Реалити-шоу Барс

Видели бы вы моего Барса! Просто потрясающий кот! Пять килограммов звериного обаяния: нежная шерсть, умильная морда с большущими глазами, сильное и упругое словно каучук тело. А как он ходит! Не трусит от двери к двери, но чинно шествует посредине коридора – в нем чувствуется стать и величие далеких предков, а в его повадках живет дух кровожадного хищника, смелого и уверенного в себе. Он частенько в жесточайших боях одолевает мои тапки и с гордостью демонстрирует мне поверженных врагов. В то же время он ни за что на свете не обратит свое внимание на проползающего рядом с ним жука или таракана, пускай даже те и коснутся его шерсти. Я-то понимаю, что он только притворяется, будто ничего не видит, и в эти минуты обожаю его за бездонное благородство и широту души.
Мы с женой купили его, когда еще, собственно, не были женаты; когда были студентами и вели весьма скромный образ жизни. Но это не помешало нам растратиться на Барса. Помню, купили его котенком за двадцать тысяч рублей. 20 000! Бешеные деньги! Ударила дорогая покупка тогда по нашим карманам, однако, несмотря на это, мы ни разу о ней не пожалели.
Мы просто не смогли пройти мимо клетки с Барсом на выставке кошек тринадцать лет назад...
Тринадцать?! Неужели тринадцать? Впрочем, да – Барсу же тринадцать. Прямо не верится: давненько это было...
Мы не смогли пройти мимо очаровательных глазенок, которыми малипуська, казалось, освещает окружающее его пространство; мимо неуклюжих, но настырных движений; мимо высунутой из клетки пушистой лапки, которую, в чем мы были тогда абсолютно уверены, котенок протягивал именно нам.
Конечно, именно нам – я и сейчас в этом уверен. Ведь как же иначе?
Наш восхитительный Барс – британец. Но, если честно, мне плевать на породу животного; вообще, терпеть не могу, когда люди ведут серьезные разговоры о породах домашних животных, споры об их цене, заучивают родословные; по-моему, это полный бред. Я еще вынесу белиберду о том, сколько «лошадей» в новой машине соседа или за какое время она набирает «сотку», но чтобы слушать, на каких выставках «папочка» и «мамочка» этой холеной псины или кошака заняли почетные места – нет, ребята, увольте, это не для меня. Наверное, подобные беседы вели в античную эпоху греки или римляне. Только в ту пору эти чертовы расисты спорили о рабах.
Что касается породы Барса, то для меня она ровным счетом ничего не значит. Будь он хоть трижды дворовым котом, я бы любил его также сильно.
И все же, если хотите, порода в нем есть. Однако она выражается не его отливающей голубизной шерстью, массивными лапами или короткими ушами, но его поведением. Его отношением ко всему, что имеет значение для кошек. А что для них является важным? Да в общем-то, ничего особенного: вовремя питаться, опорожняться, удовлетворять половую нужду в соответствующий период и дрыхнуть двадцать часов в сутки или по возможности дольше. Но даже среди этих глупостей Барс умудрился показать свою уникальность. С первых недель пребывания он освоил унитаз, чем избавил нас от дурно пахнущих забот о его туалете. И это, согласитесь, было огромным одолжением с его стороны. Кроме того, не помню, чтобы Барс канючил еду; вместо этого он вежливо напоминал о том, что не прочь чего-нибудь пожевать, лишь стоя у своей миски, и терпеливо ожидал корм. Да и спал он, по совести говоря, немного. Правда, как-то раз Барс прилично сцепился с моей ногой, когда я не заметил и отдавил ему хвост, но то было чисто мужское выяснение отношений. И на это глупо обижаться.
Вы, быть может, решите, что я не вижу недостатков у своего кота, потому что люблю его? Так оно и есть. Но, поймите, что люблю я эту мордастую тварь не потому, что он мой кот, а потому, что он мой друг. Серьезно: я считаю его своим другом. Такой вот он у меня замечательный.
То есть, я хотел сказать, что у меня был такой кот.
Вернее, он еще жив, но вот-вот умрет.
Барс уже несколько месяцев страдает от рака, а сегодня я везу его в ветеринарную клинику для того, чтобы его усыпили. Может быть, это и не рак – это я думаю, что это рак, хотя ничего не смыслю в медицине; просто я привык, что когда перед смертью человек или животное долго мучается, значит он или оно умирает от рака. Мне, в принципе, все равно, отчего умирают люди или животные, но когда они мучаются, прежде чем испустить дух, на это страшно смотреть. А мой любимый кот мучился долго, и мы мучились вместе с ним. Теперь же я думаю, что последние минуты жизни Барса наполнены такой болью, которую я, вероятно, не ощущал никогда – вот ведь какая дрянь, Господи!
Хотя, возможно, сейчас он рад – Барс, наверняка, чувствует свое приближающееся успокоение. Я поворачиваю голову – вы не поверите, но кот смотрит на меня совершенно завораживающе. В его взоре я читаю удовольствие. Нет, правда, удовольствие. Так смотрят друг на друга пьяные вдрызг приятели-рыбаки, не в силах уже говорить от обильных спиртовых возлияний, улыбаясь и как бы сообщая своими улыбками, мол, неплохо мы в этот раз порыбачили! Чего там: отменно порыбачили! Эхма, чертяка!
Да, котяра, неплохо мы порыбачили! Тринадцать-то лет...
Сегодня утром моя жена обнаружила его лежащим у входной двери. Барс никогда там не спал, да и просто никогда там не лежал – не в его привычках валяться на грязном полу у входной двери. Барс просто там упал. И уже не смог встать. В удивлении моя жена сначала немного потормошила кота, но когда тот бросил на нее измученный взгляд, поняла, что, скорее всего, Барс сам всю ночь пытался подняться, но чертова болезнь напрочь лишила его сил. Своими громкими всхлипами жена разрушила мой сон, и я хотел было сделать ей пару замечаний по поводу неуместности такого раннего пробуждения, но когда она кое-как сквозь слезы объяснила мне в чем дело, естественно, передумал, и остатки сна растворились в объятьях. Я долго обнимал жену и спросонья мямлил что-то противоречивое. Я успокаивал жену, все четче сознавая действительность, и ловил себя на мысли, что заранее успокаиваюсь сам.
Вскоре жена перестала плакать, и я, потянув еще несколько минут, наконец решился увидеть бедного Барса. Когда я вышел в коридор, Барс с трудом повернул голову, заметил меня и приветственно мяукнул. Боже! Мне захотелось упасть перед ним на колени и зарыдать. До того было жаль обессилевшее животное! Но я как-никак мужчина и не подобает мужчине пускать сопли при виде полудохлых котов. Я лишь попросил жену умыться, позавтракать и идти на работу, а сам оделся, аккуратно взял Барса на руки и спустился на улицу. Положив кота на переднее сиденье автомобиля, я позвонил в справочную и узнал адрес ближайшей ветеринарии. Недалеко – доеду минут за десять.
– Потерпи, дружище, недолго тебе мучиться.
Я завел машину и мы поехали.
Впрочем, нет, я упустил одну деталь. Перед тем, как поехать, я вышел из автомобиля и как следует отколошматил стоящее рядом с подъездом дерево. Здорово же оно исцарапало мне кулаки!

Когда я приехал в клинику, еще толком не проснувшийся ветеринарный врач осмотрел Барса, а потом долго спрашивал меня, как мой кот чувствовал себя последнее время, спрашивал, чем он болел в раннем возрасте, чем питался, кастрирован ли он. Я завелся сразу. Я, конечно, понимал, что врачи, пускай и врачи для животных, люди добрые и умные, и желают всем только здоровья, но какого черта расспрашивать там, где слова уже не имеют веса?! Я начал перепираться с ветеринаром, затем выплюнул пару грубостей и чуть было не доигрался до того, что меня выперли из больницы. Тогда я, скрипя зубами, извинился и как можно вежливее попросил поскорее усыпить кота. Я объяснил свое паршивое настроение тем, что не выспался и еще не успел позавтракать. Недовольный врач наконец взял у меня Барса и попросил подождать в коридоре:
– Ну ладно. Заплатите в кассе за инъекцию и подходите через десять минут.
– Хорошо... То есть, я не увижу, как вы усыпите кота?
– А чего там смотреть? За всю жизнь на здорового кота не нагляделись?
– Я понимаю. Но, извините... Как вам объяснить, я хочу быть с ним. Я же его вроде как больше не увижу. Живого.
Ветеринар ухмыльнулся:
– Вообще-то, так не принято. Вы не волнуйтесь особо – это быстро. Я потом его в пакетик положу – вы и похороните.
Вот дерьмо! Мне захотелось вырвать Барса у него из рук.
– Да, похороню, конечно... Доктор, но разрешите быть рядом с ним. Понимаете, у нас с женой нет детей и Барс, этот кот, он очень дорог мне, доктор, понимаете; только не смейтесь, но он мне как ребенок – это правда.
И хотя это действительно была правда, ветеринар нахмурился, и я испугался, решив, что он сейчас отдаст мне Барса и велит катиться из больницы. Пришлось немедленно идти на преступление:
– Хотите, я вам заплачу? – пошарившись в куртке, я извлек мятую пятисотку и протянул ее врачу. Не знаю, ждал ли этого ветеринар или нет, но банкнота мгновенно исчезла в его кармане. Наверное, он привык к подобным спектаклям:
– Ладно, проходите.
Мы зашли в кабинет; я надел халат, висевший на вешалке. Врач, посмотрев на меня, вновь ухмыльнулся, но ничего не сказал. Он положил Барса на небольшой, покрытый белой простыней, стол. За все время, что мы провели в клинике, Барс не издал ни звука. Мой сильный кот терпел, доживая свою жизнь настоящим героем, пускай и проигравшим болезни, но не отступавшим ни разу. Я подсел к столу и погладил Барса. Его шерсть по-прежнему была необычайно приятной на ощупь и так же, как и всегда, переливалась в небесных тонах. Барс уже не реагировал на мои поглаживания, он сбивчиво дышал и был очень горячим.
– Отойдите хоть на минуту, – ветеринар подошел к столу с наполненным шприцем, – или вы укол собираетесь сами делать?
Я молча встал и отошел к окну. На мгновение вся комната утонула в тишине. На мгновение замерло все вокруг. Ровно одно мгновение жизнь держала дыхание и не двигалась; лишь мгновение, когда я смотрел в окно и видел расцветающий день...
– Все, готово, – отчеканил врач и чему-то улыбнулся, отойдя в сторону, – минут через пять он уснет. Ну, теперь уже навсегда.
– Понятно, – я снова был у стола и смотрел на Барса.
– Да ладно, чего вы так? Мне их каждый день десятками привозят. Ну, умер кот. Что сделаешь? Ну, нового заведете. Сколько ему лет-то, кстати?
– Тринадцать.
– Тринадцать? Так чему удивляться? Для котов это приличный возраст. Ну, для того, чтобы умереть, я имею в виду. Ну, в смысле, нормально он пожил, говорю.
– Да, нормально.
– Красивый, правда, был кот, ничего не скажешь. Британец. Шерсть у них отличная – особенная. И кости крепкие. Вон какие лапищи! Небось бегал всю жизнь как угорелый?
Я не ответил – в этот момент Барс закрыл глаза. Спустя пару минут он перестал дышать. Было ощущение, что он застыл; как будто притворился мертвым, чтобы через секунду вскочить и напугать нас. Словно он играл в охотника, ожидая жертву в недвижимом состоянии. Барс скончался быстрее, чем обещал врач - думаю, оттого, что безмерно ослаб.
Вы знаете, стыдно говорить, но тогда я почувствовал себя очень дурно. Мерзкая муть подкатила к горлу, в глазах замелькали яркие точки, стало тяжело дышать. Я схватился за стол, на котором лежало пушистое тельце Барса, и с трудом удержался, чтобы не упасть. К счастью, ветеринар не придал этому значения и лишь мрачно констатировал:
– Он умер. Можете не сомневаться, умер без боли.
– Угу.
Врач выкинул в мусорную корзину использованный шприц и ампулы. Затем сел за стол и открыл какую-то тетрадь:
– Ну что, забирайте. Вон, можете взять пакет на полке.
Я продолжал стоять около навечно уснувшего Барса. Эх, ребята, до чего же славным котом он был! Удивительно, но мне показалось, что он был таким, именно таким всегда – я абсолютно не осознавал его возраста. Передо мной лежал кот британской породы. Молодой. Сильный. Красивый. Но почему-то мертвый... Неожиданно откуда-то из глубины сердца у меня вырвалось:
– Прощай, мой друг!
– Что?.. – услышав это, ветеринар попытался было опять ухмыльнуться, но когда заметил мой ответный, откровенно злой взгляд, проглотил свою невылупившуюся улыбку, – А, сочувствую... Ладно, возьмите, вон, пакет.
– Пакет?
– Да, вон, на полке. Да-да, вот этот, желтый, он хороший, прочный. Можете прямо в нем и похоронить. Чтобы потом не доставать. Ну, чтобы лишний раз себя не травмировать, так сказать.
Я взял желтый пакет, точнее, это был мешок, идиотский желтый мешок. Я взял мешок, открыл его и дунул вовнутрь. Знаете, есть у некоторых людей такая дурацкая привычка – дуть в пластиковые бутылки, пакеты, бумажные мешки и прочие емкости. Так вот, у меня тоже есть такая привычка. И поэтому я дунул внутрь мешка. От моего выдоха мешок распрямился, и где-то на его дне я увидел, как буду хоронить Барса, как выкопаю ему могилку, как буду сдерживать слезы, стоя над ней, как поставлю палочку в форме креста или разорюсь на небольшую надгробную плиту; увидел, как я буду вспоминать Барса, как буду тосковать, как буду навещать его, ухаживать за могилкой, привозить цветочки... И вот когда в моей голове пронеслась вся эта чушь, а на душе захлюпало болото, я понял, что хоронить Барса совершенно не хочу. И положил мешок обратно на полку.
– Скажите, а вы можете... Вы можете сами его похоронить?
– Что, уже расхотелось?
– Да... То есть, нет, но я не успеваю. У меня... У меня достаточно срочные дела и я просто не успею. Вы сможете его похоронить?
– Да, сможем. Я же знаю: все сейчас занятые. А у нас как раз есть небольшое кладбище для животных. Рядом с больницей. Только это будет стоить денег.
– Сколько? – я уже практически вышел из кабинета; невидимая петля сдавила горло, и слова кое-как вылезали наружу.
– Семьсот рублей в кассу... Ну, или мне пятьсот.
В ответ я лишь кивнул, протянул очередную пятисотку ушлому врачу, на что ветеринар в благодарность сделал вид, что улыбнулся, и быстрым шагом, почти бегом направился к выходу.
– Прости меня, Барс...

Машина завелась с первого раза. Я решил избегать широких городских проспектов и держаться второстепенных улиц – не хватало еще на этих проспектах угодить в пробку; настроение, сами понимаете, было отвратительным, и пробка в моем положении превратила бы меня в человекообразный сгусток злости; и обиды. Да, и ужасной обиды.
Напрягая внимание, я сворачивал на поворотах, останавливался перед горящими красным светофорами, старался никого не обгонять и ехать в пределах 55 км/ч. Я двигался так, будто только вчера сдал экзамен по вождению и еще боюсь нажать не на ту педаль или включить не тот поворотник. Словом, я ехал аккуратно. Но куда же я ехал? Домой? На работу?
На работу!
Черт! Я совсем забыл про свою работу! Вот незадача! Но сейчас, сейчас... Да где он? Что за ерунда! Судя по всему, я где-то посеял мобильник. Ну правильно, иначе бы он хоть раз запиликал. Черт с ним, завтра найдется. Завтра же найдется и повод напрячь свое воображение и сочинить достоверную историю, оправдывающую сегодняшний прогул. Надеюсь, директор проникнется моим враньем. Предполагаю, враньем бездарным, однако, о смерти Барса я, конечно, умолчу – подобные вещи начальники не воспринимают всерьез; а если бы и воспринимали, об этом все равно не следовало говорить. Об этом никому не следовало говорить...
В общем, сначала я не знал, куда еду. Я просто ехал и все.
Я ехал, а вокруг тем временем разворачивалась картина жизнеутверждающего мельтешения: откровенность ярких платьев сливалась с блеском дорогих автомобилей, выразительные взгляды рождали нагловатый громкий смех, взоры романтиков тонули в небесной лазури, а всепроникающее солнце придавало городу вид обновленный и свежий. В воздухе стоял весенне-радостный звон – май бил в колокола и наполнял своей вечной молодостью каждый кусочек пространства. Неудивительно, что в таких условиях мне взбрело в голову найти зоомагазин и купить котенка.
Очень просто: 1) найти зоомагазин; 2) купить котенка.
Конечно, здесь вы можете возмутиться несусветным кощунством или вопиющим цинизмом возникшей ситуации – и в чем-то я разделю ваше мнение – признаюсь, что на секунду я даже ощутил себя предателем, но поймите, пожалуйста, что эта кощунственная, циничная, пускай предательская мысль, мысль о том, что сегодня вечером мой слух будет услаждать нежное попискивание хрупкого существа, необычайно взбудоражила меня, заставив сердце усиленно колотиться от нахлынувшей волны оптимизма. Ведь, согласитесь, отчасти был прав этот горе-врачеватель из больницы: «Умер кот. Что сделаешь?» Ну что сделаешь?! Моя-то жизнь, как ни по-идиотски прозвучит, продолжается. И неплохо было бы сделать ее чуточку веселей. Совсем немного. В конце концов, кому жить с тем, что я натворю? Мне. Кто от этого будет страдать? Только я. А зачем же мне в таком случае кого-то слушать? Зачем?! Нет, пустой разговор, и думать тут не о чем – я, безусловно, должен купить котенка. И куплю котенка.
Видимо, я слишком озаботился заплесневелой моралью, вынуждающей руководствоваться не собственной выгодой, а нелепыми принципами, порой в своей неубедительности доходящими до абсурда, в то время как решение моих проблем лежит на поверхности и ждет, когда я наконец отброшу эту псевдонравственную чепуху. Да, это очевидно, что с возрастом в голове скапливается много разного хлама, который в итоге способен размазать тебя ко всем чертям!
Размазать меня ко всем чертям? Неплохо сказано! Думать тут, действительно, не о чем. Я надавил на газ, довел стрелку спидометра до цифры 100, проехал на такой скорости несколько минут, опасно лавируя между машинами и оставляя шлейф грязной водительской ругани, затем резко затормозил и припарковался в неположенном месте – прямо под знаком «Стоянка запрещена». Обсмотрев свою рожу в зеркале заднего вида и вогнав в легкие обильную порцию кислорода, я опять вывернул на дорогу, опять разогнался до 100 км/ч, распугивая порядочных автомобилистов, и опять лихим финтом прижался к тротуару.
Мои маневры сопровождались остервенелым гудением, однако никто из мутузивших клаксоны не решился в открытую выразить свое недовольство, догнать и поговорить со мной «по-мужски», набить мою довольную морду. А она и вправду была довольна – больно уж смешным казалось скопище раздраженных лиц вокруг; и поэтому я улыбался. Еще я радовался тому, что у меня был кот, способный огрызаться на мои выходки, а не молча их выносить.
Да, я же забыл сказать, что Барс никогда не прятался от меня под кроватью и не шкерился по углам, когда мы цепляли друг друга. Он дрался и чихать хотел на мои габариты, рост, вес и прочую чушь. Потому что он понимал, что мы деремся.
Я вышел из машины и зажмурился от яркого света. Попытался смотреть вверх, но у меня ничего не получилось – солнце уверенно смыкало мне веки. И как эти романтики постоянно пялятся в небо? Когда же глаза немного приспособились к освещению, я поднял руку, чтобы вытереть появившийся на лбу пот. И знаете, что заметил? Мелочь. Сущий пустяк – свалявшийся пучок шерсти на рукаве куртки. Кошачьей шерсти, понимаете? Видимо, прилипшей в момент, когда я последний раз держал моего любимого Барса. Кота, который умер несколько часов назад, и жизнь которого я наблюдал от начала и до конца; кота, я верю, любившего меня. Этого кота, возможно, не похоронил, а уже выкинул на ближайшую помойку скотина-ветеринар. Потому что этого кота предал его скотина-хозяин. К несчастью, именно этой скотиной был я.
Законченной сволочью я оказался.
Но я тоже любил Барса, слышите? Я любил его.
И люблю.
Я вытер пот со лба и все-таки посмотрел наверх. И либо напакостило пронырливое майское солнце, либо что-то другое, но вот тут я разревелся. Как девчонка, в самом деле. Стоял на тротуаре и ревел – глупость, конечно, согласен. Пара прохожих даже шарахнулась в сторону и обошла меня за несколько метров. Вероятно, они решили, что я опасный полудурок или кто-нибудь в этом роде. Наверное, со стороны это и вправду выглядело странноватым, только плевать я хотел на чужие предрассудки. Что, не может уже нормальный мужик взять и расплакаться? Вот взять и расплакаться?! Впрочем, я не знаю. Мне все равно. Я тогда не рассуждал об этом. А стоял и плакал. И недолго, кажется, плакал, но оттого, что не помню, когда последний раз до этого пускал нюни, лицо было мокрым как от дождя. Мокрым и соленым – по детской привычке я слегка высунул язык и ощутил давно забытую солоноватость.
Проревевшись, я пару раз сплюнул на асфальт, поправил волосы. После этого сел в машину и поехал домой. Никакой зоомагазин я искать не стал. Дома, не снимая одежды, я шлепнулся на диван и скоро погрузился в сон. Что снилось – совершенно не помню. Впрочем, кого это волнует? Вечером пришла жена, и мы долго сидели разговаривали на кухне. Близится пора отпусков. И надо было решить, куда мы поедем. Сначала думали слетать в Турцию: привычный курорт, кухня турецкая мне нравится, да и недорого. Но потом остановились на Египте – кухня кухней, а все-таки Пирамиды, Сфинксы и прочие древности куда интересней, чем переперченные омлеты. Это ведь дело особое – духовно обогатительное. К тому же, жарища там круглый год и море, ничего так, чистое. Покупаемся, подзагорим как следует. В общем, наберемся положительных эмоций и радостных воспоминаний – позитива, как сейчас говорят.
Да, позитива нам сейчас не хватает.
Чертовски его не хватает.