Сто краповых плиток

       Вечернее солнце заливало розовым светом каменные дворы. Каменные – потому что это был район новостроек, похожих, как капли воды: крупнопанельные дома с плоскими крышами; правда, разных цветов. Светло-серые блоки чередовались на одном доме с голубыми, на другом – с зелёными, на третьем – с розовыми, жёлтыми, кофейными. И каждый из них был ещё и усеян мелкой белой плиточкой размером с ириску. Если такую «ириску» подковырнуть гвоздиком или стеклом, она легко вынималась из своего цементного гнёздышка.
       Блестящие плитки были очень симпатичные, гладкие, и занимали достойное место среди детских сокровищ. Иногда среди них попадались ярко-синие, бирюзовые и даже краповые, в мелких, чёрных точках – они ценились особенно.
       Между подъездами огородили палисадники, в которых ещё ничего не успело вырасти. А в центре двора красовалась детская площадка – огромная песочница-круг, обложенный белыми кирпичами. Строители постарались, чтобы приехавшим детям было где играть, и поставили на площадку новенькие, свежевыкрашенные качели, лестницу в виде радуги, горку и даже маленькую карусель. Площадку сразу облюбовала малышня; до самого вечера оттуда доносился весёлый гам.
       Перед розовой девятиэтажкой находился асфальтовый квадрат – видимо, под автостоянку, - на котором громоздилось странное металлическое сооружение, напоминающее трёхъярусный турник, изогнутый в обе стороны. Возможно, его забыли те же строители. На нём было очень удобно качаться, крутиться, висеть вниз головой и выделывать другие акробатические номера.
       Вот на этом турнике и собирались дети постарше, которым уже изрядно поднадоело копаться в песочнице и кормить кукол печеньем.


       Первыми появились белокурые сёстры-близняшки Оля и Юля. Несколько дней они с таким упоением резвились на «кувыркалке» - так они сами её прозвали – что остальные приехавшие недавно дети не решались к ним подойти.
       Трое мальчишек с завистью наблюдали, как девчонки, усевшись на нижний турник, опрокидывались назад и лихо спрыгивали прямо на ноги, совершив сальто. Потом один из них приблизился к ним и, облокотившись на кувыркалку, спросил:
– А подтянуться слабо?
Близнецы посмотрели друг на друга и хихикнули. Оля встряхнула светлым хвостиком:
– А тебе? Десять раз! – быстро добавила она.
– Легко! – усмехнулся мальчик. – Пятнадцать!
Сёстры снова переглянулись. Сказать «двадцать» было бы жестоко.
– Давай! – кивнула Юля. – На три плитки!
       Он подпрыгнул, ухватился за вторую поперечину и стал быстро подтягиваться. После десятого раза темп его замедлился. Мальчишка с трудом подтянулся ещё четыре раза, бессильно повис на секунду, затем спрыгнул. Не смутившись, с улыбкой объяснил:
– Не в форме сегодня! – он полез в карман.
       Соблазнительный костяной перестук – и он разжал кулак. Девочки восхищенно ахнули. На его ладони горстью лежали краповые плитки, самая редкость!
– Бери, не жалко. Других не собираю, - сказал мальчишка.
– Тебя как звать? – спросили сеёстры.
– Мишка. Мальцев. – он почесал крепкую голову и оглянулся на подошедших приятелей. – А это Саня и Толян.
       

       Так собралась компания. Тёплыми июньскими вечерами, забравшись на самый верх «кувыркалки», они часами обсуждали всё на свете – сериалы, школу, чудеса и потустороннюю жизнь, рассказывали страшные истории и анекдоты.
       Однажды попытались забраться на крышу девятиэтажки, но там уже были две какие-то незнакомые девчонки. Склонившись над чем-то розовым, они возились с иголками и кучей блестящей мишуры. Видимо, вышивали что-то. При попытке познакомиться они довольно высокомерно ответили:
- Это наша крыша. Мы здесь, между прочим, делом занимаемся! – и опять углубились в вышивание.
Ну и ладно, дружба – дело добровольное…
       Близняшки с удивлением обнаружили, что пацаны не такие уж отпетые хулиганы. И даже вовсе не хулиганы. В свою очередь, мальчишки открыли, что девчонки – «тоже люди». Днём они играли в бадбинтон, «казаки-разбойники», и впятером ходили на промыслы – за плиткой.
– Белых везде дополна, – говорил Мишка, – их даже ковырять не надо: пока дома строили, они сами повылетали и вон, валяются на песке да в траве.
– Так ковырять проще, чем искать! – возразила нетерпеливая Юля.
– Так прорабы-то гоняют! – заметил насмешливо Саня. – Мне попадало. Они ещё часто тут лазят… Злющие!
– Да и если всю плитку снизу отковырять, что за дом будет? – пожал плечами Мишка. – Отстой, а не дом!
Все засмеялись и принялись искать в траве.
– А выковыриваю я только редкие… - понизил голос Мишка. – Их мало, и незаметно, если две-три штуки со стены исчезнут…


       Кто первый принёс на «кувыркалку» бутерброды, они уже не помнили. Однако появилась ещё одна приятная традиция – по сговору все несли, кто что мог: конфеты, пряники, морс, яблоки. Получалась «вкусная куча», из которой каждый брал то, что нравилось.

       В тот день «разбойниками» были девочки и Толян – пока «казаки» считали до ста, отвернувшись к стенке, - они улепётывали со всех ног подальше, изредка ставя на бегу мелом стрелки; по этим стрелкам «казаки» должны были их отыскать, и, заметив, прокричать: «Казаки-разбойники, вы уже покойники!» - после чего шла смена ролей.
       Оля с Юлей изо всех сил бежали за Толяном, и, если б не стрелки, ради которых он на миг останавливался, они бы давно свалились от усталости. Длинноногий Толян мчался, как электричка, выбирая путаный маршрут, ставя стрелки в ложных направлениях, а иногда и две в разные стороны:
– Пусть побегают! – хихикал он. – До вечера не найдут!
       Сёстры, тяжело дыша и вытирая пот со лбов и щёк, вяло кивали. Им уже хотелось, чтобы их поскорее нашли, чтоб они стали «казаками» и не спеша шли по следу, а не мчались, как на пожар.
– Смотрите, мы сделали круг! – прошептал Толян минут через десять.– Щас увидите, как они ищут наши стрелки!
– Вижу! – фыркнула Оля, выглянув осторожно из-за угла. – Ой, сколько им ещё идти!
– Вот теперь отдыхаем! – Толян упал в лопухи.
Близняшки облегчённо повалились рядом.
       Саня с Мишкой в раздумьи стояли над крестом: коварный Толян нарисовал стрелки в четырёх направлениях.
– Мы так не договаривались! – возмущался толстенький Саня, перечёркивая куском кирпича все четыре стрелы.
– Тихо, Саныч, – азартно шептал Мишка. – Они это спецом. Думают, мы вокруг бегать станем… А куда б ты пошёл на их месте? Назад? Нет. Слева – крапива, стрелки ставить негде. Остаётся аллея впереди и вот этот дом справа. Аллея отпадает, видно всё как на ладони…
– Верно! – обрадовался Саня. – Конечно, вдоль дома пошли!
       На стене дома они отыскали ещё одну стрелку. Она показывала назад.
– Врут, обманщики! – махнул рукой Саня и ускорил шаг.
В конце палисадника, заросшего лопухами, он заметил рыжую макушку и радостно понёсся вперёд:
– Казаки-разбойники, вы уже покойники! – проорал он, подбежав и напрыгнув на рыжего Толяна. – Толян, я тебя нашёл!
– Обалдел?! – возмущённо вырвался из его рук незнакомый, худенький мальчишка и поправил очки.– Чего за Толян? Как дам сейчас! Чуть не разбил микроскоп!
Он прижимал к груди сверкающий металлом и красным лаком прибор. Саныч смущённо отступил. Сзади подошёл Мишка.
– Извини, ошибочка вышла, – пробормотал Саня.
– Накинулся, как псих! – проворчал пацан, осторожно ставя микроскоп на кирпич у ног.
– Ты вчера приехал? – Мишка разглядывал новенького.
– Сегодня, – мальчишка был на голову ниже его, щуплый и какой-то взъерошенный. Рыжий, точь-в-точь как Толян. Светлые глаза сердито смотрели из-за очков в тонкой металлической оправе. – И вообще, как вас зовут?
– Мишка.
– Саня.
– А я – Георгий Всеволодович. Можно просто Георгий.
– Че-го? – разинул рот Саня.
– Того! Ненавижу, когда меня Жориком называют. Георгий, ясно?
– Ладно, ладно, – примирительно протянул ладонь Мишка. – Георгий. А что ты, Георгий, делаешь с микроскопом в этих лопухах?
– Изучаю срез лопушиного стебля, - невозмутимо ответил тот.
– А нафига? – заморгал Саня.
– Понимал бы ты, – презрительно поправил очки щуплый Георгий. Держался он с большим достоинством. – Изучаю – значит, надо. Физиология растений!
После такого термина Саня вообще примолк. Мишка хлопнул пацана по плечу:
– Пошли, Умник, с остальными познакомишься.
Георгий, не подозревая, что получил прозвище, пошёл с ними.



       Близняшки во главе с Толяном давно сидели на исходном месте и при виде Мишки заскакали:
- Проигали, проиграли! Снова водить будете! – и удивлённо смолкли при виде рыжего незнакомца с оптическим прибором в руках.
       Георгий водрузил микроскоп на лавочку, снял очки, склонился к окуляру. Подвигал зеркальце снизу прибора. Вставил в середину тоненькую стеклянную пластинку. Ребята заворожённо следили за его действиями.
- Смотрите! – распрямился он и уступил место Оле.
- Ой! – пискнула та, отскочив от окуляра. – Чудовище какое-то!
- Круто! – Толян долго рассматривал страшного мохнатого монстра.
- Во урод… - Саня разглядел щетинистые ноги и призрачный узор крыла.
- Жало, жало какое! – прошептала, склонившись, Юля.
- Брюхо… Жёлтое и прозрачное…- пробормотал Мишка. – Георгий, ты где выкопал этого динозавра?
       Георгий трясся от беззвучного смеха.
- Это обыкновенный комар, - сказал он.
- Врёшь! – восхищённо выдохнул Толян.
       Умник быстро вытащил из-под линзы стекло. Все убедились, что длинноногий мохнатый монстр действительно был простым комаром.
- А ты говоришь – «нафига»…- повернулся к Сане Георгий. - Интересно это, вот я и изучаю. А ещё – красиво. Смотрите, вот срез стебелька клевера.
       Все по очереди рассмотрели зеленоватый кругляшок с причудливым, строго симметричным узором ячеек разного цвета.
- Это клетки, - пояснил Умник.- Те, что в центре, подают в листья воду. Крайние – из земли тянут всякие питательные вещества и строят новые клетки.
- Красота! – восхищённо заявили девочки. На мальчиков клевер не произвёл такого впечатления, как комар-чудовище.
       Георгий получил всеобщее уважение. Оно усилилось, когда выяснилось, что несмотря на маленький рост, он на год старше их всех: ему было четырнадцать лет.



       Родители в четырёх семьях были очень удивлены, когда их дети примчались с просьбой купить им микроскоп. Быстренько выяснив, сколько стоит данное удовольствие, Мишка, Саныч и Толян согласились на большой кратности лупы. Девочкам микроскоп был обещан за хорошую учёбу в этом учебном году, а до сентября было целое лето.
       Но лупы тоже были хороши.
- Умник, а как ты раскрутил своих предков на микроскоп? – спросил Саныч, выжигая на лавочке своё имя.
       Георгий снисходительно посмотрел на него:
- А я и не раскручивал. Я сам заработал.
- Как? – подняли головы все остальные.
- Обыкновенно. Газеты на улице продавал всё прошлое лето.
- Круто… - протянул Толян любимое словцо.
- Ну, конечно, они тоже добавили, немного не хватало, - признался Георгий, поправив очки.
- Молодец, - кивнул Мишка,- не то, что я.
- А ты тоже работал? – повернулись к нему близняшки и засмеялись: - В суде, небось? Печать за прокурором носил?
- Сами вы… - хмыкнул Мишка. - Я в детском саду две недели качели и заборы красил. Только я на все деньги шоколадок купил, торт и фломастеры. Торт съели, шоколадки тоже… Потом фломастеры исписались… А микроскоп – вещь полезная! Вон сколько нового увидели.
- Правда, - подтвердил Саныч.- Я, например, никогда не знал, что песок – прозрачный!
       Несколько песчинок в четырёхсоткратном увеличении казались неровными, цветастыми полупрозрачными валунами. Коричневатые, золотистые, розовые и ярко-синие, из-за своей малости и множества они сливались, образуя один песочный цвет. А на самом деле хранили целую палитру ярких, иногда сияющих оттенков!
- Значит, Луна тоже вся разноцветная! – высказал предположение Умник. – Просто из-за дальности все цвета сливаются…
       Так простая горсть песка перекинула мысли детей к дальним мирам. Близняшки даже целую серию картин нарисовали гуашью: «Мир Луны», причём у Оли преобладали холодные тона – голубые, сиреневые, розоватые, а Юля смело работала оранжевым, красным и зелёным. И, когда кто-то из друзей сказал, что это больше похоже на Марс, Юля возразила – мало ли какие минералы могут быть на Луне! И никто спорить не стал, потому что действительно, на соседней планете могло быть всё, что угодно.
- Лупа – тоже вещь! – Георгий положил что-то на ладонь и полюбовался на это сквозь лупу. – Вот что это?
       Все столпились около его руки.
- Горы… - пробормотал Мишка, разглядывая серо-коричневый ландшафт с поблёскивающими вкраплениями, множеством наслоений и разломов.
       Все убедились: это действительно напоминало горы или скалы.
- А это – кусочек халвы! – торжествующе провозгласил Умник и смахнул его себе в рот.- Здорово?



       И тут появилась Аглая.
       Она давно стояла чуть поотдаль и наблюдала за компанией, столпившейся у скамейки, но ребята, увлёкшись, просто её не заметили. Поэтому подскочили от неожиданности, услышав:
- Привет всем! Ну и что тут у вас?
       Они обернулись и увидели… Огромные карие глаза, осенённые густыми чёрными ресницами. Нежное смуглое личико и две длинные иссиня-чёрные косы. Перед ними стояла красавица из восточной сказки. Даже простые джинсы и футболка нисколько не портили её сказочного образа.
- Здрасьте…- услышал Георгий Мишкин голос и понял, что остальные тоже впечатлены. Мишка очнулся первым и протянул ей ладонь:
- Мишка.
- Аглая, ¬- назвалась она, держа обе руки за спиной.
- Гордая, да? – Мишка сунул кулаки в карманы.
       Девочка вынула из-за спины свои руки и ребята увидели, что обе её кисти забинтованы. Они были в гипсе. Толян присвистнул.
- Ты что, в аварию попала? – проговорил Саныч.
- Почти, - презрительно усмехнулась девочка. – По заказу…
       Даже близнецы, которые инстинктивно почувствовали в ней соперницу, даже лидера, - невольно подошли к ей поближе.
- Как же так получилось? По заказу?
       Аглая присела на лавочку:
- Ладно, я вижу, вы свои люди… Короче, папа с мамой у меня очень музыку уважают. Классическую. Чайковского, Рахманинова, Прокофьева… Настолько обожают, что думают, будто все остальные люди тоже жить без этого не могут. В дэ-эм-ша меня повели.
- Куда? – слабо спросил Саня.
- В детскую музыкальную школу, балда. Сокращённо – ДМШ. Пианисткой меня решили сделать. И непременно самой великой, круче всех крутых! – Аглая как-то зло усмехнулась. Потом помолчала, и, закрыв глаза, выдохнула: - Ка-ак я её ненавижу!
- Кого? – широко раскрыла глаза Оля. – Музыку классическую?
- Да нет… - она фыркнула. – Школу… музыкальную. Сначала-то ничего было, пьески по ноткам играла… А им сонаты, им сложные формы подавай, концерты! – Аглая сплюнула.- Человеку уже тринадцать, а на улицу - не выйди, «Пропаганду» не слушай, «Европу плюс» - фигушки; сиди и занимайся по пять часов в день, как зверь! Дома только и разговоров – о выступлениях да композиторах, да о моём знаменитом будущем! Сдохнуть можно…
- Можно, - подтвердил Толян. – Меня год на скрипку таскали, пока училка не сказала: «дуб дубом».
- Мои и слышать не хотели, - махнула загипсованной рукой Аглая. – Пальцы длинные, мне всё Рахманинова пихали. Утром гаммы, наработка техники, после школы – игра до упора, час на уроки и спать! Выходные – репетиции и снова игра.
       Все слушали, как будто Аглая рассазывала им кино-ужастик: затаив дыхание. Они даже представить не могли, что у их ровесницы может быть такая недетская жизнь. А новая подруга невозмутимо продолжала:
- Я уже и уроки в «музыкалке» прогуливала, и есть отказывалась!
- Лупили? – сочувственно спросил Толян.
- Что ты! – встряхнула Аглая длинными косами. – Никогда. Предки у меня прогрессивные. Детей не ударят ни в коем случае.
- Клёво, - сказал Толян.
- Ага, клёво! – сердито передразнила его девочка. – Меня Моцартом попрекали.
- В смысле? – прищурился Саня.
- Ну, Моцарт в 4 года свой первый концерт дал. А мне-то уже…
- Так он же гений, - неуверенно сказал Георгий.
- А я-то нет. А родичи-то этого не понимают. Не помню, чтобы на Моцарта кто-нибудь давил. А мне даже кино вечером смотреть не давали.
- Почему? – изумились близняшки.
- По кочану… - Аглая закатила глаза и изобразила явно свою маму: - «Пианист должен хорошо есть, хорошо спать и очень много заниматься! 8 часов на сон, 8 на школу, и 8 на музыку»…
- Так только в консерватории, наверное, живут! – проговорил потрясённый Толян.
- …Начинаю объяснять, что человеку погулять тоже хочется, а они… У матери истерика, слёзы, начинает умолять, напоминать мне о таланте, долге и прочей ерунде. Не могу её слёз видеть.
- А просто сказать, что тебе это не хочется? – спросил Саня.
       Аглая сердито сверкнула глазами в его сторону:
- Пробовала. Сначала. А они: ты потом спаси-ибо скажешь, это твой кусок хлеееба! Тьфу! Я, может, уборщицей бы работала, чем с утра до ночи в зубы роялю смотреть! Хоть бы передых дали! Вот я и решилась. Перепрыгнула на физ-ре через «козла» и упала вот так! – Аглая повернула забинтованные кисти ладонями к себе.
       Все были в шоке. Это ж какой смелостью и силой нужно обладать! Это ж как надо было довести человека, чтобы он добровольно пошёл на такое!! Уважение к этой смелой девчонке выросло втрое.
- Обалдеть… - с почтением прошептали близняшки.
- Чокнутая… - тем же тоном проговоил Саня.
- Всё будет нормально, врачи мне руки хорошо собрали. Только играть теперь вряд ли смогу серьёзно.
       А Георгий снял очки и принялся их тщательно протирать майкой:
- Родители порой сами не знают, что творят…
- Нормальные у меня родители! - резко обернулась к нему Аглая. – Просто выхода у меня другого не было. Понимал бы ты, умник!
       Все засмеялись.
- Чего вы? – изогнула тонкую бровь Аглая.
- Да он действительно у нас Умник… - Мишка прищурился. – Это Саныч, Толян, близняшки.
       Аглая улыбнулась и сразу превратилась в Шахерезаду.
- Если вы не против, я буду звать вас по именам. И чур мне кличку не давать! – под её нежной восточной внешностью чувствовался стальной характер.



Скоро компании исполнился месяц. Настала жара, и все дни они проводили у речки. Близняшек отправили в лагерь. Когда загорать надоедало, мальчишки во главе с Аглаей шли на поиски интересного. В списке их находок было уже около восьмидесяти белых плиток и двадцать три краповых. На пять из них они выменли красивую вазочку из ярко-синего стекла. В ней была трещина и вода потихоньку вытекала, но всё равно вазочка была очень хороша. Дети положили её в тайник – выложенную плоскими дощечками ямку позади девятиэтажки, в которой жили Мишка и Аглая. Кроме вазочки, там лежали два цветных ластика, синий маркер, две искусственных татуировки и маленький жёлтый пёсик из «киндерсюрприза».
       Мальчики соревновались между собой в отжиманиях и подтягивании. Даже худенький Георгий подходил к своему микроскопу только после турника, ворча, что руки дрожат и сбивают настройку. И затаивал дыхание, любуясь Аглаей, когда она склонялась к окуляру: тяжёлые косы падали вперёд, на смуглых щеках появлялись милые ямочки. Заносчивая, порывистая, жёсткая в общении Аглая на минутку преображалась – выступала врождённая нежность, которая пряталась где-то глубоко внутри. И Георгий печально вздыхал, что он в её глазах всего лишь Умник, очкарик с микроскопом…




       Жара в этот день немного спала. Но всё равно день был обычный, если не считать, что Саня нашёл ещё две краповых плитки. Забравшись на кувыркалку, травили анекдотики. И вдруг Аглая сказала:
- А знаете что? Пойдёмте в поход!
       Все оживились. Воздух затрепетал предвкушением необычайного.
- Картошки в костре напечём, - расплылся в улыбке Саня.
- Рыбы наловим! – подпрыгнул Толян.
- Насекомых… - добавил мечтательно Умник.
- Есть их, что ли, будешь? – хмыкнул Толян.
- Комара помнишь? – поддел его тот. – Для изучения физиологии!
- Так, - повысил голос Мишка. – Полчаса на сборы и жду всех здесь!


       Два часа спустя компания весело шагала по лесной тропинке. Солнце вливалось в листву и травы, щебетали птицы, на полянах трещали кузнечики. От земли шёл хмельной аромат зелени, хвои, прелых листьев – запах лета.
       Мальчишки бросались шишками, метали на дальность камни и отбегали в лес поискать грибов. Настроение у всех было великолепное. Только Георгий нёс тяжёлый рюкзак и грустно смотрел на Аглаю, которая тащила на плече тяжёлую сумку. Он попытался ей помочь, забрать сумку – всё же руки… Аглая сердито сверкнула тёмными глазищами и заявила, что она не инвалид. И робкая попытка мальчика проявить свои чувства была сломлена…
       Дойдя до реки, решили устроить привал. Сумки полетели в кучу. Аглая, взяв забинтованными руками палочку, пошла добывать червей для рыбной ловли. Мишка и Саня собирали сучья для костра. Гергий тут же погнался за каким-то жучком. Толян сначала ползал по песку с лупой, потом рылся у себя в сумке, в карманах, и наконец крикнул:
- Эй, а спички кто-нибудь взял?!
       Георгий растерянно поднялся из травы. Саня с Мишкой бросили на расчищенное место сучья и ветки и дружно вытащили по коробку. Аглая с банкой червей приблизилась к ним:
- Спички… Это не игрушка… - как-то загадочно сказала она и, поймав удивлённые взгляды пацанов, добавила: - Куда лучше зажигалка, - в её загипсованных руках появился сверкающий серебристый цилиндрик. Сбоку сверкала надпись: zippo.
- Вот это да… Откуда? – спросил Мишка.
- Отцовская. Не промокнет, не отсыреет.
       Георгий с восторгом смотрел на девочку. С такой не пропадёшь! «Отцовская»… Георгий вздрогнул.
- Ребята! Родители… - он сел на песок. – Хоть кто-нибудь оставил им записку, что мы в походе?
       Все примолкли.
- Спокойно, - хмыкнула Аглая, - предки не маленькие. Мы не курим, не пьём, не колемся. За нас волноваться нечего. Всё нормально.
       Мальчишки несколько успокоились, хотя картины родительского гнева всё ещё висели у них в сознании. Но так не хотелось возвращаться домой из-за досадного пустяка! И когда развели огонь, «предки» окончательно вылетели из их голов. Они весело прыгали чрез костёр, даже Аглая, рискуя подпалить свои роскошные косы, с визгом перелетала через пламя. Потом они побежали ловить рыбу – у них были три удочки – а девочка следила за пёкшейся в углях картошкой. Картошка поспела; все выложили свои яства… Вот это был пир!
       Все осовели от еды и разлеглись на песке, лениво глядя на огонь.
- Ребята, а кем вы думаете стать? – вдруг спросила Аглая.
- В смысле? – Толян бросил огрызок яблока в костёр.
- Ну, например, я – хочу создавать красоту в городе. Чтобы на каждом кусочке земли росли разные красивые цветы. Везде. Не только на клумбах и в скверах, но даже на крышах, по краям ступенек подъездов, у тротуаром и витрин… У нас столько газонов, а на них одна трава и одуванчики. Они тоже яркие, но ведь есть ещё и нарциссы, и розы, и бархатцы, хризантемы, лобулярии всякие!
- Здорово, - кивнул Георгий.
- А я хочу быть программистом, - сказал Саня. – Чтобы крутой офис, жалюзи, компьютер; чтобы деньги нормальные можно было заработать!
- Нормальные – это сколько? – уточнила Аглая.
- Много. Кучу! Чтоб взять… и всем сиротам игрушек накупить и конфет!
       Все одобрили идею добряка Сани. А тот продолжал:
- А Мишку и спрашивать не надо. Он в юри-исты пойдёт!
- Ну, - кивнул серьёзно тот.- Буду законы издавать!
- Какие, например? – ехидно поинтересовался Толян. – Чтоб уроков на дом не задавали?
       Ответить Мишка не успел. Кусты боярышника недалеко от них зашуршали и, пошатываясь, из них вышла грязная, небрежно одетая женщина. Во всю щёку у неё багровел синяк. Жидкие волосы трепал ветер. Она направилась к ним. Дети почувствовали тошнотворный запах перегара и инстинктивно вскочили на ноги.
- Детки… Дайте что-нибудь… - пробормотала женщина.
       Мишка молча сложил остатки колбасы и хлеба в пакет, добавил помидор и варёное яйцо, и отдал ей. Что-то бормоча, видимо, благодарности, женщина удалилась, унося с собой кислую вонь. Дети не смотрели друг на друга: каждый чувствовал непонятный стыд и неловкость. Наконец Мишка повернулся к Толяну:
- И первый закон, который я издам – это запрет на водку! – жёстко сказал он. – И на всё спиртное. Чтоб купить его было невозможно.
- И на сигареты, - серьёзно добавила Аглая.
- Точно, - подтвердил Мишка. – На всё курево!
       Толян покраснел, потому что недавно сам пробовал курить, и вкус во рту был отвратительный; вдобавок он чуть не задохнулся от кашля. И он решил, что пусть дураки втягивают в себя эту дрянь, а он не будет. Поэтому поддержал Мишку:
- Это правильно. А я, если честно, ещё не знаю, кем хочу быть…
- Успеешь ещё! – великодушно решили друзья.
- …А наш Умник, - подал голос Саня, - конечно же, будет учёным. Выведет летающих коров или воскресит вымерших динозавров в пользу науки!
       Все повернулись к Умнику, ожидая, что он скажет на это. А Георгий слегка улыбнулся, и, глядя в огонь, вдруг заговорил:


- Твой взор, таинственный и нежный,
Чудесней сказки, дивней сна.
Ты, словно южная весна,
В цветах и неге безмятежной.

Ни жемчуга, ни самоцветы
Я не сложу у ног твоих,
А только этот скромный стих,
Лишь этот крик души поэта…


Он уже смотрел Аглае прямо в лицо, и читал, не слыша себя, видя только её огромные глаза, обрамлённые тонкими бровями; глаза, в которых блестело не то изумление, не то слёзы, и, едва сдерживая колотящееся сердце, дочитал:

- Мне дольше не сдержать признанья;
Во мне живёт с недавних пор
Шахерезады юной взор,
Тяжёлых кос очарованье…*

___________________________
*стихотоворение С.Широковой
       
В полной тишине Георгий перевёл дыхание и уронил голову на локти. Бисеринка пота скатилась из под рыжих волос на шею. Рядом внезапно громко застрекотал кузнечик.
Аглая же не знала, что делать. Если б ей просто сказали: «ты мне нравишься» - она бы подняла нахала на смех, или бы даже отлупила. Но после такого красивого и серьёзного признания все мысли смешались. Что-то сдавило ей горло,она почувствовала, что краснеет, и, вскочив, Аглая помчалась, не разбирая дороги, вглубь леса.
- Ни фига себе, - выговорил, наконец, Толян. – Дак ты ещё и поэт, что ли?!
- Стал… С недавних пор… - сокрушённо усмехнулся Георгий.
- Ты влюбился в неё? – растерянно спросил Саня.
- Только заметил! – сердито сказал Мишка.
- Спорим, после такого стиха она тоже в тебя втрескается! – сказал Толян.
- Да ты не дрейфь, Умник! - потрепал его по плечу Мишка.
       Георгий поднял глову. Понял: никто над ним смеяться не собирается. Облегчённо вздохнул.


       И тут из леса донёсся пронзительный визг Аглаи.
       Все бросились в сторону крика.

       Они наперебой звали её, но девочка не отзывалась. Мальчики продирались сквозь бурелом, зовя её, но вокруг была тишина, и всё больше ими овладевал испуг.Георгий был бледный, как мрамор – ведь это из-за него Аглая кинулась в лес!

- Аглая! – в тридцатый раз крикнул он, проклиная себя за то, что прочёл своё стихотворение.
- Я здесь… - услышал он рядом сдавленный голос. Оглянулся.
       Аглая по пояс провалилась в трясину, которая имела вид невинной полянки, покрытой пушистым мхом и беленькими цветочками. На свист Георгия подбежали остальные.
- Осторожно, ребята, - проговорила девочка, кусая губы. – Подходить нельзя.
       Мишка попробовал ногой землю и уже в двух метрах от девочки почва заходила ходуном. Георгий оглядел тощие деревья вокруг, выбрал самое высохшее и длинное:
- Пацаны, ломаем!
- Побыстрее, мне холодно! – просила Аглая.
       Мальчишки изо всех сил напирали на сухой ствол.
       Наконец дерево треснуло и стало поддаваться; потом медленно упало почти рядом с увязшей девочкой.
- Ура-а-а! – крикнули ребята.
- Аглая! Теперь хватайся и подтягивайся по нему! – подсказал Толян.
- Да… Схватиться-то я схвачусь… А подтянуться пока не могу… - беспомощно проговорила она. – Нельзя ещё…
       Георгий посмотрел на её загипсованные руки и острое чувство вины вновь сдавило ему грудь, словно прессом. Он молча опустился на мох и пополз к ней по-пластунски.
- Пожалуйста, осторожно, - еле слышно сказала Аглая.
- Не бойся, - так же тихо ответил он, продолжая ползти, крепко держась за ствол, глядя в её узкое бледное лицо.
- Сам не бойся! – сердито шепнула она.
       Он подполз к ней:
- Держись за шею.
       Аглая послушно обвила его руками. Георгий почувствовал, что снова краснеет, и, схватив её рукой за плечи, сделал попытку откинуться назад. И… погрузился в трясину рядом! Аглая тихонько вскрикнула. Георгий почувствовал, как противная мокрая жижа холодит тело. Он сразу вымок.
- Не бойся, - упрямо повторил мальчик. – И держись!
       Он чувствовал, как её трясёт от холода, да и сам уже начал мёрзнуть.
- Ты ощущаешь? – стуча зубами, спросила Аглая.- Под ногами болтается твёрдое и скользкое… Это, наверно, покойник!
- Глупости! – строго сказал мальчик, хотя ком ужаса подкатил к горлу. – Это корни деревьев!
       Он попытался ещё раз подтянуться по дереву, но чувствовал, что вязнет. Любое малейшее движение затягивало их вглубь. Георгий старался держаться спокойно, но на самом деле он уже был близок к панике. Лихорадочно думал, что же делать, и не мог найти ответа.
- Ну, что же ты? – крикнул Толян.
- Вязнем! – хмуро сказал Георгий. – Двигаться нельзя.
- Ну вот что, - Мишка огляделся. – Ты держись за дерево. Аглая, ты за Умника. А мы вас вытянем.
       Так и поступили. И трясина с чмоканьем и чавканьем отпустила своих пленников. Дрожащие, мокрые, вымазанные в болотной жиже дети оказались на твёрдой земле. И тут Аглая разревелась, как самая обычная девчонка. Сидела на земле, грязная, мокрая, измученная, и рыдала в три ручья. Все понимали: это выходил страх, - и сами были готовы заплакать, от радости, что всё обошлось.
       Успокоившись, Аглая вытерла слёзы и повернулась к Георгию:
- Ну так вот, поэт несчастный! Начал идти – иди до конца! – зло крикнула она. – А то я уже почти влюбилась!
       Георгий развёл руками: мол, как скажешь…
- Сто краповых плиток! – отчеканила Аглая, содрогнувшись от собственной дерзости. – И пройди по солнцу!
-…Как это? – разинул рот Толян.
       Аглая не ответила. Взмахнув измазанными косами, она сердито зашагала прочь. Последнее, пожалуй, она и сама бы не смогла объяснить. Просто нужно было дать что-то невыполнимое, нереальное, чтобы этот… поэт больше не смел так поступать с ней! Расчитался стихи, да ещё при всех! Пушкин нашёлся!
       Но если бы мальчишки догнали Аглаю и посмотрели ей в лицо, они бы увидели… смущённую улыбку.



       Конечно, им влетело. Когда они появились во дворе, родители уже готовились подключать милицию к розыску пропавших чад. Толяну отец при всех влепил затрещину; Сане досталось пониже спины, а Аглаю заперли дома на целых две недели. Мишкин отец озабоченно посмотрел на сына и сказал:
- Дома поговорим.
       Георгий своим родителям сообщил то же самое.



       А в последующие дни Георгий растратил все свои карманные деньги и сокровища на краповые плитки. Он их искал, выменивал, выпрашивал, даже покупал – по 5 рублей за штуку. Друзья сбились с ног, добывая эти плитки, понимая, что дело нешуточное. Умник влюбился. Стихи «по приколу» не появляются… В ход пошли даже их накопления из тайника, вплоть до вазочки. Общими усилиями они в конце концов добыли ровно сто краповых плиток. Такое богатство никому из них даже не снилось.
       С «солнцем» было куда хуже. Георгий не мог понять, что именно имела ввиду Аглая. «Пройди по солнцу»… Сообща они ломали головы и не могли ничего придумать. Пролететь на фоне заката? Чушь. Солнце – раскалённый огненный шар… Над ним, как над костром, не прыгнешь. Пройти по сверкающей солнечной дорожке на воде? По луже? Опять не то…
       Аглая же сидела, запершись у себя в комнате, и украдкой часто смотрела в зеркало, вспоминая, как Георгий читал ей через пламя своё стихотворение.
       
 Шахерезады юной взор,
Тяжёлых кос очарованье…
       
И девочка улыбалась, радуясь смутному волнению и предчувствию чего-то доброго и удивительного. И даже, когда была дома одна, она открывала ненавистное прежде фортепиано, и придумывала тихие, хрустальные мелодии, насколько позволяли ей руки… И корила себя за то, что выпалила сгоряча у трясины.



Однажды ранним утром в дверь Аглаи позвонили. Она открыла. На пороге стояли Мишка, Саня и Толян. Они поставили на пол увесистый пакет. Он лёг на бок, и из него рассыпались щедрым блестящим слоем краповые плитки.
- Ровно сто, - сказал Мишка.
- Солить их, что ли, будешь? – спросил Толян.
       Аглая обескураженно смотрела на такое сокровище, на самом деле не понимая, для чего же ей теперь столько плитки… Однако радостная струна затрепетала внутри: у него получилось!
- В окно посмотри, - улыбнулся во весь рот Саня.
       Аглая выбежала на балкон. Площадка с кувыркалкой была прямо под её окнами. И во всю площадку красовалось огромное нарисованное ярко-жёлтое солнце с ровными лучами во все стороны.
       А в середине стоял слегка смущённый Георгий. Он посмотрел на неё, и Аглая радостно помахала ему рукой. Сжимая упаковку жёлтого мела, Георгий медленно зашагал к ней – по солнцу.