Фигура речи

       
       Я не понимаю, чего она взъелась на меня. Эта отжившая свое, безумная старуха, цепляется за каждый шанс удержаться на виду. Уж постеснялась бы своих костей и морщин. А эта поджарость, этот ненавязчивый намек на грудную клетку! Её еще в школе, несмотря на весь трепет перед училкой, сообразительные двоечники называли «фигурой речи». Измучила с поисками фигур речи в нормальных текстах для чтения! А сама! Чуть не заикалась, когда по Пушкину начинала уроки да слезки глотала.
А эти высохшие волосенки! Эта неряшливая смолоду до глубокой пенсии головенка! Она всерьез убеждена, что ее умственные достижения она должна оставить в наследство потомкам. Черт бы с ней – но она меня избрала своей преемницей, что ли? И всего лишь на том основании, что русский язык у меня преподавала с пятого класса… Что от матери моей на подпитии - меня под крыло прятала? Трогательно, конечно. Но не она, так другая бы то же самое делала. Зануда!
Со стороны бы на себя хоть раз взглянула. Ведь, кроме жалости, других добрых чувств не вызывает – остальные все другие отношения, и демонстрируемые и добрыми людьми тщательно скрываемые, она к себе не примеряет, хотя, признаться, довольно критично смотрит на мир. А по отношению к себе, как водится, критичности не допускает. Ну как же! Единственная, неповторимая! Во всем. В каждом движении. Как внешнем, так и внутреннем. Кстати, кишечник у нее как работает, любопытно? Спросить, так ведь тоже раскроет тайны – у нее нет тайн, ее же, как вы понимаете, каждое слово – откровение, без которого мир благополучно не просуществует и мгновения.
Вчера. Прихожу на кафедру, сажусь к столу, разворачиваю собойку. Слышу:
       - Обратите внимание, Мария в отличной форме! – это комплимент должен был быть. Главное, уместный! Срочно в номер! А то ведь иначе некогда! Она на занятие спешила. Так у меня кусок в горло после этого не пошел. Приятно, конечно, что люди видят, как твои старания по снижению лишнего веса дают заметный результат. После родов у кого не было этих проблем! Но при моем росте еще килограммов пять-десять можно было бы опрокинуть, конечно. Только то и бодрит, что мужу нравится. А ей что ни предложи, один ответ:
- Спасибо. У меня фЕгура, вы же знаете. – Так и произносит, с выделением «е».
Знаем, знаем. «Фигура речи», за которой тривиальная жадность скрыта. Ни себе ни людям. А точнее, чтоб не людям, так уж и не себе. Ну, вы таких тоже видывали…
Позавчера. Идет заседание кафедры. Все, как люди, голосуют за утверждение моих материалов. Все аккуратно, все требования учтены. Правда, по славянским языкам специалистов всего только я да она, моя драгоценная. Так что вы думаете? Она против: в чем смысл сделанного? Где авторская работа? Скачанное из интернета без признаков обработки со стороны автора… И всякая такая муть. Никто ничего не понял. Хотя ясное дело: старая откровенно завидует возможностям молодых. Она свои практические и лабораторки по старинке из пальца высасывает. И гордится творческими достижениями. А кому надо? Компьютер для того и существует, чтоб сделать нашу работу эффективнее.
А главный, если всерьез, критерий ее несостоятельности: неумение применить к собственной жизни пушкинские, так высоко ею чтимые сентенции. Она, к примеру, любит повторять из «Бориса Годунова» мысль о том, что власть- де «сильна мнением, да, мнением народным»… А по отношению к себе самой это мнение народное не учитывает.
О горюшко! Так до сих пор и считает себя властительницей дум. Покажите, чьих дум? Тех бомжеподобных, кто не преуспел в сегодняшнем дне? Ну, как же, как же, нельзя одновременно служить Богу и Мамоне. Только что-то не видно желающих разбиваться в доску в том давно разоблаченном служении, которое не дает реальной прибыли. Так что пускай Богу служат те, кто за это служение имеет материальное обеспечение. А у остальных людей – свои цели.
       Нет, она меня доведет, кроме шуток, до применения наступательных мер. Даже и не понимает, что мы с завкафедрой – чуть не с начала работы - подруги, что это кое-чего стоит. Она искренне верит, что ее примитивные учебные пособия создали ей незыблемый авторитет среди преподавателей. Чудо! Все представления – перевернуты. Совковые, да еще и приправленные книжной моралью. Правду сказать, жизнь сама её учит, без моей помощи, да только доходят ли до её сознания высокоразвитого эти общедоступные сигналы?
Раз как-то, еще до того, как я ушла в декрет и ее - меня заменять - взяли на кафедру, мы с ней ездили на ее дачу за очередной дозой урожая. Тогда уродило у неё все: и сад, и огород, и цветник пышно расцветал. Я, конечно, по-быстрому собралась за один день – да и домой. Муж забрал на своем авто. Все как у людей: соседи со своих участков только глазами хлопали, что у неё под окнами такая машинка постояла и поехала. Она осталась ещё поковырять землю. Совершенства достигать.
А чем кончилось? Еле успела на предпоследнюю электричку. Хоть и лето, уже смеркаться начало. Народу набилось через края. На нашей станции – это за две остановки перед вокзалом – чуть не вся электричка разгружается. Толпа, как полагается, завидев автобус, ринулась места занимать. Ну, её и смели с пути, как неспособную двигаться в общем темпе. Так даже и упасть как следует не сумела – так и рухнула оземь во весь рост, мордой об асфальт. Что злит больше всего, так это одна дичайшая деталь поведения: нет бы выпустить из рук ношу и опереться руками, защититься хоть как-то! Нет! Это чудо, как раб на галерах, навсегда прикованный к своей скамье, ничего не предпринимает для облегчения своей участи. Вечная жертва!
Так и провалялась до полной темноты, вцепившись в свои ведра с остатками яблок. Яблоки, конечно, раскатились. Народ распределился по автобусам – и в разные стороны. На остановке никого не осталось. Если б в темноте об неё какой-то мальчишка не споткнулся, неизвестно, когда пришла бы в себя.
       - Тетенька, кто на вас напал? - Мальчишка стал оглядываться во все стороны, сам не зная, откуда беды ждать, неизвестно, что за такая тетенька. Морда окровавленная, куртка в грязи – а любила она тогда в светлое наряжаться, это сейчас постоянно в черном, может, как раз из-за того случая – можно себе представить состояние мальчишки.
       - Никто не напал, я сама упала, - говорит, а сама себя еле слышит. Он ей яблоки собрал, какие нашлись, да и ходу. А она кое-как носовым платком обтерлась, автобуса дождалась, домой доковыляла под брезгливыми взглядами нормального народонаселения – и утром, едва на ногах передвигалась, в поликлинику отправилась. Конечно, ожидала, что там её под белы ручки возьмут, за её мужество Знак почета вместе с рецептом выдадут. А там, пока её один за другим врачи отфутболивали, под разными предлогами, (а главный предлог - что без талона хочет, пьянчужка синюшная, на прием попасть) – глядишь, первая смена окончилась. Только тогда до неё дошло, наконец, что делать надо в той жизни, которая не в книжке нарисована, а вокруг нее происходит. Догадалась потребовать в регистратуре, чтоб ей дали книгу предложений о работе поликлиники и к главврачу допустили. Упоминание главврача привело персонал в движение, наконец. Отвели больную к травматологу – она уже и видеть почти не видела: глаза окончательно затекли.
Выписал он ей больничный – на этом лечение и кончилось. С сотрясением ей бы к невропатологу – невропатолог работу закончил. Пошла восвояси наша жертва, как её любимые крестьяне некрасовские, «солнцем палимы, повторяя: «Суди его Бог!..» И ведь что характерно: ни муж, ни одна из дочек и не подумали из-за неё ломать свое размеренное функционирование. У всех дела! А она, кажется, в первый раз в жизни после декретных отпусков, на работу не вышла. И то порывалась успеть до начала уроков – к открытию поликлиники ведь приползла. Как хотите, такие блаженные у меня не вызывают положительных эмоций. А она никаких выводов не сделала. Ничего вокруг себя не видит в том свете, как нормальные, здоровые, приличные люди. Что выдумала, начитавшись своей бесконечной классики, то и считает жизнью.
И сейчас – туда же. Ей надо войти в положение каждого: все двоечники имеют свои причины для неуспеваемости. Один, видите ли, недавно женился, жена на сохранении. Другой отродясь законов языка не воспринимал – по её выходит, что ему по-русски сначала надо дать с годик поучиться, потом знание иностранного от него ожидать. Послушать ее, так никто не виноват в убожестве своем. Нет, у меня подход другой. Если ты взялся за что-то, то и делай дело. Давай результат. А как ты его добьешься, это твои проблемы. Каждый – за себя. А входить в положение, брать на себя чужую ношу, прибавлять себе головной боли, увольте. Слава Богу, мир изменился. И эти ветхосоветские замашки, когда сильный, неизвестно с какой радости, должен был помогать слабому, свое отработали. И себя мне не в чем упрекнуть: если б не я, не видать бы ей работы в институте, а сидеть на своей копеечной пенсии тише воды, ниже травы. Хотя, она, конечно, так не умеет… Конечно-конечно, не подвернись она, неизвестно, нашелся ли бы кто другой тогда за почасовую копейку поднимать целину неразработанную. Но для неё это дело привычное – на пустом месте нечто проращивать. Я её за двадцать лет знакомства хорошо изучила. Ну и начальство обещало её в конце концов на ставку перевести. Так что тут с моей стороны все чисто. А то, что она в первые годы больше потратила на сбор материала для преподавания, чем получила, так это похоже на метафору. Могла и не тратить. Другая бы потребовала от кафедры – эта впряглась. Так кто тут виноват?
А когда я из декрета вернулась, она уже так прочно тут застряла, что мне, чтоб ее сковырнуть, буквально каждый день через стресс надо было проходить. Называется, свой человек! Возомнила себя невесть кем! Однако, ничего, заведующая кафедрой – человек сообразительный и деловой. И понимает, что старухи – бесперспективны. Что с них взять?
Особенно с такой? Одна морока. А ведь самомнение!
- Не сделать ли мне, правда, диссертацию на тему методик современных? – Это ей-то диссертацию! Вы вдумайтесь! В её годы-то! Диссертацию! Я уже почти десять лет своим вопросом занимаюсь – не так-то просто диссертацию написать. А она: «Не сделать ли…» И то она знает, и это общеизвестно, и третье давно перестало быть актуальным, а это вообще непедагогично! Указывает начальнице! Вы видели таких?
Нет, никто не против того, чтоб свободно высказываться по разным поводам. Но есть же мера приличий: надо знать, когда, где и что можно, а что нельзя. Мы с начальницей часто вдвоем на кафедре перекусываем – наши мнения совпадают.
Помнится, в восьмом классе она дискуссию вокруг Чацкого затеяла: в чем он, устраивающий революцию в доме своего благодетеля, неправ? Я-то помню! А она, будто и не было этих уроков, ведет себя, мягко говоря, непредусмотрительно. Так что ничего удивительного, что контракт с ней начальница продлевать не стала. И так долго терпела.
Так это чудо поразилось! Как? Она обычно сама уходила с одного места работы на другое, если ей не подходили начальники (разумеется, тупые, некомпетентные, корыстолюбивые карьеристы). Мало было таких директоров школ, с кем она срабатывалась. Что меня нисколько не удивляло, кстати. Так их как раз и снимали с работы (ясное дело, за то, что, как и она, они были заинтересованы не в собственной карьере, а в воспитании и обучении детишек! Ха-ха!). Когда начальство сменялось, она редко оставалась на том же месте – ей угодить было трудно, сами понимаете. А чем таким особенным она могла хвалиться? И у других учителей дети занимали первые места на олимпиадах, может, еще чаше. Не все, правда, в таких микрорайонах работали, Господи, спаси. Но чем она брала? Детишек чем увлекала? Меня в том числе? Может, думаете, занятиями? Как не так. Поездками, экскурсиями. Кружком вечным театральным, литературным клубом и другой всякой дребеденью. Да домой нас к себе таскала, когда нам деваться было все равно некуда. Ну, вы понимаете? Дешевый авторитет.
А начальница очень давно и, как она это умеет, деликатно, готовила старуху к увольнению. Уже в начале учебного года повела разговор о реорганизации кафедры. К Новому году сообщила, что грядет сокращение. Моя старушка, даром что не психолог, а смекнула-таки, что первыми полетят на волю пенсионного возраста птицы, не имеющие навыка клевать с руки. А у самой ну абсолютно никаких навыков приличного поведения. Прямо так в глаза уставилась:
- Я, - говорит, - сама ни за что бы не решилась подавать заявления об уходе, это очень хорошо, что без меня вопрос решился. Только, - продолжает и глаз не отводит, - это ведь ваша инициатива, а не факультетского начальства, признайтесь!
А зачем ей это признание, если все и так понятно? Училка неисправимая. Учила детей честности, а научила только себя самое.
Мир живет по законам дипломатии. Сегодня это дурацкими словами «по понятиям» определяют, непонятно, зачем порочат обычные приемы вежливости. Люди вежливо дают право выйти из игры, в которой приняты правила, неприемлемые для некоторых. Бывает. Так уходи подобру-поздорову. Не нарывайся на скандал.
А все амбиции. Я в ее возрасте сяду с внуками, как порядочные женщины поступают. А не буду стоять на дороге, где молодые передвигаются на повышенных скоростях.
А что еще смешно: приходит ко мне в кабинет, картонки разрезанные подает и таким великодушным тоном поясняет:
- Я поделила пополам … Тут игра на повторение дидактического материала по программе февральской тематики. – Ну что мне делать было? Конечно, поблагодарила. Выкинуть всегда успею – ждать недолго. Я ж не она, чтоб правдой, как кастетом, работать по мозгам, да еще таким убогим. Интересно, а для чего это она вторую половину оставила? На тот свет понесет? Ой, горе. И смех, как говорится, и грех. Я смотрю на неё и все не могу взять в толк, почему я до некоторого времени ещё нуждалась время от времени в общении с ней? В её словах утешение всегда отыскивала?
Самое интересное впереди. Назначила начальница заседание кафедры. Чтоб после решения всяких учебных вопросов сказать официально об изменениях, которые ожидаются в кадровом отношении. Так эта «фигура речи» себе отпевание устроила. Коньяк свой никому не интересный выставила, конфеты, лимон порезала – и стала ждать дифирамбов… Совсем ума лишилась. Народ домой спешит после работы – кафедра и так затянулась, а тут она со своим коньяком. Хоть бы уж торт сообразила поставить – у нас торты любят, кафедра-то женская в основном. Короче, не сумела уйти достойно. Леночка, лаборантка, из сострадания пообещала, что все сама приберет. Моя драгоценная при этом ротик скривила – улыбку изображала – кивнула, как ей казалось, снисходительно и, наконец, засобиралась уходить.
И тут – никто не поверит, мы только с Леночкой в окно видели - студенты из разных групп, где она работала, её дождались, у самого выхода из ворот, цветы ей вручили и какие-то слова произносить начали. Я её только со спины наблюдала, но она и спиной мне уже кое-что дает о себе предположить. По характерным движениям стало понятно, что она не просто благодарит, а еще и ошибки речевые поправляет: все дружно смеются, замолкают и снова выстраивают длинные периоды. Да!.. Леночка на меня смотрит, а что я могу сказать? Дешевый авторитет.
Леночка бровку подняла:
- Как так?
Ясное дело – никак. Просто – фигура речи.