Секреты воздержания

       Фантастический рассказ

Первый любопытный лучик восходящего солнца заглянул в низкий лаз небольшой пещерки и наткнулся на фигуру коленопреклонённого человека. С первого взгляда он казался просто кучей ветхого, серого тряпья. Привыкнув к темноте, можно было разглядеть, что это пожилой монах в уставной одежде своего ордена склонился перед алтарём, грубовато сделанном из дикого камня. Прислушавшись же, можно было расслышать плавную скороговорку непонятных слов - еле слышной молитвы или песнопения, или и того и другого вместе.

Оказавшийся тут сведущий человек мог бы поведать, что любознательный лучик заглянул в пещеру, где спасается знаменитый на всю округу отшельник - Хьюго Ангелус, Хьюго Праведный, Хьюго Девственник. Известный своей исключительной невосприимчивостью к блудным соблазнам. Невосприимчивостью настолько абсолютной, что за наставлениями по борению плотского вожделения к нему приходили монахи всех орденов и даже из иноверцев.
 
Вот и сейчас, несмотря на то, что солнце едва показалось из-за горизонта, позолотив только самые верхушки деревьев, по еле заметной тропинке, петляющей в густом утреннем сумраке дубового леса, серым привидением двигалась неясная фигура. По мере приближения стало видно, что это совсем ещё молодой монашек одного ордена со знатным пустынником. Юноша бледный с взором горящим, как сказали бы в другое время и в другом месте. Одна, но пламенная страсть погнала его, видно, в дорогу ни свет ни заря, а, скорее всего, вела за собой всю ночь, подсвечивая дорогу факелом своей страстности. С помощью разве что луны на первой четверти. Учитывая репутацию пещерника, природа этой страсти угадывалась запросто. Знать, трудно давалось умерщвление столь юной плоти.

Понимая, что прибыл несколько рановато, страждущий наставления отрок смиренно остановился поодаль от тёмного зева пещерки, сгрузив с плеч на землю котомку довольно приличных размеров. Не желая нарушить покой будущего наставника, начинающий аскет снял с пояса чётки из финиковых косточек и, дабы не тратить даром времени, занялся собственными духовными упражнениями, движением большого пальца отсчитывая молитвы.
       
 Когда солнце поднялось уже довольно высоко над столетними дубами, а юноша успел и помолиться и сбегать умыться-напиться к нежно журчащему неподалёку ручейку, из своего подземного убежища, кряхтя и потирая поясницу, выбрался Хьюго - потенциальный наставник юношества на трудном пути воздержания. Тут молодой подвижник и предстал пред блеклые очи совершенно седого праведника.

-Бог в помощь, святой отец, - с низким поклоном промолвил монашек.

-Спаси господи, - ответствовал старец, проморгавшись после пещерного сумрака и присаживаясь на невысокий камень, удачно сочетающий в себе свойства порожка и скамейки.

-Добрые братия вашего монастыря подсказали мне дорогу к твоему жилищу и попросили доставить запасы провизии на следующую неделю, - юноша показал рукой на котомку, нерадивым монахом лениво свалившуюся на бок в паре шагов от собеседников.
       
-Спаси господи, - эхом отозвался Хьюго. - И какая нужда привела тебя ко мне, сын мой?

Монашек порывисто бросился на колени:

-Помоги отче, постоянно возмущаюсь помыслами блудной похоти: брань сия - как огонь горящий день и ночь в моём сердце. А ты, говорят, в мои примерно годы раз и навсегда избавился от разжжений плоти. Что помогло тебе? Как это случилось? Расскажи. Научи. Наставь. Сделай милость.

Движением руки подняв ученика с колен и указав на соседний камень, наставник надолго задумался. Отсутствующий взгляд, обращённый куда-то вовнутрь, ясно показывал, что мыслями он явно где-то не здесь и не сейчас.
 
       ***
Да, примерно столько мне тогда и исполнилось... Милость Господня, сейчас хоть вспоминать могу без болезненных спазмов. Как же это было?…

 Благовоспитанный отрок из уважаемой, честной семьи строгих нравов впервые оказавшийся без бдительной родительской опеки. Абитуриентус вольной академии свободных искусств. В мыслях восходящее светило отечественной словесности. А тут сразу - городской праздник. Да ещё с ежегодным карнавалом. Ах, карнавал, карнавал… Толпы празднично наряженных людей. Маски. Костюмы. Конфетти. Музыка. Танцы. Акробаты. Фокусники. Канатоходцы. Фейерверки. И везде девушки, девушки… Стайками и поодиночке. Стреляющие прекрасными глазками, задевающие то рукой, то бедром… Весёлые, красивые, молодые, манящие, кажущиеся такими доступными, что голова кружится от предвкушения… Конечно, все отцовы напутствия о женщинах, как вратах к геенне огненной и дороге ведущей к погибели, моментально улетучились. И всё кажется возможным… Вот с этой чёрненькой, в маске летучей мыши или с этой, светленькой, лёгкой, как фея… Или… Или… О-ох, грехи наши тяжкие.

А эта сама подошла. Прекрасная, как богиня, рыжеволосая, в изящной масочке, стройная, грациозная - всё при ней и всё на месте, соразмерное, соблазнительное… Смех, как серебряный колокольчик. Да лучше бы ослеп тогда сразу! И оглох заодно. Ну не освободил Господь, попустил искушение. Взяла за руку и повела, как молодого телка, как барашка на заклание. В голове туман, а внутри, вот, как у этого страдальца, огонь, горящий в сердце, ну или не только в сердце. Сам пошёл к погибели, да что там пошёл - побежал, вприпрыжку поскакал застоявшимся жеребчиком. Ведь когда вывела за городские ворота, отпустила руку и побежала по дороге, потом по дорожке, потом по тропинке, потом без тропинки, постоянно оглядываясь, махала рукой и смеялась - заливалась. Этим смехом - серебряной ниточкой, вела, как бычка на верёвочке. Вот бы тогда упасть, ногу сломать, башкой треснуться. Даже не споткнулся ни разу. И полмысли не мелькнуло, как это хрупкая девица столько миль несётся в полумраке по лугам и рощам, не уставая и даже не вспотевши. Я же весь мокрый от пота. Околдовала, заворожила. Смехом своим ведьмовским морок навела… Ну, да на всё воля Божия. Неисповедимы пути твои…

Привела, наконец. Холмик - не холмик. Землянка - не землянка. Не разглядел тогда, да и не разглядывал. Взяла за руку и завела внутрь чего-то. Там светло, не пойми откуда, и ещё три девы прекрасные. Засмеялись серебряно, подбежали, закружили. Стали трогать, обнимать, целовать, раздевать. Накатила, как волной, какая-то истома, унёсшая последние крупицы воли. Не заметил, как совсем потерял способность самостоятельно двигаться и соображать заодно. Как в тумане помню, раздели и положили на какое-то ложе. Ни рукой двинуть, ни ногой. Чурка с глазами, да и только.

Что дальше случилось, долго не мог вспоминать без мучительной рвоты. Милостью Божией сейчас отпустило. Видно искупил грехи и свои, и отцов, и дедов. Да… Дальше же, дальше… Не приведи Господь этому юноше пережить такое, хотя лекарство от его брани вышло бы безотказное. Ну, благословясь…

А дальше прекрасная незнакомка поднимает руку к волосам и начинает чулком снимать кожу с макушки головы, лица, шеи, плеч и дальше со всего тела, вместе с одеждой. И под этой кожей оказывается что-то зелёное, склизкое, сопливое с какими-то шевелящимися отросточками, вдобавок ещё и зловонное. Больше я и не выдержал - угас. Очнулся ещё разок через какое-то время, на мгновение. Оплетённый какими-то верёвочками, вроде бычьих жил с шишечками на концах. Весь этими шишечками утыканный. И во рту какая-то дрянь, потолще коровьего соска. И в ноздри чего-то засунуто. И в… В общем, куда только могли, туда и засунули жабищи поганые. А тут опять эта мерзость зелёная надо мной склоняется. На этом я окончательно всех чувств и лишился.

Очнулся на рассвете, в рощице буковой, под кроной древесного патриарха. Птички поют, лесом утренним пахнет, листва шумит умиротворяюще. Замёрз страшно, озноб колотит - зуб на зуб не попадает. Приподнялся, вижу - совсем голый, но одежда под головой. Только собрался одеться, вспомнил зелёную харю. Всё нутро сразу наизнанку вывернуло. Сколько времени провалялся скорчившись, сотрясаемый спазмами, уж и не знаю, показалось - вечность. Еле дотащился до какого-то ручейка, обмылся, напился, трясущимися руками оделся. Опять вспомнил вчерашнее и по новой прополоскало… Господи помилуй.
Поплёлся потихоньку к городу. По дороге встретил какую-то поселянку. Взглянул на неё - помимо воли представилось будто кожа на голове лопается, и оттуда склизость болотная проглядывает… Опять скрючило в три погибели, и всё заново - до желчи. Бедную женщину словно ветром сдуло - быстрее лани улепетнула. Да как её не понять - встретить такое чучело облёванное, извергающее рвотные потоки.

Отцы-святители! А мне куда податься? Если при виде каждой женщины… Только в монастырь, причём самый строгий, чтобы ихним духом и не пахло.

По кустам и оврагам, избегая дорог, добрёл кое-как…
 
Благословлён будь отец-настоятель - выслушал такое чудо, бледное от истощения, вошёл в положение, приютил. Родителям земной поклон - внесли лепту немалую в монастырскую казну, не отговаривали. Вроде даже обрадовались.

Но и тут не прижился… Не смог… При взгляде на статую Матери Господней - тошнота необоримая… Милостив будь Боже к настоятелю - благословил на пустынное житиё.
Годы в ставшей теперь родной пещерке… Молитвы, пение псалмов, чтение духовного, бдения, рукоделие… Вот с чем бороться не пришлось, так это с чревоугодием и похотью. Больше с унынием и отчаянием… Ну да, хвала Создателю, теперь всё в прошлом.
 
Такие вот секреты. Этого и врагу не пожелаешь. Не то, что такому искреннему, молодому подвижнику. Каждому свои испытания. Да и где он тех демониц болотных отыщет, если и поверит. Никому пока своих страстей не открывал, кроме отца-настоятеля - на первой исповеди. Что же ему присоветовать-то? Придётся опять что-нибудь из писаний святых отцов вспоминать.
       ***

Жаждущий наставления терпеливо ждал, с надеждой во взоре смиренно поглядывая на признанный авторитет в трудной науке борьбы со страстями.

Наконец взгляд старца прояснел, словно вынырнув из глубин памяти, и уста мудрости разверзлись: "Каждому своё, сын мой, каждому своё… Не дойдёшь до желанной цели чужими ногами. Неустанно проси Всемилостивого, и он укажет твой собственный путь…
В наставление же скажу, что движение плоти бывает от разгорячения пищею и питиём. Происходящий от них жар крови производит возбуждение в теле. В подвижниках же бывает ещё и иное движение, происходящее от коварства и зависти демонов. Эти особенно нападают на спасающихся уединенно в безмолвных местах.

В отражении же блудных помыслов великою помощью служат нам: непрестанная молитва, стояние всенощное, голод, жажда, палящая язык и немногими каплями прохлаждаемая, пребывание при гробах, а прежде всего смирение сердца, и, если можно, отец духовный, или усердный брат, скорый на помощь и старый разумом. Ибо почитаю я за чудо, чтобы кто-нибудь один сам собою мог спасти корабль свой от этой пучины".

После этих слов седой Хьюго, навсегда оставшийся девственником благодаря явному чуду, искренне, но про себя, пожелал собеседнику избежать чаши сей.
 
Вслух же, выслушав благодарности наставляемого, предложил ему, перед обратной дорогой, подкрепиться вчерашней варёной чечевицей и краткой совместной молитвой.
       
Солнце же, продолжавшее тем временем свой стремительный бег к зениту, как всегда изливало свет и тепло на: праведных и грешных, учеников и учителей, белых и зелёных, разумных и не очень, шерстистых и лиственных, земли и воды, флору и фауну, выполняя единственный завет - светить всегда, светить для всех.

       май 2007г.