Гадюка

Весна. Начало апреля. Солнце только-только начало прогревать землю. Я на рыбалке, на реке с довольно быстрым течением. Забросил две донки на резинку, прицепил колокольчики, жду, когда зазвенят. Берег крутой, возле воды каменистый. Вверх по склону несколько небольших чахлых деревцев, кустарник шиповника и редкая, но высокая трава. Клева нет. Метрах в шести от воды остатки заброшенной проселочной дороги. От скуки решил немного позагорать. Было еще довольно прохладно, поэтому я разделся только до пояса. Лег поперек дороги и стал наблюдать за рекой, за противоположным берегом, за колокольчиками в надежде, что они вот-вот звякнут. Внезапно услышал справа от себя шуршание. Развернулся и обмер – буквально в двадцати сантиметрах от меня находилась змея огромных размеров. Маршрут ее пролегал откуда-то сверху, мимо меня, к воде. Она замерла, среагировав на движение, приподняла голову, развернув ее в мою сторону, и готова была к броску. Ее раздвоенный язычок еще больше нагнал на меня страху. Я сообразил замереть и не двигаться. Змея же, задержав на какое-то мгновение на мне свое внимание, передумала нападать и мгновенно шмыгнула мимо камней к воде. Немного задержавшись там, она нырнула в воду, но я успел ее разглядеть. На небольшой серой головке не было характерного для ужа рисунка, а сама змея – не меньше метра в длину. До моего оцепеневшего сознания начало потихоньку доходить, что могло произойти. Чуть бы я дернулся, сделал какое-то неверное движение, и укуса гадюки мне не избежать. Я вспомнил, что при укусе ядовитой змеи надо как можно меньше двигаться, чтобы яд быстро не разнесло кровью, что желательно наложить жгут, но я был по пояс оголен, и укус пришелся бы в тело или в голову. До автобусной остановки переться километра полтора, до города ехать не меньше часа, а в выходной автобусы ходят редко. Укус ранней весной гадюки таких размеров и при таких обстоятельствах, наверняка был бы смертельным. Меня спасло просто чудо. В сильно возбужденном состоянии я решил свалить оттуда подобру-поздорову и как можно быстрее. Смотал наспех донки, но червей жалко было выбрасывать, поэтому решил их спрятать в траве под кустом шиповника, чуть выше по склону. Только начал мостить почти не глядя банку в траве, как обостренный после пережитого страха слух уловил легкое шипение, на которое при других обстоятельствах я не обратил бы внимания. Более внимательно всмотрелся в место, куда собирался поставить банку с червями. Прямо на меня, приподнявшись и отклонившись немного назад, смотрела и готовилась к броску гадюка, не меньших размеров, чем та, что была ранее, а банку я собирался поставить прямо перед ней. Я отпрянул. Гадюка продолжала оставаться в том же приподнятом положении и издавать слабое шипение. Во мне пробудился инстинкт охотника, захотелось взять ее живьем и отнести в местный музей, где ее заспиртуют и всем будут рассказывать, что это я ее принес. Так хочется славы и признания. Я быстренько, пока змея не уползла, сломал с ближайшего деревца ветку, сделал рогатину, и решил попробовать придавить ее шею к земле. Потом можно смело возле головы взять рукой и засунуть в рюкзак, как змееловы в мешок. Змея почему-то не убегала. Я осторожно подошел к ней, оставаясь на безопасном расстоянии, и стал целиться рогатиной в предполагаемую шею. Но тут вспомнил, с какой скоростью пронеслась первая змея между камнями. А вдруг промахнусь, и она по палке, по руке шмыгнет с такой же скоростью и ужалит меня прямо в голову? Нет, риск слишком велик. Лучше я сначала оглушу ее палкой по голове, а уже потом прижму рогатиной. Я нанес резкий, как мне показалось, удар, но змея успела отклонить голову, и он пришелся посередине туловища. Она мгновенно оказалась на дороге, на которой я до этого загорал, и замерла. Наверное, я ее подранил. Действительно, живот у нее был распорот. Меня обуздала жажда мщения за пережитый страх. Я сбежал со склона и начал яростно колотить по гадюке палкой, стараясь размозжить голову. Убедившись, что она мертва, я положил ее в пакет и решил дома похвастаться трофеем перед супругой. Потом сильно пожалел об этом, потому что прикола не получилось, а ругани было очень надолго. Я решил снять шкуру с гадюки и попробовать сделать из нее ремень – это было бы круто. Предварительно измерил ее длину. Оказалось, метр и пять сантиметров. Разделывая гадюку, понял, почему она не уползла от меня. Она была беременна, в ее животе находились белые продолговатые яйца. В то время совесть не мучила меня, я гордился собой, думал, что совершил геройский поступок. Шкуру обмотал вокруг ветки на дереве, она высохла и стала никакой. Хранил в подвале, подальше от женушкиных глаз. Как память о событии. Но радость эта память не доставляла, ведь приходилось подавлять совесть. Сын оказался мудрей меня и посоветовал захоронить шкурку, что я и сделал. Душа немного успокоилась. Много позже пришло осознание того, что я совершил бесчеловечный поступок – убил ни в чем не повинную самку, да к тому же беременную. Можно оправдать себя тем, что моей жизни угрожала опасность, и я защищался, что гадюка, это вообще гадость, тварь, что она могла укусить кого-то другого, да еще породить себе подобных, что, наоборот, я совершил благородный поступок, достойный всяческой похвалы. Но такое оправдание жестокости убьет человеческие чувства, разрушит душу. Не бывает такого, что вот тут я немножечко плохой, а в остальном - хороший. Застрявшая жестокость будет распространяться на все сферы поведения, и влиять на него, минуя сознание, т.к. критическая оценка своего действия была отключена. Правде надо смотреть в глаза, признавать ее и если не прав, раскаяться. Раскаяние очищает душу, приносит успокоение, возрождает утраченные человеческие чувства. Да, я испугался, и мной двигал в первую очередь страх. Но у этой супружеской пары была своя среда обитания, в которую я вторгся. В конце концов, они ничего плохого мне не сделали, хотя могли. Надо быть внимательней ко всему, что тебя окружает. У всего живущего на Земле такие же права на жизнь, как и у тебя.