Неоконченный поединок

Таня сидела на дереве. С дерева открывался замечательный вид. Видно было далеко, как река, гладкой атласной ленточкой, извиваясь меж двух берегов, уверенно текла известной ей дорогой. Берега такие разные: один высокий, обрывистый, другой пологий, но одинаково заросшие сочной растительностью, величественно отражались в её гладкой поверхности. Тёмным отчётливым зеркалом становилась река ближе к вечеру, когда изнуряющая жара спадала, солнце спускалось за лес, а всё кругом наполнялось густым благодатным теплом. Тепло это, разливаясь повсюду, смягчало кричащие ослепительные краски дня, добавляя приятной бархатистости, и даже нежности, окрестному пейзажу, а идеально ровная и тихая гладь, отображая картинку в точности, вдвое преумножала масштаб великолепия.

Таня не замечала окружавшей её красоты. Отчасти оттого, что зрелище это было привычным и обыденным для неё, и являлось скорее декорацией, на фоне которой и протекала её такая беззаботная, на взрослый взгляд, летняя жизнь. А отчасти из-за самой ситуации, в которой оказалась девочка. Таня не знала, что делать. От безысходности ей хотелось плакать. И она, было, собралась, но, хорошо поразмыслив, передумала. Теперь она сидела на верхней ветке дерева, росшего на краю обрыва, крепко обняв ствол и прижавшись щекой к его старой морщинистой коже, с тоской наблюдая за тем, что происходило внизу. Жизнь на реке шла своим чередом.

Рыбаки неспешно готовились к вечерней зорьке. Собирали снасти, отвязывали лодки, изредка переговариваясь в полголоса, старались незаметно друг от друга исполнить причитающийся ритуал. Кто надевал старую кепку, кто предварительно мочил подсак, а кто, озираясь, поплёвывал в банки с наживкой. Нехитрый обряд, приносящий удачу, был у каждого. Противник готовился тоже. То тут, то там, на зеркальной поверхности расходились круги, мелькал большой хвост. Рыба «играла».

Танин дед проверял перемёт. Сидя на носу лодки, он споро перебирал руками трос, снимая улов и досаживая насадку на крючки. В одном месте задержался, привязывая поводок вместо оборванного. Глядя на это, Тане сделалось совсем грустно. Ей захотелось позвать его: «Де-ду-ля». Но она сдержалась. Не было сомнений в том, что дед придёт ей на помощь, как, впрочем, и в том, что она обязательно будет наказана и из-за своей проделки лишится на некоторое время его благоволения, что было гораздо страшнее. А это означало, к примеру, что он не возьмёт её с собой копать червей. На самом деле, участвовать в добыче червей заманчиво не из-за самих червей. Просто такая поездка сулит много интересного. В то время как дед, высокий нестарый ещё мужчина с большой лысиной в обрамлении белоснежных волос, вышагивает по старой силосной яме, что возле овчарни, втыкая в разных местах в перегной лопату и отваливая пласт, Таня бегает и смотрит, много ли их там. И если много, то они останавливаются здесь, и разрабатывают «месторождение». Дед продолжает копать, а Таня выбирает, еле поспевая за юркими, похожими на красные ниточки, навозными червями. Они всё время норовят улизнуть. А Таня торопится быстрее покончить с этим, то и дело, посматривая на посадку шелковицы неподалёку, куда она собирается побежать, едва помыв руки под колонкой. А потом они едут к роднику. Таня на переднем сиденье, как взрослая, открыв иссиня-черный, от съеденной в нездоровом количестве шелковицы, рот слушает дедовы рассказы. Похоже, дед знает всё. Сейчас он говорит о том, что когда-то на этом самом месте было море. Таня удивляется. Какое море? Уж это совсем невероятно... Прямо из подножья меловой горы бьёт струя прозрачной ледяной воды. Пока набираются фляги, дед самодовольно протягивает ей кусок мела.

- Смотри сама!

- Что? – Таня ничего не видит, обыкновенный мел, каким в школе пишут на доске.

- Эх, ты, разиня. Вот же она, ракушка. Теперь убедилась?!

Таня смотрит, как зачарованная. Дед, определённо волшебник.

Но только этой зимой вышла история, которая вынудила Таню более настороженно относиться к дедовым словам. Дело было в январе. Морозы стояли крепкие, и она почти не ходила гулять. И как-то к вечеру дед по какой-то своей надобности собрался в гараж. От нечего делать она увязалась с ним, благо идти всего пять минут. Пока дед возился с хитроумным замком собственного изобретения, Таня прыгала на одной ножке. Всё веселее, чем дома сидеть. Дед, стараясь не смотреть на неё, с деланным равнодушием, вдруг спросил.

- А ты знаешь, Танечка, какой на вкус замок в мороз?

- Какой, дедуль?

- Сладкий!

Таня удивлена.

- Да ну…

- Я тебе говорю. Попробуй сама!

Недолго думая, та лизнула. Язык тут же намертво пристыл к металлу. Выпучив от неожиданности глаза, Таня скосила их на деда. Тот не сдержавшись, прыснул. Поняв, что она попалась на очередную его шутку, девочка в голос взревела и рванула бежать. Вкус замка в мороз она, таким образом, запомнила на всю жизнь, и был это не вкус сахара, а скорее крови. А дед ещё долго потом оправдывался перед отчитывавшей его бабушкой.

- Я и не думал, что она попробует.

А чего ж тут думать, авторитет деда был таков, что даже упрямая Таня, не задумываясь, бросилась бы в пропасть, если бы он сказал, что она полетит. Такой уж у неё был дедушка.

Таня беспокойно заёрзала на ветке, сидеть было неудобно. Попробовала посмотреть вниз, закружилась голова. С трудом, переведя дух, постаралась успокоиться и подумать о чём-то другом. Хотела повторить таблицу умножения на восемь, которую учила на этой неделе с бабушкой, но сразу стало лучше, и не было нужды вспоминать.

Послышался плеск воды и недовольное лягушачье кваканье. Это Ромка, Танин приятель, невольный виновник возникшей проблемы. Носится, ничего не подозревая, по берегу, размахивая удочкой, стараясь поймать жабу. Жабы – тупицы, всегда ведутся на эту уловку, достаточно прицепить к крючку зелёный листок и помахать им у них перед носом.

Вчера они вместе ловили селявок. Как обычно, на счёт. Кто меньше поймает, тот моет помост. Явного лидера в этих соревнованиях никогда не было. Мог выиграть одиннадцатилетний Ромка, а могла и Таня, которой весной исполнилось только восемь. Помост они мыли всё равно вдвоём, помогая друг другу. Тут было дело принципа, всем хотелось победить. К тому же в этот раз у каждого из них было своё тайное оружие. Договорились ловить на хлеб. Ромка загодя стянул у своего деда опарышей, подкрасил их крутой чайной заваркой и смешал с хлебной крошкой. Ему казалось, что получилось неплохо. Однако обман чуть не раскрылся на первом броске. Среагировав на поклёвку, он слишком резко выдернул леску из воды, а та метнулась в Танину сторону, отмытый речной водой опарыш предательски белел.

- На что ловишь? – осведомилась Таня

- На батон – среагировал Ромка

- Сабанеев … - презрительно фыркнула девочка.

Сама же поступила по-женски примитивно и коварно одновременно, просто вмесив в хлебный мякиш, как в тесто, парочку червей. И теперь беззаботно отщипывала от большого куска маленькие катышки и уверенно сажала на крючок.

То была неравная схватка. Ромка злился. Клевало плохо. Таня же подсекала одну за другой. Ко всему прочему она вытащила большого бирюка, теперь он явно перевешивал чашу весов в её пользу. Эта ситуация ужасно раздражала Ромку, хотя он и старался не подавать виду. Проиграть девчонке, да ещё первоклашке, кому понравится. Он украдкой глядел на Таню, как та с довольным видом следила за поплавком. Наконец не выдержал.

- А я на большое дерево залазил.

У Тани округлились глаза. Большое дерево, росшее над обрывом, было пределом мечтаний.

- Врёшь – парировала она.

- Врёт-врёт – подтвердила Ромкина сестра Алёна, которая загорала тут же на лодке, но особо не вмешивалась в дела малышни. Алёне было шестнадцать, и она была почти уже взрослая.

- Я не вру, я, правда, лазил – с жаром доказывал Ромка

- А уши чего красные? Знаю я тебя… - смеялась Алёна.

- Лазил, я лазил – захлёбывался Ромка – на самую верхушку, оттуда ещё Прияр видно.

Это был сильный аргумент. Почему-то и сама Таня так думала, что если залезть на самый верх, то тогда обязательно будет видна деревушка, расположенная на другом берегу реки, километров в пяти. Она призадумалась.

- Я тоже смогу.

- Танечка, да не слушай ты его, никуда он не лазил. – уговаривала её Алёна.

- Ты не сможешь, не сможешь - завёлся Ромка - Потому что … потому что ты девочка.

Таня, снисходительно посмотрев на него, принялась сматывать удочку. Молча вылила в реку свой улов, давая тем самым понять, что спор окончен. Попрощавшись с Алёной, не глядя на Ромку, отправилась домой.

- Дурак, ты Ромка – заключила Алёна – вот и сиди один.

Ромка смотрел Тане вслед. Зря он обидел её. По большому счёту ему было всё равно, что она девчонка, играть с нею было интересно.

У Тани с тех пор мысли были лишь о большом дереве. «Ты не сможешь, не сможешь…» - стучали в висках Ромкины слова. «Ещё, как смогу» - думала Таня.

Теперь она даже не помнила, как залезала. Всё ей хотелось выше и выше, чтобы увидеть Прияр. А когда поняла, что этого всё равно не случится, было уже поздно.

Вокруг шумела листва. Ветерок, казавшийся лёгким внизу, ощутимо раскачивал верхушку дерева. От коры пахло пылью. Таня поморщилась. Капроновый бант, вплетенный в косу, развязался и неприятно прилип к голой спине. Над ухом прозвенел комар. Послышался голос бабушки: «Та-неч-кааааа!». Чего Таня точно не хотела, так это расстраивать бабушку. Надо было слезать. Поборов страх, девочка попыталась пошевелиться. От долгого сиденья затекли мышцы, а на ладошках остались отметины, чуднЫе бороздки, повторяющие рисунок коры. «Таняяяяя!» - опять послышался бабушкин голос – «Рута, где же наша Таня? Иди ищи!».

Таня чуть не свалилась с дерева. Не было сомнений, что Рута не только найдёт, но и придаст её дело огласке. Девочка и так едва улизнула от неё, воспользовавшись тем, что та любит, как следует вздремнуть после обеда. Рута – боевая Танина подруга, непропорциональных размеров карликовый пинчер, до последней шерстинки на куцем хвосте беззаветно преданный ей, наперсница всех их с Ромкой забав. Таня отчётливо представила, как эта собака-ищейка сейчас семенит по дороге толстыми ножками, пуская свой длинный нос по ветру, наморщивая его складочками и смешно топорща усы. Теперь главное опередить её, иначе та, застав хозяйку на дереве, поднимет дикий скулёж.

Девочка принялась спускаться. Это, как и ожидалось, оказалось намного сложнее. Стараясь не смотреть на землю, быть внимательной и не думать о риске, она потихоньку от ветки к ветке стала продвигаться вниз. Мечтая поскорее оказаться среди зарослей полыни и пижмы, она думала о том, что, избежав опасности, раз и навсегда пообещает себе никогда больше не повторять таких глупостей и обязательно сдержит слово.

А пока она спускается, ей чудится, что дерево, будто соглашаясь с ней, шелестит листвой: «Так, Танечка, так… так и будет». Дерево мудрое, прожив столько лет, оно уж повидало на своём веку. Ему ли не знать.

Сейчас, когда берег подступил вплотную, у дерева есть возможность, всматриваясь в речную гладь, наблюдать за открывшимся ему таинством, как в одной плоскости сходятся и удивительным образом уживаются два разных пространства. Насколько отражение коршуна в воде безобидно накладывается на речных обитателей и как стаи мальков могут спокойно резвиться, играя с листвой в отраженном лесу. Как тесно переплетены судьбы двух миров и как постоянны их встречи.

Да и сама река для старого дерева образец постоянства. Изменяясь со временем, она всё же остаётся собой, словно нет ничего более постоянного, чем перемены.

И только время. Дерево знает, оно не подвластно реке. Оно меняет, не изменяясь само. Дерево вздыхает, смотрит вниз на свои корни. Сколько они ещё будут держать обрыв? Река со временем… со временем… вымоет песок, подточит берег и увлечёт его за собой. Со временем…

А пока оно, отражаясь в реке, видит то, что не заметно девочке, внимание которой приковано к тому, куда поставить ногу или за что взяться рукой. Оно видит уже взрослую Таню, которой удивительно, как она здесь оказалась.

Дерево кивает ей ветками и недоуменно шелестит: «Разве не так?... разве не так?».

А она, разжимая кулаки, только тогда замечает у себя на ладонях чуднЫе бороздки, повторяющие рисунок коры, и вспоминает его, старое дерево.