Уникум

Ефим Николаевич, или попросту Фима, был уникален даже для нашего тесного инженерского мирка. Окончательно я в это поверил после того, как он умудрился провалиться под разборный металлический пол в машзале, около силового щитка. А ведь до него там сотни раз без происшествий проходили десятки людей. При этом еще вырубилась как раз та фаза сети, на которой наш славный мастодонт, компьютер СМ4, вторые сутки досчитывал задачу ответственного заказчика. А от этого зависела квартальная премия всего нашего отдела. Когда на ближайшей пьянке его обступили со всех сторон коллеги, и поинтересовались, не смотрел ли он комедию с Пьером Ришаром "Невезучие", бедняге пришлось отшучиваться, что для гражданина СССР такая роскошь просто непозволительна. Что если бы он и впрямь, как Ришар, был отмечен Богом подобным образом, то вряд ли бы был еще жив, а так, мол, "не дождетесь". Я, среди прочих, признаться, ему не поверил. Ведь случаи из его жизни свидетельствовали об обратном. Но был он мне по-человечески, как и Ришар, глубоко симпатичен, и потому я решил про себя вслед за героем Депардье, Фиму всячески оберегать. Нет, конечно, если бы нечто ужасное случилось с ним, когда меня не было рядом, совесть моя была бы чиста. Но допустить, чтобы он пострадал от злого рока в моем присутствии, я, конечно же, не мог. События развивались в полном соответствии с сюжетом этого трагикомичного фильма. Порой нам приходилось пить его горькую чашу вместе. Когда нас посылали в совместную командировку, я молил Бога только об одном, чтобы это не было дальше Подмосковья, чтобы не лететь на самолете. Но если это был поезд, то он или сбивался с графика, или наши билеты оказывались двойные, или к нему привязывались любвеобильные проводницы. Естественно, зная, что это чертовщина, я не позволял превратить ночь в поезде в вариант "Вия". Когда же он ездил один, то возвращался часто с лицом, белее мела. При нем то случалась какая-нибудь авария с многократным превышением ПДК, то даже без счетчика Гейгера было ясно, что он схлопотал многомесячную дозу облучения. Кончилось тем, что коллеги наотрез отказывались работать по темам, где руководителем был Ефим Николаевич. На общем профсоюзном собрании несколько человек даже просили руководство освободить его на веки вечные от посещения колхоза и овощной базы. Но руководство было партийно-атеистическим и пресекало суеверия и панику.
И вот, совершенно неожиданно нашу лабораторию отправили на бананы. Люди радовались словно малые дети. Будто их направляли не на день в холодный грязный бокс на сортировку полусгнивших бананов, а по профсоюзной путевке на отдых в Болгарию. Фима при известии об этом событии, как всегда, загадочно улыбался. Но меня-то не проведешь! Я, конечно же, не стал говорить коллегам, чтобы они расслабились, и не трудили свои светлые головы по вопросам выноса столь экзотических тогда фруктов для своих домочадцев(на дворе стоял 1984 год). На яблоках и апельсинах система выноса через проходную овощебазы была ими отточена до совершенства. Но банан, как его спрячешь на себе? И вот уже мои коллеги: инженеры, техники, даже кандидаты наук лихорадочно прикидывали в голове, как можно использовать свой предыдущий опыт "заслуженного несуна СССР" применительно к бананам. Я же сидел спокойный, невозмутимый, дописывал очередной драйвер управления железом. Предчувствия мои оправдались. Пройдя на следущее утро через проходную овощебазы, не без труда разыскав "банановый склад", я обнаружил возле запертых дверей моих возбужденных коллег, выражавших свое внутреннее состояние весьма красноречивыми жестами и возгласами. Розовая птица Обломинго, судя по всему, незадолго до моего прихода махнула им на прощанье своим крылом. Среди них была и бригадир, толстая тетка в ватнике с красным носом, объяснявшая, уже не ограничивая себя никакими рамками, что "сколько раз вам, бестолочам интеллихентным можно информировать, что проводник собаки, запертой на ночь для охраны бананов, в стельку пьян, а сука эта верна ему до невозможности, и никого другого к себе не подпускает, не раз уже прежде проверяли".
- Да это ведь черт-те что, "сапоги всмятку", а не социалистическая дисциплина! - возмущался наш бывший завлаб и парторг института, перешедший для собственной выгоды на пенсии на рабочую ставку, — я вам решительным образом заявляю, что наш трудовой коллектив психологически настроился работать сегодня исключительно на бананах!
- У меня есть для вас работа, товарищи! - тетка возвысила голос, но он оказался для этого слишком слаб от "частого и неумеренного", и поэтому слова ее теперь шли под аккомпанемент жуткого шипения и свиста.
Народ собрался было возмутиться еще решительней. Атмосфера бунта молила о вожаке. И тут наш монтажник Дима, в недавнем прошлом прапорщик, закричал: "Открывай дверь! Не слышу я там никакой собаки. Да если бы она там и была... я на волков с голыми руками в тайге ходил!"
На полусогнутых, откуда-то из-за угла, семенил, видя, что дела совсем дрянь, по всей видимости какой-то овощебазный начальник. Фима стоял в сторонке, загадочно улыбаясь.
Я не спеша подошел к нему.
- Привет, Ефим Николаич!
- Здравствуйте-здравствуйте.
- Судя по всему, у нас сегодня намечается свободный день, — выговорил я с усмешкой.
- Согласен-согласен. Банановая контрреволюция будет, конечно же, решительнейшим образом подавлена, но забастуют после этого уже наверняка. Для восстановления душевного равновесия предлагаю сходить на Тарковского. Сейчас как раз фестиваль его фильмов.
- Ну, хорошо, пошли!
Маленький зальчик на Исаакиевской площади битком был забит народом. Странно, как это они все сюда добрались, ведь на "праздношатающихся" посреди трудового рабочего дня повсюду в городе шли андроповские облавы. Нам достались билеты на "Андрея Рублева". Мысли о покинутых в борьбе товарищах занимали меня почти всю дорогу. Фима учился в Бонче и довел меня до зала одному ему известными проходными дворами и переулками. Не то сидеть бы нам сейчас не на киносеансе, а в КПЗ до выяснения места нашей работы и причин отсутствия на оном рабочем месте. Я находился еще в том возрасте, когда человек колеблется между ррреволюционностью и конформизмом. К тому же, мне казалось, что устраняя такую неординарную фигуру, как Ефим Николаевич, с места возможных боев трудящихся за свои права, я совершаю даже общественное благо. Ведь одним только фактом своего присутствия он усиливал вероятность жестоких репрессий со стороны администрации овощебазы.
Фильм меня захватил, поскольку в отличие от Ефима, я, к стыду своему, смотрел его в мои двадцать четыре впервые. И все реалии современной жизни остались далеко от экрана. Я же всецело унесся туда, в кадр, и растворился там среди героев. Финал потряс до глубины души. Начало там тоже потрясное и задает все дальнейшее действие, но конец просто нет слов, и я вышел с толпой из зала совершенно обалдевший. Тут только вспомнил, что я не один. Солнышко выглядывало из-за тучек, серая жизнь после Тарковского показалась не такой уже беспросветно серой. Мы пошли с Ефимом вдоль тихой улочки в сторону Сенной, на ходу перебрасываясь какими-то малозначительными фразами. Разглядывали старинные дома, улыбались друг другу и симпатичным встречным девушкам. Транспорта почти не было. Хорошо быть сильным, молодым, когда вся жизнь впереди. Мне вдруг подумалось, что в сущности, Фима классный парень, и дело вовсе не в нем... И тут он резко дернул меня за руку. Мы проходили в этот момент как раз под аркой, перегораживающей сверху улицу. Какая-то пожилая женщина решила выплеснуть мне на голову помои. Ефим это вовремя обнаружил, и спас меня от этого кошмара. Мы посмотрели пристально друг на друга, и, видимо, подумали об одном и том же. О том самом эпизоде, когда Ришар и Депардье вдруг меняются ролями. Помните, когда Депардье впервые попадает вместо Ришара в переплет, и его избивают полицейские. Мы стояли посреди залитой солнцем мостовой и ржали как молодые необъезженные жеребцы. Проходящие мимо девушки в недоумении от нас шарахались. А мы, с трудом поборов этот смех, пожали друг другу руки, и с той поры сделались хорошими приятелями. Всякие гнусные истории с Ефимом с тех пор случаться перестали. А я вот иногда думаю, что было бы со мной, если бы та ведьма все же не промахнулась?