Лягушка

Надо ли ворошить свое прошлое, особенно воспоминания о первых годах жизни, память о которых была вытеснена из сознания? Но именно эти первые годы чаще всего являются определяющими в становлении личности.
Представьте себе, что вы строите свое жизненное здание, где лучше, где хуже. Но в какой-то момент вы вдруг замечаете, что здание начинает давать трещины, перекашивается, местами рушится. Вы мечетесь, пытаетесь залатать дыры, что-то подправляете, но, кое-как заделав в одном месте, обнаруживаете, что тем временем разрушение наступило уже в нескольких местах, что вы обманываете себя, теша тем, что все наладится. На самом деле процесс разрушения становится неуправляемым. И причина всего этого - в плохом фундаменте, заложенном в первые годы жизни, именно он перекашивает и разваливает все здание.
Чтобы привести здание в порядок, надо вернуться к первоистокам, к началу закладки фундамента, обнаружить недостатки, запрограммировавшие перекос здания, осмыслить их и исправить, тогда вся последующая надстройка будет производиться без искажений.
Тяжело обнажать прошлое, бередить старые раны, которые давно уже покоятся на «эмоциональном кладбище». И только ценой больших усилий разрушенное поддается восстановлению. Но ревизию, пересмотр прошлого, его переосмысление делать надо обязательно, иначе накопленный груз ошибок просто уничтожит.
Описываемые события - о том, о чем думал, что чувствовал мальчик в полуторагодовалом возрасте. Большинству родителей кажется, что такая кроха почти ничего не понимает. Это потому, что они сами не помнят свое раннее детство.
Конечно же, таких слов, какими описываются события, у маленького ребенка быть не может, но пережитые им чувства - достоверны.
Память об этих и более поздних событиях была полностью вытеснена из сознания автора и в принципе не подлежала восстановлению. Он даже не подозревал, что все это в нем хранится. На самом деле была потеряна огромная часть его «Я». И это не просто потеря памяти на травмирующие события, а это потеря самых первых, самых чистых, самых настоящих чувств… Последующие, искаженные чувства можно отнести уже к суррогатам.
Валька жил с родителями на окраине большого по тем временам села. Мать с отцом снимали деревянную избу с пристроенным к ней навесом, под которым хранились дрова.
В год Валька уже ходил. Самостоятельно мама не разрешала ходить по комнате, так как он не ходил, а бегал, как многие дети в этом возрасте, и все время казалось, что сын вот-вот упадет. Она разрешала ему бегать от деревянной родительской кровати к ней и обратно, или когда приходили знакомые, от одного - к другому. Когда же пытались водить по комнате за руки насильно, он капризничал и ни за что не хотел ходить. По большей же части Валька находился в кроватке, которую смастерил отец. Поначалу ему в ней было интересно, можно было ходить взад - вперед, не опасаясь упасть, можно было приседать, а потом подпрыгивать. Но по мере взросления внимание начали привлекать находящиеся в комнате предметы, которые захотелось узнать поближе и потрогать. Пребывание в кроватке Вальку все больше тяготило.
Наступила весна. Вальке шел уже второй год. Мама без конца ходила во двор и обратно, занимаясь своими делами, а Вальку стала сажать на табуретку посреди комнаты и приказывала сидеть и не двигаться Она очень боялась, как бы с ним в ее отсутствие ничего не случилось. Для Вальки сидеть на табуретке было лучше, чем стоять в кроватке. Сидя на ней, он успевал выхватывать взглядом часть двора, когда мама открывала входную дверь. Двор пока что был для него недосягаемой мечтой. Но поначалу казавшееся интересным сидение на табуретке очень быстро наскучило. В комнате было так много интересного, до всего обязательно хотелось дотронуться руками, особенно до дверцы тумбочки, которая могла открываться и закрываться так же, как и входная дверь. Очень хотелось слезть с табуретки, добежать до тумбочки, хотя бы для начала только прикоснуться к ней и тут же вернуться обратно, залезть на табуретку, усесться на нее и сделать вид, что он с нее и не слезал. Но Валька очень боялся, что не сможет залезть на табуретку, если слезет, и что мама за это его и накажет. Она не только нашлепает, но и лишит возможности сидеть на табуретке, а так хочется видеть, что находится там, за входной дверью. Обзор с табуретки был немного больше, чем из кроватки.
Любопытство мучило, толкало к действию, принуждало развивать сообразительность. Надо было решить две очень важные задачи: первая - вычислить промежуток времени, когда мамы нет в избе, периодичность ее выхода во двор, когда этот промежуток наиболее длительный, чтобы он сумел добежать до тумбочки, успел дотронуться до дверцы, вернуться обратно и залезть на табуретку, чтобы мама ничего не заподозрила. Вальке казалось, что он может не успеть, что все эти действия займут слишком много времени. И второе - а вдруг он не сможет залезть на табуретку?
Сначала решил разобраться с первым вопросом. В течение может быть недели Валька, сидя на табуретке и стоя в кроватке, усиленно пытался запомнить, как долго мама отсутствует, когда выходит во двор, как часто она туда выходит. Сложные расчеты оказались Вальке не по силам, но риск попасться надо было свести к минимуму, поэтому основное внимание он сосредоточил на наблюдение за мамой, когда она выходила во двор с тазиком, в котором было постиранное белье или когда выходила с пустым тазиком за бельем. В эти периоды мама отсутствовала дольше обычного. Валька понимал, что в любом случае придется рисковать.… А как быть во втором случае? Надо потренироваться, но сделать это так, чтобы никто не догадался о его намерениях.
В присутствии мамы или гостей Валька напрашивался посидеть на табуретке. Потом делал вид, что ему надоело сидеть, слезал с нее и снова просил, чтобы мама помогла залезть, но сам несколько опережая ее действия, пытался взобраться самостоятельно. Проверял, сможет ли это сделать, когда будет один, и страшно боялся, как бы мама не догадалась о его планах. Все надо было очень ловко замаскировать, иначе мама ни за что не оставит его одного, сидящего на табуретке, и он не сможет дотронуться до дверки тумбочки, которую к тому же еще и хочется открыть.
Когда Валька почувствовал, что достаточно натренировался, он решился на действие, хотя было очень страшно. Лишь бы мама не застала его во время перебежки. Надо дождаться, когда она выйдет во двор с тазиком, тогда ее долго не будет. Если же он не сможет взобраться на табуретку, то соврет, что случайно с нее соскользнул, но при этом никуда от нее не отходил.
Как только Валька дождался нужного момента, то начал незамедлительно действовать, хотя очень при этом волновался. Все получилось настолько быстро и удачно, что он даже не ожидал. И на табуретку взобрался быстро, умело, без суеты - помогли предварительные тренировки. Потом сидел с замиранием сердца, боясь, что мама обо всем догадается. Но мама ничего не заметила. Это придало ему храбрости, он начал слезать с табуретки и обследовать комнату в отсутствие мамы регулярно. Открывая дверку у тумбочки, он очень переживал, что она не закроется, или не так, как надо, но все получилось.
Вальке было интересно дотрагиваться даже до привычных предметов, например, до той же детской кроватки, так как делал он это самостоятельно, без присутствия взрослых. То, что он мог слезать с табуретки, а потом залезать на нее он держал в строжайшей тайне. Но когда однажды пришли мамины знакомые, и она начала расхваливать перед ними достоинства сына, Валька не выдержал и похвастался маме, что может самостоятельно слезать и залезать на табуретку. Он ожидал, что мама восхитится им, но она отнеслась к этому довольно равнодушно.
Валька был сильно разочарован: и тайну выдал, а никакой благодарности за это. Теперь мама еще и не разрешит ему сидеть на табуретке.
Разрешить-то разрешила, но строго-настрого запретила с нее слезать. Сидение на табуретке превратилось для Вальки в наказание, но мириться с этим он не хотел, надо было придумывать новые уловки.
Снега уже не было, днем начало пригревать солнце, и мама решила выводить Вальку иногда во двор. Правда, заставляла стоять на одном месте, чтобы он не упал, не расшибся. Но ему от запретов было так тоскливо. В комнате - сидеть, во дворе - стоять. Хотелось бегать, двигаться, все трогать, ведь перед ним открывался новый мир, о котором он раньше ничего не знал.
Раз нельзя двигаться по двору, Валька решил осмотреться. Вот отец под навесом рубит дрова. Щепки летят во все стороны, но Вальке за их полетом трудно уследить, поэтому они ему не интересны. И к самим дровам интереса нет, а вот топор... Вот бы так, как папа взмахнуть им и ударить по дровам. Хотя бы дотронуться до него. Валька осторожно, мелкими шажками, чтобы было незаметно, начал приближаться к тому месту, где отец рубил дрова. Но бдительное око мамы сразу же заметило Валькины поползновения, и она заставила его вернуться на прежнее место, объясняя это тем, что щепки могут отлететь и ударить. Валька себе этого не представлял, его еще никогда не ударяли щепки. Он считал, что это просто мама такая нехорошая, и тут же испугался этой мысли.
Прежде чем мама загнала Вальку в дом, он постарался хорошо запомнить место, куда отец положил топор. Попутно начал прорабатывать мысль, как самостоятельно и выбраться во двор, чтобы потрогать топор - когда обоих родителей не будет ни дома, ни во дворе. Такое редко, но случалось. Но тут возникли две непреодолимые преграды. Первая - тяжелая входная дверь. Вторая - сама дверь расположена слишком высоко над землей, и чтобы выбраться из дома, надо спуститься сначала на ящик, заменяющий ступеньку, а с него уже на землю. Даже если бы Валька смог открыть дверь, выбраться во двор, а потом вскарабкаться в избу, хотя это потруднее, чем залезть на табуретку, как бы он потом закрыл дверь, ведь она открывается наружу.
Валька любил фантазировать, но не был настолько практичным, чтобы попытаться реализовать все, что приходило ему в голову, а то, что было ему по силам, пытался осуществить.
Мама уже начала выводить Вальку во двор регулярно, но все еще приказывала стоять на месте. Постепенно степень свободы все больше возрастала. И вот уже мама, следя за Валькой, позволяла ему тренироваться: ходить вдоль забора, чтобы в случае необходимости он мог ухватиться за него и не упасть. Ходил Валька все еще не твердо, но у него был стимул к более быстрому обучению - хотелось дойти до навеса, под которым складировались дрова, потрогать топор, а если повезет, то взмахнуть им, как папа, и ударить по дровам. Валька не мог соразмерить свои силы и вес топора, он думал, что сможет это сделать так же легко как папа.
Гуляя вдоль забора, Валька старался как можно реже за него хвататься. Он должен был устойчиво держаться на ногах: чтобы добраться до топора, надо было пройти по открытому пространству, где не за что было ухватиться в случае падения. Валька продолжал вычислять, когда можно в отсутствии мамы подойти к дровам. Он даже просчитал удобный маршрут. Сначала вдоль забора, хватаясь за него для страховки, потом - небольшой рывок до стенки, подпирающей навес, где находились дрова, за стенку можно подержаться, а уже потом быстренько схватить топор, поднять его, как папа, и ударить по дровам.
Когда Валька был уже под навесом, его застукала мама. Он сделал вид, что находится там потому, что учится ходить, ни за что не держась, и даже продемонстрировал маме, как это делает, пройдя небольшое расстояние, ни за что не хватаясь. Далось это Вальке с большим трудом, но он выдержал. В сторону топора старался не смотреть, чтобы сбить маму с толку. Но мамино сердце почуяло неладное. Она отругала отца, что тот бросает топор, где попало, и чтобы впредь прятал его подальше.
С каждым днем Валька все увереннее держался на ногах. Старался не бегать, а ходить. Мама уже разрешала гулять по двору, но к дровам не подходить, а его тянуло именно туда, как магнитом. Валька все размышлял, где же может быть топор. Наверное, на чердаке, где же ему еще быть. Со стороны сложенных поленьев чердак был открыт, и если бы Валька увидел там топор, то наверняка предпринял бы попытку забраться по поленьям. Но топора видно не было, и поэтому лезть не хотелось, тем более, что это было небезопасно.
Очень скоро бродить по двору Вальке наскучило. Все было уже давным-давно изучено. Манила улица, то, что находилось за пределами двора. И в то же время этот новый, непознанный мир пугал своей неизвестностью.
Когда потеплело, мама начала брать Вальку с собой на огород. Это было всего несколько грядок, которые находились в пяти минутах ходьбы от дома. Жители близлежащих домов распахали целину, сделали себе небольшие огороды, разделив их колышками-метками. Мама распахала на самой окраине несколько грядок и посадила на них бобы.
Иногда к ним приходила помогать по хозяйству мамина бабушка. Если мама шлепала Вальку за непослушание по попе, то бабушка давала щелбаны, за что мама ее ругала и говорила, чтобы она не била по голове. Валька хоть и побаивался бабушки, но любил ее за то, что в отсутствие мамы мог «залезть ей на голову», покапризничать, попроказничать. Мама таких вольностей не позволяла. Занятая домашними делами, она посылала бабушку на огород пропалывать грядки. Однажды, когда бобы начали созревать, мама попросила бабушку собрать немного зрелых бобов, а заодно, чтобы прихватила с собой Вальку и тоже научила его рвать бобы, пусть приучается к труду.
Вальке стало обидно. Когда еще раньше было жарко... Валька уже смог сориентироваться во временах года. Вспомнил, что было жарко, все вокруг цвело, потом было плохо, шли дожди... Потом было холодно, за входной дверью был снег, который мама как-то принесла с улицы в тазике и дала Вальке потрогать... Потом снега не стало, мама начала выводить Вальку во двор... И теперь снова много травы и жарко...
Вальке стало обидно. Когда еще раньше было жарко, его тоже носили на огород и даже разрешали немного поползать по травке и не заставляли рвать бобы.
Мамины слова сразу испортили Вальке все настроение. Он думал отдохнуть возле бабушки от маминого постоянного давления, а тут надо будет еще рвать эти ненавистные бобы. Но Валька ничего не сказал, а понуро пошел вслед за бабушкой на огород.
Тропинка проходила мимо соседнего двора, из которого каждый раз злобно, до хрипоты, лаяла небольшая собака. Она была на цепи и от этого казалась еще злее. Валька ее не воспринимал как некую угрозу, просто близко с собаками еще не сталкивался.
Валька брел вслед за бабушкой, не ожидая от этой прогулки ничего хорошего, как вдруг...
Его внимание привлекло большое, по сравнению с бабочками и кузнечиками, существо зеленого цвета. И двигалось оно как-то странно, прыжками. Сначала Валька испугался, хотел даже позвать бабушку на помощь, но странное существо не бросилось на него, а похоже само испугалось и поскакало прочь в сторону от тропинки. Потом мама разъяснила Вальке, что это была лягушка.
Любопытство пересилило страх, тем более, что лягушка старалась скрыться. Валька последовал за ней, держась при этом на безопасном, как ему казалось, расстоянии. Подсознательно он оценил скорость, с которой перемещалась лягушка и ту, с которой он мог бы спастись бегством в случае опасности.
Проскакав несколько метров, лягушка прыгнула в бочку с водой, закопанную вровень с землей. Бочка была закопана в таком месте, что во время дождей в нее со склона стекала вода, которую использовали потом для полива. Бочка была заполнена водой не до верху.
Опять любопытство Вальки пересилило страх и ему захотелось узнать, как надолго лягушка исчезла под водой, не появится ли она снова. Вначале ее не было видно, но потом она вынырнула. Какое-то время потребовалось для оценки ситуации. Сначала Валька боялся, что лягушка выскочит из воды прямо на него и укусит или даже съест. При этом в воображении она сразу увеличивалась в размерах. Но лягушка не выпрыгивала, а мирно себе плавала. Тогда Валька осмелел настолько, что решил чем-нибудь прикоснуться к ней, дотронуться до ее тела, почувствовать, что это такое, ведь до этого в его жизни ничего подобного не было. И самое главное, никто не ограничивал его в действиях.
Валька нашел небольшой прутик, подкрался к лягушке со стороны спины, чтобы она не заметила, лег на землю, свесив только голову над краем бочки, и осторожно ткнул ее прутиком, тут же отскочив назад, ожидая ответной реакции, чтобы успеть убежать, если что, под защиту к бабушке.
Но ничего не произошло, лягушка просто нырнула, вынырнув через какое-то время в другом месте. Валька успел почувствовать упругость ее тела, и это привело его в еще большее возбуждение. Для надежности он повторил эксперимент несколько раз, пока не убедился, что лягушка не может выпрыгнуть из бочки. И тут Валькой овладел азарт. Лягушка была в полной его власти, и он мог делать с ней все, что угодно. И никто не мог ему этого запретить, никого из людей рядом не было.
Валька вдруг вспомнил, что ему постоянно все запрещали, ограничивали, не разрешали, а теперь он мог делать то же самое с лягушкой. Все накопленные раздражения обратились против нее. Смутный голос говорил ему, что он что-то делает неправильно, что нельзя обижать лягушку, которая ему ничего плохого не сделала, но другой голос, более сильный, как бы вырвавшийся из плена, говорил, что другого шанса может не быть и надо использовать его по максимуму. В то же время Валька убеждал себя, что ничего плохого делать лягушке не собирается, просто хочет потрогать ее, ведь до этого ему не приходилось прикасаться ни к одному живому существу, кроме человека.
Вальке с каждым разом хотелось ткнуть лягушку прутиком все сильнее и сильнее, чтобы она как можно глубже погрузилась под воду. И все же он по-прежнему убеждал себя, что ничего плохого лягушке не делает. Прутик был слишком коротким, возле противоположной стенки бочки Валька уже не мог достать лягушку. Приходилось ползать вокруг бочки на животе. Лягушка быстро сообразила, что к чему, и после каждого тычка выныривала строго на противоположной стороне. Ерзанье вокруг бочки и неудовлетворенность тем, что лягушку все труднее заставать врасплох, зародили в голове другие мысли.
Валька начал думать о том, что бабушка может искать его, застать за этим занятием, и тогда не видать ему больше лягушки. А он хотел прийти сюда еще раз, запастись более длинным прутиком, чтобы не пришлось кружиться вокруг бочки на животе, а можно было бы удобно улечься и доставать лягушку в любом месте, где она может вынырнуть, и опережать ее прутиком. Для Вальки это была игра, азартная игра. Он и не подозревал, что лягушке нужно дышать, и ей необходим воздух.
Валька решил оставить пока лягушку в покое, но вернуться сюда хотя бы еще раз, уже более подготовленным к встрече. Надо было устранить все следы его пребывания здесь и «запудрить» мозги бабушке.
Валька подальше забросил прутик, как смог, отряхнул одежду, незаметно приблизился к бабушке со стороны подвязанных на тычках бобов, которые разрослись и представляли собой целые заросли, выше его роста. Бабушка так была увлечена делом, что Валькиного отсутствия даже не заметила. Это ему казалось, что прошла целая вечность, а на самом деле - не так много времени. Валька начал делать вид, что пытается помочь бабушке рвать зрелые бобы, но ему не хватает сил. Он мучается, сопит, старается, но у него ничего не получается. С мамой бы этот номер не прошел. Зато недозрелые бобы Валька срывал очень легко и подсовывал бабушке, чтобы она очищала их от кожуры и засовывала ему в рот. Сам при этом все время был начеку: если бабушка вздумает дать щелбан, нужно удрать от нее вдоль грядок. Но бабушка в этот день была настроена благодушно.
Когда Валька с бабушкой вернулись домой, мама спросила, где он так вывозился. Сын что-то промямлил в ответ, вроде того, что упал на грядку. Тогда мама отругала бабушку за недосмотр. Еще она расспрашивала, рвали ли они недозрелые бобы. Но Валька бабушку не выдал, хотя рвал он, а она только очищала их от кожуры.
Мысли о лягушке прочно засели Вальке в голове и не давали покоя ни днем, ни ночью. Первым делом он решил запастись длинной палочкой. Обыскал весь двор, стараясь сделать это как можно незаметнее, и нашел прутик подходящих размеров. Сразу же припрятал его возле тропинки и начал плести целую паутину хитростей, чтобы снова пойти на огород именно с бабушкой, и чтобы мама при этом ничего не заподозрила.
После того случая, когда Валька пришел в грязной одежде, мама бабушке его уже не доверяла. Когда мама собиралась на огород и хотела взять Вальку, он начинал симулировать недомогание. Когда же все-таки отвертеться не удавалось, он, идя по тропинке, старался не смотреть в сторону бочки.
Каждый прожитый день казался Вальке вечностью, а случай никак не подворачивался. Дни становились уже прохладными, и пришло время убирать бобы. Мама занялась домашними делами, а на уборку бобов послала бабушку. Валька тут же пристал к маме, чтобы она разрешила ему пойти с бабушкой, Мама отнеслась подозрительно к Валькиному рвению, напомнив про испачканную одежду. Но он пообещал, что на этот раз подобного не случится, а сам подумал: «У меня теперь будет длинная палочка и не придется ползать вокруг бочки на животе». Без особого желания мама все-таки Вальку отпустила. Материнское сердце всегда чувствует возможную опасность.
Валька двинулся вслед за бабушкой и уже прошел небольшое расстояние, как вдруг вспомнил, что забыл самое главное - припрятанный прутик. Быстренько вернулся, взял прутик, догнал бабушку и начал издавать разные звуки, то, ослабляя, то, усиливая их громкость, проверяя, как на это реагирует бабушка. И чтобы приучить ее к мысли, что он все время рядом. А бабушкина голова была забита предстоящим сбором бобов, и о Вальке она совершенно не думала.
Валька потихоньку отстал и, убедившись, что бабушка окончательно забыла про него, свернул к бочке. Только бы лягушка была там, только бы никуда не делась, уж теперь-то он точно будет опережать все ее выныривания.
К Валькиной радости лягушка оказалась на месте. На этот раз он не суетился. Спокойно выбрал место возле бочки почище, проверил, достает ли прутик до любого уголка бочки, убедился, что не рискует в нее свалиться, свесил только голову и руки над бочкой и начал действовать - Он тыкал в упругое тело лягушки прутиком, стараясь опередить ее и не дать возможность вынырнуть. Вода была почти прозрачная, хотя в глубине зияла пугающая чернота.
Бедная лягушка обессилила и с каждым разом устремлялась к поверхности воды все медленнее, а Вальке хотелось достать ее прутиком на как можно большей глубине. Для этого он старался охватить вниманием всю поверхность воды и успеть уловить ее выплывающий контур, чтобы достать прутиком раньше, чем она вынырнет.
Игра превратилась в жестокость, но Валька этого не замечал и не осознавал. Азарт захватил настолько, что в очередной раз, потянувшись к лягушке, он потерял бдительность и начал сваливаться в бочку головой вниз.
Первоначальный ужас, который пришлось пережить Вальке трудно поддается описанию. Целый каскад чувств слился воедино в одно мгновение - «Нет, не может быть, как же так, ведь это не со мной...» «Нет с тобой, тыкал в лягушку, вот и получил, не надо было этого делать...» «Но ведь это же все, конец, никогда больше так не буду делать. Абсолютно нет никакого выхода...». Желание выжить, удержаться, не погрузиться головой в эту ужасную черноту принудило Вальку прогнуться изо всех сил, как можно выше задрать голову. Если бы он этого не сделал и свалился головой вниз, события могли бы развернуться совершенно иначе. Он мог просто не сориентироваться, растеряться и захлебнуться. И все же Валька погрузился с головой под воду, но, подчиняясь инстинкту самосохранения, сразу же устремился наверх.
На его счастье воды в бочке оказалось ему по грудь. Сначала Валька боялся стоять на дне бочки и судорожно цеплялся руками за ее края... Ему казалось, что он провалится в бездну, так как под ним была устрашающая чернота, но постепенно убедился, что на дне стоять можно, и оно никуда не проваливается. Потом Валька начал подпрыгивать, пытаясь выбраться из бочки на землю, но после нескольких неудачных попыток убедился, что ему это не под силу. Тогда Вальку начали преследовать другие страхи. Где-то здесь, рядом с ним находилась лягушка, которая могла ему отомстить за то, что он в нее тыкал прутиком. Теперь он был в ее власти. Но еще больше Вальку страшило другое. Ему казалось, что его уже никогда, никогда не найдут, и он останется здесь навсегда. Валька начал лихорадочно размышлять о своих шансах на спасение. Бочка находилась в стороне от тропинки. Если бабушка пойдет с огорода обратно домой, то ни он, ни она не заметят друг друга. Дорога тоже находилась далеко от бочки, и по ней почти никто не ходил. Кричать бесполезно и страшно. Бесполезно, потому что вокруг никого нет, страшно, потому что перед глазами маячила перспектива отцовского ремня. Но Валька уже был согласен и на ремень, лишь бы его кто-то отсюда вытащил. И сам крик от страха не получался. Валька только громко и навзрыд плакал, решив, что спасенья никакого нет и не будет. Никогда... Он так сосредоточился на своих переживаниях, что перестал следить за окружающей обстановкой, посчитав это бесполезным занятием. Громкий плач перешел в нытье и всхлипывание. И все же изредка, нет-нет, а поднимал голову, маленькая искорка надежды на спасение все же тлела в нем.
Неожиданно Валька увидел молодого парня с девушкой, которые, не спеша, приближались к нему. Вроде как ниоткуда. Девушка лузгала семечки, на губах у нее висела целая гирлянда из шелухи. Валька не верил своим глазам, так как это шло к нему спасение. Но чувства тут же сменились на противоположные, он испугался, как бы они не ушли, не бросили его на произвол судьбы. Потом возникло сильное раздражение на них: «Как же так, почему они идут так медленно, неужели они не видят, как ему плохо...» Парень протянул Вальке руку и неожиданно легко выдернул его из бочки. Валька так мучился, пытаясь из нее выбраться, а это на самом деле так легко. Даже обидно стало, что не смог это сделать сам.
Вальку начали расспрашивать, где он живет, но потрясение оказалось настолько сильным, что он напрочь забыл, где его дом. К тому же снова начал вырисовываться образ отцовского ремня. Валька смог показать им лишь направление. Поскольку дом был неподалеку, найти его не составило большого труда.
Увидев родителей. Валька начал реветь в полный голос, чтобы разжалобить их и, если не избежать, то хотя бы смягчить наказание. К его удивлению реакция родителей оказалась не такой, какую он ожидал. Они сами были напутаны случившимся. К тому же парень приврал ради того, чтобы его угостили вином, что он спас Вальку, когда тот тонул. Мама жалела и всячески обхаживала Вальку. Отец и не думал бить. Сориентировавшись, Валька тут же попросил отца, чтобы он посадил его к себе на плечи. Для Вальки это было вершиной счастья, так как он чувствовал себя выше всех.
Мама нагрела воду, выкупала Вальку, а отец дал немного подогретого сладкого красного вина, чтобы он не заболел. Приятное ощущение от вина Валька запомнил надолго и потом часто симулировал болезнь, чтобы ему снова дали вина, но к счастью для него, это было в первый и последний раз.
Перенесенное потрясение не прошло без последствий. Вальку начали преследовать кошмары. И хотя мама объяснила ему, что у лягушек нет зубов, лягушка приходила к нему сначала в ночных кошмарах, а потом и днем, в виде огромного чудовища, да еще со своими детками, размером поменьше. То лягушка хотела съесть Вальку, то мучила его, как он ее. И уже она была на земле, а Валька в бочке, и тыкала в него прутиком или просто грозила напасть и съесть, а вокруг сидели ее детки и наблюдали за этим. И не было никакого спасения.
Валька не сказал маме правду. Сказал, что испугался лягушки, когда шел с бабушкой на огород. Лягушка погналась за ним, и он упал в бочку. Валька думал, что врет очень убедительно. Поначалу мама успокаивала его, но потом решила, что страхи позади, и стала вести себя, как обычно, переключив основное внимание на домашние дела. А Валька замкнулся в себе, в своих переживаниях, перешедших в неотступное, навязчивое состояние. О чем бы Валька ни пытался думать, все мысли в конечном итоге замыкались на лягушке и на всем, что было с ней связано. Валька всеми силами гнал прочь мысли о ней, но они все лезли и лезли, заполняя все его сознание, не позволяя больше думать ни о чем другом. В голове от постоянного думания образовалась незаживающая рана, которая травмировалась уже не только от мыслей о лягушке, но буквально от всего.
Страдания стали невыносимыми. Валька уединился и попытался разобраться в ситуации. «В чем причина моих страданий? В лягушке. Это она причина моих страданий...» Смутный голос говорил, что не она, а он виновник того, что произошло, ведь он издевался над лягушкой, а не она над ним. Но тогда пришлось бы признаться, что делал он это в отместку за то, что его самого во всем ограничивали и притесняли. Если бы мама позволяла ему все делать и не наказывала бы по малейшему пустяку, если бы можно было ей рассказать про лягушку, и она разрешила бы с ней поиграть, то и вел бы он себя по отношению к лягушке совершенно иначе... Но тут Валька поднимал пласты старых накопленных ран и обид, оживали прежние страхи, а это было невыносимо. Он не находил ответа на мучившие его вопросы, желания вступали в противоречие с реальностью. Он оказался загнанным в тупик, из которого не было выхода, а выход надо было найти, иначе жизнь превращалась в сплошной кошмар. «Что же делать?» «А что лягушка, она разве не виновата в том, что с ним произошло? Если бы не она, то ничего бы этого не было...» «Да, во всем виновата лягушка...» «Ну и что, мне-то от этого не легче... И почему я все время должен думать о ней?.. А я не хочу. Да, да, да...» «Как же о ней не думать, ведь она была и все, что связано с ней, - тоже». «Нет, не было, не хочу... Нет, нет, нет...» Валька обратил внимание, что, когда начинает отрицать лягушку, ему становится легче, и он может думать о привычных вещах. Он решил усилить отрицание, довести его до «абсолютной веры», как будто ни лягушки, ни всего, что с ней связано, никогда не существовало. Нет лягушки - нет проблемы. Так легко, так просто... Почему раньше такие мысли не приходили ему в голову?.. На самом деле; радоваться было нечему. Да, Валька вернулся в привычный жизненный ритм, но какой ценой! Ранка никуда не делась, а вытеснилась в подсознание благодаря подстегиванию, взвинчиванию нервной системы, переводу в неестественный для нее ритм. Путь назад был закрыт, так как пришлось бы вернуться к тому, от чего убежал.
У Вальки, в результате полученной психотравмы, произошел сдвиг в сознании. Подавилась частица его «Я», исказились чувства, произошла частичная потеря памяти. Все это в дальнейшем самым негативным образом отразилось на его судьбе.