Лучший мир

- Давай покончим с собой, - сказала Лиля.
Мыслей нет. Мыслей больше нет. Вообще. Если честно, то всё хорошо. Просто Лиля слегка не в себе.
- Мне лень, - отвечаю я.
- Тебе всегда лень. А ты думай о том, что мы уйдем в лучший мир!
- А если лучшего мира нет? Что мы будем делать?

Мы были пьяны, но не были веселы. Нам было всё равно, умирать или жить. Но я предпочитал жить.

Время летело стрелой, не принося нам ничего нового, кроме ничтожного опыта отходняков, ломок и исступлённых истерик. Что ж, за всё надо платить, как ни крути. Как ни старайся знать меру и т.д.
Мы плевались вишневыми косточками в прохожих, стоя на крыше её дома. Это было по-детски глупо, но всё равно весело. Лиля пела тихонько какую-то попсовую песенку, а я слушал её неумелое пение и прикидывал, сколько ей суждено ещё прожить.
Дело в том, что Лиля была больна СПИДом. Поэтому ей было легче, чем мне, послать всё к чертям и наслаждаться жизнью по полной программе.
Лиля уже полгода кололась без проблем, пока однажды не произошло кое-что. А именно – Лиля на кумаре приезжает к барыге Вовке, последние деньги потратив на дорогу. Покупает у него грамм пороха, и вот тут обнаруживает, что шприц она забыла дома. Но кумар сильнее здравого смысла, это знают все. Доброжелательный Вовка предложил ей использованную инсулинку, и Лиля согласилась.
Мне она клялась, что никогда в жизни бы не поступила так, но.… Но тот кумар был жесток, вмазаться хотелось очень сильно, и так далее. В общем, это переменило её жизнь. В какую сторону? В лучшую, как ни странно. Лиля стала веселее и даже слезла с иглы.
Правда, она начала часто пить, глотать разные таблетки. Башню у неё сорвало полностью.
И поэтому, когда мать выгнала её из дому, она не стала расстраиваться и пришла ко мне. Я не смог отказать ей. Ведь, если честно, я любил её ещё со школьной скамьи.
Вот так и началась наша совместная безумная жизнь. Мы пили, ели и спали. Плевали косточками, загорали на крыше, купались в фонтанах пьяные. Я работал на дому, поэтому неприятностей с этим не возникало никаких. Иногда, правда, после марафонов мозг грозил уволиться, но я поправлял его хорошим сном, и он оставался при мне.


Лиля не любила водку. Говорила, что еда и питьё должны быть вкусными. Впрочем, она могла напиться и вином, и коктейлем, и чем угодно алкогольным. Она могла выпить очень много. Мне очень нравилось, когда она, пьяная, но всё ещё пьющая, с сигаретой в зубах, сидела на полу и громко разглагольствовала философские измышления. В этом я находил такое эстетическое наслаждение, что начал подумывать о съемке фильма, где в главной роли была бы пьяная Лиля. В этом фильме я хотел как бы показать, что красоту можно найти даже на самом дне жизни. Был бы я в этом фильме? Вряд ли. Я не считал себя частью этого дна. Хотя, конечно, бесспорно, был ею.

Мы любили смотреть кино. Брали в прокате каждый день несколько дисков, и вечером смотрели их, потягивая алкоголь из горлышка. А ещё Лиля любила музыку. Она слушала её на моем компьютере, и, если была пьяная, проникалась музыкой настолько, что зачастую начинала плакать. Когда она плакала, она была ещё прекрасней, чем когда она пьяная сидела на полу.

Я постоянно пытался понять, почему обреченный человек настолько прекрасен? В этом был вполне понятный трагизм, чувство скорой потери, чувство вины, но Лиля была особенной обреченной. Когда я любил её в школьные годы, я думал, что она мне просто нравится, что это скоро пройдет, что она забудется вместе с таблицей умножения. Но не забылась. И теперь, особенно теперь, я понял вдруг, что Лиля – самое лучшее, что я мог встретить за всю свою жизнь. Что ничего более яркого, волнующего и быстротечного я больше не встречу.

А Лиля торопилась умирать. И я ничего не делал. Только составлял ей компанию в её запоях, марафонах и сумасшествиях. При этом мы никогда не ругались. Возможно, моё бездействие можно объяснить тем, что я пытался избежать конфликтов, боясь потерять её, боясь, что она уйдет. Я решил радоваться тому, что есть, и не мешать Богу отбирать её у меня.
Я думал о том, что буду делать, когда она умрет. Сопьюсь? Стану наркоманом? Убью себя? Другие варианты не обдумывались, поскольку они, словно поганый анальгин, были ненаркотическими анальгетиками, а значит, снимали самую слабую боль, и то, не всегда. Мне нужно было от чего-то зависеть. Сейчас я зависел от чувства любви к Лиле, а потом? Я не желал быть зависимым от воспоминаний о покойнице, а поэтому обдумывал более приятные варианты.
Убивать себя не хотелось. По крайней мере, не раз и навсегда, а медленно и приятно.
Спиваться? Стать вонючим ханыгой? Собирать бутылки по улицам? Вытрезвители, драки, цирроз печени. Нерадостная перспектива.
Более приятной казалась наркозависимость. Благодаря Лиле я приобрел опыт общения с самыми разными наркотиками. Больше всего мне нравились героин и трамал, и, конечно же, старая добрая травка. Остальное тоже было неплохим, но лучше всего боль подавлял героин.

Я как-то сказал ей об этом.
Она, отхлебнув ликера, улыбнулась и ответила:
- А ты умный!
Вот и всё.

Позже у меня появилась навязчивая идея поговорить с трезвой Лилей и узнать, что она планирует делать дальше. Но застать её с ясным разумом было нелегкой задачей. Она вечно была под действием чего-то, а на отходняках либо догонялась, либо ложилась спать.

Потихоньку я уставал, вместе с тем всё глубже утопая в этой жизни. От чего я уставал? Ха-ха. От тех скучных и невыносимых моментов, когда я был трезв. Трезвость стала мукой, пороком, кошмаром, настигшим мой разум.

Лиля была всё такой же. В пышных юбках, в джинсах, кружевных кофтах, с растрепанными волосами, но она всегда имела вид опьяненной аристократки. Она была красива внутренне и внешне, и ничто, казалось, не могло уничтожить эту красоту.

Она сидела в углу комнаты, конечно же, на полу. В одной руке она держала сигарету, в другой – бутылку белого вина.
- Знаешь, Лёша, мне так нравится всё это! Я всегда хотела жить именно так, не думая о завтрашнем дне. Ведь, знаешь, его может и не быть…. Я не успела написать книгу, но какая разница? Её бы всё равно никто не стал читать! И картину я не нарисовала, и фильм не сняла.. Да я вообще ничего не сделала! Но я могу стать примером богемы, как считаешь? Что это вообще такое? Блин, Лёша, ты можешь мне объяснить?

И так далее.
В квартире, наверное, стоял вечный перегар, но мы так привыкли к запаху выпивки, что уже не замечали его. Мы никого не пускали в квартиру. Если мама или папа хотели меня видеть, я встречался с ними на нейтральной территории. Они удивлялись моему болезненному виду, а я оправдывался, что много работаю ,чтобы много заработать, много читаю, чтобы много знать, многое делаю, чтобы многое уметь.
На самом деле я много делал, чтобы не иметь ничего.
Деньги мы с Лилей протарчивали или пропивали, как правило.


Однажды ей стало плохо. Я растерялся, и единственное, что смог предложить, это позвонить её родителям.
- Думаешь, они не знают, что я умираю? Им плевать.
Таким был её ответ. Тогда я отправил её сперва в душ, а затем в постель.

Нравилось ли мне о ней заботиться? Не могу сказать точно. Нравилось ,что могу быть с ней, но то, что она, скорее всего, умрет в скором времени, не успокаивало меня.

Я задумался. А что, если бы она не была больна? Сложилась бы жизнь так, как сложилась? А может, мы и не ринулись бы с ней в эту бездну, не наплевали бы на всё, вели бы себя прилично и сдержанно…. Может, я бы забыл о ней, разлюбил её, и построил свою жизнь так, как делают это многие? Может, я бы не был вечно пьяным или обдолбанным. Может, я не был бы сейчас рядом с ней….

- А если лучшего мира нет? Что мы будем делать тогда?
- Какая разница…. Хуже ,чем этот, быть не может.

Той ночью она умерла. Коктейль из героина, снотворного, алкоголя и ещё черт знает чего сделал своё дело.

Я плакал, не чувствуя при этом облегчения. Сердце рвалось на части.

Её родители выглядели на похоронах скорее прибитыми стыдом, чем убитыми горем.
А мне было по-настоящему больно.

Я приехал к Вовчику, взял несколько грамм героина, на обратной пути зашёл в аптеку, купив шприцы и вату, и отправился домой. Дома меня ждала пустота, бардак и её запах..