Здесь была Лена

Не люблю путевые заметки. Они – многословный вариант фразы «Здесь был Вася», и если краткость и в самом деле сестра таланта, авторам следовало бы ограничиться классическим вариантом.

Поэтому я расскажу про кольцо.

Кольцо с ляписом досталось мне старым.

Ляпис лазурит – камень темно-синего цвета, в средние века его толкли, растирали с маслом и делали краску – ультрамарин. Ультрамарин означает заморский, ляпис добывали и добывают в Афганистане, в Панджшере. И по сей день этот искрящийся на разломе камень финансирует вооруженные конфликты в регионе. Заморский пигмент был очень дорог, ультрамарин в живописи использовали скупо - как правило, на небесно-синие одеяния Богоматери.

С годами ляпис теряет вид. Тот, что достался мне, был исцарапан, время разъело его поверхность, камень потерял синий цвет, стал тускло-серым. Именно поэтому на пути из Оксфорда в Лондон мне нашлось занятие, достойное английских ландшафтов – я решила отполировать ляпис на велюровой спинке автобусного сиденья.

Автобусы между Оксфордом и Лондоном снуют туда и обратно как челнок от одного края ткацкого станка к другому. Не знаю, что за ткань они ткут. Скорей, не ткань, а некую красную нить, соединяющую Лондон и Оксфорд сквозь все времена и странности. Где-то сбоку присоседился Кембридж со своим пучком красной пакли, но Оксфорд это не волнует. Кембридж опять проиграл регату на Темзе, которая и не Темза в Оксфорде, а Айсис. Почему Темза всюду Темза, а в Оксфорде - Айсис, этого не знает никто, кроме пьяных оксфордских студентов, но от них ничего толкового никогда не добьешься. На их благородный «Аксфордский» акцент накладывается некий бессмысленно-неразборчивый, и надо ждать, пока они протрезвеют. Протрезвев и обретя чистое произношение, они начисто забывают, почему речку в славном городе Оксфорд обозвали именем египетской богини Изис, кто первый написал это на карте и кто первый прочитал это с оксфордским акцентом, так что теперь и не узнать.

Автобус из Оксфорда в Лондон отходит каждые пятнадцать минут, и среди бела дня он завлекательно пуст. Все деловые поездки начинаются рано поутру, вся научная элита, отягощенная нобелевскими планами и ноутбуками, благополучно укатывает в Лондон в час, когда честные туристы спят. Днем в автобусе можно выбрать любое место, потому что они все ничьи и никому не нужны. Я выбрала место у окна, сняла кольцо с пальца и начала полировать ляписную печатку на туманно-голубой спинке сиденья передо мной. Автобус заурчал и поехал, раскачиваясь на поворотах.

- Дорогие пассажиры, меня зовут Саймон, - объявил водитель и велел пристегнуть ремни. На ремне тоже прекрасно полировалось. Камень потемнел. Серый налет сошел, и разом проступил изначальный цвет камня – синий глубокого, густого оттенка ранне-ночного неба. Мимо проплывали знаменитые английские меловые холмы. Если взобраться на такой холм, начертить на нем какую-нибудь монументальную надпись, например, «здесь был Вася», и снять вдоль по эскизу дерн на ширину четырех штыков лопаты, эту белую надпись будет видно даже из космоса. Англичанам не останется ничего, кроме как смириться с новой деталью ландшафта или злобно перекопать весь холм, после чего он будет называться Уайт Холм, если только в дело не вмешаются оксфордские студенты с карандашным огрызком и картой в кармане по пути с концерта Марс Вольта.

Седовласый господин напротив утомился незаметно коситься на мои непонятные для него действия и начал часто моргать под дорогими очками. Я показала ему кольцо. Хоп-ля, оно чуть не упало. Завалилось бы под сиденье, вон туда. А что это там? В щели между сиденьем и стенкой автобуса лежал ярко-розовый кошелек. Я вытащила его и открыла. Может, кто-то просто купил новый и избавился от старого? Нет, в кошельке были сложенные банкноты, свеженькие фунты из автомата, и несколько карточек. Передняя торчала в кошельке именем владельца кверху, имя было совершенно неру... неанглийское, так что я решила, что кошелек принадлежит какой-нибудь девчонке, исходя только лишь из его пронзительного цвета. Я бросила кошелек на сиденье рядом. Его надо было отдать водителю, но не во время движения. На ляписе проступила первая золотая звездочка и робко засверкала из темной синевы. Отличительная черта настоящего ляписа – золотистые вкрапления пирита. Ляпис не просто похож на ночное небо. Он похож на звездное небо. И это делает его дорогим. Это единственные звезды, которые можно купить. Не потому, что те, другие, никто не продает. Потому что тех, других, нет. Есть только свет, а что там, на другом конце золотой нити фотонов, неизвестно. Может, давно ничего нет. Сирена сидит в пустоте и играет на скрипке. И мы никогда не услышим как она играет, потому что прежде, чем гром небесной скрипки прогремит на орбите, наша желтая звезда раздуется в красного гиганта и проглотит глиняный шарик, на котором мы толкаемся, разбираясь, кто тут великий, а кто и еще похуже. Автобус остановился. Я надела кольцо на палец, взяла кошелек и отправилась к Саймону.

- Кто-то потерял. Завалился за сиденье, - сказала я. Саймон раскрыл кошелек: может, кто-то купил новый и избавился от старого? – но тут же испуганно захлопнул его. Спокойно, Сёма, это только деньги. Молодая женщина в мятом платье вышла размяться и закурила печально-рассеянно, глядя куда-то под ноги. Свежий воздух накрылся дымным зонтом, и я вернулась в автобус. Врачи в Оксфорде отказывают в абортах кроме как по медицинским показаниям. Женщинам из Оксфорда, выбравшим аборт, приходиться ехать в Лондон. Мы снова поехали. Из глубины автобуса появилось яблоко и покатилось вдоль прохода к водителю. Еще поискать кошелек-другой? Вторая звездочка выбралась из глубин ляписа и засверкала. Под светом этих звезд я буду царапать на кельтском меловом холме: «Здесь был хоть кто-то?».

- Смотрите, королевская кавалерия, - призвал меня к вниманию седовласый господин. Мы въехали в Лондон по Бейкер Стрит и катились мимо Мраморной арки.

- Я на эту кавалерию насмотрелась в Оксфорде, - пробурчала я. Противники экспериментов над животными демонстрировали в Оксфорде против строительства соответствующих лабораторий. Первоначально их строительство планировалось в Кембридже. После акций протеста город отказался от лабораторий, и проект перенесли в Оксфорд. Теперь противники съехались со всей страны и непрерывно демонстрировали в Оксфорде, на что тот отвечал полным безразличием. После поджогов университетских помещений и угроз в адрес профессоров, причастных к новым лабораториям, демонстрации начала патрулировать конная полиция. Накануне маленькая кучка протестующих стояла с плакатом на углу Хай Стрит, спешившийся полицейский с камерой в руках снимал на видео их лица. «Чего ты снимаешь? Чего?» - кричал на него крайний и видно было, что хочется ему бросить плакат и начать толкать полицейского, здорового парня в форме и с дубинкой. Тот молча снимал дальше.

Лазурит заветился россыпью звезд, моей собственной галактикой в океане пустоты. Если потускнеет, протру рукавом.

Приехали.

А что в Лондоне?

Да что Лондон? Все эти бритиш-мьюзиумы можно посмотреть в интернете. Если вас занесет в Лондон, поолигархить на народные деньги или просто так, езжайте в Оксфорд. Автобус от Виктории Стейшн идет полтора часа. В Оксфорде спросите сразу музей Питта Риверса. Он того стОит. А если в автобусе вы обнаружите до блеска отполированный край велюрового сиденья, знайте: здесь была Лена.