Берег

Берег в цвету волчицы стоит в осеннем лесу. Река, которая окружила лес, сплелась косой у него на груди и высохший полосой проселок приумолк за опушкой, оставив свет из окон гаснуть до полуночи стынущим бегом зари. Я, перед тем как выйти из своих укрытий, из полукрытых облаками сводов замка успел заметить этот переливчатый блеск трав на том берегу и я его запечатлел в своем оке, мне удалось его сберечь, но я знаю это ненадолго, он померкнет, как только взойдут всходы сугробов на нем и молитвенный плеск музык в замке затаит в себе колыбельную мелодию. Может быть, и верно, что снега тают и на их опряне зальется луч весны и когда-нибудь майское светило будет крушить небосвод перевалами фотонов и жасмин в пик Килиманджаро взрастит облученные лепестки, царски благоухающие на вершине, но когда-нибудь и этот священный алтарь, позолоченный осенью, померкнет все на том же берегу. Но вот он берег, устланный листвой и пожелтевшими травами, в кустарнике волчьей ягоды. Брег, на котором остановилось время на мгновение, чтобы его затем обернуть в примятую корку пороши снега, и тут затем сплести в узор из следов зверья в перелесок человечьих троп. Наверно если здесь воевали когда-то солдаты, то и умирали они мирно, здесь некому предавать или у кого-то отбирать последние часы на исход в небытие, слишком уж очевидна красота этого леса и берега между континентами и миражами, просветами тысячелетних солнц и ни дюжинных усилий природы чтобы выковать такой пейзаж. Я еще раз оборачиваюсь на него и смотрю в синь, убегающей лесом дали, в дуновение и глубь прочь скачущей тьмы в оврагах, и бурелом и валежник, прелую траву и падающий шелест там, на оленьих ухабах. Я помню все это лишь в светлых и сумрачных, порой янтарных и зеленоватых цветах, это все переходит, и мерещиться мне во сне, все это, тамошний гул сов, по ночам, кипящая пелена, накрывающая небо колпаком (встрепенувшаяся стая грачей) и зажатые ладони между коленок и ее белокурые слова, о лете и прядь, извивающаяся на ветру, ее удаляющаяся фигурка и тень у меня за спиной…