На вершине. Из цикла Ужасные сердца Вместо эпилога

Он стоял на горе. На лысой вершине горы. И смотрел вниз‚ в долину‚ где раскинулся город. В густых сумерках‚ окутавших мир‚ не было видно ни похожей на горб верблюда горы с покатыми склонами, заросшими жесткой травой, ни человеческой фигуры на ее вершине.
Город внизу сиял огнями. С горы его можно было читать‚ словно карту. Фонари вдоль улиц, похожие на гирлянды, расчерчивали его в неровную клетку. Видно было‚ как по улицам несутся машины‚ как гаснут и зажигаются окна в домах‚ как сияют рекламы… Центр города светился ярче. На окраинах света было меньше. Отдельными группами, ближе к окраинам, высились усыпанные желтыми квадратиками окон многоэтажки‚ напоминающие вавилонские башни.
 «Как изменился мир за тысячи лет своего существования‚ — думал он, стоя во тьме на вершине и глядя вниз, на освещенный город. — И как  н е  и з м е н и л с я  сам человек. И может ли он вообще измениться?.. Надо же! Пройти через бурные, кровавые, грязные и кошмарные события — и остаться прежним. Cо всеми пороками и недостатками… И ведь пороков с лихвой хватает даже у самых достойных. Не в делах‚ так в помыслах…»
Он с горечью смотрел на город‚ поскольку не видел‚ но знал все‚ что люди в городе делали раньше‚ делают сейчас и будут делать дальше. Они лгали‚ грабили‚ убивали, крали‚ насиловали‚ унижали‚ предавали‚ сквернословили‚ завистничали‚ клеветали, развращали‚ сплетничали… Завистливые клеветали, оклеветанные грабили‚ ограбленные насиловали‚ изнасилованные предавали‚ преданные унижали‚ униженные развращали, развращенные убивали… Жестокие, ужасные сердца их не знали сострадания и милосердия…
Злоба и ненависть переполняли город. Злобы и ненависти было столько‚ что добрые чувства были просто погребены под ними, как алмазы под кучей навоза.
И ему надо было снова спуститься вниз и снова войти в город, в их мир, окунуться в навоз ради этих алмазов… и не только ради них.
И ему этого не хотелось.
«Господи! — подумал он с тоской, вспоминая невыносимую боль, которую рано или поздно снова и снова испытывал в городе. — Сколько раз я приходил туда… Сколько раз они не узнавали меня… Сколько раз они слушали и не слышали меня… Сколько раз они предавали меня!.. Сколько раз они убивали меня — распинали, вешали, сжигали на костре, рубили голову, четвертовали, колесовали, закапывали живьем, сжигали на костре, отдавали на растерзание хищникам — под радостные вопли и улюлюканье себе подобных!.. А как разнообразно, изощренно и с наслаждением они пытали меня… даже те, кто вещал и пророчествовал якобы от имени моего и от имени Твоего!.. Сколько еще терпеть муки от них?.. Может, хватит, Господи?.. Может, пришла для них, наконец, пора безжалостной, по делам их, расплаты?..»
Но не пойти туда он не мог. И знал это, и знал, почему.
Там‚ в городе‚ в богатых особняках и скромных квартирах смеялись и плакали, болели и спали, бессмысленно таращились круглыми глазенками на незнакомый мир, играли с погремушками, пускали пузыри и агукали совсем еще маленькие дети — младенцы. Они не лгали‚ не крали‚ не убивали‚ не унижали‚ не предавали‚ не насиловали и не развратничали. Они‚ в отличие от погрязших в скверне родителей‚ были до поры чистыми, честными‚ благодарными…
И они ждали его.
Он тяжело вздохнул и нехотя начал спускаться в город.