Мастер Чэнь. Любимая мартышка дома Тан

       Сначала прочитал «Любимый ястреб дома Аббаса». И решил, что первую книгу читать не буду. Однако - увидел, купил и ту. Каюсь, имею склонность тянуть подобное к подобному. Замечен в коллекционерстве. Но это детали…
       И вот, прочитал «Мартышку».
       Отношение к книге менялось несколько раз.
       Ну какое мне дело до интриг этих персонажей с труднопроизносимыми, труднозапоминаемыми и так похожими друг на друга именами?! Какое дело до этих чиновничьих званий империи эпохи Тан?! Претензия остается. Не заинтересовало. А должно было. Жанр обязывает.
       Потом подумалось, что эта проза, видимо, удачно иллюстрирует особый склад восточного ума, когда человек слегка будто спит, думает одно, делает другое, а получается третье. По сути ведь главный герой погружен в мысли, а все внешние события проходят по краю сознания, здесь же и случающиеся парадоксальные поступки и нечто важное, что не сказано, но брезжит между строк, слов, абзацев, и что Маниах время от времени силится узреть. Ощущение полусна – удалось.
       Следом опять претензии. Эта проза написана неудачными словами, которые иногда не очень брежно используются, которые просыпаются сквозь пальцы и после которых не остается сколько-нибудь внятного впечатления, эмоционального ли, прочего-другого… Проза эта - будто несоленая каша, она без вкуса, тем более в сравнении с ароматным, сочным шашлыком, предлагаемым Борисом Акуниным, который тут же, рядом на обложке отметился и на сравнение сам собой напрашивается.
       А потом набредаю на два эпизода…
       Первый – про чай. «Каждая долина дает свой чай, Поднебесная огромна, разнообразию вкусов нет конца, и если человек умеет наслаждаться ими всеми, находя для каждого время и место, то это достойный человек…» Вот это «умение» наслаждаться «бесполезным» и понимание «времени и места» у нас сейчас ничего не стоят, но они – особоценны.
       Второй эпизод про детское похищение скакуна… «Сегодня я уже не знаю, что именно видит моя память. Их (родителей) самих, таких, какими они были тогда – живыми, умиротворенными, спокойными, - или же это уже фреска со стены нашего обеденного зала». Нет прошедшего, настоящего и будущего времени, а есть общее, живое время. Слова бессильны это передать. Но иногда им это все-таки удается.
       Где-то ближе к концу вдруг выясняется, что Маниах видит цветные тени людей (по-нашему – ауру). И значит, видел их все время до этого. И автор говорит об этом как-то вскользь, как об очевидном. И это опять поворачивает книжку другим боком.
       В общем, противоречивое впечатление…