Школьная красотка

Школьная красотка


Честное слово, умение любить — генетический дар, передающийся от избранных к избранным. Я это заметил ещё в школе. Обладатели его — особые люди. Им всё идет в руки — удача, работа, уважение окружающих и, главное, умение насладиться притяжением гармоничного к гармоничному. Пусть потом, лет через десять, выяснится, что денег у них не слишком много, и в семье проблемы, и славы не снискали, всё равно у них дом — полная чаша, в которую вечно что-то капает и через края перетекает. Эти удачники заметны класса с пятого, а учителя, подозреваю, видят их с класса первого, двойками не надоедают и обязанностями не мучают. С двойками понятно, всегда найдется бездарь, готовая прикрыть удачников от критики. Куда сложнее с пятерками. Таланты всегда делятся на две группы. Одни обязаны из кожи лезть, пример подавать, удивлять неожиданными мыслями. Их можно потихоньку упрекать, подначивать и что-то требовать. Чтобы таланты не слишком зазнавались, им приклеивают марку чудаков и потом аккуратно подправляют, авось, да не слетит. Удачники талантливы уже тем, что существуют. От них не требуют глубоких мыслей или чудачеств. Их просто считают умными и гармоничными. Гармония подразумевает скрытое чувство достоинства и самоуважения. Она останавливает завистливые взгляды и дурные шутки, случайные неприятности и неправильные суждения. Такими были мои лучшие одноклассники и ребята более старших и младших классов. Отличные ребята, с которыми я не мечтал сравняться силой, умом или порядочностью. Не то, чтобы я был хуже их, но, сами понимаете, мой ум явление дерганное, выскакивавшее как Джек из коробки, пока остальные одноклассники предавались спокойному созерцанию мысли преподавателя, сила не может быть аргументом во всех случаях жизни, а порядочность с маркой чудака не соединима. Порядочен не тот, кто не совершает дурных поступков, а тот, за чьей спиной неудобно высказывать критическое мнение.

       Теперь я понимаю, что сочетанием таланта и гармонии скрывается высшее деление человечества на начальство и подчиненных. Начальник не может не быть умным и талантливым. Увы, наш мир несовершенен, в нем много порядочных людей и мало должностей. Но природа по-своему справедлива к порядочным людям, награждая их репутацией удачников и способностью вызывать уважение. В ответ порядочные люди оправдывают своё предназначение, не слишком осуждая чудаков за высказанные мысли или двоечников и лентяев за реализацию их права стоять на низшей ступени социальной лестницы.

Лично я ещё в школе был неправильным. Гонял в футбол или дрался, когда следовало приналечь на учебу и поддержать репутацию умника, или учился, когда следовало поддержать имидж спортивного и сильного. Даже в любви я не отличался правильностью выбора. Мне почему-то нравилась девушка, приходящая в школу заниматься в кружке гимнастики два раза в неделю. Она приходила и переодевалась вместе с подругами, пока мы носились на уроке физкультуры, и иногда входила в зал и садилась на скамейку в сакральный момент всеобщей маршировки перед концом урока. Предмет любви ничего особенного не представлял — средний рост, приятное лицо с чуть вздернутым носиком, крутые бедра. Мне нравилось, что она была крупнее потенциальных звезд гимнастики и занималось исключительно для своего удовольствия. Ещё мне нравилось её спокойствие и незначительная улыбка без особых претензий на ум и исключительность. Это я сейчас понимаю, что девушки без особых способностей и с равновесием в сердце не ценят интеллектуалов вроде меня. Мы слишком пресны для их сердец и остры для нервной системы. Им даже не может прийти в голову, что ум — особый вид страсти, такой же страсти, как любовь к песням или игре в карты. Страсть ведет по жизни и заставляет двигать мозгами с натужной энергичностью и порочным бескорыстием, с каким культурист напрягает мышцы в зале и от боли в сухожилиях, печени и пота на лице и маслянистой коже. Красивые, уравновешенные девушки обожают становиться медсестрами и врачами. Прекрасная, благородная профессия, перед которой все равны, независимо от истеричности или стойкого безмолвия пациента. Единственное оправдание для своей любви я нахожу в моменте, когда через месяцев шесть после начала увлечения я случайно увидел её большие сиськи в момент наклона. Это было нечто. Поделившись своим наблюдением с приятелем, я ещё раз убедился в своем неумении понимать женщин иначе как на уровне подсознательной интуиции, упрятанной настолько глубоко, что женщинам от этой интуиции не тепло, не холодно. Оказывается, её большие сиськи давно все заметили. Её, за невозможностью познакомиться, так и звали девушкой с большими сиськами. И ещё полагалось делать округлые глаза и жадно подергивать пальцами. Времена-то были чуть менее политкорректными и чуть более искренними.

Зато наши успешные ребята умели любить. Они влюблялись в одних, ухаживали за другими и, начиная с класса девятого, вовсю занимались сексом. Но, невзирая на разнообразие занятий, воздавали дань идеальной красоте только одной, всеобщей любимицы. За остальными признавалась масса достоинств, вплоть до индивидуальности, но истинная красота была для них явлением штучным и неделимым. Некоторые потом женились на партнершах и, представьте себе, удачно. И, когда они разводились с ними, всё снова происходило как нельзя удачнее и не менее счастливо, чем их долгая и не очень совместная жизнь. Каждое их действие было абсолютно правильным и вызывало полное одобрение окружающих. Они словно делали приятно, идя навстречу пожеланиям друзей и знакомых. Эталонную красоту единственной и неповторимой они именно ценили, а не любили с бессмысленной жаждой единоличного обладания. Остальное никак не поддавалось моим максималистским от юности мозгам — искусство ценить и не любить, а потом повернуться в сторону и найти то, что можно любить, а не ценить. Сейчас я уже понял, какая великая свобода лежит в искусстве любить, но не ценить. Это неразменное счастье. Великий дар, с которым невозможно быть неудачником при перемене фортуны. Ну, разве чуток, ведь широкая магистраль нашей жизни предполагает и размеренную езду, и краткие остановки перед светофорами, спасающими нас от грубых столкновений на ровном месте. Мужчина или женщина, обладающие этим великим даром, идут по жизни легко и расковано как по земляничной поляне, зная, что она никогда не кончится, и теплое солнце будет вечно ласкать их загорелые руки. Да, наши ребята шли легко, но они умели ценить красоту и оставаться независимыми.

На класс младше меня училась девушка с прекрасным именем Люда. Губки у неё были пухленькие, волосы каштановые и чуть вьющиеся, личико с прекрасными глазками слегка смуглое, а фигурка. Ну, чего там говорить, фигурка была идеально стройная и идеально аппетитная, в меру оформившаяся и безо всяких признаков к полноте лет через десять после окончания школы. Говорю вполне серьезно, в тринадцать-шестнадцать лет все девушки выглядят или стройными, или аппетитными, только маленькие признаки подсказывают играющим в эстетику малолеткам будущее развитие фигурок сверстниц. Сейчас, в возрасте мужчины, обязанного действовать по ситуации и не шибко обращать внимание на подобные мелочи, лишь бы трахнуть перезревшую своё совершеннолетие красотку или, на худой конец, вспоминать, как их трахал в юности, подобные мелочи кажутся смешными. Но мужской инстинкт по-своему разумен. При всей сексуальной озабоченности молодости инстинкт подбора партнерши на долгий срок работал в правильном направлении. Людочка была среднего роста, а её ножки выглядели не просто красивыми, а убойно красивыми, без грубого выпячивания мышц и суставов. Ой, забыл упомянуть про её черные брови и миндалевидные, чуть татарские карие глаза, ну, ничего, и так всё поняли. Принцесса для голливудских сказок и точка.

Ребята действительно умели ценить женскую красоту и женскую душу и в нужной им тональности проявлять свои эмоции. Танечка принимала свою исключительность с удивительным тактом и достоинством. Она никогда не использовала популярность в попытках доказать особый ум или тонкость души. Людочка взяла правильный тон девушки, свободной от долга выпячивать хоть одно из своих достоинств, и держалась его с удивительной плавностью движений и мимики лица. Если бы это искусство верного тона могло бы отражаться на координации тела, в ней погибла бы искуснейшая канатоходка, бросающая цветы и взгляды из-под купола цирка. Она отвечала на ухаживание с великодушной благосклонностью, но без проявления конкретного интереса к мальчикам в местах, полных случайных наблюдателей. Просто улыбалась, бросала короткие реплики и никогда не говорила ничего слишком умного или слишком шутливого. Некоторые девочки иногда воспринимают ухаживание как дурной повод выделиться и ляпнуть нечто необычное. Людочка никогда в расхожую ловушка не попадала, говорила просто, и мальчики были вынуждены изощряться в изысканности реплик исключительно, чтобы приблизиться к её уровню. Впрочем, и ухаживания не носили слишком долгого характера, подойдут, поболтают о пустяках и уйдут, словно понимали необходимость знать меру. Всё-таки принцесса одна, а восхищенных ребят много. Специально я за ней не следил, но, когда сидишь одиноко в школьной столовой и торопливо пьешь горячий, безвкусный чай цвета подгоревшего сахара, невольно обратишь внимание на стройную девчушку за соседним столиком, которую трое старшеклассников по очереди просят размешать сахар в их стаканах маленькой алюминиевой ложечкой. Лицо у Люды в этот момент было насмешливое, как улыбка Джоконды, а ребята старались выглядеть серьезно и совсем взрослыми. Они были на два класса или три класса старше Людочки и понимали необходимость ощущать собственное достоинство. После таких ухаживаний, ребята шли прочь, словно на глазах молодели, бодро пересмеивались и становились обычными школьниками.

В принципе, если бы я очень хотел, я бы мог узнать о Людочке много: с кем она дружит, какой у неё характер, как к ней относятся в классе. Но я был обычным подростком, совершенно не озабоченным возможностью через много лет использовать свои воспоминания в рассказе или познать тонкости жизни через тщательные исследования характеров моих сверстников. Месяцами я мог проскакивать мимо Людочки и совершенно не обращать на неё внимание. Девушка с большими сиськами давно бросила кружок гимнастики. Другие девушки привлекали меня, но не заставляли смотреть на них с мечтательной задумчивостью, а Людочка выпадала из поля зрения совершенно загадочным образом. Каждый день я проходил мимо и просто её не замечал.

Я уже был в выпускном классе, когда она, наконец, заставила себя запомнить. Однажды я опаздывал в школу и бежал ещё не убранному дворниками снегу почти до самых дверей. В вестибюле было пустынно. Пять минут опоздания и необходимость извиняться перед учительницей были мне гарантированы. Ссылаться на время или транспорт в такие минуты смешно — школьные часы не врут, даже когда стоят. Пока я судорожно сдергивал с себя пальто, стрелки часов дернулись, и я понял, что опоздал минут на семь с учетом расстояния до класса. Раздевалка была пуста, только одна девушка стояла в школьной форме в проходе и загораживала путь к вешалке. Её фигурка со спины выглядела непонятно знакомой и удивительно изящной. Как мне показалось, я довольно непринужденно, но без фамильярности попросил её чуть подвинуться. Школьная форма повернулась, и я увидел лицо Людочки. Нет, она не ответила, не ругнулась, напротив, она немного подвинулась, но на лице её застыло такое выражение оскорбленности и чувства собственного достоинства, что я чуточку опешил, скользнул мимо неё, кинул пальто на первый попавшийся крючок и побежал вверх по лестнице раза в два медленнее, чем намеревался. В голове вертелись два сказанных мной слова «пропусти, пожалуйста». Какое из этих слов вызвало резкий выплеск отрицательных эмоций составляло неразрешимую загадку женской души.

Поднимаясь вверх, я продолжал невольно оценивать своё поведение. Действительно, её тонкую талию, удивительные плавные формы, без малейшей вульгарности, очаровательный зад и тонкие плечи трудно было не узнать, если бы я не спешил. Но, почему я должен был срочно застыть и безмолвно ждать, пока она с царственной неторопливостью повернется? За всё время обучения мы и словом не перемолвились. Особенно, мне было неясно, почему она дала всем видом мне понять, что принимает меня за полное ничтожество. Последнее никто в моём классе не смел себе позволить, тем более кто-либо из малолеток, учившихся с ней рядом. Кажется, я опоздал минут на восемь вместо семи, а лицо было столь задумчиво философским, что учительница воздержалась от традиционного для сонь язвительного замечания.

Больше я её не встречал, точнее встречал, но снова забывал разглядеть, пока не закончил школу. Потом совсем стало не до неё. Только через двадцать два года я случайно столкнулся с ней буквально в пятнадцати минутах ходьбы от школы и родных переулков, хотя жил я уже давно в новом районе. Весьма привилегированную торговую делегацию поместили в гостиницу, принадлежащую администрации президента. После трудного дня я проводил миллионеров до места ночлега и радостно побежал домой. Настроение было самое веселое, под стать хорошему вину, плескавшемуся в желудке, отличной вечерней погоде и предвкушению возможности добраться домой раньше восьми вечера. Ненавижу, когда работа заставляет судорожно есть и немедленно бухаться в постель от страха не выспаться перед новым рывком на работу. Прямо у гостиницы начиналась дорожка, ведущая вдоль сквера, и сбоку примостился поворот в подземный переход. Оставалось пройти шагов пятнадцать, нырнуть в переход и выйти почти у метро. Неожиданно для себя, я инстинктивно начал тормозить. Метрах в двадцати от перехода чуть наискосок шла Людочка. Нет, наверно, она успела чуть повзрослеть. Ей уже было не пятнадцать, а лет семнадцать или восемнадцать. Рядом с ней шла худосочная, крашенная под блондинку подружка примерно того же возраста. Людочка впервые посмотрела на меня с внимательным обожанием и резко свернула в мою сторону. Конечно, я понимал, что вижу не настоящую Людочку, а её совершенную копию, скорее всего, дочку. От той, школьной Людочки она отличалась более уверенным взглядом и чуть более гордой осанкой. А я отличался от себя в школьном возрасте потрепанной рожей, начавшей жиреть фигурой и тонким пониманием, что возраст умнее не делает. Годы только костюм плохого покроя, который не стоит носить с особым достоинством. Я уже начал поворачиваться в её сторону, как почувствовал жуткий стыд. Наверно, это и был тот стыд, который должен был охватить меня много лет назад в вестибюле школы, но настиг только сейчас. Утром, уходя на работу, я забыл деньги. Нет, не те деньги, которые берут мужчины поесть и попить на работе или забежать по дороге домой в магазин. Я имею в виду деньги, которые полагается иметь мужчине, когда молодая, красивая женщина смотрит на тебя с восхищением, интересом и особой, женской решимостью во взгляде. А та скромная пачка денег были далеко, дома, в тумбочке, и утром, перед уходом я даже посмотрел на неё, но решил ничего не заимствовать. Всё равно кормить меня обязаны были за счет принимающей стороны, а мять крупные купюры в кармане и потом видеть, как в каком-нибудь магазине продавщица начнет совать их под лампочку с фиолетовым светом и с сомнением качать головой, мне не хотелось.

Я резко свернул в сторону, лицо Людочки сразу стало равнодушным. Мне было стыдно и приятно одновременно. Я шел и думал, что в молодости был отличным парнем, которого учили совсем не тому, что ему нужно, улыбался как именинник, потом вспоминал тумбочку с деньгами и снова краснел от стыда. И ещё я был очень благодарен Людочке за нечаянную встречу. Только не надо ей об этом рассказывать. Молчок...

Дерсу и тигр

Га-цзун, пожилой тигр, медленной поступью старожила шел по тайге. Он шел величественно, время от времени поводил головой в стороны, принюхивался и привычно ухмылялся в усы. Величественность вошла у него в привычку. Га-цзун не очень-то мечтал быть замеченным. Более того, такое понятие как экзибиционизм тиграм в принципе незнакомо. Дичи не полагается видеть повелителя леса вплоть до последнего прыжка. Речь шла о самодисциплине, подобной кошачьей привычки к чистоплотности. Га-цзун думал о последнем кабане, убитым им неделю назад в дубовом логе. Жирен был кабан и глуп, подпустил Га-цзуна на три метра. Прыжка вполсилы хватило. И этакий дуралей чуть ли не в главу стада метил! Га-цзун попытался снова ухмыльнуться и расхотел. Голод, проклятый голод напомнил о себе. Годы брали своё, не тот прыжок, не та скорость, только опытом, способностью подкрасться к самой добыче кормился Га-цзун. Еще немного, и придется разнообразить свой стол человечиной.
В людях, как и все тигры, Га-цзун разбирался неплохо. Самыми противными врагами были китайцы. Одной шкуры им было мало. Они ели тигров, не брезгуя даже самыми неудобоваримыми косточками. Причем называли всевозможные порошки из мяса, печени, кишок и костей тигра лекарствами. Лекарства продавались в Китае за большие деньги. Съесть китайца даже здоровому тигру, легко способному прокормиться самой обычной дичью в голодное время года, за грех не считалось. Чем больше китайцев съешь, тем больше гарантии, что, убив тебя, они фактически потом съедят мясо своих соплеменников, ставшее плотью и кожей тигра. Много китайцев шаталось по тайге, искали золото, женьшень, собирали папоротник. Отдельные приходили в тайгу с ружьями в поисках тигра, но жадность брала вверх. Отвлечется охотник ради корня женьшеня, положит ружьишко в сторону, тут его и возьмет Га-цзун. Еще были корейцы, но их по повадкам и по вкусу отличить от китайцев сложно. Тигры предпочитали в мелочи не вдаваться.
Несколько лучше были русские. Тигров они не ели, но из-за шкуры могли убить. Наглые были русские. Некоторые ходили на тигров с рогатиной, будто тигр не хозяин тайги, а мишка косолапый. Коварны были русские пришельцы. Тигр умен, прямо на рогатину как медведь и в гневе не прыгнет. Так эти пошляки до чего додумались? Встретит мужик в тайге тигра и начнет оскорблять всем своим видом и словом, а рогатину за спиной спрячет. Прыгнет тигр, мужику того и надо, выставит рогатину вперед, ногой задний конец в землю упрет, и конец тигру. Тигр не куропатка, траекторию полета изменить не может. С русскими, как с особо чуждыми пришельцами, многие тигры предпочитали не тягаться. Следили издали, пытались зайти со спины и чаще всего предпочитали будто ненароком отстать. Тайга, дела, сами понимаете.
Коренные обитатели тайги – удэгейцы – пользовались любовью тигров. Удэгейцы предпочитали на тигров сами не нападать. При встрече они низко кланялись, объясняли, что тайга их общий дом, вели себя почтительно и экологично. У тигров выработалась особая традиция – пока молод и полон сил, удэгейцев лучше не кушать. Только на старости лет совсем изголодавшийся тигр позволял себе съест склонившегося в почтительном поклоне удэгейца. А пока молод - ухмыляйся им в усы при встрече и поддерживай веру в пользу хорошего добрососедства.
Га-цзун неприятно поежился от нового приступа голода, и ему безумно захотелось встретить на своем пути удэгейца. Он повел носом, но запаха охотничьего костра не учуял. Ладно, силенка еще есть, постараюсь обойтись кабаном или китайцем, почем-то с тоской подумал Га-цзун и важно пошел дальше по тайге.
Встретить удэгейца Га-цзуну удалось только через три дня, когда желудок окончательно подвело от голода, а обида на собственную неловкость при охоте на кабанов заставила прекратить горделиво ухмыляться в усы. Какая-то группа людей шла вниз по распадку, от следов небольших сапог явно ощущался запах удэгейца. В другое время Га-цзун пошел бы за группой исключительно ради проверки. Тратить силы на долгое преследование тигру гордость не позволяет. Волчье это дело гнать изюбря километр за километром. Дунул ветерок, и Га-цзун приободрился. Группа явно сидела в нескольких сотнях метрах от Га-цзуна. Дымок от костра, запах еловых веток, словом, все признаки дневного привала, не свойственного настоящим охотникам. А, может, они и ружья забыли прихватить, подумал Га-цзун и улыбнулся уже более легко и расслаблено.
На полянке над распадком расположилась странная группа людей. Большинство было одето в казачью форму, истрепанную от непрерывных шатаний по тайге. Заплечные мешки выцвели от солнца. Сапоги истоптанные, старые. Бороды плохо расчесаны. Лица загорелые и грубые. Диссонансом неряшливой картине были только аккуратно смазанные винтовки военного образца и полные патронташи на поясах. Обычный охотник ружьишко берет старенькое, дешевое, много патронов таскать ленится и мешок за плечами имеет легонький. Зачем ему затрудняться? Спи у костра, тайга накормит, рыбу в ручьях хоть рубашкой лови. Ходит охотник налегке сколько ему надо, ночует где придется, ест сколько влезет и доволен. Нет, у костра отдыхали люди особенные. Тигр незаметно преодолел несколько сот метров, залег под огромной сосной и внимательно рассматривал группу, щурясь от удовольствия. Оригинальный народ, таких в тайге часто не встретишь. Тигр представил себя со стороны и немедленно зевнул для достоинства. Не должен хозяин тайги позволять себе проявлять избыточное любопытство к праздношатающимся. Сороки увидят, настрекочут всякие байки, мол, тигр под деревом с глупым видом посторонних рассматривал.
Один из группы выделялся своей особой, дорогой формой и какими-то, напоминающими крупные щепки, дополнениями на плечах. Тигр впервые видел погоны, и никак не мог понять их назначение. На шее у важного пришельца висел ремешок, спадавший на грудь, на груди болтался странный предмет из двух трубок, соединенных между собой, а концы трубок были украшены стеклом. С одной стороны виднелись крупные стекла, а с другой, если тщательно приглядеться, можно заметить пару маленьких. Ох, и странное украшение, подумал тигр, совсем не походит на бусы удегейских женщин. И он снова зевнул для важности. Бусы к съедобным частям человека не относились, интересоваться всякими глупыми стекляшками больше подобало сорокам и воронам.
Костер на полянке уже разгорелся. Казаки весело подшучивали друг над другом. Кто-то уже резал куски вяленой оленины, а еще один казак достал большие кружки и несколько сухарей, по одному на члена группы. Старший в форме, со странным украшением на груди лениво подошел к костру и громко сказал:
«Дерсу, пора чайник кипятит»
Из-за спины большого казака показался маленький и невидимый до этого момента удегеец:
«Сейчас, Нацальник. Моя ходить быстро, однако».
В руках Дерсу держал огромный, медный чайник. Дерсу обожал большое, торжественное, чуть ли не солнечное изделие, сам вызвался его чистить и берег как зеницу ока. Между ним и чайником на весь поход установилась непонятная, языческая, духовная связь. Иногда Дерсу разговаривал с чайником – если твоя закипать медленно, моя шибко злиться будет. Казаки посмеивались, но старались виду не подавать. Всем было понятно. Дерсу мечтал получить чайник в подарок после похода. Небось, будет приманивать удегеек блеском меди, шутили казаки. Арсеньев смущался, уже давно решил подарить чайник Дерсу по окончанию экспедиции и просил казаков помолчать, мол, грешно смеяться над простой, человеческой мечтой. Дерсу одинок, сумеет приманить себе новую жену блеском чайника и жалованием за экспедицию, так радоваться надо, а не подсмеиваться. Действительно, такой большой чайник ни в русских избах, ни в удегейских становищах никто не имел. Даже в лавках заезжих купцов подобные чайники никто не видел.
Дерсу быстро пошел к распадку, не подозревая о притаившимся в засаде тигре. Га-цзун поднялся и пошел к ручью, пытаясь описать большой полукруг и зайти к Дерсу со спины. Не удалось. Хорошим охотником был Дерсу Узала, непонятным инстинктом он ощутил приближение тигра и быстро развернулся. Тигр застыл, прикидывая нужное расстояние для прыжка, весь достоинство и благородство.
«Не убивай, Хозяин Леса», - быстро, по-удегейски затараторил Дерсу. – «Моя везде ходить, твоя везде ходить. Тебе удачи в охоте, ты сильный, кабана везде найдешь. Я – мирный. Хочешь ружье с плеча сниму и рядом положу?»
Дерсу положил ружьё и начал отвешивать поклоны. Тигр сглотнул слюну и напряг лапы. Он медленно придвинулся на расстояние прыжка и застыл на месте, подгибая и напружинивая задние лапы. Услышав странные речи Дерсу, казаки поднялись и стали спускаться вниз. Ближайший казак находился уже в метрах пятидесяти и держал грозную винтовку в руках, направив её ствол безо всякого почтения прямо в сторону Га-цзуна. Для порядка тигр негромко зарычал и отступил на несколько шагов. Речь Дерсу и поклоны ускорились. Казаки прибавили в движении, некоторые уже не стеснялись целиться в Га-цзуна и быстро переговаривались самым непочтительным тоном. Спас Га-цзуна важный «Нацальник». Арсеньев взглянул на Дерсу и тигра, сделал знак рукой и восхищенно заметил:
«Какое единение с природой! Какое тонкое понимание мира животных! И смотрите – тигр понимает и удаляется».
Га-цзун сделал еще шаг назад. Речь Арсеньева он не понял, но общий смысл уловил. Ух, стрелять не будут! Но руки, руки где, гады, держат! Прямо у курка. Собрав волю и чувство достоинства, тигр многозначительно зарычал:
«В дурную компанию ты попал, Дерсу. Недостойно ведешь себя».
«Извини, хозяин, извини», - быстро затараторил Дерсу и потерял чувство осторожности. Инстинкт самосохранения заставлял не терять ружьё из виду, но после прямого упрека нервы Дерсу не выдержали. Он забыл про ружьё и сосредоточился на поклонах. – «Они меня не обижают, они патроны дарить, чаем поить».
Перемену настроения Дерсу тигр уловил мгновенно. Ух, кажется, удалось пронять, подумал Га-цзун и инстинктивно сделал полшага вперед. Столь же инстинктивно один из казаков передёрнул затвор. Га-цзун передумал и начал отходить несколько быстрее, продолжая рычать:
«В дурную компанию попал. Плохую тропу выбрал».
«Какая есть, хозяин. Извини, извини, извини старого Дерсу. Нацальник тропу выбирать, моя только проводник, однако», - Дерсу болтал без умолку и кланялся со скоростью синички, быстро-быстро собирающей мелких червячков после дождя. Он уже сам не соображал, что нёс, и опомнился только, когда тигр слился с зарослями кустарника между деревьев и исчез в глубине леса.
 Чай пили долго, обсуждая повадки тигров и сожалея о приказе Арсеньева не стрелять в зверя. Каждый из казаков мечтал привезти в станицу редкую шкуру, но приказ есть приказ, а Арсеньев был строг – надо уважать традиции местного населения, особенно, собственного проводника. Конечно, тигр – зверь редкий, но, если он пытается напасть, жалеть нечего. Дерсу больше молчал, обдумывая слова тигра. Неудовольствие Хозяина Леса сильно подействовало на его впечатлительную натуру. Дерсу мучался от недоумения и чувства вины. Где-то Дерсу пошел против собственной совести. Дурная компания? Дерсу грустил, вспоминал и снова недоумевал. Арсеньев тактично хранил молчание и приказал казакам не подсмеиваться над Дерсу.
Затем спускались вниз вдоль ручья и заночевали в нескольких километрах от русского селения. Экспедиция заканчивалась. Работа сделана. Местность описана. Маршрут для будущей железной дороги намечен. В селении предполагалось помыться, отдохнуть, нанять подводу и доехать до Сунгари. Ближайший пароход прибывал только через три дня. Дерсу не шел с ними в село. Его путь лежал через горную речку к ближайшей стоянке удегейцев. По случаю скорого расставания Арсеньев разрешил прощальную пьянку.
На утро экспедиции выглядела довольно жалко. Казаки торопились выпить воды из речки, не дожидаясь утреннего чая. Лица у всех были довольные, но несколько бледные. Истрепанная форма крайне неаккуратно облегала уставшие тела путешественников, только Арсеньев был бодр и особенно начальственен. Выступили в путь поздно. Нелепее всех смотрелся Дерсу Узала. В руке он держал подаренный накануне чайник и весь изгибался под его тяжестью. В чайник ему засунули патроны, пару кружек и эмалированных мисок, спички, соль, сахар, большой пакет заварки. Заплечный мешок давил на плечи от тяжести крупы и большой бутыли с недопитым спиртом. Поверх мешка висело солдатское одеяло. Дерсу шел, слегка пошатываясь и придерживая свободной рукой почти новенькую винтовку, предусмотрительно списанную Арсеньевым, как утерянную во время сложной переправы. Чувства Дерсу был самые смешанные, голову слегка кружило от вчерашних переживаний и вечернего спирта у костра.
Осталось пройти буквально несколько сотен метров до дороги, где пути Дерсу и экспедиции расходились. Дерсу встал как вкопанный и прислушался. Карканье ворон совершенно четко донесло до слуха Дерсу, что престарелый Га-цзун несколько часов назад задрал зазевавшегося китайца и сейчас лежит довольный в логе по соседству, переваривая завтрак. Арсеньев подошел к Дерсу:
«Что-то случилось, Узала?»
«Ничего, Нацальник, болтовню ворон слушаю».
«Узала, для тебя звери и птицы действительно совсем как люди?»
«Да, да, Нацальник, совсем как люди, однако».
Дерсу и Арсеньев пошли нагонять ушедших вперед казаков. Совесть Дерсу больше не мучила. Арсеньев шел и восхищался тонкостью души старого охотника, способного понимать души зверей и птиц. Как мы не чутки, думал он, вот мои казаки, да и я явно на такое не способны.
 


Рецензии
Жизненно 👍

Айви Блэквайт   07.11.2012 00:35     Заявить о нарушении
Спасибо, рад, что вам понравилось

Алексей Богословский   07.11.2012 00:45   Заявить о нарушении
На это произведение написано 11 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.