Тимка

Тимка всегда, еще с самого детства, был очень зависимым человеком с ярко выраженной, как сказали бы специалисты, внешней референцией: когда бы ни зашла речь о том, чтобы чем-то себя занять, он в первую очередь сам для себя должен был ответить на вопрос, нужно ли это кому-то, кроме него самого. В любой другой ситуации его подход был бы правильным и чуть ли не образцовым, но в качестве жизненного принципа он был совершенно непригоден. Ориентация на общественное мнение в наши дни – она, конечно, полезна, но все-таки нетрадиционна в полном и самом отвратительном смысле. Даже для человека, в чьей жизни доминирующей целью не являлось самообеспечение, персональный карьерный рост и личное счастье, Тимка слишком сильно циклился на общественном мнении. Он всегда старался идти в ногу со временем, и старания его не могли не затронуть душу даже самого клинического бюрократа: с непогрешимой точностью, достойной Нобелевской премии, он выверял длину каждого шага и среднюю скорость, с которой надо перемещаться по жизни, чтобы не отставать, но и чтобы окружающие заметили его – не в бешеной спешке, но напротив: чинно и с достоинством идущего своим чередом, но таинственным образом всегда успевающего за событиями. «В чем секрет Вашей прекрасной формы?» - спросили бы окружающие, и Тимка бы жеманно рассмеялся, само собой, не без надежды, что в толпе сыщется человек с фото-камерой, и раскрыл бы секреты своего неповторимого стиля и образа. Но время шло своим чередом, совершенно не обращая внимания на то, что то и дело где-то в хвосте пристраивалась серенькая фигурка, и пробежав какое-то время в догоняющем режиме, вновь отставала... Отставала, задыхаясь, присаживалась и продолжала высчитывать. Разумеется, эта фигурка принадлежала Тимке.

Еще Тимка был, по правде сказать, творцом. Творцом широкопрофильным: в нем уживалось сразу великое множество талантов, и не каждому было доступно обладать умением одинаково хорошо петь, рисовать и играть со словами. Когда Тимка рассказывал знакомым о своих увлечениях, он всегда с трепетом в душе ждал похвалы и восхищения. «Тимофей, вы человек-оркестр!» - воскликнули бы окружающие, а Тимка бы смущенно нарисовал носком ботинка на полу собственные инициалы и кокетливо протянул, мол, да ладно вам... Тимка был творцом с душевной организацией настолько тонкой, что не распылял свои таланты бестолку. Проще говоря, птицей был Тимка гордой: перефразируя известный анекдот, можно было сказать «пока не пнешь – не сотворит». Творил он лишь тогда, когда надо было кого-то уесть. А так – ни-ни! Потому и жил Тимка непризнанным гением.

А окружало его быдло. Даже нет, не быдло, а серенькое и унылое, как любил поговаривать Тимка, быдлецо. Еще не быдло, еще с шансом на спасение души, но уже больше скот, чем люди. С красивым и круглым нулем разума, зацикленные на себе, погрязшие в рутине и годами выполняющие одну и туже программу: дом-работа-дом. Как же Тима ненавидел всей своей душой эстета это стадо людей, зацикленных на удовлетворении своей плоти! Ненавидел и жалел одновременно. Даже собственных родителей Тимке то и дело хотелось наставить на истинный путь, но из этого не выходило ровным счетом ничего, кроме ссор и скандалов. Родители были уже слишком стары, чтобы уже не быть способными понять, что высокое искусство, которое взывает к человеческой душе, суть бесценно, и что благодаря ему можно обеспечить себе счастливейшее существование до конца, пока душа не покинет бренное тело и не вознесется куда-то... Господь его знает, куда... Родители же отвечали, что главными произведениями художественного искусства на многие века вперед стали изображения на денежных банкнотах, которые неплохо бы начать Тимке зарабатывать любым способом. В такие моменты не было на свете человека еще несчастнее. Тимка клял Бога за то, как по-трусливому тот поступал. Ведь это было таким безответственным поступком – создать мир таким недоделанным и... бросить его! Осталось ли еще хоть для кого-то секретом, что наш грешный мир давно побросали все ангелы? Им было за нас стыдно... Остались лишь те облезлые и жалкие существа, чьим убеждениям не претило прозябать в этом искалеченном и израненном мире, живущем против всех законов здравого смысла и против всех законов Бога. А Бог в Тимкиных глазах время от времени становился таким же быдлом, как и все окружающие смертные: может, по какому-то стороннему заказу он создал этот мир, и при том лениво и неохотно, и с множеством ошибок. Но времени заказчик дал лишь неделю и пришлось сдавать как есть. А задача дальнейшего администрирования нестабильной системы больше не лежала на плечах создателя...

Умер он глупо. Вальяжно вышагивая по улочке в центре города и любуясь красотами, скрытыми под строительными лесами, Тимка поймал макушкой... кирпич. Самый что ни на есть пошлый кирпич. Никогда ранее его не окружали таким вниманием, как теперь, когда было уже поздно, но... Ради этого стоило жить.