Шведка-разведчица

ШВЕДКА-РАЗВЕДЧИЦА.
Люк у танка был открыт. Из него по пояс высунулся Панкок. Шлем он держал в руке. Ветер трепал его русые волосы. На танковые гусеницы наматывалась тронутая желтизной огудина.
Наклонившись вниз, Панкок крикнул:
-- Ганс, что это?
Командир танка обершарфюрер СС Нолтениус Панкок родился на севере, в Штральзунде, где не вызревали даже томаты. Он никогда не видел арбузов.
-- Вассермелоне! -- в ответ прокричал механик-водитель.
-- Это вкусно?
-- Очень.
-- Может, остановимся, попробуем?
-- А если нас опередят?
-- Ты прав. Дойдем до моря, радируем, а тогда уже.
Танковой роте штурмфюрера Хольца приказали перерезать дорогу на Ростов и выйти к берегу Азовского моря. Командир полка штурмбанфюрер Хартфильд пообещал Железные кресты экипажу, который первым выйдет к Азовскому морю.
Дивизия «Адольф Гитлер», наткнувшись на оборону русских в районе Николаевского шоссе, подобно реке, встретившей запруду, стала обтекать позиции двух артиллерийских батарей, предоставляя стрелковым подразделениям разделаться с ними. Дивизия должна была спешить. Один ее танковый полк намеревался первым ворваться в Таганрог. Два других, не задерживаясь, идти в Ростов -- захватить «Ворота Кавказа», -- эта честь тоже предназначалась дивизии, носившей имя фюрера.
Роту Хольца, входившую в один из полков, нацеленных на Ростов, направили наперерез железнодорожной ветке, пролегающей вдоль побережья Азовского моря.
Сначала машины шли повзводно. Сопротивление нигде не встречали.
Прорыв армейской группы Клейста вдоль побережья Азовского моря, видимо, был неожиданностью для русского командования.
На роту Хольца возлагались также разведывательные функции, поэтому они вскоре рассредоточились, чтобы «прочесать» как можно больший район.
Как только миновали арбузное поле, Панкок увидел море. Сначала он и не понял, что это море. Оно было блеклым, будто выцвело. Балтика, на берегу которой он вырос, несравнимо ярче. И линия горизонта обозначалась там резче. Здесь же море сливалось с белесым небом. И все-таки море угадывалось: ближе к береговой линии прозелень его густела. На берегу виднелись соломенные крыши рыбацких домиков.
-- Ганс! Правее! На деревню! Видишь?
-- Вижу.
Панкок спустился вниз и закрыл люк.
Через несколько минут танк вкатил в притихшее, словно вымершее село. Только куры ходили по пыльным улицам, будто ничего не случилось.
Проскрежетав гусеницами на повороте, танк выскочил на улицу, ведущую к морю. Она заканчивалась спуском, и Ганс, не останавливаясь, свел машину вниз. У самой воды на плотном мокром песке механик-водитель выжал педаль сцепления и потянул на себя фрикционы -- танк стал, качнув тонкоствольной пушкой.
Панкок быстро настроил приемник на волну командира полка.
-- Докладывает обершарфюрер Панкок! Мы вышли к Азовскому морю. Стоим на самом берегу,-- уже не по-уставному добавил командир танка.
-- Поздравляю вас, обершарфюрер, с Железным Крестом I степени. Членов экипажа поздравьте от моего имени с награждением Железными Крестами II степени. Вы не встретили русских войск?
-- Нет.
-- В районе Таганрог -- Ва-ре-нов-ка, -- по слогам произнес незнакомое название русского села штурмбанфюрер, -- наши танки завязали бой с русским бронепоездом. Приказываю вам выйти к железнодорожному полотну и разрушить его. Всё! Конец связи!
Пока Панкок вел переговоры, механик и стрелок выбрались из танка. Сбросив сапоги, закатав штанины, обнажившись до пояса, они вошли в воду.
-- Как летом на Остзее. Какая благодать! -- сказал стрелок.
Они не разувались уже третьи сутки. Ноги в шерстяных носках в сапогах сопрели. Так приятно было погрузить их в воду. Живительная прохлада поднималась вверх, растекаясь по всему телу бодростью.
Механик зачерпнул пригоршнями зеленоватую, будто засыпанную мелкой крупой воду и плеснул ее на спину стрелка. Тот взвизгнул и тоже зачерпнул воду -- брызнул в грудь товарищу.
-- Путешествие в составе вермахта продолжается*, -- крикнул механик.
-- Довольно вам! Хватит! По местам! Есть новый приказ! В машину! -- скомандовал Панкок.
Танк легко, на второй скорости, взял некрутой подъем, и через несколько минут они покатились к переезду. Железнодорожная ветка проходила по окраине села.
Ствол пушки, задранный слегка кверху, пополз вниз -- в окуляр вплывала железнодорожная насыпь.
Раздался выстрел -- привычный запах пороховых газов защекотал ноздри. Впереди вздыбилась земля. Куски рельсов встали торчком, на мгновение застыли и рухнули.


* Это выражение родилось в вермахте в 1940 году, после «путешествия» по европейским странам.


-- Теперь пошел вдоль железной дороги, -- распорядился Панкок.
Вдоль железнодорожного полотна тянулось поле подсолнухов. Панкок уже не раз встречал такие поля на Украине. Русские, оказывается, из подсолнухов не только давили масло, но и грызли их, как орехи. У них это получалось очень ловко.
Кто-то в их дивизии подсолнух назвал сталинским шоколадом. Теперь они только так и называли это диковинное для них растение.
-- Обершарфюрер, поезд! -- прервал мысли командира механик.
Панкок приник к окуляру: состав шел в сторону Ростова. Было непохоже, что это воинский эшелон. Но разбить поезд -- значит намертво закупорить ветку.
-- Снаряд! -- скомандовал Панкок.
С паровоза их, конечно, тоже заметили -- поезд резко тормозил. До него оставалось метров пятьсот. Но Панкок не спешил стрелять. Он ждал, пока поезд совсем остановится. Паровоз тяжело дышал, как загнанное животное, -- из трубы вырывались черные клубы дыма. Как только Поезд стал, из вагонов стали выпрыгивать люди.
Раздался выстрел, и на месте паровоза вверх взмыло черно-белое облако -- взорвался от прямого попадания котел. Следующий за паровозом вагон стал медленно клониться набок и рухнул с железнодорожной насыпи вниз.
Теперь уже изо всех вагонов выпрыгивали люди и бежали к высоким подсолнухам.
Стрелок полоснул по ним из пулемета.
-- Вперед! -- скомандовал Панкок.
Среди бегущих обершарфюрер увидел женщину в кожаном пальто с леопардовым воротником. Она выделялась среди просто одетых женщин, на нее нельзя было не обратить внимание.
-- Это наверняка комиссарша, -- высказал предположение стрелок. -- Сейчас я ее продырявлю!
-- Попортишь шкуру, -- сказал Панкок.
-- Верно. Сначала мы сдерем с нее эту шкуру.
-- Думаю, по размеру она как раз подойдет моей Эльзе, -- на правах старшего сказал Панкок.
-- Ну, а мы посмотрим, какова комиссарша под шкурой. Я еще не пробовал комиссарш, -- хохотнул механик.
Теперь уже танкисты, не обращая внимания на других беглецов, устремились за женщиной в кожаном пальто. С головы ее слетела шляпа и, планируя, опустилась на землю -- все это четко видел в окуляр Панкок.
Женщина вдруг остановилась. То ли она поняла, что ей не убежать, то ли у нее уже не было сил. До нее оставалось каких-нибудь десять метров.
-- Стоп! -- приказал Панкок.
Машина стала. Панкок открыл люк, выбрался наружу и спрыгнул на землю. Женщина неотрывно смотрела на него. Она была красива.
Панкок сделал несколько шагов и спросил:
-- Кто ты?
-- Обращаться к незнакомой женщине на «ты» -- этому учат солдат в новой Германии? -- В глазах у нее не было страха. Ее безупречный немецкий и все ее бесстрашие не могли не произвести впечатления.
-- Кто вы? -- снова спросил эсэсовец.
-- Можете называть меня госпожой Ларсон. По национальности я -- шведка.
-- Шведка? Но как вы очутились здесь?
-- Это длинная история. Не знаю, как вас... Я не разбираюсь в ваших чинах. Доставьте-ка меня лучше в штаб.
-- А что вам там нужно?
-- Это я объясню вашему командиру.
-- Вы говорите со мной таким тоном, будто имеете на это право.
-- Делайте, что я вам говорю.
-- Но с какой стати? -- Панкок никак не мог решить, что ему делать с этой женщиной. И, наверное, самое разумное действительно отвезти ее в штаб. То, что это необычная женщина, он больше не сомневался. «Русская шпионка? Тогда зачем ей немецкий штаб? Может, она агент абвера? Или СД? Да, с этой крошкой следует быть поосторожней. Надо связаться с Хольцем».
-- Что вы там несете? -- разозлился командир роты. -- Какая шведка? Вы что там, шнапса нажрались!..
-- Никак нет, штурмфюрер. Ее фамилия Ларсон. Астрид Ларсон, -- доложил Панкок.
-- Но как эта баба очутилась здесь, в России?
-- Этого она мне не говорит. Мне кажется, штурмфюрер, что это наш агент. И, наверное, крупный.
-- По-моему, вы фантазируете, Панкок. Ладно. Я свяжусь с командиром полка. Через десять минут выходите на связь.
-- Вот так птичка! -- сказал механик. -- Значит, не удастся мне ее погладить.
-- Это точно, Хорст. Пустой билет, -- подтвердил стрелок.
В наушниках послышался голос командира роты:
-- Панкок. Найдите на карте Морской Чулек. Доставьте эту особу туда. Оберштурмфюрер Дойблер предупрежден. Сдайте ее с рук на руки. После того как выполните приказ, следуйте к деревне Синявка. Там место сбора роты. Время шестнадцать двадцать. Всё, конец связи!

* * *
-- Фру Ларсон? Это невероятно! -- воскликнул офицер эсэсовец по-шведски. Он встретил ее стоя. В черной форме. Со знаками различия на петлице -- оберштурмфюрер СС.
-- Это может показаться невероятным только на первый взгляд, -- по-немецки ответила Астрид.
На свежевыбритом холеном лице эсэсовца отразилось что-то вроде удивления.
-- Откуда вы так хорошо знаете немецкий?
-- Я училась в университете в Ростоке. Кроме того, подолгу жила в Германии у родственников, когда была еще девочкой.
-- У вас в Германии есть родственники? -- снова спросил офицер по-шведски.
-- Может, мы будем говорить по-немецки? Я вас понимаю, но с трудом. Извините, но ваш шведский ужасен. Вы его изучали, конечно, не в стокгольмском университете. -- Уж очень был самонадеян этот рыжий немец в черном мундире. Астрид захотелось немножко сбить с него спесь. За свою жизнь ей приходилось иметь дело с разными людьми, были и довольно высокого ранга. -- Не предложите ли вы мне присесть, господин? -- Все это Ларсон сказала на родном язые.
-- Господин Дойблер! Оберштурмфюрер Дойблер! Служба Безопасности! -- Эсэсовец преувеличенно громко щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог -- Прошу вас. -- С такой же преувеличенной галантностью немец придвинул ей стул. -- Извините. Война. Грубая работа. Кровь. Смерть. Забываешь о том, как вести себя с дамой, -- ерничал эсэсовец, не решаясь, однако, больше говорить по-шведски.
Астрид присела на краешек стула. Дойблер расположился напротив, положив на стол короткопалые руки, покрытые у запястья маленькими веснушками.
-- Как вы, шведка, попали в Россию и оказались в полосе военных действий?
-- Мой муж был русским.
-- Когда вы вышли замуж?
-- В тридцать четвертом году.
-- Имя и фамилия вашего мужа?
-- Павел Сергеевич Самсонов, -- отвечала Ларсон.
-- Где он находится в настоящее время?
-- Он погиб в августе во время бомбежки Ростова.
-- Ваш муж был военным?
-- Нет, он был инженером-путейцем.
-- Путейцем?
-- Да, он работал на железной дороге.
-- Где и когда вы познакомились с вашим мужем?
-- В Стокгольме в тридцать третьем году. Русские нуждались тогда в паровозах и закупали их в Швеции. Мой муж приехал в составе русской экономической делегации, а я тогда работала в государственной юридической конторе, в отделе Внешторга.
-- На каком же языке ваш муж объяснялся вам в любви? -- с некоторой издевкой спросил эсэсовец.
-- Он говорил на немецком так, как мы с вами. Его мать была немкой.
-- Хорошая легенда. -- В холодных серых глазах Дойблера вспыхнули веселые искорки.
-- Что вы сказали?
-- Я сказал, что вы очень прилежно выучили свою легенду, -- со значением проговорил эсэсовец.
-- Легенду?
-- Не переигрывайте, фрау Ларсон. Не притворяйтесь, будто не понимаете смысла этого слова.
-- Почему же, понимаю. В Ростоке я даже прослушала спецкурс по немецкому фольклору.
-- И кто читал вам этот спецкурс?
-- Профессор Ницмюллер.
-- Вы -- филолог?
-- Нет, я изучала право. А спецкурс -- это было так, для души.
-- Вам нравится «Эдда»*?
-- Я вижу, вы тоже любитель фольклора? -- с иронией спросила Ларсон.
-- Как приятно встретить в дикой стране образованную, культурную женщину. -- Дойблер постарался вложить в эту фразу всю свою любезность, но у него это плохо получилось.
-- Я могу даже сказать, какие песни из «Эдды» вам нравятся больше всего, -- тоже любезным тоном, как бы принимая игру немца, сказала Ларсон.
-- Какие же?
-- С девятнадцатой по тридцать пятую**.
-- Если бы профессор Ницмюллер мог слышать наш разговор! Он был бы в восторге: прошло столько лет, а его ученица так хорошо помнит его предмет. У вас великолепная память, фрау Ларсон. И, конечно, запомнить какую-то легенду для вас не стоило никакого труда.
-- Вы снова говорите о какой-то легенде? Что вы имеете в виду?
-- Легенда, фрау Ларсон, -- вымышленная биография. Ее придумывают для шпиона, прежде чем забросить во вражеский стан, -- тоном учителя, втолковывающего простые вещи нерадивому ученику, произнес Дойблер.
-- Вот как? Очень интересно!
-- Я уже сказал вам: не переигрывайте, фрау Ларсон? Или как вас там?
-- Нет, это действительно забавно, -- весело сказала Астрид. -- Как в шпионском фильме.
-- Вот именно. В шпионском! -- подчеркнул Дойблер. -- А у всякого шпионского фильма есть конец, фрау Ларсон. Счастливый или трагический.

* «Эдда» -- сборник древнеисландских эпических песен IX--XII вв., сохранившийся в рукописи XII века.
** Песни с 19 по 35 -- песни о Нибелунгах.

-- Я больше люблю счастливые.
-- Я не уверен, что конец вашего фильма будет счастливым.
-- Почему, господин Дойблер? -- стремясь сохранить беззаботный и чуть наивный тон, сказала Астрид.
-- Потому, -- все так же медленно и раздельно, как школьный учитель, которому надоело повторять одно и то же, продолжал эсэсовец, -- что все у вас получается очень гладко. А я мог убедиться, и не раз, что люди, у которых на словах все получалось гладко, плохо кончали. Очень плохо, фрау Ларсон.
-- Но ведь все, что я говорила, легко проверить.
-- Конечно. Так беспардонно врать вы бы не стали. В ваших словах, наверное, есть доля правды.
-- Я бы просила вас, господин Дойблер, выбирать выражения. Не помню, чтобы кто-нибудь из моих знакомых говорил мне -- «врать».
-- Я не ваш знакомый, фрау Ларсон! -- не выдержав, рявкнул оберштурмфюрер. -- А офицер контрразведки. А вы -- подозрительная особа, задержанная в полосе военных действий германской армии. Без всяких документов к тому же, где ваш паспорт?
-- У меня нет паспорта. Когда началась война, у меня взяли подписку о невыезде из Ростовской области, а паспорт отобрали. Взамен выдали удостоверение.
-- Где удостоверение?
-- Осталось в Ростове, в моей квартире.
-- Кто отобрал у вас паспорт?
-- НКВД.
-- Значит, вы преследовались большевиками, какой ужас? -- снова стал ерничать Дойблер.
-- Напрасно вы говорите со мной таким тоном. Я надеялась встретить какое-то понимание, а вы... Вы просто... просто бессердечный чиновник! Издеваетесь надо мной! Кричите на меня! Вы говорите со мной, как с государственной преступницей! Известны ли вам такие слова -- «презумпция невиновности»*?

* Юридический термин, означающий, что человек невиновен, пока его вина не доказана на суде.

-- Довольно! -- Дойблер стукнул кулаком по столу. -- Я не для того здесь, чтобы слушать ваши нотации. Скажу вам, фрау Ларсон, что я начал уже почти верить вам, но когда вы заговорили об НКВД, о том, что вас преследовали... Посмотрите на себя! Вашим «товарищам» из НКВД надо было одеть вас попроще. Это пальто, шляпа... Вам, видно, неплохо жилось при большевиках.
-- Большевики здесь ни при чем,--спокойно сказала Астрид.-- Родственники присылали мне деньги. Изредка, правда, но присылали. Я купила это пальто в Торгсине.
-- Что такое Торгсин?
-- А вот это вам, офицеру контрразведки, специалисту по русским делам,--не без издевки произнесла Ларсон,--следовало бы знать. Торгсин --это закрытый магазин, где можно купить все на золото и валюту.
-- Кто ваши родители?
-- Отец владелец паровозостроительного завода. Мама... Просто мама.
-- Значит, ваш отец плутократ*?
-- А как вы называете у себя Флика или Тиссена?
-- Это командиры производства, подчиненные фюреру,-- назидательно произнес Дойблер и спросил: --Как же вы, дочь фабриканта, заводчика, богатого человека, решились оставить свою страну, родителей и поехать в коммунистическую Россию?
-- Вот это мне будет трудно вам объяснить, господин Дойблер. Если я вам скажу одно слово -- любовь, то это, наверное, будет для вас пустым звуком.
-- У вас есть дети?
-- Да, дочь.
-- Сколько ей лет?
-- Пять.
-- Где она?
-- Надеюсь, в Ростове.
-- С кем она там осталась?
-- С домработницей.
-- У вас была домработница?
-- А что вас удивляет? Многие ответственные советские работники имеют домработниц.

*Гитлер говорил, что все зло на земле от коммунистов, евреев и плутократов (от греческого слова «плутос» -- богатство).

-- Ваш муж был ответственным работником?
-- Он был высокооплачиваемым специалистом и занимал ответственный пост в управлении железной дороги.
-- Он был членом ВКП(б)?
-- Нет.
-- И занимал ответственный пост?
-- В народном хозяйстве работает много представителей старой беспартийной интеллигенции. Большевики нуждаются в специалистах и хорошо им платят.
-- В «народном хозяйстве», -- усмехнулся Дойблер.
-- Так, по крайней мере, это называется. Я слышала, что Гитлер в Германии тоже строит социализм?
-- Социализм нашего фюрера совсем не похож на социализм большевиков.
-- Всякий социализм это утопия.
-- Вот как? -- в глазах Дойблера появилось неподдельное любопытство.
-- Лучшее, что есть в социализме, это идеи, заимствованные из христианства, а фюрер, насколько я знаю, не жалует религию, -- сказала Астрид.
-- Фюрер не жалует зловредных попов. Они попросту ему не нужны. Он напрямую общается с Богом.
-- Хотела бы я посмотреть, как он это делает?
-- Не забывайтесь, фрау Ларсон.
-- А что я такого сказала? -- невинно спросила Астрид.
-- Мы несколько отвлеклись. Что вы делали в Таганроге? Ведь поезд, в котором вы ехали, шел из Таганрога?
-- Это пригородный поезд. Я ездила в деревню. Хотела достать продуктов.
-- В Ростове голод?
-- Не то что голод, но карточки почти не отовариваются.
-- Вы работали где-нибудь?
-- Да. Я работала в «Интуристе». Но как только началась война, никакой работы для меня не было. Нас «бросали» то на картошку, то на кукурузу, то на рытье окопов.
-- Что значит -- «бросали»?
-- Говорят, в революцию все коммунисты и комиссарши ходили в кожаных тужурках. Это правда? -- неожиданно спросил Дойблер.
-- Уж не приняли ли меня ваши солдаты за комиссаршу? -- вдруг, как бы догадавшись о чем-то, спросила Ларсон.
-- Признаться, мне сначала так и доложили: с поезда сняли комиссаршу. Она в кожаном пальто.
-- Вот, оказывается, почему вы так заинтересовались мной.
-- Вот именно, вот именно, фрау Ларсон. И завтра мы продолжим с вами разговор. Пока вас проводят в помещение, где вы сможете немного отдохнуть. Сами понимаете, это не отель. Это просто хата, как здесь говорят. Но на войне, как на войне.