НеКристина

«Бред не для сегодня.»

11.34. Она накрутила на тонкий палец прядь упругих блестящих волос и резко потянула их вниз. Парик бесшумно упал на пол. Кристина вытерла об него ноги и подошла к зеркалу. На неё напряженно взглянули два больших глаза.
Большие.
Неестественно большие.
Синие настолько, что стало жутко.
И грустные. Грустные до такой степени, что хотелось покончить жизнь самоубийством. В них вкрадчиво отражалась пьяная лекарственная тоска и неизбежная боль.
Знаете, есть глаза, в которые хочется смотреть, а от этих глаз хотелось спрятаться.
 - Кристина, во что ты превратилась? – прошептали насмешливо губы, а худая рука легко провела по абсолютно лысому черепу. – Да ни во что, - ответила она сама себе, скинув с худых плеч махровый халат.
Теперь глаза увидели истощенное, костлявое, синеватое тело. Где её кровь, где плоть?... Кристина повернулась к зеркалу боком и посмотрела на свой впалый живот под выпирающими ребрами.
 - Еще минус пять кило, – обреченно вздохнула она и надула щеки. Жалкое зрелище. Выдох.
Кристина завесила зеркало банным полотенцем, надела халат, и выключила свет в ванной. Потом потащилась на кухню, по дороге зашвырнув парик на антресоли.
 - Надоело быть блондинкой. Завтра буду рыжей.
Налив полный стакан воды, она подошла к окну. Глоток за глотком, прозрачная жидкость стекала в центр ее измученного организма. Потом были таблетки.

Проклятая осень. Желто-оранжевые редкие листья, тягучее, томное и тяжелое солнце. Холодный ветер. Застоявшаяся вода от осеннего дождя двухнедельной давности. Ужасное чувство. Чувство надлома. Что скоро зима и что ещё нет никакой зимы. Не знаешь, как одеваться, - ни холодно, ни жарко. Неопределенность. Мучается зрение. Солнце. Зрелое солнце. Желтое солнце. Непереносимое солнце. Солнце-маляр, оно разлило свою краску на мертвые листья. Люди и маленькие дети в сквере. Как она это ненавидит! Кричать. Как в «Орущем папе» Бейкона. То – папа эпохи геноцида. Хм, а ты кто?

14.25. Кристина, натянув летнюю майку и пижамные штаны, уселась перед телевизором. Две минуты на каждом канале. Балет. Скандал. Концерт. Убийство. Красные рельсы. Корм для котят. Кефир… Стоп. Почему рельсы – красные?.. Палец знал, что нажимает на кнопку. Просто кнопку от телевизионного пульта. Просто мягкая серая кнопка. А Кристине было страшно. Она наклонила свою лысую голову набок и прищурилась. Она поняла. Подросток положил голову на рельсы. Кристина не разобрала почему, и стала смотреть балет. Потом был телефонный звонок, но она не ответила. Потом был телевизионный снег. Сложное па оборвалось, Кристина попыталась повторить его, стоя на диване. Но сил не было.

14.30. Снег все также в телевизоре. Настраивать лень. Слабость в каждом органе. Лысой голове холодно. Теперь уже укол. Пара кубиков.

15.13. Она снова подошла к окну, перекатывая в пальцах кусочек капельницы. С некоторых пор, чтобы себя развлечь, она делала из капельницы браслеты и трубочки для сока. Это выглядело жутко.
А машины проносились мимо. Впрочем, как всегда. По улице шли люди. Разные, самого разного возраста. Кристина присела на подоконник, закрыла голову занавеской. Молодые шли быстро, лавируя в толпе, извиваясь, отклоняясь вперед, ничего не замечая, кроме луж и детей, которых надо обойти. Надо обойти. Надо. Другие шли медленно - опирались на трости, костыли, руку возлюбленного, опирались на эфемерную надежду, еле передвигая ватные от заблуждения ноги. Третьи шли ни медленно, ни быстро, как бы демонстрируя себя. Например, та девушка. Белый плащ, красные сапоги и зеленый пояс. Что это? Это чувство, как у Кристининого Хичкока. Но то – Кристинина мистика. А ты кто?...

16.02. Телефонный звонок.
 - Алло.
 - Здравствуйте, это ваши соседи из тридцать пятой квартиры. Скажите, у вас телевизор показывает?
 - Нет.
 Пауза.
 - Нет?
 - Нет.
 - А вы куда-нибудь звонить будете?
Кристине стало сложно говорить. Она с трудом сглотнула слюну.
 - Нет…
 - А разве вам не кажется, что кабельное телевидение стали отключать слишком часто?
 - Н..нет…
На другом конце провода пульсировала бытовое раздражение.
 - А знаете, мы собираемся подписать жалобу на этот счет, все жильцы поставят свои подписи.
Кристина села в изнеможении. На нее вдруг накатила невыносимая слабость. Будто все силы остались где-то утром, во времени. Ей было тяжело дышать. И она не знала, что ответить.
 - Ну да… - прошептала она.
 - А знаете, вот из-за таких безответственных, как вы, в нашем доме и не бывает ни света, ни воды, ни телевидения. Привыкли по углам сидеть, отмалчиваться… Нету у вас гражданской позиции!..
Гудки.
Кристина первый раз глубоко вздохнула. Стало легче. Ненадолго.

17.54. Кристина прочитала несколько страниц из биографии Ван Гога. Ее тонкие пальцы бережно отогнули страничку о прозвище Фу-Ру.
 - Хочу, чтобы и меня как-нибудь называли.. – проговорила она ослабевшим голосом, будто говоря сама с собой. – Кристина… - она стала подбирать мило звучащие прозвища, но ничего не могла придумать. – Не знаю… НеКристина. – она горько усмехнулась углами губ. Глаза выразили полную обреченность.
 - Завтра уже пора сдать эту книгу в библиотеку... А что же я возьму? – Кристина имела привычку говорить сама с собой: во-первых, потому что больше не с кем, а во-вторых, она не боялась слов. Она всегда боялась своих мыслей.
 - Так… Наверное, Маленького Принца. Да.
Прилягу.

18.24. SMS. «Как ты, Кристиночка? Я уже скоро буду.» Мама.
 - Хорошо, мамочка. Я жду тебя. – и немного помолчав, добавила, - НеКристина.

18.56. Она смотрела на белый потолок и молчала. Похоже, она все поняла.

19.47. Кристина скончалась. Все этого давно ожидали, но смерть пришла, как всегда, неожиданно.

Да. НеКристина. А у нас всё также. Машины едут, люди спешат, и все также безвкусно одеваются. Телевизор по-прежнему периодически отказывается принимать сигнал. Кто-то нервничает. А кто-то нет. И тебя нет. И никому не грустно. Потому что пришли другие, Фу-ру. Но мы тебя помним. Мы помним всех мертвых.