Уроки сольфеджио...

Я как-то слышала, что в Советском Союзе в каждой пятой семье обязательно кто-то из детей занимался музыкой. А наша республика твёрдо занимала первенство. Чуть ли не в каждом доме стояло пианино. Считалось особым шиком давать в приданое дочери пианино. Конечно, в комплекте с дипломом об окончании музыкальной школы. Мои родители, увидев, что у их чуда удивительно тонкие, длинные пальчики – «музыкальные» -и к тому же оно, это чудо (в смысле, я) научилось довольно рано говорить, но ещё раньше – петь, решили, что я непременно должна учиться в музыкальной школе и в дальнейшем продолжить музыкальное образование – сначала в музыкальном училище, а потом – в консерватории. Почему они не приняли во внимание и то, что у меня достаточно длинные ноги и бегала я всегда просто великолепно? И почему, когда учитель по физкультуре лично вызывал моих родителей в школу и говорил о том, что из меня получится прекрасная спортсменка, что мне непременно нужно переходить в спортивную школу, они оба в один голос ответили категорическим «нет!»? Понять не сложно – приличной девочке из порядочной семьи нечего делать в спорте. Куда это годится – бегать в шортах с голыми ногами? Ей более подобает ходить с папкой для нот и с бантом на голове.. К тому же, учитель по физкультуре разговаривал с родителями, когда я училась в четвёртом классе в средней школе.. К этому времени и в музыкальной школе я уже была в четвёртом классе. И оставалось всего три года, которые отделяли моих родителей от их мечты – видеть меня студенткой музыкального училища.
 Я прекрасно помню тот день, когда меня повезли на прослушивание в музыкальную школу. Учитывая тот бедлам, что творится в системе образования на сегодняшний день, я не удивлюсь, если сейчас этого нет. А тогда, в конце семидесятых, необходимо было пройти комиссию, которая проверяла в первую очередь слух. Школа находилась в здании грязно-розового цвета над большим гастрономом. Вход был с задней стороны магазина, со стороны подсобок.Там всегда воняло рыбой почему-то, постоянно было шумно от криков грузчиков, продавцов, водителей продуктовых машин, покупателей, которым посчастливилось иметь знакосых среди вышеперечисленных, потому что это давало огромное преимущество – можно было «достать из-под прилавка» какие-то дефицитные продукты..Широкая, каменная лестница с шатающимися перилами, проходила как-раз над самой вонючей частью подсобки – там стояли огромные деревянные бочки с рыбой, с сыром, стояли коробки с маслом, маргарином, колбасами и мясом..Я старалась всегда пробежать эти лестницы, казавшиеся мне тогда очень высокими, насколько это было возможно быстро и зажав нос. Тяжёлая, высокая дверь с облупленной краской была спасением. Сразу за дверью было ещё несколько ступеней, ещё одна высокая, но уже обитая коричневой кожей, дверь, открыв которую попадали в длинный коридор... Покрытые голубой краской стены. На полу – тёмно-вишнёвая дорожка. Пол паркетный, скрипучий. По обе стороны – высокие двери, обитые кожей, из-за которых раздаются приглушённые звуки – скрипка, габой, фортепиано, тар, гармонь, виолончель..В некоторых звуках угадывается какая-то мелодия, но чаще - самая настоящая кокофония или какафония – не знаю как правильно это слово пишется..Иногда, дверь какого-нибудь кабинета открывалась и звуки врывались в коридор, затем, вновь затихали за закрывшейся дверью. Моя богатая фантазия рисовала картинку : вот, ноты, держась друг за дружку своими хвостиками, выскакивают за дверь, но тут же, какая-то невидимая рука хватает их и, подгоняя дирижёрской палочкой, заталкивает обратно, захлопнув дверь и ноты вновь оказываются на положенном им месте – нотных листах. На стенах – разные фотографии, плакаты. Мне, научившейся читать в четыре года, было себя чем занять, в ожидании того момента, когда из-за одной из многочисленных дверей выйдет молодая девушка и назовёт мою фамилию..Среди многочисленных фотографий и картин, на которых были изображены классики советской и мировой музыки, висел большой стенд на котором было написано большими, золотыми буквами «Наши отличники», а за стеклом висели фотографии мальчиков и девочек с именами, фамилиями их и педагогов и указанием класса.
- Ты тоже обязательно будешь отличницей! – сказала мне мама. Я нисколько в
этом не сомневалась.Во-первых, я уже знала все ноты, знала как их рисовать, одним пальцем могла играть гамму, умела рисовать скрипичный ключ, с грехом пополам играла несколько несложных детских песен, по памяти, конечно. Всему этому меня научила тётя – мамина сестра, когда я жила у бабушки с дедушкой. Она училась в музыкальном училище и я любила слушать, как она играет. Несколько раз она брала меня с собой на занятия. К тому же, у нас и дома тоже было пианино - когда мне исполнился годик дядя подарил. Я обожала педаль, нажимая на которую ногой, можно было извлекать из инструмента очень сильный звук. Я умела открывать как верхнюю, так и нижнюю крышки и очень любила «играть» на струнах и на деревянных «молоточках», похожих чем-то на выгнутые пальцы..Правда, родители не одобряли этот мой рационализаторский подход. Они объяснили, что таким способом я порчу инструмент, но если очень хочется играть на струнных, они могут купить мне арфу и вместо класса фортепиано я буду учиться играть на арфе. Но я визуально была знакома с этим инструментом и, честно говоря, он меня не впечатлил. Я предпочла класс фо-но..Поэтому,уже имея немалые практические знания, я не сомневалась, что моя фотография будет висеть на самом почётном месте. В ожидании своей очереди я пообщалась с другими девочками, которые тоже пришли, чтобы пройти прослушивание. И через пару минут мои преимущества были налицо.
       Наконец, назвали мою фамилию.Мы с мамой прошли в узкий, длинный кабинет.
       По правую руку, у стены стояло рядом два пианино – одно чёрное, а другое – коричневое. По левую руку, во всю длину кабинета – полки с книгами, нотами, фотографиями. И в конце кабинета, перед огромным, с двойными рамами окном с широким подоконником, сплошь уставленным домашними цветами в разной величины кадками, обёрнутыми фольгой, стоял стол, покрытый тёмно-вишнёвым бархатом. И вот, я стою в кабинете, напротив меня за столом сидели пять или шесть женщин, точно не помню,одна из которых меня очаровала настолько, что( несмотря на то, что среди многочисленных правил хорошего тона, внушённых мне мамой, было и гласящее о неприличии пристального разглядывания незнакомых людей) я смотрела на неё и только на неё, не замечая никого. Она сидела с краю большого стола и в свою очередь смотрела на меня с мягкой улыбкой.. Седая женщина,сидевшая в центре, стала задавать мне вопросы.Я отвечала, изредка поглядывая в её сторону и вновь мой взгляд, врзвращался к той, чьи глаза и улыбка тянули меня словно магнитом. После двух вопросов, один из которых был относительно моего имени и фамилии, а другой – возраста, мне задали третий вопрос:
- А на каком инструменте ты хочешь играть?
- Если Вы тоже учительница, то я хочу учиться у Вас.И мне всё-равно, пусть хоть
это будет зурна-барабан! – сказала я,обратившись к своей симпатии и, после секундного замешательства, все, кто находился в кабинете расхохотались..
       - Ну, молодец..Вот так ученица к нам пришла! – сказала седая, полная женщина, как я поняла, главная среди собравшихся и, как узнала потом, заведующая музыкальной школы. – Что скажете,Евгения Богдановна? – спросила она у м о е й - я уже твёрдо это знала – учительницы. И имя у неё было волшебное, необычное, под стать внешности! Она встала и, подойдя ко мне, взяла за плечи, чуть пригнулась и, посмотрев прямо в глаза, сказала:
- Только с одним условием – ты должна будешь стать лучшей!
- Я буду. – твёрдо ответила я.
Тогда, в детстве, она казалась мне очень высокой, но со временем я поняла, что это не так, потому что уже к концу третьего класса моя голова была на уровне её плеча, при этом, она всегда, в любое время года носила обувь на очень высоких каблуках... Впервые посмотрев фильм «В джазе только девушки» я обратила внимание на то, как сильно похожа она на Мерлин Монро – та же фигура, та же улыбка, такая же стрижка и даже родинка такая же!.Но в отличии от голубоглазой блондинки, Евгения Богдановна была темноглазой брюнеткой!Жгуче-чёрные, вьющиеся крупными локонами волосы, чёрные, большие глаза, обрамлённые длиннющими ресницами; крупные – и как я стала понимать позднее – чувственные губы, покрытые алой помадой, открывали при улыбке ряд великолепных зубов ещё больше подчёркивали белизну кожи.. Сейчас такую улыбку называют «голливудской» и я уверена, что лицо Евгении Богдановны могло бы стать украшением любого модного журнала..
       Первый наш урок..Я не буду рассказывать о том, с каким нетерпением ждала начала занятий, как выбирала папку для нот и многое-многое другое, необходимое для занятий...Мне всё казалось, что мы опаздаем и я так торопила маму, что в результате мы пришли на пол-часа раньше.Мы заранее уже знали в каком кабинете будет проходить урок. Он находился в самом конце коридора. Чем ближе мы подходили к двери, тем отчётливее слышалась прекрасная музыка..Там, за дверью, играли что-то волшебно-испящееся, музыка переливалась, как хрустальная люстра у нас в гостиной, когда зажигаются все лампочки-свечки..Вот такое чувство у меня возникло..Через несколько минут игра прекратилась и я, уже прилипшая к двери, невзирая на мамины попытки образумить меня и вести себя прилично, т.е., не подслушивать!! услышала голос Евгении Богдановны – глубокий и бархатный.
- Умница, Юля.. Вижу, что на каникулах ты время не теряла..Если весь год
будешь заниматься так же, как и в прошлом, то в Асяф Зейналлы будут только рады такой студенке..
       Я чуть сильнее прижалась ухом к двери и она внезапно открылась. Мама вспыхнула до корней волос, а я – не растерявшись – протянула Евгение Богдановне большой букет, который мама купила по дороге. Евгения Богдановна поблагодарила за цветы и, погладив меня по голове, сказала:
- Хочешь посидеть пока здесь?
О большем я и не мечтала!!
       - Вы можете идти,не волнуйтесь. – обратилась она к маме. Договорившись о том, что придёт за мной через полтора часа, мама поцеловала меня в щёку и сказала, что пойдёт к Маре – своей подруге, жившей через дорогу от музыкальной школы.
       Я села на стул, стоявший около окна. За пианино сидела девочка лет тринадцати, одна из тех, чьи фотографии были на стенде.Она улыбнулась мне.
- Ну, Юленька, давай ещё раз. С самого начала. Только не забывай стоккато и
паузы..
.....
       Первые три года в музыкальной школе были для меня наполнены светом, музыкой, солнцем - независимо от времени года и погоды. Я с нетерпением ждала начала каждого занятия. К слову сказать, во время прослушивания, я покорила своих будущих педагогов идеальным слухом, памятью, диапазоном голоса и его чистотой. Евгения Богдановна была одним из востребованных педагогов, стать её учениками хотели многие. Кроме занятий в школе, она давала частные уроки. Она очень любила свою профессию и любила детей.. Такой же была и Ольга Евдокимовна – учитель сольфеджио и музыкальной литературы..Эта была худая, измождённая, блеклая женщина с огромными, голубыми глазами и каким-то совершенно бесцветными кучеряшками.. Но когда она вела урок или рассказывала что-то из жизни композиторов либо о каком-то музыкальном произведении, то она преображалась на глазах. Бледные щёки покрывались румянцем, глаза – искрились.И она становилась совсем похожа на какую-нибудь десятикласнницу..Эта женщина была удивительным педагогом..Она так же, как и Евгения Богдановна, избегала шаблонных, нудных занятий. Они обе выходили далеко за рамки школьной програмы. Ольга Евдокимовна водила нас в оперу, в театры, в музей искусства. Она была ходячей музыкальной энциклопедией. И никогда не уставала отвечать на наши вопросы и вела свои занятия так, что не понять что-то мог только безнадёжно тупой ученик. Но наша группа была одной из сильных – ни одного троечника, а фотографии четырёх из девяти - и моя в их числе - висели на стенде «Наши отличники». На её уроках мы писали музыкальные диктанты, сочинения. Она развивала в нас фантазию..задавала, например, такое домашнее задание :
- Ребята, скоро Новый Год! Пусть каждый придумает музыку и на последнем
уроке, перед каникулами, мы всех прослушаем и выберем трёх лучших композиторов нашего класса..
       Именно благодаря ей я до сих пор могу сесть за пианино и ...фантазировать..
Ещё она была руководителем школьного хора, в котором я тоже пелаи у меня было несколько сольных номеров. Я не любила эти занятия почему-то. Нет, я совершенно не стеснялась петь перед зрителями,а Ольга Евдокимовна непременно называла меня «соловушкой». Просто, я предпочла бы вместо этих уроков парочку занятий по спецу или музыкальной грамматике.Но выбирать не приходилось..Я была одной из лучших учениц нашей школы, участвовала во всех концертах; когда приезжали с проверками, то я всегда была в числе тех, кто защищал честь школы. Мне пророчили прекрасное музыкальное будущее. Евгения Богдановна и мама не сомневались ни на минуту в том, что после седьмого класса я поступлю в музыкальное училище...
       Увы, эти мечты так и остались несбыточными..А всё началось с того, что Евгения Богдановна развелась с мужем и уехала в Москву..Это произошло во время летних каникул..Тогда, с детским упрямством и максимализмом, её звонок к нам домой, в котором она сказала маме, что в связи с семейными обстоятельствами она вынуждена уехать из Баку и теперь моим педагогом будет Лала Ахмедовна, я восприняла как предательство. И то, что она не поговорила, не попрощалась со мной я тоже расценила однозначно – предала!! Получается, что все эти три года я для неё была пустым местом?! И ничего для неё не значила?!! Только потом я узнала, что она не говорила ни с одним из своих учеников..Став взрослее, я поняла – насколько ей должно было быть плохо и тяжело....
       Но тогда, в неполные десять лет, я орала, что вообще не пойду в школу, что мне не нужна никакая там Лала Ахмедовна!!.Но оставалась ещё Ольга Евдокимовна с её незабываемыми, невероятно интересными уроками...И вот..скрепя сердце, я пришла на первый урок в четвёртом классе по спецу..Лалу Ахмедовну я возненавидела сразу. Это была высокая, полная, молодая женщина с надменным выражением совершенно круглого лица. Большие, навыкате глаза, полное отсутствие подбородка, которткие, толстые пальцы и редкие, но длинные, доходящие до пояса, чёрные, прямые и вечно распущенные волосы..Вот такой я увидела её в первый раз и такой она мне запомнилась навсегда. Если для Евгении Богдановны каждый из учеников был отдельной личностью, которого она любила и к каждому из нас у неё был свой подход, то Лала Ахмедовна была из той категории людей, которых называть педагогами настоящее кощунство – она просто отрабатывала свои часы и всё. Она не любила свою профессию и -тем более - нас, учеников. Я возненавидела её голос, её высокомерный тон, её толстые, короткие пальцы...Думаю, что если бы после Евгении Богдановны я попала к такому педагогу по спецу, как Ольга Евдокимовна, то дальнейших проблем просто не было бы. Привыкшая к любви своей учительницы, к её пониманию, чуткости и доброжелательности, я страдала от чёрствости и грубости этой женщины. Евгения Богдановна всегда, выбирая новое произведение, сначала играла его сама..её холёные, ухоженые руки, длинные пальцы с короткими, но всегда покрытыми тёмно-вишнёвым или алым(под цвет двух её любимых оттенков помад) лаком ногтями, порхали над чёрно-белыми клавишами и завораживали своими движениями не меньше, чем музыка, которую она играла. Так она знакомила меня с произведением, показывала – как оно должно будет звучать и в моём исполнении. Я уже знала, что для этого мне потребуется приложить много усилий и немало часов просидеть за пианино – до боли в спине, до её затекания, до задеревенения плеч. Иногда, когда в моём треньканьи уже угадывалась мелодия, Евгения Богдановна опять, в начале урока,испоняла произведение сама. Таким образои она вдохновляла меня, показывала, что осталось совсем чуть-чуть и нужно ещё немного постараться..Самым сложным для меня было то, что я – по натуре верткая как юла и страшно непоседливая – вынуждена была сидеть часами, разучивая домашнее задание, играя гаммы...Это было действительно тяжело. И только благодаря моей любви к педагогу и ради того, чтобы услышать :
       - Умничка! Какая же ты умничка, дорогуша! - я мужественно, иногда, находясь буквально на грани того, чтобы не послать всё к чётру, день за днём, часами проводила за пианино.
       И вдруг, вместо полного взаимопонимания, любви и тепла – совершенно другое отношение. Гнусавым голосом, тыча толстыми пальцами в ноты, используя в остновном только термины, Лала Ахмедовна указывала на ошибки. Никакого вступления, никакого проигрывания, знакомства с произведением не было и в помине.К тому же, она нередко могла ударить линейкой по пальцам. Когда это произошло впервые, я аж подскочила на месте – меня до этого ни разу пальцем не били никогда в жизни!! Ну, если не считать пару маминых шлепков по тому месту, которое должно быть мягким. Она стукнула по мизинцу..Это была моя и Евгении Богдановны головная боль.Мои мизинцы, стоило мне хоть ненадолго о них забыть, оттопырившись, торчали перпендикулярно остальным пальцам, округло лежавшим на клавишах. Но Евгения Богдановна в таких случаях всего лишь мягко касалась торчащих «задир» - как она их называла – своим указательным пальцем и пальцы сами послушно присоединялись к другим; или же,накрыв своей ладонью мою руку, она играла какую-то часть произведения вместе со мной, ведя мои пальцы по клавишам своими.И всегда, проигрывая этот кусочек заново, я играла гораздо лучше, словно её рука ещё вела мою..А здесь..Обжигающая боль, гнусавый голос и крик:
- Бестолочь!! Что это такое?!! А ну, держи пальцы правильно!!
       Оглушённая криком, болью, я совершенно растерялась и меня словно заклинило - все ноты слились для меня в одну сплошную кляксу,хотя я была одной из лучших среди учеников, уже свободно читающих с листа. А это довольно сложно..Остаток урока прошёл в тщетных усилиях что-либо сыграть. ..Дальше плавного взмаха, которому меня научила Евгения Богдановна, дело не шло..Вернее, мысленно я совершенно спокойно проигрывала музыку, но стоило только плавно взмахнув, мягко положить пальцы на клавиши, ноты вновь становились для меня сложнейшими китайскими иероглифами..Лала Ахмедовна выговаривалась учительнице, зашедшей в наш класс – у той было свободное время :
       - Вот, полюбуйся! И это – лучшая ученица Богданки! Гордость!! Ты бы видела как торчат её пальцы!!
Та, другая, сочувственно качала головой..
- Да, нет нет ничего хуже, когда тебе передают чьих-то учеников..Но, вроде бы, эта
девочка и в самом деле одна из лучших.. – сделала она слабую попытку защитить меня..
- Да??Ну, тогда представляю каковы остальные.. – прошипела Лала Ахмедовна.
Я вышла с уроков и побрела к тёте Маре – мама ждала меня там. Я старалась идти как-можно медленнее – мне необходимо было осознать, что теперь моим педагогом по спецу будет эта ведьма с гусиным голосом и с гусиной кожей на руках – я заметила красные пупырышки по всей толстой локтевой части её руки. «Гусыня..Она точно была гусыней, но каким-то образом превратилась в человека..» - думала я, шагая уже через двор. Мама с тётей Марой стояли на балконе и махали мне. Я ответила им вялым приветственным движением. Видимо, они поняли, что я не в настроении.Тётя Мара тоже была в курсе моих переживаний по поводу того, что теперь у меня новый учитель по спецу..Увидев, что я не в самом ручшем расположении духа и зная, что меня лучше в это время не трогать, а подождать, пока я сама немного отойду, мама и тётя Мара, накрывая стол к ужину, говорили на отвлечённые темы. Постепенно, моё молчание, длившееся на протяжении всего ужина, прервалось – я стала участвовать в их разговоре, вставляя отдельные реплики..Но мысли мои,в основном, были заняты тем, что произошло сегодня на уроке.
- Ну, как тебе Лала Ахмедовна? – спросила меня мама, когда мы уже пили чай и
она поняла, что кризис миновал.
- Гусыня..самая настоящая.. – ответила я...И выложила всё про голос, про
пупыршки, про то, что она не познакомила меня с произведением, про выпученные как у жабы глаза...Но почему-то я не рассказала про то, что она кричала, оскорбляла и ударила меня линейкой по пальцам. Почему? Да потому, что я не знала тогда, что педагога можно поменять!!...
...С сольфеджио, музыкальной литературой и хором всё было как прежде прекрасно. Ольга Евдокимовна открывала для нас мир музыки, каждое её занятие проходило настолько интересно, что только приход следующей группы, нетерпеливо открывающей и закрывающей дверь класса, говорил о том, что время нашего урока подошло к концу. ..А со спецом дела обстояли всё хуже и хуже..Я мысленно пропевала новое произведение, но мне не хватало живого знакомства с ним. Когда я попросила Лалу Ахмедовну сыграть мне, как делала это Евгения Богдановна, то на неё это имя подействовало как скипидар, брошенный в огонь. Она вспыхнула, покрылась багровыми пятнами и прочла возмущённую тираду о том, что только неграмотные педагоги так поступают! Как оказалось, причиной столь бурной реакции оказалось то, что ещё два бывших ученика Евгении Богдановны, которых передали ей, попросили о том же.. Я и в самом деле была способным ребёнком и любила – пока ещё – музыку. И,
благодаря этому, а так же тому, что я продолжала усиленно заниматься дома, уже через несколько занятий, угадывалась мелодия разучиваемого урока..Но меня угнетали вечные окрики, оскорбления и – главное!- удары линейкой по пальцам..Однажды, она ударила очень сильно, так, что я, уже доведённая до отчаяния, а так же , в силу своего характера, довольно драчливая, выхватила линейку, сломала её и вцепилась ей в волосы. Всё это я проделала в полном молчании. До сих пор помню эти ощущения. Во-первых, резкая боль! Во-вторых, у меня потемнело в глазах и перехватило дыхание.. В третьих, в тот момент, когда я выхватила линейку из толстых пальцев руки и сломала её, глядя в выпуклые глаза женщины, которую ненавидела всей душой, то в её глазах я прочитала испуг. И в этот момент граница, незримо разделяющая ученика и педагога, ребёнка и взрослого, весь авторитет, всё уважение, находящееся за пределами этой черты - всё это рухнуло в мгновение ока и я вцепилась ей в жидкие пряди так же, как не раз делала это со своими сверстницами..Лала Ахмедовна визжала, она пыталась отбиться от меня, но её короткая шея была неудобно вывернута, к тому же, она сидела на высоком стуле, близко придвинувшись к пианино и в тот момент, когда я вцепилась в неё, она, дёрнувшись вперёд, сама себя зажала между стулом и пианино. На её крики вбежали учительница, занимавшаяся в соседнем кабинете и, к моему счастью, мама. Мы собирались с ней в кино после занятий и она решила придти пораньше, за несколько минут до окончания моего урока..Увидев маму я, всё ещё находясь в боевом расположении духа, тряханула для пущей убедительности ещё пару раз и выпустила волосы, часть которых осталась у меня в руке и я с невероятным отвращением убрала их.Лала Ахмедовна, вскочила и попыталась было достать меня, но не тут-то было! Моя мама, при всей внешней хрупкости и кажущаяся божьим одуванчиком, разорвёт любого, кто сделает хотя бы попытку причинить боль её ребёнку.На наши крики прибежали и другие педагоги, дело дошло до кабинета директора, в котором и выяснилась причина моего «бешенства»- как попыталась представить всё Лала Ахмедовна. Я показала свой мизинец – от сильного удара он опух и под ногтём образовалась небольшая гемотома, увидев которую моя мама чуть сама не вцепилась в лохмы этой гадины..Директор музыкальной школы был очень культурный старичок, к тому же он знал меня как одну из лучших учениц, нередко защищавшей честь школы на конкурсах, проверках и бывшей три года круглой отличницей. Он попросил нас с мамой успокоиться и поехать домой, принёс нам личные извинения от имени Лалы Ахмедовны и разрешил мне не приходить на занятия по спецу до тех пор, пока сам не подберёт мне педагога..
 Последние три года в музыкальной школе слились для меня в одну споршную полосу неприятностей..Ольга Евдокимовна заболела раком..У неё было четыре дочки, младшей из которых было пять лет. Все девочки были очень похожи на свою маму – такие же тоненькие, маленькие, с огромными голубыми глазами и – вотличии от мамы – золотыми кудрями. Старшая дочка училась в консерватории, вторая – в медицинском училище, третья – в пятом классе и самая младшая ещё ходила в школу..Всех их мы не раз видели – Ольга Евдокимовна жила недалеко и девочки иногда заходили в школу по каким-то делам.А младшая дочка нередко сидела с нами на уроке и рисовала в альбоме..Болезнь Ольги Евдокимоаны развивалась, видимо, сначала очень медленно и без всяких видимых или ощутимых признаков, а потом, вдруг, всё обострилось и она буквально сгорела за какие-то два месяца.. Ольга Евдокимовна ходила на занятия почти до последних дней, вернее, за месяц-полтора до смерти, она провела с нами последний урок....Затем, нас раскидали по разным группам..Я стала пропускать уроки, вместо того, чтобы идти на занятия, я – если на улице было тепло - гуляла на пустыре, находившемся в трёх-четырёх автобусных остановках от музыкальной школы. Благодаря тому, что рядом был трамвайный парк и милицейский участок на пустыре было довольно безопасно. Т.е., там не было бродячих собак, пьяниц или хулиганов. Весной на пустыре цвели жёлтые, оранжевые и синие, крохотные, цветочки, бывали и маки. Я плела себе венки, надевала на голову, представляла себя принцессой, пела песни, музыкальные отрывки или ложилась на траву, клала под голову нотную папку и смотрела в небо, мечтала.. Там же росли фрутковые, одичавшие деревья, но они плодоносили. Это были кислые-прекислые, отдававшие горечью, мелкие, зелёные яблоки, инжир, вишня, были кусты смородины и ежевики. Так, что я проводила время вполне хорошо!Осенью, если погода была не дождливая,я гуляла на пустыре, шумно разгребая ногами опавшую листву и с наслаждением вдыхала её запах, собирала из них красивые букеты..А зимой наступал сезон магазинных походов – я заходила в книжные магазины, в магазины сувениров.. Или в большие универмаги и рассматривала витрины, манекены, обожала отдел, где продавали ткани, любила отдел нижнего белья..Правда, в те, совковые годы, особого разнообразия не было, но ЦУМ* и БУМ* всегда изобиловали и были полны товаров,продавцов, покупателей. ..Я пропускала не все уроки подряд, а раз в неделю. Эти прогулы сходили мне с рук. Потому, что учительница, которая вела у меня уроки по спецу – Татьяна Романовна – была только рада этому. Мои занятия были у неё последними – с четырёх до пяти три раза в неделю. Она была очень высокой, у неё тоже были длинные, прямые волосы, тёмно-русого цвета. От неё всегда пахло жареными пирожками с картошкой и всегда были жирные руки, которые противно скользили, когда она вела мои руки по клавишам. Жирными они были от неимоверного количества крема, которым она постояно мазала руки. Чтобы избежать прикосновения её скользких рук, я старалась как-можно лучше подготовиться дома и не делать ошибок на уроке. Она была грамотным, сильным педагогом, но вечно куда-то спешила. И она не вкладывала в работу душу. Всё мы для неё были «детоньки» - но не по доброте душевной она так обращалась к нам. Ей просто ни к чему было запоминать имена каждого из нас. Она могла жевать во время урока, выходить в туалет, идти в соседний кабинет, на трёх уроках из пяти у нас в классе сидел кто-то из учителей, у которых в это время бфло окно. Они громко говорили, обсуждали домашние проблемы, школьные сплетни, наряды. Но, при этом, Татьяна Романовна сразу замечала малейшие ошибки и говорила:
- Так-так-так!!Детонька, не халтурь, милая..ну-ка, давай с этого момента ещё раз и
не торопись..не торопись..
       То, что ей были на руку мои прогулы, я поняла почти сразу. Как-то, это было зимой, я опоздала на пятнадцать минут. Такое – изредко – случалось и раньше, но Евгения Богдановна всегда ждала и единственный вопрос, который она задавала мне был о том, не случилось ли чего. Услышав,что всё нормально, она начинала урок. Но таких случаев за три года было не больше пяти-шести раз..А в случае с Татьяной Романовной, я, пробежав коридор и на ходу расстёгивая пальто, открыла дверь класса и увидела, что крышка пианино закрыта, вешалка – пустая. Сначала, я решила пойти в учительскую и выяснить. Но что-то меня остановило. На следующем уроке Татьяна Романовна не задала мне вопроса по поводу опаздания. Через неделю я опоздала специально – повторилась та же картина.Единственное различие было в том, что в этот раз она сказала:
- Детонька, если ты увидишь, что опаздываешь – лучше не приходи вообще, зачем
зря дорогу мерять, правда?
 А после того, как однажды она, уже шедшая по направлению к метро, увидела меня, переходящую дорогу, остановилась и сказала, чтобы я шла домой, так как ей срочно нужно поехать в больницу навестить подругу, я поняла, что можно не волноваться по этому поводу. Дома я ничего не сказала. Потому, что прекрасно понимала – мама может попросить поменять педагога. И неизвестно какая фурия попадёт на этот раз. А Татьяна Романовна меня вполне устраивала.
       Занятия в хоре я бросила..Они не входили в обязательную школьную программу и я посещала их исключительно из любви и уважения к покойной Ольге Евдокимовне..А учительница, в группу которой я попала с двумя другими девочками из своей, Олюшкиной -как называли мы её между собой - была тоже только рада тому, если в классе отсутствовало несколько учеников. Мы были е единственной группой – она уже давно была на пенсии, но попросила оставить ей один класс. Занятия проходили скучно, монотонно, она загружала нас домашним заданием, но добрую половину никто не выполнял..Моя фотография всё ещё висела на стенде и я испытывала чувство стыда..Мне казалось, что я обманываю память Ольги Евдокимовны и предаю тот труд, который вкладывала в меня Евгения Богдановна..Я заявила маме, что ни о каком музыкальном училище речи быть не может...всё меньше времени проводила дома за пианино, а на уроках по сольфеджио и музыкальной литературе меня спасали идеальный слух, хорошая память и мгновенное усвоение урока. Но в результате небрежного отношения к занятиям, оценки постепено снижались и вскоре мою фотографию сняли со стенда.. В этот день я вздохнула с облегчением...А ещё через год, сдав последние экзамены, я, придя со школы домой, выкинула с четвёртого этажа все свои ноты, книги, тетрадки..Я отрывала по одному листочки и держала за кончик в руке, пока порыв ветра не вырывал их и, кружа, всё дальше уносил от меня несбывшуюся мечту..