Часы

       “Собственно, мне просто захотелось ещё раз услышать
       ваши старинные часы. Такие часы – моя слабость. Они
       бьют, фигурки начинают двигаться и делают одни и те же
       движения. Всё известно наперёд, но каждый раз это
       почему-то волнует. Правда?”
       М. Фриш, «Биография»

Часы ему нравились. Недорогие, по виду напоминавшие его теперешние, но электронные и, главное, безо всяких фокусов, что выдуманы для военных и подростков. Свои, механические он любил, но они начали немилосердно отставать, и когда он их снес часовщику, тот оглядел их с уважением, но, через несколько минут протянул обратно и, покачав головой, сказал
- В морг.
- Так-таки ничего нельзя сделать?
- Ничего хорошего нельзя. И обойдется дороже новых и вскоре придется снова в ремонт нести – металл устал.
Последнюю фразу Николаев не понял, но, попрощавшись с часовщиком, направился прямо в магазин. Выбирал он недолго – ему не нужны были самые лучшие, ему нужны были просто часы. И всё же он задал продавцу несколько вопросов.
- А батарейку как менять?
Продавец бросил на него оценивающий взгляд и сказал.
- Вам, - с легким акцентом на «Вам», - лучше обратиться к специалисту.
- А регулятор у них где? Ну, там, если отставать или спешить начнут.
- Не смогут. Кварц не даст.

***
Покупку следовало «обмыть», а поскольку он не покупал часы уже лет двадцать, сделать это подобало торжественно, поэтому мысль о распитии бутылки вина на кухне, он сразу отбросил.
- Вряд ли вам удастся поужинать. – Недовольно буркнул швейцар.
- Что так?
- Ремонт начинают.
- Прямо сейчас?
- Да вот, сами глядите, - кивнул швейцар, в сторону служебного входа, откуда, не успевшие снять фраки музыканты выносили рояль.
- Ничего и без музыки поужинаем.
- Это еще что, - махнул рукой огорчённый служитель.

Половина зала была совершенно пуста, то есть в ней не было не только посетителей, но и столов. Однако в другой половине свободных столов было немного. Ничего странного не было и в том, что некоторые посетители уходили, не дождавшись заказа. Ужинать в такой обстановке, не всякому могло понравиться, и всё же тех, кому было любопытно обедать именно в такой, хватало. Николаеву не было любопытно, и он бы сразу ушел, кабы не дал себе слово обмыть часы торжественно.

Захлопали двери – выносили пальмы. Они мерно покачивались в ветхих кадках, и мягкие скрипучие дорожки тянулись за ними. Официанты между тем продолжали принимать заказы, но принесенные блюда многим посетителям приходилось уже держать на коленях или ставить рядом на пол. Мимо Николаева пронесли стол с большим рыжим пятном на колыхавшейся скатерти. Жовиальный старичок, сидевший там, где еще недавно находился этот стол, возбужденно указывал соседу пальцем на даму в открытом платье, которая постоянно получала через официантов какие-то записочки и прятала их за корсаж. Наконец дама возмущенно поднялась и направилась к выходу. Старичок, со своим соседом тут же суетливо поспешили за ней.
Рядом с выходом, прислонившись к стене, стояли часы, похожие на дверь. Николаев подозвал официанта и спросил.
- А позвольте узнать, почтеннейший, сколько эти часы стоят? – и тут же поймал себя на мысли, что официант знать это совсем не обязан, но тот, не задумываясь, ответил.
- А нисколько.
- То есть?
- То есть можете забрать.
- Да ведь вещь старая.
- Старая. Да у нас хозяин новый. Ремонт затеял. Так что весь старый хлам – вон.
- А прежний что? На покой?
- На вечный. Третьего дня помер. Он эти часы любил. Гирьки всегда сам подтягивал, не доверял никому. А новый говорит – на свалку.
- А мне позволите?
- Что?
- Гирьку подтянуть?
Официант пожал плечами, - да сколько угодно.
Николаев поднялся из-за стола, открыл дверцу и осторожно потянул вниз левую гирьку, поднявшуюся почти до предела. Старинный механизм благодарно заурчал. Николаев разжал пальцы и отпустил гирьку, потом толкнул маятник. Послышался лёгкий стук, точно что-то упало. Николаев оглядел нижнюю панель часов и пол перед ними, но ничего не заметил. «Наверно, закатилось куда-то», - решил Николаев и тут же забыл об этом. Маятник важно раскачивался - часы шли. «Не электронные», - подумал он с уважением и вернулся за свой столик.
Усевшись, Николаев поймал себя на том, что любуется часами. Он сверил время и, хотел, было по привычке переставить стрелки своих часов, но вспомнил, что они только что куплены и не успели бы так сильно отстать. Однако то, что часы у стены показывали другое время, его раздражало, и он мысленно перевел их стрелки на пять минут назад и тут же услышал бой, хотя бить им никак не полагалось. Николаев поглядел на циферблат – часы и в самом деле вернулись на четверть часа назад и показывали ровно семь. Глянув на свою обновку, Николаев с удивлением отметил, что, и его часы показывали на пятнадцать минут меньше. И тут же он снова увидел и декольтированную даму и старичка с его соседом именно на тех местах, где они сидели раньше. Но старичок теперь сидел за столом.
Подали чай. Даже издалека было видно, что сахар какой-то не чистый, с чёрными точечками. Старичок, словно пытаясь, что-то вспомнить, бесконечно помешивал чай в стакане. Кривая ложечка неприятно позвякивала, и стакан дёргался, расплескивая чай. Рыжее пятно ползло от стакана к краю скатерти, а рядом с ним нервно суетилась молодая муха.
В зале оркестра не было, но в городе был праздник, и к вечеру из многочисленных окон стала наползать музыка. Тускнели лампы, и становилось грустно.
Николаев несколько раз повторил фокус со стрелками. Всякий раз это срабатывало. Наконец это перестало его удивлять. Удивительно было другое - люди в зале то появлялись, то исчезали, будто растворяясь в воздухе, и озабоченность на их лицах постоянно росла, особенно при появлении и исчезновении. Он снова подозвал официанта.
- Стало быть, часы и вправду можно забрать?
- Так «новому» даже лучше. Вывоз хлама денег стоит.
- А что, хозяин здесь?
- Да на что он вам?
- Спросить, можно ли часы забирать.
- Да подождите на улице, пока их вынесут.
- Нехорошо как-то.
- Как желаете, но этот жучила точно вас обдерет. Вон он как с рабочими торгуется.
Директору было на вид лет двадцать пять но, несмотря на юный возраст, лицо его не вызывало сомнения, что он именно «жучила».
- Я хотел поговорить с вами, касательно, во-он тех часов, обратился Николаев к директору. Тот резко повернул голову и внимательно оглядел Николаева.
- Старинная вещь, - сказал он, подумав, и добавил нараспев, - Дорогого стоит!
Николаеву стало ясно, что его принимают за лоха. Это было справедливо, но неприятно.
- Ну, дорого я не дам.
- Вам самому будет стыдно купить её дёшево.
- Не извольте беспокоиться, - как мог, огрызнулся Николаев, - С этим я как-нибудь справлюсь.
Решив, что тратить время на такой разговор, не имеет смысла, - директор коротко произнес, - Триста. – Видя, что Николаев колеблется и, заметив, что за их беседой с любопытством наблюдает, бросивший дела официант, директор быстро сложил два и два. На что, на что, а на это он был мастер.
- Ладно, - сказал он отрывисто, - берите за двадцать. Деньги ему, – он указал на любопытного официанта и тут же вернулся к разговору со строителями.
- Ну, говорил я вам, - обиженно заявил официант.
- Да ничего он не содрал, - возразил пристыженный Николаев, - отдал всего за двадцатку.
- Лучше бы мне отдали.
- А он и сказал вам отдать, - сказал Николаев, протягивая двадцатидолларовую купюру.
- И вы воображаете, что он забудет и это достанется мне?
- Конечно, конечно, - засуетился Николаев, - вот это вам, - и протянул официанту ещё двадцатку.
- За что? – Официант отвел его руку.
Этого Николаев никак не ожидал. Не бывало такого в его жизни. Но он тут же сообразил.
- Как же? За консультацию.
Официант, с недовольным видом взял вторую купюру и, махнув рукою, сказал, - Ладно, забирайте.
Но забирать Николаев не стал. Он вернулся за свой столик продолжать обмывание первых часов.
«Странное дело!» - думал он, рассматривая бокал на свет, как заправский дегустатор, хотя в винах разбирался плохо, – «столько лет не покупал часов, а сегодня реши купить сразу двое».
О том чтобы дотащить часы на себе, нечего было, и думать, а вызывать с грузчиков, общаться с ними ему до смерти не хотелось.
Тут ему в голову пришла на удивление простая мысль, он мысленно повернул стрелки на три часа вперед и тут же оказался в своей комнате, изрядно затоптанной недавно ушедшими грузчиками. Часы стояли в углу у окна. Теперь можно было попытаться перевести их на изрядный срок.
А вот это оказалось уже не просто. Пришлось пробовать и так и этак, но в конце-концов он наловчился делать это довольно быстро – надо было чётко вспомнить что-то из того прошлого, куда хотелось попасть и при этом глядеть на циферблат. Потом надо было немного подождать. Но это ожидание не было тягостным – он с увлечением смотрел как предметы предыдущей сцены становятся всё прозрачнее и сквозь них начинает просвечивать сцена следующая. Потом исподволь появлялся звук, словно кто-то поворачивал ручку регулятора. У одной из стен Николаеву всегда удавалось различить едва заметный «призрак» часов. Похоже, больше никто часов вообще не замечал. Даже кошка. Однажды она, как ни в чём не бывало, прошла сквозь них.

В голове Николаева один за одним возникали планы, один заманчивее другого. Однако он был уже не молод, и горького опыта у него накопилось вдосталь. Ему было ясно, что, не вполне освоившись, шутить с такой игрушкой опасно, и он решил начать с пустяка. Вчера, на вечеринке, он до того увлёкся спором, что, возбуждённо жестикулируя, задел хрустальную вазу. Хозяйка его несколько недолюбливала, а потому и не пыталась скрыть огорчения, а он, растерявшись, даже не сообразил помочь ей собирать осколки.
Он ясно помнил, как шел злополучный спор, поэтому легко оказался в нужном месте в нужное время. Вот он размахивает рукой…
Остановить руку Николаеву не удалось, как он ни старался. Он снова и снова возвращал время, но всё было напрасно.
Кое-что удавалось менять – до начала спора, ему удалось слегка передвинуть вазу, хотя он точно помнил, что прежде этого не делал. Однако практически всё оставалось по старому. Ваза, во всяком случае, неизменно падала на пол.
Хуже всего было то, что с каждой попыткой он замечал - лица его приятелей становились всё озабоченней. Когда, наконец, его строму другу сделалось плохо – у Николаева не осталось сомнений, что своими «опытами» он ничего не в состоянии улучшить, а вот навредить вполне сможет. Мало-помалу приходило понимание, что он не в состоянии управлять событиями, а может быть только наблюдателем.
Это Николаева никак не устраивало. Ему хотелось изменить многое – жизнь свою он не считал удачной. Решив, что часы, какими бы они ни были – самая обыкновенная машина, а машину даже самую необыкновенную можно обмануть, он решил, во что бы то ни стало, научится её обманывать.
Первое, что пришло в голову – отправиться на бега. Хотя он пришел туда впервые, разобраться, что к чему не составило труда. Да и у тамошних доброхотов, как известно, не в обычае оставлять без внимания новичков.
Он сделал с десяток ставок и отправился на трибуну. До рези в глазах он всматривался в гнедого рысака, пришедшего первым, и только после того как объявили, что победил «Шаман», сообразил, что запоминать лошадей нет никакой необходимости, достаточно запомнить клички. Он посидел ещё некоторое время на трибуне и, записав с полдюжины победителей, отправился домой. Бега его не увлекали. Он даже не проверил, выиграл он что-нибудь.
Чем ближе он подходил к дому, тем сильней волновался. Каким бы смешным ему это ни казалось, справиться с волнением он не смог и первое, что он сделал – открыл бутылку вина. Пить в такое время он не любил, но другого способа побороть волнение в голову не пришло. Предвкушение того, что сейчас он всё-таки обманет машину, делало его просто счастливым. Он даже сел спиной к часам, чтобы растянуть удовольствие. Николаев смаковал вино, старался курить помедленнее, но нетерпение взяло верх – он был не из тех, кто умеет ждать.
Даже не погасив сигарету, он резко обернулся к часам. Они, ничего не подозревая, отправили его обратно. Всё шло как по нотам. Кроме одного – бумажка с кличками фаворитов куда-то исчезла. Николаева это ничуть не расстроило, кличку первого он помнил и поставил почти всё, что у него было на «Шамана». И, непонятно зачем, какую-то пустяковую сумму поставил на другого, первого попавшегося в списке коня в следующем забеге.
Всё, что происходило на ипподроме, было ему уже знакомо, но, хотя всё шло в точности так же как в первый раз для него выглядело совсем по-иному. Он едва сумел раскурить сигарету – так дрожали руки, а когда «Шаман» пришел первым, даже вскочил.
- В этом заезде победил «Карат», - проурчал громкоговоритель.
Николаев едва удержался на ногах, но все же предпочёл не стоять и безвольно опустился на скамейку.
- Она подменила кличку, - с ненавистью пробормотал он, относясь к машине, уже как живому существу.

Постепенно придя в себя, он осознал, что ненависть его просто нелепа. Ведь машина, всё-таки машина. Теперь он не так безразлично отнесся к возможному выигрышу – деньги поставлены были не малые. Была еще нелепая надежда, что «она» поменять успела не всё. От кассы он отходил несколько ошарашенный – во втором заезде выиграл тот конь, на которого он поставил, и выигрыш в точности равнялся сумме, что он принес на бега.
- «Она» ничего не даст мне изменить, - всё больше огорчался Николаев. От обиды он даже остановился посреди улицы и, остановившись, задал себе вопрос, - тогда на что мне эта хреновина? – Тут в голову ему пришла мысль, от которой он похолодел. – «Часы-то надо заводить! Остановятся и оставят еще чего доброго меня в том времени, где я смогу завести!» Он уже не представлял себе жизни без этих часов и опрометью бросился домой.

***
Гири были почти на том же месте, на каком он установил их, подтягивая в ресторане.
 - Интересно, как это у нее, получается, - удивился Николаев. На самом деле ему это было интересно не это, а то, как сделать, чтобы они не остановились в тот момент времени, куда он собирался отправиться. Он не сразу разобрал, что заводить часы надо было не так уж часто – раз в три-четыре дня - и потратил не мало времени, подтягивая гирьки, чтобы они не остановились ни в прошедшие два года ни в будущем году. Более давнее прошлое его не интересовало, а более далёкое будущее он не мог, да и не хотел представить.
 То, что «она», а теперь он думал о часах только как о машине, которая поумней любой вычислительной, так вот то, что «она» не мешала всей его суете, почему-то не озадачило – он был вполне доволен тем, что ему позволено менять хотя бы это.
***
Но и это было ошибкой. Когда он по оплошности забрался в детство, куда никогда раньше не возвращался – часы не остановились. Гири были всё на том же месте. Мысль о том, что не он управляет машиной, а она им, окончательно испортила удовольствие от игры.
Часы шли, не обращая на него никакого внимания. А он то играл, то пил и ничем больше не занимался, точно с концом игры кончилась бы и сама жизнь. Наконец ему надоело и пить.
Он понимал, что часы паршивая игрушка и пользы от них никакой. Только место занимают. Но одно дело понимание, а другое сила воли. Его воли не доставало даже на то, чтобы бросить курить. Он все больше привязывался к своей игрушке. Хотя он точно знал, что заводить её нет никакой необходимости, но оказать себе в удовольствии подтягивать гирьку уже не мог и делал это по два – три раза в сутки. Не то чтобы он не понимал, что игрушка съедает его жизнь, но ничего с этим поделать не мог. Он мучительно искал выход и, наконец, нашел его
Он давно заметил, что ощущения, вызванные какой-нибудь сценой из прошлого, уходили не сразу, а постепенно исчезая с каждым ударом маятника. Как-то он попробовал придержать маятник рукою. Время шло, маятник слабо вздрагивал в руке, а ощущения не проходили.
Теперь он даже удивился, что простая мысль – остановить маятник на чём-то самом приятном не пришла ему в голову сразу.
Николаев внимательно оглядел часы и на задней стенке заметил отверстие. Просунув в него карандаш можно было легко остановить маятник.
Отверстие, однако, оказалось несколько великовато, и ни один из карандашей в нем не удерживался. Никакой замены ему найти не удалось, и он уже собрался отправиться в лес, чтоб срезать подходящую ветку, как в углу нижней панели часов увидел деревянный штырек.
Штырёк подошел как нельзя лучше и держался крепко, «точно специально сделанный», - мелькнуло в голове у Николаева, и он тут же его выдернул – оставаться надолго с нервным ощущением, которое вызвал, может быть самый важный в его жизни эксперимент, ему не улыбалось.
***
К тому времени, когда Николаев понял, что у него ничего не выйдет, день уже успел смениться вечером. Он оставил часы в покое и налил себе вина.
- Выходит, в жизни у меня не было не одного мгновения, которое я хотел бы остановить, - с немалым огорчением заключил Николаев. Оказалось, что он всё время жил ожиданием чего-то и это ожидание отравляло настоящие радости.
Будто догадавшись, часы сами перенесли его в день, о котором он и не вспомнил бы. День этот кончился ссорой и, хотя ссора вышла из-за пустяков, обоим казалось, что она закончит всё и навсегда. Николаев закрыл за собой дверь и почувствовал небывалую лёгкость. Ему стало до того хорошо, что в голове тут же всплыла избитая фраза: «радость буквально наполняла его». Он, разумеется, помнил, что ссора была не последней, и они ещё не раз зачем-то ссорились и зачем-то мирились, но сейчас ему было необыкновенно хорошо. Он вспомнил, что потом в припрыжку сбежал по лестнице и как провел всю следующую неделю…
У стены на лестничной площадке он разглядел «призрак» часов, достал из нагрудного кармана штырёк и остановил их.
***
- За восьмым столом посетитель зажмурился.
- Может просто заснул?
- Да нет проверили. Остывает. До комнатной.
- Это тот что часы собирался купить?
- Почему собирался. Он же заплатил.
- Ладно, иди, распорядись, позвони кому надо.… В общем, понял?
- Не впервой.
Официант направился к телефону, но по дороге остановился у часов. – Иш ты, - удивился он, - снова стали!
Он открыл дверцу и небрежно толкнул маятник. Послышался лёгкий стук, точно что-то упало. Официант оглядел нижнюю панель часов и пол перед ними, но ничего не заметил. Маятник мерно раскачивался - часы шли.