Триумф

       Он постучал по высокому, гранёному бокалу серебряной чайной ложкой, и капельки красного, полусладкого вина, мгновенно очутившись на скатерти, начали постепенно разрастаться, бледнея и неотвратимо сливаясь с белизной фона:
       - Минуточку внимания, - он выдержал паузу, разбавив воцарившуюся в зале неловкость очаровательной, располагающей улыбкой, как, впрочем, и подобает истинному английскому интеллигенту, добровольно взявшему на себя роль мессии, - У меня есть для вас небольшой сюрприз…
       Повисшее в воздухе молчание, лишь изредка прерываемое истерическими всплесками отрывистого, театрально-возвышенного кашля, и звоном посуды.
       Я молча слушала его, пытаясь пропустить через себя всю насыщенность цветовой гаммы помещения, начиная от пурпурных штор и заканчивая голубоватым сиянием изысканного колье какой-то немолодой, беспрестанно душно дымящей длинными сигаретами дамы, сидящей как раз между нами.
       - Я хотел бы представить вам замечательную девушку, которая сейчас поднимется на сцену и споёт для вас одну из своих восхитительных песен… которую, признаюсь вам по секрету, она исполняла для меня вчера… наедине, - произнося последние слова, он чуть подался вперёд и обвёл присутствующих лукаво-прищуренным взглядом так, что невозможно было определить, шутил он или говорил серьёзно, - Она готова выступить для вас сегодня. Встречайте…
       Далее он назвал моё имя, которое прозвучало так нелепо не сколько потому, что в зале находились в основном знаменитости, среди которых были действительно блистательные артисты, сколько из-за поразительного совпадения, связанного с тем, что это имя также принадлежало одной известной британской поп-певице, прославившейся ещё в начале восьмидесятых, а то и раньше.
       Чувствуя дрожь в коленях, я вышла из-за стола по направлению к затемнённому, мерцающему мягким, фиолетовым светом углублению, с одиноко сгорбленной микрофонной стойкой и огромным белым роялем.
       На самом деле, я ненавидела его за то, что он сделал.
       Предатель. Он хотел поглумиться. Заставить их хохотать над моей беспомощностью. Над моей провинциальностью. Над моей безымянностью.
       НАДО МНОЙ.
       Превозмогая болезненную застенчивость, хладнокровно отвешивая немилосердные пинки собственной неуклюжести, я, благоговейно втянув в лёгкие воздух, вошла в этот слабый, влекущий сиреневый свет.
       Подойдя ближе, я заметила, что рояль двигался. Медленно плыл по направлению к столикам со скучающими, сытыми людьми, пугая их своими габаритами и заставляя смотреть расширенными от ужаса глазами в открытую, поблёскивающую чёрными и белыми клавишами, пасть.
       - Поберегитесь! – крикнул он, заламывая тонкие, костлявые руки, - Что же вы сидите? Как это понимать, Элайн?..
       Заливаясь гомерическим хохотом, я подошла к стойке и любовным жестом обняла микрофон, словно партнёра по танцу. Маленькая, металлическая голова легла мне на плечо, и я самозабвенно прошептала в ухмыляющиеся, шипящие от горячих прикосновений моих губ, прорези, слова самой возвышенной и чистой любви.
       К нему. К его неровному пробору в иссиня-чёрных волосах. К его чуть хриплому, драматическому голосу, его длинным пальцам и привычке застенчиво опускать глаза.
       Он солгал им. Мы никогда не были вместе.
       
       
       
       11. 06. 2008