Жизнь после смерти. Глава 5

***
Лето – время детей. В эти три месяца они освобождаются от школы или детсада, надевают манящие крылья свободы, и горе тому, кто попытается эти крылья обрезать! В бездумном, безрассудном парении вся их жизнь, и не важно какой будет полет: плавный или резкий, с битвой с воздушными потоками или борьбой с людьми, главное, что в нём ты свободен…
Лия парила в беге. Она могла мчаться по дорогам, полям и тропинкам часами, и я иногда с трудом поспевал за ней, ведь ею двигало не жажда победы или желание быть замеченной, а наслаждение от самого процесса. Подруге часто предлагали участвовать в соревнованиях и марафонах, но она отказывалась, считая, что бег – это личное дело, и всё удовольствие теряется, если тебя ставят в определенные рамки, тогда ты никогда не почувствуешь свободу движения, свободу выбора: сколько бежать, где, с какой скоростью и как долго.
В один из чудесных летних дней Лик как обычно позвала меня побегать. Настроение было великолепное. Букеты ярких или едва уловимых ароматов бешено носились в воздухе, стаи птиц парили над головой, словно светясь на фоне лазурно-голубого неба, деревья слегка колыхались от ласково обнимающего ветерка, а теплая речушка звала покупаться. Сначала мы мчались по широкой дороге, стараясь обогнать ветер, потом, свернув на узкую тропу, ведущую к речке, сбавили ход. Сколько же в лесу невообразимых запахов и вкусов! Я никогда не забуду благоухание летнего леса, эту смесь горячего воздуха, шелестящей листвы, бесконечного бега, созревающих ягод, растущих грибов, звонкого смеха, легкокрылых птиц, верной подруги, прохладной воды – смесь самого прекрасного в мире: детства и лета.
Оказавшись у речки, я сбавил ход, так как очень устал, а Лия наоборот, будто зарядившись энергией, помчалась вперед и скрылась за стоявшими на берегу деревьями. Решив отдохнуть, я медленно пошел вдоль течения, как вдруг услышал крик подруги. Запыхтев, я рванул к Лии. Я увидел её нервно барахтающейся в реке, видимо, подруга поскользнулась на обрывистом бережку и упала в воду, а игривое течение уносило её все дальше и дальше, и девочка была не в силах с ним бороться. Признаться честно, я растерялся. Я не знал, что делать, так как бросься я за Лией, меня бы унесло так же, как и её, а вокруг не было ни души, ни одного человека способного помочь, кроме меня. Тут я внезапно увидел неподалеку дерево, почти вырванное с корнями из земли, что если бы я только смог повалить его, Лия непременно спаслась бы, ухватившись за бревно. Я ударил по дереву раз, второй, третий, но ничего не получалось. Я был в отчаянии, но, собрав свою ярость и грусть, толкнул ствол со всей силой, и тот начал медленно падать к реке. Размахивая руками, я звал Лию, показывая то на ствол, то на нее, и вскоре девочка уже карабкалась вверх по дереву. Всё это время я думал, что как только подруга ступит на землю, то на меня сразу же обрушатся упреки за мою неторопливость и невнимательность, и мысленно к этому готовился, но как только я увидел Лию, её дрожащие от холодной воды руки, спутавшиеся мокрые волосы, влажные беспомощные глаза, то забыл про возможные укоры и лишь спешил поскорее согреть её, обнять, убедиться всё ли с ней в порядке. Я дал подруге свою футболку, чтобы девочка вытерлась ей и укрылась. Мы долго молча сидели, прижавшись друг к другу.
В тот момент я почувствовал огромную ответственность за дорогое мне существо, я понял, что могу потерять Лию, и мысль, казавшаяся мне до этого непостижимой и нереальной, теперь была столь близка, что долго еще маячила в моей голове. Я посмотрел на подругу и заметил улыбку, мелькавшую у неё на лице. Внезапно она шепотом произнесла то, что каждый из нас долгое время стеснялся сказать вслух, но что так сильно грело нам душу:
- Я тебя люблю…
***
От раздумий меня прервал чей-то ласковый голос:
- Мартин, не ожидала тебя здесь увидеть.
Я повернулся и заметил Милану Блэр, однокурсницу и подругу Лии. Она смотрела на меня с печалью, понимая, что сюда меня могла привести лишь смерть девушки.
- Я приехал в университет, чтобы найти убийцу Лии,- проговорил я, оглядывая Милану в надежде, что она что-нибудь знает о смерти подруги. – Ты поможешь мне?
- Да, конечно, но, Мартин, полиция сообщила...
- Она – не самоубийца, и я не позволю другим так её оскорблять!
- Я понимаю, бедный, тебе, наверное, так плохо,- с вздохом сказала Мила, дотрагиваясь до моего плеча. – Её гибель стала тяжким ударом для всех нас, главное - не опускать руки.
Я кивнул головой, проникаясь симпатией к белокурой девушке, не равнодушной к моему горю и готовой помочь мне.
- Ты не голодный?- заботливо осведомилась девушка. - Давай зайдем в наше кафе, там восхитительное мороженое, заодно и поговорим.
Я согласился, и Милана потянула меня по бесконечным коридорам, повороты и завитки которых я потихоньку вспоминал и к концу пути уже сам вел девушку. Кафе, в котором любили между парами посидеть студенты, имело интересное название: «Для ленивых и строптивых», которое означало, что в нем любят посидеть студенты, прогуливающие уроки. Мы сели в уголке на веранде, откуда было прекрасно видеть всю площадь перед университетом.
- Что закажете?- полюбопытствовал прыщавый официант, явно из-за лени попавший в это заведение.
- Мне, пожалуйста, мороженое «Райское блаженство»,- хлопая густыми ресницами, проговорила Милана. – А ты что будешь, Мартин?
- А мне принесете «Яркое солнце»,- сказал я на автомате, так как мы с Лией в этом кафе всегда заказывали только этот коктейль.
Двоечник-официант быстро удалился. Я внимательно осматривал Милу. Невысокого роста, но довольно стройная с вьющимися по плечам волосами и белозубой улыбкой, она, безусловно, была красива, и возможно понравилась бы мне, если бы я постоянно не думал о Лии. Я не мог даже сравнивать двух этих девушек, так одна из них навсегда заняла мое сердце и являлась безукоризненным идеалом, не сопоставимым ни с кем другим. При виде любой женщины только её улыбка встает перед глазами, только её руки тянутся ко мне, только её взгляд обволакивает, покоряет и возносит одновременно…
- Мартин, хочу представить тебе моего кузена Ньютона Микста,- произнес подошедший Крэйг, указывая на странного юношу рядом.
Ньютон Микст был похож скорее на сумасшедшего гения, каких часто изображают в детских мультфильмах, чем на доброго осознающего, где он находится человека. Об этом тяжком обстоятельстве свидетельствовали взъерошенные и как будто специально тянущиеся вверх волосы, скошенные на бок очки, порванные судя по всему совершенно не по плану изготовителя джинсы, готовые развалится от легкого дуновения ветерка, заляпанная кучей разного цвета и калибра пятен рубашка, а главное – блистающий ненормальный огонь в глазах. Дополняла картину исписанная формулами рука, которую я не без ужаса пожал.
- Мартин Лоуренс, приятно познакомиться,- медленно и не совсем искренне произнес я, пробормотав про себя: «Ну и семейка!».
Крэйг и Ньютон сели рядом с нами, причем мистер Микст и Милана с огромным удивлением и неприязнью посмотрели друг на друга, словно давно ведущие борьбу противники, хотя ни одну область, в которой они могли бы соперничать, я бы не назвал, так как это были абсолютно разные люди. Некоторое время мы сидели молча, тем более принесли мой коктейль, и я решил насладиться вкусом и воспоминаниями прежде, чем яростно пожирающий Милану гений примется за меня, хотя его видимо никто кроме девушки не интересовал. Столь непонятно порою бывает противоборство двух людей, особенно хрупкой девушки и чудаковатого юноши. Смотря на них, я старался предположить, что вызывало у каждого из них эту неприязнь. Возможно, Ньютон был лучше в учебе, хотя вряд ли это могло стать причиной ссоры. Скорее всего, тут виною любовь. В любом происшествии она является решающей величиной, ради которой можно и убить, и погибнуть самому.
Поставив точку в своих догадках и обещая всё достоверно узнать, я оглядел стол и заметил, что ничего не изменилось. В воздухе по-прежнему висела очередная минута молчания. Первым, очевидно устав уже от бесконечных переглядываний заговорил Крэйг:
- Извините, мисс, но почему вы не на занятиях?- обратился он к Милане. – У вас разве нет уроков?
- Вы правы, нет,- пожимая плечами, ответила девушка.
- Хорошо,- Крэйг посмотрел на меня, напоминая зачем мы приехали и намекая, что Лииной подруге пора уйти, а она этого совсем не понимает.
- Милана, нам пора, давай встретимся сегодня вечером в пабе «Бессонная ночь»? Часов в семь?- спросил я, надеясь, что она не обидится и согласиться.
- Ладно,- слегка улыбнувшись, ответила девушка. – Удачи тебе.
Я подхватил сумасшедшего гения и его кузена, расплатился и вытянул их на улицу. Когда мы свернули за угол, я сказал:
- По-моему Милану вполне можно было оставить, она – подруга и однокурсница Лии и обещала помочь.
На мои слова Ньютон бешено рассмеялся. Это был дикий и душераздирающий смех, на который вряд ли осмелилось даже самое кровожадное существо. От страшного вопля у меня по спине побежали мурашки точно так же, как и от взгляда Крэйга. Но если глаза Криви передавали какие-то эмоции, то хохот Микста не выражал ничего кроме бессознательного буйного исступления. Я не понимал, что могло заставить его стать таким, но постепенно, тревожась, начинал убеждаться, что это произошло не без вмешательства Миланы, и мне такое обстоятельство было совсем не по душе. Порой жестокость и ненависть окружающих по отношению к себе заставляет уподобиться им, отгородиться от мира, уйти от людей, умереть как человек и возродиться как существо, которому неведомо ничто, кроме зверской безжалостности и бессердечие. Это страшно. Я не знаю худшего наказания для человека как потерю человечности и любви. Только искренние добрые чувства могут преобразить людей, утративших понятия о ласке и душе.
***
В нашей школе учился мальчик по имени Саймон, но все называли его Квазимодо. Было у него, наверное, внешнее сходство с легендарным горбуном Гюго. Низкий полноватый с узкими глазами и вечно открытым удивленным ртом он, ходивший всегда опустив голову, вызывал гамму различных чувств, большинство из которых являлись, к сожалению, отрицательными. Когда он шел мимо кого-нибудь, то получал в спину массу насмешек и колкостей, а то и пару смелых пинков. Его куртку не раз рвали и пачкали, а шапку каждый день закидывали на крышу. Ребята из класса гордились наличием среди них такого экспоната, а учителя, казалось, специально снижали оценки из-за его внешности, а также потому, что знали: если они похвалят Саймона, им не миновать гнева обезумевших школьников. Сам «Квазимодо» относился ко всем издевательствам на редкость спокойно, причем его безграничное равнодушие, наверное, и являлось главной причиной его бед. Попробовав один раз безобидно подшутить над парнем и догадавшись, что им за то ничего не будет, подростки втянулись в жестокую игру, для них это было как наркотик, один день без которого вызывал ломку. По сути, ими двигал синдром толпы: каждый боялся возразить, зная, что после он тоже станет изгоем. С таким принципом «игра» могла продолжаться бесконечно…
Я и Лия долгое время вообще не знали о Саймоне, так как нам было достаточно общения друг с другом, и никто из нас не гнался за популярностью и авторитетом. Мы приходили в школу к звонку на урок и убегали, как только заканчивались занятия. Лишь в классе девятом, когда Лия болела, и мне нечего было делать, я, бездумно шатаясь по этажам, случайно увидел, как какой-то мальчик пытается шваброй достать шапку, неизвестно каким образом прилепленную к потолку. Решив, что без помощи ему не обойтись, я подпрыгнул и, так как был довольно высок, отлепил злополучную вещицу. Удивленный паренек долго хлопал глазками и стоял с открытым ртом, только после я понял, что это его обычное состояние. Когда я протянул ему руку для пожатия, он сначала внимательно осмотрел её и лишь после того, как убедился, что я настроен серьезно, осторожно пожал. Несмотря на свою чудаковатость парень не вызывал у меня особо негативных эмоций, и мы даже немного поболтали, причем в разговоре Саймон ни слова не упомянул про насмешки. Плачевный результат нашего знакомства я узнал в конце дня, когда я выходил из школы, пятеро мускулистых ребят из параллельного класса во главе с Куртом Никсоном, зачинщиком всех безобразий, перегородили мне путь.
- Лоуренс, тебе жизнь надоела?- свирепо поинтересовался Курт, нависая надо мной как огромная туча.
- Нет, а в чем собственно дело?- не понимающе спросил я, медленно отступая назад, так как догадывался, что ничего хорошего мне эта встреча не принесет.
- Да тут слух ходит,- щуря глаза и разминая кулаки, начал Никсон. – Ты, говорят, с Квазимодо дружишь.
На этой фразе вся толпа засмеялась в едином порыве как будто старой и давно известной шутке, но еще не потерявшей своей актуальности. Только я среди этого фальшивого веселья чувствовал себя не в своей тарелке, так как не знал, кого называют Квазимодо, и какое отношение я к нему имею.
- Прости, не имею представления, о ком ты говоришь,- хмурясь, проговорил я.
Тут из собравшейся вокруг нас толпы кто-то вытолкнул Саймона, по-прежнему хлопающего глазами и виновато поглядывающего на меня. Курт схватил парня за шкирку и, тыча пальцем ему в лицо, произнес:
- Вот это – Квазимодо, и любой, дружащий с ним, перестает быть человеком, уяснил?
Мне совершенно не понравился самоуверенный тон Никсона, командующего практически всей школой. Курт был подл и нагл, но, надо отдать ему должное, обладал незаурядным умом и мог выстроить множество комбинаций по управлению человеком. Его стратегия, сначала основанная лишь на запугивании, потом переросла в сложную психологическую программу, позволяющую манипулировать людьми. Он умел надавить и раздавить любого, но только потому, что его поддерживала стая самолюбивых, но недалеких людей. Зная свою безграничную власть, он не отказывал себе ни в чем, считая себя королем в этой долгой и уже недетской шахматной игре. Несмотря на его авторитет я безрассудно отдался в пленительные руки гордости.
- Нет, не уяснил и не считаю нужным не общаться с человеком, которого сомнительный тип называет Квазимодо,- я огрызался, я понимал, что эти слова убьют не только меня, даже воспоминания обо мне, они уничтожат мою счастливую жизнь и беззаботно прожитые годы, но, тем не менее, я чувствовал как необходима сейчас для всех эта речь, бросающая искру в связку хвороста, способная зажечь разум и воскресить сопротивление в душах школьников, так долго подчинявшихся Курту.
По толпе пронесся суетливый ропот. Судя по всему никто не ожидал от меня такого, и выяснить реакцию людей было невозможно. Состояние же Никсона выявляли выступившие от гнева капли пота, налитые кровью глаза, увлажнившиеся и покрасневшие руки, готовые разнести меня одним ударом мощного кулака. Из его груди вырвался рык, похожий на звук, издаваемый взбесившимся быком, которого достала мелькающая тряпка тореадора, и Курт со своими подпевалами начали прижимать меня к стене. Медлить было нельзя. Молниеносным прыжком я скинулся со школьного крыльца, перелетел через забор и понесся вперед, стараясь замести следы как можно быстрее. Удивительно, на что способен страх! Он заставляет человека делать такое, до чего тот ни за что бы, ни додумался, если бы его не сковали мертвой хваткой клещи ужаса. Мозг напуганного работает с утроенной силой, стараясь найти как можно больше решений для избавления от страха. Вот и я, повергнутый в трепет, петлял и сворачивал даже в те переулки, которые посещал в глубоком младенчестве, вынуждая память вытягивать из своих кладовых карты уличных лабиринтов. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы оторваться от погони, и отыскать дорогу домой я был абсолютно не в силах. Несколько минут после того, как я догадался, что за мной уже никто не гонится, я просто лежал на дороге, не в силах идти, дышать и мыслить. Только потом, сориентировавшись в пространстве и времени, я определил, что нахожусь недалеко от Лииного дома, и буквально ползком добрался туда. С трудом дотянувшись до звонка, я упал и забылся безмятежным сном, в котором стираются грани счастья и бед, страха и смелости, ненависти и любви.
Проснувшись, я всё рассказал Лии, которая до этого момента не знала, что и думать. Выслушав меня, девушка в гневе могла бы сравниться с Никсоном, и неизвестно, кто бы победил в битве ярости и неистовства. Она мгновенно загорелась идеей восстания, маленькой революции, которая сломила бы власть Курта и его банды, и, за то время пока я отсутствовал в школе по причине моего плохого самочувствия, Лия организовала небольшой клуб, собравший самых отчаянных и непокорных, всех, уставших терпеть Никсона. Каждый день девчонка звонила мне и говорила о планах, новостях, учениках и учителей. Я никогда бы не подумал, что в школе находилось столько людей, готовых прийти под знамена «восстания». Я поражался Лииной способности выискивать и завлекать всех в наш мини революционный клуб. Я спросил у нее один раз, как у нее это получается, на что девушка ответила: «Знаешь, на самом деле я использую принцип Никсона, переделанный против его самого. Просто ищу в компании самого тихого, скромного и простодушного, начинаю болтать о чем-нибудь отвлеченном, выясняю его отношение к Курту, и если оно отрицательное, то смело рассказываю о нашем клубе!». Надо заметить, Лии в плане не любивших банду Никсона очень везло, и уже через две недели основания клуба была назначена дата «революции», в день моего прихода в школу. Если честно, я жутко волновался, так как много раз слышал от наших «разведчиков», что Курт собирается устроить мне «хороший прием», но подруга меня постоянно успокаивала: «За нами больше половины школы, нас поддерживают даже учителя, если не мы, то кто же, в конце концов, остановит этот беспредел». Приободрившись Лииными словами, я, под мощной охраной главных умов нашей программы, в назначенный день явился в школу. Кстати, среди этих самых главных умов находился и Саймон, которому все были обязаны назревшим переворотом. Он вступил в клуб одним из первых и оказался удивительно смышленым и толковым парнем, не раз предлагавшим интересные идеи и готовый на рисковые предприятия. В нашей компании он сумел открыть себя с таких сторон, о которых многие и не догадывались, и, я думаю, наконец-то мог ощутить себя полноценным человеком, живущим для себя и не лишенным своих естественных прав. В школе не успел я дойти до нужного кабинета, как меня окружили человек тридцать преимущественно из класса Курта во главе с самим Никсоном.
- Ты все-таки пришел,- усмехнулся бандит. – А я то думал, ты не посмеешь, не станешь нарываться лишний раз, или тебе тогда мало было? Хочешь повторить?
- Я не собираюсь тебя бояться,- произнес я, смело глядя в глаза ничего не подозревающему врагу. – Я предпочел найти более продуктивное решение нашей проблеме.
- Нашей проблеме? Нет, проблема только у тебя, Лоуренс,- сказал Курт, не замечая, как его команду уже окружило человек сто храбрых «революционеров».
- На сей раз ты глубоко ошибаешься,- проговорил я, приосанившись, почувствовав уверенность и забыв о страхе. – Я предлагаю тебе…
- Что?! Ты еще смеешь что-то предлагать?!- взревел Никсон. – Хватай его, парни!
- Я предлагаю тебе лишь оглянуться.
Бандит обернулся, и его густые брови медленно поползли вверх. Всех его ребят крепко держали мои «революционеры». Курт был растерян, обескуражен и смутно понимал происходящее.
- Я думаю, нам лучше будет просто поговорить,- сказал я, легонько хлопнув опешившего противника по плечу…
В тот день нас чествовали как героев. По сути ничего грандиозного не сделав, я и Лия помогли обрести свободу всем учащимся нашей школы. Никсон с достоинством принял свое поражение и согласился с условиями «мирного договора», в котором говорилось о неподчинении его правилам, о праве каждого на уважение и любовь и т.д. Я, Лия и Саймон очень подружились и часто гуляли и развлекались вместе, а наша «революционная партия» превратилась в клуб единомышленников, устраивающих различные школьные мероприятия и решающих всевозможные учебные проблемы. Каждый из нас чувствовал свое значение и свою ответственность за общее дело. Мы были безгранично счастливы и не желали расставаться ни на минуту.