Военное училище и война. Часть 4

Из воспоминаний "Від роду до роду" моего отца Павленко Ивана Ивановича (1923-2000), записанных в 1990 году.


Только через 40 лет узнал я от полковника в отставке Кириллова, что начальник училища собирался отправить нас в тыл, к Нальчику. Но в дело вмешался командующий зоной прикрытия генерал Тимофеев. Он якобы отчитал полковника Садовского за то, что мы оставили Верхний городок и приказал ночной атакой выбить противника из города.

Это было авантюрное решение. Я думаю, что генерал Тимофеев отлично понимал, что выбить немцев из города такими силами, с одними винтовками в руках невозможно. Знал он и то, что в городе не десант, а к ночи был уже танковый корпус. Но ему надо было доказать высшему начальству, что его войска дрались до последнего солдата и патрона.

Отдав необходимые распоряжения, полковник Садовский уехал. В машине мы заметили его сына нашего возраста, какую-то женщину и батальонного комиссара. Сопровождал их грузовик с десятком младших командиров, вооружённых ручными пулемётами. На одном грузовике уехал за старшего и л-т Воронов.

Командиром сборного отряда Садовский назначил ст. лейтенанта Дейнеку – командира 14-й роты. Было ещё два или три лейтенанта из разных рот. Смеркалось, и отряд двинулся в обратный путь. В это время, наверное, с Машука, а может, где-то рядом бил наблюдатель, то с перелётом стали рваться артиллерийские снаряды. Мы бегом скрылись в зарослях. Через речку переправлялись в сумерках. Узенький настил был шаткий, пропускал только по одному, мы разделись и пошли вброд, подняв над головой одежду и оружие. Кое-кто на ямах нырнул с головой. Но в общем преодолели реку благополучно. Только у Михаила Левина свело ноги, и его оставили у переправы охранять наши ранцы и скатки, с которыми идти в бой неудобно.

Здесь к нам, наконец, подошла группа командиров из нашего 4-го батальона. Среди них были: командир 15 роты ст. лейтенант Антонюк, командир нашего взвода воентехник 2-го ранга Гавва, командир 3-го взвода нашей роты ст. лейтенант Мордашов, подменный командир взвода – практикант-техник лейтенант Никитенко. Мы их целый день не видели. Где они были – никто не знал, только удивлялись: в городе немцы, а командиров нет. Оказалось, что они отправляли свои семьи на эшелон в Нальчик, а нами командовали чужие лейтенанты и свои сержанты.

Всех командиров привёл бывший преподаватель тактики капитан Быков. Но не тот капитан Быков, который был командиром нашей 13-й роты. Его где-то за месяц до этих событий забрали от нас в действующую армию, а нам назначили старшего лейтенанта Дягилева. Но он ушёл с частью роты (1-го и 4-го взвода) на Кумский рубеж. Над оставшейся частью роты за старшего оставался ст. лейтенант Мордашов.

Несколько слов о капитане Быкове А.Э. – преподавателе. В августе-сентябре 1941 года был он в Сводном полку командиром 3-го батальона. Был ранен. После выздоровления снова преподавал тактику. А когда были образованы передовые отряды зоны прикрытия городов-курортов, он попал в адъютанты к генералу Тимофееву, который и направил его с группой командиров в наш отряд.

Капитан Быков сразу же объявил, что наш отряд преобразуется в сводный батальон, командиром которого назначен он. Надо сказать, что нас в это время было уже более двухсот человек. К нам пробился взвод из Кисловодска и несколько групп курсантов, несших в разных местах гарнизонную службу.

Своим заместителем Быков назначил ст. лейтенанта Мордашова, а начальником штаба – воентехника 2-го ранга Гавву. Командирами рот остались: 14-й – Дейнека, 15-й – Антонюк. А нашу 13-ю полроту принял Никитенко.

После короткого привала и организационных уточнений отряд-батальон двинулся к Машуку и Верхнему городку. На подходе к ним 15-я рота отделилась и пошла прочёсывать заросли у подножья Машука с конечной целью захвата Лермонтовского разъезда. Затем 14-я рота пошла мимо Машука через верхнюю часть кладбища, чтобы очистить свою полосу от возможных огневых точек противника, замеченных с вечера, а потом вместе с 15-й ротой повернуть на город и атаковать противника на его окраине.

Наша 13-я рота в количестве 70 человек тихо вошла в городок. Он был пуст. Выйдя из него, мы сосредоточились там, где днём держали оборону, и стали ждать сигнала на общую атаку. Было примерно 23.00 ночи. До окраины, где по данным разведки разместилось тыловое охранение «десанта», оставалось метров 300-400.

Командиры наши в сторонке о чём-то совещались, а мы тем временем вместо обеда и ужина утоляли свой голод яблоками из соседних садов. Никто не спрашивал, в каком состоянии наши желудки, а в бой надо было идти.

Но вот в сопровождении охраны появился капитан Быков. Из нашей роты отобрали 30 человек. Всем дали винтовки и по подсумку патронов, а также по 2-3 гранаты. Капитан Быков разъяснил задачу. Надо произвести разведку боем. Мы должны незаметно приблизиться к домам, за которыми размещалось хозяйство бывшего кавалерийского училища. Там стояли скирды соломы и сена, якобы взятые на прицел артбатареей 26-го погранполка. Если нам удастся зацепиться за крайние дома, то по сигналу двух красных ракет ударит по стогам артбатарея и пойдут к нам на помощь 14 и 15 роты.

Наш 2-й взвод был наиболее полным, поэтому все мы попали в атакующий отряд, который возглавил техник-лейтенант Никитенко, а его заместителем стал сержант Левченко.

Примерно в 24.00 двинулись мы на задание. Ночь была тихая и лунная. Только трассирующие пули почти непрерывно чертили в воздухе свои огненные следы. Немцы то ли нас отпугивали, то ли сами себя успокаивали стрельбой.

Мы шли молча и быстро, напряжённые, готовые в любую минуту кинуться в рукопашную. Личным оружием, штыком и прикладом мы владели, как волк зубами. В темноте это могло дать нам какое-то преимущество при сближении с противником. Мимо кладбища вышли на голый простор. Надо было эти последние метры преодолеть быстро и незаметно. Пригибаясь, пошли почти бегом и у самой окраины, метрах в 70 от вражеских передовых постов, были обнаружены.

Вспыхнули осветительные ракеты, ударили автоматные очереди. И в этот же миг л-т Никитенко крикнул: «Вперёд! Бей фашистов!» С криками «ура!» мы рванулись вперёд, на бегу стреляя из винтовок. С первых позиций, которые немцы занимали в природной ложбинке, мы их выбили.

Фрицы, ошарашенные внезапным ударом, отстреливаясь, уходили за дома. Было видно, как с перерывами отдалялись точки, из которых неслись к нам, будто осы, трассирующие пули. Но и мы вынуждены были залечь в захваченной ложбинке, так как встречный автоматный огонь казался нам весьма плотным, и у нас появились первые убитые и раненые. Получилась как бы вынужденная передышка.

В стане врага поднялся невообразимый галдёж – крики, команды, вопли раненых. А Никитенко во весь голос командовал: «Первый взвод слева, второй – справа окружай!» Хотя никаких взводов не было. И обещанной артиллерийской поддержки из-за Подкумка не последовало. Но громче стал доноситься бой от Машука. Это 14-я рота, увидев красные ракеты и услышав отголоски нашего боя, пошла в атаку на огневые точки противника в своей полосе.

Мы попытались охватить конное хозяйство с флангов. Однако немцы, почуяв опасность, подожгли скирду соломы, стоявшую во дворе. Пламя взметнулось к небу. Казалось, горит вся окраина города. Это было на руку врагу, так как он был защищён домами, а наши боковые группы оказались освещёнными на отрытой местности и были вынуждены, неся потери, пятиться к спасительной ложбинке.

Находясь в левофланговой группе, я получил в это время тяжёлое ранение. Произошло это так. Меня не оставляла мысль добыть в бою немецкий автомат, как советовал начальник училища. Я подполз к огневой точке противника и бросил в неё две гранаты. Огонь прекратился, и я стал подползать ближе. И тут меня заметил другой автоматчик и дал очередь. По небольшой канавке я отполз к бугорку и притаился за ним. Но он был так мал, что голову спрячешь – задницу видно, а её подтянешь – голова высовывается. В это время и вспыхнула злополучная скирда. Стало видно, как на ладони. До ложбинки оставалось метров 10. И я, собрав воедино все свои мускульные силы, рванулся к ней и прыгнул прямо головой вниз. И уже в последний момент, когда только ноги одни мелькнули над кромкой, разрывная пуля угодила в правый голеностопный сустав и раздробила пяточную кость. Такое было ощущение, будто по пяточной кости сильно ударили молотком. Сперва всё тело вдруг занемело, а потом началась сильная боль. Товарищи разрезали голенище и сняли сапог, перебинтовали рану, а также перетянули ногу выше колена ремнём. Затем отнесли по ложбинке в какую-то промоину от дождя и сточных вод. Там я стонал и кусал губы до крови. Бой после поджога скирды продолжался уже не в нашу пользу, а помощь не шла. По всему было видно, что к немцам подошло подкрепление. У них появился миномёт, и в нашем расположении заухали мины, а потом и артиллерийские снаряды. Взрываясь, они поднимали в воздух массу земли вместе с осколками и каменьями. Всё это сыпалось на наши головы.

В разгар боя вдруг послышался голос курсанта Александра Теслюка: «Товарищ лейтенант, а можно петь?» Последовало разрешение. И, как бы соревнуясь со свистом мин и снарядов, зазвучала песня:

Легко на сердце от песни весёлой,

Она скучать не даёт никогда,

И любят песню деревни и сёла,

И любят песню большие города.

Саша, наш милый Саша! Любимец взвода, неистощимый Тёркин. Родом он был с Днепропетровской области, до войны закончил железнодорожный техникум и работал дежурным по станции Куйбышев. Имел «бронь». Но время было тревожное, и он решил стать военным. Судьба подарила его нашей роте. Ему шёл 21-й год. Самый низкий среди нас по росту и самый меткий на слово, он по части выдумок и балагурства был просто неистощим. Знал много частушек и пародий на Гитлера и Геббельса, на гансов и фрицев и исполнял их с неповторимым юмором, на ходу добавляя крепкие словечки от себя. Бывало, утолённые и проголодавшиеся присядем во время тактических занятий на привале, друг кто-то скажет: «Саша, сообрази что-нибудь.» И он «соображал», а мы посмеивались, отгоняя усталость. И вот теперь, в этот критический момент, своей песней он как бы напоминал нам о том, что было для нас дорогим и близким, а также о нашем суровом солдатском долге.

Вслед за лирической песней Саша перешёл на свои любимые пародии. На мотив популярной тогда песни «Синий платочек» он запел:

Грязный солдатский платочек

Ганс отсылает домой

И добавляет несколько строчек,

Дескать, дела о-йо-йой!

Идём, бежим мы по просторам чужим,

Крутится лётчик, бьет пулемётчик,

С мужем простись ты своим.

Немцы усиливали огонь, а он пел. И умолк лишь тогда, когда произнёс в своей жизни последнее: «Я ранен.» - как будто извинялся, что больше не может петь. Рана была смертельной.

Дальнейшая затяжка боя всё явственнее оборачивалась против нас. Патроны были на исходе. Число убитых и раненых увеличивалось. Но были они и у противной стороны. Оттуда иногда неслись такие вопли, будто фрица живого резали. Мы же, кусая до крови губы, сдерживали себя, чтобы враг не знал наших потерь.

Скирда догорала, но забрезжил рассвет. Стрельба под Машуком прекратилась. А помощь не шла. О нас как будто забыли. Тогда лейтенант Никитенко решился на последнее – на отчаянную атаку. Его расчёт был таков. Если перед нами действительно тыловое охранение десанта, то оно тоже не без потерь. И если удастся преодолеть одним броском 50-60 метров и достичь домиков, то хоть какая-то часть курсантов под их прикрытием сможет оторваться от противника и уйти по окраине города к кладбищу и Машуку. А может, и победить штыком и гранатой. Но отступить назад по открытой местности было невозможно. Слишком далеко мы залезли. Так далеко, что ни самим уйти, ни помощи подойти.

Стали готовиться к атаке. Раненые передавали свои патроны тем, кто шёл на прорыв. От успеха или неуспеха зависела их судьба. К этому времени я покинул свою опасную промоину, куда всё чаще сыпалась вздыбленная земля. Слишком неудобной и тягостной была она для меня, лежащего в ней в одиночку. Словно земляной гроб, крышку которого вот-вот захлопнет очередная мина. Вокруг рвалось, шипело, как в аду. Едкая гарь дразнила нос и горло, иногда нечем было дышать. Только позже, из показаний пленных, выяснилось, что в Пятигорске вёл бой миномётный химдивизион немцев. Он и давил нас минами, начинёнными химическими веществами.

Мне, раненому, страшно хотелось пить, а по дну ложбинки в отдельных местах была хоть грязная, но всё-таки вода. Боль в ноге была сильная, но уже немного не такая, как вначале. И я, положив ногу на ногу, пополз на руках из своей промоины вниз вдоль ложбинки. Сперва одолел метров восемь, потом – пять, три, один… И вдруг почувствовал, что на большее у меня нет сил. Я истёк кровью и ослабел. В это время что-то грохнуло и так резануло между лопаток, что мне стало тошно, я начал терять счознание. Открывал глаза – и видел звёзды, а закрывал их – мерещилась пульсирующая родниковая вода, к которой я никак не мог дотянуться. Но звонкий голос лейтенанта Никитенко я как будто хорошо слышал: «За Родину! За Сталина! Ура!» Однако уже ничем не мог помочь своим боевым товарищам, которые поднялись в последний раз, чтобы победить или сложить свои головы.

 

Сплошной шквал встречного огня оборвал жизни на рассвете 10 августа 1942 года. Вот имена тех, кто ещё сохранился в моей памяти:

 

1. Никитенко Андрей Антонович – техник-лейтенант, командир отряда, уроженец Донецкой области.

 

2. Левченко Леонид – сержант, командир 2-го взвода 13 роты, заместитель командира отряда.

 

3. Белогай – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

4. Гущин Иван – курсант 2-го взвода 13 роты, родом из Пензенской области.

 

5. Ерин Василий курсант 2-го взвода 13 роты.

 

6. Елисеев – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

7. Жариков – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

8. Журавлёв Николай – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

9. Калинкович Самуил - курсант 2-го взвода 13 роты, родом из Полтавы.

 

10. Кирнос Арнольд – курсант 2-го взвода, комсорг 13 роты, родом из Полтавы.

 

11. Лукьянченко - курсант 2-го взвода 13 роты.

 

12. Марченко – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

13. Примак Юрий – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

14. Рябченко Александр – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

15. Теслюк Александр – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

16. Ткачук Николай – курсант 2-го взвода 13 роты.

 

17. Шевченко Николай – курсант 2-го взвода 13 роты, с Пензы.

 

18. Астафьев – курсант 2-го взвода 13 роты.

 
Всего было курсантов из нашего взвода, кажется, 25 человек и четыре добровольца из 3-го взвода. Может, кто-то из них и выжил, как я, но разыскать никого не удалось.

Конец части 4