Через Лету

       Когда маленькую Ленку спрашивали, какое время года она сильней всего любит, девочка с широкой улыбкой звонко отвечала: "Все!" Затем поднимала глаза вверх, словно уточняя ответ у неба, и добавляла: "А лето во-о-от на столечко сильнее".
       Позже, много позже она всей душой и без оговорок примет расстригу-весну, надменную скромницу зиму, и даже к угрюмому похмелью осени привяжет её странная, болезненная нежность, которая скорее сострадание, чем любовь. Но всё это потом. А пока... пока в девочке царила самая солнечная пора года, и любима была - за созвучие мелодий.
       Лето приходило в их семью куда раньше, чем его провозглашали календари, которые, как известно, придуманы для того, чтобы почем зря путать честных людей. Первым о долгожданном госте возвещал скрип крышки старой укладки, которая всю зиму держала в пропахшем нафталином заточении лёгкие вещи. На смену серо-коричнево-черной гамме одежды шла апельсиново-молочно-вишнёвая. Следом и портьеры покидали насиженные за полгода насесты, чтобы отправиться в наполненную водой ванну. Ленке нравилось смотреть, как бабушка с мамой в четыре руки исполняют на мокрой ткани дуэт для стиральной доски и хозяйственного мыла. Девочка ужасно рвалась помогать, и ей доверяли самую ответственную часть дела: вручали сочащийся пеной конец полотна. Гордая, будто паж с королевским шлейфом, Ленка держала концы занавески, пока мама выкручивала и отжимала постирку. Затем наступала очередь подушек и ватных одеял - чтобы поскорее выветрились из них тяжёлые зимние сны, бабушка раскладывала всё это хозяйство на подоконниках настежь раскрытых окон. По квартире гулял сквозняк, вытаскивая из дальних углов пушистые комочки пыли, а Ленка пыталась их ловить, после чего пару дней пугала маму громкими чихами.
       И всё чаще до Ленки, тихонечко лежавшей без сна в кроватке с высокими бортиками, доносились сквозь бабушкино похрапывание обрывки родительских голосов:
       - Куда...?
       - Хочешь сно... ...алтику?
       - А мож... ленджик? Вы вперед, а я приеду поз...
       Так приходило лето.
       Но в этот раз оно приблизилось иначе. Дом наполнился особой, деловитой суетой, о портьерах и одеялах забыли. В разговорах взрослых замелькали слова: "Командировка", "Шереметьево", "Такси" и что-то уж совсем загадочное - "Кипр". Отец, который терпеть не мог, если вещи оказывались не на месте, почему-то забыл на кухонном столе похожий на украшенную росписью шкатулку томик "Легенд и мифов древней Греции". Который ненасытная до книжек дочка тут же уволокла в любимый уголок между секретером и подоконником. Плюхнулась там на коленки к набитому поролоном медведю, уже пару лет как сменившему пост подушки на должность кресла, и благоговейно приподняла обложку сундука с сокровищами.
       Книги, книги... что ни корешок - то дверь в новый мир, что ни строка - то тропинка в неизвестность. Даже если читано-зачитано-перечитано по десятку раз. Неизменными остаются книги - меняемся мы, их читающие.
       Мифы Эллады как-то сразу стали своими, причудливо переплетясь с русскими сказками. Жуткого трёхглавого стража подземного царства Аида покрывала чешуя - как Змея-Горыныча. Не сумел Орфей перевести через калинов мост свою Эвридику, и растаяла её тень в хмельном аромате асфоделей. Смешливые нимфы помогали плести венки из одуванчиков и легонько касались щёк прохладными ладонями березовых листьев. Ой, мамочки! Кипр! Так на его берег вышла новорожденная богиня любви! И я увижу это?! Ха, а через Лету надо перекинуть платок Марьи Моревны, и нипочем не унесёт жестокая ледяная река нашу память. Ведь если будет память, то и не закончится жизнь. Никогда.
       Таинственным шепотом мама сообщила Ленке, что отъезд назначен на первое июня. Самолёт - в ночь, значит, из дома выезжать будем вечером. Возьми, что ты хочешь увезти с собой. А мы уезжаем на лето? Нет, доченька, на год, а может, и дольше. А-а, ну раз так... Ленка собралась быстро: взяла деревянный ларчик, где хранила коллекцию дореформенных медяков и красивых осколочков посуды, узкую стекляшку с болгарским розовым маслом - нравился ей этот томящий какой-то загадкой аромат - и книжку древнегреческих сказок. Взрослые почему-то паковались дольше, и как-то уж очень, на Ленкин взгляд, мрачно: разве можно собираться в путешествие с такими угрюмыми лицами? И зачем там, в далёких неведомых краях столько чемоданов?
       До чего же медленно начинает тянуться время, когда уже известен день и час того важного, что должно случиться в твоей жизни! Какая ж это каторга - ждать! Вроде и новое начинать нет смысла - придётся недоделанным бросить, а от безделья и подавно, только хуже. В итоге Ленка составила в тетрадке словарик всех олимпийских богов. Управилась быстро. Подумала-подумала и перед каждым именем проставила номера страниц, на которых их имена упоминались. Но и это заняло от силы дня три. Наизусть выучила легенду об Афродите и Адонисе. Играла в театр: усадив в ряд всех имевшихся кукол и громко, с выражением читала им про путешествие хит-ро-ум-но-го О-дис-се-я. Донимала бабушку вопросами про то, как именно та будет скучать, когда Ленка с родителями уедут. Вытаскивала из сумки ларец и пересчитывала желтовато-серые копейки, алтынчики и пятачки, от которых веяло стариной - ещё бы, ведь они вовсю помогали людям, когда Ленки и в проекте не предвиделось. И даже после - останутся. Чуять краем сознания чёрную бездну небытия было и любопытно, и жутко.
       День отъезда выдался жарким, маетным, бестолковым. Бабушка сбегала на станцию за квасом, потом спохватилась, что не купила хлеба, побежала снова. А ещё наварила картошки: "Мама, ну зачем ты наготовила на целый полк?!" Однако съели всё подчистую: у некоторых от нервов аппетит просыпается - ого-го! Да и где там, в аэропорту, посреди ночи, еду найти? Градус волнения ближе к вечеру стал расти с быстротой снежного кома, несущегося с островерхой горы. Ленка то и дело бегала к телефону, набирала "сто" и вслушивалась в металлический женский голос, сообщавший, что стрелки часов не сдвинулись... не сдвинулись... сдвинулись всего на один шажок...
       В конце концов, непоседу поймали в крепкие объятия и прижали к тонкому хлопку летней рубашки. Дочка ткнулась лицом в тепло отцовской груди, вдохнула покоя и тут же захотела уснуть под мерное биение мужского сердца, сопя носом в уютную ямку между плечом и шеей. Но - не дали:
       - Елена! - ох, как же не любила тогда Ленка своё полное имя, а после того, как прочла про эту, из-за которой Троя, и подавно стала ворчать на родителей, которые уж единственному-то ребенку могли бы придумать... Вот чем вам Мальвина не подходило, а?
       - Елена, угомонись. И не трогай телефон пока, ладно? Нам сейчас насчёт такси могут позвонить. А как они дозвонятся, если будет занято?
       Спокойной логикой можно добиться чего угодно, ну, уж по крайней мере, научить женщину успокаиваться под доводы рассудка... Одно "но": метод можно привить, лишь пока она ещё маленькая.
       Между тем, отец как в воду глядел - не прошло и десяти минут, как по квартире походным горном раскатился телефонный звонок.
       Бабушка заплаканно посмотрела на сына с невесткой, прижала к пахнущей свежим хлебом и столь же пышной груди Ленку, прошептала что-то внучке в темечко. Присели на дорожку. Умолкли на минуту - каждый о своём.
       - Ну, - хлопнул отец себя по коленям, - двинулись.
       В бежевой "Волге" с зелёным огоньком Ленка оказалась зажата между мамой и большим солнечно-жёлтым чемоданом из искусственной кожи, который, сколько она себя помнила, путешествовал с ними каждое лето в какое-нибудь далеко. И пока мама долгим прощальным взглядом смотрела на ярко освещённое окно кухни, пока отец вполголоса объяснял шоферу, как покороче выехать из микрорайона на МКАД, Ленка поглаживала канареечный бок чемодана и шёпотом напевала ему бабушкино напутствие:
       - В добрый час, в светлый час, зеркалом дорожка...
       Они ехали прямо на закат. Небо синевато-оранжевым конусом сходилось к ослепительному диску, от которого по горизонту уже растекалось во все стороны расплавленное сияние. Ух ты, вот ещё чуть-чуть - и въехали бы в этот огонь! Но шофёр небрежно-пижонским жестом бросил вперёд рычаг, украшенный набалдашником с красной розой, и такси ушло вправо. Шоссе плавно влилось в широкую кольцевую автодорогу.
       Ленка затихла, глядя на мелькавшие рощицы и деревянные домишки, в окнах которых уже зажигались огоньки. Над трубами некоторых курился дымок. В салон через раскрытую форточку влетели звонкие возгласы детей, дальний собачий перебрёх да влажный, щемящий сердце аромат подмосковного вечера. И Ленке вдруг отчаянно расхотелось уезжать. Резко вскинув подбородок, она сквозь прищуренные веки увидела, как по дальней пыльной обочине бредут трое. Впереди - девушка с раскинувшимися по плечам прядями, за ней - высокий худощавый паренек, и следом - дворняжка, которую чем-то заинтересовала опущенная вдоль бедра рука юноши. Автомобиль нагонял гулявших, и Ленка смогла разглядеть венок на темноволосой головке девушки, желтые подпалины на впалом боку пса и его нос, почти касающийся пальцев паренька. "Волга" проехала мимо троицы в тот момент, когда дворняга подхватила выпавшее из разжатой ладони лакомство. Напрочь забывший о нём бережно прикоснулся к плечам девушки. Та словно в танце обернулась, их губы встретились, и Ленка, ослеплённая закатным солнцем, отвела взгляд. А эти двое слились на самом краешке света в самозабвенном поцелуе, и даже само время замедлило ради них свой неостановимый ход.
       "Шереметьево" встретило деловитым шумом. Разглядывать светящиеся цифры табло, сладко пахнущие заграницей сувениры в стеклянных витринах и конструкцию потолка, будто бы собранного из обрезков труб, надоело быстро. Хотелось или уехать немедленно - или не уезжать вовсе! Потому Ленке слабо запомнились долгая очередь на пограничный контроль, родительская маета в ожидании рейса и длинный коридор в самолет. Она немного оживилась, лишь когда её посадили к иллюминатору. На землю уже опустилась густая темнота безлунной ночи, поэтому сигнальные огни аэродрома казались огромными звёздами в окружавшем их космосе. Вот прошла сказочно красивая стюардесса, проверила - хорошо ли пристегнуты ремни. Вот командир экипажа поздоровался с пассажирами и дал команду к старту.
       "Сейчас я улечу отсюда. Вместо меня вернётся совсем другая, а я умру, когда самолет оторвётся от земли. Как же хочется домой", - отрешённо подумалось Ленке. Ребёнок меж тем приткнулся лбом к пластику иллюминатора и неотрывно следил, как за крылом остаются терминал, разноцветные лампочки да чёрные пики елей. Машина вздрогнула всем корпусом, сердито взревели моторы, и пассажиров мягко прижало к сиденьям. Рёв перешёл в натужный монотонный гул, вжикнули по глазам взлётные огни, и пронзительно ледяная волна свободы окатила Ленку.
       Мелькнули, быстро уходя вниз, жемчужные цепочки фонарей вдоль дорог, купол света над столицей... Душа проводила взглядом горбатую спину удаляющейся земли и в два мощных взмаха крыльев догнала самолёт. Примостилась поудобнее возле круглого оконца. Так, чтобы отныне и навсегда присматривать за крепко уснувшей в минуту взлёта девчушкой.