Малиновка

       Было то раннее утро, когда ещё не было слышно движения на улицах дачного посёлка. Даже собаки, всю ночь обходившие свои владения и незлобиво, по привычке, погавкивающие на гуляющую молодежь, - и те притихли. В окнах домиков с нарядными палисадниками отражались лучи восходящего солнца. Словно радуясь ему, выводила свою замысловатую песнь какая-то маленькая пичуга.

       Люська наслаждалась этими минутами свалившегося на неё (по графику) отпуска. Как хорошо! Вставай, когда хочешь! Сегодня почему-то захотелось в шесть часов, хотя обычно посыпалась в половине седьмого. Муж встал намного раньше – он-то не в отпуске. Ему на работу. На электричке – десять минут до города. Убежал, не разбудив её. «Как я люблю его за это!» - она сладко потянулась. Нет, пожалуй, не убежал – ушёл. Муж у неё солидный. И по должности, и по «авторитету». То ли от пива такой «авторитет», то ли порода такая? Муж у неё хороший, а хорошего человека должно быть много. Хотя что-то стал на сердце жаловаться.

       Пребывая в таких мыслях, она сама не заметила, как, делая зарядку в постели, начала ногами рисовать в воздухе сердечки. «А ноги у меня ничего, очень даже ни-че-го!», - она оценивающе прошлась взглядом по своему телу. Повернувшись на живот, даже попыталась разглядеть границу загара чуть выше трусиков: «Непорядок! Надо бы голышом позагорать. Не на крыше, конечно, а в огороде. Вон там, около малины».

       «А теперь переходим к водным процедурам!» - вспомнила Люська голос диктора, который, сколько себя помнит, слышала с детства по радио. Накинув большое полотенце, она босиком выбежала по дощатым тротуарам во двор и, не закрывая двери деревянной будочки, встала под душ. Чёрная бочка, стоявшая на крыше этого самодельного сооружения, выдала порцию отменной холодной водицы. «Бр-р!» - изобразив какой-то папуасский танец, Люська быстро схватила с двери полотенце и помчалась, стуча мокрыми пятками, в дом. Плюхнулась снова в постель: «Хорошо!»

       Если вы скажете, что в тридцать (с большим хвостиком) лет женщины так себя не ведут, то … будете правы! Но об этом Людмила Михайловна Мальцева подумала только когда стояла уже у плиты, готовя завтрак. Нет, даже не тогда, а чуть позже, когда на кухню вошёл взъерошенный сын.

       «Чо бы тут зажевнуть, мам?» - пробасил он, на ходу хватая со сковороды кусок рыбы, и свободной рукой обнимая мать. И уже в дверях крикнул: «Вёдра не хватай, приду – воды наношу!»

       «Вымахал-то как! Вон уже девок на мотоцикле катает», - она остановилась взглядом на косяке, испещрённом зарубками. Самая первая, самая глубокая – это в годик. Чуть ниже края её халата. А следующая… Она игриво приподняла край халата до следующей зарубки: «А ножки-то и впрямь - ничего!» И, словно разозлившись на себя за эти фривольные мысли, она торопливо напялила доставшиеся «по наследству» от сына-акселерата спортивные штаны. Сунув ноги в галоши, зашагала к сарайчику за ведром. Грядки встретили её зеленью травы, ещё покрытой утренней росой. «Ут-ты, прорва, что б тебя!» - в сердцах пробормотала Люська. И тут же поддразнила себя: «Отпуск! Делай, что хошь!» И вдруг замерла от неожиданности. Откуда-то сверху её передразнили переливистым, журчащим голоском: «От-т-т-пуск! Дел-ла-ла-лай, что хош-ш-шь!» Она подняла голову и увидела сидящую на проводах небольшую пичужку, серенькую, с белой грудкой , с рыжеватыми бочками и головкой.

       «Да, я хочу пропалывать эти грядки, и совсем не хочу купаться, загорать или валяться в постели! - сказала она траве, яростно выдирая её и складывая в ведро. И опять подняла голову к проводам, - ага, замолчала! Повторить такое не можешь!» Но птица, словно взяв минуту на размышление, вдруг выдала такую трель, что женщина замерла с открытым ртом от неожиданности.

       «Ах, ты ещё и издеваешься?» - наконец-то обрела она дар речи, не заметив, что сказала это вслух.
       - Мам, это ты с кем разговариваешь? – услышала Людмила заспанный голос дочери.
- Да вон, птице говорю, что помогала бы вместо того, чтоб чирикать тут!
- А она и не чирикает. Это ведь не воробей. Это малиновка, - авторитетно заявило белокурое создание.- А ещё её называют зарянкой. Мне баб Валя сказала.
- А тебе она не сказала, что матери надо помогать? Больно умные вы! Мали-и-новка! За-ря-ян-ка! – передразнила мать. – Всю ночь шатаетесь неизвестно с кем, а потом спите до обеда!
- Вовсе и не шатаюсь, и не с кем попало, а с Васькой. Сама же говорила, что он тебе нравится, - примирительно щебетала, как та малиновка, дочь, брезгливо дергая двумя пальчиками траву.

       Солнце выкатило из-за крыши дома, и сразу стало душно. Спина ныла от неудобной позы, а грядки, казалось, выросли. Птичка куда-то исчезла.
- Ну как, отпускница! Решили отметить начало ударным трудом? – услышали они задорный голос главы семейства, когда уже перед глазами рябило от жары. – Обед готов?

       Людмила только сейчас вспомнила, что муж «в честь отпуска» обещал пообедать с ними «на свежем воздухе». Вспомнила, и чуть не разревелась. Думаете, матери двух взрослых детей по пустякам не ревут? Ревут, ещё как ревут! Тем более что это не пустяк, а голодный муж.

       Дочь щебетала отцу что-то про малиновку и про грядки, держа грязные руки перед собой, словно показывая бесполезность этого занятия. А Людмила уже доставала из морозильника «скорую помощь» - пакет магазинских пельменей.
 - Какая ты у меня находчивая! – уже сидя за столом, незаметно от дочери Павел шлёпнул жену по упругой «пятой точке». Он был в хорошем настроении, и не желал портить его себе и отпускнице.
- А ты знаешь, дочь, мы ведь с матерью в Малиновке познакомились. Это совсем недалеко отсюда. Она тогда в деревню к тётке приезжала. Я тогда худю-щий был, - он весело похлопал себя по «авторитетному» животику. – А мать – она ого-го!
- Иди ты, на работу опоздаешь, «ого-го»,- мягко подтолкнула мужа Людмила.

       В подобной суете первый отпускной день прошёл как-то незаметно. Дети уже вернулись «с гулянки». Мишка лёг спать на веранде. Там у них с сестрой был «секрет»: в перегородке доставался большой сучок, и можно было слышать, что творилось за стенкой. Вот бы ещё и видеть, но перегородка - двойная.
- Танька, беги-ка сюда! Мамка-то с папкой, кажись, сексом занимаются!
- Сам ты – секс! Это у тебя с Ленкой секс, а у них – любовь! – поправила сестра, но к стенке подошла поближе.
- Сначала всё про Малиновку говорили, а потом «дикнуть» начали,- зашептал Мишка, прикладывая ухо к дырке от сучка.
- Дурак ты, спи давай, а то мамке утром расскажу,- хмыкнула Татьяна, делая вид, что ей нисколечки не интересно. – Она тебе и про секс, и про… разбитый мотоцикл припомнит.

       Последняя фраза почему-то убедила Мишку настолько, что он, вставив сучок на место, бухнулся на постель, показывая, что разговор закончен. Старая железная кровать жалобно взвизгнула под его тяжестью. Танька, хитро улыбаясь, пошла в свою комнату.

       А за стенкой, как выразился Мишка, «дикли» два вполне взрослых человека. Тихо шипела в стареньком магнитофоне кассета, из открытого окна слышалось упорное цыкание какой-то ночной букашки, и по комнате в лунном свете перемещалась большая непонятная тень. Сегодня Люська не услышала обычного: «Давай, мать, по-тихому». Пашка, словно убаюкивая, носил её на руках, приговаривая: «Ма-ли-нов-ка». Потом, словно выбрав посадочную площадку, неуклюже посадил её на узкий подоконник. Потеснённый оттуда цветок герани, спикировав, глухо приземлился в палисаднике. Но Людмила, кажется, и не заметила такого урона. Если бы видели дети!
- Тихо, я же упаду!
- И встретишься со своей геранью!
- Ой, окошко маленькое!
- Эй, ты куда? – начал было Пашка, но она, изловчившись, обхватила его за шею, и сквозь поцелуй прозвучало лишь «бу-бу-бу!»

       Рассмеявшись, он бережно перенёс её на кровать: «Никуда не убежишь!»
«Как хорошо в отпуске! Делай, чего хо… ай… мур-р!» – это Пашкины руки коснулись «кошачьего места».
«Ма-ли-нов-ка!» - скрипела в такт движениям кровать. «Ма-а-му-рр!» - вытянулась довольная Люська, по-кошачьи выгнув спину.
«Ма-а-ать!» - блаженно откинулся Пашка…

       Утром дети встали раньше обычного.
- Мам, а ты нам про Малиновку не рассказывала ничего,- усаживаясь за стол и заглядывая матери в глаза, одновременно прикрывая ладонью разодранные на колене штаны, спрашивал Мишка,
 - Ага, - поддакнула Танька, - как с папкой познакомилась – не рассказывала!
 - Хватит мне зубы-то заговаривать! Ешьте и на огород - оба! – сдерживая улыбку, скомандовала Людмила, и, надев галоши, пошла … в палисадник.
- Тань, а ты мамке-то про мотоцикл не рассказывай. И вот, - показав дыру на штанах, Мишка заискивающе посмотрел на Татьяну, - зашей, а? Чтоб мамка не ругалась.
- Эх ты! Как секс – дак он взрослый, а как штаны зашивать – дак Танька! Ладно уж, что с вами, мужиками, делать! – притворно вздыхая, проговорила сестра. - А ты мою грядку прополешь!

       Людмила высадила герань в палисадник и, приложив ладонь ко лбу, взглядом отыскала на проводах знакомую пичужку. Малиновка снова взахлёб о чём-то рассказывала, выводя затейливую мелодию. Наверное, рассказывала о любви. А может быть, о том, что в дальнем конце малинника, в уютном гнёздышке, из розоватых в бурую крапинку маленьких яиц скоро вылупятся такие же крапчатые птенчики. А пока там, затаившись, сидит самочка, которой целых две недели отпуска никто не даст.