Бабочка и полковник

            Начальника лагеря полковника Симонова курсанты побаивались, считая жестокосердным сухарём и дубиноголовым солдафоном.

            Задолго до начала трёхмесячных полевых сборов, Симонов начал в целях профилактики усаживать студентов военной кафедры в актовом зале и зловещим голосом рассказывать назидательные истории, как он пачками выгонял нерадивых курсантов за разнообразные легкомысленные проступки. От жутких рассказов молодая кровь леденела в студенческих жилах, а побледневшие губы беззвучно посылали проклятия ненавистному полковнику. Неудивительно, что в студенческих глазах вокруг Симонова витал ореол беспощадного кровожадного злодея.

            -Уважительной причиной неявки на сборы является только смерть, - отчётливо, с расстановкой, вбивал в студенческие мозги кованые гвозди слов полковник, обозначая паузы поднятым указательным пальцем. – В позапрошлом году. Один студент. Приехал на сборы на неделю позже. Я его заставил писать объяснительную. Написал. Читаю: «Я живу в сельской местности. Родители уехали отдыхать по горящей путёвке, а меня оставили дома кормить свинью. Я не мог её бросить и опоздал на сборы».
Хорошо, говорю, товарищ студент. Отправляйтесь домой. Продолжайте кормление. Здесь Вам делать нечего! И отчислил его со сборов.
            А ещё был такой случай…

            Если бы все истории полковника издали отдельной книгой, она оказалась бы ненамного тоньше «Войны и мира».

            Суровую репутацию полковник подтвердил в первый же день сборов. По его приказу офицеры прошлись после обеда по палаткам, устроив шмон на предмет изъятия спиртного.
            Построившись на вечернюю поверку, курсанты обнаружили перед собой ещё один строй. Больше десятка бутылок «Пшеничной», «Столичной», «Московской особой» и просто «Русской» замерли по стойке «смирно» в ожидании горькой участи.
            Появился начальник лагеря; дежурный скомандовал, отдал рапорт, и экзекуция началась.
            - Товарищи курсанты, - обратился Симонов к строю, - вы провели в лагере первый день. И я в первый же день должен сделать архисерьёзное предупреждение, - указательный палец полковника многозначительно поднялся до уровня глаз и курсанты воззрились на него, как оркестр на палочку дирижёра.
            - Сегодня в лагере было конфисковано вот это, - палец брезгливо и обличающее ткнул в сторону бутылок.
            - Если бы …это было выпито…кто-нибудь из вас… обязательно попался бы мне в нетрезвом виде… и неизбежно… был бы отчислен мною со сборов. Ибо! Лучше. Безжалостно выгнать. Одного-двух негодяев. В воспитательных целях. Дабы остальные десять задумались.
            Но. Так как офицеры вовремя изъяли эту гадость. То. Выгонять мне сегодня никого не придётся. Надеюсь, что не придётся и за все три месяца сборов.
            А теперь… Майор Ткаченко, ведро сюда!

            Тучный дежурный офицер суетливо поднёс грязное оцинкованное ведро, воняющее соляркой.
            Симонов и Ткаченко принялись одну за другой открывать бутылки и выливать их содержимое в ведро. В гробовой тишине оглушительно забулькало.
            Майор Шелковников в шеренге офицеров изменился в лице и подался вперёд. В глазах читался ужас и неверие в реальность происходящего. Кадык конвульсивно задёргался.
            Майор меньше года служил на кафедре, и эта ежегодно повторяющаяся сцена явилась для него мощным стрессом.
            Остальные офицеры взирали на происходящее с привычным сожалением и философским спокойствием.
            - Чего волнуешься? - толкнув Шелковникова локтем, шепнул сосед-подполковник. – Мы ещё тридцать пузырей заначили.
            Майор пришёл в себя, и постепенно лицо его сделалось таким же невозмутимо-кирпичным, как и у других офицеров.

            - Ну вот, - обратился Симонов к строю, опорожнив последнюю бутылку, - если кто пожелает, может пить из ведра. Оно будет стоять здесь три дня. Если у кого найдём ещё водку – она окажется здесь. В ведре. Желающих нет? Тогда разой-дись!


            Валера Печников коллекционировал бабочек. Кому-то казалось странным такое увлечение студента технического института, но Валеру это не смущало. В ответ на вопросы, иногда откровенно провокационные, о бабочках и его коллекции, он мог воодушевлённо разразиться двухчасовой лекцией на любимую тему.
 
            Никто никогда не видел Валеру несолидно бегающим с сачком в руках за беззаботно порхающими созданиями. Его подход к делу был гораздо фундаментальнее. Он находил необычного вида гусеницу, сажал в стеклянную банку и с обстоятельностью крестьянина, выращивающего на убой поросёнка, терпеливо откармливал съедобной растительностью до превращения в куколку. Когда же из хитиновой оболочки куколки чудесным образом вылетала бабочка, Валера добавлял её в коллекцию. Особенным его расположением пользовались бражники – стремительные ночные бабочки, мало кому позволяющие себя увидеть, а тем более поймать.

            На третьей неделе сборов Валере повезло наткнуться на редкую гусеницу. Она была посажена в пустую сигаретную коробку и подвергнута заботливому уходу. В свободное от боевой, строевой и политической подготовки время курсант обеспечивал подопечной достойный рацион и регулярные прогулки в траве. Охотно показывая гусеницу всем интересующимся, Валера объяснял, что к концу сборов она превратится в куколку, и тогда его хлопоты закончатся.
            
            Однажды вечером, нарушив строгий запрет, Валера покинул пределы лагеря, чтобы отнести гусеницу в сочную вкусную траву, не затоптанную брутальными кирзовыми сапожищами. Найдя подходящее место, он выпустил гусеницу в траву, а сам на четвереньках стал наблюдать, подавая вслух советы, куда нужно ползти, а куда нет.

            Валера так увлёкся общением с гусеницей, что не заметил, как проезжающий по пыльной просёлочной дороге «Уазик» остановился в паре десятков метров, как из машины, негромко хлопнув дверцей, вышел человек в полковничьих погонах и с видом крадущегося к добыче охотника направился к нему.

 «Что Вы здесь делаете, товарищ курсант? Почему не в лагере?» - громом среди ясного неба вдруг прозвучало над головой. Валера вздрогнул, вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с полковником Симоновым. Смутившись, Валера сделал шаг назад и – наступил на гусеницу.
            - Ну… Так что Вы здесь делаете, товарищ курсант? Я ещё раз спрашиваю! - недобрым тоном повторил полковник. Валера переступил с ноги на ногу и, видя, что молчание распаляет в полковнике ярость, ничего не придумав, сказал правду:
            - Гусеницу кормлю, товарищ полковник! – решительно выпалил он, после чего вытянулся по стойке «смирно» и зажмурился, ожидая, что мощная волна полковничьего гнева немедленно окатит его с головы до ног.
            -Зачем? - тупо и спокойно спросил полковник после долгой паузы.
            -Бабочка будет, - открыв глаза, пояснил Валера.
            -А где гусеница? - недоверчиво поинтересовался полковник.
            Валера посмотрел вниз, оглядел траву, шагнул в сторону и к своему ужасу там, где он только что стоял, обнаружил расплющенную гусеницу.
            - Раздавил! – с тихим отчаянием пролепетал бедный курсант.- И всё из-за вас. Такая бабочка редкая! Эх, товарищ полковник!
            Укоризненный тон наглого нарушителя дисциплины вывел полковника из себя:
            - Как разговариваете, товарищ курсант? Как стоите? Совсем разболтались! Да я тебя сейчас на гауптвахту отправлю! А ну, смирно! В лагерь шагом марш! – негромко, но веско скомандовал Симонов.
            - Есть, - ответил курсант и строевым шагом отправился в лагерь.
            Оставшись один, полковник некоторое время смотрел на раздавленную гусеницу, тихо матерясь и возмущённо крутя головой. Пасущие гусениц курсанты в его богатой практике не встречались.
 
            Слух о Валерином несчастье быстро разнёсся по лагерю. Курсанты ,смеясь, пересказывали случай друг другу как анекдот, но Валере сочувствовали. Каждую замеченную гусеницу немедленно отлавливали и несли на экспертизу – не заменит ли она неловко раздавленную предшественницу. Увы! Гусеницы были самыми обычными и никакого интереса для коллекции не представляли. В лучшем случае из них мог появиться дневной павлиний глаз, а чаще всего – крапивницы, боярышницы, пожарницы и лимонницы…

          «Всё пройдёт: и печаль, и радость», - раздавался в палатке из транзистора голос Боярского, утешая курсантов истиной, известной ещё царю Соломону. И действительно: как и всё на этом свете, подошли к концу и осточертевшие сборы.

            Экзамены. Последний обед. Последнее построение.

            Полковник Симонов поздравил всех и объявил сборы законченными.

            Сняты, сложены и погружены в грузовик «Урал» большие брезентовые палатки. На их местах остались сиротливо торчать до следующего лета дощатые основания.

            Валера сдал форму в каптёрку, переоделся в гражданскую одежду и теперь среди других курсантов сидел на скамейке возле усыпанной хрупкими жёлтыми листьями лесополосы, обозначающей границу лагеря. Все ждали заказанные автобусы, чтобы уехать до станции. В эйфории от обретённой свободы души курсантов желали петь, причём совсем не строевые песни. Заглушая дребезжащие аккорды плохо настроенной гитары, молодые глотки орали что-то несуразное:

 «…А снится нам труба – труба на бане!
Высокая-высо-окая труба-а-а!...»

            Появления полковника Симонова сразу никто не заметил. Когда же заметили, то замолчали и вопросительно уставились на начальника лагеря. Только гитара продолжала тихонько постанывать.
            - Отдыхайте, отдыхайте,- махнул рукой полковник и, посмотрев на Валеру, добавил неприказным тоном: - Курсант Печников, подойди на минутку.
            Валера нехотя оторвал зад от скамейки. «На кой ляд я ему понадобился?» - с досадой подумал он.
            Полковник отвёл Валеру в сторону, достал из брючного кармана спичечный коробок, нахмурился и, заметно смущаясь, сказал:
            - Интересный зверь мне вчера попался. Вот… Глянь. Может заинтересуешься?
Симонов выдвинул коробок. В нём, едва помещаясь, лежала большая зелёная гусеница с красными полосами вдоль боков. Она тут же приподняла переднюю часть туловища и, пошевелив в воздухе лапками, осмотрела Валеру флегматичным взглядом. Глаза Валеры загорелись.
            - Ну, - спросил Симонов, - и что за бабочка из этакого бегемота выйдет?
            -Бражник выйдет, - без сомнений заявил Валера. - Редкая бабочка. Повезло вам, товарищ полковник.
            - Ну, раз редкая… Забирайте, товарищ курсант, - плохо скрывая довольное добродушие приказал Симонов. – Счастливого пути!

            Указав Валере в сторону подъехавших во время беседы автобусов, полковник развернулся и, как-то разом стряхнув с плеч военную выправку, побрёл к своему пыльному «Уазику».