Нилгири

Впервые отрывок из повести был опубликован в газете "Маяк Балтики" в 2003 году.
В оформлении обложки использован фрагмент картины "Охота на слона махараджи Сингха Биканера", автор неизвестен, 1690/1700 г.

I
Я сидел у окна в поезде “Karnataka Express”, который уносил меня в Дели. Там, за окном, сменяли друг друга пейзажи: волнистые пашни, рисовые поля, каналы, крестьянские хижины. Но вот поля и каналы остались позади, теперь замелькали стволы кокосовых пальм, потом деревушки и желтые луга, на которых паслись буйволы, перемазанные густой бурой грязью. Спустя какое-то время, картина за окном будто замерла на месте, и на многие километры вокруг распростерлась одна лишь выжженная солнцем саванна. Я глядел на это однообразное пространство и вскоре заскучал. Повсюду, куда ни обрати свой взгляд, виднелись зеленые пятна акаций и густого кустарника, они оживляли унылый вид равнины, покрытой сухой травой. Ландшафт этот казался необитаемым, лишь черные грифы кружили в небе.
Потом в желтой дымке на горизонте стали вырисовываться две темные горы с чрезвычайно крутыми склонами. Будто верблюжьи спины возвышались они одна за другой. Вскоре стало отчетливо видно: у подножья и на склонах этих гор растет густой лес. В Индии я надеялся увидеть большие леса повсюду, как написано в старых книгах. Но книги оказались слишком старыми, потому что вместо древних лесов, я обнаружил здесь только скучную саванну. И все-таки в труднодоступных горных районах, лес сохранился. Спустя некоторое время, поезд уже мчал среди лесистых склонов. Таинственным видением пронесся лес мимо, словно перелистанная детская книжка про джунгли, и скоро остался позади, скрылся из виду. Еще несколько минут, и за окном снова в головокружительном темпе замелькали пальмовые рощи, среди которых виднелись домики, а потом вновь показались рисовые поля. Сейчас эти поля отдыхают до начала сезона хариф. Когда пойдут дожди, из воды, будто зеленая щетина, появится молодая поросль риса.
Поезд, грохоча колесами, промчался по мосту над рекой. Река в эту пору сильно обмелела, обнажив огромные серые валуны, знойное солнце осушило ее берега. Вскоре поезд стал замедлять ход. Я увидел деревню с пыльными улицами и проселочными дорогами. В тени старых баньянов, чьи висящие побеги сплошь завешаны вьюнком с лиловыми цветами, играют ребятишки; копаются в пыли куры; несколько белых коз в компании свиней исследуют деревенскую помойку; старая женщина делает из коровьего навоза лепешки и ровными рядами лепит их на стену хижины, когда они высохнут, будут служить топливом для домашнего очага; чуть поодаль в луже кувыркаются черные поросята, а в стороне за мирной сельской идиллией наблюдают горбатые коровы. Они стоят понурые в тенистых кустах и лениво жуют сухую траву. Разъезженная дорога незаметно перешла в пыльную разбитую улицу, которая стала разветвляться и расползаться среди домов. Затем появились каменные дома, сараи и прочие невысокие сооружения, они выстроились вдоль железной дороги. Мы приближались к железнодорожной станции города Нагпур.
Вагон был полным. Мои случайные попутчики дремали на своих полках: Хасан Радж – молодой биолог из Дели возвращался домой по окончании исследовательской практики; мистер Рао – торговый агент – читал газету; семья Джоджи: жена и маленькая дочь спали на нижней полке, укрывшись разноцветным потрепанным пледом, а Джоджи сидел напротив меня и глядел в окно. Я, журналист и фотограф, возвращался из командировки в Майсуре, где писал статьи о природе Индии и делал снимки для туристических журналов.
Поезд остановился, послышались громкие крики, шарканье ног и скрип тележек, которые катили по перрону грузчики.
– Что это, станция? – спросил Хасан. Свесив голову, он уставился в окно сонным взглядом.
– Нагпур, – коротко объявил мистер Рао, торопливо вставая со своего места. Он живо достал из-под сидения кожаный дипломат с кодовым замком, открыл, порылся в его чреве и вынул оттуда бумажник.
Пассажиры в вагоне зашевелились, стали выходить на улицу. Я вышел тоже размяться и купить холодной минеральной воды.
На вокзале в любое время дня и ночи многолюдно: приезжие и встречающие, воры и полицейские, попрошайки и чиновники, деловые люди и общественные деятели. Здесь гудит базарная суета, без которой не обходится ни один вокзал Индии. Вдоль состава продавец фруктов катит свою тележку с горами апельсинов, кокосовых орехов и развешанными на веревках гроздями бананов; торговец сладостями, проходя следом, заглядывает в окна и сует в них конфеты; продавец газет громко выкрикивает названия свежих изданий… Вихрь торговли быстро захватил наш поезд и пробрался внутрь. Теперь продавцы ходят со своим товаром по коридору: «бананы, чай, свежие газеты, мороженое, кокосы, сладости», – речитативом звучат их голоса. Нищие и убогие тоже забираются в вагоны; одни движутся молча с протянутой рукой, другие заводят грустные песни, третьи настойчиво просят денег на еду, тараторя что-то во весь голос.
Я купил воды, а потом еще какое-то время стоял перед своим вагоном, вдыхая жаркий, душный воздух, наблюдая, как старый продавец тщетно навязывает керамические фигурки слонов английскому туристу. Сует ему товар в окно. Мои попутчики тоже покинули вагон. Мистер Рао, жаждущий свежих новостей, с бумажником наготове устремился к торговцу газетами, и там набрал толстую кипу. Хасан вяло прогуливался по перрону в одну и в другую сторону, дымя сигаретой. Джоджи купил бананов и сразу же вернулся к своей семье.
Между тем прошло минут пятнадцать, и поезд, повинуясь расписанию, тихонько тронулся в путь. Пассажиры стали забираться в вагоны. Состав начинает двигаться тихо и осторожно, точно собирается сбежать от своих пассажиров, но быстро набирает скорость и вскоре уже несется полным ходом. Мне, наверно, никогда не забыть прошлую поездку в Майсур, я тогда едва не отстал от поезда на станции в Хайдарабаде. В тот раз я вышел подышать вечерним воздухом, походил немного по перрону, а потом подошел к тележке с фруктами, выбрал несколько апельсинов и спросил, сколько это будет стоить. Вместо ответа, продавец бросил взгляд на состав за моей спиной и спокойно произнес: «Сэр, это ваш поезд?» Я ответил утвердительно и повторил свой вопрос еще раз, но торговец невозмутимо пропустил его мимо ушей и заявил: «Если это ваш поезд, сэр, то он отъезжает, – и сразу добавил: – С вас двадцать пять рупий». Мигом обернувшись, я увидел, как мой вагон устремляется прочь. Оставив апельсины, я кинулся к проходящему мимо вагону, запрыгнул на ступеньки и остановился, чтобы отдышаться и прийти в себя. Представив себя в незнакомом вечернем городе, да еще без чемодана и документов, я почувствовал себя нехорошо, и холодок пробежал по моей спине.
На сей раз я был начеку. Когда я вернулся в купе, мои попутчики уже заняли свои места. Не было только мистера Рао. Он, впрочем, появился вскоре со стопкой газет, от которых резко пахло типографской краской. Сохраняя спокойствие и важность, он окинул взглядом купе, блеснул очками, достал свой дипломат, сунул туда бумажник, набрал шифр на кодовом замке и убрал дипломат на место. После этого мистер Рао сел к окну, поправил очки и погрузился в чтение газет.
На переезде в ожидании, когда промелькают вагоны, выстроились в очередь автомобили, повозки, запряженные быками зебу, и пешие люди. Поезд миновал пригородное селение, рощу, поля и вскоре вновь понесся по распластавшейся до горизонта саванне.
Мало-помалу в купе вернулась тишина, и мои попутчики начали дремать. Тишина побыла у нас еще какое-то время, пока не произошла причудливая и несколько странная метаморфоза с нашим соседом: мистер Рао, читавший “Hindustan Times”, вдруг изменился в лице и неожиданно воскликнул что-то по-тамильски. Судя по звуку, можно было решить, что это какое-то проклятье в адрес газеты. При этом один ее лист робко отделился от остальных, соскользнул вниз и с пристыженным шелестом опустился на пол. Все взглянули сначала на мистера Рао, затем перевели взгляд на выпавший лист газеты, словно он был в чем-то виноват.
– Что-то случилось? – невозмутимо спросил Джоджи.
– Опять эпидемия?! – поинтересовался я.
– Nonsens! – сказал мистер Рао, теперь по-английски, и наклонился, чтобы поднять газетную страницу. – Здесь пишут, как дикие слоны учинили погром в деревнях около Манчанбеле.
Никто из нас не ожидал, что такой спокойный и важный на вид человек как мистер Рао, вдруг выкажет какую-то странную экспрессивность и с таким отчаянием в голосе отреагирует на статью в газете.
– Вы только послушайте, – продолжал мистер Рао с досадой в голосе и принялся зачитывать нам отрывки из злополучной статьи. – Оказывается, у лесного департамента не нашлось денег, чтобы обеспечить коридор диким слонам во время их сезонного перемещения из саванны в лес.
Сказав это, он замолчал и побежал глазами по строчкам. Наступила тишина ожидания. Что будет дальше?
– Ade, suvamy!* – вдруг снова воскликнул мистер Рао. – Это абсолютная нелепость!
– Что там еще?
– В газете пишут: слоны убили несколько человек. Крестьяне требуют, чтобы власти немедленно приняли меры по защите жизни людей.
– Похоже, у лесничества не хватает денег на обеспечение безопасности, – предположил Джоджи. – Помнится, я читал в какой-то газете об угрозе нового алюминиевого проекта и крестьянском противостоянии. Кажется, это было в Райаджаде несколько месяцев назад.
– Тогда сотни людей были арестованы и взяты под стражу, – отозвался Хасан и добавил: – Все жители, включая женщин и детей, оказались вовлеченными в эти беспорядки. Даже слезоточивый газ был применен.
– Считаю, тревога крестьян вполне оправдана. Компания “Aluminium International” посягала на их собственность: расчистка леса, разрушение плантаций, она требовала переселения местных жителей, – сказал Джоджи.
– Ерунда! – заявил мистер Рао. – Правительство оказывает крестьянам достаточную помощь, они получают дотации из бюджета.
– Вы определенно ошибаетесь. Крестьян больше заботит их собственная земля, а не обещания какого-то проекта на благо экономики страны, – возразил Джоджи.
– Верно, раз этот проект вызывает протест, значит, он не так надежен, – подтвердил я.
Логика этого замечания была очевидной, но мистер Рао не желал сдаваться и оставался верен своим убеждениям, он почему-то никак не находил связи между расчисткой леса и трагедиями на плантациях.
– Нельзя не согласиться с вами, но я считаю: пока есть запас природных ресурсов и экономические трудности в стране, такие проекты должны успешно развиваться, – рассудил он.
– Ха! – послышался голос Джоджи. – Вы считаете, что к тому времени, когда вырубят последний лес или будет добыт последний кусок алюминиевой руды, наладится стабильная экономика? Думаете, нам от этого легче станет? – скептически добавил он.
– Такое впечатление, словно весь мир ведет гонки по вырубке лесов – кто быстрее, тому больше достанется. Своеобразный спорт, только без победителя, – заключил Хасан.
– Беспокойство по пустякам – вот как это называется, – отозвался непреклонный мистер Рао.
– То есть, как? – воскликнул Джоджи.
– Да ведь созданы резерваты и парки, в которых леса охраняются, – ответил он.
– Но эти клочки леса, которые называются резерватами, слишком малы, они не в состоянии прокормить огромных слонов. Такие леса, будто острова в человеческом океане. Что вы скажете на это? – спросил Хасан.
Мистер Рао сверкнул очками и промолчал.
– А когда не хватает места слонам, всякое может случиться, – уточнила жена Джоджи.
– Правильно, дорогая, – сказал Джоджи и поцеловал ее в щеку. – Помню, газеты писали год назад, как в штате Карнатака расчистили участок леса под плантации кофе. Потом слоны двигались из засушливых районов к озеру, они нанесли ущерб ближайшим деревням. Не так ли, Хасан? Кажется, вы тоже об этом писали в газетах в Майсуре.
– Вы правы, это печальная история, – ответил он. – Слоны во время засухи нуждаются в перемене мест, чтобы обеспечить себя достаточным пропитанием. Год назад Южноиндийская кофейная компания расчистила довольно большой участок леса под свои плантации. Понимаете, дикий лес там служил коридором между обрабатываемыми землями, и слоны пользовались им во время миграций. Лес расчистили. Слоны оказались на возделанных участках. Они причинили местным крестьянам значительный ущерб.
– Это ужасно! – растрогался мистер Рао.
– Мой дед служил лесником в Керале, и однажды на него напал слон, – рассказал Джоджи. – Дед насилу спасся. А на этот раз были жертвы?
– Были, – коротко ответил Хасан.
– А что же правительство? – спросил Джоджи.
– Лесной департамент обратился тогда в Майсурский университет и Общество охраны индийских слонов с просьбой изучить пути движения слонов. Конфликт между лесной службой в Нилгири и Южноиндийской кофейной компанией оказался серьезным, – продолжал Хасан. – В тот год я, студент пятого курса, изучал экологию в университете. Особенно увлекался исследованиями в области охраны тропических животных. Я разработал проект по изучению экологии слонов, отослал его на конкурс в надежде получить грант на проведение исследований слонов в Южной Индии. Кстати, этот конкурс проводится ежегодно среди студентов и молодых ученых из разных стран, чтобы они могли проявить на практике свои способности по выбранной теме. Проект был признан удачным, но от меня потребовали еще детальный расчет бюджета. Мне объяснили: сделаете отчет по бюджету, тогда можете обращаться снова в следующем году.
Потом была конференция для соискателей гранта, где я выступил с докладом, и сообщил: будь у меня достаточно денег, я готов поехать работать хоть сегодня. Я тогда очень горел идеей, ждать целый год для меня было немыслимо. В зале послышались насмешливые замечания, и на лицах появились снисходительные улыбки. После моего выступления подошел какой-то незнакомый мне человек и спросил: «Вы действительно готовы поехать?» Я сказал, что осталось лишь купить билет. На это он сообщил мне, что теперь у меня такая возможность есть, и я могу ею воспользоваться. Сперва, я подумал, что он смеется надо мной. Но потом он спросил: «Так в какой сумме вы нуждаетесь?» Сердце у меня чуть не выпрыгнуло от радости, но я сдержал свои эмоции и сказал: «Я могу идти за билетами?» Он сказал, можете, но с одним условием: «Вы в своих отчетах и в прессе будете упоминать нашу партию и отдадите за нас свой голос». Эту партию я ненавидел. Тогда я ему ответил: «Что ж, партий много, а жизнь одна, если вы считаете, что я торгую жизнью, чтобы потом в ней разочароваться, то вы глубоко ошибаетесь». На этом мы распрощались. Я думал, такое случается только в кино. Но не остался разочарован. Недостающую часть денег пришлось добыть самым банальным способом: я занял их у моего дяди, он служит в банке.
– Расскажите нам, что было дальше, пожалуйста, – потребовал Джоджи.
– Но это длинная история, – ответил Хасан.
– У нас достаточно времени, чтобы послушать даже самый длинный рассказ очевидца, – заметил ему мистер Рао.
– Хорошо, – нехотя согласился Хасан, – кое-что я расскажу.
Не будь той статьи в “Hindustan Times” и не произведи она на мистера Рао такого сильного впечатления, вряд ли кто-нибудь из моих попутчиков завел бы разговор о крестьянских восстаниях, лесах и слонах. Как бы то ни было, моему новому знакомому пришлось рассказать о своей практике в лесах Нилгири. Я видел, с каким интересом его слушали попутчики. Я замечал, как их лица становились то серьезными, то печальными, а бывало, на губах появлялась улыбка. Хасан оказался интересным рассказчиком. Его обаяние и хорошее чувство юмора производили на всех приятное впечатление. Однако в глазах его таилась печаль. От чего он так грустил, нам стало понятно чуть позже. Когда он закончил, в купе наступила тишина. Все задумались. Потом еще некоторое время мы обсуждали тему слонов, но постепенно разговор стал уходить в сторону и начал стихать. Я забрался с книжкой на верхнюю полку, мистер Рао продолжил читать газеты, Джоджи устроился на своей полке, только Хасан остался сидеть возле окна в печальной задумчивости.
Размеренный перестук колес в наступившей тишине побуждал к мечтательности. За окном по-прежнему простиралась саванна. Теперь вечернее солнце залило ее розовым светом. Тени деревьев становились все длиннее. Выцветшее за день тусклое небо ожило и приняло яркий синий цвет.
Книжка не читалась: я все думал об этой истории. Вдруг с полки свесилась голова Джоджи, он о чем-то спросил Хасана, но тот не расслышал.
– Вы что-то сказали? – переспросил он.
– Скажите, вы сами-то верите, что душа человека вечна, и нельзя ее погубить? – повторил Джоджи.
Мой новый друг пожал плечами и ответил:
– Там, в горах Южной Индии, пожалуй, я утвердился в этом.

С Хасаном мы остались друзьями. Немного позже, оказавшись снова в Дели, я посоветовал ему написать книгу о своем путешествии в Южную Индию, но он, сославшись на отсутствие литературного таланта, писать отказался. Сухие отчеты и доклады он опубликовал в каких-то научных журналах, его выступления на конференции Географического общества слушал узкий круг специалистов – и всё. Хасан считал это вполне достаточным. Тогда, при каждой новой встречи, я принимался убеждать его, что книга получилась бы интересной, она позволила бы расширить круг людей, понимающих, как важно защищать лес и животных в нем обитающих. Раз за разом я приводил Хасану самые убедительные доводы, и однажды он согласился, а точнее сам заявил мне, что идея написать такую книгу очень даже неплохая. Я поздравил его с таким важным решением и пообещал помочь в работе над рукописью. Он сделал черновой набросок своей истории и отдал мне вместе с дневниками. Вернувшись в Россию, я взял отпуск после рождественских праздников и на месяц уехал в деревню к родителям, где начал работу в тишине и покое. Надо признать, писатель из моего друга и в самом деле был бы никудышный. Когда я работал с записями Хасана, мне пришлось здорово потрудиться над его языком, изобилующим казенными, скупыми, но все-таки жизнеспособными фразами, чтобы придать тексту литературную форму. И новорожденная повесть прижилась на бумаге, стала разрастаться. Через месяц черновой вариант ее был готов, я отложил его на длительное вынашивание и вернулся в Москву. Но к рукописи я обратился вновь уже через две недели. Повесть сама влекла меня к себе, так что забыть о ней никак не получалось; ее нужно было закончить. Трудился я над этим произведением долго, но с интересом, поэтому завершенный вид рукопись приняла спустя еще несколько месяцев. Наконец, когда работа над будущей книгой была закончена, я при первой возможности, будучи вновь командирован в Дели, позвонил Хасану и пригласил его пообедать вместе и перечитать повесть заново, чтобы он мог сделать свою правку, если она потребуется.
Мы встретились в недорогом ресторане «Сапфир».
– Вот эта повесть. – Я подал ему готовый текст, набранный на компьютере, и добавил: – Я старался сохранить манеру твоего языка.
Хасан взял листы с каким-то внутренним трепетом. Когда он читал, сидя в кресле, я наблюдал за ним, стоя возле окна, и курил. Настроение его поначалу скептическое, вскоре изменилось: на его лице отразилось глубокое внимание. Переживая свою поездку заново, он время от времени что-то чиркал карандашом на полях и над строками. На его лице появлялись то улыбки, то печаль, а потом тенью в его глазах проползла знакомая мне грусть.
– Хорошо, – коротко сказал он, закончив чтение, и задумчиво добавил: – Так все и было, там, в джунглях.
– Рад, что тебе понравилось, – отозвался я.
– Спасибо, что выточил из моей истории достойное произведение, – улыбнулся он и тут же добавил: – Я внес некоторую правку и опять говорю тебе: крыланы – это не птицы, а млекопитающие, прошу тебя учесть.
– Отлично, значит, теперь можно печатать? – обрадовался я.
Он молча кивнул.

II
История души человеческой, хотя бы самой мелкой души,
 едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа…
М. Лермонтов, «Герой нашего времени»

Пасмурное утро. Припудренный красной пылью долгой дороги джип мчится по горному шоссе. Серые облака плывут низко, цепляются за вершины гор. В одном месте поток солнечных лучей пробился сквозь мрачную сизую мглу, озарил темнеющие склоны гор и долину внизу. Но потом вновь все на какое-то время померкло.
Машину я нанял в Майсуре, в туристическом агентстве “Blue Mountain Travels”, чтобы добраться в Нилгири – лесной край, название которого в переводе с местного наречия означает «Голубые горы».
Молодой водитель вел машину осторожно, особенно на крутых поворотах. Поначалу он показался мне молчаливым, но лишь только узнал о целях моей поездки, живо разговорился. Он рассказывал мне о слонах то скудное, что мог знать о них, как горожанин, насмотревшийся документальных фильмов о дикой природе, а затем засыпал меня вопросами вроде тех, что задают, когда нечего больше спросить.
– Сэр, а что вы будете делать, когда в лесу вас атакует огромный слон? Ведь слоны очень опасные животные.
– Слоны слишком большие, чтобы их не заметить, – объяснил я. – Но если это произошло, следует уйти от них подальше, на безопасное расстояние.
– А если залезть на дерево?
– Лучше и не пытаться, слон достанет тебя хоботом, прежде чем ты успеешь дотянуться до следующей ветки.
– А от слона можно убежать?
– Можно, но бежать нужно вниз по склону – так ему будет труднее догнать тебя.
Тут мой водитель с облегчением вздохнул и на минуту задумался.
– Сэр, я слышал, слоны могут пронзить человека бивнем, – заговорил он опять.
– Случается иногда, но чаще, разъяренный, он хватает жертву хоботом, бросает с силой о землю и топчет ногами, – холодно ответил я.
Этот глупый разговор начал мне надоедать. Но шофер продолжал гнать свою бестолковщину, он был до того увлечен темой, что не заметил колдобину, и машина на ней резко подпрыгнула.
– Как хорошо, что вы все это знаете заранее, легче будет справляться с опасностями в джунглях.
– Оригинальное заключение. Но вообще, ты прав.
– Сэр, вы встречались со слонами раньше?
– Нет, с дикими не встречался, но мне кажется, это случится вот за тем поворотом, – мрачно произнес я.
– Что вы сказали?
– Следи за дорогой, а то не заметишь, как перед машиной окажется стадо свирепых слонов, и тогда...
Парень посмотрел на меня широко раскрытыми глазами на вытянувшемся от удивления лице.
– И тогда пощады не жди, – заключил я.
После этого глупые вопросы о слонах больше меня не отвлекали. Теперь все мое внимание было отдано окружающей нас местности.
Мы ехали по узкой петляющей горной дороге, которая, то уносила вверх, то вдруг спускалась по склонам. Вдоль шоссе лес стоял непроницаемой стеной, а там, где наш путь пролегал у самого обрыва, с вершины холма в голубоватой дымке открывался плотный лесной полог внизу, волнистый и бескрайний, подобный полотну художника-авангардиста, увлекающегося зеленым цветом разных тонов: от светлого – бледной желтоватой зелени – до темно-малахитового.
Потом мы спустились ниже, и тогда наш путь лежал через тот лес, что виднелся с холма. Вот оно цветущее царство бога Индры! Божественный лес Нандана – дивное место отдыха богов и небесных мудрецов. В лесу толстые стволы старых деревьев сплошь укрыты зелеными наростами мха, папоротниками, вьющимся плющом и украшены яркими шляпками грибов-поганок. Попугаи шумными стайками проносились над дорогой. Птица-носорог, сидя на толстом суку, таращила на машину удивленные глаза, поправляла перья под крылом своим внушительных размеров клювом, потом, сделав несколько прыжков по ветке, легко взлетела и исчезла в лесной чаще. За ней последовала другая, которую сразу и не приметил. Время от времени поливал дождик, и крупные капли тогда барабанили по корпусу автомобиля. Тропический лес привлекателен и кажется самим воплощением архаичности: и дух его древний, и время здесь словно застыло – один день ничем не отличается от другого, один месяц похож на другой. И природа здесь из года в год живет по заведенному еще с доисторических времен распорядку.
Последние клочья тумана поднимались все выше и выше, цеплялись за пробуждающиеся кроны деревьев и растворялись под действием солнца. Но вот лес расступился, и показалась пальмовая роща и хижины. Мой шофер сбавил скорость. Миновав банановую плантацию, мы повернули влево, проехали мостик над ручьем и, наконец, въехали в деревню.
– Это там, – объявил водитель и показал рукой в сторону, где среди глянцевых листьев бананов и розовых кустов виднелась одинокая хижина. Та хижина-бунгало, должна будет стать моим домом на все время практики в Нилгири.
– Хорошее местечко, – отозвался я, глядя на дом и цветущий сад вокруг него, – но я прежде должен попасть в контору Лесной службы.
– Как угодно, сэр, – ответил мой шофер, и мы покатили дальше.
Мы вырулили на улицу, по обе стороны которой расположены магазинчики с тусклыми от пыли витринами и выцветшими рекламными вывесками, свернули на другую улицу и оказались на площади, миновали торговые ряды маленького базара, въехали на соседнюю улицу и, наконец, остановились перед недавно побеленным двухэтажным зданием с черепичной крышей и парадным крыльцом с кустами цветущей бугенвиллии по обе стороны. Прибыли.
Деревню Гирамам, я сам выбрал для проекта, поскольку сравнительно с другими близлежащими селениями, она более всего подходила мне благодаря своему удобному расположению у самого леса. К тому же здесь находится контора Лесного департамента. Селение это мало чем отличалось от других деревушек этой горной части страны. Тихая, маленькая деревня лежит среди гор покрытых тропическим лесом. На окраине деревни земля рассечена неглубоким оврагом, на дне его с огромными замшелыми валунами течет ручей, а на склонах, красных, как старый кирпич, возвышаются заросли бамбука, создающие впечатление огромных снопов, воткнутых в землю. Тихими вечерами отсюда доносится скрип и постукивание пустотелых бамбуковых стеблей. Ручей звонко журчит, переливается по каменистому дну, пенится, затем успокаивается и неподалеку отсюда вливается в большую реку. Река вьется среди горных склонов, несет свои мутные воды через чащу лесов, береговая растительность сплошной стеной стоит там, а ветви деревьев склоняются над водой, привлекая внимание рыбоядных птиц – красочных зимородков и белоснежных цапель. Река продолжает свой путь и, в конце концов, достигает озера Мукурти, в пяти километрах от деревни.
Жизнь в Голубых горах по-прежнему остается в стороне от современного мира: не более сотни домов в поселке и несколько кривых улочек защищены горами и девственными  лесами. Но жителей Голубых гор ничуть не беспокоит такая старобытность, они далеки от цивилизации. Нилгирийцы живут, довольствуясь тем, что дает их земля.
Маленький базар приютился у автобусной остановки, здесь есть несколько торговых лавок, на них грудами навалены фрукты и овощи. Посетители базара – крестьяне из соседних деревушек. Местные рыбаки торгуют выловленной в озере рыбой. Какой-нибудь неопрятный, в одной набедренной повязке-лунги, тщедушный старик с морщинистым, как гриб-сморчек лицом, размахивает над рыбой пальмовой веткой, безуспешно пытаясь отогнать неугомонный, звонко жужжащий рой мух от своего товара и щурится от яркого солнца, обнажая красные десны с двумя зубами. Продавцы понукают прохожих поскорее разбирать свежую рыбу. Кто-нибудь и останавливается, выбирает рыбину, потом взвешивает ее на весах, рассчитывается мятыми, засаленными банкнотами и бредет дальше. Рыбой торгуют с раннего утра, но жаркое солнце быстро нагревает землю, и от здешних прилавков разносится несвежий дух.
Единственный в деревне ресторан «Шанти» присоседился к небольшой гостинице для туристов, рядом с которой выдается вперед полицейский участок, на крыльце его, на стуле тихонько дремлет страж порядка, человек толстый, с добрыми глазами, похоже, бдительность его уже давно уснула в этом маленьком селении, далее следует ряд магазинчиков, один за другим, вдоль дороги. Улочки тянутся между каменными хижинами с кровлей из стеблей бамбука и сухой травы. Хижины имеют одно или два окошка, которые смотрят на улицу, сквозь них с трудом пробивается дневной свет, отчего внутри комнат всегда стоит полумрак. По краям улицы тянется сточная канава, отвратительный запах от нее разносится по всем закоулкам. Деревянный мостик или доска переброшены через этот вонючий сток перед каждым порогом хижины. Но есть здесь дома побогаче, они стоят особняком вдоль дороги и снабжены электричеством, вокруг них маленький садик с бананами, пальмами и цветочными клумбами. Здесь живут местные чиновники. В простых крестьянских хижинах полы земляные и мебель самая примитивная: низенькие деревянные скамейки и циновки. На серой стене полочки с мурти* богов и дымящимися ароматическими курениями. Но в домах состоятельных жителей имеются столы и стулья, на полочках расставлены статуи богов вырезанные из сандалового дерева, и украшенные гирляндами из цветов. Телевизор есть не у всех, и потому по вечерам около экрана собираются все родственники и соседи. Ребятишки тогда толпятся перед открытым окном и смотрят телевизор со двора.
Главное занятие жителей деревни – работа на плантациях, где они выращивают бананы, черный перец и овощи. Женщины ходят в лес за хворостом и слоновой травой, которую собирают в снопы и раскладывают для просушивания на открытых жаркому солнцу склонах холмов. Листьями этой травы покрывают крыши. Кто держит собственный магазин и торгует пряностями, тканями, парфюмерией и прочими товарами из Майсура, кто обзавелся моторикшей и развозит жителей с базара по окрестным селам, а кто целыми днями сидит на скамейке и наблюдает протекающую мимо жизнь.
Местность вокруг деревни очень живописна. Ее окружают небольшие кокосовые и банановые рощи, обнесенные оградой из бамбуковых жердей. Есть там и влажный луг, на котором пасутся буйволы одного местного крестьянина. Несколько тропинок и грунтовая дорога ведут в лес, который возвышается сразу за деревней. Часть леса, примыкающая к селению, год назад была расчищена под кофейные плантации, что вызвало негодование у местных жителей. А появившиеся трудности с дикими слонами и вовсе обеспокоили крестьян.
Легенды не обошли этот край. Тихий и отдаленный, он хранит свои тайны. Как рассказывают местные жители, в нескольких километрах пути по слоновьим тропам на склоне холма, обращенном на восток, в тенистых зарослях, укрываются развалины древнего храма Индры. Когда-то этот маленький храм был главным местом паломничества жителей окружающих поселений, разбросанных по склонам Голубых гор. К алтарю божества они приносили свои дары и окуривали храм благовониями. Гром барабанов и бренчание бубнов, разносились тогда по лесу; люди шли к храму по Дороге спасения, веками протоптанной тысячами ног. Старые жители говорят, будто священное изваяние бога обладало великими свойствами магии – оно излечивало, спасало от земных страданий паломников. И страждущие приносили к ногам божества подарки, поклонялись его могуществу, погружались в забытье, исцелялись. Разразившаяся партизанская война за независимость от Британии разрушила этот храм.
Теперь в грудах камня и в мрачных стенах заросших вечнозеленой растительностью с трудом угадываются очертания былого индуистского храма. Эти развалины – излюбленное место обитания обезьян и попугаев, а нагретые солнцем камни манят к себе множество змей. И поныне это место служит источником суеверий. Крестьяне поговаривают, что кто-то посещает древние развалины. Но никто воочию не видел этих призрачных паломников, что рождает у местных жителей множество таинственных слухов. Одни толкуют о древних духах, другие уверены, что ракшасы – злые демоны – населяют эти развалины, которые стали их обителью, и местные жители обходят их стороной. Как бы то ни было, Голубые горы остаются надежными хранителями древних человеческих тайн и девственной тропической природы.

III
Было жарко, мне хотелось пить. Я вышел из машины и направился к ближайшему магазинчику, чтобы купить воды и промочить горло. Когда я подошел к прилавку, вокруг меня, откуда ни возьмись, собралась многоголосая толпа.
– Тиру*, вам нужна комната? У нас вы снимете удобную комнату всего за двести рупий, – сообщил парень в белой рубашке.
– Рикша только для вас, – перебил его другой, низенький и худощавый с писклявым голосом.
– Хотите посетить лес? Вам обязательно потребуется проводник. Я покажу вам лес¬ных слонов. – Предлагал третий с пышной шапкой черных, курчавых волос.
– Сколько же ты хочешь за услугу проводника? – поинтересовался я у этого человека.
– Триста рупий, тиру. Всего триста рупий за день! – воскликнул он с еще большим азартом – почувствовал мой интерес.
– Слишком дорого, – ответил я равнодушно.
– Пойдемте со мной, вам понравится комната в нашем отеле, – тянул меня молодой парень в лиловой рубашке.
– Триста рупий!? Это очень хорошая цена, тиру, – твердил свое деревенский проводник. – Всего триста!
Я был осведомлен в цене, которую платят туристы за сопровождение в лес, и стоит это не больше ста пятидесяти рупий в день, а туристическая контора берет и того меньше – всего сто рупий за экскурсию с профессиональным гидом.
Я купил воды.
– Моторикша, тиру! Садитесь в моторикшу, – уговаривал писклявый голос.
– Нет, сюда. Моя моторикша ждет вас там! – хрипло гудел другой.
– Ну хорошо, двести семьдесят рупий! – не унимался проводник, следуя за мной к джипу.
– За сколько же вы хотите найти комнату? – с поддельным изумлением кричал парень в белой рубашке.
– Вы не найдете дешевле! Послушаете, всего двести пятьдесят рупий за поход! – снова сбросил цену проводник.
Среди этих назойливых людей я скоро заметил пожилого человека, который сначала внимательно наблюдал за происходящим сумбуром со стороны, а затем пробился сквозь толпу и спокойно заявил:
– Сто пятьдесят рупий за экскурсию в лес.
Его голос был уверенным и бесстрастным, не такой, как у этих горластых парней, и даже внушал доверие.
– Я подумаю, – пообещал я.
– Ты останешься доволен, тиру, – сказал он спокойно.
– Я надеюсь, – чуть кивнул я.
– Тогда до вечера, тиру! – сказал он, а потом добавил: – меня зовут Суппо, тиру.
– Хорошо, Суппо. Договорились.
Поиск слонов в девственном лесу и наблюдение за ними – дело непростое, особенно для меня, впервые попавшего в джунгли, поэтому проводник мне был нужен, но не тот, которого обычно подсовывает Лесной департамент из штата своих служащих. Я хотел найти надежного помощника, который вырос и прожил в этих краях всю жизнь; мне был нужен человек из Нилгири. Он должен знать лес, каждую тропинку, ущелье, любой ручеек, где слоны находят себе корм, воду и место для отдыха. С таким человеком я должен буду провести эти месяцы в лесу, и от него не малой частью будет зависеть успех моей работы.
Удача одного из этих людей подогрела остальных, и шумная толпа продолжала следовать за мной галдящим вихрем еще некоторое время. Я подошел к машине, чтобы забрать вещи. И тут я вспомнил, что не сообщил Суппо, где меня искать. «Впрочем, – решил я, – это неважно».
– Купите монеты! Это старинные индийские монеты, – раздался детский голос у меня за спиной.
Я обернулся. Мальчик лет восьми с умоляющими глазами просил меня купить его монеты. Я равнодушно махнул рукой.
– Тогда возьмите сандалового Ганешу, – сказал он и протянул мне маленькую статуэтку. – Это настоящий сандал. Возьмите, он хранит запах сандала, – упорствовал маленький продавец.
– Не нужно, проваливай, – ответил я. Но мальчишка продолжал канючить, следуя за мной по пятам. Потом он достал из кармана шортов коробочку с блестящими камешками и стал предлагать их.
Я забрал свой рюкзак, водитель подхватил мою сумку, и мы направились в Управление, сопровождаемые мальчуганом с его побрякушками.
Я вошел в прохладное помещение конторы. Водитель поставил мою сумку в вестибюле, и мы попрощались. Наконец я остался один. Бурный поток помощников рассеялся по улице. Местные жители ловят свою удачу при каждой возможности, едва только какой-нибудь гость появится в поле их зрения.
Поднявшись на второй этаж, я нашел кабинет управляющего Лесной службой Нилгири. За столом сидел человек лет тридцати пяти, невысокого роста в форменной рубашке, какую носят все служащие лесничеств Южной Индии. Я представился и спросил Санджая Анвара. Вместо ответа служащий улыбнулся и с радостным приветствием встал из-за стола, протягивая мне руку.
– Это я, – сказал он.
– Я Хасан Радж, мы должны были…
– Хасан! – тотчас воскликнул он. – Так это ты! Добро пожаловать в Нилгири, мой друг!
– Рад видеть тебя, Санджай! – приветствовал я в ответ.
– Садись же, – он показал на кресло, – садись и рассказывай, как прошло твое путешествие. Я надеюсь, ты не растерял свои идеи за столь долгий путь из Дели? – говорил он своим лирическим и напыщенным языком, будто читал какую-нибудь романтическую поэму Тагора.
Еще в Дели мне порекомендовали написать в Лесное управление к мистеру Анвару. Тогда, более года назад, я представил ему свой план работы. Он сразу же ответил и с оптимизмом пообещал помочь в этом «обнадеживающем проекте» – как он выразился. После этого я, как одержимый трудился над своим проектом, добывал разрешения на работу в Нилгири, рекомендательные письма и улаживал финансовую поддержку. Я писал Санджаю, и он посылал мне весьма обстоятельные ответы. Ждать писем приходилось долго. Интернета в то время здесь еще не было. Наконец я выслал ему копию готового проекта с сообщением: «Выезжаю в середине января».
– А как шеф Департамента? Помню твое последнее сообщение, будто у него неожиданно появились новые взгляды на наш проект.
– О, не беспокойся о нем. Его причуды просто фарс.
– Где он? Я  должен сообщить ему о своем приезде.
– У себя в кабинете, конечно. Он что-то часто стал наведываться сюда в Нилгири. Обычно три раза в неделю бывает. Спускается с облаков в наши земные края.
Я больше полагался на Санджая, он мой вдохновитель и защитник проекта. Он сделал немало, чтобы наша работа нашла одобрение у местных властей.
Санджай сообщил шефу о моем приезде по телефону, и я, получив позволение на аудиенцию, отправился к управляющему в его Нилгирийский кабинет на втором этаже.
Шри Саид Нагарадж – человек уже весьма пожилой. Лицо его гладко выбрито, а черные усы, резкие морщины и очки в темной оправе вместе с надменным взглядом, придавали ему самый суровый вид, какой только можно отыскать в Индии. Одет он в темный костюм с галстуком. Пиджак с отличительными знаками Департамента он не снимал даже в дневную жару, а только расстегивал пуговицы.
Войдя в кабинет, я представился и встал у двери. Мистер Нагарадж холодно поприветствовал меня. Наш разговор был не очень долгим. Шеф департамента казался угрюмым и недовольным.
– Мне кажется, ваш проект неплохой, господин Радж, но что касается резервата... По-моему, вы слишком много на себя берете. Для создания резервата необходимы серьезные основания. Это потребует от нас больших расходов.
– Я согласен, но...
– И вы считаете, – перебил он, – этот проект так уж надежен? – Холодный взгляд сквозь очки. Скривил рот, словно разоблачал нерадивого студента. Слова его будто из загробного мира  доносились.
– Да, он необходим, и наши исследования еще докажут это. Ведь мы опирались на опыт и накопленные знания в других проектах по охране слонов в Азии и Африке. Наш проект разработан при содействии Общества охраны индийских слонов, – заявил я.
– Знаю. Но здесь не Африка, молодой человек, мы в Индии, – произнес он медленно, выговаривая каждое слово, с неприятным высокомерием, лишенным всяких эмоций. Что же я попробую надеяться, что эта ваша работа не закончится полным провалом.
Я поблагодарил его за оказанное доверие, на что он тихо произнес:
– Если бы не влиятельность господина Анвара, я бы вряд ли стал возиться с вашим проектом.
Я вышел из кабинета полный горьких мыслей.
«Во всяком случае, он подписал мои документы и разрешения на исследовательскую работу в Нилгири на три месяца», – успокаивал я себя.
После собеседования с шефом Департамента, самоуверенному Санджаю не сразу удалось вернуть мне прежний оптимизм.
– Ничего, я все знаю. Но ради бога не унывай, если он подарил тебе свое согласие, все будет о`кей. В Нилгири я начальник, – произнес он гордо. –  А я ведь поддерживаю твою работу.
– Ловлю тебя на слове, – проговорил я с надеждой в голосе. – Послезавтра, в понедельник, я начну работу. А завтра осмотрю местность с одним деревенским парнем.
– Как прикажете, мой друг! – сказал он. – Да, а кого он порекомендовал тебе в проводники?
– Халида, – коротко ответил я.
– Халид? М-м-м, не лучший человек в Управлении.
Я вышел на улицу. Неприятные чувства и тревожные мысли мешались в моей голове. Наверняка Санджай знал много больше о том, что здесь все-таки произошло за последнее время, но кое-что я стал понимать тоже. Управляющего Лесным департаментом штата явно не радовал мой проект. Но ведь Департамент одобрил мою работу, когда я впервые представил готовый проект, – раздумывал я. – Вряд ли Нагарадж сомневался в моем успехе, просто за этим что-то стоит. И это что-то рождало тревожные предчувствия. Время впоследствии расставило все на свои места. Я вскоре понял: и в этот укрытый горами и джунглями затерянный мир, забрались вместе с человеком его слабости. Человеческий эгоизм и денежная зависимость расползлись по миру, как раковая опухоль, даже там, где этого совсем не ожидаешь. И закон, как слабое лекарство, остается бессильным перед этой заразой. Тогда еще не знал я о документе, подписанном незадолго до моего приезда. То был Договор о передаче еще нескольких земельных участков в Нилгири Южноиндийской кофейной компании.

IV
На окраине деревни у подножия невысокого холма, покрытого лесом, стояла одинокая хижина-бунгало, та самая, что показывал мне водитель джипа. Бунгало находилось в распоряжении Лесной службы и предназначалось для размещения приезжающих чиновников, исследователей и прочих гостей. Этот дом с белыми кирпичными стенами и кровлей из тростника, был поставлен весьма удачно: с порога его открывался вид на деревню, несколько домиков, сады, узкие улочки, а позади дома – привлекательный своей живописностью вид: красная тропинка, которая вела из сада, через маленький луг, затем она взбиралась вверх по склону, устремлялась прямо в зеленоватые сумерки леса. Деревянная веранда, небольшой садик с несколькими высокими пальмами, бананами и кустами роз перед крыльцом, выложенная плиткой дорожка вела от калитки к порогу. И в этом уютном доме, этом садике и дорожке было что-то особенное.
На крыльце меня ждал Халид – невысокий усатый служащий средних лет. На нем была форменная одежда: зеленая рубашка с короткими рукавами и нашивкой на кармане “Forest Department”*, темно-зеленые брюки, подпоясанные кожаным ремнем, и начищенные до блеска черные туфли.  Он услужливо помог занести мои вещи в дом; показал мне комнаты, они оказались достаточно просторными и светлыми; проводил в небольшую кухню;  затем представил мне туалет и душ; показал, как включается свет, на тот случай, если я забыл, как это делается, и, наконец, осведомился, нравится ли мне здесь. Я ответил утвердительно. После этого он оставил меня, и я принялся разбирать свой багаж.
Вечереет в горах рано: солнце скоро скрывается за лесистые гребни холмов, и тусклый сумеречный свет быстро переходит в ночную тьму, как будто опустился занавес. Многоголосие дня стихает, и включается иная мелодия – монотонная, умиротворяющая. То заводят свою трель сверчки, потом вступает хор древесных лягушек, населяющих кусты и кроны невысоких деревьев около дома.
Я сидел на веранде за чайным столиком и при свете лампы изучал карту Нилгири. Легкий свежий ветерок играл в перистых листьях пальм. Из деревни, освещенной фонарями, доносились голоса людей, слышался лай собаки. Я увлекся своим занятием и не заметил, как во дворе появился человек.
– Добрый вечер, тиру! – услышал я голос из темноты.
Я поднял голову и поприветствовал в ответ неожиданного гостя.
– А, это ты Суппо? – вспомнил я.
– Да, тиру. Я пришел.
– Поднимайся на веранду.
– Я поднимаюсь, тиру.
Он подошел к столику, и я предложил ему сесть.
– Теплый вечер, – сообщил я, – но над горами ползли дождевые тучи, перед тем, как стало совсем темно. Неужели будет дождь?
– Не беспокойся, тиру! Тучи всегда появляются по вечерам, ночной дождь освежит землю, а утром будет туман, его растворит солнце. Будь уверен, завтра наступит такой же жаркий день, как сегодня, и мы сможем пойти в лес.
– Да-да, мы в любом случае пойдем в лес, – заверил я.
Мой новый знакомый достал сигарету. Закурил. Лампа освещала его лицо. Сначала я затруднялся определить его возраст, ибо этот человек обладал такой внешностью, что число прожитых им лет трудно было представить, однако, по каким-то едва заметным признакам я все же предположил, что возраст его давно нельзя было назвать средним. У него было острое смуглое лицо цвета темной бронзы, изборожденное неглубокими морщинами. Глаза блестящие, взгляд глубокий, как лесная чаща, казалось, этот взгляд проникает в вас, в самую глубину вашей души. Невысокий и худощавый старик был одет просто, как все коренные жители Голубых гор: светлая рубашка с закатанными рукавами, широкая набедренная повязка-лунги лилового цвета с красным рисунком в виде кружков и овалов. На голове он носил черную повязку, под которую были аккуратно убраны волосы длинные и вьющиеся. Говорил он мало, каждое слово будто взвешивал и ни в чем не сомневался; он сразу показался мне мудрым человеком. Вскоре я убедился: Суппо пользовался уважением и авторитетом в деревне. К нему приходили за советом или за помощью разрешить какой-нибудь спор. Если он скажет, что в лесу появились дикие слоны и выходить в лес опасно, то жители деревни так и поступят – останутся в деревне и будут ждать до тех пор, пока слоны не уйдут.
– Я хочу выйти часов в пять утра, чтобы быть в этом районе до рассвета, – начал объяснять я, показывая на карте участок, отмеченный буквой «А». – Мы осмотрим окрестности и найдем подходящее место для наблюдения за слонами.
– Как тебе угодно, тиру, – ответил Суппо, пригладив свою черную с проседью бороду. – Но я знаю много других мест, где лучше наблюдать слонов, – сказал он, поглядывая на мою карту.
– Но мне нужен человек, знающий именно эти леса, – сказал я.
– Я никогда не вожу туда туристов.
– Понимаешь, Суппо, я приехал сюда не как турист.
Он посмотрел на меня пристально. Я продолжал:
– Я работаю по особому проекту: изучаю слонов в Нилгири. И надеюсь, ты поможешь мне, а я буду платить не меньше чем туристы.
– Это не легкое дело, – произнес Суппо задумчиво. – Там другой лес, дикий и старый.
– Послушай, я считал, с ценой ты был согласен там, на площади.
Старик опустил глаза.
– Я не о деньгах, – сказал он. – Я знаю тот лес с детства и знаю его очень хорошо, но теперь туда лучше не ходить.
– Если ты отказываешься, я найду другого человека из твоей деревни.
Суппо взглянул на меня, ухмыльнулся и сказал:
– Вряд ли кто-то из этих людей согласится помогать, если они узнают, зачем ты здесь. Да они не станут даже разговаривать об этом. Все они только и знают, как выгоднее раскрутить туриста. Привыкли водить их не дальше, чем за соседнюю рощу, чтобы показать ручных слонов.
– Но они просят не малые деньги за это.
– О, тиру, туристы хорошо платят.
– Ну ладно, Суппо, я вижу, ты просто набиваешь себе цену. Только знай, я имею разрешение Лесного департамента на работу в том лесу.
– Я  знаю себе цену, – твердо произнес он. – Там дикие слоны, и это опасное место для всех нас.
– Чего же ты боишься?
– В тех лесах другой хозяин, – мрачно сообщил он. – Лес продали и скоро расчистят под кофейные плантации.
– Откуда ты это знаешь? – тогда еще я не догадывался, что местным жителям всегда все известно наперед.
– Все это знают, – бросил он.
Я вспомнил разговор с Нагараджем, и холодок снова пробежал по моей спине: «вы слишком много на себя берете», – послышался мне голос шефа. Суппо заметил мое замешательство и продолжил:
– Никто не станет помогать тебе, тиру.
– В прошлом году вырубка леса привела к гибели людей, когда слоны двигались через новые плантации в лесу.
– Я помню.
– И ты хочешь, чтобы все это повторилось? Думаю, нет, ведь у нас есть шанс сохранить лес, понимаешь?
Суппо знал о трагедии не из газет, он сам все это пережил: «У меня был друг, – рассказывал он потом. – Мы рыбачили вместе много лет. Он нанялся на лесоразработки, потому что у него не было денег. Совсем не было денег. Я говорил ему не делать этого. Он не послушал. Их было четверо в тот день. Трое были убиты, растоптаны слонами, когда стадо неожиданно появилось из чащи, среди них был мой друг. Четвертый спасся, но был ранен, и у него потом отняли ногу. С тех пор он часто вспоминает тот день. Нет, тиру, слоны не виноваты. Слоны хозяева этой земли. Но пришли люди, они отнимают у слонов их лес. Как быть?.. Теперь самым большим животным не находится места на их земле». Эти грустные воспоминания Суппо, были горькой действительностью.
Мы сидели еще какое-то время и разговаривали. Отчего-то я ощущал уверенность, что этот человек останется помогать мне. Иначе он бы не сидел здесь со мной и давно бы ушел. Суппо решился проводить меня в джунгли завтра и помочь наблюдать за слонами, чему я был очень рад. Он согласился быть моим спутником в продолжительных лесных походах. «Я чувствую, – говорил он загадочно, – не все мои земные обязанности выполнены. Я стар, но не сейчас мне суждено покинуть этот мир. Так и быть, я остаюсь с тобой, и буду помогать тебе, тиру». Конечно, говоря эти странные слова, он имел в виду свой последний путь паломника, который совершают верующие индийцы, чувствуя приближение смерти.
Тогда я объяснил Суппо план работы, рассказал о пользе проекта не только для слонов, но и для жителей Голубых гор, для которых этот лесной край остается родным домом. Я показал ему карту, где лес был разделен на четыре сектора. И Суппо долго с интересом изучал ее, узнавая свою деревню, реку, озеро и лесные дороги. Я рассказал, что изучив маршруты движения слонов к озеру, мы докажем необходимость защиты леса от вырубки… И тогда я заметил, как в глазах этого человека появилась надежда.

V
Было без четверти пять, когда я отчего-то проснулся. Бледный лунный свет лился в открытое окно. По стенам рисовались тени окружающих предметов. Лежа в постели, я сонно глядел, как за окном покачиваются ребристые тени пальмовых ветвей. С улицы доносился шорох ветра. Вдруг я услышал негромкое постукивание. Какое-то время я лежал и пытался понять происхождение этого звука, но никакого подходящего объяснения ему не находил.
Я поднялся и выглянул в окно, темный двор, блеклый свет уличных фонарей в деревне, над холмами висела луна – все имело неясные очертания во влажном воздухе уходящей ночи. Ветерок раскачивал пальмовую ветку будто маятник, отчего та периодически стучала по жестяному карнизу под крышей. Этот звук и разбудил меня. Я умылся, развеяв остатки сна, и начал собираться.
Мой проводник появился в пять, известив о своем прибытии стуком в дверь. Я отворил и попросил подождать на веранде. Затем наскоро собрался и вышел на улицу.
И мы пошли. Обогнули сад вокруг хижины и направились дальше через луг, по той красной тропинке, что вела с заднего двора бунгало в самую лесную чащу. Это мой первый поход в тропический лес.
Было еще совсем темно. Из-за облаков не видно звезд, лишь округлая луна то сияла с небосвода, подернутая туманной вуалью, то исчезала во мраке. Среди кустов здесь всюду маячили зеленые огоньки светлячков. Миновав влажный от росы луг, мы вошли в лес и стали подниматься по извилистой тропе на холм. Суппо шагал впереди, он был одет все так же опрятно: серая рубашка и лунги, которую он на ходу то отпускал до пят, как юбку, расправлял ее, то подворачивал и подвязывал на поясе заново. Волосы его были убраны под черную повязку. Он был босой, но ходил по теплой, сырой земле необыкновенно легко и бесшумно, словно и вовсе не ступал по тропе. Поначалу, я чувствовал себя неловко: без конца наступал то на сухой лист, то на ветку, или вовсе спотыкался о какой-нибудь корень, предательски торчащий из земли, и при этом производил невероятный шум, от которого все обитатели этих мест заранее скрывались в густых зарослях. Если же я шел осторожно, выбирая тропу, то начинал отставать от своего проводника.
Суппо двигался, не сбавляя темп, и все время прислушивался, осматривался по сторонам, а все мое внимание было сосредоточено на одной лишь тропе и окружающих ее кустах, чьи ветви преграждали нам путь. Побеги лантана и колючих акаций, покрытые капельками росы, цеплялись за одежду и лезли в лицо, так что вскоре мои руки покрылись тонкими красными царапинами, а рубашка и штаны быстро напитались влагой. Проворный старик, напротив, оставался неуязвимым для колючих кустов и убирал нависающие ветки или срезал их большим изогнутым ножом, предназначенным для резки травы. Несколько раз он останавливался, чтобы вытащить длинный шип акации из своей ступни. Такие шипы пронзали подошву моих ботинок и кололи ногу, а Суппо было хоть бы что! Но вскоре густые заросли закончились, и мы вошли в лесную чащу. Вся внутренность леса была наполнена испарениями, здесь было сыро и душно, и в радиусе нескольких метров ничего не видно. С ветвей деревьев капала вода. Густой туман поднимался с земли, придавая местности мистический вид. Теплый воздух едва колебался, и в нем ощущался тот особенный запах сырой почвы, прелой листвы и нежного аромата каких-то цветов, сочетание которых можно ощутить лишь в тропическом лесу.
На земле нас поджидали пиявки, они цеплялись к штанинам и потом старались пробраться под одежду. Приходилось то и дело осматривать ботинки и штаны, снимать кровососов, прежде чем они успевали прилепиться к коже. Если пиявку вовремя не обнаружить, то она делала ранку и поглощала сочащуюся кровь.
В столь ранние часы было так сумрачно, что не обойтись без фонаря, сноп его света пробивался сквозь туман и освещал нам тропинку, которая все поднималась вверх по склону холма. Пройдя еще какое-то время, мы, наконец, стали спускаться. Здесь, по моим расчетам, должен начинаться сектор, отмеченный на моей карте буквой «А» – холмистое пространство, покрытое девственным лесом.
Вскоре, сквозь прорехи в лесном пологе, стало видно, как постепенно светлеет небо. Здесь, на дне леса, прояснялись темные корявые стволы деревьев, а кусты перестали казаться сплошной черной стеной. Туман, поднимающийся ввысь между деревьями, скоро улетучился и дал нам возможность как следует осмотреться. Лес обрел иной вид. Лишь теперь я увидел, какой он необыкновенный. Стволы уносились ввысь, исчезая в густом пологе, будто колонны в храме, кустарники поредели, и продвигаться нам стало легче. Теперь я шел по тропе увереннее, и мог смотреть по сторонам.
Суппо легко ориентировался в лесу. По одним лишь звукам он узнавал, какие существа населяют окрестности, шорох ли это в лесной подстилке и писк мыши, уханье совы из дупла, в котором она приготовилась провести день, или же шелест в кустах и хруст, сухой ветки под копытом вспугнутого оленя. Суппо показывал мне обитателей леса, но я поначалу мало что видел, и это меня огорчало.
Перед рассветом была тишина. Как вдруг, утреннее молчание нарушил крик дикого петуха, неожиданный и хриплый, он донесся из зарослей лантана и вскоре ему ответил другой, который копался в земле неподалеку. И тогда, как по дирижерской команде, пробуждающийся лес стал наполняться голосами птиц.
Утренние часы в джунглях – самое подходящее время, чтобы наблюдать птиц. Ведь они даже не пытаются скрывать своего присутствия перед вами. Будто в райских кущах они мелькали повсюду, были веселы, шумны и задорны, никто никогда в этом лесу не пытался причинить им беспокойство. И они беззаботно красовались своими пестрыми нарядами. Откуда-то появились шумные стайки ожереловых попугаев; в кустах замелькали дронго с длинными перьями на хвосте, будто жители сказочного мира, они порхали среди свежей зелени кустов, демонстрируя свое черное с синим отливом оперение; лесные голуби напевали свое меланхоличное: «хук-ху... ху»; джунглевые вороны громко кричали по каждому поводу. Были здесь и райские мухоловки, краснощекие буль-були и прочие мелкие птицы. Все они как будто сошли со страниц известной «Книги птиц Индии» Салима Али и оживили эти мрачные дебри. С каждой минутой к звонкому оркестру добавлялись новые невидимые музыканты: то перекликались птицы-носороги, то павлины в кустарниках, а проснувшиеся кузнечики и цикады громко аккомпанировали живому хору.
Голоса птиц вскоре разбудили обезьян. Черные лангуры просыпались, отряхивались ото сна и приступали к переговорам с ближайшими соседями, так что вскоре громкие вопли этих приматов стали доноситься из разных уголков леса. Обезьяны запрыгали по ветвям в поисках завтрака, они с шумом перебирались с дерева на дерево, орошая землю дождем из скопившихся на листьях капель воды.
Когда последние остатки тумана, рыхлые и легкие, растаяли, а серые пухлые облака унеслись прочь – появилось солнце.
Лес красив и наряден в эти утренние часы. Под высокими деревьями царит та благотворная и таинственная обстановка, которая вызывает у путника чувство глубокого умиротворения, а щедрое убранство леса захватывает дух от удивления. Такое живое разнообразие в лесу мне бы не увидеть без опытного проводника. И Суппо показывал мне животных, которые скрывались в чаще.
С появлением солнца наступило время насекомых и ящериц. А пиявки и многоножки поспешно забирались в сырые щели среди камней и в трухлявые пни. На лесных полянках появились бабочки, стрекозы и мухи. Тотчас на них начали охоту блестящие, словно полированные, сцинки, юркие зеленые агамы с гребнем на голове и пятнистые медные ящерицы. Особенно красивы крупные бабочки – парусники с черно-голубым рисунком на крылышках и огненно-красные нимфы, которые отличаются особым, планирующим полетом, они подолгу кружились над цветущими кустами, прежде чем сесть на избранный цветок, в который опускали свой хоботок, и потягивали нектар. Но стоило какой-нибудь ящерице приблизиться к одной из этих бабочек и сделать стремительный бросок, насекомое мгновенно поднималось в воздух. Вспугнутые бабочки тогда подолгу кружили над поляной похожие на ожившие цветы, подхваченные ветерком. А голодной ящерице ничего не оставалось делать, как отправиться на поиски менее расторопной добычи.
Если не торопиться и идти по лесу тихо, то начинаешь замечать присутствие дневных животных. Вот, взглянув вверх, на ветвях фикуса я увидел гигантскую белку, размерами не уступающую домашней кошке. Я проследил, как зверек изящно прыгает по ветвям и лианам, словно по толстым канатам, затем белка добралась до тикового дерева со зрелыми орешками и принялась с хрустом поедать их, роняя шелуху и листья на землю. Чуть поодаль две полосатые пальмовые белки расщебетались друг перед другом на стволе терминалии, отстаивая границы своих кормовых угодий. По пути нам встречались красные термитники. Они возвышались среди травы на сухих полянах и привлекали ящериц. Стены термитников быстро нагреваются солнцем и долго хранят тепло, этим пользуются ящерицы, которые взбираются на самую вершину и там нежатся в солнечных лучах. В кустарниках прогуливаются напыщенные павлины, сверкая своим глазастым оперением. Несколько раз я наблюдал змей, которые переползали нам тропу и быстро скрывались в зарослях. Своими размерами привлекали внимание огромные, подобные тыкве, бумажные гнезда маленьких черных ос. Эти гнезда висят на ветвях деревьев и охраняются бдительными хозяевами.
Заинтересовавшись одним таким сооружением, я остановился под деревом, на котором осиное гнездо висело в трех метрах над землей, и сделал ошибку: отодвинул рукой ближайшую от гнезда ветку, чтобы рассмотреть его. В ту же секунду я почувствовал острое жжение в голове, одна за другой осы пикировали, забирались в волосы, проникали за шиворот и злобно звенели вокруг меня – атаковала охрана осиного гнезда. В этот момент, Суппо обернулся и с изумлением воззрился на меня. Я скакал по тропе и бешено размахивал руками, колотя себя по голове, пытаясь вытряхнуть злобных насекомых из волос – весьма неожиданное и престранное зрелище со стороны. Ос вокруг меня становилось все больше, и жалили они немилосердно.
– Уходи оттуда! – закричал Суппо. – Уходи! Они очень злые!
Я промчался по тропе мимо удивленного проводника, размахивая руками, словно в приступе бешенства. Осы не оставляли меня и жалили, забравшись глубоко в волосы, пока я не удалился от гнезда на значительное расстояние, и только после этого почувствовал облегчение. Злобные насекомые начали оставлять меня. Еще около получаса я чувствовал, будто голова моя полна жалящих насекомых.
– Очень агрессивные твари, – промолвил я, когда успокоился.
– Будь осторожен, тиру, ведь они защищают свой дом, – ответил Суппо.
Мы двинулись дальше. Всюду в этом лесу тянутся, пересекаются, вьются среди огромных стволов деревьев тропы диких животных. Только они позволяли нам продвигаться сквозь густые заросли. Вскоре мы вышли на другую широкую тропу с потертостями на стволах деревьев, и Суппо объяснил, что это дорога слонов.
Мой проводник в пути был молчалив, и его силуэт то появлялся, то исчезал в тенистых зарослях, и вскоре я перестал за ним следить. Когда в лесу стало светлее, внимание мое рассеялось, и я начинал отставать от Суппо. Красивые птицы, какая-нибудь необычная ящерица, ствол дерева, обросший густым мхом, украшенный кустами папоротника и пучками орхидей, или крупная бабочка, блеснувшая своими переливающимися крылышками среди темных стволов деревьев – все они были так занятны и привлекательны, что не возможно не обратить на них внимание.
Вскоре мы стали подниматься по склону другого холма, поросшему акациями и слоновьей травой с длинными листьями. Края этой травы зазубрены, как полотно ножовки. Ни один уважающий себя человек не станет ходить в этих зарослях: острые листья ее режут руки и лезут в лицо, то и дело норовят оставить без глаз. В многочисленные порезы попадает пот, и тогда все царапины начинают болеть.
Очутившись на вершине холма, Суппо остановился и осмотрелся. На этой небольшой открытой полуденному солнцу площадке не было деревьев, здесь росла лишь низенькая трава. Легкий ветерок слегка колыхал стебли, на что трава отвечала тихим шелестом.
Мы подошли к скалистому краю. Склон круто обрывался, исчезая из виду за кронами деревьев. С этого места нам открылась обширная панорама: до самого горизонта распростерся сплошной лесной полог, волнистые очертания холмов и острые вершины гор вдали возвышались над этим зеленым морем. Над головой медленно плыли серебристо-белые облака. Воздух становился знойным. Вид с этого высокого холма был необычайно красив, и Суппо восхищался им. Кажется, он специально привел меня сюда, чтобы показать свою землю.
Долго мы стояли на вершине и с восхищением созерцали этот вольный мир вокруг нас. Потом Суппо присел на серый выветренный камень, достал из кармана маленькую деревянную флейту, бережно протер ее подолом рубашки и заиграл какую-то простенькую, но красивую мелодию. Я выпил воды из бутылки и сел рядом.
– Что ты играешь? – спросил я.
– Лесу нравится моя флейта, она поет для него, – ответил Суппо. – А потом добавил: – это «Песня гор».
Удивительное это занятие сидеть на холме, на краю обрыва, и с его высоты разглядывать местность, простирающуюся до самого горизонта! Кажется, будто вы летите над землей, а она широко расстилается под вами. Кроны деревьев сливаются в мягкий зеленый ковер, по которому медленно скользят тени облаков, и вы не в силах оторвать глаз от этого привлекательного пейзажа. Где-то там, среди горных склонов, вдали скрывается озеро, но вы знаете, что озеро там, и от этого лес становится еще ближе вашему сердцу. А теплый ветерок шелестит в траве, веет в лицо, рождая приятные мысли и наполняя душу счастливым покоем. Вы глядите вдаль, и взгляд устремляется все дальше в эту нетронутую живую бесконечность, над которой разносится «Песня гор». Это была вершина чистого духа.
Сколько мы пробыли на холме – не помню, это место не хотелось покидать. Но впереди еще долгий путь. Надо идти. Я встал, продел руки в ремни рюкзака и повесил на шею фотоаппарат. Суппо тоже поднялся, сунул флейту в карман рубашки, и мы двинулись дальше.
Следуя той же тропой, мы спустились с холма и вскоре вошли в чащу. Как было приятно окунуться в лесную прохладу после жаркого солнца, сияющего над открытой вершиной! Дикий лес все больше увлекал меня. Несмотря на неудобства, которые создавали колючие кусты, отвратительные лесные пиявки, спуски и подъемы по склонам холмов, меня тянуло проникнуть в самые потаенные лесные закоулки.
Вдруг Суппо остановился у ствола бишофии – дерева отличающегося мягкой древесиной – и показал мне следы на коре.
– Poolee – тигр, – сказал он на местном наречии.
Я взглянул на глубокие полосы. Они находились примерно на уровне моих глаз.
– Poolee был здесь и оставил свои метки на этом дереве, – объяснил Суппо.
– Когда он здесь был? – осторожно поинтересовался я.
– Сегодня ночью, – ответил Суппо.
Мы продолжили спускаться, пока не услышали журчанье ручья на дне оврага. А на тропе мы вскоре обнаружили слоновий навоз, нам и раньше попадались кучи, но они были старые и сухие. На этот раз, мой проводник остановился, потрогал навоз ногой и ощутил его влажное тепло.
– Anai*, – взволнованно произнес Суппо. – Они где-то рядом.
– След свежий? – спросил я.
– Слоны были здесь недавно, – сказал он, – около получаса назад.
Некоторое время мы стояли, прислушиваясь и озираясь по сторонам. Я заметил, как лицо Суппо изменилось, оно стало напряженным. Сначала он сосредоточенно всматривался в заросли, а затем прошел немного вперед, встал там, стараясь уловить любой шорох. Но ничего не было слышно, кроме унылого воркования лесных голубей. Суппо сделал мне знак рукой, и мы медленно направились дальше.
Теперь я тщательно избегал сухих сучьев, которые валялись на земле, чтобы не наступать на них. Суппо часто останавливался, прислушивался, и затем мы снова двигались вниз, спускались к ручью, цепляясь за ветки и траву. Ноги мои то и дело скользили по влажной красновато-бурой почве, как вдруг я поскользнулся на мокром камне, ветка, за которую я попытался удержаться, хрустнула, я упал и, судорожно цепляясь за траву и раня руки об ее острые края, понесся по крутому склону вниз. Суппо встал, как вкопанный, с удивлением воззрился на меня, разинув рот. Не в силах что-либо предпринять, он остался на месте, держась за торчащий из земли корень. Я же скользил то на спине, то на заду, пока не очутился возле ручья, ударившись об огромный валун ногой. Ко всему прочему по пути мне в ладонь вонзился длинный шип с какого-то куста. Я с приглушенным стоном вытащил его из ладони и потер ушибленную голень, воображая себе, какой большой синяк там сейчас появится. Вскоре спустился Суппо и принялся беспокойно прыгать вокруг меня.
– Осторожно, тиру! Осторожно! – причитал он.
– Все в порядке, Суппо, – ответил я, поднимаясь.
Нога и проколотая шипом ладонь болели, вся спина и штаны мои теперь были вымазаны красной землей.
– Черт возьми! В последний раз я так кувыркался в детстве! – воскликнул я сердито, но Суппо лишь глубоко вздохнул. К счастью, «Canon», висевший у меня на шее, остался целым и ничуть не пострадал: во время скольжения вниз по склону, я умудрился придерживать его рукой. Мое падение сопровождалось шумом и хрустом ломающихся веток, если поблизости находились слоны, то они, без сомнения, ушли прочь. Это тоже беспокоило Суппо. Однако, осмотрев окрестности ручья, мы не обнаружили тут признаков недавнего присутствия этих животных. Здесь были лишь старые следы и сухой помет.
– Возможно, они прошли по тропе выше, – сказал я.
– Да, они двигались там, а потом спустились к ручью дальше, по более пологому склону, – объяснил он.
Мы задержались на дне оврага, чтобы передохнуть у воды. Здесь я снял грязную рубашку, прополоскал ее в ручье и расстелил на теплом камне, который нагрелся в лучах солнца, пробивающихся через полог ветвей. Суппо, тем временем, закончив исследовать окрестности, сел на валун и закурил, глядя в пространство с каким-то отрешенным видом.
Ручей поблескивал и звонко перекатывался по гладким камням. Но вскоре одинокое облако закрыло солнце, и все погасло вокруг, погрузилось в зеленоватую тень. Но ненадолго. Потом все вокруг вновь засверкало солнечными бликами. Над ручьем на своих прозрачных крылышках носились стрекозы, по берегу скакали маленькие бурые лягушки. Я смотрел на переливающуюся поверхность ручья, в которой отражались лесная тень и бирюзовое небо сквозь прорехи в кронах. Мимо проплывали листья, веточки, как вдруг я заметил маленького богомола. Он беспомощно плыл по течению, распластавшись на воде, и напрасно размахивал лапками. Богомол был весь зеленый, а нижние крылья – неожиданно лилового цвета. Я смотрел, как он тщетно пытается выбраться из водного плена, а потом достал насекомое из воды и посадил на ветку соседнего куста. Освобожденный богомол гордо выпрямился на задних лапках, повертел своей глазастой, как у привидения, головой в разные стороны и принялся усердно чистить свои намокшие лапки и крылья. Здесь в диком лесу какая-либо помощь со стороны – невероятное событие. Я оставил богомола в недоумении, надел подсохшую рубашку, и мы с Суппо продолжили путь.
Слоны медленно двигались по тропе, мы не видели их, но скоро отчетливо услышали шелест листвы и хруст веток, которые эти животные ломали хоботом и поедали. Мой проводник теперь останавливался то и дело, прислушивался и всматривался в чащу. Спустя некоторое время он вдруг поманил меня пальцем и, когда я подошел, тихо сказал:
– Дальше идти опасно. Мы обойдем слонов по противоположному склону оврага и подождем их в укромном месте.
– Хорошо, Суппо, – согласился я.
Мы свернули с тропы, перебрались на склон и тихо направились по узкой тропинке. Лес здесь не был таким густым: чем выше по склону, тем реже деревья, и солнечный свет беспрепятственно проникает к земле, поэтому нам пришлось пробираться через густые заросли молодых деревьев и кустарников. По пути Суппо стал срывать какие-то желтоватые плоды и с хрустом жевать их. Он подал мне несколько таких ягод.
– Elandai* – очень полезны для внутренностей, – сообщил он.
Эти ягоды были похожи на неспелые миниатюрные помидоры. Я попробовал одну. Кислая на вкус, но хрустящая и сочная, она оказалась приятным угощением в жару.
Между тем мы поднялись к бурым скалам, где из расщелины в камнях пробивался родник. Суппо набрал воды в ладони, сложив их лодочкой, и затем освежил лицо и руки.
– Ягоды будут сладкими, если их запивать водой, – посоветовал он, указывая на ручей.
Я не стал пить сырую воду и достал бутылку. Суппо улыбнулся, о чем-то задумавшись, продолжая хрустеть ягодами. Я попробовал elandai с водой, к моему удивлению, ягоды и вправду приобрели сладковатый вкус. Я всегда удивлялся тому, как селяне пьют из природных водоемов и никакая инфекция не в силах побороть их иммунитет. Для горожанина эта вода может оказаться сладкой, но убийственной калакутой.
Отдохнув несколько минут, мы подобрались к невысокой скале. Тут Суппо остановился.
– Там подходящее место, – объявил он, показывая на каменный выступ, торчащий прямо над тропой. – Слоны скоро будут здесь.
Я поглядел вверх и сказал:
– Нужно его осмотреть.
Мы залезли на ту скалу. Здесь и в самом деле оказалась удачная площадка для наблюдательного пункта. Выступ был маленький, но для двоих следопытов места вполне достаточно. Отсюда все было доступно для обзора. Деревьев мало, а замаскированный кустарником скальный навес служил идеаль¬ным тайником, сидящие здесь люди оставались невидимыми снизу.
– Это надежное место, тиру, – убедительно произнес Суппо на тот случай, если я буду сомневаться. – Когда-то, очень давно, мой отец охотился здесь на замбара.
Мы ждали. Наступил знойный день, но крона молодого диптерокарпуса, растущего на скале, давала этому месту рыхлую тень. Я достал карту, чтобы сориентироваться и сделать на ней отметки. Были минуты, когда мне казалось, будто весь лес переставал дышать, он стоял молчаливый, словно ожидал чего-то вместе с нами. Ветер перестал колебать ветви деревьев, затихли птицы, и обезьяны больше не сигналили о своем местонахождении друг другу. Слышались только голоса голубей, гнездящихся неподалеку, журчание ручья звонкое и легкомысленное, оно доносилось со дна ущелья, да пение цикад наполняло окрестности своим монотонным звуком.
Пока мы ждали слонов, сквозь заросли тихо пробрались несколько оленей-аксисов. Они пощипывали зелень. Но вскоре растворились в кустах. Мы слушали и ждали, и не раз наступали моменты, когда чудилось мне, будто слоны уже где-то рядом. Слоны с минуту на минуту должны будут появиться здесь на тропе, прямо под нашей скалой, где мы затаились. Какое-то время мне казалось, что скала эта находится слишком низко над тропой и, обнаружив нас, любой взрослый слон не затруднится поднять свой хобот и стянуть вниз меня и Суппо одного за другим. Но я верил своему проводнику. Суппо был спокоен, на его лице нельзя было прочесть ни тени волнения, он знал, что делать в каждую минуту, и я чувствовал, что могу положиться на него.
Мы ждали довольно долго, как вдруг Суппо затаил дыхание и стал внимательно всматриваться в заросли. В его глазах заблестели искорки, как у охотника, который, наконец, достиг цели своих поисков. Я же не видел еще ничего. Каким-то особым редкостным чутьем обладал этот человек, узнавая в каждом шорохе, в любой тени в лесу их причину, смысл и значение. Они говорили ему о многом. Вдруг в это безмолвие откуда-то сверху ворвались резкие вопли обезьян – то черные лангуры истошно завопили, потрясая ветвями в сильном возбуждении; две птицы-носороги взмыли в воздух, хлопая крыльями и пронзительно крича, унеслись прочь, всполошились джунгливые вороны, раскричались, подозрительно глядя на заросли. И я увидел, как внизу зашевелились ветви деревьев и кустарников, послышался шорох. В эту минуту я ожидал увидеть слона, но вдруг все стихло, никого не было видно внизу. Я пришел в замешательство. Если бы мой проводник взглянул на меня в этот момент, то увидел бы напряженное изумление на моем лице. Но Суппо по-прежнему хранил молчание. И вот он поднял руку, привлекая мое внимание.
– Anai здесь, – прошептал он.
И тогда я вновь увидел, как зашевелились ветки. От волнения сердце забилось сильнее. Там внизу, куда глядел мой проводник, откуда вновь послышался шорох и хруст ломающихся веток я, наконец, увидел лесного слона.

VI
Животные один за другим выходили из чащи, и я сразу понял, как высоко мы над ними: в сумрачном лесу, полном теней и бликов, трудно сориентировать свое зрение, и расстояния обманывают глаз.
Их было двенадцать. Они шли, покачиваясь, полные достоинства. Двигались очень медленно и тихо, попутно срывая траву и ветки хоботом, подносили их ко рту и жевали. Старая слониха шагала впереди, за ней двигались молодые самцы, самки и два детеныша. Удивительно, как мало шума производят эти огромные животные в джунглях. Их поступь легка и беззвучна даже на тропе, устланной сухими скрюченными листьями. Я делал снимки. Наша скала оказалась отличным наблюдательным пунктом в этом секторе. Здесь я был в безопасности и с восхищением следил за слонами и радовался первому успеху. А потом в одно мгновение передо мной промчалось прошлое: я вспомнил те книги о лесах и слонах, которые читал в юности, те мечты, что будоражили детские фантазии; вспомнил, как желал очутиться в таком вот лесу и наблюдать слонов. Я верил, что достигну этого. Затем были работа над проектом, утомительные часы, проведенные в университетской библиотеке, бесконечные поиски книг, статей, все то, что имело хоть малейшее отношение к слонам. И вот теперь я сижу в тех самых лесных дебрях и наблюдаю слонов. Вижу их перед собой. Такие приятные чувства рождаются, когда всю жизнь ждешь такого момента, и наконец он случается.
Мы следили, как слоны проходят по тропе и скрываются в лесной чаще. Потом, когда животные исчезли из виду, Суппо закурил, а я принялся делать записи в своем дневнике. Спустя четверть часа, мы покинули тайник и пустились дальше, шли теперь следом за слонами. Суппо объяснил, что anai вскоре остановятся в тени деревьев, чтобы провести там жаркий день.
Прошло еще около получаса. Мы двигались медленно, то и дело останавливались и прислушивались. Как вдруг в лесу раздался громкий трубный звук и последовал шорох ломающихся веток. Мы стали, как по команде.
– Слоны там, – прошептал Суппо. – Мы нашли их.
– Ты видишь их? – с недоумением спросил я, тщетно вглядываясь в лесной полумрак.
– Нет еще, но я слышу их. – Суппо указал рукой вперед, но я по-прежнему не замечал ничего подозрительного. – Вижу! – произнес он, наконец.
И в этот момент я тоже заметил движение между деревьями. Слоны были совсем близко, но их серые тела не сразу удалось различить в тени среди стволов и зарослей кустарника.
– Нам лучше уйти, – предложил Суппо.
– Обойдем их и приблизимся с другой стороны, – сказал я.
Слоны не обладают сильным зрением, но их обоняние и слух поразительно острые. Если кто-нибудь из слонов поднимет вверх хобот, словно перископ, значит, он почуял опасность. Зная, как слоны ревниво оберегают своих слонят, и чтобы не навлечь на себя гнев всего стада, мы не стали рисковать и не должны были их беспокоить. Мы двинулись назад по тропе, а затем свернули вправо, потом тихо пробрались вверх по склону. Там нашли удобное для отдыха место и затаились возле ствола огромного поваленного дерева. Отсюда было хорошо видно стадо. Я сел на камень у выворотня, где пробивалась свежая поросль и молодая стройная пальма с длинными, как иглы, шипами на стебле веером раскинула свои зеленые листья. Суппо присел на выступающий из земли плоский корень. Я вынул из рюкзака тетрадь и принялся делать записи.
Слоны отдыхали. То и дело слышались их утробное бурчание и повизгивание малышей. Животные размахивали хоботом, нюхали воздух, бросали на себя землю и траву, жевали сорванную ветку. Молодые самки играли с детенышами, поглаживая их чувствительным хоботом, кормили их. Слонята сосали молоко ртом из отвисших сосков матерей, забавно извивая хобот. Взрослые дремали в стороне – ничто не нарушало их покой. И тут, наблюдая за стадом, я сделал открытие: а ведь я не чужой среди этих тропических деревьев и цветущих зарослей. Человек, который пришел в лес с добрыми намерениями, ни у кого из лесных обитателей не вызовет подозрений. Он всего только гость. Но возьмите с собой ружье, так, в целях безопасности, и все вокруг переменится. Каждое существо чувствует опасность, прячется в укромном месте, даже если вы и не думаете ни в кого стрелять. Но как чуют? Куда все исчезают? Тогда и посещение леса покажется вам пустым и неинтересным.
– Тиру! – прервал мои размышления Суппо.
Я взглянул на проводника. Он сидел, облокотившись на ствол дерева, и его отсутствующий взгляд казался мне несколько странным, то ли дремал Суппо, то ли думал о чем-то в забытье.
– Ты ведь приехал издалека, верно? – вдруг спросил он. – Но для чего тебе слоны и этот лес?
– Слоны становятся редкими, их места обитания уничтожаются, а значит, мы должны изучить их, чтобы знать, как сохранить.
– Разве это должно заботить тебя, есть слоны в Нилгири, или их нет здесь?
Для меня это был сложный вопрос, я не сразу смог найти на него ответ.
– Где бы мой опыт и знания ни потребовались, я должен их применить, – ответил я. – И вот они пригодились в Нилгири. На Земле все взаимосвязано, потому беда у нас общая.
Суппо покачал головой и снова уставился в пространство.
– Ты помогаешь мне, а значит и слонам, – сказал я, стараясь продолжить начатый разговор.
– Помогаю, – ответил Суппо.
– Почему ты не отказал мне?
– Я прожил в Голубых горах всю жизнь. Разве я могу представить себе лес без слонов? – не задумываясь, ответил он.
Я поглядел на Суппо, восхищенный его ответом.
Мы пробыли в укрытии больше часа и решили оставаться там, пока жара не спадет и солнце не опустится ниже. Слоны тоже будут отдыхать здесь, но когда красное солнце, станет приближаться к вершинам западных холмов, они снова продолжат свой путь через лес до наступления темноты.
На обратном пути в деревню я пожелал осмотреть сектор «В», особенно тот участок, который был расчищен под кофейные плантации год назад.
Лес стоял безмолвный, высоко плыли легкие бледные облака, так медленно они двигались, что казалось, будто замерли на месте. Суппо шагал впереди, нож он заткнул за пояс и теперь нес небольшую палку, на которую то опирался при подъеме по склону, то убирал с ее помощью колючие ветви кустарников. Скоро мы подошли к плантации.
Это место неожиданно отличалось от всего пройденного нами пути. Здесь все выглядело унылым. Не было ни кустов, ни травы, лишь молодые деревья и сеть протоптанных дорожек между прошлогодними посадками кофейных кустиков свидетельствовали о деятельности людей; эти растеньица упрямо тянули свои веточки вверх к солнечному свету. Росчисть была огорожена колючей проволокой, и рядом проходила грязная дорога, исколесованная лесозаготовительной техникой. Всюду из земли торчали толстые пни – печальные памятники вековым деревьям. На окраине леса были сложены огромные бревна, они подмяли под собой кусты и траву; почему-то бревна до сих пор не вывезли отсюда. Мы направились по этой дороге вдоль изгороди назад в деревню.
Тени вокруг становились длиннее, а красное солнце мелькало среди ветвей. Поглядишь вверх, а там, на фоне бездонного неба, золотом сверкает листва, солнечные лучи светятся в каждом листочке, а они ничуть не шевелятся, они затихли в ожидании ветра. Здесь уже больше светлых, высушенных солнцем полян с зарослями высокой травы и кустарников. В ногах беспрестанно путались и цеплялись колючие ветки. Повсюду росла высокая, по пояс, трава с веером узких листьев на тонких стеблях. В глазах рябило от ярких солнечных бликов. Мы вскоре спустились с холма и вышли на грунтовую дорогу, она проходила мимо банановой рощи, обнесенной бамбуковой изгородью. Под листьями бананов свисали огромные буровато-лиловые бутоны, а на некоторых уже висели грозди маленьких незрелых плодов. Миновав луг с пасущимися горбатыми коровами и буйволами, мы вскоре пришли в деревню.
Суппо шагал рядом, и я заметил, как изменилось его лицо, оно было все так же спокойно, но в глазах потух прежний блеск. Мой проводник выглядел уставшим и ступал по асфальту совсем не так, как по лесной земле: не легко и мягко, а двигался он теперь тяжелее и глубоко вздыхал. Печаль теснила ему грудь, больно сдавливала, как лапы хищника. Эта боль не лечится временем и не уходит бесследно, она постоянно тревожит сердце. Суппо думал о вырубке и прошлогодней трагедии: «Лес нельзя беспокоить. Он нужен нам», – говорил он.
Мы подошли к деревенской площади.
– Я собираюсь поужинать. Составишь мне компанию? – предложил я.
– Охотно, – отозвался Суппо.
Тогда мы пересекли улицу и вошли в местный ресторан «Шанти». Здесь два ряда столов и скамейки, на потолке вращались два вентилятора с длинными лопастями. На стене за прилавком с кассовым аппаратом висел большой портрет Ганди, украшенный гирляндой белых цветов жасмина. Народу было немного, индийцы только возвращались с работы. Несколько мужчин сидели за столом, ели и с интересом поглядывали на нас. Это были невысокие люди со смуглыми лицами, с черными, как вороново крыло, усами и белыми, как мякоть кокоса, зубами. Они поздоровались в ответ на наше приветствие. Мальчик-официант подошел к нам, чтобы принять заказ. Я попросил chapatty, vegetable curry* с рисом для себя и Суппо. Из напитков я попросил апельсиновый сок, а Суппо заказал себе чаю.
Некоторое время мы молчали. Суппо задумчиво глядел в окно. Запахи пищи дразнили нас, и от этого аппетит еще больше разыгрался. Вскоре подали дымящиеся блюда. И мы живо принялись за еду. Суппо отрывал кусочек лепешки, собирал им соус и отправлял в рот. Лишь подавив голод, мы разговорились вновь.
– Скажи мне, Суппо, чем ты теперь занимаешься? – поинтересовался я, отправляя в рот порцию риса.
– Когда бывают туристы, я в лес их вожу, – ответил он. – Когда ко мне из Майсура приезжает сын, вместе ходим на озеро ловить рыбу.
– А сейчас, ты с семьей или один живешь?
– Один я.
Суппо немного помолчал и затем добавил:
– Жена умерла четыре года назад, и теперь я один живу.
– А дети?
– Две дочери и сын у меня. Дочери давно замужем, обе в соседних деревнях живут. А сын мой Рават в город уехал. У него там магазин пряностей. Теперь он ко мне иногда приезжает проведать. Отец мой маленькую фабрику пряностей держал. И плантация перца у него здесь была. Мы вместе работали, а когда он умер, фабрика с плантацией мне достались... Рават все время в город стремился, не захотел он оставаться в деревне – уехал в Майсур. Там магазин содержит, и наша фабрика товар в город поставляет. У него дела хорошо идут.
– А почему ты сам на фабрике не остался?
– Теперь это молодых дело. Племянник мой там работает. У него лучше получается. А я свободный человек.
– И много туристов в лес водишь?
– Сейчас много туристов приезжает, иностранцы бывают. Одни слонов желают посмотреть, другие живность лесную фотографируют. Для них здесь и гостиницу построили, и магазинов больше стало. Другая деревня теперь. Все изменилось: новые дороги, магазины, автобусы появились.
– Ты всю жизнь прожил в деревне?
– Всю жизнь.
– Что же и лес был другим?
– Нет, лес все такой же стоит, только деревня меняется. Раньше не так все было и люди другие, а теперь деньги все меняют. Вон там, за автобусной остановкой, у ручья сувенирный магазин есть, знаешь?
– Рядом с гостиницей?
– Да, он самый. Ведь молодые быстро ухватывают жизнь за поводья. У них, прежде всего, business and rupees*. Так вот там, неподалеку, маленький ручей Веллинир журчит в тени бамбуковой рощи. Женщины с давних пор за водой к ручью ходят, белье стирают. Много-много лет назад, когда я ребенком был, лет четырех, я с матерью ходил за хворостом в лес, по тропинке через ту бамбуковую рощу. Там, около ручья, среди камней и в гроте, что на самом дне оврага, в те времена поселился старый питон. Женщины как узнали об этом, перестали ходить к ручью за свежей водой – боялись. Однажды, когда мы шли мимо его жилища, я зачем-то задержался у ручья… как вдруг этот питон напал на меня. Поверь, тиру, я и поныне с ужасом вспоминаю, какая это была огромная змея. Питон бросился из темных кустов с разинутой пастью, схватил меня за плечо и стал обвиваться своими сильными кольцами. Я закричал, и мать, услыхав мой крик, бросилась ко мне. Питон повалил меня с ног, и все обвивался кольцами, сильнее и сильнее сжимал их. И пропасть бы мне, не успей моя матушка с необыкновенной ловкостью выхватить свой нож для резки травы и со всей силой ударить им по змеиной голове. Питон с шипением стал извиваться и корчиться, а затем бросил меня и уполз. Мать подняла меня еле живого и унесла в дом. После того случая долго не заживал шрам на моем плече – следы змеиных зубов. А злого питона с тех пор больше никто не видел в наших местах, издох, наверное, – Суппо глубоко вздохнул. – Вот так, тиру, теперь посмотри: нет той бамбуковой рощи, нет и змеи, остался один лишь ручей под мостом. Он сохранился: вода сильнее человека. А однажды случилось вот что. Было это не очень давно. Как только построили мост, произошло наводнение. Речка разлилась широко, как никогда, и мост тот снесло потоками воды. Вода залила всю вырубку, где рабочие строили магазины, она подмыла фундаменты. Это, значит, богам не понравилось человеческое легкомыслие. Индра прогневался и обрушил на людей стихию. Тогда рабочим пришлось строить новый мост на другом месте, а магазины – у старой рыночной площади. Вырубка так и осталась пустырем, а потом заросла.
Я слушал своего проводника. Он был прекрасным рассказчиком. Я удивлялся тому, как говорил Суппо о своем прошлом, и в голосе его слышалась тоска. Даже о злом питоне, который чуть не убил его, он вспоминал с какой-то печалью: «Не стало питона и роща не та, что раньше – пустырь. А жизнь течет и меняется. “Волю судьбы никому не попрать”, – так говорится в “Панчатантре”», – объяснил он.
Суппо понимал неизбежность перемен. Ему нравилось рассказывать о прошлом. Воспоминания эти были ему приятны, они наполняли его душу переживаниями по давно ушедшим дням.

VII
Солнце косыми лучами тронуло вершину горы, что возвышалась к западу от деревни. На землю стали опускаться сумерки. С юга потянулись тучи и почерневшее небо, там, вдали, временами озарялось вспышками зарниц.
Я сидел на веранде работал с картой и делал записи в дневнике, когда неожиданно послышались странные звуки, они доносились со стороны холма за моей хижиной. Я отложил свои занятия и вышел во двор. Огромные темные силуэты необычных птиц вырисовывались на фоне синеющего неба. Я стал наблюдать за ними, что-то странное было в их поведении. Они кружили над рощей на том холме. Заинтересованный этим наблюдением, я отправился через луг и поднялся по склону холма. Здесь я смог рассмотреть этих существ как следует. Это были вовсе не птицы, а крыланы – крупных размеров рукокрылые зверьки, родственники летучих мышей. В кронах деревьев они, цепляясь лапами, висели вниз головой на самых верхних ветвях, которые были без листьев, а потом срывались и, поднявшись над рощей, улетали прочь. Некоторые крыланы оставались висеть на ветвях, складывали свои черные кожистые крылья, будто укрывались плащом, ворочались, почесывались. Некоторые шумно спорили, ссорились за место, оглашая окрестности ужасными истерическими криками, словно какое-нибудь зловещее сборище демонов. Всего их было не меньше сотни. Я никогда прежде не наблюдал животных, которые бы так отчаянно ругались и ссорились друг с другом. Это был необычный и занятный спектакль, поставленный дикой природой.
У крыланов характерная собачья голова, крылья в размахе около метра, черный мех с рыжим пушистым воротником, они очень походили на пожилых, сварливых дам в пальто с лисьим воротником, и отличались сложным характером. Были здесь несколько самок с крохотными детенышами на груди. Позже я спросил Суппо об этих животных, и он рассказал мне, что крыланы давно населяют эти окрестности, и местные жители их не любят за то, что по ночам они совершают разбойничьи налеты на банановые и манговые плантации и воруют плоды.
Небо из синего перекрасилось в черное. Послышались трели сверчков, в зарослях закопошились, запели древесные лягушки, повсюду замелькали зеленоватые огоньки светлячков. Я вернулся в хижину, приготовил чай и продолжил работу с дневниками. Через некоторое время со двора послышался голос:
– Добрый вечер, тиру.
– Суппо? – отозвался я, всматриваясь в знакомый силуэт.
– Да, это я, тиру, – ответил он.
– Поднимайся на веранду, – предложил я.
Суппо прошагал по ступеням и встал возле стола.
– Тиру, ты не сказал ничего о нашем следующем походе.
– Да, да... Я знаю.
– Ты разве не хочешь снова пойти в лес?
– Мы пойдем в лес, но в другой день. Завтра у меня будут дела в Управлении, – объяснил я. – Приходи вечером, и мы договоримся о следующем походе.
– Хорошо, – ответил он. – Я приду завтра вечером.
Мы попрощались, и Суппо исчез в темноте.
На другой день я пришел к Санджаю, чтобы представить ему план работы.
– Приветствую тебя, мой друг! – воскликнул он. – Как ты провел время?
– Отлично, вчера я познакомился с лесом. Теперь у меня сложилось представление об этих местах.
– Ты был с Халидом?
– Нет, мне помогал деревенский проводник.
– Ты нанял местного жителя? – Санджай говорил, не отрываясь от своего компьютера. – Знаешь, шефу это не понравится.
– Он у себя?
– Нет, но обещал быть после полудня.
Я взглянул на часы, не было еще и одиннадцати.
– Не желаешь выпить чаю? – спросил Санджай, оставив, наконец, свой компьютер.
– Спасибо, было бы неплохо промочить горло перед общением с мистером Нагараджем.
– Одну минутку.
Санджай вышел, чтобы приготовить чай, а я осмотрелся в его кабинете.
Это была небольшая светлая комната. Слева от двери стоял шкаф с книгами, журналами и папками. Справа – три стола один за другим вдоль стены: первый из них, у двери, был почти свободным, если не считать стопку бумаги на крае; следующий был завален кипами бумаг и рулонами карт, на нем еще лежали несколько толстенных книг и какие-то папки; на третьем были разбросаны фотографии, тетради, журналы, рулоны ватмана, папки. Среди такого бумажного хаоса, кажется, невозможно найти что-либо нужное. У окна стоял еще один стол, на нем мерцал монитор компьютера. Большой вентилятор гнал с потолка ветер, который шелестел бумагами на столах, как осенней листвой. Столы и обитые кожей стулья отличались своим старинным происхождением: им, вероятно, больше века. В целом же, все эти предметы из разных эпох деловито соседствовали под одной крышей. На стенах висели красивые фотографии: тропические пейзажи, горы и самая большая из них – слон с человеком на спине. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть ее.
– Нравится? – услышал я голос Санджая и обернулся.
Он поставил чашки на стол.
– Да. Если это ты, то тебя здесь нелегко узнать.
– Правильно. Скоро будет двенадцать лет, как я впервые приехал в Нилгири. Это я на слоне, в один из первых дней в этих краях.
 Мы сели за стол.
– Вот что, – проговорил Санджай решительно. – Проводник, этот Халид, не плохой. Лес он знает отлично. Но знай, обо всех твоих похождениях, благодаря его второстепенным талантам будет известно шефу.
– Но мне нечего скрывать, – сказал я.
– Может быть, но у шефа свое мнение относительно твоей идеи с охраняемой территорией.
Я вопросительно посмотрел на Санджая. Он сделал глоток чая, поставил чашку на блюдце и продолжил:
– Вчера я разговаривал с ним на счет тебя.
– И что же?
– Ты должен знать, Хасан.
Я внимательно посмотрел на него.
– Этого было не миновать, понимаешь, – произнес он тихо. – Но, увы, еще один участок леса передан в аренду.
– Как передан! – воскликнул я.
– Да-да. Передан кофейной компании.
– Как он допустил эту сделку? – возмутился я.
– Департамент дал согласие, подписав разрешение Южноиндийской кофейной компании на аренду участка земли. Это в секторе «В» и частично в секторе «С». Они начнут работу через два месяца, когда все слоны переместятся из долины к озеру в горах.
– Поэтому-то создание резервата – пустая затея? А как же слоны?
– У них остается лес с озером.
– Особым даром проницательности я не обладаю, но уверен, это опасно, ведь тогда к тому лесу будут примыкать обрабатываемые земли.
– Знаешь, господин Нагарадж сам хотел с тобой поговорить. Мне жаль, что расширение прибыльного кофейного производства оказалось важнее для нашего правительства.
Некоторое время мы пили чай и молчали. Я думал о проекте и с трудом осознавал, что все так быстро решилось. Теперь, как только слоны окажутся на охраняемой лесной территории, за ними закроется ограда, потом тот лес окружат широким рвом, а вокруг новой плантации появиться ограждение из колючей проволоки.
Я дождался мистера Нагараджа, передал ему план своей работы и после этого у нас состоялся не очень приятный разговор. Лицо шефа было мрачно. Он дал мне понять, что моя идея с резерватом произвела на него не больше впечатление, чем сочинение школьника, и посоветовал мне не брать на себя лишнего. Я попытался объяснить, что согласно ранним исследованиям в Нилгири, слоны перемещаются по одним и тем же тропам уже более пятидесяти лет. После Второй мировой войны, когда вырубались леса на древесину для военных целей, слонам пришлось осваивать новые тропы. Расчистка здесь в прошлом году показала, как слоны реагируют на подобные изменения. Начальник вдруг остановил меня:
– Достаточно, господин Радж, – от вас только и требуется исследовать пути миграций слонов в этом районе и заранее предупредить нас о движении животных вблизи плантаций. А мы в свою очередь, если будет необходимо, примем меры безопасности.
– Вы собираетесь стрелять?
– Нет, но если слоны будут угрожать жизни людей, придется их отпугивать.
– Боюсь, это вам ничего не даст.
– И что же вы предлагаете?
– Немного, всего лишь запретить расчистку леса и взять его под охрану.
– К сожалению, ситуация сложнее, чем вы думаете.
– А что думают жители Нилгири, ведь это их земля?
– Что касается нилгирийцев, вам не стоит беспокоиться.
– Не стоит беспокоиться! – не выдержал я. – А как же общественное мнение?
В следующую минуту я заметил, как снисходительная улыбка, до сих пор игравшая на лице шефа, застыла и постепенно исчезла, на его лбу собрались морщины.
– Это уже наши проблемы, господин Радж, – бросил он резко, блеснув стеклами своих очков, – и это не должно вас  волновать.
– Хорошо, – ответил я и поднялся с кресла. – Время покажет, о чем нам стоит беспокоиться.
Я направился к двери. Злость кипела во мне.
– Постойте! Если вы считаете, что сможете повлиять на решение правительства штата, то я не стану мешать вам, – лицемерно сказал он.
– Буду очень признателен, – бросил я в ответ.
Я открыл дверь, чтобы выйти из кабинета и наткнулся на человека. Он, вероятно, ожидал меня здесь под дверью.
– Добрый день, сэр!
Я ответил, не взглянув на него.
– Я Халид – ваш помощник, – напомнил он.
– Очень хорошо, что вы хотите, Халид? – спросил я.
– Меня назначили служить вашим проводником, сэр.
Я остановился.
– Сэр, вы найдете несколько минут?
– Да, пожалуй, мы должны поговорить.
Мы подошли к журнальному столику, что стоял у окна. Я сел. Халид сел напротив, и глаза его лукаво блеснули. Он не был скуп на улыбку, и это располагало к нему собеседника даже с самым плохим настроением, в каком пребывал я в те минуты. Служил Халид в штате Лесного департамента уже лет десять. Он прекрасно знал лес и ориентировался в Голу¬бых горах не хуже аборигенов. От него, я заметил, исходила какая-то услужливая верность. Теперь ему было приказано сопровождать меня и всячески помогать в проекте в течение всей моей практики.
Беседовали мы недолго. Я рассказал о планах работы на ближайшие дни. Халид внимательно выслушал, ни разу не перебил меня, ни задал вопроса, а только кивал, со всем соглашаясь.
– Начнем завтра, отправимся в шесть утра, – сказал я в заключении.
– Хорошо, сэр.
На этом мы и распрощались.
Возвращаясь домой, я все думал о разговоре с Нагараджем.
«В речи шефа было слишком много острых камней, – размышлял я. – Но теперь знаю, что нужно делать. Напишу в Майсурский университет и Общество охраны индийских слонов и узнаю их мнение по расширению охраняемой территории».
Был тихий вечер. С наступлением темноты в деревне зажгли фонари. Луна еще не взошла, и было темно. Я сидел на веранде и следил за тем, как серый геккон охотится на мотылька, бьющегося об лампу на стене. Наконец геккон поймал мотылька, но тут же выплюнул: насекомое выделило ядовитый секрет. Потом я размышлял, не следует ли мне самому выехать в Майсур, в университет, чтобы снова встретиться с куратором моего проекта – профессором Анандом.
Вскоре появился Суппо, его силуэт проступил из темноты, будто привидение. Он поприветствовал меня, и я был искренне рад его приходу.
– Значит, это правда, что лесной департамент позволил продолжать рубку леса? – спросил он, присаживаясь на плетеный стул напротив меня.
– Да, Суппо. К сожалению, это так, – устало ответил я.
Уныние отразилось на лице Суппо, он покачал головой и сказал:
– Значит, скоро здесь не будет леса?
Я не сразу ответил. Передо мной был человек, который терял дорогое, что более всего ценил в этой жизни и был бессилен противостоять этому. Терял лес, где он жил, где чувствовал себя свободным, терял родную землю, которую с гордостью показывал мне. Эти чувства утраты смогут понять только люди, на чьих глазах когда-либо умирали деревья, кто видел резвую работу бензопилы, когда визг ее глубоко отзывается болью в сердце, кто видел, как тяжело падают вековые исполины, и слышал их долгий, мучительный стон, кто был свидетелем, как девственная земля превращается в огромную рану с грудой безжизненных стволов и глубокой грязью. Суппо глядел на меня, ожидая ответа, но не дождался. Тогда он поднялся и, опустив голову, направился прочь.
– Послушай, Суппо! – окликнул я. – Ты сердишься на меня?
Он обернулся и глянул мне в глаза, удивленный вопросом.
– Я написал письмо в Майсур. В университете рассмотрят мое предложение о расширении территории резервата. Поверь мне, Суппо, только резерват спасет лес от вырубки.
Он вздохнул и нахмурился.
– Разве это поможет теперь?
– Мы должны использовать последний шанс.
Суппо вышел со двора, и я проводил его взглядом, пока силуэт его не растворился в ночной темноте. Я еще долго сидел так, задумавшись, глядя в мрачную пустоту. А с соседнего холма все еще доносились громкие, истерические крики крыланов.

VIII
Следующие несколько дней были полны неожиданных сюрпризов. Со своим помощником Халидом я совершил обход четырех секторов леса, и отметил на карте маршруты перемещения стада слонов. А тут, в секторе «В», объявился одинокий слон. Он пришел из долины и держался в лесу уже с неделю. Этот слон безнаказанно приходил на манговые и банановые посадки, кормился и топтал съедобные растения, вызывая негодование у бедных крестьян, жизнь которых зависела от этих плантаций. Слон так пристрастился к разбою, что власти, рассмотрев жалобы земледельцев, приказали отловить его и оставить в лесничестве на обучение необходимым работам в помощь лесникам. Здесь уже трудились пять ручных слонов в качестве ездовых животных, они помогали в инспекции леса, участвовали в расчистке лесных завалов и катали туристов.
Отлов и обучение слона – задача не легкая, известная в нашей стране с глубокой древности. Когда-то при облаве стада слонов участвовали сотни человек, набранных в окрестных деревнях главным ловчим его величества махараджи. Загонщики выстраивались в цепь и затем как можно тише, чтобы не испугать животных, побуждали их двигаться к ловушке – краалю – этот загон круглой формы, сооружался из массивных бревен. Такая облава весьма опасное мероприятие, ведь пугливые слоны в панике могут мчаться многие километры, сокрушая все на своем пути. Загон стада мог длиться неделями, и был чем-то вроде местного обряда. В наши дни для поимки слона достаточно иметь одно ружье с летающим шприцем и транквилизаторы для усыпления, выбранного животного.
Из Майсура был вызван ветеринарный врач. Им оказался высокий молодой человек в очках и кепке защитного цвета, своими манерами и флегматичностью, он напоминал аиста, который ходит по пашне в поисках червей и личинок. Он приехал в компании двух служителей зоопарка. Мне тоже пришлось участвовать в этом необычном деле. Вот некоторые записи из моего полевого дневника, касающиеся поимки слона.
«14 февраля.
Попытались оттеснить слона из густого кустарника и травы на открытый участок леса, удобный для выстрела. Слон испугался людей с непонятными для него намерениями и углубился в чащу, чего и следовало ожидать.
15 февраля.
Слона потеряли из виду. Крестьяне говорят, на плантации его тоже не было.
16 февраля.
Крестьяне вновь обнаружили слона в секторе «В» в районе банановой плантации, ближайшей к деревне.
10.00 Мы отправились на поиски.
11.20 Следы привели к ручью. Здесь слон пил воду, затем удалился в чащу. В зарослях стрелять бесполезно.
17 февраля.
Всю ночь слон провел в секторе «В». Следуя за ним, наконец, обнаружили его в 6 км от деревни, на границе с сектором «D». Время 7.30 утра.
7.45 Ветеринару удалось приблизиться и выстрелить с 25 метров. Свершилось!
7.55 Разыскали животное.
8.25 Обездвиженный слон, лежит на левом боку. Привязали толстый джутовый канат вокруг шеи и за переднюю ногу. Свободные концы канатов прикрепили к двум слонам-помощникам. Ветеринар взял кровь из ушной вены на анализ, измерил температуру тела (36,5о С), частота дыхания – 13/мин.
8.30 Ветеринар вколол антидот в бедренные мышцы.
8.35 Вколол антидот повторно.
8.40 Слон поднялся. Дежурить оставили ветеринара и двух рабочих с двумя ручными слонами.
17.30 Жара спадает. После отдыха начали движение к краалю, выстроенному за деревней около лесной сторожки. По пути животному дают отдохнуть. Остановки по 15 минут. Поначалу слон всего пугался. Рабочие угощали его бананами и стеблями сахарного тростника. Это подействовало. С помощью обученных слонов, дикарь следовал к краалю, поощряемый лакомствами.
20.45 Прибытие. Животное закрыли в краале оборудованном опускающейся решеткой».
Потом я расспросил Санджая о том, что будет со слоном дальше. Он ответил, что в течение следующих дней рабочие будут кормить плененного слона. Поить первые дни не будут. У нас есть махаут – учитель, когда наступит подходящий день, он принесет слону воды. Утоляя жажду, слон будет чувствовать благодарность к махауту. И потом, каждое его появление с ведром воды будет вызывать у слона искреннее доверие. Спустя месяц, махаут начнет его обучение, сначала в краале, затем, месяцев через десять, будет обучать его на свободе.

IX
Закончилась тропическая зима. Когда пришел март – первый месяц индийского лета, всю землю в предгорьях и на равнине охватила жестокая засуха. Небо там сделалось бледно-голубым и тусклым, будто выцвело оно, облака давно уже перестали появляться над саванной, и там больше не выпадало ни капли дождя. Солнце беспощадно высушивало на земле последнюю влагу и над равниной поднималось знойное марево. Звонкие ручьи, стекающие с гор, теперь бесследно исчезали внизу, они перестали питать большую реку, которая еще совсем недавно широкой синей лентой рассекала равнину; но теперь река так обмелела, что обнажились ее берега и потрескались плоские серые камни в ее ложе, повсюду образовались многочисленные безжизненные островки, покрытые коркой серого ила. Растительность даже вдоль реки потускнела, сделалась бурой и сухой. Саванна приобрела желтый цвет. Лишь колючие акации, растущие всюду, оставались зелеными, вопреки дышавшему зноем небу. Кусты и деревья замерли, в их кронах слышался унылый треск кузнечиков и звон цикад, птицы время от времени что-то щебетали друг другу, а днем все затихало. Звери старались поскорее убраться в тень, где, тяжело дыша, дожидались наступления живительных сумерек.
Для обитателей равнины жара с каждым днем становилась изнурительней. Их жизнь изменилась, не покидало гнетущее беспокойство, и цель была у всех одна – дождаться ночной прохлады. Одни животные отправлялись на поиски воды и лесной тени, другие, менее подвижные, искали любого укрытия в земле – под камнями и в глубоких норах. Но все меняется, лишь только в воздухе появится тревожный запах – резкий, сладковатый и страшный запах дыма. У каждого обитателя равнины он вызывает ужас. Они беспокойно высовываются из укрытий, потягивают носом горячий воздух, тяжело дышат, пытаясь определить, откуда движется стихия.
И началось. Воздух обдает жаром. Небо и окрестности приобрели новый вид: яркие красные отблески мерцают, и серая мгла поднимается над горизонтом. Острые языки пламени, гонимые ветром, как хищники поглощают все, что попадается на их пути. На этот раз бог Агни был не на шутку разгневан, и стихия разбушевалась. За огнем оставалась лишь дымящаяся черная земля с обугленными останками деревьев. Все, кто мог поспешно оставляли гибельные места. Охваченные безумным страхом, животные устремлялись прочь от жестокого пламени. Другие, слабые и медлительные, не в силах избежать опасности, погибали, застигнутые бушующей стихией.
Самые большие животные покидали саванну, они поднимались по лесистым склонам, уходили в горы. Слоны медленно двигались все дальше и выше, уходили в лес.
Здесь, в горах Западных Гат, в Нилгири, природа по-прежнему полна бодрости. Несмотря на разгорающееся лето, деревья возносят свои пышные кроны высоко к небу, и лесной полог надежно защищает землю от солнечных лучей. По утрам над лесом поднимается туман, а вечерами поливает дождик. Многочисленные ручьи с неутихающим звоном сверкают, несутся через темные лесные чащи. Они огибают замшелые камни в оврагах, петляют среди подмытых гигантских корней деревьев, блестят серебром в своих берегах. Есть и такие ручьи, которые, падая с обрывов, превращаются в шумные водопады, другие – спокойные, они образуют тихие заводи, поросшие вокруг ярко-зеленой растительностью. Летом эти ручьи становятся излюбленным местом для диких животных, звери здесь утоляют жажду и поджидают свою добычу. И тогда речные берега покрываются узором следов. Вы наблюдаете здесь стройные цепочки из тоненьких крестиков – птичьи следы, из зарослей к воде тянутся отпечатки лап белок и обезьян. Повсюду, на влажной почве берега, вы замечаете следы кабанов и оленей и, наконец, обнаруживаете огромные круглые следы, оставленные слонами. Ручьи весело бегут, звонко поют, переливаются, сливаются друг с другом и впадают в реку, а та питает большое лесное озеро. Именно сюда в сухой сезон движутся слоны.
Прошло много времени с тех пор, как я отправил письмо в Майсур. Я уже решил, что оно всеми забыто и останется без ответа. Мол, хватает у нас серьезных забот, поважнее, чем какой-то лесной участок в Нилгири. Но вот, наконец, я получил известие от профессора Ананда. Я распечатал конверт и прочел содержимое. В письме сообщалось, что предложение об увеличении территории резервата вызвало большой интерес. Следует особо рассмотреть этот вопрос на очередном собрании Общества охраны индийских слонов. В конце письма сообщалось: «Мы были бы очень рады Вашему участию на заседании общества, которое будет проходить в Майсурском университете 10 марта с 9 утра до 4 часов дня».
«Наконец-то можно рассчитывать на чью-то поддержку», – с надеждой решил я.
И выехал в Майсур накануне указанной в письме даты.
В аудитории собралось много народу. Здесь были ученые, студенты и журналисты. Прежде всего, выслушали представителя Южноиндийской кофейной компании. Он выступил с докладом полным расчетов и аргументов в пользу проекта.
– Наша компания увеличит доход за счет расширения площадей посевов, – убеждал он. – Это оправдает освоение земли на благо нашей экономики. Взгляните на схему. Это перспективное вложение капитала.
– А что вы думаете об утраченных лесных ресурсах в том районе? – спросили его из зала.
– Для экономики страны это не большая потеря, – прозвучал ответ докладчика.
Затем выступил профессор Ананд с отчетом исследования популяции слонов в Нилгири, об их будущем и современной численности. Когда дошла очередь до меня, я изложил все, что касается моего проекта с того дня, как я начал работу в Нилгири. Затем я рассказал о своих наблюдениях за слонами, их поведении во время миграции, сообщил о том, какими маршрутами они пользуются в лесу и о препятствиях, которые появятся на их пути в связи с коммерческим использованием земли. Напомнил, к чему привела прошлогодняя вырубка лесного участка, и дал понять, что дальнейшая расчистка леса будет иметь самые трагические по¬следствия. Потом заметил, как важно остановить рубку леса и сохранить исчезающую популяцию слонов, чтобы избежать нарушения природного равновесия в Нилгири и серьезных последствий этого.
Мой доклад вызвал споры и оживленную дискуссию. Одни были согласны с необходимостью исследования популяции слонов в Голубых горах, но не видели необходимости создания резервата. Другие полагали, что резерват необходим: он важен не только для слонов, но и для местных племен. Третьи опровергали рассуждения и первых и вторых, предлагая оставить лесной коридор для мигрирующих слонов. Закончилась дискуссия следующим решением: выслушать мнение всех специалистов, затем найти оптимальное решение и с ним обратиться в правительство штата.
На следующий день газеты распространили весть о прошедшем собрании. Как это обычно бывает, научное заседание дало массу тем для новых сплетен и вдохновило журналистов на словесные подвиги и упражнения в остроумии на газетных полосах. Страницы газет пестрели заголовками: «Местные племена под угрозой кофейного проекта», «Южноиндийская кофейная компания угрожает слонам», «Крестьянский протест в Нилгири», «Торжество несправедливости», «Лесные жители на грани вымирания!» и прочие сенсационные сообщения, в которых правда составляла самую малую долю, но, благодаря им, современный человек еще в состоянии обратить внимание на что-либо конкретное из всей мешанины информации, распространяющейся вокруг, как дым. И вот общественность возмутилась, подогреваемая газетными репортажами, она согласилась с вредной деятельностью кофейной компании.
В городе я провел три дня. Преисполненный добрых надежд, я возвращался автобусом назад в Нилгири в свою деревню. Да, с тех пор я так ее и называл: «моя деревня».
Автобус остановился на деревенской площади, и я вышел на улицу. Неторопливая сельская жизнь, все тот же шумный базар, те же голоса горластых деревенских рикш и знакомый аромат местных пряностей из магазинов, который приятно кружил голову. На этот раз меня не атаковали навязчивые селяне со своими услугами, как это было в день моего первого приезда в деревню. Теперь все оборачивались, глядели на меня, перешептывались, когда я проходил мимо, указывали мне вслед, и даже услышал обрывок разговора: «Посмотрите, это тот ученый вернулся». Что здесь произошло в мое отсутствие, трудно было понять, и решил дождаться вечера, когда ко мне явится Суппо и все объяснит. «А что если он не придет сегодня? – раздумывал я по дороге домой. – Жаль, если он не придет. Он мне так нужен теперь».
Я шел по узенькой улице среди маленьких глинобитных хижин. В деревне было тихо и спокойно. Ребятишки по очереди запускали волчок с помощью жгута и затем заставляли его подпрыгивать на спор у кого больше получится. Ловко у них это выходит. Маленький мальчик гнал по дорожке велосипедное колесо, ловко управляя палочкой. В Большом мире эти простые игры забыты. Они устарели и никогда уже не вернутся со своих пыльных чердаков на улицы переполненные машинами, мотоциклами, всюду снующими людьми с холодным, отсутствующим взглядом на непроницаемом лице-маске.
Я свернул на дорогу к бунгало и вдруг услышал позади себя:
– Sir, give me a pen!*
Я обернулся. За мной шел мальчишка с протянутой рукой.
– Please give me a pen! – повторил он.
 «Опять этот попрошайка, продавец безделушек, – подумал я и махнул рукой со словами:
– У меня нет ручки, проваливай.
– Тиру, мне нужно идти в школу, но мне нечем писать! – продолжал он канючить, упрямо шлепая босиком по пыльной дороге не отставая.
– У меня нет ручки, понимаешь! – повторил я.
– У тебя ручка в кармане, тиру. Я вижу ее, – упорствовал парнишка с влажными глазами, в которых блестели слезы. – Пожалуйста, дай мне ручку.
И тут мне в голову пришла полезная мысль. Я остановился и спросил:
– Как тебя зовут?
– Рави.
– Послушай, Рави, ты знаешь старика Суппо?
– Да, тиру, я хорошо его знаю.
Тогда я достал из рюкзака тетрадь, вырвал из нее листок, дал мальчику ручку и объяснил ему:
– Переведи несколько фраз на тамильский, отнеси записку Суппо, и тогда ручка твоя. Идет?
– Идет! – обрадовался мальчишка.
Я принялся диктовать, произносил по-английски, а мой новый знакомый следом выводил закругленные буквы на родном языке:

«Дорогой друг!
Я вернулся из Майсура сегодня днем. Не мог бы ты прийти
ко мне в хижину вечером, поговорить о делах за чашечкой чая?
До встречи.
Твой друг, Хасан»

Суппо говорил по-английски, но не мог читать, поэтому я решил воспользоваться услугами этого школьника.
– Ты все понял, Рави? – спросил я строго.
– Да, тиру. Я отнесу эту записку, – весело сказал он и побежал прочь.
Весь оставшийся день я провел в саду. После утомительной дороги в набитом деревенскими пассажирами тряском автобусе хотелось хорошего отдыха. В голове еще долго стоял шум поездки, и я решил прогуляться по саду. Здесь обитало множество интересных насекомых.
Над цветущими белыми гардениями, лантаном и желтыми хризантемами порхали бабочки разных видов. Иногда здесь кружился настоящий хоровод этих разноцветных существ. Большие и маленькие они неутомимо добывали нектар, просовывая свой длинный чувствительный хоботок в венчик цветка. На шипастых ветвях и листьях розовых кустов охотились маленькие зеленые богомолы со зловещим, даже жутковатым на вид, лицом с выпученными глазами, они поджидали мух и мотыльков и хватали их своими колючими лапками. В тени кустов жасмина прятались пауки-сенокосцы, они охотились на тлю. Если такого паука потревожить, он моментально убегает на своих ножках-ходулях и прячется в гуще зелени. Над садом носились стрекозы, их полупрозрачные крылья поблескивали радужными цветами. А со стволов арековых пальм и акаций громко звенели цикады.
Вечером, когда солнце скрылось за холмами, и воздух стал свежее, в саду появились шоколадного цвета жабы с пупырчатой кожей, они неторопливо скакали по садовым дорожкам и хватали зазевавшихся букашек и слизняков.
Вскоре дневные насекомые пропали совсем, тогда я включил свет на веранде и стал пить чай, наблюдая за ловким полетом бражника, который то и дело зависал над цветком лилии распустившейся возле порога, и лакомился ее нектаром.
Суппо появился, когда уже совсем стемнело.
– Здравствуй, тиру, ты вернулся? – раздался его голос из сумрака.
Он важно прошествовал через сад по дорожке и затем поднялся ко мне на веранду.
– Добрый вечер, Суппо, – отозвался я. – Ты получил мою записку?
Старик хитро посмотрел на меня и сказал:
– Да, я получил записку.
– Славный мальчишка.
– Да, хитрый разбойник, я его очень люблю. Смекалистый он.
– Рави? Кто он тебе?
– Сын моего племянника.
Суппо поднялся на веранду и сел за стол. От чая он отказался, но попросил сигарету. Мы закурили.
– Ты говорил с кем-нибудь о резервате?
– Об этом теперь все говорят, – ответил он и подал мне газету. – Здесь написано о нашем лесе, – объяснил он с немалым достоинством.
Газета была на тамильском, и я сразу вернул ее.
– Я читал сегодня подобные репортажи в городе.
– Люди из деревни ходили за травой на склон горы, они видели стадо слонов.
– Сколько было слонов?
– Пятнадцать взрослых и три маленьких.
– Скажи, пожалуйста, ведь жители деревни хотят, чтобы лес сохранился?
– Хотят. Если слоны уйдут, мы не сможем зарабатывать деньги, сопровождая туристов в лес. Ведь туристы платят, чтобы увидеть слонов и джунгли.
– Это верно. Ты быстро находишь слонов в лесу, как у тебя получается?
– Эх, тиру, да ведь они всегда ходят по одним и тем же тропам.
Мы сидели, курили и разговаривали еще долго. Вечер выдался тихий, воздух пропитался влагой, но вскоре пошел дождь. Его шум заставил умолкнуть оркестр ночных насекомых.
– Ведь ты говорил, что человек ты свободный и денег тебе не нужно, так почему же ты заботишься о слонах?
– Это старая история.
– Расскажи мне ее, – попросил я.
– Хорошо, – охотно согласился Суппо.
На мгновение он смешался, словно забыл что-то, но быстро опомнился, вздохнул и пустился в свои воспоминания. Взгляд его устремился в темноту двора, будто он черпал оттуда свою историю. Суппо говорил медленно и все время поглядывал на меня, будто проверяя, слушаю ли его. Я был весь во внимании. Этот рассказ хорошо мне запомнился.
– Ты хотел узнать, почему я так почитаю слонов и привязан к ним всей душой и сердцем? Так слушай, что я тебе расскажу, тиру.
Много лет уже прошло с тех пор. То были годы моего детства. Мы жили скромно, но не бедно. Отец мой держал магазин пряностей, была у него плантация бананов и перца. Целыми днями он работал и возвращался домой поздно вечером. Он был суровым человеком. Детей своих любил, но воспитывал нас в строгости. И жили мы в согласии с природой и богами. Отец верил в силы богов и особенно почитал Ганешу. Ганеша – покровитель нашей деревни. Раз в неделю утром отец ходил в маленький храм к алтарю, читал хвалу Ганеше и подносил ему цветы или свежие фрукты. Вечерами, когда все вокруг успокаивалось, он молился дома перед алтарем, где стоял сандаловый образ Ганеши.
Был у нас молодой слон. Звали его Али. Отец мой очень любил этого слона и держал хорошего махаута, который обучал Али выполнять работу на плантации. Несмотря на свой юный возраст, Али помогал отцу на расчистке земли под посадку бананов. Мы с Али были ровесниками. Когда мне исполнилось шесть лет, отец стал брать меня с собой на работу. Я собирал хворост, а потом садился на Али, и мы вместе с махаутом вытаскивали стволы для деревенского плотника. Мне нравилось следить за работой Али. Иногда я сам забирался на его шею, и отдавал ему приказания: «Подними, Али! Тащи, Али! Опусти на землю!..» Слон с довольным урчанием выполнял их: поднимал хворост с земли и подавал мне, переносил бревно, куда требовалось, опускал меня на землю. Обхватит своим сильным хоботом и тихонько так опускает. Тогда я хлопал его за ушами, хвалил добрыми словами и угощал сахарным тростником. А после работы я ехал на слоне в деревню, погоняя его анкушем. Скажу тебе, тиру, мне нравилось быть в лесу с отцом, когда он брал меня на охоту, за работой, когда я помогал собирать хворост и очень любил проводить время с моими братьями и сестрой. Как весело мы играли, когда были вместе! Какое было время, тиру! Мы придумывали много занятных игр. И устраивали битвы с драконами и асурами, когда тем вздумалось напасть на нашу деревню. Однажды, в одной такой битве, я одержал победу над ужасным огнедышащим Вритрой. Подобравшись чудовищу незаметно, я размахнулся палицей и снес ему голову с плеч. Конечно, то была почерневшая от старости гнилая коряга, торчащая из земли. Но как только я убил злого дракона, меня провозгласили непобедимым, и долго славили мою храбрость. Но были и тяжелые дни, они приходили всегда неожиданно – налетали, как стая гадких ворон. Отец тогда все больше времени проводил со своими богами и обращался к ним с молитвами.
Однажды я помогал отцу, когда он валил старые деревья. Я собирал сухие ветки и делал из них вязанки, тогда и случилась беда: вдруг позади я услышал треск и шум – прямо на меня падало огромное дерево. Я помню, как бросился в сторону, но стебли лантана и вьюнков не позволяли мне двигаться быстро. Я запутался, хотел рвануться, разорвать их крепкие объятия, и тогда огромное дерево накрыло меня своими ветвями. От острой боли я потерял сознание. Отец услышал мой крик и бросился к упавшему дереву. Он рассказывал мне потом, как сильно испугался, как долго не могли вытащить меня из-под тяжелых сучьев. Ведь любое промедление и – я мог погибнуть. Тогда на помощь привели нашего слона. Тик был старым и тяжелым, больших усилий потребовалось Али, чтобы сдвинуть дерево в сторону. Не сразу меня вытащили из-под завала. Все были страшно напуганы. Родные думали, что я погиб.
Очнулся я дома. Помню, как лежал на циновке, а вокруг меня собралась вся семья и деревенский доктор. У меня были сломаны два ребра, и было вывихнуто плечо. Я пролежал в постели еще очень долго. И все-таки я жил и был благодарен нашему слону. Ведь это он спас меня. Отец полюбил Али еще больше, он обращался с ним как с лучшим другом, который спас жизнь его сыну. Наш слон слушался только одного махаута или членов нашей семьи. Он не желал повиноваться кому-либо еще. Чужой человек вызывал у него гнев и протест.
С того злопамятного дня минуло несколько лет. И однажды махараджа, правитель Майсура, приказал вассалам отправиться по деревням и собрать как можно больше молодых ручных слонов для своего полка. Молодой правитель наш был большим любителем охоты и прекрасно знал каждый уголок леса в Голубых горах. Узнав о нашем слоне, махараджа пожелал его купить. Но ни деньги, ни подарки, ничто не могло заставить моего отца отдать Али правителю. Ссылаясь на повинность поданных Майсурского княжества, махараджа увел нашего слона силой. Помню, как отец переживал потерю Али, ни что не могло утешить его...
Прошли годы. Ни я, ни отец мой, ничего не знали о судьбе Али, и горько было у нас на душе каждый раз, когда мы его вспоминали… – Тут Суппо замолчал, облокотился на спинку стула, глубоко вздохнул и продолжил: – День, когда мы с отцом ездили в Майсур, навсегда остался в моей памяти. У отца тогда были дела в городе, и он взял меня с собой. Он хотел показать большой город, где я никогда не бывал. Ведь я еще ни разу не покидал нашу деревню. То было время Дассера – праздник великой победы Рамы над демоном Раваной. На десять дней и ночей наш город погрузился в море музыки и танцев, а дворец махараджи сиял, как ночная звезда. Зарево от дворца было видно издалека, и это навевало на людей чувство благоговения перед его величием. И город купался в золотом свете. На последний, десятый день – Ваджаядасами, правитель майсурского княжества устраивал великий парад победы. Такова старинная традиция династии Вадьяров. Праздник произвел большое впечатление на меня, еще подростка, приехавшего из маленькой горной деревни.
Мы с отцом пришли на Хардинг Секл и остановились в толпе, наблюдать парад. Это была длинная процессия. Она началась после двадцать первого пушечного выстрела, и протянулась от дворца Махараджи через всю площадь. Здесь были празднично одетые солдаты царского полка, офицеры в алых мундирах, кружащиеся танцоры, гарцующие лошади и разодетые в золотые доспехи слоны. Были там и байраги* со своими фокусами, и я видел, как они изрыгали огонь изо рта, будто драконы. Я помню, как впереди процессии шел княжеский слон, одетый в роскошные вышитые золотом шелковые мантии. Лоб его был покрыт позолоченным щитом с шипами, на бивни одеты позолоченные наконечники, щеки и ноги его разрисованы ритуальными знаками. При каждом движении слона позвякивали кольца на его ушах и колокольчики на шее, бренчали цепи на его ногах. На спине слона покоился золотой хаудак, в котором находился его величество Вадьяр. Слона сопровождали пешие солдаты и офицеры в роскошных красных мундирах, а сзади следовали слоны и конница. Мне казалось, будто жители со всех уголков княжества явились на праздник. Так много собралось людей! Прежде я никогда не видел столько народу. Все задевали и толкали друг друга, и махараджа бросал в праздную толпу монеты.
Мой отец внимательно глядел на слонов, он даже не обращал внимания на сутолоку вокруг, не смотрел на махараджу в хаудаке, и процессия его не интересовала, он все смотрел на слонов. Какие мысли и чувства могли быть у него в тот день? Я понял, что он искал Али… – Суппо перевел дыхание, достал из кармана портсигар, вынул маленькую сигарету и закурил. После этого он продолжил: – Слонов было много. За княжеским слоном следовали другие, в хаудаках на их спинах сидели вельможи. Как же узнать Али? Ведь за роскошными мантиями и украшениями мы не могли отличить нашего слона. Когда животные один за другим проходили мимо нас, отец закричал: «Али!», я позвал: «Али!», но слоны шли мимо, не обращая внимания. Мы звали Али до тех пор, пока слоны не удалились. Мы так и не нашли нашего друга. Где он, что с ним стало? Не известно. Возможно, Али не подчинился воли правителя, и его прогнали. Отец сделался молчаливым и задумчивым, мне тоже не хотелось говорить. Я тогда очень устал, мы покинули праздник. Утром следующего дня мы уехали из Майсура. С тех пор меня больше никогда не тянет в город.
Вот так мы потеряли своего слона, – печально заключил Суппо. – С тех пор мы не заводили себе другого: отец не желал больше держать слонов. Ты сам посуди, ведь Али спас мне жизнь, а мы не смогли сохранить его у себя в деревне, исполнить до конца ту благодарность и признательность, которые мы испытывали к нему. Мне стало грустно тогда, я осознал, что кто-то более сильный может отобрать все, что ему вздумается. Я клялся отцу, что никогда не забуду доброту Али. «Никто больше не посмеет отнять у меня то, что принадлежит мне», – обещал я.

X
Сырая скользкая тропинка вела через луг посреди росистой травы, поблескивающей в лунном сиянии. Рыхлые белесые облака плыли по черному небу. Луна мерцала и мерещилась сквозь кроны деревьев, как золотистый глаз кошки. Я и проводник мой Суппо углубились в лесную чащу. Скоро густой туман стал медленно подниматься над землей и тонкими струйками просачиваться сквозь полог деревьев, затем он растворялся в синеве светлеющего утреннего неба. Тишина стояла вокруг, пока внутренность леса не осветили первые солнечные лучи, пробивающие себе путь сквозь влажную дымку. Вскоре уже ни облака на небе не было, ни осталось и следа от утреннего тумана. С рассветом все в лесу изменилось. Там, где росли терминалии и диптерокарпусы с плотной кроной, обычно царила тень, а там, где лесной полог разрывался, и солнечные лучи могли проникнуть среди крон молодой поросли, лес преображался: зажигались миллионы росинок на ветвях и траве, они играли радужным блеском, красивые молодые пальмы шуршали листьями-веерами, стебли стройной высокой травы покачивались из стороны в сторону, будто в странном медленном танце. Стрекозы весело носились в воздухе, а разноцветные бабочки поблескивали среди темных стволов деревьев. Перед глазами рябило от ярких красок, словно находишься на богатом балу. Игра света и тени среди пышной растительности производила необычное впечатление. Звонкий птичий оркестр наполнял этакий праздник веселыми лесными мелодиями. Птицы пели и посвистывали свирелями, насекомые звенели в зарослях, деревья поскрипывали протяжно. Лишь одинокий нангал стоял в стороне, стыдясь своей вечно шелушащейся тонкой коры, которая трепетала от самого легкого ветра и от того гудела, трещала, скромно подыгрывая веселому хору.
Но, попадая в мрачную глушь, куда солнечные лучи не могут пробраться сквозь плотный полог, вы замечаете, как яркие краски угасают, вы находите здесь иной мир – призрачный, погруженный во мрак. Воздух неподвижен, он словно заперт в этой чаще. Густая тень долго сохраняет влагу, здесь всегда веет сыростью, как от старого погреба. На тропе поджидают свою жертву маленькие пиявки. В густой тени замшелый гнилой пень служит местом сборища маленьких заговорщиков – компании влаголюбивых поганок с оранжевой шляпкой на тонкой ножке. Идешь по лесу и слышишь эту странную музыку: шуршание, поскрипывание, завывание. Таинственными и мрачными кажутся древние кущи, насекомые и птицы избегают их сырой тени, пока не наступит полуденная жара. Солнечный свет белыми лужами разливается по мягкой земле, небо мелькает среди ветвей, а запах уже не тот, что утром: теперь веет сладковатым ароматом сухой травы и листьев. Тогда темные лесные заросли становятся привлекательным местом отдыха для всякой живности.
Каждый раз меня восхищали в лесу огромные деревья с необъятным стволом, с выступающими из земли корнями и с густыми кронами. Мне нравились неожиданные, умытые солнечным светом, поляны с цветущей растительностью и полные тайн тенистые заросли. Кажется, словно лес сам ощущает свою значимость, щедро даря прохладную тень всем его обитателям. Но если вы не просто гость этого леса, если вы исследователь и хотите понять жизнь, привычки и обычаи его обитателей, то бредете не спеша через чашу, осматриваетесь, прислушиваетесь, наблюдаете. Проводник ведет вас по тропам, и вы целиком полагаетесь на его опыт. Жарким днем ваши чувства быстро начинают притупляться, однообразные монотонные звуки дня усыпляют вашу бдительность. Как вдруг, проводник останавливается, прислушивается и поднимает руку. Вдруг вы слышите шорох, и вслед за этим в лесной чаще раздается громкий, почти оглушительный, трубный рев. Этот звук означает, что ваши поиски, наконец, завершены. Среди деревьев вы видите темные силуэты слонов.
Суппо поднял руку, давая понять, чтобы я остановился. Потом он осторожно прошел немного вперед и вскоре вернулся.
– Anai! Он сейчас будет на этой тропе.
Времени терять нельзя ни минуты. Слоны не должны знать о нашем присутствии, думал я. Мы поспешно свернули с тропы и стали карабкаться вверх по склону. Там остановились среди огромных валунов покрытых мхом. С этого места слонов видно не было, но можно было догадаться об их движении по шороху и раскачиванию ветвей невысоких деревьев. Мы сели на плоский камень и принялись ждать. Как только слоны пройдут, мы последуем за ними. Потом я достал карту и полевой журнал, чтобы сделать записи, а Суппо забрался на небольшое дерево и оттуда стал наблюдать за тем, что происходит в зарослях.
– Их много, они движутся по тропе, – объяснил он.
– Сколько их, ты видишь? – спросил я.
– Восемнадцать, – не задумываясь, ответил Суппо.
Меня всегда удивляла загадочная способность Суппо безошибочно определять число слонов, даже когда их всех сразу не было видно. Обычно я замечал самых крупных взрослых слонов, а все остальные очень легко терялись из виду в гуще растительности.
Четверть часа мы находились в тайнике, прежде чем Суппо слез с дерева. Он объяснил, что теперь можно вернуться на тропу и следовать за слонами.
Животные двигались в направлении озера. Следуя за ними на почтительном расстоянии, мы прошли с километр, когда Суппо шепотом предупредил:
– Они остановились на отдых.
Тогда мы начали осторожно приближаться к стаду. Казалось, слоны были заняты собой и не замечали нас. Как вдруг позади себя я услышал шорох. Я обернулся и увидел в зарослях серую спину. Я встал и раскрыл от неожиданности рот, соображая, как это могло случиться. Незаметно для себя мы оказались посреди стада! Я посмотрел на Суппо, он тоже понял, что произошло. Мне лично еще не приходилось испытывать такого букета острых ощущений. Меня охватило волнение. Сердце стучало, казалось, во всем теле. Мысли об отступлении проносились в голове одна за другой. Уходить, но куда? Пробираться назад, влево, вправо? Там тоже были слоны. Я посмотрел на Суппо с надеждой. Он был спокоен. Не произнося ни звука, Суппо махнул рукой, показывая мне безопасный путь. Я покорно последовал за ним. В следующую минуту мы обошли кусты, перелезли через поваленный ствол дерева, торопливо поднялись по склону и, наконец, остановились у скалистого выступа. Лишь теперь я понял, что мы выбрались. Слоны осталось внизу.
– Как это случилось? – спросил я, с трудом переводя дыхание.
– Бывает, чувства подводят. Ведь слоны, как духи, иногда они не видимы в лесу, – ответил Суппо, который ко всему относился с немалой долей анимистических представлений, будь то жизнь человека или животного.
– Они заметили нас?
– Слоны почуяли нас, лишь только мы пришли в их лес. Обоняние, подсказывает им гораздо больше, чем мы видим, и чувствуем вокруг себя.
– Выходит, наша попытка быть незаметными – пустой труд.
Суппо пожал плечами.
Я сделал пометки на карте, после чего мы осторожно спустились на тропу и, скрываясь за деревом неподалеку от стада, остались там ненадолго, понаблюдать за слонами.
Суппо не меньше меня восхищался этими большими удивительными животными. И вскоре я стал понимать: он не просто сопровождает меня по лесу ради моих наблюдений, испытывая свою судьбу, он с удовольствием ходит по знакомым ему тропам, чтобы проникнуться жизнью любимого леса, где легко дышится, где нет лжи, и все живет по законам справедливости. Он был счастлив оттого, что может приходить сюда, когда вздумается, собирать плоды elandai, жевать их и запивать ключевой водой, водить в лес туристов и ловить рыбу на озере. Сколько бы Суппо не приходил в свой лес, он всегда ощущал его волшебную благотворную силу. И эти чувства передавались мне. Я понял, что тоже полюбил этот лес и полюбил его крепко.

XI
Таинственные совпадения привлекают к себе наше внимание, случаются хотя бы и редко, но запоминаются надолго и заставляют задуматься даже далекого от суеверий человека; тогда эти совпадения становятся в нашем понимании чем-то большим, чем просто случайность.
Время в Нилгири летело быстро, работа в лесу и наблюдения приносили интересный материал для размышлений. Из всего этого складывалась цельная картина о перемещениях, местах кормления и отдыха слонов. Халид тоже сопровождал меня во время ежедневных вылазок в лес. Он оказался хорошим помощником. Но однажды, едва не сорвал мне работу в секторе «В», и причиной тому оказалось суеверие.
В самом начале я упоминал о руинах древнего индуистского храма, которые с некоторых пор наводят ужас на местных жителей.
В тот день путь слонов лежал вблизи старого храма. Неподалеку от этих развалин, слоны остановились на дневной отдых в тени деревьев, чьи кроны плотно смыкались наподобие шатра и почти не пропускали солнечный свет. Близкое присутствие злых духов не смущало ни слонов, ни других животных. Я собирался сделать несколько снимков, описать место отдыха слонов, отметить его на карте. Узнав о маршруте, Халид сначала шел молчком, затем стал бормотать что-то на своем, непонятном мне, языке. Волнение живо отразилось на его лице.
– Что с тобой? – поинтересовался я.
– Сэр, мы ходить этим маршрутом? – волновался он.
– Да, ведь там слоны, – промолвил я беззаботным тоном.
– Это неудачный путь, – произнес он хмуро.
– Почему? Ведь слоны совсем близко, – удивился я.
– Это плохое место. В развалинах храма обитает злой дух. Жители избегают этого места, и мы не должны ходить туда.
– Послушай, если мы будем опасаться демонов, то не сможем проследить маршруты слонов. История с демонами – всего лишь выдумки крестьян. Погляди, животные не боятся храмовых развалин.
– Нет, сэр, не говори так! – упрямился проводник. – Духи населяют развалины, и беда будет тем, кто явится в их владение, люди там пропадают бесследно. Мы должны уходить отсюда.
– Я не могу прекратить работу из-за твоих глупых страхов, – строго сказал я.
– Это опасно, сэр! – протестовал Халид.
– Если ты боишься, возвращайся в деревню, – заявил я.
– Я не могу, – опустил голову, –  что скажет лесничество, если я оставлю вас в джунглях одного?
– Тогда замолчи и следуй за мной! – разозлился я.
– Нет, мы не должны ходить туда, – настаивал он.
– Я не изменю плана работы, – холодно сказал я.
Я не знал, как мне успокоить этого человека. С малых лет местные жители избегают опасных руин. Халид хоть и вырос в городе, однако был хорошо осведомлен об угрозе, которая подстерегает в этом таинственном месте. Тогда я решил справиться самостоятельно и сказал:
– Хорошо, Халид, жди меня здесь. Дальше я пойду один. Вернусь через час, может быть больше.
Я собирался пробыть со слонами не меньше часа. Вскоре они покинут место отдыха и направятся дальше по своей тропе к озеру. Тогда мы вернемся в деревню.
– Как прикажете, сэр, – охотно согласился Халид.
Я оставил помощника около старой дороги к храму у толстого ствола фикуса, который давно задушил здесь какую-то пальму, разросся на ее стволе и укрепился в земле, так что от пальмы, в конечном счете, остался лишь источенный термитами ствол и пучок увядших листьев вверху. Халид смотрел мне вслед беспокойным взглядом и что-то шептал, быстро шевеля губами, наверно, молитву или какое-нибудь священное заклинание.
Истоптанная слонами тропа вела прямо к храму. Кора на стволах деревьев местами была потерта. Значит, животные давно пользуются этим маршрутом. Пройдя каких-нибудь триста метров, я очутился на открытом месте. Яркий свет резко ударил в глаза. Я прищурился и осмотрелся. Среди плетей лиан, корней деревьев и побегов цветущих вьюнков я заметил серую каменную стену. Вот он, покинутый богами храм. Его темный силуэт и впрямь представлял собой неожиданное и жуткое впечатление в лесной глуши. Хоть я и наслышался мистических историй, ходивших в деревне об этом месте, но в такой ясный день любопытство взяло верх, и я направился к серым камням. «Что может быть опасного в какой-то груде камней», – раздумывал я, пробираясь через переплетения растительности, увлекаемый тайной руин.
Осматривать древние развалины – странное, но интересное занятие. Кое-где, среди тонких стеблей вьюнка, можно было рассмотреть изображения богов и чудовищ, высеченных в камне. Ничего опасного я в этом ископаемом изваянии не находил. На камнях беззаботно отдыхали ящерицы и змеи. При моем приближении они с неохотой покидали нагретые солнцем камни и прятались в темных трещинах. «Где же эти демоны, что наводят ужас на местных жителей?» – спрашивал я, а затем сделал несколько снимков. Ничто не внушало мне тревогу, пока я не оказался внутри храмовых развалин. То, что я увидел здесь, было совершенной неожиданностью для меня. У сохранившейся задней стены, на гладком выточенном древними орудиями каменном алтаре, замер Индра. Эту статую, вероятно, недавно установили здесь. И видом своим бог воплощал нерушимую жизненную силу. Невероятно, но вокруг шеи божества висели гирлянды из цветов жасмина, у ног его лежали нарезанные сочные плоды манго и кокосовые орехи. Медленно тлела сандаловая свеча. Некоторое время я смотрел на все это, как завороженный, путаясь в догадках о происхождении этих предметов. Потом я подошел к алтарю и прикоснулся к цветам, они были действительно свежие!
В голову полезли мысли о религиозных фанатиках и коварных идолопоклонниках, жертвенные костры и прочие жуткие обряды. Побродив вокруг развалин, я взглянул на часы, в запасе было еще много времени – сейчас только без пяти час. Тогда я сделал еще несколько снимков и поспешил к слонам, которые расположились на отдых в соседней роще. И тут начались неудачи: я принялся было фотографировать слонов, но, как назло, закончилась пленка, потом взялся за дневник, но ручка не писала – стержень оказался пуст. Все карандаши, запасные ручки и пленка остались в рюкзаке у Халида. Видимо, ракшасы и прочие местные демоны и впрямь выказывают свой вредный характер, посылая на меня неприятности, – подумал я и решил вернуться к Халиду. Но взглянув на часы, я ужаснулся: стрелки по-прежнему показывали без пяти час. Что за ерунда?! Неужели забыл завести часы утром! Нет, заведены почти до упора, но стоят! Теперь, забегая вперед, должен признаться: проявив пленку, я не обнаружил ни одного кадра с изображением храма, те кадры были засвечены! Что это, происки какого-нибудь коварного демона или просто стечение обстоятельств? На этот вопрос я и по сей день не могу найти ответа.
Вернувшись к фикусу, у которого оставил Халида, я помощника моего не застал: его и след простыл – исчез. Я осмотрелся вокруг – уж не заблудился ли? Но нет, не заблудился, это было то место, та дорожка, тот фикус с огромными корнями, но ничего не выдавало присутствия здесь Халида, будто испарился он. Я решил, что, испугавшись близости храмовых духов, он вернулся в деревню. В результате я остался без пленки, карандашей и прочих необходимых для работы предметов. Ругая себя за неосмотрительность, а проводника за дезертирство, мне ничего не оставалось, как возвращаться в деревню ни с чем.
Халида я застал в конторе. Он, пребывая в смущении, беседовал с двумя лесниками. Когда я вошел, на их лицах появилось удивление. Как вскоре выяснилось, Халид прождал меня в лесу не меньше двух часов. Испугавшись, что я пропал, он поспешил в деревню, сообщить всем о моем легкомысленном поступке. Теперь, увидев меня живым и невредимым, лесники притихли, ожидая, что я буду делать. Сгорая от негодования, я обрушил на Халида кучу ругательств. После этого лесники принялись стыдить моего помощника за трусость. Мол, со мной ему нечего было бояться. Ракшасы не тронули господина. С этого дня Халид и служащие считали, будто я обладаю сверхсилой, разрушающей чары злых ракшасов, и ничего не боюсь. А все-таки странный это был случай.
В тот вечер ко мне пришел Суппо. Я рассказал ему обо всем, что произошло у храмовых развалин. Суппо в мрачном настроении выслушал меня и покачал головой:
– Не следовало рисковать. Это опасное место. Духи храма не щадят никого и особенно чужого человека. Они могут наслать беду. Ты чудом избежал мести ракшас.
– Потому что я пришел с добрыми намерениями, – сказал я.
– Может быть так, может быть нет, – вздохнул Суппо, – но ходить туда не стоит. Демоны могут навлечь бесконечную череду страданий. Этот помощник очень плохой человек. Он оставил тебя одного в лесу! Я бы никогда не ушел один. Бросить тебя и уйти домой – немыслимое дело! – возмущался Суппо.
– Ты прав, в следующий раз к развалинам храма я, пожалуй, пойду только с тобой, – сказал я серьезно.
Суппо вздрогнул и посмотрел на меня. Но быстро сообразил, что я разыгрываю его, и, качая головой, вздохнул.
– Нельзя тревожить ракшасов, – продолжал убеждать он. – Если восстанет царь демонов Равана, не миновать беды. И деревню они погубят, и лес уничтожат. А потом устремятся их грозные полчища и весь мир покорят, и небо.
Затем я спросил Суппо о подношениях, которые обнаружил у ног Индры. Он рассказал, что их тайком в особые дни приносят люди в надежде, что боги вернуться в наши края.
– А ты знаешь этих людей? – заинтересовался я.
– Нет, я никогда их не видел, – твердо ответил он.
– А племена нилгирийцев, ты ведь знаешь кого-нибудь из местных племен?
– Я хорошо знаком с племенем тода, – ответил Суппо. – Они живут на краю леса у высокой скалы. У них там поселение. Но они не станут приносить подарки в индуистский храм. Они поклоняются солнцу.
– И чем занимаются эти люди?
– Они хорошие скотоводы. У них много буйволов. Иногда они приходят в деревню и меняют фрукты, орехи, мед на тряпки и разные безделушки из Большого мира. Но они не любят, когда кто-нибудь из местных крестьян приходит в их селение. Они прогоняют чужих.
– А как же ты общаешься с ними?
– Нет, скажу тебе, они не злой народ. Наоборот, тода миролюбивы. Я знаю их давно. С тех пор, когда я попал в их деревню, прошло много лет.
Я посмотрел на Суппо и приготовился услышать еще одну из его историй. Мне нравились они. Тихими вечерами, сидя на веранде, я мог слушать его сколько угодно, а Суппо был только рад моему вниманию. Он вздохнул, поправил свою повязку на голове и замер. Внезапное волнение охватило его, мысленно вернувшись в свое прошлое, он заговорил:
– Это случилось в годы моей юности. Я полюбил девушку из касты арайн. Ее звали Саянти. Я полюбил ее крепко и клялся, что свою жизнь посвящю только ей одной. Я был долговязым, но крепким парнем и не сомневался в ее искренних чувствах ко мне. Мы ощущали привязанность друг к другу. Нам двоим жизнь казалась такой ясной, как безоблачное небо над бутонами двух красных роз. Родители одобряли нашу дружбу. Но однажды между ними случилась ссора. Отца ее принудили заплатить налоги, от которых он долгое время скрывался. Тогда он поднял цены на кардамон, шафран и черный перец, которые поставлял в магазин моего отца. Этот поступок вызвал в нашей семье негодование. Как-то раз отец отказался от дорогих пряностей, а фермер не пожелал уступать. Ссора стала разгораться, словно пламя, и быстро переросла во вражду. И вот тогда тучи сгустились надо мной и Саянти. Нам и думать было запрещено о дружбе. Один только лес справедливый служил нам укрытием от родительского гнева.
Я искал ее всякий раз у ручья Веллинир, где она набирала его прохладную воду и незаметно, как нам тогда казалось, проводили вместе счастливое время. Только она и я. Мы вместе мечтали, предавались счастливым иллюзиям, нам хотелось бежать навсегда, оставить родительский дом, искать убежище нашей любви вдали от родной деревни. Но однажды ее отец выследил нас, и злобы его не было предела. Он преследовал меня и грозился убить при первом удобном случае. И однажды ему это почти удалось. Как волки, он и его сыновья рыскали по окрестностям: у ручья, в лесу и в скалах у озера, где мы искали спасение. Они нашли нас и долго преследовали. Тогда я спрятал Саянти в гроте под скалой Чирутаймалай, а сам укрывался в лесу, чтобы отвлечь преследователей. Но меня настигли, и когда я упал, зацепившись ногой о торчащий из земли корень, прозвучал выстрел. Они бросили меня одного со словами: «хищники завершат дело». Я лежал на земле, из раны в боку сочилась кровь. Не в силах идти, я остался лежать и вскоре впал в забытье. Но бог не пожелал моей смерти, он погрузил меня лишь в беспамятство.
Я очнулся в небольшом помещении без окон, – продолжил Суппо, закуривая. – Вокруг было темно. Кто-то стоял возле меня. Я не видел, кто это был. И позвал Саянти. Но никто мне не ответил, а человек, который находился со мной немедленно вышел. Не знаю, сколько я пролежал в этом месте, но чувствовал себя гораздо лучше и даже смог приподняться, не чувствуя боли. Спустя некоторое время, пред мной явились несколько человек. Лесные люди помогли выбраться мне на свежий воздух. Я очутился во дворе маленького селения с полукруглыми хижинами из тростника. Вокруг меня столпились, наверное, все местные жители: здесь были и дети, и женщины, и мужчины, они были черны и носили особые длинные платья. Себя они называли тода.
Я с детства слышал разные истории про лесных людей, живущих в Голубых горах. Страшные и добрые сказки. Ими пугали непослушных детей в деревнях. Каждый ребенок в нашей деревне знает, что за непослушание, придет тода и унесет его в лес. Тогда я впервые попал к ним. Видно, Ганеша сжалился над моей бедой и послал мне на помощь лесных людей. Они подобрали меня бездыханного, унесли в свое поселение, положили на циновки, промывали мою рану теплым отваром из каких-то кореньев и прикладывали листья душистой травки со словами, которые звучали как причитание:

Волею бога!
Пусть боли уйдут,
Пусть страдания пройдут,
Пусть рана закроется,
Пусть дух очистится,
Пусть человек станет здоров…

Травы и заклинания быстро исцелили мое тело. Я не знал, что с моей Саянти и спешил найти ее. Тода не стали удерживать меня, напротив, доставили на лодке в мою деревню. Родители уже и надежду потеряли увидеть меня живым. Сколько радости было от встречи! До сих пор я храню дружбу с лесным народом. Спустя несколько лет я помог им вернуть буйволицу, которую тайком увел один вор из соседней деревни. Они были очень рады этому и бесконечно мне благодарны, – Суппо перевел дыхание, помолчал, а потом продолжил:
Но история на этом не закончилась. Ибо есть бог, который правит нашими судьбами и соединяет наши чувства и помогает нам в прекрасных стремлениях. И бог этот – Ганеша. Случилось так, что вскоре отец Саянти погиб, а братья переехали в город на заработки. С тех пор никто уже не мешал нам быть вместе, пока не пришла старость, и тогда смерть забрала мою добрую Саянти, разлучила нас несколько лет назад. Никто не знает, кем он станет после жизни. Но я уверен, мы скоро опять будем вместе.
Суппо замолчал, выпустил изо рта дым своей сигареты и задумчиво поглядел на шевелящиеся от ветра листья пальмы, освещенные тусклым светом фонаря перед домом.
– Теперь говорят, любой человек во время своего развития повторяет образы от простейших существ до превращения в самого себя. Говорят, пока человек в материнском чреве, он подобен сначала червяку, рыбе, ящерице, обезьяне. А потом он человек и рождается, и пребывает таковым до самой своей смерти. А что же потом? А потом вот что: в следующем воплощении душа может воскреснуть в образе любого из тех существ, что населяют землю. Не потому ли мы среди людей, бывает, встречаем и хамелеона, и устрицу, и змею, и медведя, а иногда и льва, – продолжал Суппо, – а вот настоящего человека встречаем редко. Но каждый своей добродетельной жизнью может сам достигнуть лучшей формы перерождения, а потом и вовсе избавиться от них. И тогда душа его будет спасена.
– Скажи, что это за добродетельная жизнь? – заинтересовался я.
– Это когда человек возлагает на себя строгие обеты, ведет праведную жизнь, правильно поступает, понимает, мыслит. Правильно использует силу свою и чувства. Вот что это такое. Лишь пройдя этот путь, он избавится от перерождений и сопутствующих им страданий.
– Что значит правильно?
– Правильно – значит преодолеть в себе всякое страстное желание. Свобода от злобы, зависти и наслаждений очистит душу и наполнит ее покоем.
– Что все-таки случилось с отцом Саянти? – спросил я, когда Суппо закончил свои философские рассуждения о трансформации души.
Он вздохнул, посмотрел на меня и ответил:
– Его убил одинокий слон, который долгое время бродил в наших лесах и пугал крестьян. Он был неуловим как дух. И тогда я вспомнил Али. Справедливо говорят, человек, пожелавший смерть другому, сам обречен…
Тут рассказ Суппо прервался неожиданным голосом со двора:
– Здравствуйте, сэр!
Мы обернулись. Во дворе стоял мой помощник. Мы даже не заметили, когда он появился тут, как тень.
– Халид? В чем дело? – спросил я.
Халид поднялся по ступенькам и подошел к столику.
– Сэр, крестьяне видели слонов в секторе «А». Сегодня они сообщили в Управление. Господин Анвар велел передать: слоны, возможно, будут ходить в сторону новой вырубки. Просил проверить.
Я задумался. События разворачивались гораздо быстрее, чем я рассчитывал. Слоны из равнинных районов начали путешествие несколько раньше предполагаемых сроков: что-то гнало их, торопило. Стадо двигалось к свежей воде и зеленому корму на плато, туда где, казалось бы, ни что не может нарушить покой животных. Этих слонов все мы ждали с беспокойством.
– Что ж, в таком случае завтра мы навестим это стадо, – сказал я. – Встретимся, Халид, в половине шестого утра.

XII
В предгорьях и в саванне Южной Индии вот уже месяц стоит засуха. Реки обмелели, высохла растительность – местность представляет собой унылое зрелище истомленной солнцем природы.
В тот день мы действительно обнаружили слонов в секторе «А». Местные жители не ошиблись. Теперь мы сами убедились – как и прежде путь слонов будет проходить через сектор «В» вблизи прошлогодней вырубки. Они не изменят свой старый маршрут, на что надеялись в Департаменте. Вернувшись из леса, я зашел к Санджаю в кабинет, чтобы переговорить о приближении стада слонов. Я застал его за компьютером. По кабинету распространялся аромат кофе.
– Какие новости? – спросил он.
– По нашим наблюдениям, слоны подойдут к плантации послезавтра, – ответил я. – У нас не так много времени.
– Этого достаточно, – ответил Санджай, поднял трубку телефона и набрал номер.
Он вызвал старшего лесничего, затем обернулся ко мне и спросил:
– Какие у тебя планы?
– Завтра мы с Халидом проследим за перемещением стада. Мы последуем за ними до самой плантации. И еще, нужно предупредить крестьян заранее. Никого не должно быть в опасном районе.
– Я выдам вам рацию и ружья.
– Рация – это отличная идея, а вот ружья нам не потребуются.
– Это серьезно, Хасан, слоны могут повести себя непредсказуемо.
– Я уверен, все будет в порядке.
Тут явился главный лесничий.
– Как знаешь, – произнес Санджай и обратился к вошедшему: – Завтра в шесть соберите вех лесников на инструктаж. К плантациям приближается стадо слонов. Наша задача: не допустить их захода в деревню.
– Да, сэр.
– И еще, проверьте состояние всех ружей.
– Хорошо, сэр.
Получив задание, главный лесничий ушел.
– Надеюсь, все будет хорошо, – сказал я.
– Я тоже надеюсь, мой друг, – ответил Санджай и добавил: – Я сообщу в полицейский участок, чтобы проследили: завтра в районе плантации не будет ни одного человека.
Стадо слонов приближалось к деревне. Мы обнаружили этих животных, когда они остановились на дневной отдых в чаще. Их было двадцать два. Взрослая слониха вела старых и молодых животных, за матерями неотступно следовали их малыши. Они продвигалась маршрутом, которым пользовались десятки лет, и которому всегда следовали их предки. Но теперь их путь лежал через прошлогоднюю вырубку – место, огороженное и засаженное маленькими кофейными кустами. Вот что произошло в тот день, когда слоны приблизились к деревенским  плантациям.
Со мной были мой помощник Халид и лесник Джи – очень серьезный молодой человек. Он поступил на службу недавно и уже отличился хорошими знаниями, когда мы отлавливали одинокого молодого слона. Джи быстро отыскал слона по следу в тот решающий день.
Когда слоны расположились на дневной отдых, мы оставили их и направились к плантации, там заняли наблюдательный пункт у огромного ствола, который лежал на земле и уже наполовину сгнил. Кусты лантана разрослись здесь обильно, у поваленного ствола зеленела молодая поросль, высокое дерево, стоявшее рядом, надежно укрывало нас от солнечных лучей. Слоны будут здесь через несколько часов, когда дневная жара спадет, и они продолжат свой путь к озеру. Нас беспокоило, что слоны заметят перемены на своем пути, почуют незнакомые запахи, подсказывающие о присутствии человека, изменят свой маршрут и зайдут в селение. И хотя бригада Санджая была вооружена, стрелять полагалось только в самом критическом случае и только в воздух лишь затем, чтобы отпугнуть слонов, если они вздумают направиться в деревню. У нас была рация, которая связывала нас и лесников.
Халид взял с собой винтовку, пообещав, что стрелять без приказа не будет. Крестьяне не вышли на работу. Все местные жители остались в деревне.
Тишина. Ни души вокруг. Мы засели в тайнике на краю плантации. Скоро уже слоны оставят место дневного отдыха и продолжат свой путь. Я всматривался в густые заросли, обращая внимание на каждый шорох, крик птицы, особенно джунглевых ворон, которые своими воплями оповещают лес обо всем, что здесь происходит.
– Что это? – прошептал вдруг Халид.
– Где? –  спросил я.
– Я слышу шелест ветвей, –  проговорил он. – Вон там, слева.
Я посмотрел туда, но не увидел ничего, что предвещало бы появление слонов. Нервы на пределе. Где-то хрустнула сухая ветка, послышался шорох какого-то невидимого в зарослях животного. Через некоторое время я все-таки разглядел, что это семейство лангуров решило прогуляться в кронах деревьев; они прыгали по ветвям, срывали плоды фиги и роняли огрызки на землю. Несколько минут я наблюдал за ними в бинокль, пока обезьяны не исчезли в густой листве.
Томительны были минуты ожидания. Я то и дело протирал лицо влажным от пота платком. Снял с головы кепку и принялся обмахиваться ею. Самые разные мысли не давали покоя, ведь год назад разгневанные слоны убили нескольких крестьян, тоже во время миграции через освоенную человеком местность. «Этот мир исполнен благородной гордости, – раздумывал я, – но стоит лишь грубо коснуться его, тогда он оборачивается диким зверем, защищая себя и свой покой».
Лесной воздух замер, ничто не шевелилось: ни трава, ни листья на деревьях. Прямо перед нами лежала вырубка, залитая жарким солнечным светом, в котором кружились несколько беззаботных бабочек. Неподалеку две пальмовые белки заспорили, защебетали на стволе хлопкового дерева и потом друг за другом скрылись в листве, помахивая полосатыми хвостами, будто флажками. Дикие куры возились в лесной подстилке, разыскивали съедобные семена и личинок. Время от времени раздавались крики какой-то неизвестной мне птицы. Тени становились длиннее.
– Долго их нет, – заметил Джи.
– Может быть, они выбрали другую тропу, – прибавил Халид.
Только он это сказал, как послышался шорох, и мы разом обернулись. Там, где мы ожидали увидеть слонов, зашевелились ветви деревьев. Волнение овладело мной. Я чувствовал, как сильно стучит мое сердце, и пульсирует кровь в висках. Все внимание наше было обращено на те заросли. Еще минута – и наконец из чащи вышел слон.
По рации я сообщил бригаде Санджая о появлении слонов в районе вырубки. Мне дали ответ о готовности. Все в порядке. Животные вели себя спокойно, взрослая самка уверенно вела свое стадо, и слоны двигались по тропе за вожаком, срывали ветки, принюхивались. Два маленьких слоненка прижимались к ногам своих матерей. Слониха поднимала хобот, изучая окружающие запахи: явно беспокоилась, шагая по земле, над которой потрудились люди, сделав ее неузнаваемой.
Все было хорошо и, казалось, ничто не предвещает беды, пока я не услышал странный звук. Он донесся с дальней окраины вырубки, куда и направлялись слоны. Мои помощники переглянулись. Я заметил, как от удивления вытянулись их лица.
– Ребенок! – прошептал Джи.
– Ребенок на вырубке, – проговорил Халид.
Я прислушался и узнал детский голос. Там, около ограждения, на тропе появилась маленькая девочка лет шести. Она шла в деревню и громко пела песенку, не замечая опасности. Я передал по рации о появлении ребенка. А потом заметил, как слониха остановилась и подняла хобот. Еще несколько секунд и – она громко затрубила. Девчушка остановилась от неожиданности, выронив соломенную куклу, и громко заплакала.
Санджай дал команду своей бригаде переместиться ближе к вырубке.
Слоны, заметив появление людей, занервничали. Слониха громко протрубила и ринулась на плантацию. Стадо последовало за ней. Слоны очень пугливые животные, при виде опасности они легко поддаются панике и тогда несутся прочь, не разбирая дороги.
Дальнейшие события произошли в одно мгновение. Из ближайших кустов мелькнула тень, какой-то человек бросился к девочке, когда слоны приблизились к ней. В этот момент Халид вскинул ружье. Прозвучали выстрелы. Животные устремились вперед, словно в них дьявол вселился.
– Прекратить стрельбу! – закричал я сквозь этот треск и шум. Но Халид не послушал и выстрелил еще раз. Я бросился на него и выбил из рук ружье.
Тем временем человек, непонятно откуда взявшийся, в отчаянии схватил девочку из-под самого хобота слона, прыгнул в сторону, кубарем покатился по земле, и вскоре кусты скрыли его с глаз. Один молодой слон пронзительно затрубил. Кровь у меня застыла в жилах от мысли, что незнакомец с ребенком сбиты с ног и затоптаны живой лавиной. По окрестностям раздавались треск, шум, рев животных. Старшая слониха издавала громкие горловые звуки ненависти и хлопала ушами. В смятении она ударила хоботом по бамбуковой изгороди, которая от этого разлетелась в щепки, словно от взрыва. В ее маленьких блестящих глазах сверкали одновременно и ужас, и гнев. Испуганные слоны спешили по плантации. Никто из лесников Санджая не стрелял, и животные вскоре углубились в чашу.
Когда все закончилось, я обрушился с проклятиями на Халида за его незаконный выстрел.
– Я о ребенке беспокоиться. Слонов отогнать выстрелом хотел, – оправдываясь, мямлил Халид.
Но толку от его объяснений. Пятна крови поблескивали на траве и земле, терялись в зарослях, за которыми исчезли животные, они свидетельствовали об ужасном происшествии – один из слонов ранен. Куда попала пуля? Для меня этот вопрос остался без ответа.
Испуганные слоны произвели жуткий погром: деревянные постройки, изгороди были разбиты, большая часть кофейной плантации вытоптана.
Не сразу я подобрался к тому месту, где скрылся незнакомец с девочкой, но там никого уже не было: их сопроводили к подъехавшему джипу и увезли в деревню.
В сумерках мы вернулись в контору. Работа была закончена, стадо слонов прошло расчищенный участок, никто из лесников не пострадал. Я винил себя за то, что поверил Халиду и не потребовал оставить винтовку в конторе. Хуже всего было то, что в лесу появился раненый слон.

XIII
До глубокой ночи я оставался на веранде, сидел за столиком, курил и пил чай. Спать не хотелось, чувствуя бессонницу, я ожидал прихода Суппо. Мне хотелось рассказать ему о сегодняшнем происшествии на плантации и послушать его мнение, ведь он всегда знает больше обо всем, что делается вокруг. Но Суппо так и не появился, и это меня беспокоило.
Когда-то в детстве мне приснился странный сон. Я хорошо помню, как был им напуган, а потом он не раз еще повторялся, измененный немного, словно взрослел вместе со мной. В ту тревожную ночь я снова совершил это жуткое путешествие: управляя космической кораблем, оторвался от земли и устремился в неизвестность; тогда я с восторгом глядел в квадратный иллюминатор, наблюдая, как удаляется моя родная планета, похожая на круглый синий агат; летел с замиранием духа к новому миру; вокруг сияли планеты: круглые, овальные, кубические, охровые, малиновые, изумрудные, с кольцами, сиреневыми облаками, высокими хребтами, глубокими кратерами, вулканами, извергающими огонь и клубы черного дыма; звезды ослепительно яркие, как солнечные блики в лесном ручье, мерцали повсюду; какие-то мордастые кометы с огненным хвостом, странные твари из плоти и газа, причудливой формы цветы – и все недоступны; я вскоре забылся, потерял из вида Землю и не сразу опомнился: слишком далеко я оказался – пора возвращаться; но среди миллионов незнакомых планет я заблудился; эта мысль сковала меня страхом, окутала сознание, овладела мной целиком: я не знал, как спастись; руки и ноги перестали слушаться, стрелки на приборной доске бессмысленно дергались туда-сюда, мои часы расплавились и соскользнули с запястья, и со всем этим ничего невозможно поделать; где теперь Земля? неужели я безвозвратно потерян? что теперь будет? я оказался в отчаянном положении: обратный путь не известен, запасы кислорода, пищи и воды заканчиваются, стало душно и жарко; парализованный страхом, я понял, что погибну от удушья в медленно сжимающемся вакууме, и это конец; весь мокрый от пота, захлебываясь в расплавленном воздухе, я вдруг прорвался сквозь облако звездной пыли и с криком ужаса подскочил на постели с мыслью, что потерял свою Землю навсегда. Едва понимая, где я и что происходит, наконец сообразил, что все это мне только приснилось. Я огляделся по сторонам. В сумрачной комнате ветерок влетал в распахнутое окно, отчего истошно поскрипывали занавески в карнизах, из сада доносились трели древесных лягушек и свист какой-то ночной птицы. Откинувшись на подушку, я с облегчением вздохнул, осознав свое возвращение.
Утром я собрался было навестить Санджая, чтобы обсудить вчерашние события, но передумал, отложив это на потом. Зайду к нему перед собранием в конторе, – решил я и направился на деревенский рынок, чтобы купить каких-нибудь фруктов себе и двум попугаям, которые стали регулярно посещать мой сад в поисках поживы, быстро привыкли ко мне и требовали чего-нибудь вкусненького из моих рук.
Люди толпились у прилавков, торговались, вели неторопливые беседы. Я сразу заметил к себе внимание селян. Не понимая тамильского, я время от времени все же узнавал отдельные слова, которые они произносили. Не трудно было догадаться, о чем была речь: в деревне теперь рассуждали о лесе, плантациях, раненом слоне. То и дело я слышал имя «Суппо» и с недоумением спрашивал себя: что все это значит?
Перед собранием я заглянул в кабинет к Санджаю и застал его как никогда в мрачном настроении. Вчерашнее происшествие расстроило его. Лесничество сникло, страшась предстоящей расправы.
– Я сожалею о случившемся, – сказал я, садясь за стол напротив Санджая.
– К счастью, все обошлось без человеческих жертв, – отозвался он.
– Но выстрелами Халид вызвал панику среди слонов, более того, он ранил одного из них.
Санджай ничего не ответил и стал глядеть в окно.
– Я с содроганием думаю о встрече с шефом, – сказал он, наконец. – Не понимаю, откуда взяться ребенку в самый неподходящий момент? Моя бригада обошла весь район, прочесала окрестности незадолго до появления слонов. Никого не было в том лесу. Это какая-то мистика!
– В этом есть нечто странное, – согласился я. – Кстати, Суппо исчез из деревни.
– Твой проводник?
– Да, я ждал его вчера весь вечер.
– В деревне ходят разговоры о нем.
– И что же?
– Я думал, ты знаешь.
– Расскажи мне, что с ним случилось.
Вот, что сообщил Санджай:
– Люди говорят, Суппо и его сын рыбачили на озере, а когда возвращались в деревню, увидели стадо слонов и решили подождать, пока слоны не уйдут. Оба спрятались в скалах. Вдруг, они заметили маленькую девочку. Слоны двигались прямо к ней, но из-за высоких кустов, она не могла видеть опасности. Животные быстро приближались к ребенку, и Рават – сын Суппо – бросился ей на помощь. Вот тогда-то послышался выстрел, испуганные животные в панике ринулись вперед и могли растоптать Равата и девочку. Конечно, слоны не собирались преследовать убегающих, но Рават зацепился ногой за какой-то предмет и упал. Больше он не поднялся. Но смерть лавиной прошла стороной. И вот, когда опасность миновала, моя бригада и Суппо отправились на поиски. Их обоих нашли на склоне холма. Рават лежал на земле, а девочка сидела рядом и плакала. Представь, правая нога его застряла в капкане! И была сломана. К счастью девочка не пострадала. Перелом был серьезный, кость торчала из раны, обильно лилась кровь. Парня вместе с перепуганным отцом доставили к врачу, что живет на окраине деревни. Доктор остановил кровь, наложил повязки. Поздно вечером Равата увезли в город.
– Ты говоришь, там был капкан? – спросил я, удивленный этой историей.
– Да, Хасан, капкан. Иногда мы натыкаемся в лесу на эти браконьерские штучки, – ответил Санджай.
– Тогда, это не охота, а убийство, – сказал я.
– Да, это так.
– А как же Суппо? Что с ним?
– Он в Майсуре в больнице с сыном. Я скажу тебе, мой друг, этот твой проводник – незаурядный человек. О нем говорит вся деревня. Ведь он помогает тебе.
Я был изумлен этими новостями.
В шестнадцать часов началось собрание. Лесная служба была в полном составе. Говорят, вчера Саид Нагарадж метался в своем кабинете, и злости его не было предела. Сегодня он держал себя в руках, насколько мог, но не долго. Собрание проходило весьма эмоционально. Речь шефа произвела сильное действие. Он поливал собравшихся лесников словесной грязью, грозил увольнениями, лишением зарплаты. Санджай и я сидели, понурив головы, а приглашенный представитель бухгалтерии Южноиндийской кофейной компании скромно сидел в углу и подсчитывал убытки. Лишь Халид оставался в стороне. С того дня он больше не сопровождал меня и не помогал в проекте. Вскоре я потерял его из виду и отныне работал вместе с Джи.
После собрания я, как оглушенный, шагал к своей хижине. Наступивший вечер казался мне теперь безмятежным и тихим. Бледный свет фонарей освещал улицу. Я понимал, мой проект подходит к концу, но все еще надеялся, что правительство штата придет к разумному решению: запретит вырубку леса в Голубых горах. А мне еще предстояло наблюдать слонов у озера. Потом я передам работу профессору Ананду и его студентам, а сам займусь подготовкой отчетов.
Я поднялся на крыльцо бунгало. Ветерок в мое отсутствие вытянул из приоткрытого окна шелковую занавеску и принялся с ней играть. Я забыл это окно закрыть. На мое счастье, в комнатах был порядок, банда макак, что орудовала в деревне, не догадалась на этот раз проверить мое жилище. Я остался на веранде, сел в ротанговое кресло и задремал. А потом вдруг меня разбудила чудесная музыка. Я поднял голову и увидел Суппо, он сидел на пороге веранды и извлекал красивую мелодию из своей флейты.
– Суппо! – позвал я.
Он обернулся
– Ты давно вернулся из города?
– Сегодня вечером, – ответил он и добавил: – Я пришел, увидел тебя и решил подождать, когда ты проснешься.
Я позвал его на веранду. Он сел в кресло напротив меня. Некоторое время мы молчали, курили, думали, кажется, об одном и том же. Струйки сигаретного дыма, оказавшись в воздухе, уносились ветерком и растворялись во тьме. Звонкое трепетное многоголосье дня уже давно сменили звуки ночи, тихие и спокойные.
Лицо Суппо, освещенное тусклой лампой, было печально, в глазах застыла пронизывающая холодом грусть.
– Как твой сын? – спросил я.
– Он в больнице, мой Рават, – сказал Суппо. – Доктор обещает, с ним все будет в порядке.
– Мне очень жаль, что так случилось, – промолвил я.
– Это демоны мстят, – объяснил Суппо, и в голосе его прозвучала тревога. – Плантаторы потревожили их. Демоны вырвутся на свободу – беда будет.
– Ничего, у нас хватит сил противостоять ракшасам. – Я тогда не принимал опасения Суппо всерьез, хотя в душе чувствовал какое-то непонятное беспокойство.
– А что со слонами? Я слышал выстрел, тогда в лесу, – спросил он.
– Слоны теперь в безопасности. Но один из них ранен.
Суппо с ужасом посмотрел мне в глаза и покачал головой.
– Это плохо, очень плохо.
Я рассказал ему все, что произошло в тот день. Он слушал меня внимательно, а когда я закончил, тихо сказал:
– Это люди из города, они приезжают сюда и ставят капканы. Никто из нас, жителей деревни, не ставит капканы, это правда.
В этом я не сомневался: нилгирийцы не используют капканы вовсе. Они теперь вообще не охотятся, понимают: чем меньше животных и чем они пугливее, тем реже будут приезжать туристы, которые хорошо платят деревенским проводникам, чтобы наблюдать и фотографировать зверей в диком лесу. Такова была политика Санджая, и здесь, в Нилгири, она себя хорошо оправдала.
Я объяснил Суппо, что у меня остались две недели для окончания проекта. Мне будут помогать три студента и профессор из Майсурского университета. Они приедут через два дня, а пока можно отправиться к озеру, прямо завтра.
– В котором часу? – тотчас оживился Суппо.
– Ты спрашиваешь? – Я не сразу ответил на его вопрос и рассмеялся.
– Я готов сопровождать тебя к озеру. Почему ты смеешься, тиру?
– Вспоминаю последнее собрание в лесничестве. Шеф был злой, как дьявол. Все эти озабоченные лица, вытоптанные кофейные кустики. Нелегко ему принять разумное решение. Ведь если сохранить лес, он принесет больше пользы, чем какая-то плантация.
– Им не нужны слоны, – сказал Суппо. – Эти люди боятся слонов.
– И ты всех жалеешь, верно? – спросил я.
– Да, ведь они несчастные люди, – ответил он.
Я снова представил лицо шефа, и мне стало смешно.
– Да и вправду, сколько горя было в его глазах, когда он узнал о разоренной плантации, – сказал я. – Было мгновение, я думал, он лопнет, как пузырь.
– Злой пузырь, – добавил Суппо. – И мы рассмеялись.
Наш хохот вспугнул древесных лягушек в соседних кустах, и они замолчали в недоумении, а маленький бледный геккон, охотившийся за мотыльками на стене под лампой, в ужасе умчался в щель под карнизом.
– Так во сколько, скажи мне? – повторил он, едва сдерживаясь от смеха.
Я перевел дыхание. Со стороны показалось бы, что никакой причины для смеха нет.
– Мы сидим здесь, как два дурака, и смеемся, – сказал я.
– Не следует так смеяться, – проговорил Суппо.
– Похоже, с нами истерика, – заявил я. – Надо бы успокоиться. – Но не в силах сдержаться уже от упомянутого слова «истерика», мы захохотали еще громче.
– Во сколько же, наконец? – повторил свой вопрос Суппо.
Но я не сразу ответил.
– Знаешь, Суппо, Санджай сказал: «Ты самый незаурядный человек».
От этих слов он засмеялся с новой силой.
На следующий день мы отправились в шесть утра, чтобы добраться до озера как можно раньше. Утром слоны кормятся, и мы должны быть у озера до того, как наступит жаркий день, и тогда животные выйдут из леса к воде.

XIV
Как приятно вновь окунуться в живое зеленое море, пробираться сквозь чащу леса по узким тропинкам! Наконец мы снова были вместе – проводник мой и я.
Через лес мы шли осторожно, прислушиваясь и оглядываясь. Появление в этих местах раненого слона принуждало нас к вниманию. Весть о нем быстро распространилась по деревне и окрестностям. Местные жители теперь были еще более осмотрительными. Сегодня утром, когда мы с Суппо подходили к лесу, у тропы встретили четырех женщин. Они сидели на мягкой траве и громко разговаривали. Когда мы приблизились, женщины поприветствовали нас и заговорили, указывая в сторону леса. Суппо слушал их, а затем пересказал мне:
– Эти женщины собрались в лес за лекарственными растениями. Они говорят, что в лесу, неподалеку отсюда, муж одной из них видел слона. Теперь они сидят и ждут, когда слон уйдет.
– Давно ли видели слона?
– Говорят, как только рассвело, и первый луч солнца показался из-за той скалы.
– Примерно полчаса назад, – сказал я. – Мы должны идти, нам некогда ждать.
Мы попрощались с женщинами, и они громко кричали нам вслед:
– Dzaggirazai! Anai, ange tanitta anai!*
На сырой тропе попадался помет слонов и большие круглые следы. Но Суппо легко определил: стадо здесь было много часов назад. Он молча шел впереди, все внимание его было сосредоточено на зарослях вокруг. Вдруг Суппо остановился и принялся что-то разглядывать на земле. Я подошел ближе и увидел странные следы, будто кто-то ковырял почву когтями.
– Это punny – дикобраз, – объяснил Суппо, он был здесь недавно и выкапывал корни своими лапами с длинными когтями.
Затем мы прошли еще немного, тогда Суппо сделал мне знак рукой, чтобы я посмотрел в кустарник. Там я увидел дикобраза, он сидел в зарослях и тоже наблюдал за нами. Я стал пробираться к зверю, чтобы посмотреть, что он будет делать при моем приближении. Но Суппо посоветовал не делать этого. Я не послушал его. Вдруг дикобраз весь взъерошился, подняв свои длинные бурые иглы, и стал похож на гигантскую игольницу. Потом он повернулся задом и принялся не спеша пробираться в заросли, вероятно, где-то там была его нора. Когда он скрылся из виду, я вернулся на тропу.
Мы направились дальше. Тропа была извилистая, по обе стороны ее рос колючий кустарник, и Суппо взмахом своего ножа срезал ветки, которые нависали слишком низко и мешали нашему движению. Холодные капли росы, обильно покрывающие листву, сыпались отовсюду, попадали нам на лицо, за шиворот рубашки. Тропа вела лесом, огибала огромные корни древних деревьев, которые упрямо расползались вокруг, пересекала тоненькие ручьи с каменистым дном. Мы спускались в овраг, взбирались вверх по склону горы, следовали вдоль по хребту пока, наконец, не достигли края.
– Это гора Маламатма, – сообщил Суппо, – гора духов.
Отсюда, с высоты Маламатмы, нам открылся вид на многие километры вокруг: зеленый полог леса и озеро Мукурти, будто зеркало, сияло под нами в оправе вечнозеленой растительности.
Суппо, опираясь на свою палку, сел на краю обрыва и закурил сигарету. Я сделал несколько снимков и сел рядом. Суппо смотрел вдаль. Лицо его в эти минуты было спокойным. И мне вспомнились его слова: «Бог создал лес справедливым: когда жаркое солнце иссушает долину, лес дарит нам тень и прохладную воду, а в период дождей он укрывает нас своим пологом». Потом Суппо взглянул на меня и протянул вперед руку. Я посмотрел, куда он указывает, но ничего особенного не увидел.
– Там они, – коротко сказал он.
Я напряг зрение, тщательно рыская взглядом, и вдруг увидел, как среди деревьев на берегу озера поднимается белый дымок.
– Это рыбаки из соседней деревни, – объяснил Суппо.
Он поднялся, расправил на себе повязку-лунги, затем подвернул ее аккуратно, пропустив между ног, и подвязал на поясе. Мы стали спускаться по узенькой каменистой тропинке, шли не торопясь, и Суппо был молчалив. Он прикидывал в уме направление. Долго мы так брели через лес. Как вдруг впереди замелькали серебристые блики. Забелело, засверкало среди деревьев, и вот мы оказались на берегу большого озера.
– Тиру, – вдруг заговорил Суппо, – у тебя есть с собой деньги?
– Деньги? – удивился я.
– Мы должны заплатить им за лодку, – объяснил Суппо.
– Есть немного, – с недоумением ответил я. – Но я не рассчитывал, что в лесу нам могут понадобиться деньги.
Вопрос моего проводника, как камень с луны свалился, ведь в лесу совершенно забываешь о деньгах, даже мысль о них здесь кажется неестественной. Но местные жители уверены, что у всех горожан всегда есть деньги, как у факира в шляпе.
Какое-то время мы шли по берегу озера и, наконец, оказались на небольшой поляне, над которой поднимался дым от костра. Здесь, среди деревьев, стояли две маленькие хижины, напоминающие шалаши. Какие-то разбросанные вещи, расстеленное на траве покрывало, на котором, как видно, сидели во время трапезы. Тут, у воды, я увидел две лодки, они были узкие, с острыми носом и кормой. Трое мужчин копались в земле среди кустов на берегу в поисках червей для наживки; когда они наберут их достаточно, то выйдут на своих лодках в озеро и будут закидывать удилища, сделанные из бамбука; на леске будет болтаться насажанный на крючок червяк или личинка насекомого. Старая женщина с растрепанными седыми волосами, похожая на ведьму, сидела перед очагом и помешивала содержимое железной кастрюльки.
Суппо поприветствовал своих старых знакомых. Мужчины отвлеклись от занятия, и между старшим из рыбаков и моим проводником завязался разговор. А я остался в стороне, получив возможность наблюдать за происходящим. Как я потом узнал от Суппо, эти рыбаки были родственниками: отец, мать и два сына. На мужчинах были только набедренные повязки, подвернутые и заткнутые за пояс. На старухе висело старое заношенное сари. Серебряные браслеты на запястьях и лодыжках побрякивали звонко при каждом ее движении. Из разговора Суппо и рыбака, который сопровождался обильной жестикуляцией, я не понимал ни слова. В ожидании я присел на песчаном берегу.
Озеро имело вытянутую форму, оно исчезало за поворотом, и оттого казалось огромным. Лес начинался сразу же за узкой полоской берега, и ветви некоторых деревьев нависали над самой водой.
Я глядел на озеро, и вдруг, мое внимание привлек зимородок с блестящим оперением, таким ярким, как будто он был раскрашен самой радугой. Зимородок неподвижно сидел на веточке и поглядывал то в воду, то на меня. Но вот, блеснув своими сапфировыми крыльями, он бросился вниз, исчез на мгновение в воде и, вынырнув, вновь появился на той же веточке. Теперь он держал в клюве маленькую рыбку, которую затем и проглотил.
Многие животные населяют окрестности озера: тигры, буйволы, слоны и олени, дикие свиньи и прочие большие и маленькие обитатели леса. Они приходят к озеру в дневную жару, чтобы утолить жажду. Поэтому я надеялся взять лодку и отправиться на ней по озеру – самый удобный способ наблюдать жизнь слонов, которые ежедневно приходят к воде...
Тут Суппо прервал мои размышления о предстоящей экскурсии. Он сказал:
– Тиру, нужны 100 рупий за лодку.
Я поднялся и подошел к нему.
– Нет, Суппо, скажи, это слишком дорого.
Он перевел, а когда получил ответ, снова обратился ко мне:
– Сколько ты дашь?
– Не больше 50 рупий, – ответил я.
Суппо перевел рыбаку, дождался ответа и сказал:
– Он согласен на 70 за нас двоих.
Я не стал больше торговаться и махнул рукой.
– Ладно, даю 70 рупий за двоих.
Суппо перевел. Я отсчитал деньги, отдал их рыбаку, после чего мы направились к лодке. Когда мы с Суппо в нее сели, братья помогли оттолкнуть лодку от берега, и тогда попрощались до вечера. Суппо взялся за весла и, спустя минуту-другую, лодка бесшумно заскользила по мерцающей зеркальной глади.
Над озером висела легкая дымка. Из леса доносилось звонкое пение птиц, стрекотание насекомых и крики обезьян. Несколько черных лангуров кормились в кронах деревьев, растущих на берегу. Как вдруг в небе появился брахманский коршун. Это крупная и сильная птица. Я несколько раз наблюдал их в окрестностях деревни. Коршун очень красив, отличается белоснежными головой и шеей, ярким рыжим оперением крыльев и спины. За обезьянами он не охотится, а кормится рыбой, но лангуры, издав крики опасности, в один миг исчезли в густой зелени – как не бывало. Коршун сделал несколько кругов и понесся над лесом. Над самой водой, вытянув длинные шеи, стремительно, будто стрелы, проносились черные бакланы. Белые цапли, как свечи, стояли на голых ветвях поваленного дерева и крутили своей головой: посмотрят на нас сначала одним глазом, затем другим, будто бы удивляются нашему появлению. Вокруг лодки крутились стрекозы, мерцая блестящими, будто эфирными крылышками, они хватали комаров и мух и садились на нос лодки, чтобы закусить пойманной добычей. За очередным мысом мы увидели стадо диких свиней числом двадцать пять; они трусцой бежали по песчаному берегу, забавно вытянув хвостики. За своими мамашами по пятам следовали их крохотные поросята. Свиньи не обратили никакого внимания на бесшумную лодку, и мы долго наблюдали за ними, пока они не скрылись за поворотом.
В заводи за маленьким мысом водную поверхность покрывал ковер из листьев лотоса. Крупные розовые цветы привлекали внимание насекомых и охотников за ними – стрекоз. Маленькие лягушки прыгали в воду с листьев, опасаясь нашей лодки, а в теплой воде среди водорослей суетились тучные головастики. Вскоре на широком листе я увидел необычайно крупную лягушку. Она не обратила внимания на лодку, когда мы приблизились. Это была индийская бычья лягушка, светло-зеленая, с темными пятнами и морщинистой кожей на спине. Другие лягушки в испуге плюхались в воду, а эта даже не шевелилась. Суппо заметил, как я внимательно разглядываю амфибию: «Старая она, – задумчиво промолвил он. – Смерти ждет». Наблюдая животных, часто ловишь себя на склонности к антропоморфизму. Судя по всему, возраст этой лягушки солидный – дряхлая старость по нашим человеческим меркам. Я осторожно коснулся пальцем ее спины. Опасность для нее – понятие прошлого, а может, какая-то болезнь не позволяла ей двигаться, причиняя боль. Стало быть, ей все равно, когда придет смерть: сейчас или немного позднее. Теперь это не имеет значения. От ее жизни больше ничего не зависит, и смерть приближалась с каждым ее вздохом. Старая лягушка так и осталась сидеть на своем покачивающемся плоту – листке лотоса, она смотрела в воду, где плавали головастики, и ждала, когда смерть, наконец, заберет ее.
Мы вышли на середину озера, на тот случай, если на берег выйдут слоны. Солнце сияло с бледного небосклона, влажный знойный воздух стоял без движения. Кругом было тихо. Лодка скользила легко. Время тянулось медленно. И вот с правого берега я услышал шум. Я посмотрел туда и увидел слонов, они выходили из леса к воде.
В стаде двадцать одно животное. Я узнал вожака – самку с проступающим сквозь шкуру хребтом и рваными ушами. Одного слона с ними не было. Вот они, те слоны, что учинили погром на плантации.
Животные один за другим выходили из леса и подступили к воде. Самка-вожак вошла в воду первой, за ней последовали старшие слоны. Осторожно, чтобы не поднимать ил со дна, они пили. Молодежь, самки с детенышами и половозрелые самцы остановились на берегу, почтительно ждали, пока напьются старшие. Затем вожак вышла из воды и отправилась к зарослям тростника, чтобы полакомится сочными стеблями. Вот тогда остальные члены стада с горловым урчанием и повизгиванием от удовольствия вошли в воду. Два годовалых слоненка с волосатыми спинами и смешным пучком волос на макушке крутились тут же, около матерей. Слонята поднимали свой подвижный хобот, ощупывали им воду и громко фыркали. Прошли первые минуты робости. Когда малыши освоились в воде, то выбрались на мелководье и стали резвиться. Они пускали пузыри, сунув хобот под воду, обливались и брызгались; один из слонят затеял игру с водяной травой: срывал ее и подбрасывал вверх, пока она не ложилась ему на спину; второй ушастый и поменьше ростом, поглядел на товарища и давай скакать вокруг, поднимая брызги, а затем стал хватать его своим хоботом, пока тот не бросился за ним вдогонку. Потом они начали дергать взрослых за хвост и как только на них обращали внимание, пускались наутек с отчаянным повизгиванием. Одна из взрослых теток повернулась и принялась преследовать шалуна: сделала несколько быстрых шагов к нему, поднимая тучи брызг, остановилась и стала смотреть, как слоненок убегает к матери, поджав уши и вытянув вперед хобот. Иногда за недостойное поведение малышам доставались подзатыльники от старших. Молодые слоны стояли группой в стороне, втягивали воду в хобот, пили и обливались, как из душа.
Когда все утолили жажду и стали выходить на берег, один из взрослых самцов (у него были самые длинные в этом стаде бивни) решил зайти в воду поглубже. Долго стоял, с интересом наблюдая за беснующимися малышами, затем осторожно опустился на колени, перевалился на бок, поднимая клубы ила со дна, полежал недолго, ворочая хоботом, затем лег на другой бок. Потом замер на минуту-другую, помахивая хоботом, и стал подниматься, обрушивая с себя каскады мутной воды.
Нам с Суппо доставляло большое удовольствие наблюдать за купанием слонов и, особенно, за трогательной игрой малышей. Я заметил, как блестели глаза у Суппо, и как улыбка появлялась на его губах при виде слонят, и как он переживал, если слоненка крепко шлепали хоботом взрослые. Ему нравилось, когда малыши устраивали потасовку друг с другом, толкались, поднимали фонтаны брызг – он был очарован этим представлением.
Наконец пришло время отправляться слонам в обратный путь. Один за другим они, довольные проведенным на озере временем, потянулись за вожаком в лес. Малыши двигались друг за другом. Тот, что поменьше, взялся за хвост своего приятеля, и так они семенили за родителями. А потом слоны пропали из виду, словно прибрежная растительность закрылась за ними, как занавес. Сколько красоты и важности было в ритуале купания этих животных!
Мы провели на озере почти весь день, и отправились назад, когда начало темнеть. Солнце село за холмами, поднялся ветерок, и душной жары как не бывало. Зашевелились, зашептали стебли тростника. Последние розовато-желтые отблески вечерней зари поднимались по молчаливым кронам деревьев, все выше и выше... И вот уже все вокруг потускнело. Деревья на берегу приняли неясные очертания.
– Слонята резвились совсем, как дети, – вспоминал Суппо. – Но слоны слишком строгие родители.
– Взрослые обладают внушительной силой, но никогда не причинят вреда расшалившемуся слоненку, наказывая его, – сказал я.
– Я никогда не бил своего сына, но мне теперь кажется, был бы я строже с ним, он не оставил бы меня и не уехал в город.
– Боюсь, Суппо, это всего лишь иллюзия.  Это у слонов семья обычно сохраняется на всю жизнь. В этом отличие.
– Но у нас много общего, – возразил он. – Все мы даем жизнь и растим потомство, лишь одна разница есть: мы должны научить человека думать.
– Это верно, – согласился я.
– Иногда я чувствую себя одиноким, – вздохнул Суппо.
– Почему, ведь у тебя есть лес и слоны? – спросил я.
– Это успокаивает меня, но я очень любил мою жену и недавно потерял ее, я люблю лес, скоро и его не станет. Такова судьба. Но жизнь не заканчивается навсегда – она всего лишь меняется.
Такие разговоры занимали нас, пока мы не увидели мерцание огня на берегу.
Уже стемнело, когда мы причалили к берегу, ориентируясь по блеску пламени костра, которое колебалось на стволах ближайших деревьев. В лесу и над озером было тихо. Загорелись звезды, они яркими искрами отражались в черной воде.
Нас дожидались, и как только лодка приблизилась к берегу, вся рыбацкая семья вышла к нам навстречу. С громкими восторженными приветствиями они помогли затащить лодку на берег и позвали нас к очагу. Старуха по-прежнему возилась у кастрюли с кипящим бульоном. Мы уселись на земле и вскоре получили по рыбине на банановом листке и по стакану чая. Рыба была сварена в остром соусе и была очень вкусной.
– Тиру, тебе нравится? – спросил Суппо.
– Очень вкусно, – ответил я и сунул в рот ароматный кусочек рыбы.
Он улыбнулся и перевел это рыбакам, тогда они заулыбались, кивая и поговаривая:
– Это очень хорошая рыба. Возьмите еще, рыба очень хорошая!
После чая рыбаки стали расспрашивать меня, и Суппо переводил их вопросы, а затем мои ответы. Их интересовало, что я делаю в этом лесу, нравится ли мне в Голубых горах. Тогда я признался, что мне здесь нравится, что доволен гостеприимством местных жителей и походами с Суппо, а в заключении объяснил, что мне не хочется отсюда так скоро уезжать назад, в столицу. Услыхав это, все весело рассмеялись. Рыбаки интересовались, ловят ли рыбу на севере, вкусна ли она и многое другое в этом роде. Так мы сидели и разговаривали, пока не пришло время расставаться. Мы попрощались с нашими друзьями. Они улыбались своими белозубыми улыбками и кричали нам в след: «Прощайте! Доброго вам пути, прощайте!»
Обратная дорога показалась мне не такой продолжительной. Мы шли во тьме через холмы, и широкие лучи наших фонарей освещали тропу и окрестности. А вокруг была густая темнота. В ночном лесу гораздо меньше звуков, чем днем. Лишь сверчки под ногами и древесные лягушки по кустам и деревьям озвучивали заросли своими трелями, а неожиданный скрип дерева и треск ветки, где-нибудь поблизости, вынуждали нас остановиться и прислушаться.
Я доверял своему проводнику. Суппо уверенно вел меня через ночной лес. Благодаря ему, я научился видеть. Видеть не просто реальность вокруг себя, как картину, а то, что находится в глубинах этой реальности. Научился познавать самую суть окружающего мира как бы изнутри, умело используя все органы чувств. Научился понимать закономерность явлений происходящих в джунглях. Для неподготовленного человека это непостижимо.
Мы шли около получаса, прежде чем оказались на небольшом лугу, поросшем высокой сухой травой. В лунном свете над нашими головами носились летучие мыши, с высокого дерева послышалось уханье совы, несколько буйволов, облитые серебром, сонно жевали траву. Мы миновали луг и, спустя еще четверть часа пути по лесной тропе, вышли на грунтовую дорогу, которая привела нас в деревню.

XV
Обедать я ходил в деревню. В ресторане «Шанти» готовили довольно хорошо, и в меню можно было найти блюда по моему вкусу. Кроме того, старший повар – лысоватый, круглощекий добряк – хорошо ко мне относился, и по моей просьбе всегда делал изменения в своих рецептах. Обычно я заказывал себе Chicken Palao*, овощной салат и запивал все это апельсиновым соком, который старший повар выжимал для меня собственноручно.
«Шанти» привлекал меня не только своей демократичностью, но и возможностью встретить здесь интересных людей, которые забирались в эту глушь для удовлетворения своих эстетических потребностей. Некоторые из приезжих туристов, пожалуй, не забудутся мне никогда, ибо беседа с ними доставляла мне массу удовольствия. Все они не задерживались в Нилгири и скоро устремлялись дальше: на юг, на восток, на север страны. Они останавливались в деревенской гостинице и посещали лес с кем-нибудь из местных проводников, чтобы посмотреть здешних слонов.
Как-то раз в «Шанти» появился высокий человек лет двадцати пяти, в очках, с длинным светлыми волосами. На нем была синяя майка и черные штаны. Увидев меня в ресторане, единственного в тот раз приезжего, он подошел к моему столику неторопливой походкой.
– Привет, – сказал он с улыбкой.
– Привет, – ответил я.
– Вы не против, если я составлю вам компанию?
– Да, пожалуйста.
– Благодарю.
После этого он сел, взял меню и принялся листать. Взгляд – полное недоумение.
– Эта пища не пригодная для употребления европейцами, – заключил он деликатно, отложил меню, поглядел на меня и затем в мою тарелку. – Что вы едите, можно поинтересоваться? – Взгляд несколько брезгливый.
– Chicken Palao* – единственный источник животного белка в этих краях, – ответил я и добавил: – если, конечно, не считать рыбу.
– Но это блюдо переперчено, не так ли? Я как-то пробовал его в Майсуре, едва съел несколько ложек, как мне пришлось заливать все это холодной водой. Во рту разгорелся пожар!
– Можно попросить повара, чтобы не клали острых пряностей, – объяснил я.
– Вот как? Значит здесь можно подкорректировать рецепт?
– Предупредите хозяина, он сделает так, как вам угодно.
– Отлично, тогда я тоже возьму Chicken Palao, раз вы советуете, и попрошу не класть имбиря.
Сказав это, он позвал мальчишку-официанта и сделал заказ, потребовав, чтобы не клали ничего острого.
Потом мы познакомились.
– Вы давно здесь? – осведомился Дэвид.
– Два с половиной месяца, – ответил я.
– Боже правый! Что вы делаете в этой глуши столько времени?
– Я работаю по программе изучения экологии лесных слонов.
– Занятно. А я работаю в лондонском театре. Режиссер. Шеф дал мне отпуск. Вот я и решил сменить лондонский асфальт и бетон на индийские джунгли. Знаете, человечество родом из леса, и теперь мы должны хотя бы изредка возвращаться в свою лесную колыбель, чтобы перевести здесь дух и поправить свое пошатнувшееся здоровье, привести нервы в порядок. Это так важно. Особенно для людей творческих. Вы меня понимаете?
– Конечно, – охотно согласился я.
– Вот вчера я отлично провел время, – продолжал он. – Я совершил прогулку в джунгли с проводником. Мы наблюдали живых слонов с расстояния несколько метров: вот как отсюда до той пальмы. Видите? на другой стороне улицы. Слоны такие замечательные, добрые животные, – похвалился он.
– Рад за вас. Это наше счастье, видеть слонов в их лесу.
– Вы правы.
Тут Дэвиду подали обед, он осторожно попробовал ложечку риса и сказал:
– О, на этот раз вполне съедобно.
– И все-таки, как хорошо, что лес еще не уничтожили, – продолжил я тему. – Нам очень повезло.
– Как, разве лес собираются уничтожить? – спросил он с удивлением, и его очки сползли на кончик носа.
– Вырубают, – ответил я просто.
Дэвид вернул очки на место.
– Не понимаю вас, зачем?
– Чтобы мы с вами могли уютно сидеть в кафе за чашкой кофе.
– Но куда же я буду ездить в отпуск?
– В пустыню.
– Но там ничего не растет и не бывает слонов, – ужаснулся он, трагически разведя руками.
– Тогда больше некуда ездить, – вздохнул я. – Нам придется сидеть в городе.
– Нет, ни за что! В таком случае я поеду в Конго.
– Но там тоже лес вырубают, – сообщил я.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Тогда… Тогда все сошли с ума, – заключил он. Надул и сдул щеки.
– Вот именно. Я об этом и говорю.
– Точно, все сошли с ума, потому что живут в асфальтобетоне. И я живу в асфальтобетоне, значит, я тоже скоро сойду с ума.
– Не думаю, что так скоро, – возразил я. – Но вот когда вырубят лес, тогда…
– Но это же безобразие, – перебил меня Дэвид. – Я всегда хочу ездить туда, куда мне захочется. Иначе я сойду с ума.
– Предлагаю вам остаться здесь и вместе со мной требовать от властей сохранить уцелевшую часть леса хотя бы для вашего отпуска. Еще один голос в поддержку. Это будет здорово, поверьте.
Дэвид поглядел на меня с разочарованием и проговорил:
– Сожалею, но я скоро должен вернуться в Лондон. У меня осталось всего две недели для путешествия в Бомбей. Шеф отпустил меня только на месяц.
Я покачал головой с сочувствием. Тогда Дэвид сказал:
– Может, в другой раз?
– Будет слишком поздно.
– Нет, сделайте же что-нибудь. Скажите, что я тоже против, мой театр, весь Лондон против.
– Весь мир против да все бесполезно.
– Что же нам делать?
– Не знаю. Впрочем, придумал: откажитесь от чашечки кофе. Пусть это будет ваш скромный личный вклад.
– Но ведь люди всегда будут пить кофе, – сказал он.
– Всегда есть выбор: кофе или лес, – объяснил я.
– Да… Ладно, мне выбор сделать не сложно, – согласился он. – Эй, официант! – Дэвид поднял руку и поманил мальчишку пальцем.
Тот подошел.
– Я отказываюсь от употребления кофе в пользу индийского леса. Принеси мне чай, – приказал он и обратился ко мне: – Хасан, я думаю, чай не повредит лесу, нет?
– Вообще-то для чайных плантаций лес тоже вырубают, причем редкий горный лес.
– Боже мой! Что же мне тогда пить?
– Воду.
– Да, но не лишу ли я воды корней деревьев в лесу?
– Думаю, от одного выпитого вами стакана река не обмелеет.
Дэвид кивнул.
– Принеси воды, пожалуйста, – сказал он официанту.
В другой раз, спустя несколько недель после разговора с Дэвидом, я встретил еще несколько заезжих в Нилгири театралов, поэтов, журналистов и прочих туристов, разговор с которыми был похож на вышеизложенный. И однажды я познакомился с еще одним чудаком.
Стеклянная дверь отворилась, протянуло сквозняком, и в «Шанти» появился человек средних лет с козлиной бородой, небрежными усами, торчащими в разные стороны, как у подранного после ночной смены кота; длинные зачесанные назад волосы были стянуты в хвостик (не удалось разглядеть, чем они связаны резинкой или ленточкой). На лице поэтическая печаль, на теле рваная майка и протертые на коленях и ляжках джинсы. Художник, – решил я, глядя на этот истерзанный образ. И не ошибся. Человек поймал мой взгляд и прямиком направился ко мне.
– Я не помешаю? – осведомился он, скромно садясь напротив.
– Нет, нисколько, – гостеприимно ответил я.
– Чего же мне заказать? Что выдержит мой страдающий желудок на этот раз? – обратился он к меню, а потом ко мне: – Понимаете, я здесь ради искусства. Я страдаю в этой глухомани ради красоты. Говорят, скоро лес вырубят, нужно успеть отыскать подходящие сюжеты, сделать наброски.
– Кто вам это сказал? – удивился я.
– Все говорят в моей гостинице. Там только и рассуждают о вырубке леса. Не гостиница, а приют дровосеков, черт возьми!
– Да, лес вырубают, – с сожалением согласился я.
– Но как успеть запечатлеть на полотне исчезающие лесные образы?
– Думаю, вы-то успеете, а вот следующее поколение художников точно опоздает.
– Поймите меня, я специально прилетел сюда из Мюнхена, чтобы писать тропический лес. Вот уже несколько лет, как я обратился к пейзажной живописи. До этого я рисовал обнаженную натуру. Теперь мне хочется экзотического. У нас в Германии совсем не осталось пейзажей, с которых бы еще не писали художники. Но я человек гордый. Я не желаю никого повторять. Пришлось ехать в тропики. Забираться в эти горы. Как вы думаете, эти места кто-нибудь до меня писал?
– Думаю никто, – бодро сказал я и добавил: – Разве что фотографировали.
– Значит, я успею.
– Без сомнения успеете.
– Здесь я создам свои неповторимые произведения искусства, – мечтательно сообщил мне художник. – Это будут пейзажи, которые еще никто никогда не писал. Горы, скалы, лес и много цветов. Кстати, вы случайно не занимаетесь живописью? – опомнился он и бросил на меня подозрительный взгляд.
– Нет, я биолог.
– Досадно, значит, вы не поймете меня правильно.
– Почему же?
– Потому что вы не сможете по достоинству оценить моего открытия.
Я вопросительно поглядел на собеседника.
– Мое открытие гениально, вы просто не представляете, как полуобнаженные индианки складно вписываются в местный ландшафт, – объяснил он.
Я с трудом сдержал улыбку, чтобы не показаться грубым и сказал:
– Странно было бы наоборот. Ведь они родились здесь, от чего же им не вписываться в этот пейзаж?
– Нет, вы не понимаете. Если бы кто-нибудь вздумал рисовать индианок, скажем, в подсолнухах – это было бы сумасшествием. Поэтому я собираюсь писать индианок под цветущими тюльпановыми деревьями.
– Гениальное решение.
– Вот именно. Я видел, как они цветут на том склоне холма за деревней. – Махнул рукой куда-то за окно.
– Цветут?
– Тюльпановые деревья цветут.
– Теперь понимаю.
Я сообразил, что он имеет в виду тот холм, на котором живет колония крыланов. Там действительно красиво цвели батии (ничего общего с тюльпановыми деревьями они не имеют).
– Так вот, после обеда я прямиком направляюсь туда. Я уже сейчас чувствую, какой выйдет необыкновенный образ нетронутого, гармоничного мира природы и человека, mein traum.*
– Желаю вам удачи, – сказал я.
– Благодарю. Вы единственный человек, который меня понимает, – заключил художник.
Пообедав, я наскоро попрощался с этим любопытным образцом цивилизации: мне нужно было повидать Санджая в его конторе.
Новая встреча с художником произошла спустя два дня. Я сидел за столиком, когда в «Шанти» ввалился крупный человек, коротко стриженный, с розовым потным лицом, с сияющими глазами. На нем была клетчатая рубашка и шорты (старые обрезанные джинсы). Улыбка до ушей. Заметив меня, он тут же очутился за моим столом. Сел напротив.
– Ты здесь ученый из Дели? – тотчас спросил он.
– Верно, – ответил я.
– Я американец. Слышал о тебе. Вчера хозяин гостиницы рассказывал. – Указательным пальцем он поднял козырек кепки. – Я Джефри Вестли, журналист. – Протянул мне руку.
– Хасан Радж, – представился я и сразу почувствовал тяжелое рукопожатие его обширной влажной ладони.
Джефри взял меню и стал листать, делая свои замечания:
– Местная пища – дерьмо, – прогремел его звучный голос. – Отрава для организма. Для желающих покончить с собой – отличный способ. Единственное, что здесь съедобно – вот нашел – салат из помидоров и огурцов. – Зашелестел страницами дальше. – Рыба, где же рыба? Вот она. Нет, есть тут совершенно нечего. – Отбросил меню в сторону.
– Тебе нравится рыба? – спросил он.
– Да, я часто заказываю себе что-нибудь из рыбы, – признался я.
– Я-то жить без рыбы не могу. У нас в Мичигане отличная рыбалка. Мы с женой каждый выходной день пропадаем на Гранд-Ривер. Садимся в женин форд и дуем на реку. Она хорошо водит. Знаешь? Ведь там отличная рыбалка. Стоишь себе на берегу. Забрасываешь спиннинг, блесну подальше… подтягиваешь не спеша… дернуло! Не торопись, дернуло еще раз – тяни сильнее, подсекай, и бац! тянешь, поднимаешь, сачок подставляешь, и вот она! Вот такая (расставил руки на всю ширину их размаха) с этот стол лососиха бьется в твоем сачке! Твоя, вся твоя! Просто прелесть! И жена у меня молодец: отлично готовит на костре. А эти лодыри здесь и рыбу толком приготовить не умеют. Правильно говорю? – Устремил на меня пристальный взгляд, вдруг я осмелюсь поспорить.
– Иногда слишком острая получается, – ответил я уклончиво, чтобы выкарабкаться из неловкой ситуации – хозяин «Шанти» в эту минуту находился поблизости и мог нас услышать.
Джефри рассмеялся:
– Послушай, студент! Не острая, ха-ха-ха, а очень острая. Огонь! Да?
Я кивнул.
– Моя правда. Ведь это есть не возможно. – Сказав это, Джефри позвал официанта и заказал себе несколько блюд, в названиях которых упоминалось слово «fish» – рыба. А потом, когда принесли его заказ, он все это пробовал, чертыхался и комментировал: – Ну и жжет, зараза, этот чертов кари! Немилосердно! Это несъедобно. – Отодвинул тарелку, взялся за следующую. – Чертова котлета, просто горит во рту! – В конце концов, из трех предложенных ему блюд, которые, на мой взгляд, были исполнены безупречно и обладали притягательным ароматом и аппетитным видом, Джефри выбрал жареную рыбу с картофелем, а остальное потребовал убрать с глаз долой и бросить собакам на улицу.
– Я журналист, пишу для «American Fisherman», – сказал он, уняв голод. Затем обсосал последнюю косточку и облокотился на спинку стула, выставив свой большой живот.
Я тем временем допивал сок и подумывал, как бы теперь поскорее отсюда смыться.
– Дьявол! Угораздило меня забраться в эту глушь, где готовить не умеют! – возопил Джефри с новой энергией. – Рыбалка здесь никакая. Как эти нилгирийцы ловят рыбу – со смеху помрешь! Леска и червяк на крючке болтается. Я пробовал – ни одной рыбы не поймал. В этих болотах ни черта не водится! Поверь мне, студент, на слово. Делать здесь нечего.
– Однако на базаре всегда много рыбы, каждый день бойкая торговля, – усомнился я в его словах.
– Я вот что думаю, завтра утром сваливаю отсюда на морское побережье. Может там повезет раздобыть материал для журнала моего.
– Желаю вам удачи, Джефри, а мне пора. – Тут, я хотел было подняться, но в этот момент в ресторан вошел художник и я решил остаться на месте. Интересно, как у него с творчеством.
– А вот и Томас! – весело воскликнул Джефри, взирая на кислую физиономию художника. – Присоединяйся, пейзажист, мы тут с Хасаном завтра на побережье отправляемся. Поедешь с нами? – Подмигнул мне и сообщил: – Знакомьтесь, этот парень – мой сосед по гостинице. Он художник. Верно, Томас?
– Мы уже знакомы, – ответил я за Томаса.
– Правда? А я не знал, – сказал Джефри.
Томас весь бледный лицом, как мертвец, скромно подошел к нам, опустился за столик с краю и произнес дрожащим от волнения голосом:
– Спасибо вам, друзья. Но я останусь здесь.
– Это почему? – властно спросил Джефри.
– У меня горе, – объяснил Томас.
– Горе? Какое еще горе? – пробасил Джефри с недоумением.
– Я разочарован, я разбит вдребезги. Мне нужно выпить, налейте мне водки, иначе я умру уже сейчас.
– Что с вами? – спросил я.
– Эй, фишиант! – взревел Джефри. – Водки моему другу, срочно!.. Нет? Как нет?.. Тогда виски, живо! Ни черта здесь нет, даже водки, – возмутился он. Потом повернулся к бедному Томасу, и спросил: – Так какое у тебя горе, выкладывай.
– Понимаете? – горестно начал Томас. – Нет, вы, конечно, не понимаете… Но вчера я начал новый этюд. Я даже название будущей картине придумал: «Индианки под тюльпановыми деревьями». И что вы думаете? Прихожу сегодня утром на мой холм, а их нет!
– Кого нет? – вопросил Джефри.
– Тюльпановых деревьев нет. Повалили! Я даже не успел сделать с них набросок, – едва не рыдая, произнес Томас.
Между тем официант принес нам три стакана, налил в них виски и поставил бутылку на стол. Джефри сделал ему рукой, чтоб удалился. Томас продолжал:
– Я успел только нарисовать женщин…
– Постой, вот выпей, – перебил его Джефри и подал ему стакан.
Томас, звонко стуча зубами о стекло, сделал большой глоток и поставил стакан перед собой.
– Так вот, – продолжил он, – когда я нарисовал женщин, стало быстро смеркаться. Тогда я решил нарисовать деревья завтра, то есть – сегодня утром. Деревья то никуда не уйдут. – Томас всхлипнул, достал платок из кармана штанов и высморкался в него. – Прихожу я на холм, а там деревья пилят. Стоят палатки, машины… Рабочие мне говорят, чтобы я убирался отсюда: опасно, склон расчищают, деревом придавит, убьет. Grauen!* Меня даже не подпустили к моим деревьям. Бедные мои тюльпановые деревья!
– Боже мой, Томас, слышишь, выпей еще и нарисуй другие деревья вместо тюльпанов, – посоветовал ему Джефри и похлопал его по плечу. – Я уж думал, у тебя кто-нибудь умер, а ты о каких-то деревьях плачешь. Не расстраивайся так. Возьми и нарисуй подсолнухи.
– Nein!* – раздался душераздирающий вопль художника. – Ни за что! Никаких подсолнухов!
– Ну почему, Томас? Почему твои индианки не могут сидеть в подсолнухах, – поинтересовался Джефри.
– Не сметь смеяться над моим горем! Это не прилично, не эстетично, – упирался Томас срывающимся голосом, а потом залпом осушил недопитый стакан.
– Что не прилично? – спросил Джефри, наливая всем по новой порции виски. – От чужого горя он сделался мягче.
– Подсолнухи – это замыленый сюжет, – ответил Томас. – Их уже рисовали тысячу раз.
– С каких пор? Почему? – сказал Джефри, подняв брови.
– Ну откуда, скажите, в джунглях подсолнухи? – укоризненно ответил Томас.
– Хорошо, а откуда в Америке индийский сахарный тростник? – заметил Джефри. – Так почему здесь не могут расти подсолнухи?
– Вы хотите сказать, – задыхаясь, проговорил он, – я ехал сюда из Германии подсолнухи рисовать?!
– А что в этом плохого? – невозмутимо спросил Джефри.
– А то, что я слишком много времени и денег потратил, чтобы сюда, в Индию, забраться. И все это для того, чтобы рисовать проклятые подсолнухи?! – воскликнул он.
– А что поделать, если нет твоих тюльпанов больше, – сказал Джефри.
– Верно, Томас, не стоит так беспокоиться, – сказал я, – скоро и ехать будет незачем. Представляешь, выходишь из дому на улицу, скажем, в Мюнхене, а там баобабы, финики, бананы в кадках за стеклом растут.
– Ну, это уже слишком! – вознегодовал художник. – Лучше умереть!
– Ладно, Томас, может нам вместе побродить по окрестностям, поискать другие цветущие батии? – предложил я.
– Я уже искал. Их больше нигде нет, – обреченным голосом проговорил Томас.
– Но я видел недавно возле реки, – сообщил я.
– Вы не проводите меня? – обрадовался он.
– Почему, нет? Договорились, – пообещал я.
– Вот вам и рыба! – воскликнул Джефри. – Ничего здесь нет ни тюльпанов, ни рыбы. К черту эти ваши джунгли. Всё, вы как хотите, я уезжаю на побережье, завтра же. И точка, – заключил Джефри и залпом осушил свой стакан.
– Эх, – продолжал печалиться художник, – почему я так медленно рисую? Начинаю новый пейзаж, а к тому времени, как я его закончу, того пейзажа уже в природе и нет.
– Может тебе заняться фотографией? – посоветовал Джефри. – Щелк, и пейзаж готов.
– Но я художник! Художник, который медленно рисует! Понимаете? – сказал Томас пьянея. – Нет, вы ничего не понимаете, – заключил он и хлебнул еще виски.
– Надо было не художественную школу заканчивать, а фотографическую, – заметил ему Джефри.
– Пожалуй, это не вы медленно рисуете, это деревья быстро вырубают, – предположил я.
– Но это ужасно! Понимаете, у меня скопилось много неоконченных работ. Боюсь, мои индианки так и останутся сидеть на голой земле без тюльпановых деревьев.
Мы с Джефри пожали плечами.
– Тогда возвращайся в Мюнхен и рисуй обнаженные натуры, вот мой совет, – сказал Джефри, разливая по стаканам новую порцию виски. – Уж там уличные девицы точно никуда от тебя не денутся. Будь уверен. Ха-ха-ха! – загоготал он и поставил бутылку.
С горя Томас так опьянел, что совета не услышал. Он только машинально кивнул. Потом американцу пришлось вести его в гостиницу под руку, иначе Томас в таком плохом состоянии еще чего доброго угодит в какую-нибудь переделку на злополучном холме с батиями.
– Вы такой… такой счастливый человек, – рассуждал художник по пути, между приступами икоты. – Щелк, и пейзаж готов! Невероятно! Щелк, и готово!
– Вот именно, мой друг, – отвечал Джефри. – И мне тебя искренне жаль: потому что ты художник, который медленно рисует.
На другой день Джефри Вестли уехал на побережье. А мы с Томасом отправились к тому месту возле реки, где я несколько дней назад видел цветущие батии. Речка была не глубокая, и мы перешли ее вброд. Потом я оставил художника, а сам отправился в контору. В «Шанти» мы встретились на следующий день.
Томас остался доволен вчерашней работой, и теперь мечтал, как хорошо будет его индианкам под тюльпановыми деревьями. Картина должна получиться, убеждал он. Я порадовался его успехам. Потом Томас напился и продолжал пить еще несколько дней. Из-за пьянства он ни как не мог приступить к работе над новой картиной. А вскоре у него вышло время, и нужно было уезжать.
– Не беда, картину закончу дома в Мюнхене. Главное, эскизы есть, – рассудил он.
На следующее утро Томас уехал.

XVI
Как-то вечером, когда я, сидя за чаем, раздумывал о планах работы на ближайшее время, ко мне явился Рави. Солнце еще припекало, и я наслаждался покоем в тени веранды увитой цветущей бугенвиллией. Рави принес большую плетеную корзину, накрытую сукном, из нее доносились странные звуки. Когда он подошел ко мне, я вопросительно уставился на мальчика.
– Здравствуй, тиру!
– Здравствуй! Что там у тебя?
Вместо ответа Рави открыл корзину, достал оттуда два пушистых существа и положил их на стол.
– Леопарды?! – воскликнул я с изумлением.
– Как видишь, леопарды, – подтвердил мальчик.
– Откуда? – Я с недоумением глядел на котят.
– Суппо велел передать, – коротко объяснил Рави, а потом прибавил: – В лесу нашли. Говорят, кто-то убил их мать. И они, голодные, вылезли из своего укрытия в ущелье.
– Что же с ними делать? – проговорил я.
– Как что! – удивился Рави, – кормить, конечно. Хочешь, я молока принесу?
– Неси, – ответил я. – Они очень голодные, раз так пищат.
Но Рави не торопился, он глянул как-то искоса на меня и скромно произнес:
– Тиру, я правильно сделал, что принес тебе леопардов? – Он посмотрел на меня с заискивающей улыбкой.
– Это хороший поступок, – ответил я опрометчиво и тут же понял свою ошибку.
– Тогда мне положено вознаграждение, – заявил он.
– О Аллах! Ты, конечно, не можешь, не выклянчить чего-нибудь у меня.
– Понимаешь, я обещал Салли зеркальце, такое как у тебя.
– Врешь, ты собираешься пускать солнечных зайчиков в глаза прохожим, разбойник.
– Глупости, я, правда, хочу подарить зеркальце Салли, чтобы она могла делать прическу и украшать ее цветами.
– А кто эта Салли? – поинтересовался я.
– Так, моя подружка, – скромно признался он, опустив голову и ковыряя большим пальцем ноги в полу.
– Ладно, ты прав, – согласился я. – Подружки всегда требуют к себе много внимания.
– О, да, тиру! Еще как много! – воодушевился он, покачивая головой и, хитро прищурившись, стал наблюдать, как я достаю из кармана деньги.
– Держи, это за спасенных котят. – Я протянул ему тридцать рупий.
– Спасибо, тиру! Я скоро буду! – радостно бросил он на ходу.
– Не забудь про молоко! – крикнул я в след.
Пока Рави бегал за молоком, я взял одного малыша на руки. Он был, как домашний котенок, только размерами гораздо крупнее. Зверенышам было около недели от роду. Оба светло-желтые с черными пятнами по всему телу. Я не мог налюбоваться их возней на столе. Но настойчивый писк котят вернул меня к новым размышлениям. Браконьерство. Вот еще беда!
Сначала я решил оставить малышей у себя, буду кормить молоком и при первой возможности отвезу в городской зоопарк. Но потом передумал: днем и ночью поить из пипетки (за неимением ничего другого) двух котят-сирот – каторжный труд. Ведь им требуется много внимания, а дома меня не бывает целыми днями, и вообще, в город я не скоро собирался ехать. Тогда нужно посоветоваться с Санджаем.
На другое утро я посадил маленьких леопардов в плетеную корзину и пошел к управляющему лесничества. Увидев зверенышей, Санджай удивительным образом преобразился. Это была исключительно интересная реакция, похожая на сцену из какой-нибудь очень трагической пьесы, которую этот человек был способен с большой искренностью изобразить со всем присущим ему талантом. Его крайнее удивление сначала сменилось милым сюсюканьем с «хорошенькими котятами», как он выразился, а затем он вдруг разразился резкой бранью, проклиная «убийц подлых», на чем свет стоит. Такой резкий перепад чувств начальника произвел на меня сильное впечатление.
– Где ты их взял? – спросил он, наконец, с таким удивлением, словно это были отпрыски инопланетян, а не детеныши из соседнего леса.
Я объяснил, как они попали ко мне.
– Что же с ними теперь делать?
– Об этом я хотел посоветоваться с тобой.
– Было бы неплохо отправить их с кем-нибудь в город.
– Знаешь, я об этом тоже думал.
– В зоопарке им обеспечат правильный уход, выкормят и вырастят. А в природу их возвращать все равно нельзя: они не выживут в лесу.
– Так мы все зверье в клетки пересажаем, – вздохнул я.
– Другого способа у нас пока нет, – объяснил он.
В тот же день Санджай отправил Джи в город, чтобы спасти «сирот от неминуемой смерти», чему молодой лесник был очень рад. Он отвез детенышей в Майсурский зоопарк.

XVII
Как быстро, стремительно летят дни, когда работа, в которую вы погружены с увлечением, занимает все ваше время, требует от вас много сил и внимания. И тогда вы перестаете замечать время.
Обычно вы встаете рано, еще до рассвета. Выходите из хижины. На черном небе мерцают звезды, ветви деревьев колышутся тихо, ветерок играет в их листве. Вы бредете по тропе, углубляетесь в лес, где в сумраке стоит тишина, а с земли поднимается пар. Здесь атмосфера густо насыщена влагой, и воздух напоен нежными ароматами каких-то цветов, они опьяняют вас; зеленые огоньки светлячков мелькают, словно хищные глаза демонов; лианы толстыми змеями повисают над самой головой; задетая паутина чудится прикосновением прекрасных апсар; а кривой черный пень кажется диким зверем. Но вот небо светлеет, туман поднимается ввысь, и просыпающийся лес наполняется звонкими голосами разгорающегося дня. Тогда прежние впечатления рассеиваются, и окружающий мир принимает свой подлинный облик. Вы идете, вы заняты поиском, а время незаметно стремится вперед.
Рассвело. Изысканные лесные диковинки привлекают к себе ваше внимание. Солнечные лучи пролились сквозь кроны деревьев и теперь сверкают, переливаются в каждой росинке, цветы раскрывают свои венчики, а птицы воспевают приход нового дня. Солнце поднимается выше, становится жарко. Вдохнешь теплый воздух, и запахи леса, сладкие и нежные, кружат голову. Но вы не останавливаетесь, продолжаете путь. А потом вы находите след, определяете его давность, осматриваетесь и движетесь вперед по этому следу, до тех пор, пока не замечаете слонов. Вы следуете за ними, делая отметки на схемах и картах. И проходит время, вы взглянете на часы и удивитесь: уже полдня позади! Лесные поляны, склоны холмов, ущелья – повсюду знойный воздух, он застыл на месте. Но войдите в лесную чащу, здесь все по-другому: разморенный солнцем, вы почувствуете ее прохладную тень.
А вечер уже приближается. Все ниже опускается солнце, и тени становятся длиннее. В кронах деревьев опять зашумел ветерок, откуда-то из-за гор принесло синие тучи. И тогда, следом за последними проблесками уходящего дня, мгла окутывает сначала холмы, затем опускается ниже и наконец ложится на землю. В сумерках исчезают горы и деревья. В селении загораются фонари. Уставший, вы покидаете лесные чертоги, пробираетесь к дому, валитесь на кровать и в один миг погружаетесь в глубокий сон.
Но случается, даже до поздней ночи некогда думать об отдыхе.
Вот уже десять дней, как я работал со студентами из Майсура. Вместе мы совершали вылазки в джунгли. Они оказались увлеченными людьми и быстро подхватили работу, радуя меня своей сообразительностью. Студенты возвращаются из леса усталые, но с багажом новых наблюдений, чего еще нужно человеку, передающему опыт и знания своим последователям.
Вот мои последние полевые записи, сделанные 18 апреля:
«Студенты Салим и Тахир вернулись раньше обычного. Перебивая друг друга, рассказывают о встрече с одиноким слоном. По их словам, он выглядит больным. Слон бродит в дальней части сектора «В». Это уже второй случай встречи людей с одиноким слоном за последние две недели. Кто он и что с ним?
17.20 Я быстро собрался. Мы поспешили в сектор «В», чтобы успеть до наступления сумерек.
Мы скоро добрались в нужное место. Слона здесь уже нет, но следы ясно свидетельствуют о его присутствии. Идем по его следу.
18.35 У животного явные проблемы с пищеварением – помет не сформированный. Слон не может нормально питаться. Вероятно, испытывает боль. Продолжаем двигаться по следу, но до наступления сумерек, так и не смогли догнать слона. Он будто испарился. Одинокое животное опасно, тем более, что слон болен. Идем не спеша, глядим по сторонам.
19.10 Из-за наступления темноты, поиски прекратили. Направились назад в деревню. Поскольку, я уезжаю, студентам придется самим выслеживать и разгадывать тайну одинокого слона».

День подошел к концу, наступил мой последний вечер в Голубых горах. Сборы в дорогу. В конце концов, я уже только и думал, как бы скорее забраться в постель. Но лишь только я погасил свет, как раздался стук в дверь. Я отворил, на пороге стоял Салим.
– Добрый вечер, – начал он. – Я разбудил вас?
– Нет, я не успел еще лечь, – зевая, произнес я. – Что-нибудь случилось?
– В деревне праздник, – весело сообщил он. – Не хотите побыть с нами?
– Праздник? – удивился я.
– Местный индуистский праздник, – объяснил он. – Все жители деревни сейчас собрались на площади.
– Хорошо, Салим. Я с удовольствием присоединюсь к вам, – пообещал я.
– Мы будем в «Шанти», – сказав так, он исчез в темноте, словно призрак.
Борясь с накатами овладевающего мною сна, я натянул рубашку, вспоминая, что еще днем заметил оживление на улицах перед маленьким храмом, что стоял на склоне холма на окраине деревни. И сейчас, поздним вечером, оттуда все еще доносилась громкая музыка.
Весь день и до самой ночи к храму приходили паломники из ближайших деревушек. То был маленький индуистский храм с пирамидальной крышей, арочным крыльцом и раскрашенными горельефами богов; внутри – зал с колоннами и алтарь, к которому нужно подняться по трем ступеням. Днем, оказавшись на площади, перед рынком, я наблюдал за процессией, которая появилась на дороге – группа в пятьдесят человек – наверное, все население какой-нибудь соседней деревушки, они быстро двигались к храму. Впереди этого шествия, совершая прыжки, какие-то странные па и телодвижения, плясал маленький тщедушный старик в одной набедренной повязке. В своих костлявых руках он нес деревянный амулет, похожий на лиру без струн и украшенный павлиньими перьями. Этот старик – предводитель паломников – танцевал, подпрыгивал, делая плавные движения руками в завораживающем ритме боя барабанов, бренчания бубна и песнопения, сопровождающегося громкими восклицаниями.
Женщины были одеты в яркие легкие сари, их волосы украшены венками из цветов жасмина. Они несли на голове серебряные блюда, наполненные фруктами, орехами, пышными цветочными гирляндами, дымящимися сандаловыми благовониями. Мужчины и дети били в барабаны, пели в такт незамысловатой мелодии. Паломники быстро приближались к храму, поднялись по ступеням, обошли храм вокруг и, продолжая петь, исчезли внутри его зала, дымного от ароматических курений, и тускло освещенного свечами, за которыми следили жрецы. У алтаря люди продолжали свой обряд, оставляли подношения богам и пели им хвалу. До глубокой ночи по дороге шествовали группы паломников, они двигались к храму, а затем, воздав почести богам, возвращались в свои деревни.
Я направился по улице. На площади заметил толстого полицейского, который тяжело пыхтя, пытался упорядочить движение моторикш на дороге посреди толпы. У храма звучала музыка. По его темным стенам скользили отблески горящих факелов. Люди перед храмом пели. И песня их была наполнена надеждой, которая с каждым куплетом и ударом в барабаны звучала, порождала, разжигала величайшую веру в душах паломников. И теперь в эту тропическую ночь слова ее разносились над холмами:

О Великий создатель! Обрати свой взор:
наш обряд и дары для тебя,
А взамен мы желаем немного -
благослови этот мир бытия.

О хранитель судьбы! Ты послушай вокруг:
грозной бури разносится вой.
С ревом демоны поднялись вдруг,
с яростью дикой идут они в бой.

Бог Всесильный! Вернись к нам немедля,
мы лишь просим тебя об одном:
Помоги обрести нам спасенье,
и достигнем покоя мы в доме своем.

Вознеси наши просьбы с мольбой
справедливым и мудрым богам,
Что незримо сразятся мечом и копьем,
навсегда уничтожат врага…

Оказавшись на площади, я увидел Суппо, и направился к нему. Люди вокруг улыбались мне и желали здоровья. Суппо был не один, с ним стоял молодой человек. Как только я увидел его, то вспомнил темный силуэт, промелькнувший в лесу в тот трагический день на плантации, вспомнил, как чья-то тень метнулась в кустах, как сильная рука схватила перепуганную девочку. Это был Рават. Одет он был по-городскому: белая рубашка без рукавов и джинсы.
– Здравствуй, тиру! – сказал Суппо, как только я с приветствием приблизился. – Сегодня праздник в нашей деревне. А это мой Рават. – Улыбка старика расплылась по всему лицу. – Мой сын почти поправился. Мы были в храме.
Рават подошел ко мне, пожал мою руку, и тут я увидел, что он опирается на трость.
– Хромает еще, – прокомментировал Суппо.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.
– Спасибо, теперь все в порядке, – ответил Рават. – Меня выписали из больницы, надеюсь, в скором времени расстанусь с этой палкой.
Люди обращали на нас внимание, подходили к Равату и желали быстрее поправиться. Суппо это нравилось, и он блаженствовал от удовольствия, гордясь за сына. Он был счастлив в тот вечер. Блики от огней играли на его радостном лице и в глазах. Приступ слабости, случившийся с ним накануне, совсем прошел. Мы закурили.
– Тебе нравится праздник? – спросил он.
– Здесь все замечательно, мой друг. Очень добрый праздник, – признался я.
Мы стояли и наблюдали, как люди с факелами и фонарями проходили мимо нас, поднимались по ступенькам и входили в храм. Какое-то время мы следили за происходящим. А потом Суппо сказал:
– Я знаю, ты уезжаешь.
– Да, я уезжаю завтра днем.
– Ты ведь приедешь в Нилгири еще?
– Я очень хотел бы снова приехать в Нилгири, – признался я.
– Тогда мы будем ждать тебя, – сказал он.
– Мы проведем еще много хороших дней в нашем лесу, – пообещал я.
– В лесу слонов, – добавил он.
– Тогда до встречи, мой друг! – сказал я.
Суппо посмотрел мне в глаза и ответил:
– До встречи!
Мы расстались, и я направился к своим студентам, которые ждали меня в ресторане «Шанти».
По пути я задумался. Да, этот лес теперь значил для меня много больше, чем любое другое место, где я бывал. Нигде еще я не чувствовал себя так свободно, как здесь, в лесу Нилгири. Как хотелось еще раз вдохнуть его теплый лесной воздух! Хотелось еще раз ощутить сладковатый аромат его цветов, слушать пение редких птиц, еще раз подняться на гору Маламатма и снова следить за огромными животными, которые не спеша, один за другим, бредут через лесную чащу. Но я понимал, что все это теперь позади, что вряд ли найдутся средства для другой такой поездки в Южную Индию. Суппо этого не объяснить. Он все равно не поймет: ведь здесь считают, что все ученые – люди богатые.
В «Шанти» мы со студентами пили чай с кардамоном, рассуждали о проекте, о своих планах. Я слушал их и смотрел на праздничную улицу, там было весело, народ гулял, кто-то затеял танцы среди собравшихся паломников, и скоро уже все вокруг танцевали. В «Шанти» мы провели время до глубокой ночи.
На другое утро я был у Санджая – пришел попрощаться. Он пребывал в тяжелой задумчивости. Потом взял листок бумаги со своего стола и подал его мне.
– Это факс из Департамента. Пришел сегодня утром, – объяснил он.
Я взял письмо и пробежал по нему глазами.
– Значит, расчистка леса продолжится, – пробормотал я разочарованно.
– Да, Хасан, к сожалению, кофейная компания выиграла спор. Они вырубят весь сектор «В».
– Этот большой участок дикого леса, – задумчиво сказал я.
– Послушай, есть другая весть, хорошая. Наше уважаемое Правительство распорядилось создать резерват для слонов. Кроме того, слонам оставят лесной коридор для их сезонных перемещений, – добавил Санджай и вдруг задумался. Потом поднял глаза и заговорил снова: – А еще я хотел сказать тебе, я был до конца уверен в твоем успехе.
– Какой там успех, это только половина того, что нужно было сделать. Ведь часть леса собираются уничтожить. А эти резерваты – островки дикой природы – это все, что останется в Нилгири?
Санджай ничего не ответил, он печально поглядел на письмо и сказал:
– Ты уезжаешь сегодня?
– Да, мой автобус отправляется в два часа.
– Надеюсь, ты еще приедешь в Нилгири.
– Приеду, как только потребуется моя помощь.
Санджай невесело улыбнулся.
– Тогда не говорю «прощай».
Мы пожали друг другу руки.

Я покидал этот край, к которому сильно привязался, оставлял деревню с ее обитателями и лес, где жили слоны, где воедино слились времена: прошлое и настоящее. И с чувством горького разочарования пытался представить, что ждет Голубые горы в недалеком будущем. Какие перемены произойдут в этом необыкновенном уголке Индии?
Есть древнее сказание о прекрасном царстве Индры. Там земля дарила богатые урожаи, жители благоденствовали в мирных, вечно цветущих садах, ни холод, ни жара не угнетали ее обитателей. Они не ведали ни страсти, ни недугов, ни страха. Но десятиголовый демон Равана со своим войском ракшасов отправился в царство Индры. Ступая тяжелым шагом, от которого содрогалась земля, шествовал Равана, и грозный рев его сотрясал миры. За его войском, поднимающимся из мрачного подземного царства, оставалась лишь черная обугленная земля, усыпанная дымящимся пеплом. Повсюду торчали черные стволы деревьев, на которых будто слезы поблескивали капли росы. И вскоре над этой растоптанной, истерзанной, обглоданной землей воцарилась мрачная тишина. Дрогнули боги под натиском несметных полчищ ракшасов, никто не мог противостоять Раване. Побежденного Индру пленили. Но разве в мифах не бывают счастливого конца? Ракшасы бесчинствовали в мире, пока в Айодхе не родился доблестный царь Рама, он стал победителем грозного чудовища Раваны.
Рейсовый автобус тронулся в путь. Сидя у окна, я оглянулся и увидел холмы, старый лес, деревенские хижины и людей. Крестьяне занимались своим привычным хозяйством: торговали, выращивали бананы, пасли скот. Но потом все они исчезли в тени за холмами.
Я оставлял Голубые горы с их чудесным, многообразным миром, и уже слышал грозный звук приближения чего-то неизбежного: визг бензопилы, стон падающего дерева; а затем тишина... – тишина замершей в ожидании природы. Железные, вонючие чудища, стальными челюстями вгрызались в живую древесину. Их было много, и рев их эхом разносился по окрестностям. Нет же, я все еще не способен вообразить себе этот образ, мрачный и страшный образ царя, имя которого – смерть. Придет ли еще великий Рама, чтобы освободить свой мир от коварного демона?
Лес отступал навсегда. Он уходил, оставляя о себе лишь добрую память у обитателей Голубых гор, пока самобытная жизнь этих людей окончательно не растворится в надвигающемся Большом мире. И тогда лес исчезнет. А потом оживет, его таинственный образ появится в легендах, как это уже не раз бывало. В легендах, которые мы так любим слушать вечерами в своей городской квартире, уставленной мебелью из того самого дерева.

XVIII
В город я прибыл поздним вечером. Нанял рикшу и направился в отель «Сангиф», что на Нараян Шастри Роуд. Майсур мне очень понравился еще в первую поездку. Представьте себе древний Индийский город с узкими извилистыми улицами, огромными площадями со статуями прежних венценосных правителей, большим дворцом, созданным династией Вадьяров, город многоликих храмов и прекрасных садов.
Мой отель находился неподалеку от базарной площади, где длинными рядами тянулись заваленные товарами лавки. Продавались здесь овощи, фрукты, домашняя утварь, благовония, инструменты. На базаре толпились люди, стоял непривычный гомон, всюду толкотня и крики продавцов, как и на улицах, где ко всеобщему шуму добавлялись еще визг тормозов и сигналы автомобилей. Кто длительное время проводил в тихой деревне, тот, наверно, поймет, как неуютно я чувствовал себя на шумных улицах первое время. Но мне предстояло жить в городе, а не в лесу.
Все те дни, что провел в Майсуре, я посещал профессора Ананда в университете, ведь он продолжает работу по экологии слонов Нилгири со своими студентами, которых я оставил в лесу. Когда было свободное время, я ездил в зоопарк.
Зоопарк – чудесный искусственный оазис посреди города, здесь собрана богатая коллекция редких животных в зеленом парке с прудами. Там меня больше тянуло к слонам, и я навещал этих животных, общался со служителями и кормил слонов из рук. Так прошли несколько дней. И вот уже мой последний визит к профессору Ананду, прощальные пожелания успехов и обещания поддерживать переписку. Я вышел из кабинета и в коридоре столкнулся с Джи, который только что прибыл из Нилгири с каким-то очередным поручением. Он сразу же окликнул меня, и мы были очень рады этой встрече. Я мог только мечтать услышать последние вести с Голубых гор. А тут тебе человек только что оттуда прибыл. Но радость прошла бесследно, когда он сообщил мне печальную новость:
– Помните рощу, где жила колония крыланов? Ее больше нет. И лес за деревней начали расчищать. И еще вашего проводника тоже больше нет.
– Суппо?!
– Да, сэр.
– Что же с ним случилось?
– Он умер, сэр. Мне очень жаль.
Тик ронял свои листья. Сухие и легкие, они слетали с ветвей, плавно покачиваясь, опускались на землю. Желтая, освещенная вечерним солнцем тропинка, вела вниз по склону холма и исчезала в темноте лесной чащи. Редкие пухлые облака медленно плыли в бирюзовом небе, их легкие тени скользили по земле. Суппо сидел на теплом камне на самой вершине холма под тиковым деревом, курил маленькую сигарету, сжимая ее своими обветренными сухими губами. Он облокотился на ствол старого тика и глядел в пространство перед собой ясными черными глазами. Поляна, на которой он сидел, круто обрывалась. Там, внизу, находилась его деревня, там он родился и прожил всю свою жизнь. А теперь он покинул ее и пустился по тропе аскета. Откуда-то снизу, из деревни, доносились непривычные звуки: шум, стук и треск, поднимались облака серого дыма. Суппо курил, и мысли его становились легкими и свободными от всякой реальности и забот. Маленькая сигарета, свернутая из папиросной бумаги, медленно тлела. Легкий белый дымок вырывался изо рта, вился, изменялся, превращался сначала в облака, в горы и, наконец, в слонов. Много слонов. Они уплывали вдаль и таяли в прозрачном воздухе. Потом, не обращая внимания на слабость, Суппо взялся за свою любимую флейту, и «Песня гор» вновь полилась над зелеными холмами.
Одинокая серая тень бесшумно появилась на тропе. Ветер давно унес серебристые облака за вершины гор, и жаркое солнце теперь ярко светило сквозь голые ветви тикового дерева. Тень быстро плыла по тропе, она приближалась к старику. А Суппо больше не видел ни леса, не слышал ни шороха листвы, ни монотонного пения цикад, ни воркования лесных голубей, и даже встревоженные вопли джунглевых ворон не смогли вернуть его в окружающую живую реальность. Не замечал он и тени, которая вдруг закрыла от него солнце. Великая сила подхватила его и легко подняла над землей.
И флейта умолкла.
Вечером, когда солнце коснулось горных вершин, освещая их золотистые склоны бледнеющим вечерним светом, в лесу было по-прежнему тихо. Крестьяне шли друг за другом по тропе, они возвращались с вязанками, высушенной на склонах холмов слоновьей травы, которые несли на голове. Шли, озираясь по сторонам, и прислушивались. Одинокий слон недавно оставил следы на тропе. Они слышали его громкий рев, подобный тысячам фанфар, исполненный боли и печали. Звук этот разнесся далеко вокруг. На холме среди камней, где стоял старый тик с поникшими ветвями, они нашли Суппо. Этим вечером вся деревня погрузилась в траур.

XIX
Сегодня в зоопарке с раннего утра хлопотали. Все ждали появление на свет слоненка. Это событие было волнующим, потому что рождение слона – верный признак благополучного зоопарка. Уже две недели, как самку отделили от стада и устроили ее в отдельном загоне, выстланном сеном. Утром она родила. И вот она стоит счастливая со своим детенышем.
Я подошел к ее вольеру. Слоненок стоял под брюхом матери на своих неловких толстых ножках. Служители во главе с директором собрались у загона, о чем-то спорили и рассуждали. Заметив меня, они с гордостью показывали на новорожденного и рассказывали:
– Роды прошли удачно, слониха хоть и молодая, но прекрасно справилась. Это ее первый.
– Теперь мы должны дать ему имя.
Задача окрестить новорожденного требует творческих усилий. У меня с этим всегда было туго. Но тут я решил воспользоваться случаем и сказал:
– Помните, я рассказывал вам о практике в Нилгири. Так вот успеху моей работы я обязан своему проводнику. Но его больше нет, сегодня я узнал, что он умер. Потому предлагаю назвать слоненка его именем – «Суппо».
Служители, узнав об этом, сразу же согласились.
– Назовем его «Суппо», – провозгласил директор, так словно нарекал именем наследника древней династии, – доброе имя в память о человеке, который помогал сохранить слонов и их лес.
Моя идея была всеми поддержана.
Я еще долго стоял перед загоном, наблюдал за счастливой матерью и ее малышом. Суппо топтался рядом с ней и своим подвижным хоботом ощупывал незнакомые предметы вокруг. Мать тихими трубными звуками выражала свою любовь к сыну, обнюхивала и ласкала его хоботом. Ни для малыша, ни для его матери имя не имело никакого значения. Ведь это только люди дают имя, вкладывая в него тот или иной смысл. Я смотрел на слонов, и мне вспомнились слова моего проводника: «Я прожил долгую жизнь, и лес был моим домом. Но теперь лес исчезает и все, кто его населяют, тоже скоро исчезнут», – он часто так говорил. Но я возражал. Нет, мой друг, у нас еще есть шанс твой лес сохранить.

Примечания
• Ade, suvamy! – О, святые! (тамил.).
• Мурти – священная статуэтка, изображение богов (тамил.).
• Тиру – господин (тамил.).
• Poolee – тигр (тамил.).
• Anai – слон (тамил.).
• Elandai – плоды рамнации (тамил.).
• Chapatty, Vegetable curry – лепешка, овощной кари (англ.).
• Business and Rupees – дело и рупии (англ.).
• Forest Department – Лесной департамент (англ.).
• Sir, give me a pen – Сэр, дай мне ручку (англ.).
• Байраги – фокусники (хинди).
• Dzaggirazai! Anai, ange tanitta anai! – Берегитесь! Слон, там одинокий слон! (тамил.).
• Chicken palao – рис с курицей (англ.).
• Mein traum – Моя мечта (нем.).
• Grauen! – Ужас! (нем.).
• Nein! – Нет! (нем.).