Миниатюры

Заслужи ещё!

               
    Ночь растворила в себе все краски дня и уже готовилась исполнить колыбельную, как вдруг гром проломил небо и взорвал тишину. Сверкнула блестящим лезвием и понеслась вспарывать небосвод молния. Вспыхивая то над головой, то отправляя осколки к горизонту, она словно охраняла его от чужого вторжения. Невозможно было угадать, где сверкнёт она в следующее мгновение. А если удавалось увидеть затянувшийся слепящий просвет в небе и мысленно проскользнуть в приоткрытую стихией завесу, воображение  уносилось в запредельную даль таинственного мира, то ли обещающего быть явью, то ли давным-давно придуманного кем-то.
    …Сухой зернистый песок течёт, звенит под ногами и делится теплом щедро и безвозвратно. Поющий бархан завораживает звуками и уступает дорогу, открывая вид на гору с дивным садом на вершине. Мираж, мгновенно рождается недоверчивая мысль. Но нет, это не обман, это главный живописный Оазис! Он призывно манит насладиться прохладой журчащих ручьёв и пением райских птиц…
     Но, словно разгадав твои дерзкие мысли, молнии сверкают разъярённо белозубым оскалом и предупреждают, что они зорко стоят на страже небес, а громы, обессилившие в ночном дозоре, раскатисто грохочут издалека: «Заслужи еще!"
     
Я в тумане


    Утро было влажным, тихим и нерешительным. Всю ночь туман блуждал по улицам города, устал и прилег на набережную Преголи. Он, как будто, обдумывал, куда двигаться дальше. Едва различая силуэты зданий «Рыбной деревни», я шла, как обычно, вдоль реки, и лишь стук моих каблучков нарушал утреннюю тишину. Я смотрела на воду, и было непонятно: то ли река растворилась в тумане, то ли туман растворился в реке. На мгновение мне показалось, будто что-то колыхнулось в повисшей густоте над водой, потом выскользнуло из нее и двинулось к берегу. Я остановилась, присмотрелась и увидела белое облачко. Легко скользя по воде, оно раздвигало туман, а я не могла оторвать от него взгляда. И вдруг, облачко встряхнулось и превратилось в лебедя. Жемчужно-серебристый, он словно был соткан из этого утреннего тумана и плыл прямо ко мне. Я подошла ближе, мне так хотелось рассмотреть его. А он закружился передо мной, и какая-то радость была в его  кружении. Лебедь то подплывал совсем близко, то удалялся от берега, словно звал меня куда-то.  Он был один. И мне так захотелось уплыть с ним, скользнуть в этот невозможный туман и раствориться в нем. 
Знакомая мелодия моего телефона вернула меня к реальности.
- Лисонька, ты где? – услышала я родной голос.
- Я… я в тумане.
     Лебедь на мгновение замер, потом рванулся ко мне, но на полпути развернулся и уплыл,  исчезая из туманного утра.

Туман
       
 Он плыл над рекой, над излучиной, он скользил по песчаному берегу, он искал уютное место для ночлега. Уставший, тяжелый, провис он над лугом и замер в дремоте. Но сон был недолгим. Мимолетный ветер толкнул его в бок, туман вздохнул и рассеялся. А наутро сиреневый иней вышил крестиком поле.
       

Рябина

     Она знала, что он обязательно ударит, и ждала этого удара. А пока нежилась под белым снежным палантином, так легко и нежно обнявшим ее за плечи. И ей было тепло и уютно. И было бы совсем спокойно, если бы палантин мог защитить ее, заслонить от удара. Но она знала – это никому не под силу. И, как всегда, готовилась к этому испытанию, и, как всегда, оно застало ее врасплох, ночью. Удар был сильным и безжалостным. Она вздрогнула, палантин соскользнул с ее плеч, и она промерзла так, что стала сладкой-сладкой. А наутро прилетели снегири, облепили ее, и ей ничего не оставалось, как раздарить свою сладость птицам.
       

Узор на окне

    Окно моей комнаты в морозную ночь покрылось бархатистым снежным узором. Первые робкие лучи осветили его, и я стояла перед ним в изумлении и очаровании, наслаждая взор этим творением зимним. Взгляд мой скользил по хрустальной  полупрозрачной наледи, и я любовалась искрящейся, слегка подёрнутой белым инеем слюдой на стекле. Но яркое солнце плавило узор горячим дыханием своим, и он тёк, таял, становился тонким, лёгким, хрупким, а я благословляла кисть неизвестного художника, мастера, подарившего мне волшебные минуты утром морозным январского дня.



Ландыши

     Они давно уже цвели на краю тропинки. Цвели и благоухали. Их белые, нежные, похожие на колокольчики цветки робко дрожали на ветру и позванивали. Тонкий-тонкий звон, фарфоровый, хрупкий лился над травинками, и они покачивались и хмелели, хмелели и покачивались. И ветер подхватил, расплескал этот ароматный настой – неповторимый и звонкий – по лесу. И лес, увлеченный и захмелевший, млел и покачивался, покачивался и млел.
       

Лунный мед

     Майская ночь была соткана из тонких ароматов и звездного мерцания, из дыхания ветра и шепота листвы. Из луны тек медовый свет и разливался по белой сирени. Ее пушистые, махровые кисти осторожно покачивались на легких волнах ветра и старались не расплескать лучезарный настой. Очарованная маем, погруженная в задумчивость ночь, не торопилась уходить в свои покои. Но навстречу прохладному дуновению утра, расправив розовые крылья, уже летел рассвет. В кронах уже щебетали птицы и жужжали пчелы. Пчелы плавали в душистом аромате цветения и собирали с белой сирени лунный мед.


Сиреневый дым

     В распахнутое окно без спроса вторгался май и дым от сирени. Дым опускался на подоконник, отодвигал занавеску и перетекал в большое прозрачное блюдо. Блюдо наполнялось сиреневым туманом, и он клубился, бурлил и стекал с краев на белую скатерть, окрашивая ее в цвет мечты. В окно влетела бабочка. Белокрылая, окунулась она в туманное озеро, плескавшееся в блюде, выпорхнула в сад и поплыла сиреневым облачком над разомлевшей травой, неся на бархате крыльев густой весенний запах.

       * * *
       
Ветер наперегонки летел с облаками и не заметил, как сорвал цвет с деревьев. Как проказник, укрылся он в дупле старого дерева и замер. Потом свернулся калачиком и уснул. Цвет осыпался сухим пушистым снегом, и крупные хлопья лежали на траве и не таяли. Потревоженный ветром пчелиный рой, вылетел из дупла и растерянно кружил над опавшими лепестками.


       * * *

    Утро. Раннее. Неуверенное. Туман ласкает траву, и трава замерла. И цапля стоит в тумане, как в реке, и тоже замерла. А в небе над туманом замерло облако, и во мне все замерло. Лишь сердце стучит, стучит.


Клён ты мой...


Недостроенный ещё дом был уже приветливым и радушно встречал гостей, знакомых и незнакомых, приходивших послушать стихи, музыку, а то и просто поговорить и попить чаю с земляничным вареньем. У входа в дом стоял клён. Клён внимательно разглядывал пришедших и протягивал им свои ладони для приветствия. Но они не замечали этого, они торопились выразить своё почтение хозяевам, а потом сесть в удобные кресла и диваны и наслаждаться виртуозной игрой на гитаре и петь любимые песни.
Вечерело. Клён погружался в задумчивость. Он всматривался в потемневшее небо и с нетерпением ждал, когда появится первая звезда. И она появлялась, скользя по небесному паркету в голубом вечернем платье. Клён приветствовал её поклоном, а потом пел ей романсы. Он знал их столько, что  хватило бы до самого утра. Звезда с упоением слушала пение клёна и светилась все ярче и ярче. А когда наступали густые сумерки, и в небе появлялись белые, жёлтые, синие и красные звёзды, клён делал взмах ладонями, небесные певуньи послушно вступали, и счастливый клён дирижировал звёздным хором. Из сада подпевали птицы, цикады и в округе царила небесная гармония. Ах как клён любил эти ясные летние ночи, любил петь и смотреть на звёзды!
       Осенью все работы по благоустройству дома были закончены, и хозяева решили справить новоселье. Гости тянулись на праздник весь вечер. Звучала музыка, шутки, смех. Клён особенно чувствовал торжественность момента, ведь он был свидетелем того, как строился дом, и теперь радовался этому событию вместе со всеми и вместе со всеми пел давно знакомые ему песни, а когда услышал цыганочку, кровь в его жилах закипела, и он пошёл в пляс. Клён хлопал в ладоши и так увлёкся задорной пляской, что не заметил, как оторвался от земли и пошёл в горячем танце мимо окон залы, где веселились гости. А с неба подпевали ему звезды-цыганки: «Ай, не-не, не-не-не-не, не-не!» Гитарист, увидевший клён, танцующий цыганочку, перестал играть и кинулся к окнам, а вслед за ним изумленные гости. Клён, не замечавший удивленных глаз, продолжал свою горячую пляску. Он кружился так, что листья с его веток разлетались в разные стороны. Все выскочили во двор… И замерли, и недоуменно смотрели на клён. Клён стоял на своем прежнем почетном месте у входа в дом, но на нём не было ни одного листка. Рядом с ним покачивался уличный фонарь, освещая жёлто-оранжевый ковер из кленовых листьев. На лицах людей было удивление, смешанное с грустью. Кто-то запел: «Клён ты мой опавший», но его никто не поддержал, петь не хотелось. Было далеко за полночь, и гости стали расходиться по домам. Они выходили во двор, набирали охапки опавших листьев и уносили с собой жгуче-оранжевый огонь кленовой пляски.