Лариска

Лариске завидовали все. Все. Без исключения.

Бывало, выйдет Лариска во двор, окинет окрестности сине-жгучем оком. И всё. Вокруг сразу же воцаряется мертвая тишина: трава не колышется, птицы не поют. Даже шаромыжные собаки, что вытащили из помойки за углом кусок говна, и те не дернуться и не гавкают друг на друга. Смотрят на нее и млеют, млеют.
Что и говорить - красавица Лариска была. Писанная.

Тонкие как нить брови – вразлет. А под ними два ледяных озера. Глубокие и холодные. Вздорный курносый носик, и чуть припухшие от недавних любовных утех - алый бутон.

И вот выйдет она из подъезда, вся такая нарядная и красивая. Голову гордо поднимет, грудь колесом выкатит, челочку- прядь томно поправит и пойдет, еле заметно покачивая бедрами по делам своим, бабским.

- Вот ведь сучка, - стервозят на скамейке местные старухи.
- ****ь она, самая натуральная, - сплевывает с губ шелуху молодуха, пытаясь свободной рукой успокоить орущего младенца в коляске.
- Святая, - бормочет из-под кустов, уже пьяный в дупеля с утра, дед Прохор.

И все было у Лариски хорошо. И дом – полная чаша, в наследство от родителей-партийцев достался. И высокооплачиваемая, а самое главное интересная, работа 2 раза в неделю в кабинете с видом на центральную городскую площадь. И старенький мерседес, машина-зверь, жаль, что не летает, купленный по линии Внешпромстороя. И мужиков, мама дорогая, целая куча. И куча, к слову стоит сказать такая не маленькая и вся поголовно статная, красивая да талантливая.

Жених у нее был – англичанин. Приехал он как-то в город Москва по партийной линии в командировку, увидел Лариску в валютном ресторане - влюбился. И понятное дело почему, ведь нет в заморской Англии таких баб. Нет, и никогда не будет. И сразу жениться на ней захотел. Все у Лариски было хорошо. Одна только мелочь ей жизнь отравляла: добрая она была.

И вот в тот вечер, когда старая бабка, проклиная внучку-предательницу, паковала ей чемоданы на утренний рейс, а заморский гость, стоя на одном колене читал ей сонеты, она открыла дверь. Звонили. Но не так как обычно. А долго и упорно, не отрывая палец от холодной металлической кнопки.

На пороге стояла Кобыла. Да, да.. самая что ни на есть Кобыла. Метра два роста, с тонкими оловянными губами, и бесцветными глазами:

- Меня опять отпустили, - почему-то немного стесняясь, сказала Кобыла. Леша, Лешик, Лошарик, Лошадь, Кобыла – был другом детства. Первый открытый столичный гей, ничуть не боявшийся укоров, упреков и даже статьи - истинный фанат своего дела.

– Можно войти?

И вот именно в тот злополучный вечер толи по широте души русской, толи от душевной доброты, Лариска пустила в свой дом Кобылу - попрощаться. И слез было море, и жаркие дружеские объятия, и русская застольная или народная, или и то и другое вместе, и теперь уже точно последняя - горькая.

Теперь уже точно никто и не вспомнит, почему Кобыла ушла из гостиницы в заморской куртке, где лежали паспорта всей английской партийной делегации. Скандал, конечно же, на весь город. Но вместо того, чтобы отдать куртку жениху по-тихому, Ларискина бабка поступила по-нашему, по-советски - снесла ее в милицию. Там естественное дело сразу отпечатки сняли, по картотеке пробили и выяснили… что на всех англиских паспортах ко всему прочему есть пальчики Софьи Иосифовны, которая десять лет тому назад по делу о торговле с иконами проходила. Короче всех посадили. Всех. Кроме Лариски.

Прошло 3 года, прежде чем Кобыла снова позвонила в дверь. И не смогла Лариска не впустить его в дом, ибо терзала ее смута душевная, что мол виновата она в случившемся. Пусть косвенно, но виновата. И не было у Кобылы больше родственников, и дома, и даже когда-то влиятельных почитателей из круга Ларискиных друзей. И толи по широте души русской, толи от душевной доброты пустила Лариска Колыбу вновь.

А через 3 недели они свадьбу сыграли. Как водиться. Все по правилам, хоть и фиктивную.
С тех пор и поехало у Лариски в жизни все вкривь да наперекосяк. Лошадь работать не хотела – ленивая была. Всего лишь один раз, за 10 лет брака, она, испугавшись очередной статьи, нашла себе работу дворником…практически во всем Замоскворечье. Толи 10, толи 12 дворов нанялась она подметать. Но так ни дня и не отработала, хотя зарплату честно успела получить везде.

А потом в Лариской жизни появился Афанасий. Красавец-поэт. Откуда-то из-под Тамбова. Она встретила его на вокзале, когда ее поезд так и не пришел, а его куда-то уехал. И пустила она его к себе в дом, на чуть-чуть.. пока родственники ему денег на обратный билет не вышлют. Лет восемь с лишним переводили. Но Лариска терпела – добрая она была.
И был еще Вадик, бывший химик, а ныне спекулянт – но тоже работать не любил. После развода забрал Ларискину кошку и был таков, ни открытки, ни письмеца не написал он подлец ей ни разу. Лишь ежемесячно слал сухие телеграммы: так мол и так, прошу добавить в кошачьи алименты денег на пряники, макароны и водку.
А потом был… Да много их было, всех не упомнишь.

Лариске завидовали все. Все. Без исключения.
Пусть она уже не молода, но еще красавица. Пусть и не в центре у нее царские хоромы, а убогая клетка-хрущебка на окраине города. Но ведь своя – персональная. И пусть она уже давно не работает в кабинете с видом на центральную городскую площадь, но в порту же она получала зарплату. Ну и что, что швабрами. Все у Лариски хорошо.

Как-то пришла Лариска домой. Зашла на кухню. И видит что там, за столом мальчик лет 14 сидит. Сидит и смотрит на нее. Молчит. Села она рядом с ним. И тоже молчит, улыбается смущенно.

Долго потом по району слухи гуляли, что нечистая у Лариски поселилась – конфеты у всего дома ворует. И попы эту нечистую святили, и бабки руками разводили, и посвященные на 4 перекрестках маги в бубны били – все без толку. Сидит Лариска в кухне за столом, в полном одиночестве и улыбается в пустоту. А конфеты все пропадают и пропадают.

И лишь одна мелочь Лариске помогает жить: добрая она. Поэтому и не может она его из дома выгнать. Любит.