Отрывок из романа Хроники ненормативного счастья

ПРЕДИСЛОВИЕ

       Имеет эта история схожесть с реальными событиями.
       Некий добропорядочный и в годах гражданин Тожев А.С. вступил в переписку с молодой женщиной Ульяной, объявившей себя в журнальном объявлении бисексуалкой, садомазохисткой, желающей вступить в переписку на тему отражения пристрастий к наказанию в искусстве.
       Речь шла лишь о переписке, и Тожев не устоял перед искушением откровенного диалога о том, что с давних лет было предметом его тайных грёз и тайного творчества.

       Герои романа люди не тусовочные, социально устойчивые, не склонные к пошлым и авантюрным приключениям. Их неодолимые желания долгое время воплощались лишь в воображении и пугливо скрывались от возможного непонимания. Они таковы от таинственной природы, и ничего с этим не поделаешь. Чувственные, красочные картины наказаний у них неразрывно связаны с атмосферой нежности, любви, сказочного откровения, острой, ошеломляющей игры.

       В их истории не решаются судьбы мира и другие вечные вопросы. А, впрочем, как знать, как понимать… Но позабавить и приятно поволновать- цель тоже благая.

       Общаясь с Тожевым, Ульяна испытывает сомнения, стыд, страх за последствия переписки с незнакомым человеком, но увязает она в плену сладких фантазий, необычных стихов, созвучных её мечте. Совершенство поэзии Тожева она признаёт бесспорным, но автор романа не призывает к этому читателей. Ульяна то восхищается и благодарит, то переходит на подозрения и упрёки, трезвея от страхов, обитающих в реальной жизни.

       Здесь кусочек особого, тайного мира, не имеющий ничего общего с с/м – порнухой. Не скрою, что любого рода отзывам буду рад, чтобы решить, стоит ли роман публиковать полностью. На молчаливых читателей тоже не обижусь.

       Отрывок начинается с середины 7-й главы :





       И снова ответ пришёл скоро. И снова письмо было словно поделено на две части, чёрную и белую. Утешало лишь то, что «чёрная» часть оказалась короче прежней.

***
       Здравствуйте, Владимир!
       Считаете себя порядочным человеком, а письма и фотографию не возвращаете!

       Я допускаю, что Вы их никогда не используете против меня, но мир тесен, и вдруг они выплывут когда-нибудь в самый неподходящий момент. Я тогда просто погибну. Ваши письма я уничтожаю. Оставляю только стихи и сказки, благо, что они на отдельных листах. Немедленно вышлите мои письма! Всё равно ни на какой шантаж я не поддамся и защиту найду!

       Не обижайтесь, Владимир. Быть может, мои страхи напрасны, но в своё время я слишком много натерпелась от подлостей некоторых своих бывших знакомых.
       Ах, Владимир! Да Вы Гений!
Неужели в нашем скучном мире существует машина для порки, и она у Вас! Я сама о подобном думала, но не считала, что это возможно. Меня в дрожь от Вашего сообщения бросило, и теперь на душе как-то радостно и любопытно. А могла бы такая машина, когда не ожидаешь, схватить да выпороть? Хотелось бы видеть, как она действует. И я такую же хочу! Может быть, фотографию сделаете?
 
       И я, бывает, когда на даче одна, наказываю себя. Для начала перед наказанием я не раздеваюсь, а одеваюсь. Мне предстоит явиться к месту наказания, а являться куда бы то ни было в купальнике или в дачных обносках неприлично.

       Труднее всего приготовить розги и пронести их в дом. Кажется, что из всех окон и из-за всех кустов за тобой наблюдают, и я свою ношу не прячу, а всем своим невинным и деловым видом стараюсь дать понять: «Это веник такой, метёлка. Девушка уборку затеяла».

       Я закрываюсь на засов, а окна уже занавешены. Оголяя нужное место, я не поднимаю взгляд. Стыдно, словно кто-то на меня смотрит, и по-настоящему боюсь предстоящей порки. «Секу себя, своя рука владыка……». Но, к сожалению, не «до слёз, до крови и до крика», мечтаю о том, но… Ваша «Машенька» там не была бы лишней.

       Но почему же самые наши близкие и любимые не поймут, как это нам необходимо, почему не возьмутся за дело с радостью и желанием, чтобы мыслями и душой всегда быть с нами!

       В «Разговоре с палачом» я себя сразу узнала, и мне стало хорошо, хотя хотела рассердиться. Вы правы, не хватает мне трагичной (счастливой) развязки в самых волнующих ситуациях с мужем, например, или с подругами, так хватит недоговаривать и недомышлять. «Пусть приготовит розги кто-нибудь…». Видите, я цитирую Вас, как классика. Вы столько уже написали, и ни разу нигде не повторились, а эта вещь походит на мой любимый шотландский эпос. Обожаю Роберта Бёрнса. У него нет намёков на нашу излюбленную тему, но за его женскими образами я угадываю много своеволия, упрямства и озорства, а воспитание там, мне кажется, строгое… А Вы не пробовали пригласить в свои миры героинь нашей классики? Я иногда представляю себе нечто подобное.
Кощунство? Ничего подобного, уж сам Александр Сергеевич как озорничал!

       А в «Судном дне» я побывала, всё ощутив, как наяву, со всей своей слабостью и мечтой. Спасибо! Спасибо! Спасибо! Вы волшебник.

       Предыдущими словами я закончила своё выступление. Кажется, я утомилась от волнения и поэтому в разгар дня заснула, да ещё сон увидела, будто я собиралась замуж, но спохватилась, что жениха своего не видела и никакого понятия о нём не имею. Я затосковала, испугалась и спряталась в какой-то квартире, смотрела в окно и увидела отца, выходящего из машины. Но я знала, что это не настоящий мой отец, и я была как бы не сама собой, и знала я, что сейчас этот человек предстанет передо мной таким, каким я его себе воображу, придумаю, и делать он будет то, чего я ожидаю. И придуманный отец вошёл с приготовленным, сложенным вдвое ремнём, и я знала, что сейчас опущусь на колени, буду, как водится, оголена и наказана. В душе моей таилось счастье, и очнулась я на сбитом от неспокойного сна покрывале. Вы, наверное, тоже знаете, что все счастливые сны не досматриваются, словно показывая путь, но, не приводя к цели. А у Вас есть цель, и целитесь Вы не в меня ли? Я полюбила Ваши сказки, но мы разошлись в пространстве и времени, и я не буду скрывать, что мне от этого горько.
       Владимир, я хотела этим письмом закончить нашу переписку, но поняла, что без Ваших стихов, без Вашего взгляда на мои тайные миры мне сейчас не продержаться. Я заплакала от этой мысли. Бог с Вами! Мучайте меня, радуйте, как ребёнка новой игрушкой, заставляйте моё сердце бешено колотиться, а кровь стремительно бежать по венам, только не погубите меня! Да я отчаянно боюсь быть узнанной, осмеянной, презираемой и, что ещё страшнее, жалеемой. Я не с ума сошла, я здорова, работаю, общаюсь с близкими и друзьями, и никто не видит моего огромного второго «Я»,
даже мужу оно кажется мелким пунктиком, вроде временного неудобства.
Я должна от всего этого отказаться, но не сейчас, когда найду силы. ………………
…………………………………………………
***

       На Новый год Тожев и Ульяна, как по уговору, прислали друг другу в конвертах открытки без указания имени, без подписи, с невинными, добрыми, хорошими пожеланиями. А в самом начале следующего года Тожев получил ещё одну открытку. Ульяна предупредила, что уезжает до середины февраля, и попросила не посылать писем до известия о её возвращении.







ГЛАВА 8

 
Я думала про каждое движенье
В мечтах о том, чего не может быть,
От этих мыслей головокруженье
Уже ничем нельзя остановить.

***
Здравствуйте, Ульяна!
       Сказано – сделано. К Вашему возвращению я подготовил две маленькие, пикантные истории, случившиеся с давно нам известными особами. Здесь уж точно Вы остаётесь только свидетелем домашних наказаний, но не огорчайтесь – где-то в следующих сказках припасены розги и для капризной Ульяны.

       Письма я Вам, разумеется, верну, но такое недоверие, признаться, меня обижает. Шантаж – мерзкое дело, хуже ограбления, а Ваш покорный слуга никогда не пытался преуспеть ни в том, ни в другом. От получения чего либо путём угроз и насилия я бы не получил никакого удовольствия. Даже в наших мирах наказания совершаются не по принуждению, а отвечают внутренней потребности, спрятанному желанию.

       Ваш сон выдаёт такое желание, и я обещаю Вам сказочный Праздник сбывшейся мечты, но это позже. Жду особого настроения.

       Я тоже не 24 часа в сутки предаюсь известным фантазиям. Работа отнимает много времени и сил, а семья – самое дорогое, что у меня есть, но Вы по себе знаете, что тайные наши миры нас не отпустят. Надеюсь и хочу так думать, что наше общение не может быть изменой дорогим нам людям. Природа наделила нас недоступными для большинства ощущениями и восприятиями, словно невидимыми жабрами, нуждающимися время от времени в другой среде обитания. Наше общение стало лекарством, терапией, спасающей от смертельно опасной неудовлетворённости.
Мы не в силах и не намерены противопоставить себя существующим обычаям и морали, мы нашли свой особый, сказочный мир, и встретились там, как добрые люди, чтобы никого не обидеть и не принести зла.

       Как ни жаль, но надо считаться с непониманием, недоумением и даже страхом наших любимых, наших наречённых, и не превращать их в машину для порки. Такое принуждение, навязывание своих слишком редких пристрастий не сблизит, а отдалит. Другое дело – хорошо, если остаётся надежда увлечь своей страстью, игрой, вместе оказаться в тех тайных мирах.
Возможно ли это? Мы до сих пор не знаем, и, возможно, нам самим недостаёт смелости, искренности и веры в прочность и вечность любви наших близких.
       
       Давайте надеяться и верить, а пока приступим к «печальной» необходимости увидеть, как будут наказаны две провинившиеся девушки, которые именно для этого, по зову совести явились в наши миры. Мы их любим, это добрая пародия.



ДЖЕННИ

Пробираясь до калитки
Полем, вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.

Где-то с кем-то целовалась
Долго, а теперь
Незамеченной старалась
Тихо шмыгнуть в дверь.

Бьёт озноб, дрожат колени,
В доме вспыхнул свет.
Ты сегодня влипла, Дженни,
Так держи ответ!

Пуританские порядки,
Строгая семья…
Розги, вымокшие в кадке,
 Длинная скамья.

Розги след багровый чертят
Вдоль и поперёк,
Дженни бёдрами не вертит,
Громко не орёт.

А потом, в своей кровати,
Улыбнувшись вдруг,
Вспоминает про объятья
Лучшей из подруг.

Что ещё ей там приснится,
Нам не надо знать,
Если Дженни не боится
Вымокнуть опять.

И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи.


       В ТОТ ГОД

Не усомнимся, что Татьяне
Никто бы не желал вреда,
Но в этот день в остывшей бане
Её смешная ждёт беда.

Намокли розги в тёмной бочке,
И знает только узкий круг,
Что будет нынче барской дочке,
Слегка отбившейся от рук.

Её вина не так огромна,
Как злые сплетни говорят,
Но Таня, взгляд потупив скромно,
Сама пошла, куда велят.

Ни тени не было испуга
На белом девичьем лице,
И только женская прислуга
Ждала Татьяну на крыльце.

Уже берут под ручки Таню
И на засов закрыли дверь…
Скамья покрыта мягкой тканью,
Осталось платье снять теперь.

Совсем она не прекословит,
Стыдливо голову склоня;
Как будто к сну её готовят,
Но не пред ночью, а средь дня.

На табурет сложили ближний
Домашний ситцевый наряд,
Оставили в сорочке нижней,
И на скамейку лечь велят.

Не пропустить из песни слова,
И против правды не сгрешить,
Ещё Татьяна не готова,
И с этим надо поспешить.

Не к месту правила иные
В таких проверенных делах,
И панталоны кружевные
Свернулись бережно в ногах.

С присвистом розги воздух режут,
Шлепкам ответил первый стон,
Вдвоём Татьяну нашу держат,
Секут нещадно с двух сторон.

Совсем не зря бытуют страхи
Пред наказанием таким,
Никак нельзя ослабить взмахи
На тех, кто дорог и любим.

Ликуют розги, и в полёте
Им нет запретов и преград;
Исполосуют, словно когти,
Хоть барский, хоть холопский зад.

Татьяна чуть ли не взлетает,
Любой рубец кровоточит,
Кричит Татьяна и рыдает,
А кто ж, пардон, не закричит!

Но, славу господу, не долог
Здесь пересказанный кошмар,
И, наконец, при счёте сорок
Последний сделан был удар.

А мы потом спросили няню:
«За что так наказали Таню?»
«Увы, Татьяна не дитя»,-
Старушка молвила, кряхтя…»

День миновал, а утром рано
Мог удивиться бы любой,
Как улыбается Татьяна,
Как мило шутит над собой.

А, между прочим, в той же бочке
Осталось что-то про запас,
И о второй господской дочке
Вполне бы мог пойти рассказ.

Своей сестре призналась Таня,
Всего, что было, не тая,
Что по душе пришлась ей баня,
В которой розги и скамья.

Секут крестьянок, горожанок,
Пастушек, горничных, служанок,
Секут кухарок и портних,
И даже барышень таких.

Но в день погожий и в ненастье,
При всём при этом, и при том
Любовь, надежда, вера, счастье
Не покидали этот дом.

Здоровы все душой и телом,
Как жить им дальше, им видней,
А мы лишь к слову, между делом
Узнали тайну «банных дней».

Немало дел на свете странных,
У них два дня бывают банных:
Один с горячею водой,
И со слезами есть другой.

А нынче вспоминать есть мода
О романтической поре,
«В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе».
***

       Ульяна никуда не уезжала и теперь раскаивалась в своей выдумке об отъезде.
А вот Лена действительно уехала на время школьных каникул вожатой или кем-то там ещё в зимний лагерь. Возвращаясь, она явилась к Ульяне, не заезжая домой. Была тиха, не лезла с чрезмерными поцелуями, попросилась в ванну.
       Собираясь потереть подругу намыленной мочалкой, Ульяна застыла. Ягодицы у Лены были густо покрыты потемнелыми полосами, а местами красовались большие и поменьше синеватые ссадины. Обладательница следов жестокой порки, несомненно, наслаждалась произведённым впечатлением.
       – Ну как, хорошо девчонку отодрали?
       Ульяна едва её расслышала, слабея в дурмане наслаждения и восторга, а затем пришло ревнивое, тревожное чувство.
       – Расскажешь, может быть?
       – Да, потом, ладно?
       И Ульяна не смогла удерживать далее строгий, настороженный тон.
       – Как это потом! Меня, по твоему, не должно это волновать?
       Лена горестно и виновато вздохнула.
       – Ульянчик, прости, не сердись, я просто не знаю, как тебе сказать, чтобы ты ...
       А Ульяна не сомневалась, что подружка всё ей выложит, но до этого не откажет себе в удовольствии подразнить, посердить, и тем, возможно, заслужить наказание. И она поменяла тактику.
       – Ну, раз не знаешь, как сказать, тогда и не говори. Подумаешь, напросилась где-то по пьянке! И хватит мокнуть – скоро Костик придёт.

       Ульяна приготовила на кухне кое-какую снедь и выставила полбутылки оставшегося с новогодней поры вина. Всё-таки она соскучилась по Лене, и пришло хорошее настроение, когда тает всякое отчуждение и можно доверительно поболтать о чём угодно. И Ульяна поведала о выдумке со своим отъездом и о намерении прекратить переписку с Тожевым. Потом дала прочитать «Разговор с палачом», «Одна» и «Судный день».

       Снова Лена к стихам осталась неравнодушной, но опять в душе её поднялась тревожная ревность, и она ошеломила подругу признанием.
       – Это Тожев меня выпорол.

       Ульяна, словно боясь упасть, вцепилась в край стола и молчала. Слова оправдания падали в её сознание, как тяжёлые комья земли в могилу.
       – Ты же сама мне его адрес давала и предлагала написать…

       А Ульяна с какой-то ненастоящей досадой ощутила, что чувство негодования уступает место любопытству, восхищению и долгой, вздымающей тело в какую-то высь, волне счастья. Она, неохотно борясь с собой, скрывала эти чувства и, когда пришла пора что-то сказать, слова её звучали натянуто.
       – Значит всё в порядке. Правда, я имела ввиду несколько иное.

       Лена виновато опустила голову.
       – Ну о чём переписываться, рассуждать, если можно это сделать? Помнишь, я и тебе ничего толком не написала и сразу уговорила встретиться, и получилось всё чудесно! Я схлопотала от тебя по морде, но мы стали любовницами, и вместо бесплодных разговоров ты всегда можешь взять ремень и наказать меня. Не думала, что так получится. Написала, поздравила с Новым годом, просто из вежливости пригласила заехать в лагерь, если будет поблизости, а он взял да прикатил.
       – На машине?
       – Да, на какой-то иномарке, я в них не разбираюсь, но выглядит прилично.
       - Кто прилично выглядит, Тожев или иномарка?
       – Он тоже ничего. Я в лагере сказала, что это мой дядя, папин брат.

       Дальше Лена поведала, как они посидели в ресторане, а вечером оказались в гладильной, которая запиралась в девять вечера, а хранительницей ключа была Лена. Исход свидания был предрешён. Обмирая от страха и наслаждения, она разделась и легла на гладильный стол. Ремень он взял из её джинсов тот, который сейчас на ней. Верёвок не оказалось, и была разорвана на ленты отложенная для списания ветхая простыня.

       Порка оказалась нешуточной и долгой. Лена кричала, дёргалась так, что привязь два раза обрывалась, но охотно позволяла восстановить порядок.
       Ей даже стыдно сейчас сказать, как было хорошо, но она думала о своём Ульянчике, жалела, что подруга этого не видит, и страдала от вины перед ней.

       Её смущала мысль, что Тожев может остаться на ночь, но, когда она оделась, он её, как маленькую, погладил по головке и сказал:
       – У нас, ведь, не любовное свидание?

       И она была ему благодарна, и просила не рассказывать об этом Ульяне, и укоряла себя бесконечно на следующий день, проведя его в постели, сказавшись приболевшей. А была она больна счастливым переживанием вчерашнего события, да и передвигаться по лагерю, где-то наклониться или сесть, в самом деле, было бы почти невозможно. Это её забавляло, радовало и утешало, как расплата за предательство. Слазала не в свой огород и мало ещё получила!
       Боль прошла, а раскаяние и тревога так замучили, что прямо с вокзала она примчалась к дорогой подружке.

       И нашлось ещё время для ласки сначала утешительной, а затем страстной. Нашлось время ещё раз разглядеть, потрогать, обласкать следы тожевского наказания…

       Выходя из лифта, Лена столкнулась с Константином. Он был приветлив и даже посожалел, что Лене пора домой.






ГЛАВА 9
(февраль 2002)

       И зимняя свирепость станет шалостью,
И нежным самым чувством будет страх,
И станет боль непревзойдённой сладостью
И страстным танцем на семи ветрах.

       
       Переписка, стихи, обдумывания и переживания занимают, как оказалось, немало времени, а на работе Тожев с утра до вечера, и выходные редко бывают свободными.
Для писем, книг и прочих занятий оставались вечерние и, отчасти, ночные часы.

       В один из вечеров Тожев взял «Историю розги» Купера, чтобы перечитать те эпизоды, от которых была в восторге Ульяна.

       Вороватую продавщицу из отдела косметики директор большого лондонского магазина поручает высечь надёжной работнице бельевого склада, и провинившаяся под страхом передачи дела в полицию согласна вытерпеть такое наказание. Это факт из истории, и теперь его можно рассматривать, как происшествие пикантное и любопытное, испытывая приятное возбуждение. А как к подобному отнестись в реальной жизни?

       В реальной жизни порядочный человек так не поступит даже имея
склонность и влечение к флагелляции. В той же книге упоминается помещик, который
не пользовался своей властью, чтобы применять телесные наказания. Одержимый
желанием, он нашёл девушку, для которой порка оказалась наслаждением.

       В другом эпизоде молодая женщина страстно мечтает получить наказание от мужа (совсем, как Ульяна), и, стесняясь открыть это желание, находится в угнетённом состоянии. Семейный врач сумел её разговорить и посоветовал мужу исполнить это
желание, и настоял на том, чтобы его пациентка была высечена со всей возможной жестокостью, чтобы навязчивая мания больше к ней не вернулась. После порки у женщины якобы влечение к розгам пропало, но это по словам врача. И Тожев, и Ульяна возмущались таким «лечением», после которого бедняжке пришлось провести дня три в постели. Да, она сказала врачу, что больше о розгах и думать не хочет. Так на её месте солгала бы любая, и, если её муж не был идиотом, то он не мог не заметить перемены к лучшему в её состоянии. Там же упоминается, что она стала более открытой, разговорчивой, и даже шутила по поводу пережитого приключения.

       Нет сомнений – необычное желание к ней вернётся (если оно вообще пропадало), и от неудовлетворённости, беспричинного раздражения и грусти её спасут только розги. И надо надеяться на понимание мужа, что «наказание» должно быть в меру серьёзным, но не чрезмерно жестоким, как в первом случае.

       Эпизоды бытовых, школьных, судебных, полицейских наказаний и другие, связанные с насилием, принуждением и жестокостью, Тожева не вдохновляли, но приходилось признаться себе, что описания самого действия помимо воли, как правило, приятно волнуют.

       У А. Толстого в романе «Хождение по мукам» описан случай, когда белый офицер выпорол плетью молоденькую учительницу, обвинив её в сочувствии к большевикам. Это литература, и короткая сцена порки впечатляет ужасающим правдоподобием, скрытым эротизмом, за что спасибо писателю, а реального мерзавца в погонах Тожев готов пристрелить на месте за надругательство над женщиной.

       Опасна не любовь к чувственной, красивой стороне телесного
наказания, опасны эгоистичные, подлые и тупые нелюди, способные, поднять руку на ребёнка, на женщину, унизить, оскорбить, ограбить слабого.
       В сказочных мирах Тожева нет зла, и каждому высший судья собственная совесть. Совесть, жаждущая заслуженного и сладкого страдания от сочувствующих,
любящих, духовно близких…
       
       Письмо от Ульяны пришло в последних числах февраля.

Здравствуйте, Владимир!
       Я не знаю, как назвать ваш поступок. Лена мне всё рассказала, и Вы не должны за это на неё сердиться. Получив желаемое, Вы даже не соизволили поинтересоваться её самочувствием и настроением. Это всё, что Вы хотели?
Не получилось со мной, получилось с моей подругой?

       Ваши уверения в том, что знакомство Вам нужно только для переписки, для встреч в наших сказочных мирах, оказались маскировкой, а Вы оказались лжецом, да ещё опасным.

       Разумеется, Вы вольны в своих поступках, и Лена самостоятельный взрослый человек, хотя и способна на необдуманные действия. Но Вы-то человек умный и всё за всех обдумали, встали между нами, пытаясь таким образом вовлечь меня в неподобающую игру. Лена ко мне явилась из лагеря, как послание от Вас? Теперь моя очередь? Но Вы ошибаетесь! Ничего Вы не добьётесь, вспомните хотя бы о своём возрасте. Наше общение зашло в тупик. Я разочарована.

       Само по себе наказание Лены я не считаю возмутительным фактом, но никакого отношения ко мне этот факт не имеет, и лучше нам по-хорошему расстаться.

       Не знаю, допрошусь ли обратно своих писем и фотографии, но лучше бы Вы их выслали, чтобы я не считала Вас окончательным подлецом.
       А за всё хорошее спасибо.
       ___________________________________________________
       
       Был оттепельный день, и Тожев носился по городку, отыскивая трактор, чтобы вызволить родное учреждение из предшествующего оттепели небывалого снежного заноса. Поймал тракториста, договорился. Буксуя и скользя, пробился к почте.

       Прочитав прямо в машине письмо, он пребывал в великом недоумении.
       Пора сказать, что никакого письма он от Лены не получал, ни в каком лагере её не навещал, и весь рассказ о свидании с ним Лена выдумала. А он, бедняга, даже предположить не мог, о чём идёт речь, и терялся бы в догадках, но и догадка ни одна на ум не шла, а пришло некоторое раздражение. В девушке явно проснулся опять «маленький Гитлер», и она пошла в атаку на несуществующего, нарисованного какими-то своими страхами врага. И что делать?

       Тожев решил подумать потом, а пока послал приготовленное письмо со стихами «Дженни» и «В тот год».

       Вечером он был один. Вечером раздражение прошло, и вернулась привычка считаться со всеми обстоятельствами, даже неизвестными. Мало ли что могло произойти, всё объяснится, и было бы на кого обижаться. Капризничает чем-то напуганный ребёнок.

       Он вспомнил про обещание «Сказочного праздника» для капризной Ульяны в отосланном письме, и, прежде чем писать «ответ турецкому султану», представил себя взволнованной двойственным чувством девушкой, вообразил чудо сбывающегося желания, пленительную игру…

       Чудо стремительно заполняло строфами белый лист, и Ульяна была в нём такой, какой только и могла быть. Он это точно знал.


ГЛАВА 10
(март 2002)

       Умойте глазки, вытрите лицо,
Пора к делам отложенным вернуться;
Проходят грозы, и в конце концов
Ничто Вам не мешает улыбнуться.


       Ульяна получила извещения на три заказных письма. Она всё окончательно обдумала. Продолжением истории с Леной мог быть только окончательный отказ от общения с Тожевым. Лена появлялась, но упоминаний о свидании в лагере избегала. Это свидание оставалось видимой трещиной в отношениях между подругами и мешало вернуться к обычным играм.

       В толстом конверте оказались ульянины письма и фотография, во втором и третьем, как всегда, письмо и стихи.

       Из привычки к порядку Ульяна взялась сначала за письмо с более ранней датой.
Господин Тожев явно старается угодить и при этом выражает обиду на недоверие.
Надо признать, о сне с придуманным отцом он высказался с присущей ему проницательностью, а затем принялся морализировать. Лицемер!
       Читая «Дженни» и «В тот год», Ульяна увлеклась воображением описанных сцен и опять честно признала наличие у автора необыкновенного поэтического дара.
А ещё она поймала себя на мысли, что её подогревает удовольствие от предстоящего чтения последнего письма. Недовольная своей радостью, она вскрыла третий конверт.

***
Здравствуйте, Ульяна!
       Сначала попробую разрешить непонятное мне недоразумение.
       Честное слово! Из Вашей обвинительной речи я ничего не понял. С Вашей подругой я не знаком и никогда её не видел. Предполагаю – что-то произошло, но я в полном неведении и никак не могу быть причастным к какому-то возмутившему Вас событию. Беспокоюсь, не случилось ли чего плохого, но ничего не понимаю.

       Из какого лагеря вернулась Лена, и причём здесь я?
       К месту ли шутка, но знаю - хорошее место лагерем не назовут.
       Очень надеюсь, что Вы повнимательнее разберётесь в неизвестном мне происшествии и вынесете оправдательный приговор.
       
       Продолжение или завершение переписки полностью зависит от Вашего желания.
       Не скрою, что очень огорчён. Вместо взаимно даримой радости льётся яд недоверия, подозрений и странных обвинений. Чем я это заслужил?
       Думайте сами, решайте сами, а я об этом думать больше не хочу и не буду.
       Я обещал розги для капризной Ульяны? Я обещал праздник сбывшейся мечты?
       Да, обещал.
       Давайте вернёмся в мир, сказки, праздника и чуда.
       Меня это чудо спасает от обид и грусти, позволяет забыться и отдохнуть от всех ужасов, творящихся в мире.
       Мне это чудо даёт ощущение тайной и прекрасной сказки.
       Поэтому поздравляю Вас с наступающим прекрасным днём ВОСЬМОГО МАРТА, и чудо становится Вашим.
       Вы в придуманном доме, в своей придуманной спальне. Вы всё слышите, всё видите, и всё чувствуете, а мы всё узнаем из Ваших уст.
       Держитесь, барышня!

ЧУДО

Я молода, но всё же не дитя,
Я не ждала ни праздника, ни чуда,
Но ты мне предсказала, не шутя,
Что я познаю тонкий вкус абсурда.

И звякнул колокольчик у крыльца,
И было счастье тонкое, как волос;
Придуманного строгого отца,
Вся задрожав, услышала я голос.

Но отчего же сладко так внимать,
Накинув спешно длинную сорочку,
Как, жалуясь, придуманная мать
И требует, и просит высечь дочку.

Такое вот решение проблем,
Характер мой, и правда, слишком вздорен,
Но я-то не придумана никем,
И страх, меня объявший, непритворен.

А мне от двери взор не отвести,
И то совсем уже невероятно,
Что мне себя не хочется спасти,
И то, что слышу, слушать мне приятно.

Каков вопрос: «А розги в доме есть?»
Таков ответ: «Да вот же, мокнут в кадке!»
Вопрос: «А где пороть?» Ответ: «Да здесь,
На кухне места, как на танцплощадке!»

И я в кругу придуманной семьи
Почувствовала сбыточность мгновенья,
И звук отодвигаемой скамьи
 Не может быть игрой воображенья.

Краснела я, как зрелый помидор,
И удивлялась странному желанью.
«А ну-ка, выходи на разговор!»
Сказала мать, заглядывая в спальню.

И побрела я, голову клоня,
Боясь заплакать, словно малолетка,
И тут, уже совсем смутив меня,
Без церемоний в дом вошла соседка.


Придумана она на мой позор,
И в этой ситуации неловкой
Достаточно на кухню бросить взор
Для ясного знакомства с обстановкой.

Но не смутилась, не ушла змея,
К чужой случайно прикоснувшись тайне;
Одобрила: «Удобная скамья.
А вот у нас всегда пороли в бане…»

Никто её и не подумал гнать,
А уж меня, конечно, не спросили,
И даже, чтобы помогла держать,
Не уходить из кухни попросили.

Придуманное может ли пугать?
Как стыдно, что на мне одна сорочка!
«Ложись!» - сурово приказала мать,
Сказал отец: «Укладывайся, дочка».

Я вытянулась ровно вдоль скамьи,
И будто бы на кухне стало тише,
И стали ноги голыми мои,
И остальное, что гораздо выше.

Я ощутила цепкость женских рук;
Надёжно держат, чтоб не улетела,
И вот свистящий, чмокающий звук
Рывком заставил отозваться тело.

Не позабыть о случае таком,
И я ждала ли впечатлений лучших;
Придуманные люди все кругом,
Но что реальней розог этих жгучих!

Унижена и, вместе с тем, горда,
Кусала губы, чтоб не разрыдаться,
Но скоро стало мне не до стыда,
И от рыданий с визгом не сдержаться.

Кричу и о прощении молю,
Но только розги всем взываньям вторят.
Ах, кажется, безумно я люблю
И тех, кто держат, и того, кто порет.

Не этого ли, честно говоря,
Хотела я, но не посмела молвить,
И розги, не потраченные зря,
Под белой кожей жадно ищут крови.

И громким воплям стоит ли внимать,
Никто не стерпит эту боль иначе…
«Ну, хватит!» - наконец сказала мать,
Но дал отец ещё пяток горячих.

Ещё пять раз пришлось белугой взвыть,
И эту порку славную такую
Не назову последней, может быть,
И нынче перед зеркалом ликую.

Лицо умыто от недавних слёз;
И для чего ж урок такой годится?
Принять ли мне иллюзию всерьёз,
Иль только в час досужий насладиться?

Но не придуман порки стыдный след,
Который стал на время сладкой тайной,
И лжи в абсурде этом вовсе нет,
Как на душе и мысли нет печальной.

Ты предсказала, и сыскалось, вдруг,
В судьбе местечко празднику и чуду;
Тебя, а также двух ещё подруг
Я снова жду, и благодарна буду.


       
       С первых строк последнего письма Ульяну обожгла мысль о том, что историю с Тожевым Лена придумала. Теперь она вспоминала её глаза, её интонации, уловила всю нарочитость деталей в рассказе подруги.
       Как же ей стало неловко! Лену она готова была стереть в порошок, а та, кстати, в этот подходящий момент заявилась.
       Состоялся строгий допрос с последующим чистосердечным признанием.
Выпорола Лену соседка по комнате Лариса, интересная дама лет сорока.
       Они слегка сдружились, пооткровенничали за бутылочкой, и Лена всё выложила про Ульяну, Тожева, про любовь, которой мешает ульянин муж, а теперь ещё и новый знакомый по переписке.
       Вместе придумали пригласить Тожева и организовать его моральное падение в глазах Ульяны, вызвать ревность. Так и решили, но на трезвую голову Лена передумала.
       – Я просто похвастаюсь, что Тожев у меня был, распишу его до отвращения, скажу ей, что он обвинит меня в выдумке. Кому она должна больше верить, мы тысячу лет вместе!
       – А доказательства? – лукаво спросила Лариса.
       – Какие доказательства?
       – Такие!
       Лариса привлекла Лену к себе и слегка её шлёпнула ниже спины.
       – Придётся, девочка, мне тебя выдрать вместо Тожева…
       Лена покраснела, согласно кивнула, а Лариса заключила:
       – Тем более, уже есть за что. Тебе не кажется, что ты порядочная
стерва?
       Лена засмеялась.
       – А ты?
       – А я не порядочная, я последняя. Так что снимай штаны, ремень мне, и пойдём-ка в гладильную, оттуда никто не услышит…

       Ни о чём не ведающий Тожев стал причиной наказания, но только ли ради задуманной интриги оно состоялось?
       Потом Лариса выспрашивала про Ульяну, интересуясь её внешностью, характером, занятиями, привычками, и Лена, охотно рассказывая о любимой подруге, сама открыла в ней многое, чего раньше не замечала, и поняла, как соскучилась по своему Ульянчику…

       В учреждение пришла почта, и Тожеву в кабинет принесли письмо от Ульяны, что его весьма удивило. Этот адрес он сообщил на всякий случай, но письма от неё получал только на а/я.

***
Здравствуйте, Владимир!
       Пишу по этому адресу, чтобы Вы скорее узнали, как я перед Вами виновата!
Лена придумала про Вас небывальщину, а я поверила, понаписала Вам столько ужасного и обидного. Вы правильно говорите – это яд, так пусть он больше не действует, так много прекрасного в наших сказочных мирах. Простите, простите маленькую, глупую Ульяну.
       Я увидела наказание озорной Дженни, и скрытной, своевольной Татьяны.
Смотрела и завидовала, а потом пришло ЧУДО! Я оказалась в «придуманном» доме, «в кругу придуманной семьи».
       Ваше «Чудо» действительно чудо непревзойдённое!
       СПАСИБО! СПАСИБО! СПАСИБО!
       Ещё раз прошу у Вас прощения, которое с радостью заслужила бы на непридуманной скамье, но Вы же меня знаете…
---------------------------------------------------

       Свалила Ульяна камень с души, а все остальные обстоятельства злополучной интриги её не тяготили. Лена будет наказана, и Ульяна в сладких мечтах обдумывала процедуры этого наказания. Выпороть её в присутствии Тожева, или послать к нему на порку, или поручить порку Тожеву, а самой наблюдать и строго контролировать исполнение, и помимо воли воображение рисовало последующее, как и сама провинившаяся Ульяна укладывается на скамье. Картина чуда тревожила и возбуждала, причиняла настоящую боль своей несбыточностью. Может быть, поэтому она не стала возражать, когда Лена попросила разрешения привести Ларису. У неё возникла призрачная надежда, что обе женщины сговорятся, и будет игра, подобная «Чуду». Ульяна даже вообразила себе, будто всё уже решено, смущённо вздыхала, ужасалась и радовалась одновременно.

       Собрались у Ульяны с утра. Лариса, несомненно, соответствовала представлениям, об обитательницах ее сказочных миров. Была она в строгом, дорогом чёрном пальто, широкополая шляпка затеняла худощавое, скуластенькое лицо, которое могло показаться злым.

       Раздевшись в прихожей, Лариса оказалась в брючном костюме, шикарном, но чем-то напоминающем военную форму. Чернющие волосы скромно собраны в пучок с небольшим «хвостиком».

       Хозяйке дома гостья вручила большую жёлтую розу и увесистый пакет, в котором оказалась бутылка крепкого, терпкого хереса и масса отменных деликатесов.

       Застольем распоряжалась разговорчивая, находчивая в любой компании Лена. Со смехом обсудили лагерную историю и последовавший за ней розыгрыш. Потом тожевские стихи почитали и заговорили о том, как будет наказана Лена, а когда Ульяна высказалась о возможном участии Тожева, Лена молитвенно сложила руки на груди.
       – Делай, как хочешь.

       Лариса спокойно, словно речь идёт о простом, обычном деле, заметила:
       – Он всё о розгах пишет, я думаю – тебе не поздоровится.

       Лена вздрогнула так, словно наказание предстоит ей в сию минуту.
       – Пусть…

       А Ульяне так хотелось, чтобы речь шла о ней, и губы её беззвучно повторили сказанное подругой слово, и это не осталось незамеченным со стороны Ларисы, она кивнула Ульяне одобрительно, и словно говоря:
       – Я всё поняла…

       За второй бутылкой, как кругом виноватую, отправили Лену.
       Ульяна поставила кассету с медленной саксофонной мелодией и шагнула навстречу приглашающему жесту Ларисы, но танец не начался. Ульяна ощутила, как женские пальцы с нарастающей силой сжали её плечи, и услышала:
       – А давай, я тебя выпорю.

       Ульяна застыла и почему-то вспомнила, как в одном из её снов неотвратимо захлопнулась за ней железная дверь. Растерянно она пробормотала:
       – Заче-е-ем?

       Лариса отпустила её плечи, и Ульяна рухнула на стул, а хотелось встать и подчиниться любому приказу. Лариса отошла и, глядя в окно, сказала:
       – По-моему, это будет эротично.

       – Не так надо, не так! – Лихорадочно, ощущая пульсацию в висках, думала Ульяна, и не двинулась с места.
       Если бы Лариса сказала «Я тебя выпорю» и что-то приказала бы…
       
       Вернувшаяся Лена постепенно возобновила непринуждённый ход встречи. А потом настало время расходиться.
       Ульяна осталась одна, с отчаянным сожалением думая о том, что не произошло, и с ужасом – о том, что могло произойти.
       Давняя боль души. Но она вздохнула, наконец, с облегчением.

       В свой день рождения она получила через посыльного огромный букет из жёлтых, красных и белых роз. Жёлтых было больше, и с Ларисой она больше никогда не встречалась.