и ногой поворачивает
его лицо вверх. Он мертв.
Кармен (расстроена поступком Хосе). Глупый. Ты умеешь делать только глупости. Я же говорила, что принесу тебе несчастья.
Маша. Какие от меня могут быть несчастьяя?
-Хосе не слышит и не понимает ее, - режиссер обращался к Никите. – Она его женщина, и он ни с кем не собирается ее делить. Хосе, не стой, прояви себя! Работаем дальше!
Никита. Ой, как мне хочется проявить себя! Ой, как хочется!
Хосе подходит к Кармен, вынимает
розу из ее волос, стягивает с нее
мантилью и медленно проводит
розой по оголенной части груди.
Делает движение к ней, резко оста-
навливается, бросает цветок к ее
ногам и поворачивается, что бы уйти.
Никита. Думаю, я тебя удивил и озадачил. Интересно сейчас взглянуть тебе в глаза.
Кармен (останавливает его). Ну что, ты все еще на меня сердишься? Видно, я тебя все-таки люблю несмотря ни на что, потому что с тех пор, как ты меня покинул, я сама не знаю, что со мной.
Маша. Ну, Никита! Ты действуешь не по роли. Должна быть простая животная страсть победителя. А этот утонченный жест розой! Он что, для меня? Ты играешь со мной?
Я отвечаю: …я мягкая, податливая, я открыта для тебя. Я решилась и готова на многое… Смотри мне в глаза, они не врут, будь искренним, читай мои мысли и ответь: ты со мной?
Хосе снимает руку Кармен
Со своего плеча.
Рука Никиты дрогнула, он зажал
ладонь Маши сильней в своей руке.
Он поворачивается к ней и глазами
говорит «Да!».
Хосе опускает руку Кармен.
Кармен. Ну вот, теперь я сама тебя спрашиваю: хочешь, пойдем со мной?
Кармен берет его ладони и
кладет себе на грудь.
Маша. Даже, если внешне я выгляжу спокойно, меня выдаст бухающее сердце. Чувствуй меня! Пойми, что со мной! Я верю тебе!
Боже, что я делаю?!
Хосе. Если мы уйдем с тобой в горы, я буду за тебя спокоен! Там мне уже не придется делиться с поручиком.
Хосе не спешит убирать
руки с ее тела, он опускает
их ниже, притягивает ее к
себе и целует. Целует долго.
Никита. Так просто и легко тебя соблазнить?! Я думал, ты, Машенька, сложней…
Маша приняла поцелуй трепетно,
но прильнуть к нему не решилась.
Когда Хосе отпустил Кармен, она
вытерла губы, размазав красную
помаду.
Кармен (цинично, торжествующе). А ты ревнуешь! Тем хуже для тебя. Неужели ты настолько глуп?
Маша. По-моему я сдурела! Никита второй раз разводится, он без принципов, он не серьезен, не постоянен в своих чувствах.
Я не буду разрушать свою жизнь. Спектакль хорош на сцене.
Хосе хочет ее задушить. Он
небрежно хватает Кармен за
талию и тащит прочь.
Никита. Машенька, ты боишься собственных чувств! Надо отдать тебе должное, ты умеешь мгновенно брать себя в руки. Что же сделало тебя железной?
Я упрямый, я еще поборюсь за тебя!
-Так, конец сцены, - прокомментировал режиссер. – Я не останавливал вас, дал возможность отыграть до конца. Теперь разберемся. Что вы делаете? Ты, Никита. Повторяю: Хосе прост и примитивен. Он не представляет, что женщину можно заводить, искушать. Ты можешь сорвать с Кармен мантилью, но розу не трогай.
А ты, Маша. В характере Кармен нет искренности! Что за просящий взгляд? А вот в конце, с размазанной помадой, ты хорошо придумала. Он тебя не покорил.
Хотя, я против каких-либо прямых контактов. Играйте полутонами намеками. Поцелуй… не знаю, может, потом уберем.
Никита ждал Марию в машине. Он знал, что она идет к метро именно здесь, через парк на перекресток. Никита увидел Машу, приоткрыл дверцу и позвал:
-Маш! – она заметила его, махнула рукой и улыбнулась. – Иди сюда!
Она подошла.
-Я на машине, могу тебя подвезти.
Маша не решалась садиться.
-Я тоже пыталась ездить на работу машиной, - призналась она. – Но у меня нет времени на пробки; стоять дольше, чем ехать. В метро удобней. Меня все равно никто не узнает. Театр – это не кино.
-Будет премьера «Кармен», и тебя все начнут узнавать.
-Давай доживем до премьеры.
-Доживем! Садись, поедем.
-Да я…
-Садись. Я нашел объездную дорогу, в пробку не попадем.
-Хорошо. Сегодня покатаюсь с тобой.
Маша села. Никита не трогался. Она вопросительно взглянула на него.
-У тебя капюшон свитера сзади наполовину торчит из-под куртки. Можно я поправлю?
-Можно, - удивилась она и добавила. – Я не кусаюсь.
Никита старательно поправлял капюшон и, среди дела, нашел возможность поцеловать ее. Поцелуй был легкий, вопросительный. Будет ли продолжение, зависело от Маши.
-Я не кусаюсь, но замужем и разводиться не собираюсь.
-Эх, Машенька! – весело улыбнулся Никита. – Смотрю на тебя и думаю: время остановилось!
-Оно движется, я это вижу по своей дочке. И пока ограждает меня от ошибок.
-Ко мне оно не так благосклонно.
-Но ты много достиг, с тебя и спрос другой.
-Я тоже хочу быть счастливым.
-Значит будешь.
-А ты меня не хочешь сделать счастливым?
-Как? – рассмеялась Маша.
У Никиты в руках появилось два пригласительных.
-Пойдешь со мной на открытие гастролей Французского авангардистского театра? Я в Париже был на их спектакле. Поверь, это что-то! Никаких стандартов, все построено на ассоциациях, символике. Сценография великолепная – все новинки техники.
-Я так закрутилась в этом месяце, что и забыла об их приезде.
-Открытие в эту пятницу, я смотрел, у тебя спектакля нет. Идешь?
-Иду. Спасибо.
-И тебе спасибо. Я не лукавлю, но я сейчас абсолютно один.
-Да, ты говорил, что разводишься.
-Мой итог к тридцати годам – ни детей, ни жен.
-Зато популярность, премии и с десяток отличных картин.
-Это работа. А хочется чего-нибудь для души, для личной жизни.
Маша все прекрасно понимала. Если Никита на французов зовет ее, то и в свою личную жизнь - тоже ее. Это не сцена, здесь двусмысленности быть не может, здесь надо сразу все расставить по своим местам.
-Никита, не будем обманывать друг друга. Если бы я была свободна, то сейчас у нас был бы шанс быть вместе. Но я замужем и у меня ребенок.
-Спасибо за откровенность. Для меня ничего не меняется, я иду с тобой.
-Значит, мы друзья?
-Не спеши расставлять точки над «і». Жизнь все решит сама. Поверь мне.
-Хорошо, я верю. Поехали, - попросила она и пошутила, - я сегодня еще собираюсь попасть домой.
* * *
-Ты во сколько вчера приехала? – холодно поинтересовался Максим.
-Доброе утро, - улыбаясь, решила оттянуть момент неприятного разговора Маша.
-Мне недоброе.
-Не драматизируй…
-В котором часу ты вчера вернулась домой? – непреклонно продолжал настаивать на своем муж.
-Я приехала не поздно, как только закончился спектакль.
-У тебя не было вчера спектакля.
-У нас была дневная репетиция, а потом мы все вместе поехали на французов. – Маша не врала, она чуть-чуть преувеличивала; вины за ней не было никакой, поэтому и преувеличение выстраивалось у нее легко и логично. – У Герри Кордэзо был пригласительный на пять персон, и мы пошли с ним. Разве мама тебе не сказала?
-А Ксюша в последнюю очередь, да? Твоя мать, как стойкий оловянный солдатик, - ты в гуляния ударилась, а она вместо тебя! С такой матерью, как ты, теща у нас просто не заменима.
-Чего ты психуешь? Я тебе звонила, на работе тебя нет.
-Я за столом не сижу, я весь день в городе.
-Мобильный «вне зоны доступности». Как я еще могла тебя предупредить? Я позвонила маме, она осталась с Ксюшей.
-Моя семья – это ты и дочка. Я прихожу с работы и хочу видеть дома жену. А не в час ночи тебя привозит кто-то на BMW.
-Этот «кто-то» наш новый актер, и он ни от кого не прячется. Если бы было не так поздно, он бы зашел и познакомился с тобой. Французы пригласили Герри на фуршет, по случаю открытия гастролей, а Герри взял нас. Это прекрасная возможность показаться в свете, познакомиться с нужными людьми.
Маша не собиралась втягиваться в перепалку, но подозрения Максима ее очень обидели, она завелась.
-Я раз в жизни пришла так поздно. Да, я согласна: совсем поздно. А ты приходишь домой чуть-чуть раньше, но исключительно для того, что бы упасть в кровать и уснуть. А ты не забыл, что ты Ксенин отец; и, если дома нет меня, то вечером с ней можешь побыть и ты.
-Если бы я сидел дома, нам бы пришлось сильно поумерить свои аппетиты.
-Я тебя ценю и знаю, что ты стараешься для семьи. Но я тоже дома не сижу…
-Да уж, не сидишь! Это точно!
-Ты еще скажи, что ревнуешь меня. Только к кому, к воздуху?
-Чего мне тебя ревновать. Просто должен быть порядок в семье.
-Порядок? – Максим, сам не желая того, задел болезненную тему. Теперь Маше было не до щепетильности. – А что, по-твоему, порядок? Два месяца муж бревном лежит в постели – это порядок?
-А чего ты молчала? – примирительно начал Максим.
-Я тебе не раз намекала и так, и этак...
-Ну, так будь проще, скажи прямо.
-Я не буду унижаться до просьбы. Если тебе это не надо, то у меня тоже возникает много вопросов.
-Не выдумывай. Я замотался, устал. Да и у тебя сплошные репетиции, - Максим обнимал Машу. – Все, как всегда: я твой муж, и мне нужна только ты.
-Я растерялась… я эти два месяца места себе не находила.
-Тебе во сколько быть на репетиции?
-К двенадцати, можно и позже.
-И я не тороплюсь.
Максим, не выпуская Машу из своих рук, повел в спальню. Положил на кровать и прошептал на ухо:
-Все, как всегда.
_ _ _ _ _ _ _
Герри Кордезо, как обычно, начал репетицию с длинного монолога, который все внимательно слушали или делали вид, что слушают.
-Сегодня работает балет и все актеры. Никто на сцене не путается, все должны помнить свои мизансцены.
Впервые и неожиданно появляется Гарсия Кривой, муж Кармен. Для Хосе - это удар. Теперь, что бы он не делал, что бы не говорил, все его мысли только об одном – убить Гарсия или умереть самому. Хосе его ненавидит, но никогда не нанесет удар из-за угла. Только честный поединок.
Теперь Кармен. Муж ей безразличен. Она в восторге от себя, это она вытащила Гарсия из тюрьмы. Она рискнула, и ей удалась грандиозная авантюра, в которой она победила. Кармен и Гарсия появляются триумфально.
Актеры и балет, они же хор, ритмично, с напором, динамикой скандируют текст. Хосе ходит в толпе и внимательно слушает. Хор повторяет весь текст два раза. В момент второго повтора выходят Кармен и Гарсия.
Начинаем!
Хор. У нас будет одним товарищем больше. Кармен выкинула одну из своих лучших штук. Она высвободила своего мужа из Тарифской тюрьмы.
Хосе (он не верит толпе). Как? Своего мужа? Так, значит, она замужем?
Никита. Вчера, после французов, не хватило одного смелого решительного шага. Я болван! Мне надо было настоять. Ни она, тем более ни я, не пожалели бы. Это желание застряло в моих мозгах, как заноза. Желание исправить прошлое. Сейчас все будет по-другому.
Хор. Да, она замужем, за Гарсией Кривым, таким же хитрым, как она сама. Бедняга был на каторге, Кармен так опутала тюремного врача, что добилась освобождения для своего мужа.
Хосе (он поверил). Как? Своего мужа? Так, значит, она замужем.
Никита. До репетиции Маша даже не взглянула в мою сторону. Глаза отвела. Почему?
Что я знаю о Машиной жизни? Что я могу знать о ее муже?
Что он знает обо мне?
Хор. У нас будет одним товарищем больше. Кармен выкинула одну из своих лучших штук. Она высвободила своего мужа из Тарифской тюрьмы.
Гарсия со всеми здоровается, обнимается.
В этот момент Хосе подходит к Кармен.
Кармен с полным равнодушием смотрит на
Хосе, оглядывается на Гарсию и, улучив
момент, когда он не видит, кладет руку Хосе
себе на живот и ведет ниже.
Хосе. Ты дьявол!
Никита. Глаза не блестят! Никакого отзыва тела на мою руку. Что с ней? Сегодня ей даже не приходиться играть равнодушие ко мне.
Маша, что случилось? Чего ты боишься?
Режиссер не выдержал, и вмешался в действие; ритм сцены, динамика действия была безвозвратно потеряна, но темперамент Кордэзо не позволял ему молчать.
-Маша, чего ты боишься? Почему Кармен такая вялая? Ты крепче прижимаешь руку Хосе к себе, Гарсия не видит. Твой взгляд холоден только мгновение, а движение ваших рук говорит об обратном; ты обещаешь Хосе любовь, ты провоцируешь его, дразнишь – ты меняешься.
Маша, включайся в работу. Одна реплика – это не значит, что на сцене не надо ничего делать.
Повторим. Реплика Хосе, потом Кармен. Кармен говорит «да» с дьявольской улыбкой. Мериме точен в своих характеристиках. Я хочу это видеть.
Хосе. Ты дьявол!
Кармен (улыбается). Да.
Маша. Я хочу уйти, я сегодня не готова к репетиции.
Вчера, после французов, я была готова на многое… Я ждала его семь, нет, почти восемь лет. Ничего не случилось, он слишком серьезно ко мне относиться. Я благодарна судьбе, а не ему, что ничего не случилось.
Кармен уходит.
Кордэзо продолжал комментировать действия актеров, он чувствовал, что с самого начала сегодня репетиция не получилась. Профессионал Герри не собирался подаваться на волю актерского вдохновения или домашних проблем, лезущих на сцену.
-Кармен уходит. Хосе взбешен, он в ярости поступком Кармен, но еще больше он ненавидит Гарсия. Двух мнений нет – он убьет его. Нужен повод. – Герри спросил помрежа. – Карты Хосе дали?
-Да.
-Хосе пошел, - скомандовал режиссер, давая пространство для работы актерам.
Хосе достает из кармана карты
и бросает под ноги Гарсия.
Никита. Маша не будет ждать конца репетиции, она сейчас уйдет.
Что вчера случилось со мной? Может, она поняла, что я хочу ее и боюсь разочароваться. Себе-то я могу сказать правду. А женщины не прощают недосказанности, тем более – нерешительности. Кажется, я дурак!
-Молодец, Хосе! Так, правильно! Ты сам себя подогреваешь, - продолжал невпопад вмешиваться в действие режиссер. – Ты должен дойти до готовности убить соперника.
Балет работает в полную силу. Хосе и Гарсия берут карты и, как два необузданных жеребца, выбрасывают по паре карт в лицо друг другу, они оба понимают, чем закончится игра. Гарсия, оценивая любовника Кармен, не скрывает презрения к ее выбору. Хосе ненавидит Кривого, его цель - найти повод убить его. Реплика!
Хосе. Мы играем вторую партию. Ты плутуешь!
Хосе бросает карты в лицо Гарсия.
Ты плут!
Никита. Как она живет с мужем-адвокатом? Холодный ум, здравый рассудок - спокойная, обдуманная любовь. Может, она живет себе назло? Живая, эмоциональная, тонкой конструкции Маша – она должна задыхаться с ним. Чем она заполняет вакуум рядом с ним?
Гарсия расхохотался прямо в лицо
Хосе. Хватает мушкет. Хосе выбивает
Мушкет у него из рук.
Хосе (наступает ногой на мушкет). Говорят, ты владеешь ножом, как лучший малагский хват; хочешь поработать со мной?
Никита. Мне не хватает Маши. Я думаю о ней слишком часто. Я зол на себя, за свою нерешительность. Я не знаю, что мне делать. Мне нужна ее поддержка, ее одобрение, ее взгляд.
-Что вы делаете? Где балетмейстер? – Герри начал нервничать. Настолько провальных репетиций у него еще не было. – Бой не на жизнь, а на смерть! Весь бой лицом к лицу. Вам бой ставили?
-Нет.
-Все равно доведем сцену до конца. И так, Хосе убивает Гарсия, пластику и поединок вам поставит балетмейстер, уже должен был поставить. Сейчас твоя последняя фраза – это рефрен всего спектакля. Давайте, хор, потом ты.
Хор. Что ты сделал?
Хосе. Послушайте! Вместе мы жить не могли. Я люблю Кармен и хочу быть один. Один! Теперь мне весь свет нипочем.
Никита. Я все скажу Маше прямо. Я хочу, хочу, хочу… Я на этом проекте только ради нее. Мне вполне хватает съемочной площадки. Мне плохо! Я мучаюсь! Мне нужна она. Адвокаты циничны и хитры, чем он ее удерживает?
Хор. Чертовы любовные истории! Если бы ты попросил у него Кармен, он бы тебе продал ее за пиастр.
Хосе. Я хочу быть один!
_ _ _ _ _
Маша не поехала домой. Ксюшу со школы забрала к себе мама. Максим на работе. Ей сейчас невозможно было оставаться одной. Еще час и у Максима заканчивается рабочая неделя, Мария решила заехать к нему в офис. Час она посидит в подвальчике напротив их конторы и подождет его, потом они могут где-нибудь поужинать и вместе провести время.
Утром к ней снова вернулась уверенность, что у нее есть муж и нормальная семья.
Маша вышла из метро и уже подходила к офису Максима. Вот было бы хорошо. Что бы он уже был свободен! Правильно было бы сначала ему позвонить, но Марии оставалось только перейти на противоположную сторону проспекта – и она у него.
Стеклянная дверь поехала в сторону, и Максим, без куртки, вышел из двери в сопровождении женщины, стройной, грациозной, но уже далеко за тридцать. Он провожал ее к машине, сам открыл дверцу и, прощаясь, поцеловал руку. Женщина властно, обнимая за шею, привлекла Машиного мужа к себе и откровенно поцеловала в губы. После, без слов, села в машину и уехала. Ничего себе! Максим продолжал улыбаться ей в след.
Маше стало противно и стыдно, будто она подсмотрела в замочную скважину, и сейчас ее поймают на горячем. Она сразу, не раздумывая, скрылась в подвальчике, в кафе.
В полупустом зале официант живо среагировал на новую посетительницу.
-Что будете заказывать?
-Пятьдесят грамм коньяку и кофе, - не раздумывая, решила Маша.
Официант пошел. Она остановила его.
-Молодой человек, вернитесь.
-Да?
-У вас в кафе случайно нет медицинской сумки первой помощи?
-А конкретнее, что вам нужно?
-Валерьянка есть?
-Есть.
-Принесите.
-Так вам коньяку или валерьянки?
-Давайте так: шоколадку, кофе и валерьянку. Коньяк подождет.
Официант кивнул и удалился.
Валерьянка, как соломинка, за которую хватается утопающий, вряд ли она чем-то может помочь. А вот, если хорошо подумать, успокоиться, то можно во всем разобраться. Женщина была старше не только Маши, но и самого Максима. Мария не раз встречала таких наглых самоуверенных стерв, только мужчинам такие нравятся, - вероятно, Максим не исключение, он не особенно противился. Он не имел права противиться, она его клиентка, она платит. С такими адвокаты всегда приветливы и любезны.
Ничего страшного не произошло, но на душе осталось противное, грязное ощущение испачканости.
Надо ехать к маме забирать Ксюшу, на сегодня день был завершен. Завтра выходной, она поведет дочку в зоопарк, а, может, всей семьей сходят в ботанический, там уже красиво.
Маша ехала в метро и думала, что бы с ней сегодня могло произойти, если бы она осталась до конца репетиции?
* * *
Жизнь Маши лихорадило надвигающейся премьерой.
Максим весь последний месяц проявлял особое внимание и заботу к ней, словно чего-то боялся, даже посетил одну из репетиций. Очень поздно Маша больше не возвращалась. Ее жизнь затихла, как перед прыжком на старте.
Мария не могла понять, то ли Максим увидел в ней перемены, то ли сам виноват перед ней (та, однажды виденная женщина на пороге его фирмы, нет-нет, да и всплывала в памяти) и пытается своим образцовым поведением загладить свою вину.
После театра французского авангарда Маша успокоилась, она сказала себе: «НЕТ» - и ее отношение к Никите сразу изменилось, она стала вести себя с ним ровно, нежно, отзывчиво и равнодушно. Маша легко отзывалась на любые его предложения и находки по ходу спектакля на репетициях. Они без слов понимали друг друга, только на сцене, за кулисами они дружно прощались и расходились каждый в свой дом. Маша избегала каких-либо выяснений отношений с Никитой, все, что хотел, он сказал тогда, после французов.
Он ничего не сказал. Сразу предложил поехать к нему. Сам смутился своего предложения, повез ее в ближайшее кафе, где они и просидели до закрытия. Никита несвязно объяснял, что жена сейчас, наверно, в квартире, делит имущество. Долго жаловался на свою жизнь и пил. Маша делала вид, что всему верит, но, как женщина эмоциональная, не могла скрыть разочарования. Она старалась, но обида, давняя обида победила – превозмогла видимость безразличия. Он тут же прочел это у нее в глазах. Они еще улыбались, пили коньяк и ели пирожные, а она уже отчаянно хотела уйти, не видеть его. Не видеть его страха и неуверенности, не видеть его неготовности к новым чувствам. Всю гамму Машиных чувств Никита читал у нее на лице.
Он не долго удивлялся своему бездействию. Он мог, просто, отвезти ее к любому приятелю и уединиться с ней на пару часов; в крайнем случае, оставалась машина.
Не мог!
Он не хотел с ней так! А чего хотел, пока и сам не знал.
Никита отвез Марию домой, остановился у самого подъезда, высадил и уехал.
Маша не спала всю ночь. Сколько она сказала ему в ту ночь вникуда… Она выплеснула грусть всей жизни в ту ночь. Она грустила для него, только Никите она могла рассказать, как прожила эти годы, только он мог ее понять. Рассказать о жизни, в которой ее больше посещали разочарования, чем радости. С той первой кинопробы и началась ее взрослая сложная жизнь. Он был причастен к ее жизни. Она хотела, что бы он был причастен к ее жизни.
- - - - - -
Театр лихорадило премьерой. Спектакль должен был начаться через двадцать минут. Никто никого не замечал, каждый старался скрыть свое волнение самостоятельно. А на карту было поставлено многое, для нее – все. Вокруг нее шушукались актеры, указывали на влиятельных людей в директорской ложе, и снова шушукались.
Мария была собрана и в меру накручена, с открытием занавеса, нервы сами взлетят под потолок. А там, главное поймать нужное состояние и не упустить до конца.
Как не странно, в институте ее недоброжелатели считали, что у Марии стальные нервы; намекая, пока сталь разогреется, уже и спектакль закончится. Из ее выпуска в столичных театрах зацепилось только три человека, среди них и она.
Этот спектакль мог стать началом ее взлета. Маша в профессии умела все, ее научили всему, только не нашлось, куда применить эти умения. И, вдруг, эта роль! Она не сразу почувствовала, что сможет сыграть Кармен, что поймет этот образ, найдет в себе отклик, понимание этой роли. Как будто получилось!
Зрители сначала пойдут на Никиту – звездного актера, героя-любовника. А со временем, может быть (помоги, Господи!) и на нее Марию Киевскую.
-Как настроение?
Сзади Машу за плечи обнимал Никита.
-Я на премьерах всегда собрана, - улыбнулась она в ответ.
-А почему ты бледная?
-Потому что бедная! – отшутилась Маша.
-Молодец, ты еще и шутишь!
-Вообще-то, мне сейчас лучше побыть одной. Мне так легче настраиваться. Я старомодна, мне надо настраиваться, что бы играть.
-Все, до начала спектакля ни слова, - пообещал Никита и тут же спросил. – Твой муж в зале?
-Да, в первой правой ложе-Бенуа.
-Я могу на него посмотреть?
-Да. Посмотри, оцени…, потом приревнуй и заведись. Почти, как по роли, полностью войдешь в образ!
Маша весело расхохоталась, увидев нервное напряжение на лице Никиты, он был готов оправдываться, что-то объяснять.
Я пошутила, - с излишней, напускной веселостью сказала она. Маша не хотела сейчас никаких объяснений, она ушла в свою гримерку и до начала спектакля уже не выходила.
Никита еще минуту назад не собирался искать в зале Машиного мужа. Он не хотел вообще знать о его существовании. Он злился на себя, на свою нерешительность, на свое прошлое.
Спектакль шел без перерыва, на одном дыхании. Каждая сцена не раз отрепетирована, сведена в единую канву напряженного, динамичного действия, в единый эмоциональный порыв каждого актера на благо всего спектакля.
-Мы приближаемся к финалу, - напутствовал режиссер труппу без малейшей на то надобности. – Все молодцы! Продолжаем до последнего музыкального аккорда сохранять накал, динамику спектакля. Не теряем общее эмоциональное настроение последней сцены.
Сейчас пойдет текст в записи, мимика должна совпадать полностью с текстовкой, - он обращался к Марии и Никите. - Вы работаете на втором ярусе, будьте осторожны, не запутайтесь в канатах и драпировках. Маша, когда зацепишь черное полотнище, движешься только по часовой стрелке, почувствуешь, что канат начал тебя приподнимать, сразу останавливайся.
Теперь внизу. Хор. Как только Хосе убивает Кармен, вы ловите Машу внизу и быстро отстегиваете канат. Визуально, должна сохраняться полное впечатление смертельного падения.
Герри Кордэзо повторял эти слова и два, и три раза, обращаясь ко всем, кто из актеров в этот момент был рядом; но его слова касались в основном главных героев, они были основой этого спектакля и кульминацией всего действа, стремительно подходящего к концу.
Маша и Никита кивнули одновременно, он взял ее за руку и они пошли в свой последний выход.
Хосе. Послушай, я забуду все. Я ничего тебе не скажу; но обещай мне одно: уехать со мной.
Никита. Прости меня! За все прости!
Маша прекрасно отличила живой голос последней фразы, от записи. Она поняла, что эти слова адресовались ей. Музыка заглушила их для зала.
Мария боялась лжи, а правда была ей неприятна даже сейчас, почти через восемь лет. Она еще тогда приказала себе все забыть – ничего не было - и двигаться по жизни дальше. Слишком много личного она тогда вложила в подготовку, да и саму кинопробу. Экран, как и сцена, лишнего не любит, ему больше импонирует недосказанность…
Кармен. Нет. Я не хочу. Мне и здесь хорошо.
Маша. За что простить?
Хосе. Мне надоело убивать твоих любовников; я убью тебя.
Никита. Тогда… я долго мучился, что не позвонил тебе после проб. Я знал, что на роль тебя не утвердили.
Кармен (спокойна). Я всегда думала, что ты меня убьешь.
Сначала я, потом ты. Я знаю, что так должно случиться.
Маша. Та ситуация меня закалила. В нашей профессии подобное надо пережить.
Хосе. Карменсита! Подумай. Я теряю терпение и мужество; решайся, или я решу по-своему.
Хосе хватается за нож и сам
пугается своего жеста.
Никита. Нет! Прости! Я был молодой и глупый. Я не умел чувствовать и жалеть. Таких вещей я не говорил никому, поверь мне.
Кармен молчит, она отводит
Взгляд в сторону.
Маша. Я не живу прошлым, я стараюсь двигаться вперед. Я умею забывать.
Хосе. Так, значит, моя Кармен? Ты хочешь быть со мной, да?
Никита. Сейчас, рядом с тобой, я понял, что потерял. За все эти годы я заплатил сполна за прошлое преда… мне тридцать – и полное одиночество.
Кармен. Я буду с тобой до смерти, да, но я больше тебя не люблю.
Маша. Я давно простила тебя за все…
Кармен. Ты хочешь меня убить, я это знаю. Такова судьба, но я не уступлю.
Маша. В тот день, после пробы, когда меня не утвердили; я видела тебя, а ты меня. Ты знал, что я ухожу навсегда.
Хосе. Я тебя прошу, образумься! Послушай! Все прошлое позабыто!
Хосе стоит перед Кармен на коленях.
Хосе обнимает ее за ноги.
Кармен! Моя Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой!
Никита. Мне нет оправдания, я восемь лет избегал встречи с тобой. Я был рядом, но не смел даже подойти к тебе, даже кивнуть в знак приветствия. Я не мог перешагнуть то предате… то, что я сделал.
Кармен. Хосе! Ты требуешь от меня невозможного. Я тебя больше не люблю; а ты меня еще любишь и поэтому хочешь убить меня. Я бы могла опять солгать тебе; но мне лень это делать.
Маша. Ты перешагнул - сегодня мы уже вместе на сцене. Все меняется.
Хосе. Так ты любишь другого?
Хосе продолжает стоять на
коленях перед Кармен.
Никита. Эта постановка… спектакль – это все, что я мог для тебя сделать. Я хотел исправить прошл…
Кармен. Да я его любила, как и тебя, одну минуту; быть может, меньше, чем тебя. Теперь я никого больше не люблю.
Маша. Это ты предложил меня на эту роль?
Кармен. Еще любить тебя - я не могу. Жить с тобой – я не хочу.
Маша. Герри Кордэзо приехал …ради тебе? Ты у него уже играл? Ты его знаешь?
Хосе (в ярости). В последний раз!
Хосе выхватывает нож.
Останешься ты со мной?
Никита. Ты нужна мне! Верь мне!
Кармен. Нет! Нет! Нет!
Кармен топает ногой.
Хосе бьет ее два раза ножом.
После второго удара Кармен падает
вниз, не крикнув.
Хосе остается лежать распластавшись
на месте убийства Кармен.
Музыка смолкает. Зал взрывается овациями.
- - - - - -
Все участники спектакля, счастливые и опустошенные, стояли на сцене – они свое слово сказали. Аплодисменты не смолкали. По-традиции, администратор театра вынесла на сцену дежурную корзину качественных искусственных цветов. Сегодня эта традиция выглядела нелепо, Машу и Никиту завалили цветами; букетов в избытке хватило на всех артистов хора-балета.
Никита не сомневался, что муж Маши прибережет свой букет-гигант орхидей на коду. Теперь он мог рассмотреть его вблизи. Максим пробирался к сцене, множество цветов перекрывало его лицо. Маша счастливо улыбалась ему, он протянул ей букет, схватил жену в охапку и поцеловал. Зал разразился дополнительными овациями.
-Ты останешься? – успела спросить Маша.
-Нет. Это твой праздник. Мы его отметим завтра дома.
Маша кивнула.
Занавес закрылся.
Герри Кордэзо взволнованный и радостный стоял в кругу актеров. Он собирался их удивить и одновременно обрадовать новостью.
-Господа, нам всем сегодня есть, чем гордиться и чему радоваться! – начал он несколько официально, но быстро перешел на дружеский тон. – Дорогие мои, я всех поздравляю! Мне легко и приятно было с вами работать! Но мы еще не расстаемся. Сейчас весь творческий коллектив театра переходит на Малую сцену. Там уже расположились дирекция театра и наши гости. Испанское посольство устраивает для актеров праздничный фуршет и поздравление. – Герри улыбнулся и продолжил. – Никому не напиваться! На фуршете будет атташе по культуре и жена полномочного посла Испании. А так же телевиденье. Это не мои слова, я озвучил просьбу художественного руководителя театра.
Актеры последними вошли в помещение Малой сцены. Пока они высвобождались разоблачались из костюмов прошлого и приводили себя в порядок, администрация театра интенсивно вела переговоры с нужными людьми. Официанты, соорудившие башни из снеди, были готовы к работе.
Аплодисментами поприветствовали вошедших актеров. Мария, в который раз, получила великолепный букет цветов, теперь уже от атташе по культуре. После этого, внимание с актеров переключилось на главного режиссера театра, теперь они, облегченно вздохнув, на время ушли в тень.
Главреж о чем-то переспросил солидного мужчину, стоящего рядом, тот кивнул, и он начал:
-Друзья мои, мне поручено, от имени Испанского посольства поприветствовать вас и объявить радостную новость. Весть, которая разнеслась по театру, теперь уже не домысел, а приятная реальность, которая нас ждет!
В этом году, как вы знаете, международный европейский конкурс театральных коллективов состоится в Бадалоне, на побережье Средиземного моря, близ Барселоны. Главный распорядитель конкурса. - Режиссер пригласил жестом мужчину, с которым только что беседовал, подойти к нему. Поджарый, невысокого роста испанец направился к говорящему. – Господин Просперо Верденни, посмотрев наш спектакль, вручил мне приглашение на конкурс. Посольство Испании хочет видеть нас не просто участниками конкурса, а еще и гостями своей страны на этом конкурсе. Они дарят нам две недели отдыха на Побережье после конкурса.
Зал дружно ликовал: одни хлопали, другие – громко кричали «Ура!».
-Машенька, Ура! – пропел Марии на ухо Никита. Подхватил сзади за талию и покружил.
Маша повернулась к нему лицом и, улыбаясь, счастливая повисла у него на шее.
-Ура! – тихо кричала она ему на ухо.
-Ура! – обнимая ее, кричал Никита. – Лето, море, и мы вдвоем!
-Ура! – кричали они в два голоса.
КОНЕЦ
Ноябрь 2007г.
ПИСЬМА НИОТКУДА
Виктор
Теперь мне ясно, почему он прикончил того мужика…
Я вспомнил приятеля, который уже третий год сидел в тюрьме за убийство. Только сейчас ко мне пришло понимание им содеянного. Он не мог поступить иначе.
Мы вместе учились и потом вместе начинали писательскую деятельность. Меня со временем кое-как начали печатать, потом все больше, потом я стал известным. Мой приятель считал себя гением, но его не печатали, потом он счел себя непризнанным гением, и обиделся на весь мир, замкнулся. Тогда к несчастью ему и подвернулся новый сосед, который с удовольствием читал его опусы. Не просто читал. Человек пытливый, всесторонне развитый, на каждую тему писаний моего приятеля он приносил свое оригинальное произведение и давал на прочтение, так сосед развлекался. Он не собирался бежать в издательство и кричать: «Я гений! Печатайте меня!». Его бы печатали охотно и большими тиражами; все, что он писал, было талантливо, это осознавал и мой приятель. Читая его повести, он понимал, что сам далеко не гений. Сосед отдавал ему каждый раз свой труд, повторяя: «Примерно вот так». Эта фраза и сделала свое дело. Эго убило это слово «примерно», значит, если стараться, можно написать еще лучше!? Услышав эту фразу в очередной раз, мой приятель даже читать не стал, сразу убил соседа.
Я был рад хотя бы в одном, что сейчас на моем пути не стоит такой сосед. Не возможно жить и знать, что те мысли, которые ты вынашиваешь долгими месяцами, бессонными ночами и превращаешь в литературное произведение, кому-то даются между прочим; они ему даже не нужны, у него и желания нет заработать на этом себе известность, деньги, славу.
Сейчас я очень жалел своего приятеля. Конечно, я осуждал его поступок, но не понимал и до сих пор не пойму злой умысел судьбы. Зачем она послала ему такое посмеяние, такое унижение собственного таланта? Это так несправедливо!
Сейчас где-то так же несправедливо моя судьба поступила со мной. Мой последний роман провалился. При хорошо отработанной рекламе, купили не более пятисот экземпляров моей книги, это из пяти тысячного тиража уже разосланного по всем магазинам страны.
«Сарафанное радио», как выражается народ, разлетелось лучше и быстрее любой рекламы, и ударило меня одним словом: «Исписался».
Мой редактор помог мне быстро переехать в тихий окраинный район города, что бы я мог избежать лукавых соболезнований коллег по цеху и финансовых проблем. Денег у меня не было, гонорар ушел на погашение алиментов, что бы судебные исполнители прекратили врываться в мою квартиру в любое время суток; а небольшие сбережения я потратил на рекламу собственной книги, был уверен в успехе. Знал бы, где упасть, соломки подстелил бы; теперь мне только и оставалось – философствовать.
Мое новое жилище полностью соответствовало моему финансовому состоянию. Мало того, что номер дома был тринадцатый, о чем красочно повествовала надпись в два этажа грязно-коричневой краской, но и номер моей квартиры был тоже тринадцать. На этом радости моего нового местопребывания не исчерпались, через дорогу напротив стоя одинокий трехэтажный дом, напоминающий закрытое медицинское учреждение.
Мое возмущение является отголоском недавней респектабельности, даже скорее, какого-то наносного снобизма, которым я, в общем, не страдал. Меня ничего не смущало в новом доме, лишь бы никто не тревожил.
Моя жизнь строилась нелепо, спонтанно, до последнего времени я не пытался в ней разобраться. Я предпочел работу семье, в которой рос мой ребенок. Я убедил преданную и верную любовницу сделать аборт, тем самым, дав понять ей, что женой моей она никогда не будет. Я остался совершенно один, без поддержки, без надежной жилетки, в которую всегда мог поплакать. Пришлось крепиться, я старался не растерять последний оптимизм. Я еще напишу, я еще всем докажу, что не дешевый эстетствующий интеллигент, а настоящий писатель, мыслящий и глубокий.
Этот дом должен меня вдохновить. Старые заброшенные районы и дома, которые почти не затронула цивилизация, всегда таили в себе что-то загадочное, могли приоткрыть свои секреты, каковых всегда было немало.
Гениальные мысли витают в воздухе, кто сумеет их принять, поймать своим разумом или интуицией, тот и станет гением. Возможно, мне удастся в этом заброшенном клочке мира поймать, нащупать что-то интересное, неординарное.
Искусственный оптимизм я прививал себе долго, он помогал бороться с собственными недостатками. Я всегда быстро раздражался, мог нахамить, даже послать. Но с возрастом и периодом своей популярности научился уговаривать себя не обращать внимания на многие вещи, а самых неприятных людей превращать в своих друзей. Тогда я понял, что неприятных людей не существует, существуют обиженные. Но жалеть людей я так и не научился.
Вероятно, квартира номер тринадцать долго пустовала, всем соседям было интересно, кто же рискнул там поселиться. Они часто прохаживались возле моей двери, выходили из своих квартир именно в тот момент, когда выходил и я. Со мной все здоровались, особенно приветливы были соседи близкие, рядом живущие, из квартир двенадцатой и четырнадцатой, напротив – из семнадцатой, восемнадцатой и девятнадцатой. Мне повезло, детей нигде рядом я не заметил; я их не любил, кроме своей дочки, конечно; они всегда излишне любопытны и без проблем, с наивным выражением лица, проникают в чужие шкафы, лазят в чужие ящики и кладовки.
Ночью тоже было тихо и спокойно. Никакой громкой музыки, подросткового хихиканья и визга. Но мне не спалось, я сова и засыпаю часам к четырем утра. Сплю недолго и просыпаюсь с первыми звуками утренней жизни за стеной у соседей, собирающихся на работу. Просыпаюсь тяжело, долго вспоминаю, где я; приходит осознание, что я в новой квартире, пока чужой мне. Я и не торопился делать ее своей, я тут временно. Чаще всего после пробуждения, я выходил на балкон и смотрел на улицу, по которой каждый день, кроме субботы и воскресенья, соседка из двенадцатой квартиры отправлялась на работу в странное трехэтажное здание через дорогу. На женщине, под плащом, был надет белый халат. И так я окончательно убедился, что напротив находиться именно лечебное заведение, а моя соседка, скорее всего, медицинская сестра.
Тишина и белый цвет, в который было окрашено здание напротив, успокаивали нервы, и я снова ложился и спал часов до двенадцати. Я люблю только поздние вечера и ночи, день считаю ошибкой природы.
Сосед из четырнадцатой квартиры постоянно покупал массу снеди, заносил ее в квартиру, закрывал за собой дверь, и вскоре за стенкой разносилась ругаться. Дома он надевал очки, которые стеснялся носить на людях, и читал на этикетках состав продуктов. Здесь начиналось самое интересное: он сначала выкрикивал отдельные короткие фразы, на подобие: «Это яд!», «Они смерти моей хотят!», «Это же отрава!». Следующим этапом, не стесняясь, он громко кричал на каждый пакет отдельно и на все продукты вместе. Он кричал о консервантах, модифицированных и трансгенных веществах, которые отравляют эти продукты. Потом шел треск рвущихся пакетов, топтание продуктов ногами… И все, как всегда, приходила уборщица с первого этажа и все тщательно убирала, он хорошо ей платил. Ужинать он шел к Офелии, в восемнадцатую квартиру.
Больше всего я боялся встретить этого типа Бориса в супермаркете, где он наверняка начнет во всеуслышание жаловаться мне на качество продуктов.
В остальном я его жалел, я тоже старался употреблять здоровую пишу.
Все люди в этом доме были какие-то странные, не исключение и соседка из двенадцатой квартиры.
Как можно серьезно относиться, а тем более доверять человеку, который все время улыбается? Это или религиозный фанатик, или блаженный, т. е. полоумный. Я всегда остерегался подобных людей, мягко стелют – жестко спать. Вспоминается и Иудушка в «Господах Головлевых», тоже постоянно улыбчивый. Наверно к такому человеку надо долго привыкать, что бы научиться ему доверять и воспринимать серьезно. Мне предстояло это проверить самому.
Моя соседка по имени Мария была именно такой, но это не все недостатки или достоинства этой женщины. Я не прожил в доме и трех недель, а она меня уже достала! Вечером, после работы, Мария два раза в неделю играла на скрипке. В этот период, как назло, в моей голове появлялись умные мысли, я записывал их, стараясь ничего не упустить. Но с последней нотой, извлеченной смычком, мысли уходили. Не мог же я мчаться в соседнюю квартиру и просить продолжения прелюдия или сонаты. Я бешено злился! Смешно злиться на себя, от этого не успокоишься, я злился на соседку.
Знакомое лицо Марии я мог уже выделить среди мелькающих лиц соседей. Это была полная добродушная открытая женщина лет пятидесяти. Если бы не связь между музыкой и вдохновением, может, мы и подружились бы, но пока я Марию не любил, и музыку ее тоже, и вечную добродушную улыбку тоже не любил.
Я вспомнил о своем оптимизме и решил сделать разумный шаг. Я пошел к соседке и попросил посоветовать какое-нибудь снотворное, мол, не могу уснуть по вечерам. Она пообещала достать на работе. Чего там доставать? В любой аптеке дешевых и дорогих лекарств предостаточно. Мария даже не поняла, что меня нервирует ее скрипка!
На следующий день улыбчивая женщина принесла мне какое-то лекарство в белой баночке без названия.
-Это очень хорошее успокоительное, - сказала Мария, протягивая мне баночку. – К нему нет привыкания, оно действует мягко и без побочных эффектов.
Я насторожился. Она не заметила и продолжала дальше, она была в своей теме.
-Знаете, наши жильцы в клинике всегда спокойные, даже тихие - меланхолики. Только это для писателей романтическое состояние души, а на самом деле это отсутствие смысла жизни, тоска, потеря будущего. Ну, уж если их прорвет, то сами остановиться они не могут, тогда приходиться их успокаивать. Но им дают другие таблетки, очень сильные, у тех побочный эффект может держаться дня три. Мало того, что слюни текут, глаза закатываются, так еще и под себя сразу ходят. А эти легкие таблетки, - она указала на бутылочку, - всегда остаются.
Я пребывал в панике от сведений, свалившихся мне на голову. У Марии совершенно отсутствовало чувство такта, она выдавала сразу всю информацию, что имела. Я судорожно соображал, остановить ее поток речи или дослушать до конца. Дослушать хотелось, не часто о таких вещах, как дурдом, говорят вслух. Пока я на что-то решался, Мария продолжала:
-…Они такие несчастные! Хотя понятно, в наше заведение счастливых не привозят. Все они пережили такое, что большинству людей и за всю жизнь не довелось. Нервы чаще всего сдают у молодых, их у нас большинство. Старики жизнью закаленные, ко всему приученные, они у нас редкость. А нынешняя молодежь не подготовлена к жизни, оранжерейная какие-то, и в результате – глубокий нервный шок. Многие из него выходят годами, а некоторые и надолго увязают. Но надежда у всех есть, маленькая.
Я понял, что Мария без удержу будет говорить ни один час. А может, она проверяла, каков предел моего терпения или любопытства? Я поступил настойчиво и уверенно, поблагодарил за таблетки, взял Марию под руку и провел к ее квартире.
Дневник Марии
В нашем доме поселился еще один сумасшедший. Он не из нашей лечебницы, но по всем признакам – наш клиент. Сосед напротив сказал мне, что знает кое-что о нем. Это разочаровавшийся в жизни какой-то малоизвестный писатель. Сосед читал его последний роман и очень критиковал. Говорил, что нет логики, герои сумбурны, делают по сюжету, что хотят; да и сюжета, как такового, нет – нагромождение бессвязных, импульсивных действий.
Я решила, что такие действия очень напоминают нашу лечебницу. Неужели стало модным писать о том, чего люди совершенно не знают? Хотя, это сегодня не знают, а завтра… - все писатели наши будущие или настоящие пациенты.
Я с ним сразу сдружилась. Это было необходимо сделать, ведь я по вечерам играю на скрипке. Если мы дружим – моя музыка ему нравиться, если нет – раздражает. А враг за стеной меня бы очень огорчил.
Первое письмо Али
Я не пыталась анализировать, что ОНИ со мной сделали, слишком больно. Сказать, что ОНИ растоптали меня – ничего не сказать. Я шла сделать с ними то же самое, сделать со злым удовольствием и полной решимостью. Эти двое думают: я безвольное, инертное существо? ОНИ во мне даже человека не видят. Разве с близкими можно так поступать? ОНИ безжалостны!
Я знала, где эти двое встречаются. ОН утром заказывал номер в отеле, даже не обращая внимания на мое присутствие. ОН что думал: я ничего не понимаю? Я долго умоляла судьбу, что бы все оказалось неправдой! А правда была мерзкой и грязной.
Я шла их убивать. Шла спокойно и уверенно.
В Интернете я нашла подробное описание со схемами, как надо перерезать горло. Одно правильно рассчитанное сильное движение – и все.
Дверь я выбила ногой. Пока ОНИ поняли, что происходит, ЕЕ я уже зарезала, главное – не задумываться, только месть. Мне повезло, кровь из горла этой женщины хлынула прямо на него. Пока ОН вытирал глаза, я успела отрезать ему яички, как голову курице отрубить – минимум эмоций, максимум выверенности движений.
Проклятая! ОНА залила своей кровью всю его подушку. Где заканчивается подушка и начинается его лицо, теперь не понять.
Нет, уже понять. Такой бабий визг мог поднять только ОН. Меня этот голос больше не тревожил. Я нашла его голову.
-А теперь пришло время умирать! ТЫ же убил меня, и я сделаю тоже самое. ТЫ все во мне убил! ТЫ подло украл у меня близкого друга и отобрал веру в большую любовь. А больше у меня ничего и не было.
Я ударила рядом с его шеей в подушку. ОН замер, замолк.
-Что, умереть страшнее, чем стать евнухом? Ну-ну, не бойся, живи.
Я взяла его голову и повернула к ней.
-Вот твоя любимая. ОНА всегда будет с тобой.
Я уже не слышала его возобновившийся вопль, ОН больше меня не интересовал. Я спокойно уходила, что бы забыть ИХ навсегда.
Виктор
Я заметил Марию еще на противоположной стороне дороги, она не решалась переходить, пока не проехала последняя машина. Ее комплекция приучила женщину к порядку, не будет же она со ста килограммами веса прыгать между машин. Мария вошла в холл нашего подъезда и, заметив меня, сразу заулыбалась. Я скривил не свойственную мне улыбку в ответ, сразу вспомнил о лекарстве, и решил ее поблагодарить.
-Ваше лекарство, Мария, великолепно. Я сплю, как младенец.
К таблеткам я даже не прикасался, я не употребляю лекарства вообще. Здоровый образ жизни, небольшая физическая нагрузка, побольше движения и правильное питание – вот все, что надо для здоровья. Скорее, я благодарил Марию за дружеское отношение ко мне и временное молчание скрипки. Думаю, когда мы подружимся, ее музыка будет меня больше радовать и вдохновлять, чем раздражать. Может, уже через пару дней я буду ждать мелодию ее скрипки. Играла она хорошо, и только лучшие образцы мировой классики.
-У меня сегодня чудесный день! – как всегда, издалека и надолго начала Мария. - Все мои подопечные здоровы и счастливы, кто как умеет. Я прихожу домой, и, оказывается, я и здесь сумела кому-то помочь!
-Да, спасибо. Вы мне очень помогли. А я давайте помогу вам. У вас тяжелая сумка. Я ее понесу наверх.
-Тяжелая, - согласилась Мария. – Я взяла книги в библиотеке, почитать. Люблю рассказы и повести о путешествиях, незнакомых землях, странах. Я ведь нигде не была, всю жизнь прожила в этом городке.
Я подхватил ее сумку и направился к лестнице. Лифтом мы, жители второго этажа, не пользовались, он там не останавливался.
-Минуточку, – попросила Мария. – У меня еще дела на первом этаже. Я должна разложить письма.
-Вы подрабатываете на почте? – из приличия поинтересовался я.
-Не совсем… Я добровольно разношу эти письма. Они особые.
-Как это?
-Хорошо, я вам расскажу. Меня из-за этих писем все здесь недолюбливают. А я иначе не могу сделать, ношу их и ношу.
Я не перебивал ее. Честно говоря, я немногое понимал из сказанного ею, и не знал, хочу ли понять?
-Я люблю своих подопечных в клинике и очень переживаю за каждого из них. Желаю, что бы они излечили свои души и ушли в большой мир нормально жить.
-Это похвально, - не впопад вставил я, уже не рад, что ввязался в этот разговор.
-Нет, нет! Меня хвалить не за что. Люди, как в лечебнице, так и здесь по-разному воспринимают мои действия. Мне кажется, если обитатели хотя бы нашего дома будут знать, как тяжело другим там, через дорогу, то поймут и осознают, что их жизнь легка и прекрасна. Я хочу подарить им оптимизм. А они рвут эти письма, в лучшем случае – выбрасывают.
-Что же это за письма? – заинтересовался я, поблагодарив себя за терпение.
-У нас в лечебнице проводят культуротерапию. Раньше больные рисовали, но это уже в прошлом. Теперь они пишут письма, в которых могут выговориться, облегчить душу. Некоторые целые тетради исписывают, а другим и одного листка хватает. Они же тихие, все в себе держат, их, поэтому и лечить тяжелей, чем буйных. С какой стороны к ним подойти, непонятно.
-Из ваших слов, я догадался, что через дорогу клиника непростая. Но постоянная тишина и покой там, меня смутили, несколько рассредоточили. Теперь понятно, почему там тихо.
-Вы идите, - она достала из сумки стопку писем и отдала ее мне. – Я потом зайду к вам, заберу сумку.
-Хорошо, - согласился я, радуясь быстрой развязке и окончанию этой беседы.
Дневник Марии
Сегодня привезли молоденькую женщину, по документам Алину Стадник, в глубоком кататаническом шоке. Я сразу заглянула ей в глаза, там еще не было безумия, был крах, боль, разочарование…
Может, наши врачи еще ей и помогут. Хотя, с такими глазами…, ну что хорошего ее может ждать впереди!? Наши врачи - профессионалы, они выведут ее из состояния глубокого шока. Она будет совершать простейшие действия: стелить кровать, кушать в общей столовой, ходить в туалет, даже пройдет курс культуротерапии. Но нормально контактировать с окружающим миром, может, вообще никогда не захочет, не решится. Все наши жители тихие больные, они обходятся без общения, а это путь вникуда. Они сидят, едят, спят рядом друг с другом, но каждый из них находится в своем мире. И миры эти не соприкасаются ни между собой, ни с социумом.
Алину привез муж. Он не был расстроен или удивлен ее состоянием, он был раздосадован, что именно ему на плечи свалилась эта проблема. Он постоянно с кем-то переговаривался по телефону и обещал вскоре быть дома. Он выписал чек на содержание жены в клинике, обещал в будущем перечислять деньки в срок и без промедлений. Сухо и деловито попросил:
-В общем, вы ей помогите.
И, не прощаясь с женой, уехал.
Он был виновен в ее состоянии!
Уж я за многие годы научилась распознавать подобные вещи. Он боялся вопросов, он сбежал! Такие бегут навсегда.
Второе письмо Али
Кисти рук кровоточили. Браслеты наручников смыкались все сильней, а ОНА продолжала извиваться и пытаться высвободиться. ОНА всем видом демонстрировала, что не считает себя в чем-либо виновной. ОН почти не двигался. ОН знал, что пришло время ответить за свое предательство, уже понимал это. А еще пару часов назад даже не подозревал, что за все придется платить. ОНА все время шевелилась и тонко завывала дурным голосом. ОН не утешал ее, ему уже было не до нее. ОН тоже нервничал – ожидание хуже самого наказания. Шли часы, в их головах рождались дикие, беспощадные картины моей мести. По крайней мере, мне в это хотелось верить.
Из-за постоянных нервных движений постель скомкалась, одеяло давно валялось на полу. В комнате стоял запах пота, мочи и крови. Мне не было противно, мне нравился запах страха. Я получала удовольствие от их предчувствия собственного конца. Мне не было их жаль. ОНИ растоптали мой мир, мое представление об истине, о сути жизни. Чем дольше ОНИ будут в неведении, тем дольше будет длиться их животный страх.
Я войду, и ужас этих двоих исчезнет, ОНИ никогда не боялись меня. Я проявила агрессию и силу только на минуту, когда приковала их обоих наручниками к кровати. Это был самый смелый и решительный поступок в моей жизни. На него я потратила все силы, которые судьба отвела мне на весь жизненный цикл моего существования.
Теперь мне осталось только узнать приговор обоим и привести его в исполнение. Здесь уже ни смелость, ни сила не нужны, теперь все сделает механика – простое движение и холодный металл.
Я вошла. ОНА затихла, ОН даже не пошевелился.
Я начала:
-Сразу предупреждаю: от меня ничего не зависит, все будут решать карты. – Я выложила крест из четырех карт Таро. – Вот ваша судьба. Посмотрим, что скажут карты.
Шут. Король кубков. Справедливость. Дьявол.
-Тебя в раскладе нет, - я обращалась к ней. – Карты велят рассматривать вас отдельно. Они не видят вашей единой судьбы.
-Король кубков, - теперь я обратилась к нему. – Видишь, король именно кубков, ни мечей, ни жезлов, а именно кубков. Король – это активное, настойчивое мужское начало, направленное во вне; и кубков – не скрывать свои чувства, непременно проявлять их. И ты проявлял…! ТЫ настойчиво соблазнял ее, и у тебя быстро получилось. ТЫ породил хаос в моей душе, а вторая карта Шут – это тот же хаос. ТЫ уничтожаешь все живое и светлое на своем пути!
Третья карта – Справедливость. Все просто – пришло время ответить за свои деяния. Этого хочет, нет – требует, карта Справедливость.
И последняя карта – Дьявол – искупление своей вины. ТЫ искупишь ее смертью. Карты вынесли приговор, я только помогу его исполнить.
Я улыбнулась, я была спокойна.
-ТЫ скажешь: смерть – слишком жестоко и несправедливо; люди со временем часто разочаровываются в любви. В этом нет ничего особенного, такое переживают многие. Я согласна. Но, я не согласна с обманом и предательством! ТЫ мог просто уйти от меня, а ТЫ врал и изворачивался всегда, до конца.
Я подошла к ней, отстегнула одну руку, правую, вложила в ее кисть миниатюрный женский пистолетик «Боярд» и выстрелила ему в висок. ОН до последнего не мог поверить в свою судьбу.
ОНА не пыталась вырвать свою кисть с пистолетом из моей руки, с ужасом ОНА ждала своей участи. Я смотрела ей в глаза.
-А теперь ТЫ. Может, ТЫ безвинная жертва хитрого, опытного искусителя? Тогда ТЫ невиновна. Карты сейчас расскажут и о тебе.
Я разложила крест и на нее (по быстрому, из четырех карт).
-Туз. Валет динариев. Влюбленные. Башня.
Ну, что, начнем? – я обращалась к ней. – Я сожалею, что допустила тебя в свою взрослую жизнь. ТЫ видела мое счастье, которое я не умела скрывать, завидовала и хотела себе того же. Но почему мой муж! – я закричала, опомнилась и заставила себя успокоиться.
-Вот, смотри: Туз, Валет – это твои шансы и возможности. Туз – шансы, возникающие внутри человека. Это твое решение, твоя совесть. Валет динариев – это не просто шанс, это выгодный шанс, предлагаемый извне. Я с мужем строила нашу жизнь, быт, благополучие, а ТЫ решила, что выгодно прийти на чужое, уже готовое? ТЫ поторопилась, даром ничего не дается.
Вот карта Влюбленные – это твой выбор, это перекресток. На перекрестке четыре пути, но ТЫ пошла не по своему, а по пути воровки и предательницы.
У тебя были шансы, а ТЫ выбрала разрушение. И этому подтверждение – карта Шут. ТЫ нарушила человеческие законы морали, совести, сотворила зло. Теперь ты пожинаешь плоды собственных деяний. Твоя Башня разрушена и падает, - я показала ей последнюю карту, - ТЫ построила ее на песке.
ОНА больше не пыталась оправдаться, ее страх перерос в тупой ужас.
-ТЫ не невинная жертва, ТЫ соучастница обмана и предательства. ТЫ виновна!
Я убила ее одним выстрелом в упор.
Виктор
Первое письмо выпало из моего почтового ящика прямо мне в руки. Писем я ни от кого не ждал, поэтому оно меня заинтересовало и разочаровало одновременно. Письмо адресовалось не мне лично, на конверте не было ни номера дома, ни номера квартиры. Кто-то писал инкогнито, это было и странно, и любопытно. Я укротил свое любопытство, пока не зашел в квартиру; только тут я позволил себе открыть и прочесть письмо…
…Ничего себе! Все, что угодно, но такого я не ожидал! Какие чувства, какие эмоции!! А какая боль и ненависть!
И как мне к этому относиться? Мне даже не с кем поговорить. Я не посмею, я как будто подслушал чью-то исповедь, которая ни в коем случае не адресована мне.
Только теперь я вспомнил о письмах Марии. Она специально выбрала его именно для меня, или случайно положила в мой ящик?
Теперь я так же вспомнил, как чертыхаются соседи, вынимая из ящиков подобные письма. Нервно рвут их, прямо не выходя из холла, а на горку разорванной бумаги бросают мелкую денежную купюру. Денежку никто не возьмет, все знают, это для уборщицы, без нее никак.
В этом доме давно не читают эти письма.
Мое любопытство пошло еще дальше. Я выбрал момент, когда возле ящиков никого не было (в три часа ночи люди спят) и просмотрел их все. Благо о замках никто не беспокоился, нет его – и не надо. Я собрал все письма. Теперь на пару дней мне было, чем заняться.
Совсем скоро почти все письма меня разочаровали. Оказывается, в клинике, где работала Мария, действительно содержали психически больных, и лечили их от настоящих умственных расстройств и душевных разладов. Их письма представляли собой хаос, бессмыслицу и полное помрачнение рассудка. Их нельзя читать, их действительно следовало выбрасывать. Я сжег все, кроме одного.
Попалось одно письмо из чужого ящика, которое меня заинтересовало, но значительно меньше, чем из своего. Я вообще не люблю легко ранимых, импульсивных, экзальтированных юнцов.
Хотя… на безрыбье и рак рыба.
Прочитав, я не выбросил откровенный опус молодого человека. Следующий раз оно послужит примером его почерка, при поиске новых писем юнца. Не буду же я снова перечитывать весь этот бред, что пишут больные люди из здания напротив!
Дневник Марии
И снова суицид! И снова молодой человек, совсем молодой! Молодым людям очень тяжело в этой модернизированной жизни; она как будто для них, но, если разобраться, у них еще не сформировалась толстая кожа, что бы выдерживать темп жизни и удары судьбы. Они еще не знают, что судьба безразлична и равнодушна ко всем человеческим начинаниям и желаниям, она, как пересыпающийся поток мертвого песка в пустыне космоса, движется в заданном и неизменном направлении.
Я отвлеклась. Мама с папой сами привезли юношу к нам. Сразу видно: передержали парня в тепличных условиях; о девочках – ни-ни, о сексе – ни-ни, детей аист приносит! Вот и результат – первое любовное разочарование – и порезанные вены. Иногда железный авторитет родителей вылазит боком. Перестарались с заботой мамаша с папашей так, что парень и полслова в ответ на свой поступок сказать не может. Молчит, все в себе держит; снова и снова прокручивает в голове ситуацию, приведшую к неудаче с возлюбленной. Такой и у нас вены резать будет, ему бы лучше к обычному сексологу.
Первое вскрытое письмо Митеньки
Я думал, это медсестра, я уже привык к ним и не опасался. Она зашла тихо. Халат не застегнут, под ним ничего. Стройное фарфоровое нежное тело, она им не дорожила. Она пришла продавать его.
Аля! Рядом с моей кроватью стояла Аля!
-Аля, это ты? – сумел я выдавить из себя.
Она улыбалась незнакомой мне вульгарной улыбкой.
Я не любил женщин, как они не любили меня. Они меня не трогали, не волновали. Вернее, они не трогали и не волновали мое тело.
Эта женщина пришла ко мне дорого продать свое тело. Сначала Аля ничего не предлагала, она, как наивный ребенок конфеткой, хвасталась передо мной своим телом. И когда я дотронулся, просто так, из любопытства (мне очень хотелось, что бы она оказалась фарфоровой), Аля брезгливо оттолкнула мою руку от своего тела, будто я хотел изнасиловать ее. Потом она сама взяла мою руку и, как отъявленная проститутка, начала показывать мне, что она продает…
Я так увлекся, что даже начал торговаться с ней! Когда я давал мало, Аля плакала и говорила, что я не ценю ее, что такая женщина рождается одна на миллион, что мне повезло. Она даже предложила, если у меня сейчас мало денег, то я могу купить только верхнюю ее половину. Она не сомневалась, что я захочу ее. Я уже и сам начинал ей верить. Я потребовал, что бы она отдалась мне вся. Сначала я говорил шепотом, но потом не выдержал и начал кричать, что у меня много денег, и я могу купить многих женщин, а не только ее одну. Она заставила меня замолчать грубым долгим поцелуем, она искусала мне губы. Больно не было, но я смутился. А она заявила, что я уже ей должен!
Я схватил с тумбочки какие-то большие цветастые буклеты и швырнул в нее.
-Тебе этого хватит? Думаю, это немало!
Я уже не сдерживал себя ни в чем. Я схватил ее и уложил в свою кровать, под себя, мужчина всегда должен быть сверху. Она была страстной, пылкой и очень грустной. Она разбудила во мне самца, которого я боялся и не знал.
Уходя, она спросила:
-Скажи, я могу кому-то не понравиться?
-Только полному импотенту. Да и то, вряд ли.
Теперь я ждал ее каждую ночь!
Виктор
-Вы забыли забрать у меня сумку. Я сейчас вам принесу ее, - после кивка приветствия сообщил я Марии.
-Странно, я даже не вспомнила о ней. Наверно там не было ничего для меня существенного, - странно без эмоций ответила она. - Но, все равно, спасибо. Принесите.
В первый же день, когда сумка осталась лежать у меня в углу коридора, я решил заглянуть в нее. Там оказалось с пол десятка книг по странам Европы. Но мое внимание привлек старый огромный конверт с полу стертой надписью: «Диагноз доктора Борта не подтвердился. Готовить к выписке». В конверте лежали фотографии, они были выполнены в стиле фото молодости моих родителей; черно-белые – статичные, холодные и коричнево-белые – живые, теплые. На всех снимках были дочери Марии. Девочки очень похожи одна на другую, и все вместе – на маму. Но они были и разные, мой натренированный взгляд физиогноста не мог не заметить разницу. Живое, подвижное светлое лицо всегда отличается от холодного, чопорного, а суровый тревожный взгляд - от манящего, сексуального.
Меня смутили слова Марии, что в сумке нет ничего существенного для нее. Я принес сумку и не сдержался, что бы не задать вопрос о фото.
-Мария, я, наверно, не имел права, но сумка перевернулась, и выпали фотографии. Я посмотрел. Вы, вероятно, забыли о них, когда говорили, что в сумке нет ничего существенного для вас?
-А-а-а, мои фото. Я много лет их искала, и только сейчас нашла. Они мои и принадлежат только мне, но просить их вернуть, я не могла. Они стали легендой. Только мне этого не надо. Я здорова и не хочу, что бы мне мешало прошлое.
-Так это вы? – не слишком поверил я.
-Да. Почти я.
-Как это: почти?
-Я могу вам рассказать, только это длинная история. А я заметила, что вы мои рассказы долго выдержать не можете, - она остановила меня. – Нет, нет, я не обижаюсь. Я люблю людей, жалею их и все прощаю. Когда-нибудь я вам расскажу и эту историю.
-Извините, может, я рассеянный, но вы мне кажетесь интересным и необычным собеседником.
Я не был честен до конца, но и не врал. Сейчас мне было необходимо остаться в квартире Марии.
Соседка из квартиры номер восемнадцать, напротив, уже несколько дней одолевала меня. Эта странная молодая особа до сих пор мне не представилась. От других жильцов я знал, что ее зовут Офелия. Меня сразу предупредили, что она сама придумала себе это имя, и все, что эта молодая особа говорит, она придумывает. Я заметил, что Офелия редко смотрит людям в глаза, для нее это большое испытание, ей приходиться каждый раз, как в первый, уговаривать себя встретиться взглядом с человеком. Мне объяснили, она ярко выраженный флегматик, но скрывает. Скрыть подобную странность у нее получается только в смелой одежде и прическе, в остальном, еще надо тренироваться, закалять волю.
Она пришла и прямо с порога потребовала послушать монолог Кассандры в ее исполнении. Я удивился, она объяснила, что готовит его для прослушивания в какой-то театр. Я хотел отказаться, но она заметила мое желание и быстро сообщила, что это на минут двадцать, не больше. Она привела меня на кухню своей квартиры, где кроме холодильника и плиты ничего не было, да и те стояли небрежно накрытые зеленым бархатом, который давно пора было выбросить. Минут пять на все лады она повторяла:
-Нет, нет…
Потом начала заламывать руки и запела приятным низким голосом. Увидела удивление на моем лице, послала мне театральный воздушный поцелуй и сообщила:
-На сегодня все. Я еще не готова рассказать вам этот монолог.
Я с радостью ушел. У меня закралось большое подозрение, что в пьесе о Кассандре, которую я, к своему стыду, не читал, вообще нет монолога. По крайней мере, я не сомневался, что Офелия-флегматик учиться закалять волю, и на мне тоже.
На следующий день эта особа сообщила мне, что прошлый раз я слушал ее без должного внимания, и она ждет меня к себе прямо сейчас и не примет отказ. Она спросила:
-Я надолго задержала вас вчера?
-Нет, - честно признал я.
-Вот и сегодня на дольше вы мне не понадобитесь.
-Но я не люблю пение. Вы звали меня слушать монолог…
-Вот и послушаете, - заявила она, взяла меня за руку и повела к себе.
Все повторилось. Вместо пения я слышал сценический шепот. Теперь я прослушал чуть больше текста, чем уместилось бы на страницу печатного листа. Потом Офелия без музыки станцевала для меня, признаюсь - красиво и умело выполнила балетные па. Внезапно заявила:
-Вот и все. Вы еще не готовы слушать мой монолог.
И жестами выпроводила меня из своей кухни.
И сегодня, вот уже минут двадцать, Офелия караулила меня пол дверью. Я заметил ее и сразу пошел к Марии.
-Пойдемте лучше пить чай, - предложила Мария. – У меня сегодня прекрасная выпечка, я ее покупаю в центре города. Специально езжу в город, стою в очереди, общаюсь с людьми. Надо же знать, как меняется мир.
Мы пошли на кухню. Больше сегодня Мария о фото ничего не сказала.
Дневник Марии
Митенька ни с кем не общается, только ходит за Алиной. Она будто понимает его и не гонит. Иногда даже оглядывается, убедиться, что он рядом. Женщина – есть женщина, хоть и молодая; приняла его, как своего щенка. Неужели этот факт вижу только я, а для другого персонала – эти двое пациентов на том же уровне болезни, что и были?
Я не ошибалась. То, что я видела - бесспорное свидетельство прогресса в состоянии Митеньки. Он уловил момент, когда в холле не было медперсонала, и позвонил домой. Он требовал десять экземпляров какого-то журнала. При надобности, он умел вести себя хитро (а это признак здорового разума), Митенька завизжал в трубку, настаивая на рисунке в триста евро на первой странице, и это сработало. Он выздоравливал! Но покидать нашу клинику не хотел, это я поняла точно.
Насколько бы нелепой не выглядела его беседа с мамой, но Митенька поправлялся. Он славный мальчик, я рада за него!
Второе вскрытое письмо Митеньки
Это конец всего!
Конец моей жизни! Конец моей страсти! Это конец всего!
Этой ночью Аля ворвалась ко мне в безумии. Она не стеснялась кричать и даже бить меня!
Я не ожидал, но меня это возбудило сразу и безумно - я был готов. Но как я ошибался!
-Ты даешь мне фальшивые деньги! – закричала она. – Ты вор! Ты обязан со мной честно расплатиться за прошлое. Теперь я не буду столь наивна и доверчива с тобой!
Ей негде и нечего покупать. Я знал точно: деньги Але не нужны. Тогда, что? Она хотела от меня чего-то большего, а я не понимал, чего? Идея пришла мгновенно, на уровне подсознания, оно всегда лучше знает, что человеку надо. Я схватил со стола большой яркий журнал и протянул ей.
-Это мой подарок тебе. Это не деньги, они унижают наши отношения, но подарок дорогой. – Я опустил указательный палец на титульный лист. – Это только сегодня. Завтра будет еще больше.
Глаза Али прикипели к обложке. Такой поворот в наших отношениях ее устраивал.
Я остаюсь только за это, - она указала на цифры на листе. – И теперь всегда будет столько и не меньше.
Я уже ее не слушал, я уже любил ее. А она врала и врала мне всю ночь, что отдается только за деньги, в крайнем случае - подарки.
Я научился принимать Алю с ее извращенным представлением о любви. Она выбрала из всех именно меня, видела, что я для нее безопасен, ничем ей не угрожаю. Она знала, что женщины мне неприятны еще из прошлой жизни, я никогда не посмею искать их близости; я не знаю их, не понимаю и боюсь.
Аля – другое!!!
Она превратила мой страх близости с женщиной в выгодную сделку для обоих; она не хотела меня, и ничего не ждала от меня - она продавалась, и тем самым притягивала к себе. Я не боялся ее, я ей платил, и она своей игрой в любовь обязана была разбудить во мне страсть, а страсть не оставляет места на сомнения и вопросы. Рядом с Алей мое мужское естество легко и надежно шло к цели – удовольствию и оргазму.
Я умело любил ее. Это после потрясения в той жизни, из которого я не мог выйти и вышел ли бы, еще вопрос! Но Аля пришла и перевернула мой мир, мое представление о любви. Она продалась мне, я купил - и теперь обязан пользоваться своей покупкой. Я научился.
Почему Аля снова не приходит! Испытывает мое терпение? А, если она больше никогда не придет? Но ведь я даю ей столько, сколько она требует. Теперь мне без нее тяжело, теперь я влюблен, теперь она может вить из меня веревки. Она заставляет меня ждать и мучиться. Я терплю. (Она не догадывается, что мне это нравится).
Уже третий день у меня на полке лежал десяток этих ярких глянцевых журналов. На следующий день, после ночи с Алей, я позвонил домой и потребовал у мамы привезти журналы. Она обрадовалась моему звонку, но тут же начала задавать вопросы. Я, как всегда, взвизгнул тонким фальцетом в трубку, и она, как всегда, тут же пообещала выполнить мою просьбу. Вечером журналы уже были у меня.
Маме показалось, что звонил не я, войдя в палату и увидев меня, ей показалось, что никакого прогресса в моем состоянии нет. Все складывается, как нельзя лучше.
Виктор
Я постучал и сразу вошел в открытую дверь.
-Здравствуйте, Мария. Рад вас видеть! Вы, наверно, ездили отдыхать? Эти две недели не было слышно вашей скрипки. – С порога выдал я тираду, удивляясь своему красноречию. В жизни я молчун.
-Я ездила за воспоминаниями, - улыбалась Мария. – Вы к этой поездке имеете прямое отношение.
Я удивился. Она объяснила.
-Помните те фотографии, которые вы вернули мне?
Я кивнул.
-В молодости я хотела, что бы они исчезли. Когда сразу их не нашла, решила, что так и случилось. А вот недавно они снова возникли в моей жизни.
-Но…
-Нет-нет, вы ни в чем не виноваты. Я, сама не желая признаться себе, всегда искала их; и только сейчас нашла, когда сумела заставить себя почти забыть о них.
-Но зачем забывать. Вы там такая молодая, красивая и… разная… Это странно, мне казалось: один человек не может так меняться.
-Я и не могу, уже давно, - призналась Мария и добавила. – И, слава Богу!
-Извините еще раз за мою назойливость в этом вопросе. – Я не извинялся, таким способом я просил продолжить рассказ.
-Ничего. Сегодня я уже готова рассказать вам многое из своей жизни. – Она достала фотографии и выложила на стол. – Это я в молодости, с шестнадцати до тридцати лет, в разные периоды жизни.
Я не сомневался в своем физиогностическом умении читать человеческие лица. И снова мои знания доказывали мне, что на фото разные женщины и девушки.
Тут я вспомнил как-то сказанные Марией слова: «Вы еще не готовы меня слушать», поэтому и не высказал свои сомнения. И уже несколькими минутами позже был себе благодарен.
Сначала я решил, что Мария перешла не другую тему. О фото она больше не говорила.
-С шестнадцати до тридцати лет я лежала в клинике через дорогу, где теперь работаю, пять раз.
Я слушал.
-В последний раз я пришла туда, как предполагали врачи, навсегда.
С шестнадцати лет все медикаменты и препараты помогали мне только на короткий срок. По крайней мере, их воздействие на меня давало мне передышку, после чего моя болезнь видоизменялась. Мои галлюцинации никогда не повторялись, но с каждым годом становились все продолжительней. Я постоянно ненадолго покидала лечебницу, что бы вновь вернуться.
Когда я пришла туда навсегда, что-то в моей душе успокоилось. Я была среди тех, кто понимал меня, был готов не осудить и осмеять, а помочь, понять. Мой доктор посвящал мне не часы, а дни, сутки, недели своего времени и внимания. Он искренне хотел помочь мне.
-Но вы же здоровы сейчас. Значит - помог?
-Помог? И так, и не так. Мне помогли звезды.
Я уже усомнился, что Марии тогда помогли; казалось, реальность событий прошлых лет у нее в памяти намертво переплелась с вымыслом.
-Да, небо в том году было чистое, звездное; лето – теплое, нежное… Я была спокойна, умиротворена.
Все жители лечебницы по вечерам сидели на террасе, смотрели на звезды и молчали.
Кто-то заметил, что с неба падает звезда, она летела прямо к нам. Все, кто сидел впереди, встали, и я тоже. Звезда приближалась, многие смеялись, радовались, веселились – когда еще увидишь такое зрелище! Долетев до крыши террасы, свет звезды погас, как я видела. Но окружающие почему-то с удивлением рассматривали меня. Я тоже почувствовала какое-то изменение в себе… Ко мне пришло вселенское понимание мира, его устройства. Впервые я осознала себя, как единая личность - женщина Мария, живущая в конце двадцатого века. Моя душа поднялась над лечебницей и приняла на себя всю заботу о моих страждущих друзьях. Я не просто жалела их, теперь я могла помочь им, понять их.
Для них я стала примером возможности совладать со своей болезнью, подняться над своими проблемами, которые запутали их и завлекли в сеть безумия. Я стала для них воплощением свободы.
Я была совершенно здорова. Свет звезды вылечил меня и согрел мою душу.
Я переехала в этот дом, в эту квартиру и с тех пор работаю медсестрой в своей клинике.
Мария рассказывала свою историю с чувством вины перед всеми страждущими, которых она лечила в клинике напротив.
-Я не знаю, что сказать. Я поражен! – искренне признался я. - Вы сильная женщина!
-Сильной я была с двадцати семи до тридцати, когда меня, Мусю Кузнецову, сослали в Сибирь, как жену врага народа, а мужа расстреляли.
А теперь мне пришлось приложить усилие, что бы скрыть свое удивление. На почтовом ящике Марии стояла ее фамилия – Коваль. При чем здесь Кузнецова и Сибирь?
-Я обязательно расскажу вам о фотографиях. Я помню, с чего мы начали. Только потом, сейчас я устала, хочу отдохнуть.
Ее отдыхом была скрипка. Я попросил:
-Сегодня играйте на пол часа дольше, а, может, еще дольше, если вам захочется. Я люблю вашу игру, я отдыхаю под вашу музыку вместе с вами.
Третье письмо Али
Я стою на подоконнике. Стараюсь, что бы ноги не скользили. Окно открыто, я держусь за перегородку.
Сейчас ОНИ придут. Я им все скажу и уйду. Уйду навсегда.
Я надела бриллиантовое колье. Я не задумывалась, о той счастливой минуте в моей жизни, когда ОН мне его подарил. Оно очень дорогое, эти двое захотят его снять. Пусть повозятся в моей крови! Пусть потрудятся!
ОНИ уже отняли у меня дружбу, преданность, любовь, доверие; пусть отнимают и бриллианты, но не так просто! Пусть потрудятся!
Застежку я испортила, теперь она не открывается. ОНИ смогут отрезать мою мертвую голову и снять колье.
А могут протащить его через мой проломленный череп и открытые глаза. И я взгляну на этих двоих! Пусть им будет так же плохо, как мне сейчас. Пусть ОНИ посмотрят мне в глаза и не вздрогнут. ОНИ не увидят моего прощения, ОНИ увидят гнев и мое НЕпрощение!
-Аля, что ты делаешь!?
-Я умираю. Вы меня уже убили.
-Аля, мы никогда не желали тебе вреда.
-Вы просто уничтожили меня без сожаления.
-Аля, ты доставляешь нам много хлопот. А, по-сути, ничего страшного не произошло. Между взрослыми людьми иногда такое случается.
-Удивительно! Вы усилено убеждаете себя, что ничего плохого не сделали!
-А что мы такого сделали?
-Вы убили меня.
Я шагнула с подоконника и понеслась вниз. Мне вдогонку полетел раздирающий женский вопль и резкий мужской вскрик. В этих голосах не было жалости, был только страх будущих проблем, которые я не собиралась скрывать, а ОНИ бы хотели.
Внизу эти двое уже были спокойны и уверенны в себе. Все, что их теперь интересовало – мое колье. Оставалась маленькая деталь – снять его с меня.
-Ваша жена оставила завещание? – спросил милиционер.
-Нет! – хором ответили ОНИ.
-Тогда, после закрытия дела, мы передадим колье вам, вы наследник первой очереди, если, конечно, нет несовершеннолетних детей?
-Нет! – хором ответили ОНИ.
Я написала завещание!
Я завещала свои бриллианты какому-то фонду бездомных собак. Когда эти двое узнают, то поймут, что для меня ОНИ хуже бездомных собак.
Их злость и бессилие, что-либо изменить, потешат меня.
Виктор
Жизнь редко преподносит подарки, чаще всего она посылает испытания. Мой подарок судьбы длился долго, надо отдать должное моему ангелу-хранителю, которому долгое время удавалось оберегать меня от всех: мелких и крупных неприятностей. Но все хорошее когда-то заканчивается, и я уже начал привыкать к новому месту, к неохотно принятой мною вначале квартире. Только умственное безделье тревожило меня, я пытался и не мог зацепиться за какую-нибудь тему. Я не разучился и не собираюсь бросать писать, но никаких идей мой мыслительный процесс пока мне не предлагал.
Вчера, в очередной раз я решил пошарить в почтовых ящиках. Вряд ли когда-нибудь в жизни я громогласно признаюсь, что занимался подобным! Писем оказалось мало, но одно лежало конкретно в моем ящике. И снова взгляд упал на надпись рядом с моей: кв. 12, Мария Коваль. Я отметил про себя, что давно не заходил к Марии. Она всегда была мне рада, даже повод искать не приходилось.
Все же я растерялся, услышав за ее дверью диалог. Я не решался стучать и уже хотел повернуть назад, но в комнате раздался веселый, добродушный смех. Я постучал.
Мария пригласила меня в комнату и познакомила с седым мужчиной импозантной наружности. Если его тело и проявляло признаки старения, то глаза светились азартом, жизнью и неприкрытым любопытством ко всему новому. Он без стеснения рассматривал меня, я насторожился.
-Это, в прошлом, мой врач, а теперь старый друг, - представила мужчину Мария, - профессор Борт.
-Очень приятно, - ответил я и представился. – Виктор Поразка.
Мы пожали друг другу руки.
-Вам пора жениться и неплохо бы сменить свою фамилию на фамилию жены, - сообщил Борт.
Я обиделся и напрягся.
-Меня и моя фамилия устраивает.
-Не обижайтесь на профессора, - успокоила меня Мария и дружелюбно пояснила. – У него иногда бывают прозрения, но, как правило, звучат они всегда неприятно для собеседника. Это всего лишь предложение, а решать только вам.
-Может, я зайду в другой раз? – предложил я.
-Нет, нет! Мы очень рады вашему приходу. Я как раз рассказывала доктору, что на моих фото вы видите разных людей. Он сразу захотел с вами познакомиться. Если вы наберетесь терпения, я сегодня могу рассказать вам об этих фото, а Борт мне поможет, он все их помнит.
Самое интересное, что они даже не догадывались, что пришел сюда именно для того, что бы получить ответы на вопросы.
-Я думаю, что для вас, Виктор, не секрет, что моя фамилия Коваль.
Я кивнул, но она не нуждалась в моем ответе, Мария продолжала:
-В детстве меня называли Марийка Коваль. Лет до пятнадцати я еще терпела, потом не выдержала и заявила отцу, что мне не нравятся ни имя, ни фамилия – они мне не подходят. Мой отец был умный человек и не обиделся. Он рассказал мне, что это старинная фамилия всех времен и народов.
Я удивилась, а он объяснил, что Коваль – это профессия всех народов, и у каждого она звучит по-своему, а по сути – одно и то же.
Французы тебя, Марийка, будут называть – Мэри Форгерон, - обращался отец ко мне. – Немцы – Мари Шмит, англичане – Мари Смит, итальянцы – Мария Феррари, испанцы – Мария , русские – Маша Кузнецова.
И я загорелась, обрадовалась такому открытию. Для меня открылось и раздвинулось жизненное пространство. Мне стало легче дышать.
Но жизнь оказалась сложней и опасней. Мой юный ум не справился с такой широтой возможностей.
В шестнадцать лет я стала Мэри Форгерон. С родителями мы жили в Париже. Я была счастливой, жизнерадостной девочкой, я жила в ритме французской польки под музыку Вивальди. Я была ранима, нежна и наивна – я не выдержала испытаний. Беда случилась в 1848г., началась французская революция – кровь, смерть семьи, предательство близких…
-Революция случилась, когда ты уже попала в лечебницу, ко мне, первый раз.
-Да, я помню. Я уже не боюсь воспоминаний, но теперь стала забывать детали, лица…
Я лечилась долго и тяжело, я боялась расстаться с Парижем и Францией, но еще больше я боялась тех событий, что бушевали в городе в том году.
-Не надо о смерти и крови! Рассказывай дальше, - посоветовал профессор Борт.
-А потом был Лондон, и в нем жила молодая женщина Мари Смит. Холодный чопорный туманный город не располагал к веселью и беззаботности, и я соответствовала этому городу. Я была женой молодого летчика, но счастье не коснулось моей семьи. Мой муж, авиатор, вскоре был призван в Английские вооруженные силы, которые готовились дать отпор немецкой армии во Второй мировой войне. Я почти стала стойкой, выносливой. Ожидание смерти на пороге собственного дома закаляет, но и ожесточает. Замкнутая, одинокая, я ждала редких приездов мужа, а однажды дождалась похоронку.
-Да… тогда в лечебницу тебя доставили в состоянии глубокого шока, - вспоминал Борт. – Я испугался, что мы тебя потеряем. Я часами сидел рядом с тобой, рассказывал тебе о дореволюционном Париже, ставил Вивальди. Считал: лучше уж галлюцинации, чем шок.
-Я не вспомнила. Смерть мужа постоянно возвращала меня к тому дню, когда принесли похоронку.
-Лечение проходило тяжело, и было долгим.
-Но ты мне помог. Шок отступил - вернулись галлюцинации, но это уже был прогресс. Ты нежно и ласково поддерживал меня в моем горе, не позволяя влюбиться в тебя. А я была готова. Странный способ, но он помог. Через восемь месяцев родители забрали меня домой.
Я еще не раз возвращалась в лечебницу, но мои новые жизни уже не были столь трагичны, а если и были, то я уже научилась с ними справляться сама.
-А помнишь, как Мария учила меня танцевать фламенко? Тогда я впервые не совладал со своим мужским эго. Я позволил себе влюбиться в свою пациентку. Я впервые не стремился к твоему выздоровлению.
-Я была в красных бригадах, их называли террористами. Но баски боролись за свою свободу и независимость, и я вместе с ними.
-Я опомнился только тогда, когда ты получила ожог, после неудачного метания броска пакета с горючей смесью во время стычки с полицией. Я долго залечивал твои обожженные плечи и грудь.
Мария обняла старика. Он загорелся, жизнь всплеснула в нем молодостью и упорством, достойным зависти.
-Возьми скрипку и сыграй свое фламенко, а я тебе подтанцую, как ты учила, - предложил он.
Мария послушно кивнула. Мотивы обжигающей страсти, любовного противостояния и, в конце концов, любви полились в пространство. Я увидел молодую танцующую женщину и еще нестарого, крепкого мужчину. Они ни разу не дотронулись друг до друга, но, сколько манящей неги, азарта и страсти было в этом танце!
2008 год.
Кузнецова Елена
© Copyright: Елена-Лета Кузнецова, 2008
Свидетельство о публикации №208061100250
Свидетельство о публикации №208061100250
Рецензии