ПЕНА. Глава 22. Родственные души

Очнулась Надя в своей комнате на кровати. Свет включен не был, и лишь неширокая лунная дорожка косо пролегла на ковре, прихватив попутно большую часть кресла и неподвижно сидящего в нем мужчину. Женщина снова прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, что же произошло, и почему она оказалась здесь. Потом снова посмотрела на мужчину. Он продолжал сидеть как каменное изваяние, и лишь по положению головы можно было предположить, что Ахмат внимательно смотрит на нее. Если, конечно, не спит.


В том, что это именно он, Надя почему-то не сомневалась. Или, если уж совсем откровенно, очень на это надеялась.


Из всего запланированного тремя необычными «туристами» она наверняка знала лишь то, о чем ее попросили. И, конечно, поняла, что, если они и собираются сделать хозяину сюрприз, то далеко не самый приятный.


В глубине души она была отчаянной трусихой, и одно только согласие помочь этим мужчинам взвинтило ее нервы до предела. А неожиданное появление Ахмата и его чистый русский язык были уже перебором.


Надя чуть пошевелилась на кровати, давая понять, что уже пришла в себя. В силуэте сидящего мужчины ничего не изменилось, но через мгновение она услышала тихий, немного гортанный голос:


- Простите меня, пожалуйста! Меньше всего на свете я хотел испугать вас. Правильно Петя сказал: «Думать иногда не вредно».


- Да нет, это мне впору извиняться. Хороша! В обморок бухнулась, как какая-то кисейная барышня. Со мной это первый раз, честное слово. Даже когда родители погибли…


Надя замолчала, поймав себя на мысли, что говорит абсолютно не то, что следовало бы в данной ситуации. Хотя, кто может это точно сказать. Почему-то именно сейчас ей хотелось рассказать этому абсолютно не знакомому человеку, которого она еще буквально час назад искренне считала «грязным» арабом, ни слова не понимающим по-русски.


То есть, конечно, не «грязным». В ее мыслях никогда не было презрительно-принебрежительного отношения к какой-либо нации. Или к человеку, поклоняющемуся другому богу. Тем более что Ахмата она как-то сразу, подсознательно, выделила из общей массы охранников «Лесного». Она и сейчас не смогла бы сказать, почему… Точно зная, что он не говорит на ее родном языке, что это человек другого мира, воспитания, мировоззрения, иной веры…


- Ахмат, вы так сказали «Петя» о человеке, которого видите впервые?


Господи, что я опять несу? Точно что-то с головой.


- Надя, я родился и вырос в этом городе. Давно, в прошлой жизни. Тогда меня звали Алексей Рачков. С Петей Любутиным мы когда-то учились в одном классе, потом вместе попали в Афган. Только он вернулся через полтора года, а я – до сих пор нет.


- Как это?!


Похоже, с головой не все в порядке сегодня не у меня одной.


- Все просто и одновременно очень сложно. Вам действительно это интересно?


Боже мой, конечно! Теперь, когда ты заговорил на русском, мне интересно все. Ведь исчезла бездонная пропасть, которая нас разделяла. И, может быть… Нет, все-таки голову надо лечить. Полчаса назад сознание от страха теряла, а сейчас…


- Да, очень! Только скажите сначала, как мне вас называть? Алексей или Ахмат?


- Ахмат. Алексей Рачков навсегда остался там, в горном ущелье. Для страны, которая его туда послала, для родителей, для друзей. И он сюда уже не вернется… Вот, собственно, я и ответил на ваш вопрос. Подробности я и сам не люблю вспоминать, не то, что рассказывать другим. А вот как вы оказались в этом гадюшнике, официально именуемом оздоровительным центром?


Вот так я тебе все взяла и рассказала. Совершенно чужому человеку. Хотя? Хуже ведь быть уже не может. Значит – может быть лучше. Хотя бы в теории.


- Вам с самого начала? С момента рождения?


- Да нет, - впервые за все время разговора скупо улыбнулся мужчина, - детский сад и школу, наверное, можно пропустить.


- Увы, все началось как раз еще в школе…


Он удивительно хорошо умел слушать. Не перебивал, не поддакивал в нужных местах, не задавал наводящих вопросов. Но создавалось полное ощущение диалога. Более того, разговора с человеком, которого давно и хорошо знаешь. И который способен правильно тебя понять.
Надя уже давно встала с кровати, подошла к окну и большую часть времени говорила, глядя в ночное небо, а Ахмат так и сидел неподвижно в кресле, лишь слегка поворачивая голову вслед за ее перемещениями по комнате.


- Я пришла в себя в травматологическом отделении краевой больницы на следующий день. После многочасовой операции. Тот гад – до сих пор не знаю: к счастью или нет – попал мне всего на сантиметр ниже виска. Проломил лицевые кости. Я ведь до того стриглась очень коротко, под мальчишку. А теперь, - она откинула волосы с правой стороны лица, - вынуждена скрывать свое уродство.


Надя отошла от окна, включила в комнате свет и повернулась к Ахмату в профиль, все еще придерживая волосы рукой. На правой щеке, чуть ниже виска была небольшая, неправильной формы впадина, окруженная паутиной белесых уродливых шрамов.


- Кого тогда интересовал внешний вид круглой сироты? Почистили, сложили раздробленные кости, кое-как зашили. Жива – и ладно.


- Что потом?


- Потом? Отвалялась месяца два в больнице, пересчитала накопленные за время работы деньги и махнула на море. А потом приехала сюда и ушла в монастырь. После гибели Вадима никого и ничего больше не хотела видеть. Думала, как раз в монастыре мое место. Больше года убеждала себя в этом. Не вышло… А затем уж пришла сюда. Решила, что в лесу мне будет лучше всего. Живи себе на природе, делай свое дело. Оказалось, придти легко, а вот назад-то… Мне этот администратор дежурный, Василий Андреевич, в первый же день все доходчиво объяснил. Будешь делать, что велят и молчать – будешь жить. А нет… Это же он всем женщинам, которые хоть чем-то не угодили хозяину, помог уйти навсегда. Люто нас ненавидит Василиса Андревна…


Ахмат удивленно поднял брови:


- А это еще кто?


- Тьфу ты, Господи, неужели не понятно? Да голубой у нас администратор. Педик, одним словом. Он же поэтому и в выходные здесь не бывает. Не одобряет хозяйских «развлечений». Да и «любовь» у него в городе есть. То ли певец, то ли музыкант начинающий.


- Вон оно как! Что же это мне «сослуживцы» ничего не рассказали? Хотя они ведь не по этой части, они с большим удовольствием вами бы заинтересовались.


- Ну, это только хозяину позволительно. Он, кстати, и «интересовался». В первые же выходные, как меня увидел. Подошел, осмотрел всю, как цыган лошадь, потом волосы руками со щек убрал и отшатнулся, как от прокаженной. Хоть одно преимущество в этом уродстве: никто из мужиков не пристает.


- Ну да, ну да, - как-то неопределенно проговорил Ахмат. – И дальше не будут…


- Не поняла, к чему вы это?


- Не обращайте внимания, это я о своем.


- Так о себе я уже все рассказала.


Ахмат расценил последнюю фразу, как прозрачный намек на то, что ему пора бы оставить женщину в покое:


- Ладно, с вами, как я вижу, уже все нормально. Пойду я тогда к ребятам.


- Конечно, идите, - не стала возражать Надя. – Только скажите, что вы собираетесь с Брызгиным дальше делать?


- Это, наверное, только Петин московский друг точно знает. Я сделал то, о чем меня просили. Дальше – посмотрим.


- Ахмат, простите мое женское любопытство, но почему Лена с вашим одноклассником осталась? Их со Светкой больше одной ночи еще ни один мужик не выдерживал. Светка-то уехала…


Уже взявшийся за ручку двери Ахмат с улыбкой обернулся:


- Петя сказал, что у них любовь с первого взгляда. Если это вдруг и в самом деле так, то сейчас у них всего лишь вторая ночь. А это, согласитесь, уже совсем другая история. Спокойной ночи!


Ахмат, отвечая на вопрос Нади, оказался прав лишь в том, что у его старого друга и Лены это действительно была только вторая ночь после столь неожиданного знакомства. И, в отличие от безумства страсти в предыдущую, эта была целиком заполнена своеобразной «игрой» в вопросы и ответы.


Любутин, само собой разумеется, помог Стасу с Виктором отвести-отнести господина Брызгина в его личные покои, а потом они сами отослали его назад, сказав, что до утра там и одному-то делать нечего. Насколько сие «милостивое» позволение было искренним, Петр задумываться не стал. Он и так прекрасно понимал, что влетел с этой своей любовью, как лом в дерьмо. Понимать-то понимал…


Затекшая рука все настойчивее напоминала Любутину, что оно, конечно, приятно сидеть, обнявшись, с любимой женщиной, но меру-то тоже знать надо. За это время уж точно можно было пару раз хотя бы поерзать на диване. А то пришел, сел рядом, обнял, уши развесил и застыл на долгие часы.


Когда Петр вернулся к себе в комнату, Лена сидела на диване, не зажигая света, и тихонько всхлипывала. Причина обильной сырости оказалась по-человечески банальной, а по-женски очень серьезной. Она никак не могла поверить в свалившееся на нее предыдущей ночью счастье. Более того, Лена искренне считала, что это какая-то ошибка, потому как она подобного не заслужила. Или – сон, но тогда он уж слишком долго не кончается.


- Понимаешь, я обыкновенная дорогая шлюха для избранных. Не более того. И всегда ей была.


- Что, блин, с детского сада? – не сразу проникся ее минорным настроением Любутин. За что был немедленно наказан.


- Если будешь издеваться, то вали опять туда, откуда пришел! Хотя, нет, это же твоя комната, так что уйду я.


Вот и пришлось какое-то время, чуть ли не силой, удерживать Лену возле себя на диване, пока она немного не успокоилась. А потом мелкие неудобства отошли на второй план на фоне услышанного.


Конечно, за годы милицейской службы капитан Любутин насмотрелся и наслушался всякого. И, если сравнивать беспристрастно, то история Лениной жизни не была чем-то уж совсем из ряда вон выходящим. Случалось и почище. Но, одно дело, когда речь идет о совершенно незнакомых людях, и совсем другое, если рассказывает женщина, уютно устроившаяся в твоих объятиях…


Родилась Лена в небольшом приволжском городке. Жила вдвоем с матерью, женщиной в те годы насколько красивой, настолько и влюбчивой. То есть, если Лена в последнее время спала с мужчинами только за большие деньги, то мама – исключительно по любви. И ее абсолютно не волновало, что субъекты страсти менялись чуть ли не ежедневно, нередко прихватывая из квартиры то, что «плохо» лежало: деньги, продукты, посуду. Она их всех любила. И готова была ревновать хоть к фонарному столбу. А уж родной дочери, которую случайно застала заплаканную в постели с очередным своим «возлюбленным», не могла простить и подавно.


Психически явно не совсем здоровой женщине даже в голову не пришло, что этот подонок, улучив момент, когда матери не было дома, изнасиловал ее пятнадцатилетнюю Леночку. Все ласковые слова и материнские чувства были мгновенно забыты и «мерзавка», кое-как одетая, оказалась на улице. Без права возвращения назад.


- Так и осталась я с незаконченным средним. А дальше уже «училась» в подъездах, подвалах, в кабинах большегрузных фур и на вокзалах. И, что самое удивительное, ни разу не залетела. Ни в венерический, ни на аборт. Тебя, вообще, мои откровения не очень шокируют?


- Как бы тебе сказать, - улыбнулся Петр, - чтобы, ёперный театр, опять на «грубость» не нарваться. С женщинами ведь никогда не угадаешь. Скажу «нет» - обидишься: мол, тебе все равно, что со мной было и как. А, если отвечу «шокируют» - скорее всего, разозлишься. Скажешь, если хотел встретить чистую и непорочную, то не там искал. И, вообще, у самого рыло тоже в пуху: в ангелы вряд ли сгодишься.


- А, если без выпендрежа?


- Гм-м… Знаешь, есть категория людей, которые пройдут по центральной улице в хорошую, сухую погоду, а, посмотришь на них – все в грязи. А другие, блин, по уши в дерьме годами сидят: вылезли, отряхнулись – словно ничего и не было. Даже запаха не остается.


- Да-а, лихо завернул! Не подкопаешься. Ладно, что я все говорю и говорю. Тебе, наверное, вздремнуть бы стоило?


Любутин с хрустом потянулся, покрутил головой. Помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям:


- Нет, поговорим еще немного, да пойду к мужикам. Ты расскажи, как в это турбюро-то попала?


- Да Сизов, кадровик их главный, меня в Москве на Курском приметил. Привез сюда, отмыл, откормил, одел. С неделю сам трахал, кобелина, а потом Брызгину «сосватал». Тот сюда привез, винцом своим фирменным напоил. Я до сих пор не понимаю, зачем он это делал и что хотел видеть в итоге. То ли я испугаться должна была и вся холодным потом покрыться, то ли страстью охренительной к нему воспылать и реветь от наслаждения? А мне, с моим-то послужным списком? В общем, не показалась я ему. Наутро постращал, чтобы языком не трепала, а потом неожиданно предложил работу в турбюро и богатых клиентов здесь.


- А как же он тебя официально на работу взял с неполным средним?


- Так у меня торговое училище еще есть за плечами.


- ?!


- Я одно время у богатого дядечки жила, так он мне диплом подарил. Хотел даже с «отличием», но я вовремя отговорила.


- А почему уж, едри его в качель, не МГУ сразу? – не удержавшись, ехидно поинтересовался Петр.


Лена вместо ответа только неопределенно махнула рукой.


А, собственно, и в самом деле, зачем? Зачем женщине с такими внешними данными еще и диплом? Да и не столько ведь во внешности дело. Жила на самом дне, а ничего действительно не пристало. Такое впечатление, что просто ждала своего часа. А все, что было до этого, вроде надоевшей одежды: выбросила и стала другим человеком. Или – сама собой.


- Ладно, - Любутин нежно поцеловал женщину, - ложись-ка ты спать, а я пойду.


- А со мной не хочешь?


Но дверь в комнату уже закрылась. Правда, Лене показалось, что чуть резче и громче, чем следовало бы в столь поздний час.