В Россию на заработки

      
Когда я подъезжаю к Москве – на меня накатывает легкое волнение. Как, никак, - это столица моей бедной бывшей родины, скончавшаяся при родах «социализма с человеческим лицом».
 Прискорбный факт. И, все же, не стоит отчаиваться по этому печальному поводу. Покойник, скорее всего, не заслуживал своими делами особо добрых слов.
В новых, теперь уже независимых государствах, появившихся на политической карте мира, после развала Советского Союза, при всех минусах, живется человеку куда сытнее.
Я отправился в Россию не столько за деньгами, сколько убегал от своей судьбы, лелея сокровенную мечту снова устроиться в геологию.  Захотелось: вступить в одну и ту же реку дважды.
В своей беспокойной юности, я уже побывал геологом.
…Мой попутчик в поезде, - молодой, приятной наружности москвич, путешествовавший с Киева, - купил мне постель на свои кровные наши украинские гривны. Я уезжал с Украины надолго, на мое глубокое убеждение тогда: навсегда, - и эти самые гривны, считал, мне были нужны не больше, чем зайцу стоп-сигнал. Я энергично все истратил их до копейки, еще на Центральном вокзале Киева. Москвич узнал, что я еду на заработки, и дорогою утешал меня, по поводу будущего устройства.
 - Все будет хорошо, - говорил он. – Россия большая страна. С большими возможностями. Ты, обязательно, найдешь себе приличную работу.


 …Россию, я так понял, надлежит начать осматривать именно с Москвы. С Москвы здесь начинается, если не все, то очень многое.
 В Москве, как в огромном зеркале, отображается все великолепие этого громадного государства; его блеск, и нищета. Огромное - в ней безмерно увеличивается; малое – мельчает, создавая, в свою очередь, тот серый фон, в котором бесследно растворяется все  мелкое, что доселе считало себя большим и веским.
Москва – великодержавная, устремленная ввысь, вширь, на все континенты. У нее свой неповторимый характер, своя харизма, свой, если хотите,  нрав. Каждый штрих России она вобрала, развила до совершенства и воплотила в себе. Вся бесконечность России, в какой-то форме, представлена в Москве.
Всегда поражала мое воображение, ее имперская огромность...
 …Москва торопится мне навстречу, зовет и манит, присматриваясь, как бы учит, рассказывая о себе.
«Москва - незавершенное во времени и пространстве событие мирового масштаба». -  Вмешивается в мой разговор поэт, живущий во мне.
Уже на дальних подступах к Москве, я ощущаю легкие симптомы какого-то странного давления на мою психику. Я начинаю понемногу волноваться, как и перед первым свиданием. Я давно уже не сплю, стою в таборе, готовлюсь к встрече. Москва для меня, как первая любовь, с которой у меня так и не сложилось в жизни.
 Москва огромной глыбой тут же наваливается на меня, и начинает сдавливать, подобно спруту. Она давит мое духовное тело в своих каменных щупальцах. Я не могу спокойно вздохнуть до тех пор, пока внутреннее и внешнее давление во мне не уравновесится. Я боюсь, что от быстрого погружения в ее стихию, во мне может вскипеть азот, как от погружения на океанскую пучину. Этот дискомфорт и отторжение я чувствую в себе еще какое-то время после приезда.
 Всякий раз, попадая в Москву, я холодным своим рассудком не перестаю восторгаться ею. У нее своя историческая судьба – не всегда красивая, но очень насыщенная событиями, одержимая державной властью.
Москва, тем не менее, для меня давно стала уже чужой столицей. Я – украинец. Еще недавно, я даже и не помышлял, что начну с нее искать новое применение своим талантам.
 Еще есть одна сакральная причина, по которой между нами не получилось сердечной привязанности. Почему она так и осталась для меня чуждым городом.
В свое время молодой человек не смог в ней устроить свою литературную судьбу. Жалеть об этом поздно, да и нелепо. С тех пор в  нем живет ощущение незаконченного диалога с ней, с Москвой. Не дорос он, видимо, тогда до ее огромности.
Любой претендент на ее внимание, требуя признания его скромных талантов, на первых порах, видимо, слишком переусердствует в собственной значимости. При этом, думаю, что молодой человек был недостаточно настойчив в своем стремлении, что и послужило их нынешнему недопониманию.
Его гордыня оказалась даже выше самой Москвы.
 Все эти мысли, скорее всего, служат мне вазелином для безболезненного вхождения в роль «россиянина». Ведь предстоит мне прожить здесь, на нелегальном положении, довольно-таки значительное время. Так я пытаюсь настроить себя на оптимистический лад. Я ищу оптимальный режим настройки всего организма.
 …Попадая всякий раз в этот великолепный город, я быстро справлялся со своими делами, - и сразу же спешил удалиться от него на безопасное расстояние. Чтоб не оставалось никакого силового притяжения. В Москве я никогда не жил. В Москве, у меня нет никаких знакомых. Только холодные камни брусчатки на Красной площади, только они, как и у всякого приезжающего сюда бывшего советского гражданина, который обязательно спешит сюда по старой памяти, вызывают в моем сердце еще до сих пор щемящую ностальгию по когда-то утраченным возможностям.
Есть еще одно заветное место в Москве, где я обязательно появляюсь в день своего приезда. Это большой кусок Тверской улицы - до памятника Пушкину.
 …На этот раз я отправляюсь по Большой Грузинской улице искать Министерство Геологии. Потратив юность в тайге, работая там геофизиком не один полевой сезон, я считал в этот заезд, что имею безоговорочное право в России на какое-то участие в определении в моей судьбе. Особенно теперь, когда мне остро потребовалась хоть какая-нибудь работа. По дороге я лихорадочно припоминал благоприобретенные в геологии навыки. Вспоминал приборы, с которыми мне пришлось поработать, в бытность своей работы геофизиком.
В те далекие времена в министерстве геологии можно всегда было найти себе кров над головою, и деньги: на кусок хлеба с маслом. Надо было только взять направление на работу в любой уголочек той огромной страны.
Но это было, как говорится, во времена оные.
  Уверенность, что все эти традиции были свято сохранены, и двигала мною.
Естественно министерства такого уже не существовало в природе. На его месте – красовалась вывеска: Министерство Природных Ресурсов Российской Федерации.
 У стен его наблюдалось сонмище солидных иномарок.
 Пообщавшись в холле по внутреннему телефону, с невидимыми его обитателями, - я сделал для себя неутешительный вывод: что геологический дух давно покинул это богоугодное заведение. Для всевозможных авантюристов и искателей приключений, наступили самые безрадостные времена. Не только выпало важное звено, - это уже сама цепь, связывающая таких людей с геологией, пришла в негодность.
Меня начали отфутболивать по внутренним номерам телефонов. Я не мог предугадать, чем это закончится. Кто-то обещал взять меня в штат, просил «позвонить попозже», пока я не понял, что от «настырного хохла» хотят избавиться, как от назойливой мухи.
«Теперь это обычная чинодральня, со всеми вытекающими последствиями», - делал я свои неутешительные выводы, и  начинал все по-новому. Я звонил, приставал с навязчивыми вопросами к своим невидимым собеседникам.
 Меня снова заверяли утверждениями, что не имеют никаких связей с отраслевыми подразделениями, что работников теперь набирают исключительно на месте, что я должен «оставить их в покое». Мне давали какие-то ложные телефонные номера.
Зная эти чиновничьи уловки, я не очень на их велся. Я был настойчивый и упрямый в достижении своей цели. Я только боялся перегнуть палку, когда могут послать на три веселые буквы. Тогда будет трудно что-либо поправить. Я умело подавал себя этаким деревенским простачком, постепенно поддавливал, ища сочувствующих. Это сработало.
 В самом конце рабочего дня телефонная трубка, наконец-то, взмолилась на меня женским голосом:
 - Чего тебе надо?.. Ты испортил нам весь день!
 - Я хочу поработать у вас.
 - И где же ты хочешь работать?– Примирительно спросила трубка. – Куда же ты желаешь поехать?
 У меня сперло в зобу. На миг я потерял даже дар речи. Удача, зверем на ловца, сама перла прямо на меня!
 Быстро прикидываю в памяти, где в России спрятана нефть. Возле нее легче всего прокормиться в этой стране.
–  В Западной Сибири! – Выпаливаю  я, одним дыханием.
 - Хорошо, - примирительно молвила трубка: - Сейчас посмотрим, что там есть у нас по Западной Сибири… – Слышно было, как на том конце трубки, шелестят листы, очевидно, какого-то справочника. - В «Тюменьприборгеофизику» желаешь попасть? – Тем же приятным голосом, спросила трубка.
 - Просто, мечтаю! - Позволяю себе даже игривый тон.
 - Тогда записывай адрес, - молвила трубка.
 Под конец тот же женский голос щедро вывалил мне жирный десяток адресов по всей Западной Сибири, включая такие города, как Сургут, Нижневартовск и Мегион...
 «- Возьми да еще попроси и денег на дорогу!», - не без иронии, отозвался во мне, внутренний голос. Я не стал прислушиваться к его издевательским ноткам, тем более, что, ясное дело, не на какие деньги сейчас не стоит рассчитывать.


 …В одиннадцать часов вечера я сидел уже в плацкартном вагоне поезда уносящего меня в далёкий город Тюмень. Ко мне снова возвращалось ощущения бесконечного пространства, которое жило во мне во время приснопамятного Союза.
 До Нижнего Новгорода в нашем отсеке появились две девушки. Очевидно, они приезжали покорять свою столицу. Во всяком случае, все в них было на месте. Волосы в одной были заплетены во множество мелких косичек. На ней был экстравагантный лоск новогодней праздничности. Ее дриады на голове вились, как змеи на голове Горгоны. Джинсы в обтяжку; с каким-то немыслимым рисунком. Она всецело приковала к себе общее внимание мужской части вагона. Проходящие мимо нее мужики заговаривали к ней; помогали рассовать по верхним полкам ей вещи. Девушка привычно пользовалась незнакомыми мужиками, как частной собственностью. Она была открыта всему миру, доступна и одновременно загадочная. Она представляла какую-то современную группировку молодежи. Я в этом слабо разбирался. На ней было все накручено, висели какие-то амулеты и тотемы, очевидно, это имело какое-то свое название, - как и все эти: дриады, джинсы, еще что-то там.
 Ее подружка, выглядела совершенной «простушкой» в сравнении с нею. Она давно уже смирилась со своей ролью серой мышки.
 …В Нижнем Новгороде, ночью, они мирно оставили завоеванный плацдарм. Вагон покинула страшная сила красоты. Все мужики тот час же успокоились (тестостерон пришел в норму). Стали рельефнее вырисовываться образы находящихся около меня пассажиров. За окнами вагона явилось новое утро весны образца 2005 года.
 …Женщина едет с Донецка в Нижневартовск до своего сына. «В Вартовск»,- повторяет каждый раз она. Сын работает там на буровой. В Нижневартовске у него семья. Женщина едет повидать своих внуков. Деньги на дорогу прислал ей сын.
 Когда она говорит о старшем сыне, лицо ее излучает спокойную уверенность. Тут же вскользь упоминает, что у нее есть и младший сын. Его судьба, ее очень беспокоит. Он живет с нею в Донецке. Откапывает на заброшенной свалке лом цветных металлов, сдает, и на эти деньги живет. Одно утешает женщину, что в советское время завод захоронил там много этого добра. Всем надолго хватит.
 - На деньги, вырученные от сдачи этого металла, некоторые люди даже свадьбы своим детям справляли, - говорила женщина, а потом, с горечью в голосе, добавила: - Такую страну развалили. Все в ней было. Все ее боялись. Считались с нами. А теперь все нами понукают. Мы бедны, как церковные мыши. Ездим по заработкам. Копаемся на свалках. Такая цена нашей независимости.
 Для меня, собственно, Советский Союз не сделал ничего хорошего. Я вкалывал в геологии, обживал какие-то глухие медвежьи углы в нем, без особых шансов когда-нибудь получить человеческое жилье. Мерзкое питание в грязных столовках. Бесконечные очереди за пищей насущной, если то, что продавалось в тогдашних магазинах, можно было назвать человеческой едой. Короче, я с ней был в корне не согласен, но предпочел отмолчаться. Она, наверное, сама это поняла, и больше не донимала меня подобными темами.
 Мой другой сосед по отсеку оказался вполне деловым человеком. В одном из парков Екатеринбурга, он на паях с другом, держал аттракцион. Его товарищ, по пьяной лавочке, разбил принадлежащую им обоим иномарку. Вот и приходится ему, - как он объяснял суть своего вояжа в столицу, - добираться до столицы на этом поезде.
 – Завтра у сына день рождения. Ему очень пришелся по душе велосипед, показанный в телевизионной рекламе. «Купи, - говорит, - папа». У него от рождения плохо с ножкой. В Екатеринбурге такого нет.  Дело в том, что ему нужен велосипед особенной конструкции. Чего только не сделаешь для любимого дитяти? Вот, и поехал в Москву, чтоб купить. Утром малыш проснётся, – а в доме стоит его подарок! То-то радости будет у моего ребенка! Теперь он сможет кататься, как и все ребята во дворе!
 На полустанках бизнесмен покупал вяленую рыбу и пиво. Увидев, что я стеснен в деньгах, стал предлагать и мне.
 Конечно, я отказывался, сколько мог, не желая злоупотреблять его гостеприимством. Гордость не позволяла мне кормиться за чужой счет даже в стесненных условиях. Я вез с Москвы целый батон хлеба и килограмм колбасы. Двухлитровая пластиковая бутыль хлебного кваса заменяла мне все мокрое и прохладное.
 Узнав, что я еду на заработки, бизнесмен сказал:
 - Может тебе повезет, и ты найдешь себе работу. С этим делом в России сейчас туго. Много приезжих.
 Я то ехал с бухты-барахты, даже слабо представляя себе, куда я попал. Это была уже совсем другая Россия; не та, к какой я привык в свое время. А бизнесмен-то в ней жил. Он хорошо здесь ориентировался, и мог догадываться, что меня ожидает уже в самое ближайшее время.
 Да, я выходил в тамбур, присматривался к новой России. Уже за Котласом пошла какая-то глухая таежная местность, с редкими вкраплениями таёжных городишек, каких-то неясных поселков и забытых Богом и людьми деревень. Лишь на редких перронах все так же шла не бойкая торговля детскими игрушками да разной домашней снедью.
Это и была, насколько я понял, та настоящая, кондовая Россия, на встречу с которой я прибыл из далекой Украины. И чем дальше этот поезд погружал меня вглубь ее, отъезжая от Москвы, тем ее присутствие ощущалось все больше, и больше.
 …Я все внимательнее вглядываюсь к этой таёжной азиатской взлохмаченности и непричесанности ее неказистого быта. К поваленным и дряхлым огорожам; к старым, разрушенным штакетникам. К деревушкам, промелькнувшим где-то вдалеке, за вагонным окном.
 Они и выглядят как-то потерянно на огромном пространстве, словно какая-то неуместность, чуждая этой девственной природе. Стоят себе на пригорке и греют бока на теплом весеннем солнышке, как междометия какие-то.
 Я начинаю принюхиваться к ее запахам, которые врывались в вагон на каждой остановке. Что же это теперь за зверь такая, эта Россия? Какая она? Теперь я в ней только иностранец. Гастарбайтер. Мой взгляд – это взгляд иностранца со стороны.
 С каждой сотней километров, ее тайга становилась все дремучее. Поезд мог уже часами ехать среди деревьев. День и ночь, пронзая это бесконечное пространство. Его неустанный бег по таёжной пропасти, казался мне в эти минуты какой-то обреченной на провал авантюрой ведущей куда-то в никуда. И, сама Россия, все больше раздражала меня хронической дремучестью и вечной своей неустроенностью.
 Огромность ее косматой туши, этой космической величины и ее немыслимая протяженность возбуждала теперь во мне какую-то враждебную зависть, и особый, необъяснимый страх перед нею.
 Только на Урале стало как-то попускать. Косяками пошли роскошные дворцы перед каждым сколько-нибудь значительным городом. Загородные дачи похожие на виллы состоятельных миллионеров. Эти великолепные дворцы могли только присниться родителям их нынешних владельцев.
Так промелькнули Челябинск и Екатеринбург. Ночью поезд покинул бизнесмен. Следующим значительным городом должна была стать Тюмень...
 Я поспешно прощаюсь со своими случайными попутчиками. Спасибо им за ту ненавязчивую откровенность, с которой бывают только случайно познакомившиеся в поездах за дальнюю дорогу попутчики. Мы теперь многое знаем друг о друге. Мы все уже рассказали. Или почти все то, что посчитали нужно сказать друг другу. Никто с нас не будет за это в претензии. Такая уж она есть, дорожная дружба. Они тоже, я вижу по лицам, благодарны мне.


 …В Тюмень я прибыл ранним утром. На календаре был четверг, 27 апреля, 2005 года от рождества Христова.
 Городская газета, которая прилипла к моим рукам, бесплатно распространяемая по Тюмени, заочно познакомила меня со всем городским хозяйством.
 У этого города, оказывается, имелось в наличии: 6 памятников истории и культуры, семь музеев и шесть кинотеатров, три театра и одна филармония. Общая протяженность его улиц насчитывала 753 километра. В черте города, также, имелось: 25,7 тыс. деревьев. Посажено 1,3 млн. цветов. В городе стояло: 5440 контейнеров для сбора мусора. В Тюмени есть: 198 спортивных площадок, 136 спортзала, четыре бассейна, шесть стадионов. В 2005 году население Тюмени насчитывало 566,7 тысячи человек. Средний возраст жителей 36 лет. В материальном производстве занято 30,6% населения, в социальной сфере – 10,5%, в других отраслях – 9,9%, остальные –8,1%, я так понял, неизвестно чем занимались. Тогда как студенты составляли 11,3 процента…
 «…Хорошеет Тюмень. – Читал я пафосное резюме местной журналистки. – Некоторые уголки города могут поспорить с европейскими (!!!) В отличие от тех городов, вольготно раскинувшихся на больших пространствах, Тюмень застраивается компактно. До Манхеттена с его небоскребами ей пока далеко, но кто знает…» - Оптимистично заканчивался этот напичканный статистикой опус.
 …Утро моего приезда выдалось ярким, солнечным. День обещал быть жарким. Зелени еще не видно было. Воздух был напоен станционными запахами, в которые уже настойчиво вплетались ароматы настоящей весны…
 Я, не торопясь, обогнул весь вокзал, и вышел на обширную привокзальную площадь. Надо сказать, что она начиналась от типичного сибирского вокзала, построенного по всем признакам недавно (много стекла). Ее великолепное пространство, по замыслу проектировщиков, должно было символизировать редкое сибирское раздолье. 
 Рядом с вокзалом, привычно скучали стоящие, кружком, таксисты. Рядом со своими машинами. Для них я, конечно же, был ожидаемым подарком судьбы.
 - Как добраться до «Тюменьпромгеофизики»? – спросил я в толпу.
 Началось живое обсуждение. Кто-то из них, неосторожно, назвал остановку троллейбуса: «Геологоразведочная». Все, больше от них мне ничего не надо. Деньги мне и самому могут еще и как пригодиться в этом незнакомом городе. Тем более, что денег у меня было не так уж и много. 100 «баксов» за обложкой моего украинского паспорта обеспечивало мне внутреннее спокойствие на тот случай, если бы пришлось уезжать отсюда не солёно хлебавши.
 Но я даже мысли гнал от себя такие. Зачем же тогда было пускаться в такую даль за тысячи километров? Я приехал сюда испытать на собственной шкуре героическую роль «заробитчанина». Потом я это должен описать, и опубликовать, хотя бы, в Интернете.
Короче, я готов был до конца бороться за свое светлое гастарбайтерское будущее.
 Глядя на мою спину, удаляющуюся к остановке троллейбуса - таксисты, наверное, очень пожалели, что разговаривали слишком так громко. Теперь я мог спокойно обходиться без них. Я выспросил в стоявших на остановке людей, как быстро добраться до искомой остановки.
 В услужливой памяти тут же начали откладываться первые впечатления от Тюмени. Которые так же ярки, как и обманчивы.
 Конечно же, Манхеттеном в этом городе, по большому счету, даже не пахло. Вряд ли такой уголок вообще когда-нибудь возможен в Тюмени. Здесь был повсюду русский дух, здесь Русью, можно смело сказать, даже несло со всех щелей.
 Это был типичный сибирский городок. С многочисленными вкраплениями современных зданий из дымчатого стекла и метала, которые даже в ХХІ веке выглядели какими-то инородными телами в огромных массивах советской скудости и серости.
 Иногда Тюмень выглядела своими покосившимися домишками, просто-таки, древним градом, как во времена Ермака и хана Кучума. Огромное количество подобных черных лачуг, до сих пор торчали даже в самом центре города. В них числится какое-то непомерное количество прописанных людей (после их разрушения, жильцам необходимо будет предоставлять новые квартиры). Присутствие таких ветхих жилищ, создает контраст. Ультрасовременное здание ТНК, и рядом, в самом сердце города,  полусгнившая развалюха.
 Бросалась в глаза какая-то особенная, словно бы подчеркнутая чистота городских улиц. Полное отсутствие мусора на улицах. Видно было, что над этим работают. Чистота эта, сама по себе выглядела: как похвала для соответствующих служб города.
 …А вот я уже стою на остановке «Геологоразведка». Напротив чистая березовая роща, с обустроенными беседками, оставшимися еще с советских времен. Вывески геологических предприятий на близлежащих зданиях.
 На меня тут же повеяло ностальгическими воспоминаниями. Особенно сильно, когда мои глаза натолкнулись на столовую с трогательным для них названием: «Романтика».
 Надо же! Сохранилась!
 …С закромов моей памяти тут же начали поступать давно задавленные временем вкусовые ощущения тех лет, когда я с рюкзаком за плечами бродил по всей стране. Полость рта быстро наполняется слюной, которую не успеваю проглатывать. Конечно же, я не могу пройти мимо, чтоб не воспользоваться предоставленным мне случаем, без особого труда проникнуть во времена своей неспокойной юности!
 В столовой я с первых шагов столкнулся уже не с советской чистотой. Это несколько сбивало меня с настроя на эту волну. Мне хотелось хотя бы мысленно очутиться в том времени. Подышать духом той эпохи, который остался во мне в виде воспоминаний, которые остались во мне. Здесь чистота была неуместна, она мешала сосредоточиться на своих ощущениях. Да и повара были гораздо опрятнее и чище тех советских неповоротливых теток в завоженных халатах и колпаках.
 Да и посетителей было не то чтоб и густо. Очевидно, сказывалось, все же, некоторая отдаленность от центра города.
 В меню тщательно был вписан обязательный для тех времен гороховый суп и, конечно же, знаменитый шницель, в котором хлеба было больше чем необходимого мяса. Картофельное пюре я по старой памяти брал двойное, прибавив к этому обязательный стакан компота из сухофруктов. В стакане по-прежнему плавала всякая шелуха от этих сушек.
 За все это роскошное блюдо из воспоминаний кассирша взяла с меня скромные 29 рублей.
 Я еще не совсем привык к российским циферкам на купюрах, но всё равно понимаю, что это немного по сравнению с другими заведениями подобного питания. Ориентируюсь по стоимости пива. Даже самое дешевое пиво здесь стоит почти 20 рублей.
 А вот и знакомые позывы к новому приему пищи, которые начинаю ощущать практически сразу же, очутившись за дверями подобного заведения общественного питания. Словно из далекого небытия в моей памяти, выныривают слова матери: «На йиди не эконом. Багато нэ сэкономыш, а желудок свый пэрэвэдэш».
 Не думаю, что многие придерживались в юности напутствий своих родителей. Я, само собой разумеется, тоже, нет.
 И, все же, остался очень довольным своим посещением столовой. Сей пункт общественного питания, оживил в моей памяти во многом уже стертые вкусовые ощущения  давно прожитых лет. Тогда я беспечно путешествовал по всей России в составе геологических партий. Покупал себе книги вместо еды, питался, как птичка божья.
 Покинув столовку, я на одном дыхании, пробежался по всем этим геологическим конторам, которые ютились в этом районе.
 В одних меня тут же отшвыривали с порога, как бездомного пса. «И мест, - мол, - нет, и платят не шибко густо». Что, очевидно, соответствовало той откровенной бедности, в которой пребывала вся современная геологическая отрасль в России. В отделе кадров одной конторы высказались еще более подробно:
 - Плохи наши дела. Финансирования нет никакого. Государство от нас отказалось. Досталась нам еще при дележке одна скважина в Мегионе. Вот за ее счет, худо-бедно, и выживает вся наша организация.
 После таких откровений, мне ничего не оставалось, как явится на завод «Тюменьпромгеофизика». Собственно, куда меня и отправили с Москвы. На этом заводе конструировали, изготовляли и испытывали всевозможную геофизическую аппаратуру.
 Я свалился я им, - как говорится, - как снег на голову.
 Вначале, они, даже, пожелали поучаствовать в моей судьбе. Им нужны были геофизики, которые работали бы на Севере, в том таки - Мегионе. Те, кто может месяцами сидеть там, испытывая в полевых условиях разные разработки завода. В отделе кадров, мне велели явится на следующий день. Не было какого-то начальника, который мог решить мою участь. В это время мне посоветовали съездить в «Тюменьнефтегеофизику».
 - Они занимаются сейсморазведкой. Ищут нефть. Это богатая и сытая организация. Там есть деньги и рабочие им нужны. Может тебе повезет, – объяснили мне.
 «Тюменьефтегеофизика» находилась на одной из центральных улиц, на улице Республики. Солидное здание, указывающее на всю мощь нефтеразведовательной отрасли.
 В просторном холе находились люди, которые вернулись с каких-то полевых работ. Это были сейсмики. Они были с рюкзаками. Я подробно расспросил о работах.
 Сделал я вывод для себя. Получалось, что они проработали всю зиму на замерзших болотах. За эту работу они получили по 21 тысяче рублей в месяц. Я прикинул - чуть больше 700 долларов.
 Потом я звонил в отдел кадров. Ко мне спускался какой-то начальник. Он объяснял мне, что сезон у них только вот закончился. Еще он сказал:
 - Приходи осенью - будешь первым в очереди. В августе месяце дай о себе весточку. В деньгах не обидим. Пока могу обнадежить тем, что получать будешь не меньше 17 тысяч в месяц…
 «Для начала не так уж плохо», - подумал я.
 Возвращаюсь снова в центр города. Проходя мимо нищей, я кидаю ей какие-то копейки. Она метает их мне в след. По этой реакции этой нищенки, я окончательно уясняю  цену этим медякам.
 Эта «несчастная» женщина неизменно торчит в узком проходе между строящимся торговым центром и огороженным с тыла зданием Арбитражного суда Западно-Сибирского округа. Каждое утро она является сюда, будто на работу. Пирожница, торгующая напротив беляшами, меняет у нее крупные купюры. В будущем судьба предоставит мне возможность, постоянно наблюдать эту идиллическую пару.
 Сидя в палатке возле Центрального рынка с бутылкой пива, я решал, как мне продержаться здесь до самой осени. «Надо искать работу на стройке», - пришел я к выводу. С этого момента, я планомерно начинаю обходить все стройки города. Всякий раз, после неудачной попытки, я возвращаюсь сюда, в центр города, чтоб попить пива, и определить, куда мне направиться в следующий раз.
 С вечера многоэтажное здание «Арбитражки» подсвечивается, меняя цвета, как огромный хамелеон.
 В первый же день пребывания в Тюмени я прошелся по местному Бродвею. Здесь флиртовала местная молодежь. На этом знаковом месте знакомились и улаживали свои дела многие горожане. Начиная от фонтана с красноречивым названием «Радуга», праздный народ разноцветным потоком валил под арку, что находится возле ЦУМа, и дефилировал дальше - до следующего фонтана, который только ее строился.
 Отсюда я решил в тот же вечер начать поиски своей работы. Я подошел к рабочему строящему фонтан.
 - Есть ли у них работа? – Спросил.
 Таджик кликнул своего прораба. Тот внимательно осмотрел меня с ног до головы, оценивая мою интеллигентную внешность. И, тут же, поторопился отмахнуться от меня.
 - У нас мало платят, - заявил он. - Всего каких-то там семь тысяч. К тому же Вам надо будет нанимать жилье. Это съест половину всего вашего заработка…
 Вариант отпал.
 Тот же таджик посоветовал мне:
 - Иди к дорожникам. Вот адрес. У них много тяжелой работы. Они возьмут. Им нужны люди. Они строят дороги.
 Сидя на скамейке напротив какого-то спортивного сооружения, я уже начал вживаться в отведенную мне роль дорожного строителя. Такое у меня свойство характера. Я начал прикидывать: сколько за это получу денег. Заодно осматривал здание цирка с большим шаром на крыше. Покрутился в парке отдыха возле «колеса обзора». Осмотрел парковые скульптуры. В бронзовых изваяниях клоунов легко можно было узнать Юрия Никулина и Юрия Шуйдина. Видел обоих на гастролях в Киевском цирке. Очевидно, судьба клоунов заносила их и сюда, в этот сибирский город.
 За этим занятием меня и подкараулила ночь.
 Взглянув еще раз на сибирский «Бродвей», как на подиум, на наряды местных барышень, я отправился на вокзал. Надо было позаботиться о ночлеге.
 Какое-то время ожидал, пока вокруг угомоняться. Заводил бестолковые беседы с разными пассажирами. Это была насущная потребность в необходимой информации. Завтра мне надо будет принимать новые решения.
 На вокзале собираются люди, которые многое могут прояснить. Люди эти едут на заработки или возвращаются с оных.
 «Куда-то на Север отправляются эти смуглые люди?» Думаю, что это цыгане. «Будут гадать там или предсказывать судьбу?» Я спрашиваю  об этом у сидящего рядом мужика.
 - Это не цыгане, - отвечает сосед. – Это горные таджики. Они ни капельки не похожи на своих земляков, - продолжает посвящать мужик меня в новые реалии современной жизни России. -  Кожа у тех  будет значительно светлее. Настоящие таджики этих даже не понимают. Эти живут в Бадахшане.
 Спать отправляюсь в комнату отдыха. С мягкими креслами и телевизором. За все это удовольствие пришлось отдать в кассу 92 рубля. Я так «роскошествовал» потому, что к тому времени уже привык к мысли, что утром я обязательно найду работу у дорожников.
 Надо было при этом еще и по столу постучать. Благо он был с дерева. Но мои здравые мысли не осенила эта идея. Я так и уснул, пустив слюни, у экрана телевизора: утонув в мягкой обволакивающей нежности Морфея…


 …Ночь пролетела как-то незаметно. Открыв глаза – быстро сориентировался, что я по-прежнему нахожусь в незнакомом городе, в кресле, что мне надо куда-то ехать, добиваться себе рабочего места.
 Пробивающееся в окно солнце слепило мне прямо в глаза. Ко мне постепенно возвращалось чувство окружающей действительности незнакомого города. В креслах спят какие-то чужие люди; на их столиках стоит их недопитые пластиковые бутылки. Работающий без звука телевизор…
 Стряхиваю с себя остатки сладких снов, умываюсь, бреюсь, и отправляюсь к дорожникам: на край города. На пыльном тракте я покупаю в магазине колбасу, и сытно завтракаю. Только после этого являюсь в контору. Там, и выслушать меня не пожелали. Очевидно, таджик, вчера наврал, желая от меня отделаться? Дорожники посетовали: на отсутствие у меня необходимых для проживания в России документов. 
 По дороге назад начинаю прочесывать все подряд стройки, которые встречаются на моем пути. На стройках много таджиков и узбеков. Мне, откровенно, не везет в поисках работы. Меня не хотят брать на стройки. Но все же я не теряю надежд найти себе занятие именно в этой сфере человеческой деятельности. Я уверен в своих возможностях.
 Возле самого Центрального рынка на стройку через выломанную арматуру ведет какая-то дорожка. Втискиваюсь в щель все 95 килограммов собственного веса, и попадаю на широкий двор, вокруг которого стоят строительные вагончики. Выходит какая-то женщина, с остатками былой красоты на лице:
 Я поведал ей: кто я есть, и, собственно, что я ищу в них.
 - У нас, - сказала она, - начальником украинец: Гощар, Виктор Николаевич. Просись к нему, и он тебя примет. Я коммерческий директор, и не решаю здесь такие вопросы.
 Тут же, из вагончика, словно черт из табакерки, выскочил какой-то невысокий армянин.
 - Меня зовут Миша, – сказал он. – Будешь работать у меня. Я буду тебя кормить, давать деньги... В конце, получишь у меня 500 баксов! Соглашайся?..
 Соглашаюсь. Будучи еще уверенным, что меня таки примут на завод геофизической аппаратуры. Эта кабала, - как запасной вариант; на всякий случай.
 - Мне только до осени, - предупреждаю я, Мишу.
 Снова отправляюсь на завод геофизической аппаратуры.
 Столовая «Романтика» закрыта. Санитарный день. Крепко же впитались в нее советские традиции!
 Обедаю колбасой, которую приобрел еще утром.
 На заводе мне отказали, сославшись на то, что за иностранцев теперь надо платить слишком большой налог. К тому же у меня, как бы, нет рабочей специальности и т.п.
Охранник в холле звонил куда-то по мобильному телефону своему другу-бизнесмену. Тому были нужны рабочие…
 - Видно, не твой день. Мобильник друга не отвечает. Наверное, отключен. - После тщетных попыток связаться с другом, оправдывался мой несостоявшийся благодетель.
 - Ладно, - сказал я. – Пойду сдаваться армянам.

Сокращение. Полный текст на сайте: "Dreame": http://www.pre.dreame.com
под названием "РОССИЯ ГЛАЗАМИ ГАСТАРБАЙТЕРА и В РОССИЮ НА ЗАРАБОТКИ"

 2007 - 2008 гг.