Александр Братович. Роман

Роман
Александр Братович


- 1 -

Сухой, тёплой осенью 1988-го – Ксении Степановой было в то время двенадцать с половиной, – все ребята и девочки из её двора увлеклись игрой в «Али-Бабу».
Они встретились после каникул: одни из пионерского лагеря, другие – из гостей, от бабушек и дедушек; а кто-то, подобно Ксении, провёл в городке всё лето, гоняя по заливу на яхте. Впервые с июня во дворе собралась такая компания, человек десять. Кто-то из старших предложил: «Давайте, срубимся», – и идея понравилась всем. Взять друг друга за руки при встрече – что может быть лучше?
И вот уже три недели, каждый вечер «дворяне» от одиннадцати до пятнадцати лет собирались на травяной площадке между домами, ограниченнной деревянными, изрезанными скамейками, кустами шиповника, качелями, песочницами и турником.
Начиналась игра. Её знают, наверное, все, хотя и под разными названиями. От названия зависят слова, которые произносятся по ходу дела, но они не особенно важны. Значение имеют действия – а они везде одинаковые и очень простые. В крымском военном городке Мирный, где жила Ксюша, играли так. Ребята становились двумя цепочками лицом к лицу, держась за руки. Одна из цепочек хором кричала:
– Али-Баба!
Другая в ответ:
– Какой слуга?
И снова первая:
– Пятого, десятого... Степанову сюда!!!
И тогда она выходила из шеренги и бежала на противников, чтобы разбить их строй. Если удавалось разбить, вела в свою команду одного из тех ребят, чьи руки расцепились. Если нет – становилась в цепочку, которую не смогла разделить, и двое победителей растягивали её, как лягушку за лапки.
– Эй, потише, разорвёте! – она ёрзала плечами и переступала вправо-влево, чтобы найти удобное положение...

«Степашка» – так её называли во дворе – почти никогда не могла разбить цепочку: из деликатности, как сама себе объясняла. Вдруг сделает кому-то больно, налетев на полном ходу? – думала она и тормозила за метр или два до сомкнутых рук.
Но была и другая причина, и в ней Ксения не призналась бы никому. Ей было приятно наваливаться на преграду, ощущая растущее сопротивление. Она как будто ныряла в море, чувствовала себя большой и ленивой, а от того места под солнечным сплетением, куда давили остановившие её руки, вверх и вниз расходилось тепло.
Она по инерции перегибалась через руки, видела свои колени, запачканные травой, и крепкие икры, а между ними, вверх ногами, – недавних союзников.
– Тьфу, блин, корова! – мог сказать кто-то из них, – опять не смогла...
«Конечно, не смогла. А ты что – думал, я бронебойный снаряд?..» – она начинала смеяться, раскачиваясь кверху шортами. Кепка падала с головы, и концы тёмных волос касались ещё не вытоптанных одуванчиков. Ксения представляла, как выглядит в этот миг со стороны; её смех обращался в хохот и, перебегая по цепочке, заражал всех, кто стоял рядом.

Если кто-то другой бежал на неё, Степашка хотела быть несокрушимой. Когда она держала длинными пальцами чью-то ладонь, разомкнуть их не удавалось почти никому. Готовясь к удару, она отводила ногу назад, упиралась в землю... Рука вжималась в чужое тело, и Ксюша заносила его в память. Податливая, влажная пышка Тоня Коваленко. Очень лёгкий и горячий Сергей по прозвищу Цапля. Гладкая, будто кафельная стена, Алёна – Очковая Змея; её короткие футболки всё время задираются, оголяя живот... За эти недели в коллекцию угодили почти все дворовые ребята.

Большинство из них топало вперёд с ожесточёнными, даже гневными лицами. «Смешные, – думала Ксения, – хотят побеждать всегда. Победите море». Они часто вызывали её, а к ней бегали мало – лишь когда хотели себя испытать. Однажды Наташа Томилина, девочка на два года старше, набежала, как лошадь, сбила Ксению с ног и усадила на траву. Но с собой так и не увела.

Если играть долго, от одной из цепочек могут остаться два человека: когда их разделят – они и проиграли. Но ребята не могли вытерпеть столько времени. Они играли час, иногда немного больше: заводились, подпрыгивали, кричали на весь двор, и с каждым криком всё труднее было стоять и ждать. Кто-нибудь говорил: «Идёмте купаться!» – и все в один миг, будто сами это подумали, срывались и убегали на пляж – он начинался в пятидесяти метрах за домами. Так поворачивает косяк рыб или слетает с дерева птичья стая – одновременно, не дожидаясь друг друга.

Если шторм приносил к берегу холодную воду с глубин, ребята знали об этом уже с утра: хватало одного взгляда из окна, чтобы по облакам, по направлению волн, по цвету зелени в парке сделать вернейший прогноз. Купаться в таком случае шли самые взрослые и смелые, а то и вовсе никто не рисковал. Все оставались во дворе и «бесились», пока не начинало темнеть. Парни играли в конный бой: «кони» толкались плечами, честно не ставя подножек, «всадники» за руки и за шивороты стаскивали друг друга наземь. Девочки пытались биться вместе с ними или бегали друг за дружкой, чтобы хлопнуть по спине и поменяться ролями.

У Ксении был напарник по дворовым играм – её сосед по лестнице Олег Морозов, высокий, светловолосый, с начинающим ломаться сипловатым голосом. Олежка налетал на неё сбоку, обхватывал обеими руками, поднимал и кружился: «Даёшь морскую болезнь, Стёпа!» Зря старался: её никогда не укачивало. Она держалась за шею Олега, поставив локоть на его плечо, а перед глазами мелькали облака, зелёные кроны каштанов и тополей, ребята с девчонками, и качели, и балконы трёх белых пятиэтажек, доверху оплетённых виноградом...

Олег, на год старше Ксении, учился в классе с углублённым английским. Кружа её, он с замечательным произношением кряхтел что-нибудь, вроде:

London Bridge is falling down,
Falling down, falling down,
London Bridge is falling down,
My fair lady...

Когда он доходил до этой «леди», у неё пропадал голос, она больше не могла смеяться и едва слышно пищала. Олег ставил её на ноги, а всё вокруг продолжало вертеться, и двор задирал то нос, то корму. Ксения, наверное, могла бы устоять, но подыгрывала, закатывала глаза и, изображая обморок, валилась вбок. Олежка мигом обегал её, подхватывал и возвращал в вертикальное положение, но, стоило ему убрать руки, она роняла себя в другую сторону. И так – несколько раз, а затем Олег вновь отрывал её от земли, раскручивал обратно и пыхтел новый стишок:

My Bonnie lies over the ocean,
My Bonnie lies over the sea,
My Bonnie lies over the ocean,
Oh bring back my Bonnie to me!..

Уставая, он всё дальше откидывался назад. А вокруг уже ничего не мелькало, а шло пятнами непонятного цвета...

***

Когда она встречала Олега в подъезде, в школе или где-нибудь ещё, то кивала и бросала: «Привет», – как и всем другим мальчикам. Терять голову Ксения позволяла себе, лишь гуляя во дворе, а в остальное время была рассудительной и серьёзной. Она училась почти на одни пятёрки, ходила за продуктами в магазин, мыла посуду, пол в квартире, стирала и гладила свои вещи. Разогревала обед, когда мама дежурила на узле связи, а папа уходил в море; а иногда сама, и с удовольствием, готовила.

Она задумывалась о том, в какой институт пойти учиться после школы: хотела быть то журналистом, то актрисой, то врачом. И ещё она с конца июля писала роман, каждый вечер по одной или две страницы в общую тетрадь.

Роман был о любви. Ксения прочитала много подобных книг. «Унесённых ветром» у неё посреди химии отняла учительница, чтобы вернуть родителям. «Графа Монте-Кристо» Степашка залила чаем и полвечера сушила на балконе, а «Героя нашего времени» и первую часть «Хождения по мукам» растрепала задолго до того, как придёт их очередь в школьной программе. А уж сколько раз она входила домой, воображая, что на самом деле это квартирка в никогда не виденном переулке близ Арбата, и там, за дверью, ждёт Мастер, не похожий ни на кого из знакомых!..

Ещё у Ксении на полке стояли Александр Грин, Паустовский, Ремарк, разные шпионские истории, рассказы о великих мореплавателях, а заодно и роман о современном флоте, под названием «Флагман». В городке, который описывал автор, девочка узнавала свой Мирный – его четыре улицы, высотный штаб морской базы, обрывистый, губчато-меловой берег залива. Перекати-поле в холмистой степи, причалы и корабли, детское кафе с аквариумами вдоль стен – всё было из жизни. Даже фамилии адмиралов напоминали те, что она слышала от родителей: в жизни Махонин, а в романе – Махалов. В жизни Кудряшов, а там – Кулешов...

Эта книга, с одной стороны, была поводом гордиться: надо же, про нас написали роман!.. Теперь все будут знать, что на свете есть такой посёлок (хотя в книге он и назывался иначе). Но лично Ксении «Флагман» казался самым неинтересным из всех. Какой смысл читать о том, что и так хорошо знаешь и видишь каждый день? – думала она. И летом, съездив с родителями в Феодосию, решила написать свою книгу, чтобы было не хуже Грина.

Ксения придумала трёх друзей. Им было по двадцать с небольшим лет. Они охотились, дрались на ринге, скакали по горам на лошадях и строили двухмачтовую яхту, чтобы перейти Атлантику. Иногда, дождливыми вечерами, они играли в бильярд и пили «кровавую мэри» в зале с камином, под звуки рояля и гитары. Один из них встречал главную героиню, и друзья ссорились из-за неё, но завершиться всё должно было счастливо – тремя свадьбами. У девушки, разумеется, тоже были подруги.

А вот сама она всё время ускользала от автора. Студентка дорогого закрытого пансионата, танцовщица из ночного бара, избалованная аристократка – кем только не успела побывать героиня, но всё было не то, не то. Ксения трезво представляла, что когда-нибудь, возможно, её роман попадёт на стол редактору. Наверное, это будет мужчина лет пятидесяти – ворчливый, усатый, пахнущий табаком, похожий на учителя труда у мальчиков... У него даже на кончике носа растут волосы! Откроет тетрадку – и что?.. Он должен с первых строк влюбиться в героиню, чтобы дочитать до конца. Для этого надо сделать её живой, а как этого добиться, кто бы знал? Девушки, созданные Ксенией, казались ей нарядныыми, но искусственными манекенами. Их лица были нарисованы на розовом пластике, поступки и слова театральны, чувства – надуманы, взяты с потолка. Иногда казалось, что не хватает совсем чуть-чуть, какого-то одного штриха – но всё же не хватает... Это злило её, заставляло стирать целые страницы и иногда даже плакать от отчаяния.


- 2 -

В пятницу Ксения ни с кем не договаривалась, что выйдет играть – как, впрочем, и всегда. Утром, во время школьных занятий, она не очень этого и хотела. Гораздо более заманчивым казалось удовольствие посидеть за столом наедине со своей тетрадкой.

Но она видела двор из окна комнаты. Большая часть площадки была закрашена тополем, ещё не начавшим желтеть, но именно в том углу, который просматривался из укрытия, ребята собирались, чтобы делиться на команды. Степашка разглядела Олега и ещё одного большого мальчика, Лёшу Данченко, – и внутри у неё, словно в духовке, зажёгся огонёк. Это ощущение было томительным и даже приятным, но лишь первые несколько минут. Затем огонь разгорался и начинал её поджаривать.

Затушить его можно было двумя способами: первый из них – открыть холодильник, намазать плавленый сырок на булку и съесть. Налить чаю, взять из кладовки яблоко и съесть, и жевать без остановки, пока не стемнеет. И другой способ – выйти на улицу, набрать полную грудь воздуха и таким вот надутым дирижаблем лететь в игру.
Ксения так и сделала.

Во дворе сегодня было особенно шумно: выздоровели больные, соскучились домоседы. Цепи, чтобы вписаться в площадку, выгнулись двумя полумесяцами. Она насчитала в первой команде тринадцать человек, а в другой – четырнадцать.

Минут за сорок Ксения сгоняла туда и обратно семь раз: поначалу висела на руках, будто коврик на верёвке, однажды даже кувырнулась и шлёпнулась на спину. В последний же раз, когда этого никто не ждал, – взяла и протаранила строй, и увела с собой длинношеего, длинноногого и длинноносого Сергея, Цаплю. Стоя в цепи, она держала его правой рукой, а левой – своего приятеля Олега.

Напротив неё, во фланге другой цепочки, стояла Марина – бледная, тихая северная девочка. Ровесница, но пониже ростом и очень худенькая, оттого она казалась и младше.
Марина с родителями и трёхлетним братом приехали в Мирный в августе, накануне учебного года. Сама она пошла в Ксюшин класс, её папа стал командовать эсминцем, на котором служил папа Ксении. Светлана Андреевна (отчество ребята в разговорах сразу выбросили) в сентябре отдала маленького Андрея в садик и устроилась в школу библиотекарем. «Чтобы не терять стаж, – рассказывал папа за ужином. – Она хоровой дирижёр, но в музыкальной школе все ставки заняты...»

В игре наступило затишье – так бывало всегда перед последней, ударной и боевой четвертью часа. Надо было отдохнуть, обменяться впечатлениями. Ребята разошлись по площадке, сели на скамьи группками по два-три человека. Ксения услышала, как кто-то шепчет о ней: «Степашка... У Степашки видел?» – сняла кепку и пригладила волосы, тронула шорты: не порвались ли?.. Но ничего не обнаружила и решила, что плевать ей на эти разговоры.

Олег Морозов сделал подъём переворотом на турнике и уселся наверху, перебросив ногу через перекладину. Данченко залез на брусья. Ксюша прислонилась к доминошному столу рядом с Мариной, которая тут же скрестила руки на груди. Заговорить? Но о чём?.. она снова отмолчится.

Марина до сих пор дичилась одноклассников. Эдакая орда, не имеющая понятия о том, что в двери можно проходить по одному, – она кого угодно может напугать. Каждый из ребят в отдельности понимал, что в двери можно проходить по одному, и даже надзирающий учительский глаз был не нужен. Но стоило собраться числом больше пяти, и все мигом становились ордой и штурмовали на переменах окно столовой, будто крепость Измаил.
Ксения и сама могла потолкаться, если у окна, охваченные полукольцом мелюзги, стояли десятиклассники: они оставляли ей коридор. Правда, когда она добиралась до цели, в носу щипало от запаха пота, и ушам было жарко от шуточек. Самый невинный вопрос, который мог задать старшеклассник:
– Если я в армию пойду, будешь меня ждать?
– Не знаю!! – яростно отвечала Ксения, брала в руку стакан сока и коржик, другой рукой накрывала стакан и, пятясь, выбиралась из толпы.
– Давай, тебе что-нибудь возьму? – предлагала она новенькой. Та, с испугом в глазах, качала головой...

Марина вздрагивала от криков, прижималась к стене, когда рядом начинались гонки и затрещины. Когда в один из первых дней она увидела, как двое парней дерутся в углу возле туалета (чуть-чуть не дотерпели) – не возятся, не толкаются, а лупят по зубам и целят ботинками в колени, – то отвернулась и заплакала.

Ксения хотела помочь ей освоиться, каждый день посылала мысленный сигнал: «Мы не такие страшные», пыталась разговорить... Но Марина держала её на расстоянии, как и других, отделывалась дежурными: «Здравствуй», «Хорошо», «Нет, задания лёгкие, спасибо». А жаль, – думала Ксюша. Она уже представляла, как они будут ходить друг к дружке в гости. Может быть, она даст Марине почитать свой роман, та в ответ расскажет о Ленинграде, а Светлана Андреевна сыграет что-нибудь красивое на пианино...

Ксения едва ли не каждый день видела, как Светлана провожает дочку из библиотеки на урок: за плечи выводит в коридор, разворачивает в нужную сторону и придаёт ускорение, шлёпая ниже спины. При этом обе они смеются, как две подруги. Таким отношениям можно было позавидовать, о них можно было помечтать... У Ксении дома было не так – гораздо суше; и даже тетрадку свою она прятала в ящике стола на самом дне.

Будь её воля, Марина, наверное, проводила бы в библиотеке каждую перемену, но мешали соперники. С того дня как Светлана Андреевна устроилась в школу, мальчики Мирного стали самыми читающими в мире – этот каламбур, неизвестно чей, пришёлся очень к месту. Да и девочки ходили к ней разговаривать и возвращались с таким довольным видом, будто узнали по секрету, что завтра проснутся взрослыми. Светлана, высокая, тонкая и глазастая, быстро запомнила всех учеников по именам, никого не путала и каждому улыбалась, но Ксения была уверена, что ей – особенно приветливо. Наверное, дочка рассказывала о попытках подружиться...

Сама она потихоньку обвыкалась в новой среде и на этой неделе впервые сыграла в «Али-Бабу. Прежде Марина только наблюдала за весельем из-за куста шиповника. «Ну иди же сюда – видно, что хочешь», – телепатировала Ксения, встречая её взгляд. Это было все равно, что приманивать пугливую кошку: едва шевельнёшь рукой – чтобы погладить, – и все старания идут той самой кошке под хвост. Прыгнула за куст, словно её и не было...
Лишь пару дней назад Марина осмелела, вышла из укрытия и вежливо спросила:
– Извините, а можно мне с вами поиграть?
– Да на здоровье! сколько хочешь! – ответил Олег Морозов и освободил ей место в цепочке.

***

– Эй, чего сидим, кого ждём? – зычно вопросил Лёша Данченко. Передышки в игре всегда заканчивались таким образом: кто-то из старших ребят вдруг воображал себя надзирателем, а остальные оказывались неграми, отлынивающими от работы. Ксения не могла сказать за других, но она в такие мгновения даже чувствовала уколы совести, и ей самой это было смешно.

Все подхватились и выстроились в том же порядке, который оставили несколькими минутами ранее. Марина вдруг кивнула, глядя за Ксюшино плечо, и крикнула:
– Привет!..
Ксения обернулась и увидела Светлану Андреевну: она, сидя на скамейке, наблюдала за играющими. Вероятнее всего, она забрала из садика Андрея и задержалась по пути домой. Андрей был тут же: он глядел на ребят с интересом, но без всякого желания присоединиться. «Как будто он смотрит нас по телевизору», – подумала Ксения и решила приберечь это наблюдение для тетради.
У малыша, впрочем, было занятие важнее: он отвернулся от «дворян» и толкнул большой синий мяч. Светлана в ответ клюнула его ногой, вольно заброшенной на другую. Андрей остановил мяч грудью, упал, тут же поднялся и вновь покатил его к скамейке...

Марина освободилась из шеренги, подбежала к Светлане, наклонилась к её уху и что-то зашептала, кивая в сторону ребят. Светлана несколько раз качнула головой, отказываясь от какой-то идеи. Дочка, тряхнув её за плечо, заговорила более темпераментно, и теперь уже до Ксении долетели слова: «Иди!.. Давай, ты же хотела...»

Светлана Андреевна поднялась, улыбаясь на этот раз чуть смущённо, подошла к цепочке – как раз напротив места, оставленного Мариной, – и вопросительно склонила голову. Данченко и Наташа Томилина подались в стороны; Светлана встала между ними, взяла за руку Наташу, но тут же отпустила. Поправила очки – овальные стёкла в тонкой серебристой оправе, резинку, перетягивавшую русый «хвостик», бретельки на плечах, – и протянула руки обоим ребятам.

Как будто она всегда здесь и стояла. В белой майке, чёрных трикотажных брючках чуть ниже колен и телесного цвета босоножках без каблука, она была похожа скорее на Наташу, только немного выше и стройнее, чем на взрослую жительницу Мирного. Брату Лёши Данченко, например, было всего десять лет, но к их маме, почтальонше, подошло бы слово «бабушка». Коренастая, вечно растрёпанная и с кофтой, вылезающей из юбки, с коричневым лицом и грубым голосом, – она на улице, при всех кричала сыну: «Борька! А ну иди сюда, засранец, кому сказала!» – точно он был собакой или поросёнком. При этом она махала руками – казалось, что бросает камни, но они не летят и один за другим тюкают её по затылку.
Представить её здесь? От этой мысли Ксения прыснула и согнулась пополам. Заодно увидела, что Андрей всё так же увлечённо катит мяч, теперь сестре. Интересно, заметил ли он, что прежняя напарница перебралась в телевизор?..

Ксюша была уверена, что станет первой, кого вызовут противники. Она побежит туда, где соединяются руки Светланы Андреевны и Данченко, и не сможет разбить их, да и стараться не будет. И встанет между ними, обхватив левой рукой ладонь Дани, мозолистую от весла и яхтенного такелажа, а правой...
– Али-Баба! – закричали противники. Ксения, настраивая себя на забег, промолчала в ответ: хватило и остальных голосов, чтобы эхо рассыпалось у стен пятиэтажек, и осколки полетели на площадку.
– Пятого, десятого!.. – она напрягла спину и расслабила ладони, чтобы в нужный момент вытянуть их на свободу. Противники чуть помедлили и грянули вразнобой:
– Моррозова сюда!!
Ксения выдохнула и опустила плечи. Цепочка расступилась; Олег сделал четыре шага назад и оказался на одной линии с Мариной, сидящей на скамье. Он несколько раз подпрыгнул, наклонился, ударил кулаком в ладонь и занял, наконец, позицию для низкого старта.
Простой парень Морозов: куда бежать, не выбирает, летит по кратчайшему пути, сил не экономит, обидеть кого-то или ушибить – не боится... Он рванулся; цепочка, готовая встретить его, загудела с каждым шагом громче: «Уууу!..»

У Степашки – как всегда, не вовремя – зачесался глаз. Она зажмурилась, провела пальцем от виска к носу и в этот миг услышала сквозь гул короткий взвизг и ещё один звук, будто кто-то от удивления или испуга втянул воздух. Она открыла глаза: так и есть! Олег не только расцепил руки Наташи и Светланы Андреевны, но и снёс обеих с ног. Томилина уселась на мягкое место – обычное дело в игре, а Светлана до конца цеплялась за ладонь Данченко и поэтому упала на бок, но Лёшину руку так и не отпустила.
Ксения и сама так же ахнула на вдохе. «Хоть не ушиблась?» – подумала она при этом, и выдыхая: «Ну, всё! конец нашим играм...»

Марина уже бежала к месту аварии.
– Ты совсем дурак, да?! – кричала она Олегу и стукала пальцем по лбу: – Думать надо головой!
Олег, глядя в землю, развёл руками: что поделать, виноват... Показалось, что сейчас девочка его с разгона ударит, как футбольный мяч.
– Ну всё, не буянь, – сказала Светлана. Она села, Данченко с Мариной подняли её, потянув за руки, и дочка стала отряхивать обеими ладонями.
– Иди давай назад! – говорила она. – Не умеешь играть.
– Нет, сама иди. Я просто отвыкла, надо ещё раз попробовать.
Закончились пререкания тем, что Светлана Андреевна отдала ей очки, развернула к скамейке и щёлкнула в спину. Марина пошла назад, задрав нос и всем видом показывая: «Не больно и хотелось!» Андрей, оставшись без надзора, уже готов был бежать исследовать проезжую часть...

Ксения была уверена, что Олег заберёт в качестве трофея Наташу. Но он, без видимых раздумий, цапнул за руку Светлану Андреевну. Впрочем, сразу и отпустил – но она уже шла за ним, оправляя майку.
Морозов, в этом нет сомнений, займёт прежнее место. А вот куда встанет Светлана?.. А давайте-ка сюда!
Ксения высвободила ладонь из Цаплиных пальцев и шагнула в сторону: между ними осталась прореха, словно выбитый зуб в ряду.
Рука Светланы Андреевны, вопреки ожиданиям (Ксюша не знала, чего именно ожидать, но уж явно чего-то особенного), была обыкновенной. Узкая, прохладная и скорее жёсткая, чем нежная ладонь. Ксения покосилась вправо, и Светлана, заметив её взгляд, призналась:
– Что-то я в самом деле отвыкла. Последний раз играла лет двадцать назад. Но у нас было не так свирепо.
– Привыкайте, – ответила Ксения, и от собственной наглости у неё чуть закружилась голова. Ощущение было – точно пролезла за забор на территорию военной части, а навстречу уже идёт патруль... Зачем лезла? А кто его знает... Интересно.
– Я постараюсь, – ответила Светлана и вскрикнула: – Смотрите, сейчас к нам побежит!
– Удержим, – отвечала Ксения, крепче стискивая пальцы и упираясь в землю ногой...
Первые несколько тревог были ложными, но затем на них налетел парень по кличке Полукот (круглолицый, очень похожий на кота, но всё-таки человек). Они качнулись назад, но устояли. Полукот, не разорвав преграды с разбега, навалился на неё и оттянул почти до земли, заставив Ксению присесть.
– Всё, проиграл! так нечестно! – закричала она. – Вставай, хитролапый!..

Игра двигалась к концу: ещё немного забегов – и все бросят цепочки, начнут беситься. И Ксения поняла, что не хочет этого. Завтра с удовольствием, а на сегодня хватит впечатлений, это во-первых. А во-вторых – будет неудобно, когда Морозов начнёт вертеть её, словно куклу, на глазах Светланы Андреевны.
– Я сейчас вернусь, – сказала она Олегу и побежала домой.
Она в несколько прыжков заскочила на третий этаж, открыла дверь ключом: мама ещё не вернулась с работы. Сходила в туалет, затем умыла руки и лицо, налила себе холодного чаю. Из окна кухни была видна улица; идти в свою комнату и глядеть на двор Ксения боялась. Почему?.. Не хотела видеть, как Олег Морозов кружит Марину, подняв её над землёй. Что будет именно так, Ксения не сомневалась, и её уже заранее наполняла обида.
Включила газ, допила холодный чай и налила себе тёплого...
«Да что я, в конце концов!» – разозлилась и с чашкой пошла к себе.

Во дворе играли в конный бой. Олег, широко расставляя ноги, упирался плечом в плечо Лёши Данченко. На спине Олега сидел Цапля, на спине Дани – Полукот. «Всадники» переплели руки в морской узел, и ни один пока не мог одолеть.
Марины и Светланы Андреевны с сыном в поле зрения не было. Голос Марины, кажется, долетал из-за тополиной кроны – там гонялись друг за дружкой девочки, – если только Ксения не путала его ни с чьим другим.
«Ну и хорошо, – она вздохнула с таким облегчением, будто всплыла со дна залива, отодрав от камня чёрную, скользкую мидию. – Можно идти назад, как и обещала».
У порога Степашка задержалась и, подумав, вернулась к столу. Она вынула из ящика тёмно-синюю общую тетрадь, открыла на странице, затёртой почти до дыр, взяла карандаш и написала:
«Солнечным вечером второго октября, на зелёную поляну, окружённую тремя белоснежными домами, вышла девушка лет двадцати в чёрных охотничьих бриджах, светлой кофте и в очках с тонкой серебряной оправой».



© Copyright: Александр Братович, 2008
Свидетельство о публикации №2804270046