Детство в Сибири

       Ничего не предвещало крутых перемен в моём детстве. Размеренный и понятный ритм жизни в начале семидесятых был резко нарушен, и так случилось, что после распада семьи нам пришлось сменить место жительства. Я, и младший брат Алёшка предпочли остаться с отцом, так получилось...

       Путь наш лежал в далёкие сибирские края. В этих местах ещё со времён раскулачивания и репрессий жили наши родственники по отцовской линии, дети и внуки выселенных с Кубани казаков.
       О тех непростых временах и великом переселении народов случайно довелось узнать мне, когда взрослые вполголоса беседовали на кухне. И не совсем еще понимая что это такое, вклинился с расспросами в беседу. Отец, погладив по голове, отчего-то грустно вздохнул и ответил:
       - Не время ещё сынок об этом вслух говорить. Подрастёшь, и сам всё поймёшь...

       Первый раз ехал я в такую дальнюю даль. За окном, словно на огромном экране мелькали кадры из телепрограммы «География страны», такой передачи наверное не существовало, но мне хотелось думать что она есть. Поочередная смена декораций: каракумские барханы, казахские степи, реки и горы оттеснили сибирские леса. Прильнув к стеклу я с жадностью впитывал увиденное. Как-то раньше не задумывался о том, что страна у нас такая огромная. Детским умом тяжело было осознать, что и далеко за горизонтом простираются леса, поля, озёра, и всё это наша земля. Её размеры - поражали... хотелось ехать так долго-долго, чтобы увидеть всё на свете но, как пустеет банка с вкуснейшим вареньем, так и долгий путь когда-то заканчивается.

       Приехали в зиму. Февраль. Из Средней Азии с её теплым климатом, попали в лютые минус тридцать. Зима царствовала в Сибири ослепительным фарфором закоченевших окрестностей. Казалось, что царство мороза и льда основалось здесь навечно. Вокруг искрятся на солнце сосны и ели, на ослепительно белой обледеневшей поверхности широкой реки, виднелись одинокие фигурки рыбаков. Ощущение сказки и какой-то беспечной свободы не покидало до тех пор, пока не понял, что щек и ушей уже не ощущаю... Пришлось растирать их, приспосабливаясь к новым реалиям окружающей действительности. А действительность продолжала поражать и восхищать. Снег слепит и искрился над утопающими в этом великолепии домиками, сараями, баньками и заборами. Над сугробистыми крышами ровно вверх поднимаются столбики дыма из труб - новогодняя открытка, да и только! Из-за снежных перин едва выглядывают резные наличники, такого убранства прежде я не видывал. К калиткам от дороги в снегу, как меленькие овраги пробиты тропки коричневые от печной золы. А вдоль дороги, в белых шапках багровели скукоженные гроздья рябины.   

       Теперь эта красота будет окружать меня всегда, подумалось мне, и на душе стало светло и радостно.
       Отец восторгов не разделял. Заботы о нас не оставляли ему времени на созерцание красот. И закрутилась кутерьма новой жизни.
       Купили небольшой домик. Бревенчатые стены, огромная печь. Непривычный уху говор местных жителей, незнакомая обстановка, всё вокруг казалось не взаправдашним, а словно из другой жизни. Как если бы это был сон, красивый необычный такой сон, а вот утром выгляну в окно и всё будет по прежнему. Но, наступало утро и, вздыхая, топал я в школу по колени утопая в снегу... Впрочем, адаптировались мы к местным реалиям быстро. Тем более, что родичи оказывали нам и моральную и физическую поддержку в бытовых вопросах.

       И началась у нас новая, совершенно иная жизнь. Отец устроился работать в дормех базу на огромный бульдозер. Бабуля моя, Варвара Фёдоровна, будучи уже пенсионеркой занималась домашним хозяйством. А мы с братом быстро перезнакомились с «аборигенами», и начали постигать интересную жизнь сибирской деревни и тайгу, стоящую вокруг высокими елями и кедрами.
       Село стояло на берегу реки. Высокие берега много лет подмываемые водой обнажили почву. И было интересно видеть в разрезе то, что у нас находилось под ногами. Буквально в метре под верхним слоем земли проступали черные залежи угля, наковыряв которого в ведро запросто можно было топить печь. Отвесные берега были изрыты норками, где летом в огромных количествах гнездились стрижи. От огородов спуститься к реке можно было по специально вырубленным в земле ступеням, или по дну овражка, которые здесь называли лОгами. Многочисленные эти овраги местами разрезали берег, плавно спускаясь к воде.

       Оказалось, что жизнь здесь была отнюдь не скучной. Новые друзья быстро научили нас ставить силки и капканы, разделывать и свежевать добычу. Бегать по лесу на лыжах и разбираться в хитросплетениях следов, оставляемых на снегу различной живностью. Надо отметить, что в Сибири не смотря на двадцатый век, повсеместно использовался гужевой транспорт. Друзья так-же обучили меня управляться и с конной упряжью. Хомут, супонь, чересседельник, сЁдла и прочая амуниция, поначалу вызывала у меня панику. Как во всём этом разобраться и не перепутать?! И для бывшего городского жителя, справляться со всем этим поначалу было делом мудрёным. Да и боязно было даже подойти к этим высоким животным. Но со временем всё наладилось. Добродушные лошадки с умными глазами обожали чёрный хлеб, посыпанный крупной солью. И мы быстро нашли общий язык.

       Как известно, все обитатели российской глубинки живут и выживают во многом за счёт подсобного хозяйства. Мы тоже не стали исключением, обзавелись цыплятами-утятами, а родственники подарили нам пару очаровательных поросят, свинку и кабанчика.
       По весне, как потеплело, засадили огородик всякой всячиной, перенимая опыт у соседей. Подросших поросят выпускали на улицу, пастись около дома на свежей травке. Что характерно, эти хрюкающие создания свободно разгуливали по улицам сёл и посёлков. Иной раз вальяжно развалившись посреди дороги в грязевых ваннах они похрюкивали и блаженно жмурились, а трактористы чертыхаясь вынуждены были объезжать эту идиллию. Свиньи же, натурально вели себя по свински и совершенно игнорировали технику, не желая уступать ей дорогу. Впрочем, в определённое время под вечер, всё поросячье племя разбредалось по дворам, к сытным кормушкам и тёплым стАйкам, как здесь назывались сараи. И если хозяин вовремя не запускал их во двор, голодные парнокопытные возмущённо повизгивая норовили поломать ворота, поддевая их рылом и приподнимая над землёй.

       И вот однажды вечером наш кабан Борька вернулся домой один, потеряв где-то свою подругу. Обежав все переулки и осмотрев места их обитания, мы не нашли свою любимицу.
       «Жалко свинью, наверно волки задрали», – опечалились мы. Такое иногда случалось, так как лес был за околицей. Ну, ничего не поделаешь, погоревали и забыли.
       Каково же было наше изумление, когда однажды вечером домой воротилась наша Хавронья, в сопровождении целого выводка полосатых поросят. Получается, что снюхалась она с диким представителем своего рода, и наслаждаясь свободой нагуляла приплод.
       Поросята были шустрые, визгливые и никак не хотели заходить в стайку. Они дружно метались по двору, окружив мамашу тыкались пятачками ей в брюхо и истошно визжали. Большие их уши-лопухи просвечивали на солнце, и на душе становилось светло и весело, глядя на это шумное семейство.
     

                    *    *    *


       Осень - промозглая пора. Школа и учеба отодвигались на второй план, когда приходило время уборки урожая на колхозных полях.
       Детвора на грузовиках и автобусах вывозилась на картофельные плантации и приступала к работе. Но, дети есть дети, до трудовых подвигов нам было далеко и все работали спустя рукава. Веселились, развлекались кидаясь клубнями, и сосредотачивались на работе только после окрика преподавателей. А после работы разводили костры и пекли эту картошку в золе.
       Подобное привлечение школьников для оказания помощи колхозам, существовало по всему Советскому Союзу. В Средней Азии ребятня собирала хлопок на полях. На кубанских просторах дети помогали убирать свеклу, а в Сибири картофель и другие овощи.

       В сталинские годы переплелись судьбы многих людей нашей необъятной и могучей державы. Депортации, высылки, эвакуация от ужасов войны, перемешали нации языки и народы. И поэтому в далёкой провинции на селе запросто можно было встретить как украинскую, немецкую, еврейскую, так и фамилии многих других национальностей.
       Во время праздничных застолий собиралась вся наша родня. Над вечерним селом разносились старинные песни кубанских казаков:
       Распрягайте хлопцы кОней,
       Да лягайте почивать,
       А я пийду в сад зэлэний
       В сад крыниченьку копать...
       Выводил нестройный хор, с лёгкой толикой малороссийского говора.

       В один из ноябрьских дней, мы с братом едва не лишились отца. Из его рассказа мы узнали, как это произошло.

       Получил он от бригадира задание, на своём бульдозере расчистить "зимник" по льду через реку. Морозы стояли лютые, и река замёрзла уже в октябре. А в ноябре по льду уже вовсю переправлялись и гужевой транспорт и машины. Но пурга иногда заметала проторённый зимний путь, вот отец и должен был его обновить. Мощный и тяжёлый бульдозер, пройдя от берега несколько десятков метров вдруг неожиданно ухнул под лёд. Да так быстро это произошло, что отец просто не успел его покинуть.

       Представляю, какого страху он натерпелся.

       - И вот, - рассказывает он - лежит трактор накренившись на грунте. Во все щели хлещет ледяная вода, а вверху среди кромешной тьмы светлое пятно, полынья стало быть. В горячке всё пытался открыть дверь, но она не поддаётся, снаружи давление воды нешуточное. Хотел стекло разбить, да вовремя одумался. Эх, думаю, обидно погибать в такой дурацкой ситуации. А вода прибывает катастрофически. Надумал. Принял единственно верное решение. Снял бушлат, валенки, ватные штаны, остался в исподнем и носках. Обмазал лицо и руки солидолом, чтобы уменьшить теплоотдачу. Дождался когда давление воды уравняется, поднявшись под самый потолок кабины. Перекрестился, вдохнул поглубже и толкнул дверь. Выбрался из кабины и преодолевая течение поплыл вверх, к свету. Повезло, хватило дыхалки дотянул до полыньи, вынырнул и... Обалдел! Вокруг ни-ко-го!
       Стоит на берегу вагончик, вьётся из трубы дымок, лают собаки. И никто из работяг даже не заметил пропавший трактор.
       Выбраться невозможно. Уцепился за край полыньи, кричал, матерился, орал коченея в ледяной проруби...
       На его счастье, кому-то приспичило выскочить из вагончика по нужде. Спасли. Занесли в вагончик, растёрли спиртом, отогрели. И в последствии «наградили» строгачом за утопленный трактор.

                *      *      *

       Зимой смеркалось очень рано. В шесть вечера на улице уже было темно, как ночью. А в классе, где мы постигали интересную историю, было тепло и уютно. В углу мирно потрескивали дрова в печи. Что-то рассказывала о скифах-сарматах училка.
       И вдруг всю эту идиллию нарушил ворвавшийся в класс взлохмаченный учитель физики.
       Безумно выпучив глаза, он бормотал себе под нос:
       - Они прилетели, они прилетели... Где мой фотоаппарат?!
       Вывернув содержимое учительской тумбочки, он схватил свой старенький «ФЭД», и опрометью бросился из класса.
       Заинтригованные мы кинулась за ним, не обращая внимания на возмущенный визг исторички, которая, впрочем, тоже присоединилась к нам.
       Выскочив на крыльцо школы, мы уставились в ночное небо, куда тыкал объективом подпрыгивая от нетерпения наш физик. Увиденное нас поразило! Над лесом ярко переливаясь разным светом висело нечто. НЛО! Описывать подробно, за давностью лет не берусь. Помню только, что был этот объект эллипсоидной формы, и совсем не походил на тарелку. Все мы, конечно, слышали и читали про НЛО, но по большому счету особо этому никто не верил. А тут на тебе, любуйся на здоровье. Эта штуковина зависала над лесом, что-то там освещая. Непонятно, чего они хотели разглядеть в ночном лесу? Минут через семь-десять объект, быстро набирая скорость и невероятным образом изменяя траекторию полёта, удалился.
       Удивительно! Двигался эта штуковина абсолютно беззвучно.
       Радостно обсуждая происшествие и изрядно продрогнув, мы вернулись в тёплый класс. Где восторженный физик, потрясая фотоаппаратом, выдал сакраментальную фразу:
       - Всё же они существуют!
       Урок был сорван! Мы были в восторге и долго ещё делились впечатлениями, позабыв об учёбе.
       На следующий день учитель физики пришёл в школу осунувшийся и грустный. Разочарованию его не было предела, когда при проявке выяснилось, что вся фотоплёнка странным образом засвечена.
       Долго ещё он дежурил по вечерам с фотоаппаратом надеясь, что братья по разуму вернутся.
       Что это было на самом деле, остаётся загадкой. Но, что-то всё же было. Все мы ЭТО видели. Помню, наблюдая объект испытывал я неясную тревогу от неизвестности не зная, чего ожидать от этой штуки. Как рассказывали друзья, у них были подобные чувства...


                       *    *    *

       Детство. Юность. Многим мальчишкам в этом возрасте присущи необдуманные и безрассудные поступки.
       
       Весна. Появились первые проталины на полянах в лесу. Снег лежит вокруг ноздреватый, рыхло-тёмный, с глухим бормотанием из-под него ручейки устремлялись в лог и далее к реке, попутно перегрызая чёрную от вытаявшего навоза дорогу. Проплешины на пригретых солнцем пригорках казались сухими и тёплыми - так и хотелось разуться и побежать по ним босиком. Терпко пахло в борах смоленым духом, лиственной прелью и свежестью тающего снега.
 
       И вот оно, долгожданное событие. С громким раскатистым треском, по льду реки побежали в разные стороны трещины, всё увеличиваясь в размерах. И пошло! Закрутило чёрным водоворотом белые льдины.
       Ледоход! Завораживающее зрелище. Нагромождаясь, сталкиваясь и обгоняя друг друга большие и малые льдины торопятся к большой воде.

       Начитавшись про путешествия по Миссисипи Тома Сойера и его команды, потянуло и нас на подвиги. Решили мы с другом Серёгой, проверить свою смелость.
       Плот строить долго и хлопотно. Старины Джима поблизости не наблюдалось да и вообще, негров в Сибири отродясь не видывали и помочь нам было некому. Всё решилось гораздо проще.
       Мы стояли на берегу выжидая удобного момента. Вскоре широкая устойчивая льдина, смахивающая очертаниями на Австралию, ударилась о берег. Запрыгнув на неё мы оттолкнулись от дна шестами. Течение подхватило льдину, покружило на месте, потом понесло вперёд вливаясь в общий поток.
        Поначалу всё шло хорошо. Мы себя ощущали чуть ли не мореплавателями первопроходцами. Течение было плавным, льдины вокруг вели себя спокойно и как-то даже сонно. Но вот шест ушёл в глубину не достав дна и наш «ковчег» плавно разворачиваясь начал дрейфовать по воле волн и ветра, совершенно не обращая внимания на наши отчаянные попытки направить его к берегу.
       На стремнине толку от шестов было немного, но они помогали нам отталкивать другие льдины, чтобы избежать столкновения. И тут, Серёга упустил шест из закоченевших пальцев. Постепенно до нас дошло всё безрассудство совершенного поступка. Оставалось только молиться, чего, увы, мы совсем не умели.


       Крики! Паника! Слёзы-сопли и отчаяние. Не передать словами те ощущения, которые мы испытали. А течение всё несло и несло нас вперёд, и уже совсем не хотелось нам быть мореплавателями. Чёрная вода бурлила вокруг водоворотами навевая ужас. Но помирать, однако, нам совсем не хотелось. Кое-как переломив оставшийся шест надвое, мы пытались грести в сторону берега.
       Мимо параллельным курсом плыла льдина, на которой в похожей ситуации оказалась лисица. Бедное животное тявкая металось в панике. Участь её была не завидной, впрочем, как и у нас.
       Ударившись о глыбу льда, наша «Австралия» раскололась надвое. Мы оказали на одной половине, которая теперь стала менее устойчивой.
       Какими-то невероятными усилиями, всё же удалось нам приблизиться к берегу, где течение замедлило свой бег. Но обломки шеста до дна не доставали, и тогда мы решились на отчаянный по своему безрасудству шаг. Уж не знаю, как нам повезло. Перепрыгивая с льдины на льдину, каждый раз рискуя оказаться в ледяной купели, мы всё же достигли берега.

       Мокрые, продрогшие, перепуганные но безмерно счастливые, что остались живы, мы сидели на берегу провожая взглядами лису, которую уносило всё дальше и дальше.

       Весна продолжала шагать семимильными шагами. Земля покрылась зелёной щетинкой травы, высоко в небе звонко заливался жаворонок, и с полей несло теплым, благодатным, полным тонких запахов воздухом. Нераспустившиеся ещё берёзовые почки мы собирали в банки и относили в школу. Впоследствии все это отправлялось в город на переработку для медицинской надобности.      
       А потом, несколько дней лил тёплый весенний дождь. Он, как шваброй продраил землю, согнал с неё последние следы долгой зимней спячки, и всё кругом ожило, зазеленело, стремительно тронулось в рост. Ивы и вербы на берегах ручьёв и речушек оперились нежными листьями, точно невесты занавесились прозрачной кисеёй. Только в логАх ещё местами оставался лежать снег, который окончательно растаял уже в июне.

       Дорога из школы домой в эти дни становилась удивительно длинной. Нас тянуло и к лесной опушке, где около рыжих островерхих куч уже хлопотливо сновали муравьи, и к высоким берегам реки, где вспыхивали первые жёлтые цветы. Лес местами стоял ещё голый и прозрачный. Только орешник, ольха да береза развесили длинные дымчатые серёжки, и, продираясь сквозь лесную чащу, мы с друзьями поднимали облачко тонкой желтоватой пыли.
      
       На полях бойко пробивался из земли хвощ, и мы охотно жевали его водянистые розовые стебли.
       Шустрые суслики торчали столбиками у своих норок зорко поглядывая по сторонам, пока остальное семейство паслось на свежей травке. И звонко пискнув, быстро исчезали в бесчисленных норках при нашем приближении.
      
       Но чаще всего мы с друзьями задерживались у околицы деревни. Разувались, снимали пиджаки и куртки и заводили бесконечные игры в войну, в лапту или в футбол, совершенно позабыв о времени...      

       Так же, к категории безрассудных поступков, как и катание на льдинах, можно сейчас отнести и наши эксперименты по изобретению стрелкового оружия, пугачей и поджИг. Способ изготовления таких самопалов наглядно показан в фильме Сергея Бодрова «Брат-2» так, что нынешнему поколению экспериментировать нет надобности, всё отображено на экране. А в то время, смастерив подобную игрушку, испытывали мы её привязав проволокой к дереву. Не желая повторить горький опыт других испытателей с оторванными пальцами.
       Перенимали мы этот опыт у более старших ребят, верховодил которыми хулиган и конокрад со странной кличкой СакУра, с ударением на втором слоге. У СакУры были два друга, братья Устюжановы. Многие неприятности, как то драки, конокрадство, и подобное происходившие в селе, приписывали именно этой троице.
 
       Не знал я тогда, что многим из нас оружие осточертеет до тошноты, в горах Афгана и Чечни. Не знал, как будет саднить плечо натёртое ремнем автомата... И детские стрелялки, будут вспоминаться как невинные шалости.
       Но, всё это будет потом, в другой жизни.

       Сейчас другое время и дети уже не так тяготеют к оружию. Хотя это моё, чисто субъективное мнение, но у сына такого увлечения я не заметил. Даже привезённые из командировки гильзы и трофейный кинжал, не вызвали у него бурных эмоций и особого интереса.


                      *    *    *
 
       На летние каникулы пристроил меня к себе помощником наш сосед, косматый бородач дед Устим. Пас он колхозных бурёнок и было у него в подчинении стадо довольно большое, голов триста. Помогали ему управляться со всем этим хозяйством я, и мой товарищ Серёга. Пешком с мычащим стадом мы бы не совладали, посему, с утра пораньше сидели мы уже в сёдлах на умных и послушных лошадках. Подгоняя подопечное племя, выгоняли мы их на пастбища, которые тянулись вдоль высоких берегов реки.
       И так выходит, что после пятого класса, когда мне исполнилось двенадцать лет, начал я зарабатывать свою первую трудовую копеечку.
       Недоброжелатели за глаза называли деда «косоротый» из-за травмированной нижней челюсти, которая под бородой особо не выделялась, но мешала ему хорошо говорить. Я думаю, поэтому дед и прослыл молчуном. Впрочем, с нами он общался свободно, перемежая свою речь нецензурной лексикой, не задумываясь и считая такой говор единственно правильным.

       В обеденное время, когда стадо напившись из реки укладывалось отдохнуть пережёвывая вечную жвачку, дед нарвав пустотелых дудок принимался мастерить дулейки, которые пели птичьими голосами. Из стеблей пшеницы он делал пищалки с жалостливым тонким звуком, из веток ивы и ракиты - оглушительные свистульки. Невероятный концерт оглашал окрестности. Мы с Серёгой гудели, свистели, издавали соловьиные трели. Иногда дед заходил в лес. Молодой и прозрачный, он приветливо шумел листвой. По каким-то неуловимым приметам Устим находил гнёзда птиц, выслеживал ежа, белку или улёгшись около муравьиной кучи рассказывал про трудолюбивую жизнь её обитателей. Всё это было безумно интересно и мы, как завороженные слушали его пояснения.
       Попутно в лесу мы набирали шишки дикого хмеля. Невесомо лёгкий, он шуршал в мешках притороченных к седлам. Дома бабуля из него изготавливала дрожжи, так необходимые в приготовлении выпечки. Хлеб, испечённый из теста на хмельных дрожжах в русской печи, был удивительно духмяным и вкусным. Селяне так же пользовались этим самодельным продуктом, предпочитая его магазинным - покупным. В отличном качестве дрожжей убедись и мы с другом. Осенью, озорства ради кинули малую толику серого кубика в общественный клозет, на заднем дворе школы. Скандал был грандиозный. Зловонная жижа разбухая выползала из сортира, растекаясь по двору. Уроки были сорваны, но о шутниках-затейниках учителя не прознали, иначе, ждал бы нас печальный воспитательный процесс, в виде отцовского ремня.
 
       В каждой профессии есть свои корифеи, вот и дед Устим не переставал удивлять нас, немудрёным на первый взгляд пастушьим ремеслом. Бич - длинный хлыст на короткой рукоятке, был послушен руке своего хозяина до такой степени, что пастух умудрялся им сбивать на лету стрижей, к немалому удовольствию кошки, встречавшей его вечером у порога. Так же виртуозно владея этим орудием труда, он сумел отбить молодого телёнка у рыси, которая огрызаясь ретировалась в чащу. Впрочем, телёнок изодранный дикой кошкой всё одно - издох. Издержки профессии, однако.
       Своих подопечных он знал всех поименно, любил и зря не обижал. Создавалось впечатление, что коровы отвечали ему взаимностью.
       Как-то раз мы с Серёгой опростоволосились и не уследили за десятком тёлок, которые улизнули на поле с колхозной люцерной. Когда мы обнаружили беглянок, дело было плохо. Наевшись халявной люцерны, тёлки жалобно мыча лежали с непомерно раздутыми боками. Мы перепугались:
       - Дед, тёлки помирают! Чего делать-то?
       Устим, обложив нас для порядка матерком, приступил к реанимации. В месте, одному ему известном, между рёбер со спины животного, он ножом делал прокол и вставлял туда щепку, чтобы края раны не закрывались. Из прокола со свистом вырывался зловонный газ. После чего освобождал рану от щепки и замазывал влажной землёй.
       Оказывается, что от чрезмерного потребления люцерны, в желудке коровы скапливается газ, и она может погибнуть. Целая наука, кто бы мог подумать.
       Таким образом он спас от падежа десяток заблудших бурёнок. Вот казалось бы пастух, а знал все хворобы у животИны не хуже ветеринара.

       Частенько приняв так сказать на грудь сидя у костра, дед вспоминал былые годы. Свою фронтовую молодость. И учил нас, молодых, уму-разуму. Слушать его было очень интересно. Тогда-то я услышал подробности о сталинских репрессиях, и о многих неизвестных для меня событиях нашей страны о которых, впрочем, дед велел помалкивать. 
       Хоть советско-пионерское воспитание и давало о себе знать я понимал, что дед прав и лучше не обсуждать ни с кем об услышанных откровения, так как понятие «кулаки и раскулачивание» вдалбливалось в наши юные головы на уроках истории... А вот восхваление псевдо подвига Павлика Морозова, вызывало у меня удивление и разочарование.
       «Как же так?» - думал я - «Вот мой родитель, и чтобы я, как Павлик Морозов побежал докладывать, что батя притащил с работы кусок кабеля?»
       Дикость какая! Хотя, чего греха таить, из колхоза тащили всё что плохо лежит. Но если бы все дети стали подражать Павлику Морозову, то пол страны сидели бы в каталажке.
   
       К сожалению любил дед водочку. Да и что ещё было делать в этой глуши? Пьянство в деревне процветало повсеместно...
      
       В связи с этим, смутно вспоминаются шутливые строки:

       Как-то раз пастух Устим, где-то в дым набрался.
       И домой путем кривым ночью пробирался.
       - Где ты ми-и-илая? - он пел, хрипло и слюняво.
       И качнувшись, полетел в грязную канаву.
       Так, что выбраться не мог, как он ни старался,
       И в канаве в лужу лёг, ночевать остался.
       В тот момент, свинья вблизи, хрюкая бродила,
       Ну и к пьянице в грязи тихо подвалила,
       Подошла, толкнула в грудь, в кошёлке порылась,
       Раз, и к другу отдохнуть, сбоку привалилась.
       Снится деду чудный сон, с милой он танцует,
       А меж тем Хавронью он в пятачок целует.
       Дома плакала жена, ей измена снилась
       И чуть свет уже она в поиски пустилась,
       Бежит по улице она, не видать Устимку.
       Глядь, лежит в канаве он, со свиньёй в обнимку...

       Наивные детские стишки деду понравилось, и он смеялся от души.

       Весной, пока ещё не выгоняли на пастбища скот, дед Устим обычно ловил рыбу, ходил в лес, обдирал с лип кору, которую потом замачивал в реке и плел из лыка верёвки. Потом нарезал у речки молодых ракитовых прутьев и принимался плести корзины и верши для рыбной ловли. С нетерпением ждал лета, когда выгнав на пастбище стадо, попутно можно будет собирать грибы, ягоды, ловить пчелиные рои. Бывают такие заблудшие пчелы, прилетят неизвестно откуда, сядут на дерево или на крышу избы - и тут только не зевай. Я несколько раз видел, как дед ловко управляется с таким роем, абсолютно не чувствуя пчелиных укусов.

       Жалко Устима, пропал он зимой. Думали замёрз в сугробе но, оказалось провалился под лёд устанавливая рыболовные верши. Обнаружили его только весной, когда река растаяла его прибило к берегу, ниже по течению.
      - Всё водка виновата, - горевали на похоронах старушки.
       Грустили и мы с Серёгой. Никто больше не смастерит для нас свистки и дудки, не поведет в лес к заповедным грибным местам, не споёт таких хороших песен про Сибирь и про ямщика с его удалой тройкой.


                *     *     *

    
       Покупная «казенка» в сельпо стоила 3 рубля 62 копеечки, а водка «Экстра» ещё дороже 4.12 Чтобы не тратить кровно заработанные на водочку, многие сельчане гнали самогон. Этот самопальный напиток в то время выполнял функцию своеобразной сельской валюты. Им расплачивались и за привезённые дрова, платили водкой и трактористам за вспаханный огород, и печнику за ремонт. Да много где ещё был необходим этот своеобразный веселящий напиток. Зная это участковый с помощниками периодически устраивали облавы на самогонщиков. Весть об очередном рейде распространялась мгновенно. И стоило на одном конце деревни заголосить бабам по вылитому на землю первачу, как на другом краю села уже прятали самогонные причиндалы.
      
       Гилёва баба Маня, соседка и сестра моей бабули, как и все частенько гнала в баньке самогон. И вот однажды через забор мы услыхали, как дед Григорий орёт в сторону огорода, где соседка пропалывала грядки:
       - Манька! Бросай тяпку, домой, быстро... - и уже тише, прибежавшей перепуганной бабульке добавляет - опять облава, бл...! А у нас три фляги браги стоит. Куда прятать-то будем?

       Участковый с командой был уже близко и, не мудрствуя лукаво, соседи вылили всю брагу в корыта свиньям. Дело было вечером, усталые хрюшки как раз возвратились домой к кормушкам. И пока участковый осматривал дом, парнокопытные славно поужинали...
       - Вот чувствую запах браги, а куда спрятали не ясно, - озадаченно почесал затылок участковый. - Ну смотри Марь Иванна, и ты Григорий, вы у меня на примете, попадётесь - спуску не будет.
       Предупредив, участковый потопал дальше поскрипывая хромовыми сапогами, а в сарае приглушенно заголосила баба Маня:
       - Ой, что же это де-е-елается-то! Свиньи-то наши передохли! Гришка - мать твою! Чего удумал-то, паразит окаянный, свиней сгубил!!!
       - Молчи, дура! Не видишь, спят они. Сожрали всю брагу, заразы, и дрыхнут. Отойдут к завтрему. Ты им лучше воды в корыта налей, похмелье будет тяжким, - и дед завистливо вздохнул.
       По своему опыту дед Григорий знал о чём говорил. Упившиеся брагой свиньи валялись вповалку, не подавая признаков жизни. Немного отошли они только к вечеру следующего дня. Похмелье действительно было тяжким. Похлебав воды из корыта, опять наступало опьянение, и свиньи жалобно похрюкивая - качались, сталкиваясь лбами падали, кое-как поднимались и на трясущихся ногах бесцельно бродили по сараю.
       Подобных анекдотических ситуаций возникало немало. Кто-то из сельчан рассказывал, как он с женой при очередном рейде, в панике метались по дому не зная куда спрятать первоклассный самогон-первач. Выливать-то жалко, спасу нет. И не придумав ничего лучше, хозяин определил ведро с самогоном на лавочку у дверей, где так же стоят вёдра с водой для повседневных нужд. Стоит ведро накрытое крышкой, сверху черпак для воды. Маскировка вроде как надёжная. Лето, жарко, осмотрев дом и не найдя ничего подозрительного, участковый ослабил портупею. И уже на пороге собираясь уходить, решил страж закона испить водички. Зачерпнув черпаком из ведёрка, приложился и... выпучив глаза крякнул. Удивлённо глянул на потупившихся хозяев, усмехнулся, допил содержимое, гордо расправил усы, погрозил пальцем и с достоинством удалился...
      
        Ради эксперимента и из любопытства, продегустировал как-то и я этот напиток. Бр-р-р! Гадость несусветная! И как эту самогонку мужики хлещут? Жуть полнейшая. В общем, не в восторге я оказался. Но, после очередного застолья на столах, на дне рюмок ещё оставалось немного огненной воды. По случаю лета стояли столы во дворе, на улице. Вокруг бродила домашняя живность. Все гости куда-то уже разбрелись, бабуля убирала со стола и мыла посуду. Пока она была занята, я макал в рюмки хлебный мякиш и кидал под ноги. Обычно вожак куриного семейства, найдя червячка или какое семечко, подзывал к себе курочек. Квохчя разгребал пыль лапами и угощал многочисленных жёнушек. А в этот раз, хитрюган петух лопал хлеб смоченный самогонкой молча. Склевав очередную порцию, он смешно склонял голову набок и косил на меня глазом, ожидая очередной подачки. В общем, наклюкался красавец до кондиции и натурально устроил пьный дебош, гоняя живность по двору. Досталось всем, и гусям и утям. Жалобно поскуливал пёс Жучок, прячась от пьяного хулигана в конуре. Я глядя в окно тихонько похохатывал от своей шутки. Но к вечеру, красавец петух закатив глаза валялся у забора в пыли. И бабуля, подняв его за ноги, грустно вздыхала:
       - И чего это с ним случилось? Захворал поди и здох. Жаль, петух-то какой хороший был и своих курей обхаживал, и соседских топтать успевал...

       Домашняя птица, как известно, не только мясо но ещё пух и перья. И чтобы не пропадать добру, бабуля ощипала петуха, а мёртвую тушку забросила за огород полагая, что ночью лисы съедят останки.
      Но, не тут то было. Утром во дворе стоял переполох. Ощипанный петух к утру проспался, попив из лужи - опохмелился и притопал домой. Зябко ему было, наверняка. Ничего не подозревая, он пытался приступить к своим семейным обязанностям, но перепуганные куры разбегались от него кто куда.


                *     *     *

      
       Итак, прошло три года. Заканчивал я уже восьмой класс как вдруг выясняется, что матушка рассекретила наше местонахождение. Посыпались письма и запросы в администрацию села, с требованием вернуть нас в объятия любящей мамаши.
       Посоветовавшись с нами и видя нежелание возвращаться к матери, отец опять засобирался в дорогу.
       На этот раз путь наш лежал на Кубань. На историческую Родину наших предков.
       Опять переезд, расставание с друзьями. Контейнер с немудрёным скарбом. Уезжать, конечно, не хотелось, но глава семейства решил, что так будет лучше для нашего душевного спокойствия.

       За все эти годы отец так и не женился. Как думается, он не хотел повторить ошибку матери, приведя в дом постороннюю для нас с братом женщину.

       Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю свою мать и отдаю должное уважение её стремлению вернуть нас. Жизнь с новым супругом, как потом выяснилось, у неё не удалась. Через год они разошлись. Возможно этому способствовало то, что она на долгое время потеряла нас.
       
       Младшая сестра Наталья всё это время жила с мамой, постепенно взрослея.

       Увиделись мы лишь много лет спустя...