Против всех. Прелюдия

На бескрайних просторах суровой Сибири затерялся городок Зебрийск. О нём всегда было сложно сказать что-то определённое. «Провинция одинакова» - такой вердикт выносится в подобных случаях. Хотя была, конечно, славная история, интересные события и факты, которые сейчас никого не е…, пардон, не волнуют. Ныне всё, что город имеет в активе от наследия старины – это три десятка купеческих домов позапрошлого «пушкинско-островского» века, которые уже подыскивают себе место на кладбище Истории.
Плюс заводы, оставшиеся от советской власти, едва выжившие после кончины своей рабоче-крестьянской покровительницы. Плюс гордое имя наукограда, вызывающее у горожан лишь усмешку, причём довольно грустную, подобную той, что бывает у приговорённого к смертной казни. Ибо ни в каких науках город последнее время не преуспевал, кроме науки торговать – всяких магазинов, хороших и разных, появилось много в последнее время, гораздо больше чем покупателей.
Но не торопитесь сделать окончательный вывод, товарищи скептики! Именно здесь, в этом покинутом здравым смыслом городе, проживает герой этой книги. Он стоит за всеми последними событиями, которые потрясли страну. Однако его бесполезно искать на площадях и парадах, съездах и митингах. Он не держит в руках ни кисти художника, ни пера писателя. Ему безразлична мода, его вообще мало интересует одежда, он никогда не носил пиджаков, и скорее умер бы, прежде чем завязал галстук. Ему не люб спорт, он в своё время говаривал: «О спорт, ты – мор!» Он никогда никого не любил, и его никто не любил, даже в мыслях представить мало кто мог возможных любовных затей нашего героя.
Ибо он игрушка, динозавр из шоколадного яйца, любимец детей с большим трудовым стажем. Длинная шея, хвост, похожий на лист какого-то дерева, надменный взгляд – да, это всё о нём. В 1994-м году он начал дарить радость цветам жизни, при этом надо отметить, что у игрушки год идёт если и не за десять лет, то за пять уже точно. Ему 13 лет, да, но по существу, с учётом всего вышесказанного – то ли 65, то ли вообще 130. Потому и роль Тлэуера – мудрый старец, повидавший на своём веку столько всего, что другим вообще не под силу.
А что сейчас? Абсолютная пустота. Он – просто комок резины, ничем не лучше презерватива – попользовались, да и бросили. В игрушке есть что-то одноразовое, и неважно, что раз может длиться год и более. Есть, конечно, вероятность, что дети тех детей, которые забросили когда-то кукол и плюшевых овец, будут рады любимцам чужого детства. Но Тлэуеру этот вариант кажется невыполнимым. Кому он будет нужен, если у него даже и ног толком нет, вместо них какие-то обрубки – всё из-за того, что у придурочной собаки резались зубы. А ведь детям подавай эстетику, красивую игрушку, которая должна быть непременно целой. Без всякого сомнения, у многих малолеток есть любимые с детства игрушки, которые уже потрескались, повредились, порвались, но это же всё трудовые травмы, полученные в тяжёлых боях за детское счастье. Чтобы у мишки оторвали лапу, надо было его постоянно таскать и тискать, кормить из ложечки, лечить от всех болезней, а уж потом уронить на пол так, чтобы при всех раскладах он оставался хорошим.
У Тлэуера не будет уже такой биографии, она осталась в прошлом. Об этом он размышляет, открывая глаза после долгой спячки, обнаруживая себя находящимся в гигантском пакете. Что это – ад, рай, чистилище? «Кажется, у Достоевского был такой персонаж, представляющий себе вечность в качестве баньки с пауками – тёмной такой, невзыскательной. Думаю, от такой вечности он просто бы офигел», - говорил себе Тлэуер, меж тем как в голове у него возникала другая мысль, другой яркий образ – он выжил после катастрофы игрушечного мира. Своего рода единственный, кто остался после конца света, будучи заброшенным в эту дыру. В голове тут же завертелись несколько вариантов дальнейшего развития событий: либо закрыть глаза и попытаться довести себя до смерти (самовнушение – великая вещь в мире игрушек, где всё строится на внушении), либо по примеру Робинзона Крузо начинать новую жизнь, делая зарубки на память – три года в тёмном пакете, четыре года в тёмном пакете, пять лет, шесть лет, семь, восемь… А дальше что?
Тлэуер часто любил жизнь, поэтому выбор всё-таки пал в пользу второго варианта. Ведь жизнь просто так редко кому даётся, тем более дважды. А для того, чтобы что-то сделать, надо хотя бы осмотреться по сторонам, обозреть, так сказать, мир вокруг себя. Пусть мир и кажется тёмным и неуютным – выбирать не приходится.
Он на мгновение представил, что мир огромен, а Тлэуер – лишь ничтожнейшая часть этого мира. А это тяжело на самом деле, ведь мы чаще видим себя и мир вокруг себя, нежели себя как элемент мира. Никому же не хочется осознавать, что уникальная и неповторимая личность – это лишь винтик в системе бытия. Вот и динозавру тяжело это давалось, хотя иногда у него так получалось принизиться перед миром, что он видел себя, такого хрупкого и щуплого, не самой важной частью квартиры, квартиру – частью девятиэтажного дома, дом – несчётной единицей огромной системы, именуемой Город. Но ведь и Город умещался, как в матрёшке, в гигантской стране, занимавшей шестую часть суши. Когда Тлэуер видел страну, он вопил, как резаный, ибо не знал, что с ней делать, у него были ощущения человека, случайно оказавшегося в доисторической эпохе и наткнувшийся на бронтозавра. Только ощущения эти надобно возвести в степень эдак десятую, ибо человек меньше бронтозавра раз, допустим, в сто, а игрушечный динозавр из шоколадного яйца меньше России со всеми её реками и лесами раз в десять миллионов. Если Тлэуеру удавалось увидеть страну, то он старался как можно быстрее вернуться к прежнему состоянию, чтобы поток информации не разорвал его тело на тысячи мелких кусочков.
Однако иногда он заглядывал и дальше. И тогда перед его взором представала вся Земля, а порой – Солнечная система. После этого Тлэуер неделю прибывал в каком-то трансе и ещё недели две из него выходил. Так вот, сейчас он не собирался так рисковать, ему лишь хотелось осознать себя частью тёмного пакета.
Но и эта картина его шокировала. Все, кого он знал, абсолютно все, лежали ни живые, ни мёртвые. Для Тлэуера это было страшнее, чем если бы он проснулся на куче черепов. Всё, игра закончена, а динозавр – тот самый японский солдат, который воевал после того, как Япония капитулировала.
И он закричал, пытаясь в этот крик вложить всё - страх перед новой жизнью, радость пробуждения, скорбь по исчезнувшим товарищам, ощущение того, что он никому ничего не обязан и при этом никому не нужен, и в то же время – гордость за себя, за то, что он – Единственный. Видимо, у Судьбы (а Тлэуер был неисправимым фаталистом) были свои плану относительно динозавра. И ему, Избранному, надлежит сиднем сидеть, чахнуть в этой дыре? Не бывать этому!
Ему хотелось вырваться, увидеть мир вокруг себя. Его трясло, вполне возможно, щёку украсила гневная слеза. Тлэуер если и плакал, так только сильно разгневавшись – на себя в основном, считал же себя Личностью высшей пробы, а к ней претензии особые. Теперь же он сам казался себе персонажем песни какой-нибудь эмо-группы – всё в его жизни плохо, хочется рыдать и резать вены. На мгновение захотелось быть уничтоженным, пострадать, покорчиться в муках, видя как на тебя надвигается асфальтоукладочный каток. «Где твой протест против системы? Где твой протест против строя?» - в голову ворвались строчки любимой динозавром песни группы Clockwork Times. Быть эмобоем как-то расхотелось.
«Я вырвусь, я буду на воле, буду жить и получу власть», - шептал Тлэуер. Надо отметить, что динозавр был довольно образованным субъектом, считавшим себя интеллектуалом. Он интересовался политикой, литературой, философией, правом. Ничуть не сожалел о том, что не смог освоить две лакмусовые бумажки нашего времени – компьютер и английский язык. Любил порассуждать о ситуации в стране и в мире, не сомневался в том, что является конечной инстанцией по всем вопросам по этой теме. Более всего на свете хотелось ему стать шеф-поваром политической кухни.
Но вместо этого возникла обычная кухня – холодильник, плита, потрескавшийся от старости линолеум, похожий на изъеденную молью леопардовую шкуру…Тлэуер узнаёт это место – здесь прошли годы молодые, не все, конечно, но значительная их часть. Казалось, жизнь пройдёт – ничего не останется, кроме этой кухни, и даже если рухнет дом, она всё равно будет висеть в воздухе – плита, холодильник и одряхлевший линолеум. А это грустно на самом деле. Гармония постоянства не всегда бывает хороша.
Меж тем динозавр всё ещё обретается в старом пакете, тёмном, набитом былыми товарищами, превратившимися в хлам. «Я умею смотреть сквозь стены! Ух ты ж, круто! А что же там, за окном?»
Игрушки никогда не интересовались жизнью людей, им было достаточно того, что люди задавали параметры игры, определяли роли, которые потом игрались всю жизнь. О том, чем дышит Ойкумена Первая – мир людей, жители Ойкумены Второй – мира игрушек – узнавали от Тлэуера. И надо отметить, что в Ойкумене Второй общим местом было презрительное отношение к человеку. Речи скептиков о том, что без людей в истории игрушечного мира пора бы ставить большой жирный крест, в расчёт не принимались. Расхожим стало утверждение о том, что человек – дрянь по сути своей, что он готов жизнь положить за сущие нелепицы, что если бы они, игрушки, пришли к власти в Ойкумене Первой, то смогли бы управлять ничуть не хуже современных президентов и премьеров. Особое «внимание» уделялось детям – неразумнейшим существам, которые сперва орут и писаются, потом творят такое, что их прежние «подвиги» кажутся просто смехом. А уж сколько игрушек погибло под ударами «цветов жизни» - не счесть. Поэтому и раздавались порой голоса: «Наша сила – детские могилы», «Чтоб мы могли спокойно спать, люди все должны поумирать», «Если умер человек – счастье будет нам на век». Жутко?
То-то же, такие речи пугали даже Тлэуера, которым, подобно своим собратьям, не считал мизантропию и человеконенавистничество чем-то зазорным, но всё-таки понимал, что для процветания сообщества нужны и взрослые, и дети, особенно дети, поскольку они выдают игровые роли. Но и от обожествления человека он был далёк, ему просто хотелось понять какие у данной особи интересы, чем живёт это существо. Но увы – дальше прессы и ТВ он не выходил. В принципе, в его среде это не считалось признаком невежества – согласитесь, много среди нас людей, которые судят обо всём только по статьям в газете или телепередачах.
Что до Тлэуера, то он хотел посмотреть в окно. Хотел сильно, мог ради этого уничтожить пару-тройку цивилизаций, или даже позволить отрезать себе яйца (вопросы продолжения рода и получения сексуального удовлетворения его не волновали). Желание это так быстро проникло во все мысли и идеи, что он начал жить только надеждой на чудо – возможность увидеть потрясающий вид из окна. Казалось, ничего больше и нет – только одно желание. Тлэуер казался себе живым нервом, глаза его закрылись в предвкушении чего-то страшного.
А потом они открылись. Наш герой увидел другую картину – ту, что предстоит перед каждым человеком, когда он смотрит в окно. Ничего романтичного. Ничего сверхъестественного – только быт провинциального городка, захудалого Зебрийска. Серые многоэтажные дома, труба завода, трамвайная остановка, к которой то и дело с грохотом и скрежетом подъезжала железная красная колбаса – транспорт, господа! У остановки копошились люди, подтверждавшие своей суетой избитое сравнение с муравейником. Тлэуер решил поближе приглядеться к местечковому социуму.
Пенсионерка в сером пальто, опирающаяся на тросточку. Женщина с ребёнком, пухлощёким пацанчиком лет семи-восьми, смачно жующим мороженое. Грузный усатый мужчина в кожаной куртке, держащий в руках массивный дипломат. Группа гопников в синих олимпийках и чёрных спортивных штанах, пьющая какое-то сомнительное пиво, закусывающая пойло «кириешками». Типажи, которые наверняка встречались каждому из вас.
Так вот, Тлэуеру они были мерзки. Мерзки, потому что жизнь их проходит без вдохновения (он, как истинный эстет, считал, что только тот достоин звания Человека, кто может понять Прекрасное); потому что они не замечают, что город вместе с ними превращается в большую зловонную клоаку; потому что они просто жрут, пьют, рожают детей, такое же быдло, как и они сами, а в старости кряхтят, жалуются на жизнь, забыв о том, что сами убили возможность стать другими. Они требовали истребления.
Истребить или напугать? Тлэуер частенько почитывал различные газетёнки, посвящённые «неизведанному». Зелёные гуманоиды, развесёлый снежный человек, а то и просто полтергейст какой-нибудь кочевали из номера в номер стаду на потеху. Стадо принюхивалось к непривычной пище, настороженно мычало: «Му-у-удаки пишут, му-у-даки!», а потом съедало сей корм за милу душу. Интересно, а что если все эти люди, стоящие на остановке, вдруг увидят снежного человека, то что тогда? А ничего – просто признают в таинственном йети местного дурачка Диму Деревенчука, скажут: «Здорово, Дима!» Сердобольная бабушка может даже пирожком угостить. Скучно.
Динозавр бросил взгляд на лежащую на столе газету, довольно известную и местами даже респектабельную. Заголовок номера: «Терроризм – угроза обществу!» Старая, видимо, газета, года 2004-года, пресса не первой свежести, уже давно с этим злом покончено, если верить телевизору, конечно. Зебрийск сталкивался с этой проблемой по касательной – в 1999-м году, когда страну трясло взрывами домов, зебрийцы срочно заколотили все подвалы, боясь, что в случае чего террористы могут спрятать туда мешки с гексогеном. После 11-го сентября все со страхом смотрели на каждый пролетающий в небе самолёт. Неужели жители Зебрийска и правда думали, что смогут стать достойными внимания Усамы бен Ладена?
Пока что их Бог миловал, отводил от города террористов, предоставляя ему возможность самому потихоньку разрушаться и запустевать. Такое положение дел не радовало Тлэуера, почувствовавшего себя боевиком «Красных бригад» или «Чёрных пантер», готового расстрелять очередного буржуя или расиста. В роли злодея – город Зебрийск. «Я – террорист, я – Иван Помидоров, хватит трепаться, наш козырь – террор», - напевал динозавр. Всё-таки, думал он, хорошая группа «ДДТ». Жизненные песни поёт.
Ведь террорист из песни никого не хотел убивать, его цель была – напугать, взбаламутить это сонное царство. Примерно также хотел и динозавр. «Даже если я оставлю пару трупов – живых-то будет больше». Он представлял себе, какой бы шок вызвало бы появление здесь, на трамвайной остановке, самого настоящего боевика – да, именно такого, которого рисуют всевозможные СМИ. Тлэуер, словно художник, делал наброски портрета своего героя. Мысленная картина получилась несколько лубочной шаржированной, в её основе – репортажи из Чечни, Афганистана, Ирака, Палестины…список можно продолжать.
Кстати, интересно – каким же был пресловутый Иван Помидоров? Человек с такой фамилией никак не мог ассоциироваться с благородным мстителем – это скорее вшивый интеллигент, преклоняющийся перед Пастернаком и Рязановым, уже успевший заиметь заметную плешь. Он непременно в очках, одет…ну, скажем в оставшееся от попыток заняться спортом трико и майку, обтягивающую год от года увеличивающееся брюшко. Наш интеллигент ночью ворочается в постели, не может уснуть, ощущая внимание Большого Брата (которого выдумал он себе сам – чтобы было можно страдать). Однажды его страхи выходят наружу, и он начинает стрелять. Нет, Тлэуер не будет таким террористом – качество не его мануфактуры.
Он хочет быть высоким смуглым арабом (пуштуном, чеченцем) в камуфляже, бородатым и злым. Глаза сверкают жаждой мести, желанием показать этим неверным, кто здесь хозяин. Дополнительный аргумент – автомат Калашникова и пояс шахида, готовый взорвать своего владельца в любой момент, причём желательно с парой-тройкой врагов.
Такой образ казался динозавру весьма и весьма интересным. Он дал ему имя – Исмаил Кербани, афганец, пуштун. Родился в 1968-м году в небольшой деревушке под Кабулом, в семье мелкого торговца, ревностного мусульманина, не принявшего затронувшие его страну в 1970-е годы. Отец был примером для подражания, сын вслед за ним насылал проклятия на таинственных «шурави», вторгшихся на землю его отцов и дедов. Несмотря на юные годы, маленький Исмаил активно участвовал в войне на стороне моджахедов. Сперва наводил отряды душманов на советские автоколонны, потом перешёл к занятиям иного рода – быстро научившийся стрелять, он убивал ничего не подозревавших солдат. Не обходилось и без диверсий.
Стоя на трамвайной остановке, Исмаил, видимо, вспоминал безумные глаза «шурави», ненавидевшие этот мир – мир, в котором маленький афганский мальчик может вонзить в спину нож, а он - один в неведомой горной стране – нет. А его убийца радовался в этот момент – маленький, да удаленький. Его за это любит отец, он – пример для подражания братьям, когда мальчик идёт по пыльной деревенской улице, старики одобрительно шепчутся вслед…Но дальше у Тлэуера не хватило фантазии, он не смог придумать, что сделал этот ваххабит, что заставило его стоять на типичной трамвайной остановке захудалого сибирского городишки.
Так бывает порой: вот увлечён ты темой, и думаешь: «Да я просто гений, демиург, я создаю новое, небывалое». А потом проходит время, и на смену этой мысли приходит другая: «Ой, а на кой мне всё это?» У многих так было в детстве, но есть и примеры и из взрослой жизни. Так вот, Тлэуеру очень скоро надоело играть в жестокого террориста – слишком уж всё примитивно, ему хотелось чего-то иного. «Мне ты не интересен, - говорит он Исмаилу, как будто тот сидит рядом с ним за одним столом, - Уже не интересен. И вообще ты изгой. И девушки тебя не любят. Да и ты их любить не в состоянии – поскольку когда по дурости ты поигрался с гранатой, тебе оторвало письку. Обидно, да? Когда твои товарищи-талибы – а ты выбрал «Талибан», пуштун хренов – насиловали женщин в захваченном Кабуле, причём паранджу не снимали, мудрые люди эти мусульмане – насиловать так насиловать, на рожу не заморачиваться, так вот, ты в это время скрипел зубами и не смог даже подрочить. Ты тогда сильно злился, а Аллах не любит злобных обезьяноподобных уродов, у которых даже письки нет. Вот и забросил он тебя в этот сраный Зебрийск. Что теперь? Ты у меня спрашиваешь, гиббон бритый? Постреляй людишек, тебе не привыкать. Пошёл, чёрт смердячий. Аллах акбар!»
Всё! На этом поток сознания иссяк, обмелел, успев, правда, натворить многое. Это был не ровный прямой канал, мысли петляли, заносили Исмаила из стороны в сторону, превращали его то в по-своему обаятельного дикаря, то в комического персонажа второсортной агитки. Тлэуер смешивал эти образы, превращая их в пластилиновый ком, из которого он вылепит героя дня.
Смотрит в окно – глаза лезут на лоб. Эффект превзошёл все ожидания, на трамвайной остановке – переполох. Шум, гам, плач, крики сошедших с ума людей. И – похожая на завывания пустынного ветра чужеземная речь. Террорист вышел на дело. Его создал Тлэуер, тот самый динозавр, честолюбивый, хитрый, мечтающий показать стаду, кто здесь хозяин.
Что делать дальше? Пора, однако, начинать Игру. Правила её просты – больше хитрости, больше наглости и цинизма. Игрок всего один, зато какой! «Давай, давай, доставай автомат, кричи что-нибудь непонятное – народ испугается, в штаны наложит. Можешь даже пострелять, отправить пару-тройку на тот свет. Предпочтение отдавай гопникам, так как если что-то путное из них и выходит, так только говно. Старушню тоже можешь пришибить, а то зажились, понимаешь ли. Что, Мистер Гуманист, - так он обращался к воображаемому собеседнику, который не знал ценности большей, чем человеческая жизнь, - считаешь меня жестоким? О нет, я жесток не более, чем какой-нибудь бюрократ. Мой террорист убивает быстрее, бюрократ же выжмет из человека все жизненные соки, превратит его в тварь беспомощную. В то время как я даю возможность Просветления. Я – молния, которая может убить, а может и вдохновить. Исмаил – условный знак, такой же как кулак с плаката времён коллективизации».
Мистер Гуманист, видимо, охал и удивлялся цинизму своего собеседника, готов был что-то произнести, но Тлэуер оборвал его зародыш речи фразой: «Потом поговорим. Есть дела и поважнее». Дело действительно не требовало отлагательств: надо было вспомнить все речевые штампы, которыми наделяли исламских экстремистов авторы тупых боевиков. При этом фразы типа «смерть неверным собакам», «требуем для переговоров Президента, иначе расстреляем все вас, скотов поганых» казались слишком пресными. Не хватало изюминки, того, что реально заставило бы всех и каждого удивиться. Чёрный юмор – да, это круто. Импровизация всегда полезна.
…Люди в панике. Кошмар, которым их кормило ТВ – терроризм – оказался рядом так внезапно, что сознание перестроиться, разумеется, не смогло при всём желании. Первое время – секунды две-три – казалось, что это всего лишь страшный сон, что стоит только ущипнуть себя – и всё, проснулся спокойненько. Так нет же, найдётся повод для трагедии. И Тлэуер чувствует страх, отчаяние, которое испытывает толпа – через террориста. Исмаил был гигантским проводником, через который проходил страх, чтобы стать пищей для стремления динозавра подчинить себе сознание людей, напугать их, заставляя тем самым задуматься, разрушить все стереотипы.
Динозавр ощущал и другое – террорист стал сильнее, поглощая страхи толпы. Он и раньше знал, что такое может произойти, знал о том, что хищник всегда выбирает слабую жертву. Нужно было что-то предпринять, чтобы Исмаил не превратился в голема, восставшего против своего создателя. Тлэуер посылает сигналы:
-Слющай, дарагой, - с акцентом торговца-кавказца начал говорить террорист, обращаясь к одетой в старое пальто пенсионерке, - Ти ведь русский сабака, да? Короче, скажи свой президент, чтобы он сюда приехал и прямо сейчас сказал о независьти Чечни. Иначе я тебя расстреляю, ти ведь не хочешь, да? Скажешь президент – я тебе вина налью, шашлык-машлык, ахалай-махалай, на машинке покатаемся.
…Валерия Никифорова 40 лет отработала на одном из оборонных заводов города. Сухонькая, малозаметная женщина за это время сумела стать Почётным гражданином Зебрийска, получить прибавку к пенсии, многочисленные благодарности от начальства, грамоту за выслугу лет, премию, выписанную к юбилею и…рак прямой кишки. Об этом её известил заводской врач – тяжёлый мужчина, своими бакенбардами немного похожий на Бисмарка. Он считался юмористом, причём с довольно специфическим чувством юмора.
-Ну что же, дорогуша, у Вас, хе-хе, рак. Причём пива с ним не попьёшь. Вам 72 года? Тогда что Вы здесь делаете?
А она сама не знала, что ей делать. Никифорова была хорошей женой, матерью и бабушкой, верной подругой и отличной работницей, но теперь ей выпала доля быть смертельно больной – эта роль неизвестна. На покрытом морщинами лице – ощущение страха, в глазах – пустота и отрешённость. Она знает, что может сегодня сходить в магазин, посмотреть очередной сериал (Никифорова была из той породы людей, на которую производители «мыльных опер» должны были молиться – она смотрела всё, что поставляла нам Латинская Америка, начиная с «Рабыни Изауры»), а завтра…завтра может и не наступить. Есть ещё, правда, надежда на то, что Бог, которому старуха ставила 3 раза в год – на Рождество, Пасху и Троицу – тоненькую восковую свечку, всё-таки не будет к ней жесток.
Тлэуер не был Богом – для него это была недосягаемая мечта. Но через террориста он чувствовал исходящее от старухи ощущение Предчувствия Конца Жизни. «Ну и зачем тебе жить, бабушка?» - подумалось ему. У него было своё отношение к жизни как ценности – отрицание того предположения, что каждый человек замечателен, уникален, бесценен и хорош настолько, чтобы их нельзя было убить.
«Я должен убить. А знаете почему? Потому что у меня нет ног, остались одни обрубки, хотя у себя в игрушечном мире я передвигался вполне неплохо, размахивая хвостом. Глупая мотивация, скажете вы. Так бы все калеки взялись за обрезы. Но всё равно, дорогие товарищи, знаете, кому наплевать на ценность каждой человеческой жизни? Ущербным, калекам, изувеченным, уродам. Кто там у нас призывал падающего подтолкнуть? Товарищ Ницше? Тщедушный неудачник, к тому же под конец жизни сошедший с ума. От него шарахались все кому не лень. Пойдём дальше: старик Алоизьевич, главный злодей нашего времени. Ещё один, как сейчас можно выражаться, лузер – по крайней мере с этого он начинал. Сия закономерность не обошла даже выдуманного персонажа – Родиона Раскольникова. Короче говоря, расклад такой: если кто-то будет вам жаловаться на жизнь, лить слёзы, умолять, чтобы его пожалели – завтра он может вас убить. А я сделаю это уже сегодня. Мораль моей сентенции такова – откажитесь от жалости, она уже никому не нужна, это сорная трава на поле морали и нравственности».
Тлэуер посылает террористу импульс: «Расстреляй бабку, начни действовать». Тот рад стараться, короткая очередь – жизненный путь старухи завершился. Она падает наземь быстро – удивлённая толпа стоит рядом, боится пошевельнуться. «Стадо баранов, ей-богу», - гоготал Тлэуер. Люди смотрели на террориста обречённо, словно хотели спросить: «Кто следующий?». Воспитанные на романах Донцовой, газете «Жизнь» и передаче «Пусть говорят», они даже не могли себе представить, что с ними происходит что-то страшное. Единственное, что их сейчас интересовало – когда подойдёт трамвай.
Динозавр решил продолжить свой перфоманс. Он посылает моджахеду новые сигналы, учит его, как себя вести в разных ситуациях:
-Женщина, какой трамвай ждёте? – спросил Исмаил у стоявшей рядом с ним дамы средних лет.
-Убийца! – закричала она. Видимо, с ней случилось Просветление – она поняла весь трагизм ситуации. А ведь на той стороне дороги спешили по своим делам люди, и даже не оборачивались, не было никаких зевак. Ей хотелось перебежать туда, слиться с толпой и про всё забыть. И это удалось бы женщине, она смогла бы спастись, но мощный удар ногой обрушил её на рельсы – в тот самый момент, когда со скрежетом и лязгом к остановке приближался трамвай.
«Считаешь меня убийцей? Ну что же, я буду убийцей. Не порадуешься ведь», - шептал Тлэуер. Ему нравилось убивать – как это ни прискорбно. «Когда люди умирают сами – это естественно, когда им сокращают жизнь другие – это жестоко. Лицемерное общество во всём его неприглядном виде», - это тоже его мысль.
Итого – жертва на рельсах. Динозавр вспоминает Булгакова, «Мастера и Маргариту», фразу про Аннушку, разлившую подсолнечное масло. На этот раз ситуация повторяется, только вместо кухарки виновник смерти – симпатяга-террорист. «Человек внезапно смертен», - шептал Тлэуер. Ему нравилась эта мысль. Игрушкам в данном смысле лучше – при хорошем стечении обстоятельств они живут вечно.
Меж тем слово «внезапно» острым буравчиком сверлило ему мысли. Измельчало все оставшиеся комбинации. Превращало в труху казавшиеся хитроумными планы. Так червь, прогрызающий ходы в деревьях, губит их. И вот исчерпал свои идеи наш герой, в голове осталось только одно – «внезапно». Внезапно должна окончиться эта трагикомедия.
«Приказ – растаять в воздухе», - теперь такая установка задаётся террористу. Исмаил сделал всё, что от него требовал Тлэуер – напугал толпу, убил пенсионерку, которая сама бы умерла через полгода в страшных мучениях, проклиная жизнь (динозавр был сторонником эвтаназии). Что теперь с ним делать дальше? Заставить продавать газеты с автоматом наперевес (почему-то появилась уверенность, что в таком случае от покупателей не было бы отбою, особенно если продавец на ломаном русском приговаривал бы: «Возьми газету – не то убью»)? Отправить захватывать мэрию, нагоняя страх на случайных прохожих? Или ж послать ваххабиту следующую идею – прими, мол, православие, замаливай грехи перед людьми в далёком сибирском скиту?
Этим и другим вариантам – нет хода. Тупик.
Смерть – лучший выход. Причём не просто смерть, а дематериализация. Фантом. Призрак ваххабизма, сумевший, однако, напакостить. Отличный выбор, подумалось Тлэуеру. Что называется – вот страху-то будет!
…На трамвайной остановке гробовая тишина – злодей исчезает. Первыми растаяли в воздухе ноги, оставив тело висеть над землёй. Женщина, прижатая к рельсам теперь уже исчезнувшей ногой террориста, поняла всё быстрее быстрого, перекатившись на захарканный асфальт. Что до её мучителя, то у него ушли в небытие руки. Какой-то гопник пытался воспользоваться моментом и пропнуть ваххабита, но вскоре остановился – туловище растворилось тоже.
Оставалась голова, подмигнувшая своим жертвам – мол, до скорой встречи, я ещё вернусь с друзьями, братьями и парой-тройкой танков. От этой иронии многим стало не по себе. Усатый мужчина, всё это время презрительно ухмылявшийся, многозначительно хмыкнул: «Вернётся, педераст». Старушка в платочке, переждавшая эти ужасы мирной жизни на лавочке, прошамкала: «Вот демократы страну развалили, попробовал бы хоть кто-нибудь раньше так поступить» (Тлэуер, кстати, с ней согласился). Женщина с ребёнком, уронившим мороженое и теперь плакавшим навзрыд, пыталась успокоить спиногрыза, приговаривая: «Сейчас злой дядя уйдёт, и всё будет хорошо». На душе у неё было, впрочем, беспокойно – от призрака-террориста можно было ожидать всякое.
А пока что от него остались губы – сухие, обветренные – и чёрная густая борода. В своё время Тлэуер очень любил сказку «Алиса в стране чудес», и образ улыбки Чеширского Кота долго стоял у него перед глазами. Динозавру порой хотелось самому быть как тот котяра – привлекала ироничность персонажа, а также умение появляться в неожиданных местах таким же неожиданным образом.
Теперь же пришло время сказать что-нибудь этим чудесным людям, которые, однако, не понимают совершенно, что с ними творится. Будто их разбудили в 6 часов утра, а они ещё все сонные, вялые, холодной водой бы их облить не мешало бы. Так вот, абсолютно без акцента на великом и могучем террорист сказал следующее:
-Это было великолепно. Я не могу не отметить вашего гостеприимства. Зебрийск так рад гостям, что я даже не знаю, как вас отблагодарить. Обязательно посещу вас во время осеннего турне. Будьте умницами и не забывайте смотреть телевизор. Пользуясь случаем, хотелось бы передать привет всем, кто любит меня, верит и ждёт. Аривидерчи!
После чего исчез – как раз тогда, когда появился трамвай, пришедший практически без опоздания. Лязг и грохот – двери открываются. Но никто не заходит. Усатый мужчина нервно бьёт по клавишам массивного сотового телефона.
-Куда Вы звоните, - спросила так самая старуха, которая с тоской вспоминала прежние времена.
-На телевидение, - отрезал тот.
Тлэуер устал. Всякие волнения, обязанность управлять человеком – всё это, казалось, состарили его лет на пять, это ещё при том, что в игрушечной реальности он стоял одной ногой в могиле. В общем, хорошо бы поваляться на диване, посмотреть телевизор… Динозавр ненавидел современное телевидение, но в то же время, как ни странно, был страстным телеманьяком. Почему так получилось? Ответ на самом деле прост и понятен.
Он был без ума от ТВ его мечты, верил, что рано или поздно оно появится, прольётся желанный дождь над иссушенным полем мыслей, изувеченных печатным словом. Поэтому приходится Тлэуеру не раз и не два надеяться, а потом разочаровываться, но всё равно продолжать ловить в ванной осетра. Вот и сейчас, наблюдая за очередным сериалом (всё, разумеется, делал он, не выползая из своей тёмной ниши), динозавр произнёс сакраментальное:
-Ё…твою мать, хоть бы новости показали, уроды. А то растрачиваю свои драгоценные нервные клетки на всякую фигню. Скоро с телевизором общаться начну, как человек из Таганрога. Вот восстановлю силы – опять на дело. Создам террориста, только уже настоящего зверя. Упыря! Бандита! А не то – пропадай, житие моё несуразное.
-В эфире «Новости», - сообщила миловидная дикторша, - Начну с важного сообщения. Трагедия произошла в небольшом городе Зебрийске. Террорист захватил трамвайную остановку и требовал предоставить независимость Чечне, угрожая расправиться с находившимися на остановке людьми. С подробностями наш специальный корреспондент…
Тлэуер пропустил дальнейшую информацию мимо ушей. Ему всё-таки хотелось скорее увидеть творение рук своих, чем услышать про него.
Вот камеры показывают остановку. Крупным планом – без этого сейчас никак – обезображенное тело убитой пенсионерки. «Да, постарался я, погорячился, кхе-кхе. Но ничего не поделаешь – умерла так умерла, в ближайшее время я точно не окажусь её внучатым племянником или каким-нибудь ещё родственником, чтобы по ней скорбеть, посыпая голову пеплом».
Опрашивают свидетелей. Те несут чушь. То террорист оказался вооруженным автоматом, то он размахивал гранатой без чеки, кто-то сказал, что он – араб, кто-то – что он негр, а знакомый динозавру усатый мужчина увидел в злыдне чеченца. Свидетели сменились небритым хриплоголосым аналитиком, который, видимо, знал все ответы на все вопросы:
-Зебрийск ещё с советских времён был центром оборонной промышленности. Там делалось топливо для ракет, которые могли показать Америке, да и не только ей, кузькину мать. И ежу понятно, кому выгодна эта провокация – тем, кого не устраивает усиление позиций России в современном мире. Очень скоро ковбои и подпевалы в Восточной Европе, включая прибалтёнышей и украино-грузинских пидоров, начнут говорить, что пора бы разместить на нашей территории международный контингент для контроля за потенциально опасными военными объектами. Ждите, и вы услышите, как Кондолиза Райс: «Власть, пропустившая в глубь страны террориста, не может считаться эффективной демократией». И завоют благим матом «другороссы».
Бородатого сменили те, благодаря комментированию поступков которых он и прославился – политики. Тлэуер саркастически усмехнулся: он считал, что всё это – зоопарк чистой воды. Или Кунсткамера – на выбор, кому что ближе.
Начал действо спикер Думы и одновременно лидер «партии власти» - седой усатый мужчина с гвардейской выправкой. Ящер смекнул, что такая осанка результат тренировок – каждый белый день по стойке «смирно» говорить: «Так точно, господин президент». Спикер говорил скучно, выдержанно, как-то уж сильно правильно:
-Единство нашей страны вновь подвергается тяжёлым испытаниям. Россия должна доказать, что она способна защитить своих граждан от пули террориста. Надо сплотиться вокруг президента, цель которого – сделать Россию сильной, единой. Докажем всем, что нас не столкнуть с пути, по которому идём.
«В болото вы шагаете, товарищи, - ёрничал динозавр, - А что хорошего от тебя, - тут он мысленно обратился к спикеру, - и таких, как ты. Вечно в марионетках и шестёрках сидите. Ужас просто. Я, правда, не ручаюсь, что сам бы не вёл себя так же, если бы был чиновником».
На экране возникло новое лицо. В тяжёлом лысом человеке интересующийся российской политикой Тлэуер без труда узнал лидера коммунистов, уже который год хоронивший антинародный режим. Его лицом – бородавчатым, одутловатым, с похожим на картошку или какой-нибудь другой корнеплод носом – демократы пугали народ, а тот как не странно верил. По мнению динозавра, у людей было больше основания бояться леших, водяных или привидений. Боялись и их – в обществе переходного периода, как известно, суеверия просыпаются и растут со скоростью света – но коммунистов почему-то больше. Что до Тлэуера, то он когда-то уважал лысого, считал его достойным президентства. «Почему бы и нет, собственно? Далёкий от гламура человек», - говорил он в то время. Сейчас всё прошло, но всё равно было интересно наблюдать за былым кумиром.
-Сегодняшний режим не гарантирует человеку возможности спокойно уснуть. Разрушена промышленность, уничтожена фундаментальная наука, испохаблена великая культура, разорено сельское хозяйство, поголовье скота сократилось в два раза. Из-за преступной либеральной политики погибли почти все урожаи свеклы. Задача патриотической оппозиции – не допустить повторения зебрийской трагедии, привести к власти грамотных руководителей, которые знают, что такое зима, ЖКХ, горюче-смазочные материалы.
«Где-то я это уже слышал, - не унимался наш герой, - Да, точно, в девяносто шестом году перед президентскими выборами, и в девяносто девятом перед парламентскими…да и вообще всякий раз, когда его по ТВ показывают. Хоть бы на магнитофон записал свою речь и включал его всякий раз, когда выступает. Эх, есть мысль у меня нехорошая, что если у него в голове – органчик, как у одного градоначальника из повести Салтыкова-Щедрина? Улучшенный, почищенный, но механизм тот же. А партию жаль, чёрт возьми, я её сторонник в прошлом был».
Следом выступал скандально известный думский политик, успевший дослужиться до вице-спикера. Динозавр помнил его ещё молодым, любившим поплескаться соком и мечтавшим поплескаться в Индийском океане. «Человек-скандал» назвали его СМИ, последняя крупная выходка – пьянка в Багдаде, сопровождавшаяся таким матом, что Сергей Шнуров, наверное, мог бы умереть от зависти. Разумеется, вице-спикер утверждал по старой традиции, что это был всего лишь человек, похожий на него. Этот протест, впрочем, не помешал ему отобрать из той пьяной речи самые приличные слова и из них составить некую композицию, имевшую популярность в определённых кругах. Оратором считался великолепным, готовым без бумажки говорить за милу душу.
-Зло терроризма надо пресекать. Я уже давно предупреждал власть, встречался с президентом, министром обороны, директором ФСБ. Они кивают головой, со мной соглашаются, и это правильно. Но не делают ничего. Гнать их, гнать, пинком по заднице! А с террористами справимся мы, с нами – народ. И больше - никто, - голос повысился, стал гневным, могущим сокрушить всё вокруг. Было видно, что ему хотелось уйти от сухого официального стиля, к которому обязывало выступление на респектабельном канале, и вернуться в свою стихию, выступить на митинге или на думской трибуне, где он был вне конкуренции.
Тлэуер переключил канал. Политики начали его раздражать, он понял, что не им принадлежит История. А динозавр, между прочим, оказался их благодетелем, помог им вновь появиться на экране телевизора, откуда они всё сильнее вытеснялись лихими юмористами, гламурными телеведущими и героями сериалов, однообразными, как вид из окна поезда после 3-х дней в вагоне.
Кстати, на экране – боец юмористического фронта. Молодой ещё человек, волосы растрёпаны, голос уже пьяный, выступает в образе соответствующем:
-Пришёл на бровях? Ты дура, что ли? Может, выпила чего? (Хохот) Как можно прийти на бровях? (Хохот) Кто лыка не вяжет? Ты вообще видела это лыко? (Хохот) Ты представляешь, как его можно вязать?
«А было бы неплохо заменить дикторов на юмористов. Петросяна там или этого…как его…Дроботенко. Или Юрия Гальцева. Представляю себе, сидит такой штатный весельчак с клоунским носом и говорит: «В городе Зебрийске, ёкарный бабай, террорист захватил трамвайную остановку. Абалдееть…» Ещё помните куплетистов таким – Бандурина и Вашукова, незатейливый их проигрыш на гармошке. Его – в заставку программы «Время». А то новости сейчас скучные, это даже правозащитники отмечают. Да, кстати, Ксения Собчак была бы неплохим корреспондентом в Доме правительства, её бы репортажи на ТНТ назывались «Белый дом-2». Так вся страна будет обсуждать, встречается ли Греф с Кудриным. Вот тогда будет тотальный пиндык!», - мечтал Тлэуер, представляя себя в образе пузатого отца семейства, развалившегося на ветхом диване и небрежно переключающего каналы.
-Вроде и умный ты, Тлэуер, а всё равно дурак. Ты на мои права не покушайся – хвост оторву и в рот засуну, - раздался голос, сильный и властный. Динозавр не понял, откуда доносятся столь унизительные для него слова. Казалось, что Тот, Кто Говорит, находится рядом с ним, но в то же время ну никак не покидает Тлэуера мысль, что Голос где-то далеко, и он, может быть, слышит всё это лишь чудом.
И что удивительно: Голос был тяжёлом в полном смысле этого слова, он давил на динозавра тяжестью, равной которой, возможно, не было и в природе. Единственная нога начала медленно, но верно опускаться вниз, то же самое ждало и шею, гордую длинную шею, не привыкшую кланяться сильным мира сего. Тяжесть душила беднягу, рот учащённо открывался, сперва беззвучно, только чтобы сделать глоток такого нужного сейчас воздуха, потом появился хриплый крик:
-Кто ты? Пощади!
В голове новая мысль – помолиться. «Господи, помоги, ех-х, одолели меня эти враги», - из всего того, что имеет отношение к Богу, на ум приходила только песня одной из любимых групп Тлэуера – «Сектор Газа».
-Да ты офигел? Не мог получше ко мне обратиться, что ли? Совсем стыд потерял. Ладно, пощажу, разговор у меня к тебе есть.
Шок – естественная реакция перед неизвестным.
Это не дух.
И даже не дьявол.
Это – сам Бог.
«У меня особые отношения с Богом: я не мешаю ему, он не мешает мне», - любил хвастаться динозавр. Это его присловье казалось ответом на все вопросы, связанные с религией. Он не был атеистом, считал, что атеизм – такая же религия, как и все остальные, только атеист, пытаясь объяснить непонятное, скажет вместо слова «Бог» слово «природа» (или «судьба» на худой конец). Так зачем же вставать в позу? Впрочем, Тлэуер не считал себя первым, заметившим это и неспроста: если тысячелетия человечество не могло существовать без культа, то, конечно, нельзя победить культ одномоментно. Да и надо ли?
Тлэуеру были милее полные церкви, нежели битком набитые ночные клубы. Он сам был глубоко верующим, но верил не в Бога (того он просто уважал), а в себя, поэтому считал, что тот, кто во что-то верит, становится чем-то большим, чем просто человечишкой, которому по силам только жрать, срать, и спать. Сам динозавр не сомневался в том, что безграничная вера в Великого Тлэуера рано или поздно сделает его чуть ли не властелином мира.
И вот теперь он раздавлен другим, более сильным соперником.
-За что, Господи? – хрипит наш герой.
-А будто сам не знаешь. Зачем бабку убил, дурень? Я здесь решаю, кому жить, а кому умирать, а если какая-нибудь институтка с мыслями маньяка пытается лишить меня этого права – она будет иметь дело со мной. А я шутить не люблю.
-Ты меня убить хочешь? – хрип продолжается.
-Нет, хотя стоило бы на самом деле, - тяжесть, сковывающая динозавра, начинает спадать. Вскоре он уже готов внимательно слушать Бога, - Ты мне интересен. У тебя есть голова на плечах, ты смел и решителен, плохо только то, что надменности в тебе выше крыши и тщеславия, причём и то и другое – показное. В этом и беда. Истинный лидер – это я тебе как Бог говорю – всегда должен быть с народом, но при этом всё равно выше его. Тяжело понять? Вот смотри: Иисус, моя ипостась – прост как правда. На осле ездил, ученикам ноги мыл, помогал всем, кто просил – чудо, а не человек. Так ведь и смотри, сколько у него приверженцев, а, стало быть, и у меня. А твой террорист – это всего лишь способ показать людям, что ты крут. Показал – отлично, а убивать-то зачем? Где справедливое возмездие?
-Народ любит тиранов, а не слюнтяев, - пробормотал Тлэуер.
-Любит, спору нет, а почему? Потому что тиран может всех вырезать, если ему в ножки не кланяться? Это да, но ещё и потому, что тиран, во-первых, может сволочей покарать, а во-вторых, если ему служишь, то любого из грязи в князи вытащит. Поэтому люди и служат сильному правителю с усердием: провалишь дело – убьёт, выполнишь – наградит. А научились все диктаторы и самодержцы этому у меня. Так вот, презренный, признаёшь свою вину?
-П-признаю, - динозавру сейчас было явно не до привычного высокомерия.
-То-то же. И на будущее: никого из моих творений не убивай. Своих можешь сколько хочешь валить, коли ты такой садюга.
-Слушай, Боже, - Тлэуер вновь заговорил с жаром, как будто он преступник, осуждённый на смерть, а этой речью можно заслужить себе прощение, - Ты всемогущ, Ты есть Любовь. Но при этом ты насылаешь на людей землетрясения, наводнения, эпидемии, позволяешь всяким проходимцам приходить к власти и устраивать войны. Твои поклонники, люди, которых мы называем верующими, говорят, что это всё кара за наши грехи. Допустим, это так. Тогда позволь мне быть одной из этих кар, стать убийцей во Имя Твоё, инквизитором, чистильщиком этого мира. Дети-сироты, учителя, врачи и матери-одиночки будут спать спокойно, я из не потревожу ничем, буду отправлять конфеты в детские дома и манную кашу в дома престарелых. А вот вор, взяточник, маньяк, террорист и наркоторговец смогут познать мою и Твою мощь. Господи, Ты помогал Александру Невскому и Дмитрию Донскому, Суворову и Кутузову, даже Ленину и Сталину, хотя они этого не просили, так помоги же и мне, рабу Твоему, помоги одолеть зло, что деется в мире, погрязшем во грехе!
Минутная пауза. Тлэуер уже начал думать, что данный разговор – есть побочный эффект способности динозавра создавать людей, что на самом деле никакой Бог с ним не разговаривал, а просто сам Тлэуер, такой-сякой, понимаешь ли, психически неуравновешенный, клиент для людей в белых халатах. Окажись он человеком, его бы быстро определили туда, где он может весь остаток дней общаться с Наполеоном, Александром Македонским, а если повезёт, то и с самим Богом в человеческом обличии. В общем, гораздо лучше признать себя идиотом, чем слабаком в сравнении со Всевышним.
Но увы, Бог есть, и Он здесь.
-Во-первых, я прежде всего Власть, а уж потом Любовь. Скажем так, я – Любовь для тех, кто признаёт мою власть. Учти это на будущее, чтобы потом не сильно уповать на моё всепрощение. Во-вторых, в твоём положении лучше отказаться от желания кого-нибудь убить. Я не призываю лить слёзы, рвать на себе одежду, которой, кстати, у тебя и нет. Просто уйди в сторонку. А ты, презренный, просишь, чтобы я разрешил тебе убивать якобы во имя борьбы со злом. Так вот, не учёл ли ты, что сам до этого творил зло, поэтому из тебя такой же слуга мне, как из Элтона Джона – борец с педерастией. Так что как-то нет у меня желания с тобой сотрудничать. Я говорю: не убий.
Тут Тлэуер не выдержал. У него уже давно были претензии к Богу по теме Его милосердия. Динозавр не сомневался, что он будет уничтожен после половины своих вопросов к Творцу. Беглое знакомство с Библией позволило ему думать, что все разговоры о Милосердном Боге – бред и ничего больше. Он, конечно, помогает, но кому? Смотри выше – верующим, а избирательная помощь не в цене сейчас. Пора ставить всё на карту и уходить на тот свет узнавшим всё, что хочется.
-Ты говоришь «не убий»? А кто всемирный потоп устроил, почти всё человечество к чертям собачьим угробил? Я убил, между прочим, больную раком бабку, от которой пользы, как от козла молока, которая, наверное, сама была рада на тот свет уйти, а Ты убиваешь в день миллионы, причём всех под одну гребёнку – и святых и грешников. Продажные попы придумали первородный грех, чтобы оправдать изгнание из рая, - Тлэуер мог говорить ещё долго, пока не почувствовал, что слова покидают его – именно так Бог прерывал собеседника: мол, заткнись и слушай старших.
-Вот первородный грех – это уж точно не моё. Да, его придумали попы, но не для того, чтобы обелить меня, скорее даже наоборот. Дело было так…
Думаешь, Я всемогущ? Правильно думаешь, Я действительно могу многое, если точнее, то всё. Единственный мой прокол – это человек. Не знаю, как Я допустил, но этот венец творения абсолютно не способен к счастью, к наслаждению тем, что имеет. Грубо говоря, опошляясь до вашего потребительского миропонимания, если у человека есть «Мерседес», он всё равно будет мечтать о «Запорожце». В этом и беда, просто диву даёшься, как через эту тему люди сами себе вредят.
Так вот, поселил людей в Раю. У них было всё, о чём могли мечтать предки нынешних 6 миллиардов. Но этого было мало. То ли Адама, то ли Ева, но кто-то из них захотел отправиться на поиски лучшей доли, да и уболтал свою вторую половину. Они покинули Рай, очутились в дикой пустоши, но то ли змей-искуситель мозги запудрил, то ли у них самих сбой в умах произошёл – да только возвращаться не торопилось им. И вот нахожу Я их в каком-то лесу, Ева к Адаму – холодно ей. Ещё бы – не Рай всё-таки, а одежду они ещё не изобрели.
-Адам! – говорю, - Возвращайся! Здесь нельзя жить.
-Не вернусь, - отвечает, - скучно у вас, тошно. Прилизанно. Я свободы хочу, вольности. Так что не уговаривай меня. И детей своих в Рай не пущу.
Ева кивает головой, хотя тяжело ей, бедняжке. Всё-таки мозгами я её обделил. Адама, впрочем, тоже.
-Точно не вернёшься? Здесь не будет как у нас. В поте лица хлеб добывать будешь, болеть, мучиться, осознавать свою беспомощность. Но в конце концов, это твой окончательный выбор?
-Да.
Вот так стремление к свободе помешало людям жить нормальной человеческой жизнью. Хотя я сейчас думаю, что человек поступил тогда глупо, но не совсем. Посмотри сам: острова Полинезии – земной рай, солнышко светит, тёплое море зазывает в свои объятья, бананы-кокосы и всё такое прочее. Ну и что потом? По-моему, папуасы даже с пальм толком не слезли. Всё-таки труд реально облагораживает человека. Хотя есть и свои трудности. Экология, понимаешь ли, страдает.
-Господи, почему Ты никак с этим не борешься? Ты же всемогущ, сказал: «Пусть будет рай» и рай настанет.
-А где гарантия, что человек опять не сбежит из рая? Ведь у вас не получилось построить рай на земле, это очевидно. Вы его сохранить сможете, если Я его вам принесу на, как вы любите говорить, на блюдечке с голубой каёмочкой? Засрёте же всё, что, не знаю Я вас?
Тлэуер признал, что Бог, в общем-то, прав.
-Человек убивает коров на мясо, - продолжал Бог, - и волк убивает коров. Человек ест капусту, и гусеница её ест. И что теперь, человек и волк, человек и гусеница – друзья и братья? Да нет же, люди убивают волков, давят гусениц. А теперь пойми, что коровы и капуста – это человечество, человек, земледелец или пастух – неважно, в данном случае это – Я, а волк или гусеница – ты, Тлэуер. Твоё счастье, что я тебя не убил немедленно.
-Но человек приручает собаку – того же волка, одомашнивает шелкопряда. Пойми, Господи, если мне выпала роль убийцы, если я ощутил в себе желание убивать, пусть я всё-таки это делать ради Тебя, жечь огнём всю грязь, которая покрыла Землю Русскую (на счёт последнего Тлэуер слукавил, подобное желание ему было всегда чуждо).
-Убей лучше себя, так куда безопаснее. Хотя…ты во многом прав. Дерьма на самом деле много, мне одному не справиться, несмотря на то, что Я по-прежнему всемогущ. Бороться со злом – это всё равно, что с прыщами воевать, один выдавишь – так потом пять-шесть появятся. Так что помощник в этом деле нужен. Да и люди разболтались, свободы захотели. Какая им ещё свобода нужна, идиотам? Свобода умереть от наркотиков? Жить на помойке и рыться в отбросах? Трахать кого попало? Задницу самому подставлять? Нет, Тлэуер, ты даже не представляешь, насколько человечество сошло с ума.
Тлэуер не стал говорить своему почтеннейшему собеседнику, что он сам про это много знает. Человеческая история…нет, она не казалась ему каталогом ошибок и разочарований, но кое-какие соображения у него на этот счёт были. Немногие страницы всемирной истории вызвали у него такую же гордость, как у людей. Динозавр уважительно относился к Советскому Союзу, мечтал оказаться в Риме времён Империи или же в Мадриде эпохи Изабеллы, когда Испания вполне могла изменить историю этого мира, но разгильдяйство испанских грандов оказалось сильнее. А ещё, несмотря на свои просоветские взгляды, Тлэуер любил образ России начала XX века с её городовыми и фарфоровыми куклами. Вот, собственно говоря, и всё.
А нынешним мир ему казался книжкой с картинками и без слов. Всё яркое, кричащее, пьянящее, но такое бессмысленное, что право слово, он порой ощущал себя аристократом, случайно оказавшемся либо на сельской ярмарке, либо в кабаке. «Я могу захватить мир – лишь для того, чтобы получить головную боль», говаривал он. Потому – только стёб, потому – зебрийский террорист. Вот сейчас оказалось, что никто иной, а сам Господь Бог, уважаемая личность, разделяет его скепсис по отношению к человечеству.
И это придало уверенности в себе.
Между тем Вседержитель замолчал. Интрига, понимаешь ли – надо уметь держать дела в секрете, в тайне некоторой. И ведь Ему удавалось держать Тлэуера в напряжении, заставить его чувствовать, что смертную казнь для него всего лишь отсрочили. Динозавр мыслит образно: представляется ему палач, стоящий совсем рядом, в руках у него – проверенный топор из серии «детям не игрушки». Он пьёт вино и улыбается, радуясь жизни, видимо, при этом помнит о том, что рано или поздно ему придётся чью-то жизнь отнять (отчего своя кажется ему раем на земле). Рядом с ним – бородатый поп в рясе.
-Покайся, сын мой – говорит служитель церкви, а сам при этом бороду довольно теребит, будто подлянку какую-то замышляет. Впрочем, наш герой знает, что надо сказать этому отцу Варфоломею.
-Иди на хер, - огрызается динозавр, - и без тебя тошно. Развели тут, понимаешь, богадельню для попов и палачей. Правильно большевики вас, патлатых, за бороду таскали, в море топили, - Тлэуер нещадно костерит Веру и Закон, а сам, как вы понимаете в шоке. Динозавр любил разворачивать в своём мозгу образы до самого последнего предела. Если ему кто-то говорил «он в этом деле собаку съел», сразу начинал себе представлять как это бы всё происходило. И здесь та же ситуация.
«Однако Бог обещал Ною, что Всемирного потопа не повторится, следовательно, Ему надо искать новые способы уничтожения людей», - мелькнула мысль.
-Угадал, - снова раздался знакомый голос, - только не всё человечество я бы хотел уничтожить, далеко не всё. Я не сторонник тотального геноцида, мне же скучно без вас, людишек. Анекдот тут вспомнился один, старый-престарый. Короче умирают в один день священник и водитель автобуса. Оба попадают в рай. Священника это начинает злить, он обращается к Богу. Ничего, что Я о Себе в третьем лице? Так вот, священник спрашивает у Бога: «Мол, почему такая несправедливость? Он же алкаш, пьяным за руль садился». Ну Я и отвечаю: «Когда ты читал проповедь – все спали, а когда он вёл автобус – все молились». Так вот, Я тут подумал и решил, почему бы тебе не стать своеобразным водителем автобуса, но только в масштабах больших, заставить обратиться к вере посредством удара дубиной по голове. А то что-то падает число верующих, церкви пустуют.
Кого-то и убрать придётся, а то что-то совсем стыд потеряли. Только смотри – никакого убийства бабок, они того не заслужили. Детей – тем более. А вот педофилов пару-тройку уничтожишь – это не грех вовсе будет, ровно как и наркоторговцев, взяточников, бандитов. Ведь земля от них стонет, люди мне молятся: «Господи, помилуй!»
-А почему Ты тогда их не убиваешь, сволоту эту? Или не хочешь?
-Ты это, говори, да не заговаривайся, стервец. Убиваю я их и довольно часто. А кто умер своей смертью – с теми разбираюсь после неё. Но людям нужно возмездие здесь и сейчас, чтобы сегодня вор, а завтра – труп. Для этого и нужен ты.
-Господи, - воскликнул Тлэуер, - Спасибо Тебе за то, что Ты мне всё-таки доверяешь. Я оправдаю Твоё доверие…
-Куда тебе деваться, - сухо ответил Бог. Его уже начал раздражать пафос вокруг него. За что ему нравились евреи, так это за то, что они старались как можно реже произносить Его мя. Но всё-таки Бог понимал, что без того, чтобы к Нему часто обращались, раз эдак сто-двести за день, не бывает молитв, веры и всех этих мистических хитросплетений, что связывают Высшие Силы и им подвластных человечишек. Поэтому приходится мириться с этим. Вот чего Бог никогда не любил, так это лицемерия. Когда человек проклинал Его словами последними, плевался в сторону церкви, ковырялся трехперстным знамением в заднице, а потом, когда жизнь пошла против него, вынул три пальца из ануса и давай креститься со скоростью света, мчаться к храму, сшибая воробьёв на своём пути, - нет, такой хоккей нам не нужен.
Тлэуер меж тем почувствовал, что Бог оставил его в покое, обратив своё пристальное внимание на очередного грешника. Но понятное дело, что это же всё временно, что в любую минуту голос сверху скажет: «Ты что, совсем охренел?» Пока что самое время осознать своё положение в этом чудном мире.
Расклад такой: он, Тлэуер, резиновый покалеченный динозавр из шоколадного яйца, волею судеб ожил. Причём ожил не просто так, но в качестве мага, чародея, волхва, если угодно. Зебрийский террорист, убивший пенсионерку Никанорову, казался всего лишь пугачом, на очереди – серьёзные игры серьёзных людей, на место игрушечного пистолета приходит автомат. Эффектные действия должны были смениться эффективными, оказывать влияние на судьбы миллионов людей.
Именно поэтому появился Бог, который весьма недвусмысленно дал понять, что Тлэуер по сравнению с Ним – ноль без палочки. Отсюда вывод: динозавр ожил по воле Божьей ради выполнения единственной цели: борьбы за справедливость. Люди уже ни на что не годятся, среди них слишком мало борцов и почти нет героев.
Остаётся – Тлэуер! А это тоже неплохо. Хотя свободное плавание прельщает больше, но тут спорить особо не приходится.

…Вечерело. Динозавр решил включить телевизор – посмотреть, как дальше развивается история с зебрийским террористом. Заодно узнать, что в мире творится. А то вдруг ещё какой-нибудь господин мира объявится, потом воевать с ним надо будет, а это приведёт к хлопотам известным.
-Давай, телевидение, просвещай, - произнёс он в подражание персонажу популярной юмористической передачи. Тлэуер тут же представил себя небритым мужиком, одетым в белую советскую майку и спортивные штаны, вальяжно развалившимся на диване. Сей типаж был не близок, но забавен.
-В эфире «Новости». Генеральная прокуратура выдвигает несколько версий событий в Зебрийске.
-Выдвигает она, ага. Да щас прям! Ни одного убийства не раскрыли, всё выдвигают, выдвигают, знатоки, блин, Александры Друзи, на х…
-…Главной из которых называют террористический акт…
-Ну конечно, какой же ещё акт? Половой, что ли? Террористический, ясен пень.
-Выдвигают и другие версии, например бытовую…
-Бытовую? Во даёт прокуратура! Со сковородкой бы ещё террорист бегал, по тыкве всех бы бил, - крякал от смеха Тлэуер. – А бабка эта была тёщей, моджахед – зятем. Костюм боевика в театре одолжил, сам-то он работает на заводе слесарем. Автомат у дезертира знакомого взял. Уроды…
-Генеральный прокурор заявил, что берёт дело под свой личный контроль.
-Не, ну как так можно?? Берёт он…, - дальше динозавр разразился пошлятиной, намекавшей на наличие у генерального прокурора богатого опыта пассивного орального секса. Потом, не мудрствуя лукаво, он причислил к этой, весьма непочётной, категории людей практически всю политическую элиту нашей страны. Ругал её долго, основательно, не жалел фантазии на построение словесных оборотов. Интеллектуал в его душе, видимо, решил немного отойти от управления мыслями и чувствами, выпить мартини или коньяка, причём не залпом, но смакуя, ощущая всю гамму вкуса. Вернулся, а его место с переменным успехом занимают брюзга-пенсионер и тупой гопник. У каждого – свой словарный запас, свои претензии к жизни.
Просто ужас какой-то!
Но интеллектуал знает, что не только добро, но и мозги должны быть с кулаками, а ещё лучше – с дубиной или кирпичом. У него самолично имелась бейсбольная бита из карельской берёзы, на которой были выгравированы портреты знаменитых русских писателей. Пора действовать, однако, и первая мишень – конечно, гопник, забывший свою биту. В итоге пара ударов предрешила изменение соотношения сил в сознании динозавра. А брюзга-пенсионер предпочёл ретироваться, уйти на кухню и там вовсю критиковать власть.
 «Вот и чудненько, - подумал Тлэуер, - надо бы отдохнуть, чёрт возьми. Окончательно и бесповоротно».
Ибо завтра снова в бой.