Сажевое пятнышко

Я лежала на одноместной кровати гостиницы и слушала, как тикали висящие не стене часы, напоминая отточенную поступь солдат роты почётного караула по тротуарной плитке. Прилетев в Самару ночным рейсом и, выспавшись ещё в самолете, я решила навести порядок в своём командировочном инвентаре. На кожаной дорожной сумке появились новые морщины. Монитор ноутбука украшен отпечатками моих пальцев, синими чёрточками ручки и засохшими мелкими брызгами непонятно чего. Шнур зарядного устройства мобильного телефона запутался со связкой ключей, а бахрома шёлковой ленточки блокнота распустилась до середины, напоминая конский хвост. Размотав шнур и протерев салфеткой экран, я начала заполнять ежедневник на предстоящий день. Интересно там наверху у Бога есть ежедневник, в котором он делает пометки кого вознаградить, а кого наказать?
У меня дурная привычка вести записи не только в командировках, но и в выходные дни. Разница только в том, что в обычные трудовые будни приходится писать и на обратной стороне листа, а в командировке и в выходные дни бумажное полотно заполняется до середины. И, как правило, половина дня принадлежит мне. Но за эту порцию свободного времени в чужих городах, мне приходится платить безмолвной тоской по маме, сестре, улицам родного города и даже по плюшевому пуфику в моей тесной квартире, о который я всегда спотыкаюсь в темноте. Значит так…3 июня. Вторник
1. 10-00. Встреча с партнёрами.
2. 12-00. Звонок заместителю.
3. 13-00. Рассмотреть акты разногласий и проверить последние отчёты Павлодарского филиала.
А что дальше? Посещение достопримечательностей города, а послезавтра самолёт обратно…
На следующий день, после деловой встречи я приближалась к гостинице, разговаривая по мобильному телефону с мамой. Вдруг услышала за спиной незнакомый женский голос.
- Какими судьбами? Дина!
- Мы знакомы? – спросила я женщину среднего роста с вьющимися рубиновыми волосами до плеч в чёрном строгом платье до колен.
- Ты не узнала меня? Я же Ирина! Помнишь наш Байконур?
- Боже…Ира! Как ты здесь оказалась? – произнесла я громко, и моё удивление сменилось какой-то неведомой уже давно радостью. Ирина была моей школьной подругой. Она жила в соседнем доме и училась со мной в одном классе. В пятнадцать лет я переехала с родителями в Алматы, и мы переписывались ещё года два, а потом потерялись.
- Я здесь живу. А ты?
- А я в командировку приехала.
- Ой, ну что же мы посреди улицы разговариваем? Пойдём ко мне в дом, здесь неподалёку, - предложила Ирина и через несколько минут мы оказались во дворе с девятиэтажными домами, которые величественно возвышались над полупустой стоянкой для машин. По дороге Ирина, торопясь, поведала мне о том, что живёт в Самаре уже несколько лет с четырнадцатилетней дочерью.
- Это комната Любы,- произнесла Ирина с такой же искренней улыбкой как в юности. Я улыбнулась ей в ответ. Люди взрослеют, но не меняются их улыбки.
В светлой комнате с пёстрыми занавесками я увидела компьютер, множество игрушек и кровать над которой висела картина, с рыбками расписанная на шёлке.
- Это она сама писала. Любочка занимается в художественной школе,- с гордостью сказала Ирина, когда я прикоснулась указательным пальцем к рисунку.
- Смотри сколько игрушек. Без них не засыпает,- добавила Ирина, засмеявшись и почему-то сразу опустила глаза. Я вспомнила, что именно так в детстве она опускала глаза, когда родители ругали нас за то, что мы задержались на прогулке. Мы прошли в гостиную. Рядом с горкой орехового цвета, в углу на подставке с резными деревянными ножками в коричневом глиняном горшочке красовалось перистое коланхое. В первый раз такое деревце я увидела в городе детства, когда была ещё ребёнком. В семье Ирины в каждой комнате были цветы.
- Ты так же любишь комнатные растения,- произнесла я задумчиво, вспоминая полные подоконники в родительском доме Ирины. Помню, как листья разных растений словно прилипали к белым тюлям в её комнате, образуя зелёную аппликацию. Я запомнила именно это растение потому, что мама Ирины рассказывала мне о том, что это деревце «рожает» деток. Мне было так интересно, что я часто прибегала к Ирине посмотреть, как между зубчиками на краях длинных овальных листочков появляются маленькие росточки.
- Как ты жила всё это время? Расскажи,- попросила я Ирину, присаживаясь на широкий диван.
- Разве всё расскажешь? Столько всего было и хорошего и плохого,- вздохнув, произнесла она и достала с верхней полочки горки альбом. На первой же странице альбома я увидела фотографии Ирины, которые видела ещё в детстве. Я испытала безумную радость, увидев снимок, на котором мы с Ириной у памятника Добровольскому, Волкову и Пацаеву. Точно такая же фотография хранится в альбоме у моих родителей. Ирина показывала мне фотографии подружек, сокурсников, сотрудников. Я равнодушно бежала глазами по чужим лицам и остановила взгляд на фотографиях симпатичной малышки.
- А это Люба после выписки из роддома. Она родилась четырнадцатого мая. Утром тринадцатого начали отходить воды и меня повезли в роддом. Помню, пятница была, а моя сестрёнка говорит мне с усмешкой: " Чертенка родишь к тому же месяц - май". Знаешь. В такой момент ждёшь поддержки от родной кровинушки как воды в пустыне, а она усмехается… У меня схватки, больно, а я переживаю, как бы мне тринадцатого не родить, продержаться. А молодая - акушерка успокаивает меня: Да что ты переживаешь? Запишем, что четырнадцатого родила. А я ей: Как это запишем? Нет! Так нельзя. А сама хожу, мучаюсь и молюсь - Господи! Только бы не сегодня! Помню, мужчина в годах проходил мимо, и вдруг спросил осторожно так: Знаете, какая женщина самая красивая? Я его спрашиваю: Какая? Которая рожает. Вы сейчас такая красивая!- ответил он. Боже! Мне больно, ужасно выгляжу - а он надо мной издевается! – подумала я тогда. Смысл его слов я позже поняла. Он мне помог и зарядил меня положительной энергией. И тут время двенадцать часов ночи! Ура четырнадцатое мая! – ликовала я. Перевела дух и приготовилась рожать. Знакомая женщина, уже родившая мне говорила, что дети страшненькие рождаются. А моя родилась светленькая, миленькая. Попросила и мне сразу же приложили дочурку к груди. Она зачмокала. Я почувствовала прилив тепла и подумала, что никогда в жизни не была так счастлива. Чувство было такое, как будто бы сначала была гроза, ветер, ночь. А потом утро, на море штиль, солнце и тишина. И я решила, что назову её - Любовь! – рассказывала Ирина то, улыбаясь, то, поднимая бровь, то, размахивая руками в воздухе, словно дирижёр над оркестром. Я внимательно слушала её, листала альбом и любовалась детскими снимками.
- Это наш первый поход. Ей здесь два месяца.
- Маленькая же! Какой поход Ира? – в шутку возмутилась я.
- Да! Мы ночевали в палатке. Ходить она начала у меня в год летом на острове Зелененький - посреди Волги. Я работала в подростковом клубе - так она топала со мной по горам. Тянулась за старшими. Характер вырабатывала.
- Смелая ты Ира! Ой, а это что прорубь?
- Да! Люба плавает у меня с семи месяцев. Все говорили «Чудо-ребёнок». Когда ей исполнился годик, мы с ней уже ныряли в проруби, ходили в бассейн.
Я уже дошла до середины альбома но, не увидела ни одной фотографии, на которой был бы мужчина в роли отца Любы и мужа Ирины. Я хотела спросить Ирину об отце ребёнка, но не знала, как это сделать, не обидев её.
 - Люба у меня смешная. Помню годика в четыре, у неё упала на щёчку ресничка. Я говорю ей: Загадай желание! Упавшая ресничка исполняет желания. А она загадала, чтобы я ей торт купила. И произнесла это вроде шёпотом, но чтобы слышно мне было. Я, конечно же, купила ей торт и на следующий день смотрю, она себе сама пять или шесть ресничек вырвала и лепит на щёчку! – почти скороговоркой рассказала Ирина, и мы с ней громко рассмеялись.
- Я говорю ей: Не обрывай реснички, они должны упасть сами как листочки с дерева. А она расстроилась, что нужно ждать пока реснички упадут. И чуть позже спрашивает меня: А что реснички осенью как листочки упадут? – добавила Ирина и мы снова рассмеялись.
- Твоя дочь – прелесть!
- А это мы с дочей в Серебряном бору. А это моя любимая тётя. А это Любочка уже в школу пошла. Когда она училась в начальных классах, то часто повторяла: Я Любовь Ириньевна! - продолжала показывать фотографии Ирина. Я остановила взгляд на той фотографии, где Ирина и Люба обнявшись, улыбаются на крыше здания. Справа на фотографии дорога, на которой словно мелками нарисованы стрелки и тянется разноцветный караван машин, тянущийся со стороны здания МГУ. Меня поразила целостность этого запечатлённого снимка. Такое впечатление что мать и дочь это одно целое, и кто-то третий уже будет лишним. И все-таки я решилась спросить.
- Ир…А кто отец ребёнка? У тебя есть муж?
- Мужа нет. Сейчас покажу отца Любочки,- произнесла растерянно Ирина и, соскочив с дивана, направилась в комнату дочери.
- Я порвала его фотографии, где он молодой, а вот последние у Любы где-то должны быть в шкафу. Демьян его зовут,- доносился из другой комнаты голос подруги.
- Не могу найти. Она скоро вернётся с прогулки, я спрошу, куда она запрятала, - вернувшись через пару минут, сообщила Ирина.
- Демьян всё твердил – что нет любви… И ребенок ему был не нужен - "Это мне камень на шею" – сказал он, когда я сообщила что жду ребёнка. Но если Бог дал? – возразила я."Этот ребенок не от Бога, от Сатаны"- заявил он и стал меня толкать на аборт. Вот кстати фотография, где я беременная. Смотри. У меня в тот день был день рождения, я весь день ждала Демьяна, но он не пришел. На следующий день позвонил мне и сказал, что насчет аборта уже договорился в военном госпитале "Делов-то всего за две бутылки спирта"- радостно сообщил он. И я тогда поняла, что с ним моё будущее словно пустое. Нет ничего страшнее для женщины, чем знать, что она не нужна. Хочется подарить мужчине тепло, а он отворачивается. И тогда чувствуешь себя солнцем, от которого люди бегут в холодные пещеры, - со слезами на глазах поделилась подруга. Я смотрела на неё с искренним сочувствием и представила её юной, беременной. Мне даже показалось, что я услышала, как она вздыхала тогда. Видела, как поглаживает руками живот и шептала слабым голосом из прошлого горькие строчки:
«Я чувствую себя травой, которой касается холодное лезвие косы. Скошенная, падаю на холодные ладони полей... Любовь моя словно озера дно укрывается солёной водой…
 Сон как жертва попадает в лапы бессонницы…» - нужно написать стихотворение подумала я.
- Дин, он мне позже перед родами сказал: Ты сильная, переживёшь, - с обидой в голосе произнесла Ирина.
- Когда мужчина называет женщину сильной, он подписывается под собственной слабостью. Даже тополя не скажут кустарникам, что они высокие, – сказала я уверенно и посмотрела в глаза Ирине. Она улыбнулась, выражая улыбкой успокоение. Наблюдая за Ириной, я поняла, как много может выразить улыбка. И радость. И чувство вины. И растерянность. Словно улыбка это не просто растянутые губы, а красивые и понятные символы…
- Помню, ты в детстве стихи писала. Бросила? Или всё ещё пишешь? – спросила Ирина после небольшой паузы.
- Пишу…А точнее живу этим…
- Знаешь, как я вырвалась из состояния одиночества?
- Как?
- Я села в уголочек комнаты, взяла бумагу и ручку и начала писать сказку. Я словно полетела тогда… Понимаешь?
- Понимаю!
- Про меня тогда подруга одна сказала: «У неё проблемы, а она сказочки пишет. Больная!» Спустя годы я поняла, что если бы не написала тогда сказку, то сошла бы с ума! А я ведь просто воспарила над ситуацией и осталась жива благодаря сказке!
 Может сказки для взрослых больше нужны, чем детям? Ведь неспроста дети любят сказки. Это как клубочек, который покатился в детстве и бежит по жизни, обрастая опытом...
- Если у человека не было в детстве сказок ему сложнее верить своим же мечтам и возможно сказки для взрослых помогут ему поверить в себя... И в других...Получается сказка стала твоим исцелением? Дай почитать сказку? О чём она? – спросила я, не скрывая своего удивления. Ирина убежала в комнату дочери и принесла помятую зелёную тетрадку.
- Вот читай! Сказка о великане, достающем звезды.
Я начала читать сказку, написанную знакомым почерком, и забыла о своём возрасте, и даже о том, где тогда находилась. Я поверила как ребёнок в то, что где-то живёт великан, сердце которого растаяло от простого слова «Папа»…
- Где сейчас Демьян? – спросила я строго, словно следователь, возвращая Ирине сказку.
- После рождения Любы он уехал в Питер, поступать в военную академию. А я переехала в Самару.
- А может,- собралась я спросить Ирину, но она перебила меня, предугадав, о чём будет следующий вопрос.
- Я пыталась проявить в нем какие-то отцовские чувства. Привозила дочь, когда она ещё говорить не начала. Бесполезно! Мама уже позже сказала мне: Иногда недостойные уходят сами…
- А это кто? – спросила я, увидев фотографию светловолосого мужчины с грустными глазами.
- Это Влад. Как бы сказать. Я встретила его, когда уже беременной была. У меня был срок всего две недели, и никто кроме меня и Демьяна не знал об этом. А Влад мне при первой же встрече сказал: "Вижу. Вторая душа в тебе живет".Я испугалась и призналась ему:
Отец ребёнка против. На что Влад добавил: Ребенок твой путь к Богу! Ты должна дать ему жизнь! Я спросила его потом: Почему я задаю вопросы Богу, а он не даёт мне ответов? И Влад ответил: Перед тем как задать вопрос Богу задай его себе. Всевышний не отвечает на многие вопросы, потому что ответы заложены в самом человеке, как камни от разрушенных храмов закладывают в новые часовни. И я начала искать ответы на вопросы в себе. Как это здорово уметь находить их! Вопросы как ягоды клубники. Ты почувствуешь их вкус, обнаружив ягодки под листочками, нежели в тарелке со сметаной.
Я решила рожать ребёнка. Аборт - это преступление женщины против самой себя. А такой грех внутреннее «Я» не простит никогда,- восторженно рассказывала Ирина. Я поняла, что этот человек очень дорог ей и поспешила узнать о нём больше.
- Вы были вместе?
- Немного… Я тогда сама себя не понимала. Мне было хорошо от одной только мысли, что он рядом. Но всё-таки мы расстались,- не скрывая грусти, произнесла Ирина.
- Где он сейчас?
- Не знаю. Знакомые говорят, что священником стал...
- Когда Люба подросла, не спрашивала об отце?
- Несмотря на обиды, я решила их познакомить. В прошлом году поехала с ней в Питер. Он теперь подполковник. А когда мы познакомились, он был лейтенантом. Важный стал.
Мы поехали вместе в Царское Село, и там он спрашивает меня: "И что, Пушкин, когда учился здесь гулял? - конечно, ответила я. «Да я на месте царя сгноил бы этого Пушкина, царь в него столько денег вложил, а он на него пасквили писать!"
- Как она отнеслась к отцу?
- Он ей не понравился. Она меня потом спросила: Я должна к нему хорошо относиться?
- Не должна,- ответила я. И она так облегчённо вздохнула…
Я закрыла альбом и разглядывая его расцарапанный переплёт подумала: Чтобы знать чем человек жил достаточно посмотреть его альбом с фотографиями. Даже без комментариев владельца можно понять многое из этих запечатлённых на квадратики лощённой бумаги моментов…Мне стало печально от своих же мыслей. Уже много лет я не фотографируюсь и не покупаю альбомы. Словно и не жила все эти годы…Или жила но своей, закрытой от других глаз жизнью.
- Ты любила его? – спросила я Ирину после своих размышлений.
- Да.
- А сейчас?
- Любимый человек сначала становится родным, а когда уходит, то превращается не просто в чужого, а в совсем незнакомого человека. Когда я вспоминаю его смех, мне кажется, что так, наверное, смеются дьяволы.
- Как ты думаешь, он любил тебя?
- Я часто спрашивала себя об этом. А потом подумала: А что изменит эта правда? Помнишь как у Есенина: Успокойся смертный и не требуй правды той, что не нужна тебе,- ответила подруга, и мы некоторое время сидели молча.
- Знать бы чем спасти любовь. Что делать, какие молитвы читать…Ан нет! Нет амулетов у любви. Напрасно люди верят в заговоры и ритуалы. Любовь никто не удержит если она надумает уйти,- сказала Ирина нарушив молчание и посмотрела на цветок коланхое. Я хотела сказать ей что нужно верить и прочие слова, которые люди придумали для утешения. Но по себе знаю, что такие слова редко помогают.
- Ой! Да что же это я тебя загрузила, - спохватилась Ирина.
 - Я пойду обед готовить, а ты пока рисунки Любы посмотри в её комнате. Она скоро придёт. Познакомлю вас. Каникулы есть каникулы, дома она только вечером бывает.
Я прошла в комнату Любы и ещё раз взглянула на картину с рыбками. Мне почему-то показалась, что я где-то видела такие рыбки раньше. Может сама рисовала такие в детстве? На столе возле компьютера лежала кипа бумаг. Но первом листочке я увидела нарисованную карандашами церковь. На следующем - море с чайками. Рассматривая рисунки, я заметила, как мелькнула разрезанная на половину фотография. На ней Люба, на фоне универсама. Ровный разрез фотографии был на уровни её руки облачённой в рукав розового джемпера и в глаза бросался край джинсовой куртки и мужское плечо чуть выше её головы. Улыбка Любы на этом снимке мне показалась притворной.
- Ты посмотри! Разрезала! – воскликнула Ирина, увидев в моей руке половинку фотографии. Она начала перебирать бумаги и среди другой кипы тетрадных листочков нашла недостающую часть снимка.
- Вот он. Ну? Что скажешь?
- Я его другим представляла,- честно призналась я, разглядывая упитанного лысоватого мужчину в очках с овальными стёклышками и небритым лицом. Из - под его застёгнутой на серебристые пуговицы джинсовой куртки торчал край серой футболки. Четвёртая сверху пуговица словно выглядывала из-за петельки. "Этот ребенок не от Бога, от Сатаны"- вспомнила я слова Демьяна. Сам себя назвал сатаной, значит. На обратной стороне отрезанного кусочка фотографии на котором был запечатлён Демьян, я увидела уравнения с отрицательными числами. Видимо Люба использовала эту часть снимка вместо черновика. Я улыбнулась. Ребёнку простительна подобная шалость. Её даже местью не назовёшь. В детстве, когда я только училась заполнять клеточки тетрадки числами, мне казалось, что цифры похожи на людей. Единичка похожа на высокого худого мужчину в кепке. Двойка - на старушку в круглой шапочке, которая села на колени. Тройка на женщину с одинакового размера грудями и животом. Разглядывая уравнения Любы на разрезанной фотографии я подумала, что люди, как и числа, бывают отрицательными. Недаром такие числа называли «ложными». Большой минус рядом с именем отца Любы выглядел бы кстати, - подумала я и вздохнула…
- Ты что выхлопную трубу чистила? - после звонка в дверь послышался голос Ирины.
- Мы помогали Гришке ремонтировать мотоцикл,- виновато ответила дочь. Я вышла в коридор и увидела невысокую худощавую девочку в бежевых шортах и синей футболке. Её руки были испачканы сажей.
- Вот познакомься. Это подруга моя. Тётя Дина.
- Здравствуй Люба! – поздоровалась я первой, сдерживая смех.
- Здрасьте!
- А ты знаешь, что в древности египтяне смесь сажи и масла использовали вместо чернил? – спросила я Любу, поправляя её запутавшиеся как бахрома моего ежедневника русые волосы.
- Правда? – с восторгом спросила она.
- А что ты так радуешься, словно тебя с такими руками кто-то папирусы отправит расписывать? Марш мыть руки! – улыбаясь, сказала Ирина.
- Подожди мам! Тётя Дина, расскажите подробней. Просто сажу смешать с маслом и всё? А какое масло? А в какой пропорции? – с серьёзным выражением лица интересовалась Люба.
-Этого я не знаю. Но я знаю кое- что другое,- подмигнув, ответила я и взяла в свою правую руку, испачканную ручонку Любы. Обмакнув свой указательный палец в сажу на её ладонях, я, приподнимая чёлку Любы, прикоснулась пальцем между её бровей и оставила на лбу сажевое пятнышко.
- А что это значит? Египетский ритуал? А зачем? – спросила Люба, разглядывая себя в зеркале, которое висело на стене в прихожей.
- Нет. Это называется - кюе. В старину, казахи верили, что сажевое пятнышко спасает детишек от сглаза и мазали им вот так лоб в течении дня.
- И что мне так и ходить с этим пятном? – возмутилась Люба.
- Нет. Я просто так хочу тебя сфотографировать на память, - засмеявшись, ответила я и щёлкнула на кнопку мобильного телефона.
Уже неделю как я вернулась домой в Алматы. Я, к сожалению, не увидела Иверский женский монастырь, хлебную площадь, особняк Клодта и набережную Волги, о которых читала в путеводителе. Но привезла с собой фотографию красивой девочки с сажевым пятнышком на лбу. Да будет сбережённой от сглаза – Любовь…