Красивая смерть

       В середине февраля, вечером, незадолго до выхода теленовостей в квартире пенсионера Горемыкина Германа Леонидовича пронзительно заверещал телефон. Герман сидел на диване в большой комнате, вытянув ноги с комфортом на пуфик и перебирал четки. Он обдумывал сюжетную линию поэмы о падении нравственности в среде людей умственного труда к коим относил чиновников всех мастей и, даже дипломатов. Мысли текли вяло. Герман ждал вдохновения. Оно уже было, как говорится, на кончике пера, как раздался этот нахальный, длинный, требовательный звонок. Герман вздрогнул.
       
       Телефонные звонки у Горемыкиных были явлением редким, а потому у супругов-пенсионеров вызывали чувство тревоги, смешанное с раздражением, какое обычно возникает у людей привыкших вести тихую, размеренную жизнь, в которой у каждого времени суток, у каждого часа было свое предназначение, расписанное чуть ли не по минутам. Ни Герман, ни его жена Варя не горели желанием знать никаких других новостей, кроме телевизионных или по радио «Свобода» на сон грядущий. Сын Артем звонил раз в неделю, интересовался здоровьем родителей, жаловался на хроническую нехватку денег, долги, гнусное начальство и намерение сменить работу. Этой негативной сыновней информации хватало Горемыкиным для переваривания на неделю.

       «Варя! Возьми трубку!» крикнул Герман жене. Варвара Викторовна жена Германа обычно коротала время на кухне, удобно устроившись в углу за столиком у окна перед телевизором. Телефон находился тут же на столе, на расстоянии вытянутой руки, но Варя, снимать трубку не спешила, дабы не ввязываться в ненужные ей разговоры.
       
«Сам говори!» - крикнула она с кухни повышенным, недружелюбным голосом.
       
 Герман нехотя подошел к телефону и снял трубку.
 
- Алло!
- Это Герман? С вами говорит мама Лоры Жанна Арсеньевна, жены вашего однокурсника Панаса Цибули. У нас большое горе - Ципа умер.

- Ципа?- переспросил Герман.
- Цибуля Панас. Простите, это мы с Лорочкой так величаем Панаса по-свойски, по-домашнему.

- Ах, да, вспомнил,- соврал Герман.

       Застигнутый врасплох неожиданным звонком и неприятным сообщением, Герман быстро соображал в нескольких направлениях:
Зачем ему позвонили? Что, эта Жанна, хочет от него? Откуда звонит? Где взяла его номер?


       Герман прижал трубку сильнее к уху, предчувствуя, что сейчас начнется оползень из негативной информации, приоткрывающий завесу над таинственными сторонами жизни его далекого и давнишнего приятеля. Незнакомый женский голос без возраста, с интонацией, походивший на автоответчик телефонной сети, размеренно вываливал подробности последних дней совместной жизни и Лоры.

- Лорочка звонила вчера из Австралии. Она очень расстроена, подавлена, но держится молодцом. Какое несчастье. Злой рок преследует чету много лет. Так умереть, так погибнуть…
Она просила вам позвонить. Ваш номер у меня записан в блокноте еще рукой Ципы. Он о вас и супруге очень хорошо отзывался, как о примерной супружеской паре. Вот она суета, живем много лет с вами в одном городе, знаем о существовании друг друга и ни разу не виделись – вы где-то на юго-западе, я на северо-востоке Москвы, а Ципа с Лорочкой в трижды неладной Австралии.

- Простите, Жанна Арсеньевна, что с Панасом случилось? Где? По какой причине он умер? – говорил в трубку Герман сухим, хриплым голосом не узнавая себя.

 - Они с Лорочкой живут в пригороде Сиднея. Лора пока еще работает, а Панас… Он же на пенсии. Сейчас там у них в Австралии лето, жара, самое пекло. Лорочка пошла на работу, а Ципа – к морю, точнее к океану. Там где-то у него есть любимая лагуна, где он купался, загорал, плавал на надувном матрасе. Вот и заснул на нем. Течением, волной вынесло его с матрасом в океан. А он пивка выпил, разморило на жаре, заснул. Только когда очнулся у него уже не было ног по самые колени. Акула отгрызла. В общем, истекал кровью, пока его не заметили, проплывавшие на лодке австралийцы. Подобрали Панасика. В больницу, но поздно. Спасти не удалось.

 Герман молчал, обдумывал, что сказать. Выразить банальное сочувствие ему казалось формальным и недостойным для давнего друга.

- Примите мои самые искренние соболезнования и сочувствия, - сказал Герман сиплым, но твердым голосом. Чему суждено было случиться, того, наверно, было не избежать. Но смерть Панаса была красивой.


- Герман, да что вы такое говорите? Акула сожрала у моего зятя конечности, он истек кровью, а вы говорите о какой-то красивой смерти. Разве можно так?

- Эх, Жанна Арсеньевна, Панас умер от зубов акулы в океане, на плоту, под солнцем, спящим, по сути, не мучаясь. Зубы акулы режут кости человека, как бритва, молниеносно. Человек даже не понимает, что у него уже нет конечностей. Я много плавал по океанам и наслушался морских рассказов. А представьте, что Ципу в тайге задрал бы медведь. Вот тогда бы наступила долгая, мучительная смерть с переломанными костями, содранной кожей. Побывав в лапах медведя, люди молят о скорой смерти. Понимаете? Важно понять с чем сравнивать.

- Герман, но это кощунство рассуждать подобным образом. Ципы нет.

- Это верно, но он мог разбиться в машине, загореться в самолете, утонуть во время шторма, захлебываясь морской водой. А мог умереть на больничной койке в окружении капельницы, судна и страдающей день за днем у Ципиной койки от безысходности Лорочки. Разве такой участи вы хотели для вашей единственной дочери? Видеть ее сиделкой? И умер бы он, как засранец, простите. А так Ципа погиб, как книжный герой от челюстей акулы. Многие смертные, прикованные к койкам, мечтали бы, оказаться на плоту в океане среди барракуд и акул и встретить там свой последний час под морскими ветрами, звездным небом, в горько-соленой воде из которой человек вышел когда-то, затем, чтобы в нее вернуться навсегда.

-Но Ципа так и не пожил на пенсии, - вот я о чем. Рано из жизни ушел.

- Ну нельзя всю жизнь жить очень красиво и только для себя, Жанна Арсеньевна. Беззаботная, бездетная жизнь редко у кого получается долгой. Кто-то наверху там следил за Панасом Цибулей внимательно, как и всеми нами, а потом сказал: « Хватит! Нагулялся! Насладился! Иди на покой, дорогой, вот таким образом, экзотическим, как была вся твоя жизнь! Вот в чем философия.

- Плохая эта ваша философия, Герман Леонидович.

- Согласен, не из лучших, но она в чем-то справедлива, как это ни покажется жестоким.
       Задумайтесь, отчего люди, отсидевшие в сталинских лагерях по 10-20 лет живут до 80 и более лет? Отчего ветераны войны, хлебнувшие сполна лиха пережили многих, кто родился позже них? Они страдали, жили на пределе человеческих сил, возможностей. Так почему их не отблагодарить и не прибавить десяток-полтора лет в качестве компенсации за тяготы? Ведь справедливо? Не правда ли? Одним прибавляют, у других – отнимают годы.

       Жанна Арсеньевна помолчав сказала:

- Вы какой-то злой человек, Герман. Наверно, зря я вам позвонила.
И все же, помяните Панаса. Похоронят его там, в Австралии послезавтра.

       В трубке раздались короткие гудки отбоя.

12.06.08