Бесчеловечное

Старик сидел на широком подоконнике, на самом краю, непроницаемо всматриваясь в небо.
- Начинается, - произнес стоящий рядом юноша.
Старик не ответил. Даже не шелохнулся.
Море последний месяц постоянно поднималось, теперь оно покрыло собой все подступы к башне.
- Начинается… -грустно повторил юноша. Цепким взглядом он вглядывался в подступающие воды, до самого горизонта.
- Солнце молчит, луна не умеет говорить. Говорить не умеют и облака, и трава, и деревья. Даже земля нема. Почему же тогда речь дана человеку? – заговорил старик.
- Потому что это единственный для него способ быть? – юноша разочарованно отошел от окна.
- Единственный? Для тебя, Касим, рядом с ней, - это способ быть?
Юноша встал на руки и прошелся по комнате. Он молчал. Но потом все же ответил:
- Нет.
- Тогда зачем человеку дано что-то, что даже не обязательно ему необходимо?
Ответа не последовало. Когда старик обернулся, никого уже не было. Через несколько минут вошла женщина длинных лет и положила рядом с ним горсть засохших зернышек.
- Мне кажется, он уже почти понял.
- Нет, - покачала головой старуха, - Он никогда не поймет. Он влюблен.

Касим стоял на крыше здания. Он достал сигарету и закурил. Сквозь дым на дне моря были видны прозрачные города, сотни городов. Рассмеявшись, юноша бросился вниз. Мгновение, и миллиарды пузырьков закружили вокруг его тела. Руки разрывали вселенные, и он хохотал, смехом таких же пузырьков, вырывающихся из его рта.
Когда юноша наконец-то вынырнул, он увидел лодку, прямо рядом с собой.
- Я думал, ты уже никогда не приплывешь.
- Я и не хотела. Но приплыла.
- Но приплыла.
- Даже сейчас ты боишься. Даже сейчас. Анализируешь.
- Я не боюсь.
- Боишься.
- Нет.
- Да.
- Ради тебя я стану рыбкой.
- Никогда. Ты все равно будешь думать. Ты не можешь не думать. А рыбки не должны думать.
- Я буду рыбкой. Я буду мыслящей рыбкой.
- Такое невозможно.
- «Невозможно» - это слово, которое говорит о том, что ты тоже думаешь.
Юноша потянул девушку к себе и поцеловал. А потом взобрался к ней в лодку.

Вода медленно карабкалась вверх. И с каждым сантиметром башня все более и более походила на тростинку. Касим зажег большой огонь на ее крыше. Огонь был столь ярок, что покрывал собой луну.
«Когда мы зажигаем свою жизнь – неужели она тоже затемняет что-то собой?» - думал юноша. Что-то, что иначе было бы видно всем?
Ее не было уже несколько дней. « Она разочаровалась во мне? Или это я разочаровался в ней?». Червячки грызли его мозг. Мысли путались. Ведь, в конце концов, рядом с ней он существует не ради чего-то. Значит, без нее его нет. Но почему тогда он чувствует, что без нее его бытие не закончится? Страдание не закончится?
Он хочет того, чтобы она приехала. Но боится того, что она приедет. Нет, все таки хочет.

Хаос все более одолевает его мысли. Я буду рыбкой. Он пытался броситься в воду и плыть к ее берегу, но почти сразу вернулся. Ему не хватило сил. Он сильно дрожал. Ему было больно. Животные свершаются друг с другом, но они не становятся друг другом. Люди не свершаются, но… становятся?
Почему он не может повернуть свою душу так, как надо?

- Вы не любите меня.
- Ты прав, - говорит ему старик, - Но ты не прав потому, что прав лишь в частной области.
Старик замолчал. На несколько минут:
- Подумай, что такое то множество тел, коими ты был? Что она даст тебе? Подумай, не насилуют ли бытие твои мысли о ней, твое желание о ней?
- Бытию плевать.
- Конечно ему плевать. Просто сделай скидку на то, что оно – это не ты.

Через несколько дней она все таки приплыла.
- Ты слишком много говоришь, - сказала она.
- Я же не сказал ни слова.
- Твои глаза говорят. Они говорят, что я приплыла, сама, и теперь твоя.
- Я не могу иначе… Ты знаешь…
- И что теперь? – холодно спросила она.
Он попытался поцеловать ее, но ее губы были столь же ледяны, как взгляд. И тогда он сел на краю лодки и закурил. Дым протекал по его телу и застилал глаза. Он хотел плакать, но сдерживал себя. Сквозь дым он видел множество веревок, скрепляющих небо.
Что он до неба?
- Я ведь и правда люблю тебя… Настолько, что даже задыхаюсь… - беззащитно произнес он.
Она склонилась над ним и долго гладила по щеке. Слишком долго, чтобы это было правдой.

Касим лежал на полу на самом верхнем этаже. Его уже касались льдинки бескрайнего моря. Он смотрел на потолок. На этот раз беззвучно. И потолок шагал навстречу ему, медленно, главное было не шелохнуться, чтобы он не исчез. И Касим не шевелился, почти не дышал. И потолок подошел уже совсем близко, коснулся его, осторожно, нежно. Бесчувственно.
И когда губы Касима коснулись шершавых камней, он вдруг захохотал. Ибо он увидел истину, он стал истиной. И увидев истину, он был самому себе безразличен. Ничто не имело значения рядом с истиной. Он мог убить кого-нибудь, даже ее – это не имело бы значения. Он хохотал, смеялся до безумия. Рядом с ним, вжимаясь в потолок, плавали сигареты. Старик поймал парочку и протянул одну старухе. Вдвоем, они сидели на крыше, единственной, оставшейся еще над водой, и смотрели, как огромный диск солнца прожигает в море дырку.