Март

Cибирский экспресс притормозил у N-cка, я сошёл на перрон, а поезд понёсся дальше к Бай-калу. Звонкое утро ранней весны, хрустит ледок на вчерашних лужах. "Ещё овраги полны снега, ещё гремит зарёй телега на замороженном пути". Вон и машина с крестом притулилась у вокзаль-ного медпункта. Это за мной. Втискиваюсь в машину, все в сборе: начмед, две женщины врачи-акушёры, одна из них с грустным рябым лицом протянула мне скрученную в трубочку тонкую историю болезни. Едем молча. Это тревожно. У врачей, как правило, есть мысли и предположе-ния, которые не стоит вписывать в документы, а тут какая-то молчаливая обречённость. Похоже, что они уже осудили, исказнили себя и просто ждут, что я, как прокурор, изобличу их в роковой ошибке и публично взвалю на их плечи весь груз ответственности за смерть женщины. Напротив, я полон сочувствия к ним, они определённо мне симпатичны, да и сам я растерян. Ну, а как мне не быть в растерянности, если сейчас будем вскрывать тело женщины умершей во время операции кесарева сечения. Посредством этой операции сам Цезарь Гай Юлий на свет появился. Ну какие тут могут быть неожиданности, что я могу открыть тут, они сами врачи опытные и уважаемые. На эту рябую милую женщину бабы в городке молятся. Эх, служба у меня собачья, положусь на авось. Бог не выдаст, свинья не съест. Машина, щурша ледком, тормозит у сарая, в котором рас-полагается прозектура. Молча выходим. Облачаюсь для вскрытия. Из уважения к докторам не листаю историю болезни, просто спрашиваю, стараясь быть своим, союзником, что случилось? Отвечают, что видимо шок, наверное, анафилактический. Давление крови овально упало, как только закончили операцию. Оживить не смогли, всё как-то быстро произошло. Какой медикамент вызвал такую реакцию, не знают. Умершая прежде не отмечала каких-либо аллергических реакций. Соглашаюсь, что такое может случиться. Перекладываю ножи, пинцеты, тяну время, рассматриваю мёртвое тело. Шестерёнки моих мозгов бешено крутятся, но без толку. Мыслей нет. Умершая женщина коренастая, мускулистая, ниже пупка разрез, стянутый швами, но живот, живот, отчего он так велик и напряжён? Незаметно толкаю его локотком, и он покачивается, как гора студня. Неужели там кровь? Этого мне только не хватало. Хорошо наточенным ножом рассекаю покровы тела от шеи до лобка.
Половинки брюшной стенки распахиваются под напором изливающейся крови, и живот опадает до позвоночника. Все потрясены. Не может быть! Вся, решительно вся кровь умершей женщины излилась в брюшную полость. Вот тебе и шок. Шок от кровопотери. Рябая докторица со стоном бросается к телу и голыми руками, пачкая рукава платья, копается в лужице крови, оставшейся в малом тазу. Лицо искажено отчаянием, она что-то бормочет, мне кажется, она сейчас заголосит, как на похоронах. Её с силой отрывают и уводят. Невиданная искренность этого поры-ва махом снимает в моей душе даже оттенки подозрений в отношении докторов. Они всё делали правильно во время операции. Кровотечения по их вине не могло быть! Но оно было - вот он, живот полный крови. Непостижимо разумом. Рассматриваю вслед за рябой докторицей место опера-ции. Всё пропитано кровью, пузырно-маточная связка, прикрывавшая рассечённое тело матки, скинута напором излившейся крови, как одеяло поднятого по тревоге солдата, моржовыми усами торчат прорезавшиеся и развязавшиеся швы. Откуда такой напор, такая кровоточивостъ? Закончив вскрытие, медленно разоблачаюсь, тяну, сколько возможно, время. Доктора в сенях молча ждут. Ну что мне писать в свидетельстве о смерти? Глубоко вздохнув, как ныряльщик, выхожу, диктую лаборантке: "Причина смерти кровотечение, вызванное несостоятельностью операционных швов". Слова дробным эхом звучат в моей голове и мне кажется, мысленно видится, как родственники умершей с истерическим криком - "зарезали!" бегут по городу. Всё! Рябую я прикончил. Вся её жизнь насмарку. Но что мне делать? Чем я могу помочь? Куда бы мне слинять? До поезда еще столько времени. В положенное время я прогуливался по перрону, нетерпеливо ожидая своего поезда. Ба, вот тебе раз, рябая докторица пришла проводить меня, и не одна, а с мужем, прият-ным, достойным её мужиком. Конечно, она хотела поговорить со мной, может быть просить меня о чём-то, но не решилась и мы больше молчали или говорили о постороннем. Наконец пришёл мой поезд, мы грустно простились, и я поднялся в вагон. Чистые ковровые дорожки, белоснежные шторки на окнах, нежное позванивание ложечек в чайных стаканах, дробящийся свет закатного солнца, погружающегося в тайгу, тепло и знакомый уют трансконтинентального экспресса успо-коили меня и, насильно отогнав сочувственные мысли, я отлично выспался. Вернувшись в метро-полию, я торопил лаборантку с изготовлением гистологических препаратов. Одна ахинейская мысль не давала мне покоя. В момент вскрытия тела нет нужды говорить обо всём что видишь, тем более, если сам не понимаешь. В нашем случае левое лёгкое умершей было каким-то малень-ким, маловоздушным, мясистым. Если бы оно было бы таким с рождения, то грудная клетка запа-ла бы с одной стороны и женщина была бы кривобокой. Если предположить его сдавление, то ни воздуха, ни жидкости в плевральной полости не было. Хорошо, вернёмся к началу. Умершая была в состоянии наркоза и за неё дышал аппарат. Воздух в лёгкие подавался через трубку. Интубационные трубки бывают разных размеров и имеют насечки, по которым анестезиолог определяет глубину введения трубки в трахею (дыхательное горло). Трубка вводится в трахею до разделения её на главные бронхи, отдельно снабжающие воздухом правое и левое лёгкие. На конце трубки имеется резиновая манжетка, кольцом охватывающая её. По отдельной тонкой трубочке, нагнетая туда воздух, врач раздувает манжетку. Раздутая манжетка плотно прижимается к трахее и тем самым фиксирует и герметизирует трубку в дыхательном горле. Только после этого становится возможным нагнетание воздуха в лёгкие пациента под нужным давлением и в нужном ритме. А если предположить, что трубка была слишком длинна, или была введена глубже необходимого, то где она окажется? Конечно в правом главном бронхе, поскольку он является прямым продолжением трахеи, а левый бронх отходит под углом. Именно по этому разные там инородные тела-горошины, частицы пищи проскальзывают именно в правое лёгкое. Хорошо, допустим, что в на-шем случае интубационную трубку вноздрили в правый главный бронх и погнали воздух только в правое лёгкое, то что станется с левым, лишённым воздуха лёгким и как это отразится на состоя-нии оперируемой? Наконец гистологические препараты готовы и я могу показать и доказать, что левое лёгкое правильно развито, но альвеолы его лишены воздуха (воздушные пузырьки). Куда делся воздух? Да он поглотился кровью проходящей по капиллярам лёгкого, а свежий воздух не поступал. Тепло, тепло, скоро будет горячо. Не боись, рябая, из песка веревки вьём, выкарабкаемся из дерьма. Остановимся тут, но воспамятуем утверждение о том, что жидкое состояние крови в мёртвом теле есть обязательный признак удушения. Зайдем, тепереча, с другой стороны. Извест-но, что у рожениц повышена способность крови к свёртыванию, система тромбообразования у них предельно напряжена. Это естественно, поскольку после родов и отслоения плаценты (детского места) в матке образуется обширная рана, и если все эти разорванные сосуды и капилляры вовре-мя не тромбируются, то первые роды будут для женщины последними, она просто истечет кро-вью. Тем более эта способность к тромбообразованию возрастает после нанесения хирургической раны (кесарево сечение), раздавливания и растяжения матки в момент извлечения плода, посколь-ку это способствую выдавливанию в кровь веществ (тромбопластины), способствующих образо-ванию тромбов. К каким неприятным последствиям всё это может привести? Как это ни странно к последствиям противоположным ожидаемым - к повышенной кровоточивости и даже полной ут-рате кровью способности к свёртыванию! Сейчас медицина разобралась в этом в деталях и имену-ет это состояние ДВС-синдромом. Не вдаваясь в подробности, суть состоит в том, что в начале активизируется свёртывающая система и в ход идут все имеющиеся в наличии компоненты тромбообразования. Но это короткая, первая ваза синдрома. В ответ на такое форсированное свёртывание крови активизируется антисвёртывающая система и возникшие тромбы быстро подвергаются растворению (лизису), но продукты растворения тромбов не аналогичны исходным и второй раз в дело не пойдут. В итоге, кровь пациентки оказывается полностью лишённой веществ необходимых для образования тромбов и наступает вторая фаза синдрома, часто трагическая, фаза кровотечений. Иной раз течёт везде: в желудке, в кишках. Кровь пятнами растекается под кожей, а уж в местах повреждений, разрезов, так там фонтаном. В прежние времена акушёры не знали этих тон-костей, но умели распознавать это грозное осложнение, наслаивая в пробирке кровь умирающей роженицы на свёрток донорской крови, и если он растворялся, то спешили ампутировать матку как источник неукротимого кровотечения и вливали, не скупясь, свежую донорскую кровь, резон-но предполагая, что она привнесет в жилы умирающей необходимые компоненты тромбообразо-вания.
Итак, подведём итоги. И вновь зададим себе вопрос, могло ли полупридушенное состояние роженицы в момент проведения операции сдвинуть баланс свёртывающей и антисвёртывающей систем в сторону повышенной кровоточивости? Иначе, могло ли кислородное голодание в момент операции запустить ДВС-синдром? Конечно, да так оно и было. Опытные хирурги выполняют рутинную операцию, да они её с завязанными глазами проделают. Всё идет по плану, никаких неожиданностей они не ждут. Оперируемая в наркозе, анестезиолог занят своим делом и не подозре-вает, что гонит воздух в одно лёгкое. Операторы кончают свое дело - "зашиваются", пора идти пить чай, а тут нате - давление "по нулям". Стараются оживить, дают сосудосуживающие препараты, давление чуть поднялось и вновь "по нулям". А лишённая способности свёртываться кровь между тем рвет в операционном ложе их механически безупречные швы, отслаивает прикрываю-щую рану на матке связку и фонтаном устремляется в брюшную полость, и конец. Анестезиолог выдергивает интубационную трубку и концы в воду. Но все в себе абсолютно уверены. Что остаётся делать? Остаётся только предположить, что женщина умерла от непереносимости какого-то медикамента. Моя логическая конструкция кажется мне достаточно устойчивой. На картине не хватает только одного штриха. Надо найти врача, который давал наркоз. Взбадриваю начальников - ищите. Ура! Победа. Анестезиолога вовсе не было, он был болен, наркоз давала анестезистка. Операция пришлась на ночь, ей приказали. Как хорошо, с неё спросу нет, она не подсудна. Всё, я готов на ристалище, репутация рябой докторицы спасена, она полностью реабилитирована. Мило-стивые начальники даже услали её в северную столицу на усовершенствование, пускай, дескать, отдышится. А какой приказище разгромный по службе прогремел, многих изранил. Всё "Поста-вить на вид!", "Отстранить от занимаемой должности!", "Отстранить от обязанностей!", "Повысить ответственность!", "Обратить внимание на строгое и безоговорочное исполнение... ". Ну, прямо холокост какой-то!
Мы редко после с рябой докторицей из N-ска виделись, но всегда сердечно были рады ви-деть друг друга. Облаком волнистым пыль встаёт вдали, пеший или конный не видать в пыли. Вижу кто-то скачет на лихом коне. Друг, мой друг далёкий, вспомни обо мне.