Бал в клубе Сталина

Повесть "АСТРИД".
  31 декабря 1941 года.ТАГАНРОГ.
. "Комендант гарнизона генерал Рекнагель решил устроить Новогодний бал для немецких офицеров в клубе имени Сталина. Он придавал этому символическое значение
К Новому году Астрид сшила себе платье из черного бархата с глубоким декольте. Тонкая жемчужная нить, доставшаяся ей в день свадьбы от матери и долгие годы пролежавшая в шкатулке, украсила ее изящную шею. Вымытые парижским шампунем волосы рассыпались по открытым белоснежным плечам.
Она оглядела себя в зеркало и осталась довольной: платье хорошо сидело, никаких излишеств -- все было строго и красиво.
Около девяти раздался звонок, и она вышла сама открыть парадную дверь. Перед ней стоял обсыпанный порошей в фуражке с высокой тульей Урбан. Он остолбенел, увидев ее.
-- Заходите же! Вы меня простудите...
-- Простите, Астрид.
-- Снимайте шинель и посидите минутку, отогрейтесь. Может, хотите что-нибудь выпить?
-- Это было бы неплохо. Снаружи действительно чертовски холодно.
-- Водка или коньяк?
-- Лучше водка.
Астрид прошла на кухню. Глотнула две таблетки аспирина и выпила сто граммов растительного масла. Этому научил ее Павел. На дипломатических приемах ему приходилось «поддерживать марку» -- пить, как пьют русские, о чем известно во всем мире. А он как раз пить не любил и не умел -- быстро хмелел. Вот и приходилось прибегать к испытанному средству -- две таблетки аспирина и сто граммов растительного масла. Конечно, алкоголь нельзя полностью нейтрализовать, но возможности твои увеличиваются вдвое, а то и втрое.
Две рюмки водки на подносе и несколько бутербродов с черной икрой и ветчиной Астрид поставила на маленький столик в гостиной.
-- Так пьют по-русски? -- спросил Урбан.
-- Не совсем так. По-русски пьют стаканами.
-- Вы шутите, конечно?
-- Нисколько.
-- Нет, я слышал все эти легенды, как пьют русские.
-- В основе всякой легенды лежит быль.
Астрид взяла рюмку, ту, что была поменьше, и выпила до дна. Одним духом. Матиас посмотрел на нее с чувством, похожим на восхищение. И тоже, подражая ей, опрокинул свою рюмку в рот.
-- Такое ощущение, будто глотнул огня, -- выдавил он из себя.
-- Вы заешьте, заешьте...
Лицо Матиаса через несколько минут покрылось румянцем.
-- Как у вас блестят глаза, Астрид. Вот такую я хотел бы вас написать.
-- Пьяную?
-- Ну, какая же вы пьяная...
-- Я очень долго не могла привыкнуть к водке, -- призналась Астрид. -- На Западе преувеличивают, когда говорят, что русские много пьют. Действительно, без водки у них не обходится ни один праздник. Но праздников у русских мало: Первое мая, Седьмое ноября и Новый год. Причем и на Первое мая, и на Седьмое ноября пьют только для аппетита. После демонстрации.
-- А что это за праздник -- Седьмое ноября?
-- Годовщина Октябрьской революции.
-- Октябрьская революция в ноябре?
-- А вы разве не знали, что русский календарь до революции на тринадцать дней отличался от календаря европейского?
-- Это для меня новость. И чем же это объяснялось?
-- Я не знаю точно. Но с временами года старый календарь больше совпадал, чем общеевропейский.
-- В России всё на особицу. Я понятия не имел, что железнодорожная колея у них значительно шире нашей. А это чем они объясняли?
-- Тут причин много. В России, с ее бескрайними просторами, с ее бездорожьем, суровой зимой, обильными снегопадами -- железные дороги до сих пор основной вид транспорта. В России, как говорил мне муж, самые мощные паровозы и самые тяжеловесные составы. Широкая колея дает хорошую устойчивость.

* * *
Петровская была расчищена от снега. К клубу имени Сталина, к центральному входу, то и дело подъезжали машины: черные «мерседесы» и пятнистые «БMB», «опели»- «олимпии»- «кадеты» фронтовых командиров, выкрашенные в белый, камуфляжный цвет. Машины притормаживали у входа. Из них выбирались офицеры разных родов войск в сопровождении адъютантов или младших офицеров, которых они осчастливили и взяли с собой на новогодний бал.
Подкатил крытый черным лаком «опель-адмирал». Начальник караула у входа скомандовал «смирно». Из машины выскочил обер-лейтенант и распахнул заднюю дверцу. Из теплого салона величественно вылез генерал Рекнагель -- начальник таганрогского гарнизона.
Рекнагеля Ларсон видела впервые.
-- Вы знакомы с генералом? -- спросила она Урбана.
-- Не имел чести, -- ответил Матиас.
-- А генерала Макензена не будет?
-- Не знаю, право. Мне говорили, что это ваш родственник?
-- Дальний. А вы не знаете, где его штаб в настоящее время?
-- Я ведь только офицер хозкоманды, фрау Ларсон! Спросите об этом лучше генерала Рекнагеля.
-- А что же, и спрошу! -- с вызовом ответила Астрид. Ларсон не понимала, почему у Урбана испортилось настроение. Но сейчас ей было не до того, чтобы разбираться в этом.
Большой зал был уставлен столиками. Здесь уже довольно людно. Мундиры почти всех цветов: голубые -- летчиков, черные -- танкисты, тоже черные, но особого покроя -- эсэсовские и серо-зеленые -- пехотинцев мелькали перед глазами Астрид. На нее явно обращали внимание. Женщин на балу почти не было.
К столику, где сидели Урбан с Астрид, подошел Панкок. Ларсон сразу узнала его. Только на нем был уже шитый серебром офицерский мундир.
-- Фрау Ларсон! Я рад видеть вас!
Урбан недовольно взглянул на эсэсовца.
-- Вас можно поздравить, Панкок?
-- Да, фрау Ларсон. Я получил свой первый офицерский чин. Надеюсь, не последний.
-- Художник Отто Панкок не ваш родственник? -- спросил Урбан с любопытством.
-- Нет! В моем роду нет художников.
-- Оно и видно, -- буркнул еле слышно Матиас.
-- Ну что же вы стоите, присядьте, -- предложила Астрид.
-- Спасибо. Если позволите, на минутку. Я ведь с товарищами.
За столиком в углу сидели несколько военных из танковой дивизии СС. Они с любопытством поглядывали на Панкока и на его очаровательную собеседницу.
-- Все, как в новогодней сказке, -- сияя довольством и молодостью, проговорил Панкок. -- Ужасно надоело сидеть в нашей дыре без дела. И вдруг такой подарок -- зал, полный света, елка. И вы, фрау Ларсон! Сюда приехали самые лучшие из нашего полка, -- не скрывая гордости, добавил Панкок.
-- О какой дыре вы говорите?
-- Это чертова деревушка, где мы стоим. Я даже не могу выговорить ее названия.
-- Вы стоите в Матвеев Курган? -- спросил Урбан.
-- Матвеев Курган -- это маленький городок. Там стоит штаб нашего полка, а мы стоим в двадцати километрах, в заброшенной деревушке. Вы не представляете, какая там тоска!
-- Что ж, Панкок, война, это не только развлечения: погоня за комиссаршами и прочее.
-- Ах, фрау Ларсон, не напоминайте мне о том злосчастном случае. Кто бы мог подумать, что вы это вы!
-- Я ведь вам рассказывала, Матиас, Панкок чуть не раздавил меня своим танком.
-- Для этого много ума не нужно, -- хмуро заметил Урбан.
Панкок пропустил мимо ушей это нелестное для него замечание.
-- Я был бы рад, фрау Ларсон, если бы вы назвали меня просто Нолтениус.
-- Хорошо, Нолтениус, -- сказала Астрид.
-- А чтобы сделать меня до конца счастливым, позвольте ангажировать вас на первый вальс?
-- Фрау Ларсон уже ангажирована, -- вмешался Урбан.
-- Тогда на второй, -- попросил Панкок.
-- Обещаю, Нолтениус. Но вас, наверное, уже заждались товарищи. Они с нетерпением все время посматривают в нашу сторону.
-- Простите, я действительно увлекся. Итак, на второй...
-- Зачем вам этот хлыщ? -- спросил Урбан Астрид. -- Отказали бы и все.
-- Не ведите себя, как Отелло, Матиас. Почему бы и не доставить удовольствие этому мальчику. Правда, он дурно воспитан, но...
-- Чему же может воспитать гитлерюгенд?
-- Не кажется ли вам, Матиас, что вы много себе позволяете, и ваши откровения не всем нравятся?
-- А я ни с кем и не откровенничаю. Вы -- единственный человек, с кем я откровенен, и это доставляет мне удовольствие.
-- Но неужели у вас нет близких друзей, близких товарищей по службе?
Урбан усмехнулся:
-- Я же говорил вам, что я -- белая ворона. Один более или менее приличный человек в хозотряде -- Нейман. Да и тот, по-моему, путается с гестапо.
В это время Астрид заметила, что к их столику направляется штурмфюрер СС Дойблер.
-- Этого нам еще не хватало! -- пробурчал Урбан.
-- Фрау Ларсон, с наступающим Новым годом!
Ларсон протянула ему руку, и он, склонившись, прикоснулся к ней губами, показав безукоризненный пробор набриолиненных волос.
-- Вы позволите? -- Не дожидаясь разрешения, Дойблер сел на свободный стул. -- Мы будем сегодня веселиться вовсю! Не так ли, гауптман Урбан?
-- Не имею чести быть знакомым с вами, -- проговорил Матиас.
-- Ну, что за церемонии. Хотите, могу представиться?
-- Не надо.
-- Что будем пить, друзья? -- спросил Дойблер. -- Я думаю, немного водки с мороза не помешает.
-- Я бы выпила шампанского, -- сказала Астрид.
-- Итак, водка и шампанское!
-- Сначала давайте выясним, что есть в этом кабаке. -- Урбан понял, что от контрразведчика не отвязаться, и решил взять инициативу в свои руки.
Астрид обратила внимание на то, что в зале не было ни одного русского. Обслуживали офицеров девушки-немки из вспомогательных подразделений.
В «кабаке» нашлась и водка, и русское шампанское, и французский бенедиктин. Ни Урбан, ни Дойблер не хотели уступать друг другу, и их стол вскоре заполнился бутылками. Астрид пришла в ужас.
-- Попросите, пожалуйста, какой-нибудь закуски. Я ведь привыкла пить по-русски.
На столе появились бутерброды, шоколад, апельсины.
Время близилось к двенадцати. За столом, который стоял несколько в стороне, сидел генерал Рекнагель, с ним какой-то полковник, штандартенфюрер СС, и белобрысый мужчина в штатском.
-- А кто этот, в штатском? -- спросила Астрид.
-- Он вчера приехал из Берлина. Из ведомства доктора Геббельса, -- демонстрируя свою осведомленность, сказал Дойблер.
Тут поднялся генерал Рекнагель.
-- Позвольте, господа, поздравить вас с Новым годом! Мы встречаем его здесь, в холодной России. Еще немного усилий, и сердце этой поверженной нами страны перестанет биться. Этим землям суждено другое будущее. Лучшее! Мы установим здесь новый порядок. Цель, которую поставил перед нами фюрер, не имеет равных. Будем же достойны этой великой цели, и мать Германия впишет ваши имена на скрижали истории. Хайль Гитлер! Зиг Хайль!
Все встали с поднятыми бокалами.
-- Хайль Гитлер! Зиг хайль! Хайль! Хайль!..
Среди присутствующих Ларсон заметила доктора Оберлендера. Он был в форме майора. Впервые она видела его в военной форме.
После первого тоста Урбан предложил выпить за Астрид.
-- Послушайте, гауптман, нельзя же так! -- озлился Дойблер. -- Вы вырвали, можно сказать, у меня этот тост изо рта!
-- Не ссорьтесь, господа, давайте лучше чокнемся бокалами, как принято в этой стране. В этом что-то есть. -- Астрид старалась примирить мужчин.
В тот вечер Ларсон ожидал еще один сюрприз. За одним из столиков она увидела Кёле. Он был в форме майора интендантской службы. Они встретились на мгновение взглядами. На какое-то время ее мысли были заняты Кёле. Зачем он здесь? Ему срочно понадобилось увидеться с ней?
Заиграла музыка. Как и было обещано, Астрид первый вальс танцевала с Урбаном. Он несколько раз наступил ей на ногу.
-- Я никудышный танцор, -- признал он. -- Всегда считал танцы пустым времяпрепровождением. Может, уйдем отсюда?
-- Ну, что вы! Это неудобно. К тому же я люблю танцевать.
-- Тогда уж извините меня, Астрид, я, наверное, надерусь сегодня. Что-то муторно мне от этого веселья.
-- Матиас, нельзя быть эгоистом. Надо быть терпимым.
Потом Ларсон танцевала с Панкоком, Дойблером. И вдруг, когда оркестр заиграл «Дунайские волны», к ней направился генерал Рекнагель. Подойдя к столику, он слегка поклонился, и Ларсон с пунцовыми щеками, под взглядами, направленными на нее, изящно поднялась и протянула руку генералу, который повел ее в круг. Все расступились перед ними.
Генерал легко вальсировал, и Астрид сказала ему комплимент.
-- Мне говорили, что вы -- родственница Макензена?
-- Да. И если уж вы спросили меня об этом, то я очень хотела бы его повидать. Нельзя ли это как-нибудь устроить, экселенц?
-- Зайдите завтра в мою канцелярию. Нет, лучше послезавтра, -- уточнил Рекнагель. -- Я прикажу выписать вам пропуск.
-- Моя поездка займет много времени? -- осторожно поинтересовалась Ларсон и добавила: -- Я ведь должна получить разрешение у майора Неймана.
-- Макензен в Горловке. А с Нейманом вам говорить не надо. Мой адъютант передаст ему все, что требуется.
-- Благодарю вас, экселенц. Вы так любезны.
-- Не собираетесь ли вы на родину? -- спросил Рекнагель.
-- Я думаю, что с этой поездкой были бы трудности. У меня ведь нет шведского паспорта, а сейчас война, и паспортный режим так строг. Я надеюсь, что война скоро кончится. Отыщу дочь и тогда уже вернусь на родину.
-- Что ж, разумное решение. Сейчас все мы терпим лишения и приносим жертвы. Мне похвально отзывались о вашей работе.
-- Лестно это слышать, экселенц. Я такая маленькая особа.
-- Не скажите, фрау Ларсон. Мне о вас докладывал и майор Нейман и кое-что говорил доктор Оберлендер.
«А что он говорил?» -- чуть не сорвалось с языка у Ларсон, но она вовремя прикусила его.
Не успела она пригубить следующую рюмку, как за руку ее взял Дойблер.
-- Вам не кажется, Эрвин, что мне надо передохнуть. Я люблю танцевать, но...
-- Не упрямьтесь, Астрид! -- Внешний лоск слетел с сильно подвыпившего Дойблера. Он становился самим собой, несколько грубоватым. -- К тому же у меня есть разговор, -- добавил он.
Играли танго. Дойблер плотно прижал ее к себе. Астрид пыталась отстраниться.
-- Ну не упрямьтесь же, Астрид!
-- Это тот самый разговор? -- холодно спросила Ларсон.
-- Да нет же...
-- Тогда ведите себя пристойно, Дойблер. На нас смотрят!
Дойблер высвободил ее.
-- Я знаю ваш номер, -- неожиданно сказал он.
-- Какой номер? -- похолодев, спросила Ларсон.
-- Ну, не прикидывайтесь дурочкой!
-- Послушайте, Эрвин, мне надоели ваши загадки. Если вы мне друг… Друг или нет?
-- Конечно, друг...
-- Тогда говорите прямо!
-- Я знаю ваш номер. Вы умеете держать язык за зубами, Астрид, и это мне нравится.
-- Что вы имеете в виду?
-- А то, что в «Самопомощи» вы не были такой овечкой, как прикинулись у меня на допросе, тогда еще, осенью. Мне непонятно только, почему вы отказались работать у меня.
У Ларсон вырвался вздох облегчения.
-- Я же сказала вам, что от вида крови мне становится дурно!
-- Какая там кровь? Чепуха. Мне нужны вы совсем для другого дела.
-- Для какого же?
-- Ну, это я вам скажу, когда вы ответите «да».
-- Я могу подумать?
-- Подумайте.
-- Доктор Оберлендер...
-- К черту Оберлендера! -- прервал ее Дойблер. -- Мы скоро прижмем абверовцам хвост. Наступление русских под Москвой, взятие Ростова! Все это прошляпили абверовцы! Фюрер очень недоволен ими! Единственно на кого он может положиться, это на нас, СД. Абверовцы -- сборище гнилых интеллигентов! И ваш Урбан -- гнилой интеллигент.
-- При чем здесь Урбан? -- насторожилась Астрид.
-- В данном случае он ни при чем! И что вы только нашли в нем?
-- А кого я должна была выбрать? Вас?
-- А почему бы и не меня? -- Дойблер снова попытался прижать к себе Ларсон.
-- Держите себя в руках, Эрвин, -- строго сказала Астрид.
К счастью, танец кончился, и Дойблер вынужден был проводить Ларсон к столику.
-- Послушайте, Дойблер, можно вас на минутку? -- Урбан встал и слегка покачнулся.
«Боже, он пьян!» -- подумала Астрид.
-- Хочешь поговорить со мной? -- напрямик спросил Дойблер. -- Пойдем!
Дойблер тоже нетвердой походкой пошел к выходу вслед за Матиасом.
Первым порывом Астрид было последовать за ними.
Было ясно, что Урбан приревновал ее к Дойблеру. Этого только ей не хватало! Но тут она встретилась глазами с Кёле и прочитала в них повеление -- оставаться на месте. Снова заиграла музыка. И Кёле направился к ней.
-- Позвольте? -- Кёле учтиво поклонился.
-- Что-нибудь случилось? -- почти на ухо шепнула ему встревожено Астрид.
-- Ничего. Просто немного изменились планы. Завтра я приду к вам, и мы обо всем поговорим. Когда вы будете дома?
-- Завтра у меня свободный день.
-- Лучше встретимся вечером, часов в семь.
-- Но под каким предлогом вы придете ко мне? -- поинтересовалась Астрид.
-- Ну, скажем, мы договорились о свидании...
-- Нет, только не это.
-- А, понимаю... Эти двое, что удалились, уже назначили вам свидание?..
-- Кёле, как вы можете так говорить? Но Урбан действительно очень ревнив, хотя я не давала ни малейшего повода, -- оправдывалась Астрид.
-- Хорошо, я найду другой предлог, -- примирительно сказал Кёле. -- Постарайтесь только, чтобы в это время у вас не было гостей.
 Вечером на другой день она встретилась с Кёле. Полину Георгиевну она отпустила пораньше.
-- Выпьете чего-нибудь?
-- Спасибо, ни спиртного, ни кофе врачи не рекомендуют мне. Но если не возражаете, я закурю.
-- Пожалуйста.
По тому, с каким удовольствием он затянулся, Астрид поняла, что Кёле -- заядлый курильщик.
-- А что врачи говорят вам о курении?
-- Это тот случай, когда я не внемлю их советам, -- сказал Кёле. -- Теперь слушайте меня внимательно. Материалы, которые вы представили, заинтересовали руководство. Тайниками пользоваться не надо. Однако вы по-прежнему должны шифровать сообщения и писать их невидимыми чернилами. Время от времени я буду наведываться к вам. Таганрог стал сейчас центром тыловой службы группы войск, поэтому у вас тут немалые возможности. По делам своей дивизии я нередко бываю в Таганроге.
-- Вы служите в вермахте? -- прервала Астрид.
-- А вы думали, в Красной Армии?
-- Нет... но тогда, когда вы пришли ко мне в гражданской одежде, я думала вы... с той стороны...
-- Я служу в вермахте. -- Кёле назвал дивизию. -- Мы можем встречаться с вами совершенно открыто. Мы оба учились в свое время в Ростокском университете. Я только закончил его значительно раньше вас, в двадцать седьмом году, а вы поступили туда в двадцать шестом.
-- Вот почему ваше лицо мне показалось очень знакомым.
-- Это неудивительно. Младшекурсники обычно обращают внимание на старшекурсников и запоминают их. Я тоже помню многих, кто был курсом постарше, но из младших курсов -- никого.
-- Значит, у нас с вами сравнительно небольшая разница в летах?
-- Да. Всего шесть лет. Вы удивлены? Я знаю, что выгляжу старше. Но, наверное, многое зависит от того, как человек прожил жизнь.
-- Вы так хорошо осведомлены обо мне, -- удивилась Ларсон.
-- Это естественно. Я теперь ваш шеф. А шеф обязан знать о своей подчиненной как можно больше. Руководство прикомандировало меня к вам. Я должен заняться вашим «воспитанием». -- Кёле первый раз за время их знакомства улыбнулся. -- Речь идет о том, чтобы немного подучить вас агентурной работе, прежде чем мы расстанемся.
-- Я очень рада этому! -- воскликнула Астрид. -- Вы не представляете себе, как я первое время страдала от одиночества.
-- А Урбан? -- спросил Кёле.
-- Что --Урбан? Я уже немного рассказывала вам о нем. По-моему, это очень порядочный и честный человек.
-- Возможно, возможно, -- задумчиво проговорил Келе. -- При наших встречах вы будете рассказывать мне во всех подробностях о ваших разговорах, ну и обо всем.
-- Разве я не вольна в своей личной жизни? -- сказав это, Астрид невольно покраснела.
-- Как вам сказать? У нас такая работа, что мы полностью не принадлежим себе. Вы влюблены в Урбана? -- прямо спросил Кёле.
-- Я не знаю, -- растерянно проговорила Астрид. -- Но он мне близок своими мыслями, чувствами.
-- Я прошу вас только об одном, Астрид, не торопитесь. Присмотритесь к Урбану еще.
-- Рано или поздно он узнает о наших встречах, что я могу сказать ему о вас?
-- Скажите то, что я вам уже сказал. Нас вскормила одна альма-матер-университет в Ростоке.. Нам есть, что вспомнить; Кроме того, нам есть, о чем поговорить еще на одну тему. Я родился в Мариуполе и до семнадцати лет прожил в России.
-- Вы русский? -- спросила Астрид.
-- Вопросов задавать мне не полагается. Это первое правило в нашей работе. Все, что надо, я скажу вам сам. Не обижайтесь: я -- строгий учитель. И еще должен предупредить вас, что у меня появляется иногда скверная привычка иронизировать над младшими.
-- Вы имеете в виду то, что я ваша подчиненная? -- спросила Астрид.
-- Нет, прежде всего, возраст.
-- Но вы же сами сказали, что разница у нас невелика.
-- Разница невелика, но в душе я -- старик. Знаете, есть такие папаши-ворчуны. Вот я принадлежу к их категории. Так вот, я родился в России. Моя мать -- русская. Отец --немец. К началу революции он был в чине полковника. В восемнадцатом году мы уехали в Германию. Отец вскоре умер. Он был значительно старше матери. Мать на те небольшие сбережения, которые у нас были, купила небольшой пансионат в Кулюнгсборне.
Вот почему я оказался в ближайшем от Кулюнгсборна университете -- Ростокском. Все эти факты моей биографии хорошо известны гестапо. И они соответствуют действительности. Так что вы все это можете смело говорить своим друзьям, Матиасу, например.
-- Да, у вас занятная биография, -- проговорила Астрид.
-- У вас она тоже не ординарная, -- заметил Кёле. -- Зовут меня Петер.
-- В детстве вас, наверное, звали Петей?
-- Вы угадали.
-- И что же вас заставило стать?..
-- Тем, кто я есть? -- перебил Кёле. -- Это долгая история. Что вам еще надо знать обо мне? Семья наша до революции была, конечно, обеспеченной. Потом -- Германия. Бедный студент. Бедный адвокат. Но дело, конечно, не в бедности. Сам испытав бедность, я брался защищать неимущих. Зачастую зная, что никакого гонорара не получу. Мои клиенты, как правило, были невиновны, но я не выиграл почти ни одного дела. Тогда я решил покончить с адвокатской работой. Был шофером, кельнером. Одно время подвизался на журналистском поприще. В это время много читал разной литературы по социальным вопросам. В тридцать третьем году я вступил в НСДАП. В тридцать седьмом поехал воевать в Испанию.
-- Вы воевали на стороне Франко?
-- Ну, не на стороне же республиканцев...
-- Вы разыгрываете меня?
-- Нисколько. Это всё факты. Только факты моей биографии.Мне надо было обеспечить прочный «тыл». Вам не надо выдумывать, о чем мы с вами разговариваем при встречах. Я даю вам материал, если нашими встречами, кроме Урбана, поинтересуется Дойблер и Оберлендер. Больше других опасайтесь Оберлендера. Это опытная абверовская ищейка. Он, кстати, интересовался, не оставили ли вы кому-либо из соседей в Ростове записку.
-- Этого не может быть!
-- Почему же? Это тоже факт. Он выдал себя за родственника вашего мужа и расспрашивал соседей...
-- Но он не знает русского языка.
-- Он знает его не хуже, чем мы с вами. Остерегайтесь его.
-- А Дойблер? -- спросила Астрид.
-- Дойблер -- молодой самонадеянный цепной пес. Конечно, он тоже опасен. Но у него мало опыта.
-- Вы знаете, Кёле, во время новогоднего бала, когда я танцевала с ним, он мне сказал: «Не притворяйтесь дурочкой. Я знаю твой номер!» Я вся обомлела. Стала допытываться, что это значит? Алкоголь развязал ему язык, и он сказал о «Самопомощи». Тогда я немного успокоилась.
-- В «Самопомощи» каждое «доверенное лицо» имело свой номер. Очевидно, и вам был присвоен какой-то номер. Разве вам об этом не сказали те, кто готовил вас?
-- Нет. И после того, как Дойблер заговорил о номере, он предложил мне сотрудничать с СД. Я сказала, что не выношу вида крови. Тогда он выразился примерно в таком смысле: «Чепуха. При чем тут кровь? Ты нужна мне совсем для другого». Как вы думаете, что он имел в виду?
-- Я думаю, что речь идет о том, чтобы вы шпионили за своими сослуживцами.
-- Как мне быть? Отказаться?
-- Не торопитесь. Пока не идите к нему. А я тем временем свяжусь с нашим руководством.
-- Я узнала, что генерал Макензен, а, следовательно, его штаб -- в Горловке.
-- Кто вам это сказал?
-- Генерал Рекнагель.
-- Вот так ни с того ни с сего взял и сказал?
-- Нет, почему же. Когда он пригласил меня танцевать, я сказала ему, что хотела бы повидать дядю Карла, и попросила помочь мне встретиться с ним. Он обещал.
-- Это интересно. А теперь подробно расскажите мне о своих обязанностях в хозяйственном отделе.
-- Я -- секретарь майора Неймана. Но фактически -- его помощник. Считаюсь у немцев специалистом по России. Ко мне с разными вопросами обращаются командиры хозяйственных команд. -- Астрид рассказала, какая команда чем занимается. -- В отдел поступают различные бумаги, требования от частей на обмундирование, на строительные материалы. Поступают также донесения от промышленных предприятий Таганрога. Как правило, эти бумаги поступают на русском языке, и я тут же перепечатываю их на машинке по-немецки. Почтой ведает унтер-офицер Крюгер.. Недавно Крюгер заболел и попал в госпиталь. Тогда я разбирала всю почту. Те пакеты, которые были именными и я не должна была их вскрывать, я брала на вечер на дом и вскрывала их над паром. Знакомилась с содержанием бумаг, а потом снова заклеивала конверт.
-- И как же вы носите эти бумаги из отдела? В сумочке?
-- Нет, почему же. В голенищах сапог может многое поместиться.
-- Вы что же, на службу ходите в сапогах?
-- Я попросила Неймана выписать мне форму.
-- И какой же у вас чин, фрейлейн?
-- Не иронизируйте, Кёле. Никакого чина у меня пока нет. У меня форма, которую носят девушки из вспомогательных служб.
-- А зачем вам вообще понадобилась форма? Чтобы в голенищах сапог носить бумаги?
-- Кёле, -- слегка осердилась Астрид, -- вы действительно несносны. Я заметила, что когда в отдел приходят офицеры, то к человеку в форме они относятся с большим доверием. На днях я принесла карту-десятиверстку побережья с какими-то пометками на ней. В отдел поступила целая пачка. Я взяла одну из них и завернула в нее свою кофточку. Получился просто пакет.
-- И где же эта карта?
Ларсон полезла в книжный шкаф. Одна из книг была обернута в плотную бумагу. Астрид развернула книгу, разгладила бумагу. Это и была карта. Кёле внимательно осмотрел ее.
-- Много дилетантства, Астрид, но пока у вас все получается неплохо. Теперь послушайте меня. Пакеты домой больше не брать. Если вас в чем-то заподозрят, легко проверить, что пакеты вскрывались. Из бумаг, которые попадают к вам в руки, обязательно старайтесь запомнить номера воинских частей.
-- Но их так много.
-- Знаю. И все-таки надо запомнить... Тренируйте свою память. Когда печатаете какую-либо бумагу, вставляйте лишний экземпляр. Пользуется ли кто-нибудь еще вашей машинкой?
-- Да. Нередко бывает так, что офицеры команды просят у меня разрешения попечатать на моей машинке. Насколько я понимаю, эти бумаги по тем или иным причинам должны печатать они сами в целях секретности или еще в каких-либо других целях. Я только закладываю им бумагу и копирку.
В таких случаях закладывайте новую копирку, по оттиску на ней можно разобрать текст..