Искусственное чувство

       Гетотед знает, что он не является человеком и умело пользуется этим. Бездушная машина, которой просто не свойственно бояться, любить, плакать, смеяться... Проанализировав общество, ценности и желания людей, он выбирал свой путь. Ему легко убивать, от этого пошёл в движение скинхедов. За несколько лет Гетотед привык к своему выбору и исполнял свой долг. Жестокость стала для него нормой, только этому научили машину скинхеды, сами этого не понимая. Они не знали, от чего юноша всегда так спокоен, непоколебим, чёрств и молчалив... Все дружно они пришли к мнению, что Гетотед одинок в этой жизни, стоек духом и осознаёт цену слов, которые произносит. Всех устраивала эта позиция, привыкли так же, как и юноша привык к движению. Для него жизнь – это бой, его путь. Автоматизированное существо, не знающее робости. Он исполнитель своих же команд. Планирует – выполняет, приказывает – исполняет. Каменное, безэмоциональное лицо, чёткие движения. Гетотед был невыносимо красивым юношей, будто нарисованный: светлая, даже бледная, кожа, голубые глаза, тонкие губы, худое лицо, широкие плечи, высокий, статный. Может от того, что осознавал всю свою красоту, Гетотед ходил немного величаво. При всей его машинальности, он не был идеалом для общества. Ведь тут не любят правду, а он не умел лгать. Был безбожно откровенен с собой и с окружающими. Боролся за справедливость, правда справедливость эта была сделана в его расчётливой голове, и это совершенно не означало, что так было необходимо и остальным. Чёткость, ясность, спокойствие, нет ничего лишнего. Казалось, что каждый момент в его существовании продуман.
       Машина... Но как не обратить внимание на такого красавца? Каждой второй хотелось бы прикоснуться к нему, почувствовать его объятья, поцеловать его, пробежаться пальчиками по его обнажённой спине, слушать его шёпот... Как оказалось, хотелось этого не только девушкам, нашёлся и мужчина, в котором родилась испепеляющая любовь. Тауфен был так же не дурен собой, но Гетотед не видел в нем никого иного, кроме как живого существа. Ему было не понятно излишнее внимание Тауфена, впрочем, ему было всё равно. Напридумывали чувств, которые машине не понятны, не нужны. Тауфен же боролся за свое чувство, как мог. Ему казалось, что он может заставить полюбить себя, что в состоянии растопить самое холодное сердце, выпросить к себе чувство. Тауфен бился год за годом, страдая. Со временем стал угасать, высыхать, худеть. Его страдания были так сильны, что вдруг ему захотелось покончить с собой, но не стал. Как заменить эту боль? Одним летним вечером, мучаясь от жары, Тауфен пошёл в душ, захватив с собой нож. Разделся, встал в ванную, включил воду. Горячие брызги бились об его шикарные, уставшие плечи, гладили губы, собирались в струйки и стекали по ногам. Тауфен взял в руки холодный, злой нож, поцеловал его, подставил под воду запястья, замер. Вода шептала, отговаривала юношу, он вскрикнул и ударил лезвием по лопаткам... ещё, ещё, ещё раз! Кровь начала спускаться по спине, Тауфен отбросил нож на пол и заплакал. Голый, мокрый, окровавленный, отчаявшийся. Столько чувств внутри. Он укутался в полотенце, подбежал к телефону и набрал знакомый номер.
       - Гетотед, здравствуй! Я... Гетотед, приезжай ко мне... Сейчас... Пожалуйста... Мне нужно поговорить с тобой! Я... Я жду тебя!
       - Тауфен, ты плачешь?
       - Приезжай!
       - Чтож, ладно, чёрт с тобой, скоро буду!
       Минут через двадцать Гетотед уже преступил порог дома несчастного юноши. Тауфен так и ждал возлюбленного в полотенце. Забыв о гостеприимстве, Тауфен не дал юноше снять обувь, не предложил чай. Посадил его на стул, стоящий в коридоре, сел на корточки, взглянул объекту обожания в глаза. Два каменных лица, они оба не двигались, лишь губы Тауфена дрожали, прыгали: «Гетотед, что за хрень? А? Ты ведёшь себя, как робот! Ты ведь человек, живое существо! Мне плохо от того, что ты так холоден! Разве ты ничего не видишь? Гетотед, ты дебил чтоли? Что для тебя есть хоть чуточку важнее твоего чертового движения скинхедов? Что ты любишь? Что может тебя взбесить? Да ничего! Ты каменный ублюдок! Научись чувствовать хоть что-нибудь! Хоть маленькое чувство! Рассмейся, разрыдайся! Что-нибудь! Молчишь, в твоих глазах нет ничего, как всегда! О чем ты сейчас думаешь? О том, что нужно почистить любимый пистолет? Убирайся! Не хочу тебя больше видеть, бесчувственная тварь!» Тауфен поднял со стула красавца, вытолкнул его за дверь и резко захлопнул её.
       Гетотед пожал плечами и пошёл домой чистить свой пистолет. На другой день ему сообщили о смерти Тауфена. В тот вечер, когда Тауфен почему-то кричал на юношу, он покончил с собой, все таки вскрыл вены. Гетотед дернул бровью в ответ на такую новость и произнес: «Бывает». Бывают жизни, смерти, уходы. Стабильные и нормальные факты, Но мысли о последнем разговоре с Тауфеном стали посещать юношу чаще и чаще. Чувствовать... Чувствовать... Чувствовать... Что он имел ввиду? О чём он? «Хорошо, я попробую, может и пойму истеричного Тауфена». Гетотед вышел на улицу и стал присматриваться к людям. Что он увидел? Депрессивность, пустоту, грусть, отчаянность. Люди передвигались хмурые, грязные в своих душах, Он понял, в каком дерьме он вертится. Почувствовал, что он совсем один. Боль проколола его внутри. Мир походит на зоопарк. Им ничего не надо. Пропала надежда, разбилась и исчезла. Неделя за неделей, месяц... Чувство боли не покидало его. Он познакомился с первым попавшимся чувством, неудачный выбор. Изменил своей машинальности. И от этого, чёрт возьми, стало невыносимо больно. Вокруг дряни, тупая и отвратительная информация, Гетотед испачкал свою душу. Уснуть бы... Уснуть и не проснуться больше никогда. Становится слабее. Этот мир не для слабых! Сам себя сожрал, нет ничего впереди. Искусственно вживил себе чувство. Захлебываясь в боли, через год Гетотед отошел от движения. Ровно год со смерти Тауфена. Год... Лето, за окном дождь. Гетотед стоит у окна и чистит свой любимый пистолет... Заряжает, подносит дуло к виску... Выстрел. Последняя боль искусственного чувства. Он так ничего и не понял. Механизмы остановились, пружины сжались...

----------
 Июнь, 2008 г.
Walter Kampfer