Московские тайны

- А ты прекрасно выглядишь, Люба! – воскликнул я, увидев подходящую ко мне уже не первой молодости черноволосую, одетую в прекрасный, модный по тем временам, длиннополый плащ, женщину. Серо-зеленые большие глаза с несколько хитрым прищуром смотрели на меня с чувством нескрываемого любопытства. Длинные черные волосы, пышной волной спадавшие на плечи, шевелил весенний ветерок. Слегка вздернутый нос и немного приподнятый подбородок с ямочкой, выдавали натуру доброжелательную, но вместе с тем упрямую и своенравную.
Люба резко и порывисто заключила меня в объятия. Руки ее были сильные и твердые как прежде. Аромат дорогих духов облаком окутал меня, голова моя слегка закружилась, сердце сжалось в давно позабытой сладостной истоме, и дрогнувшим голосом я повторил:
- Прекрасно выглядишь, милая, и почему-то совсем не стареешь! – я чувствовал, что говорю чушь и лицо мое заливает краска, как будто мне уже не сорок, а опять двадцать лет.
- А ты совсем поседел, крутой Петр, - она отступилась и, слегка наклонив голову влево, рассматривала меня – и в глазах ее теперь было не любопытство, а смесь торжества и радости, словно она нашла утерянную, давно забытую, но очень дорогую для нее вещь.. На меня нахлынуло чувство огромной нежности, сердце забилось часто и прерывисто. Захотелось стиснуть ее в объятиях, поднять на руки и закружить, закружить… «Что-то я, старый хрыч, совсем расчувствовался» - промелькнуло у меня в голов Внезапно волна чувств, захлестнувшая меня , резко спала – я увидел через плечо Любы, как из шикарного «Кадиллака», из которого она только что вышла, вылезает огромный, красномордый, с заплывшим подбородком мой старый приятель по комсомольской работе, и шумно отряхиваясь, направляется к нам.
- Ба! Да ты живой, Дикий Петр! – вскричал мой прежний соратник, изображая на одутловатом лице фальшивую радость. – Тебя ведь убили лет пять назад – я сам видел как очередь из «калашникова» разрезала тебя чуть ли не пополам! Правда, я не помню, как забирали твое тело – пришлось срочно сматывать, когда взвыли ментовские сирены., - продолжая сохранять на лице напряженную улыбку, он, протянув руки зашагал ко мне.
Холодная ярость всколыхнула все мое существо. Сколько же зла принесла мне эта падаль! Я смотрел на его жирную красную морду, в которую так захотелось заехать, и еле сдерживал себя. «Подожди, дружок, еще рано сводить счеты – ты мне попозже за все заплатишь», пронеслось у меня в голове. И перед глазами предстала картина того пасмурного осеннего дня, когда разыгралась трагедия, и я был убит.

 

 ГЛАВА ПЕРВАЯ

Страну лихорадило. Все летело к черту. Всего за како-то один год произошла смена эпох. Мы резко вырулили на путь, с которого начинается падение в никуда. Свобода слова, свобода печати, хочешь работай, а хочешь отдыхай.
Если ты был раньше спекулянтом или мошенником, тайком брал взятки, открывал подпольные цеха при заводах и фабриках, одновременно распинаясь на партийных и комсомолских собраниях о честности и рабочее совести – то теперь ты уважаемый человек новой экономической формации – ты бизнесмен. Не надо больше бояться и оглядываться – огромное экономическое пространство под названием Советский Союз, к твоим услугам!
 Вот они, национальные богатства – уголь, нефть, руда, газ, фабрики и заводы. Универмаги и продмаги – бери и владей, владей сам, не делись ни с кем, к черту налоги! Да здравствует анархо-капитализм! Примерно такие мысли владели нами, крупными комсомольскими вожаками – секретарями райкомов, горкомов. Энергия так и выплескивалась из нас, молодых, здоровых, разъевшихся на комсомольских харчах. Основной статьей доходов у нас были еще в советское время комсомольские взносы. Они зачислялись на специальный счета, о которых знали только первый секретарь, ну и, конечно, старший товарищ – партийный руководитель города или района.
Перед известными событиями августа 1991 года первый секретарь Московского городского комитета комсомола вызвал всех районных секретарей города на экстренное совещание.
Мы все собрались в загородной резиденции ЦК ВЛКСМ в старинном особняке, затаившемся под сенью вековых дубов и лип. Тускло поблескивало серебро старого пруда, знавшего и помнившего еще плеск весел легкие лодочек и мелодии песен под звон гитар дореволюционных кавалеров и барышень.
       Первый секретарь с лицом уставшим и помятым, уже сравнительно немолодой человек, подняв на аудиторию тусклые серые глаза, с ходу объявил:
       - Свершилось, товарищи комсомольские вожаки! - Мы вступаем в новую эпоху - и от вас, лидеров молодежи, теперь зависит какой будет страна. Пользуйтесь спецсчетами, открывайте фирмы, кооперативы, пускайте деньги в оборот. Одним словом - внедряйтесь в капиталистическую систему. Благословение от старших товарищей получено. Кроме того с партийных счетов вам будут перечислены дополнительные финансовые средства.
       На наших лицах ( по крайней мере -на моем) застыло недоверчивое напряженное ожидание - после размеренной, спокойной, без всяких перепадов комсомольско-рутинной жизни - такая резкая перемена навязанным нам партией правил и догм, привычных социалистических штампов - потрясла наши души ( по крайней мере - мою).
       Ведь не так давно, на комсомольских собраниях и конференциях мы говорили молодежи то, во что сами слепо верили - незыблемость и исключительность нашего политического строя, где все принадлежит нам - народу, всем рабочим, колхозникам, социалистической интеллигенции, инженерам и служащим - одним словом, все общество владеет всем и все, что ни делает наша Коммунистическая партия и комсомол - все это для нашего блага.
И вдруг - берите! Владейте! Это было потрясение. По крайней мере, я был оглушен и смят. В моем мозгу никак не укладывалось, что все то, чему нас учили, вдалбливали в школе, институте, а потом и в высшей партийной школе, оказалось полнейшим блефом, диким обманом. А люди, учившие и воспитывавшие нас, не мудрые, закаленные в государственных делах старшие товарищи, а всего лишь лжецы и обманщики, фарисеи и карьеристы.
Образы великих вождей и основателей могучей державы, каким стал СССР за 70 лет мук и страданий двух поколений многонационального народа, вдруг потускнели и сжались, как цветы на морозе. Исчезло самое главное, что сплачивает нацию - вера в незыблемость и стабильность общественного строя государства. На моих глазах рушилась, подобно Византии, великая Россия., а с ней были обречены на вымирание другие народы, составлявши мощнейшую империю - Советский Союз, оказавшимся колоссом на глиняных ногах.
       Я оглянулся в зал на лица моих товарищей по работе. И то, что я увидел, потрясло меня до глубины души - почти на всех молодых, пышущих здоровьем лицах, исчезло недоверчиво-напряженное ожидание - они светились торжественной, нескрываемой радостью, как будто перемены, нагрянувшие на нас, были заранее запланированные и ожидаемые.. Мною овладела тоска и уныние.
Я злился сам на себя - был такой крутой, уверенный в себе и в правильности своих целей и поступков и, вдруг, на проверку оказался обыкновенной домашней собакой, которая внезапно потеряла хозяина. У меня пропал всякий интерес к речи первого секретаря, и, стараясь быть острожным, не привлекая к себе внимания, стал пробираться к выходу.
       При выходе из старинного особняка на меня пахнуло ароматом листвы деревьев, обдало терпким запахом пышных цветов, разноцветной ковровой массой окружающих здание. После душного, наполненного спертым воздухом зала, мне показалось. что я попал в совершенно иной мир, которому чужды все наши тревоги и заботы и окружающая нас смутная и непредсказуемая действительность как будто бы исчезла сама собой.
Все еще находясь под впечатлением речи первого секретаря, я поспешил к своему старому, видавшему виды "жигуленку", сиротливо припаркованному поодаль от иномарок остальных комсомольских вожаков.
       Выруливая от особняка на главную дорогу, я напряженно думал и ясно понимал, что началась новая эпоха в истории нашего государства. Закончилась эпоха, хотя длившаяся всего какие-то десятилетия, но вполне заслужившая это название, ибо она была подобна геологическому разлому в судьбе страны и народа.
       Я также понимал, что на самом деле наш партийный вождь Горбачев на поверку оказался тусклой личностью, не сумевший собрать вокруг себя единомышленников, не обладающий личной харизмой, не блещущий интеллектуальной привлекательностью. Стало очевидным, что большая часть партийной верхушки нравственно и интеллектуально деградировала. Утрачены бойцовские качества прежних революционеров. Приученный к безусловному повиновению Центру и жесткой партийной дисциплине, эти люди утратили способность к честному.
       Задумавшись, я еле смог увернуться от мчавшегося на бешеной скорости навстречу мотоциклиста. От неожиданности и от страха у меня пропали все мысли, которые я минуту назад с таким волнением обдумывал.
 Я судорожно вытер тыльной стороной ладони испарину на лбу. «Куда это он так торопится?» - подумал я, узнав в мотоциклисте Тихона Зощенко – первого секретаря Бауманского районного комитета комсомола города Москвы. «Наверняка что-то случилось из  ряда вон выходящее» - промелькнуло у меня в голове.
Резко затормозив перед въездом на кольцевую дорогу, я с удивлением увидел, что дорожная полоса в сторону Москвы забита танками и бронетранспортерами. Их глухой рокот и лязг гусениц оглушил меня. Другая сторона МКАД, ведущая от Москвы, была совершенно пустая. Это было начало кровавого противостояния "новых" русских и Верховного Совета. Я тогда и не подозревал, что буду втянут в водоворот жестоких событий. Со страхом наблюдал я за движением стальных монстров, на башнях которых сидели военные в камуфляжной форме и, жестикулируя, что-то кричали в мою сторону. Такое скопление военной техники мне доводилось видеть только во время парадов на Красной площади 9 мая – день Победы.
    Бросить войска на захват Верховного Совета, за стенами которого находились депутаты, избранные народом, это равносильно «кровавому воскресенью» 1905 года, когда было убито тысячи ни в чем неповинных людей, в том числе стариков, детей и женщин – так позже оценят это событие люди, внезапно пришедшие в себя из состояния зомби.
    «Ну что ж, - думал я – был кровавый царь – будет кровавый президент. Все возвращается на круги своя». Однако, думай – не думай, а выбираться на кольцевую как-то надою Это было очень сложно – нужно было что-то предпринять из ряда вон выходящее.
     Я включил двигатель своего «жигуленка», резко сдал назад и вывернул на обочину поближе к лесу. Схватив сумку, выскочил из машины, захлопнул дверцу и стремглав бросился к шоссе.
    Выбрав просвет между двумя бронемашинами, рискуя быть задавленным, я резко остановился  перед прямо идущим на меня железным чудовищем. БТР взвизгнул тормозами. Сидевшие на броне несколько солдат, посыпались на асфальт, как горох. Из открывшегося смотрового люка, высунулась усатая нерусская физиономия механика-водителя с перекошенным, брызгающим слюной, ртом.
Сквозь рев моторов я все- таки расслышал трехэтажный мат.  Интересно , - думал я, зачаровано глядя на раскрытую пасть солдата , - почему все нерусские ругаются обязательно по-русски, да еще такими вычурным текстом, где в основном преобладает слово «мама».
Из-за остановившейся машины, на дороге образовалась пробка. Пока выпавшие из бронетранспортера солдаты (опять все с неславянскими лицами), матерясь (опять же по-русски) выбирались на обочину, я мгновенно оценил обстановку.
 До моего «жигуленка» оставалось метров десять. В три прыжка преодолев эту дистанцию, я рванул дверцу – какой я молодец, что не заглушил двигатель – и утопил акселератор до самого пола. Мой старенький железный дружок, взревев, рванул с места, как дикий, необъезженный мустанг. Отчаянно визжа тормозами, я закрутил баранку, стараясь,  проскочить меду двумя БТРами на встречную полосу дороги. К счастью, это мне удалось.
Выжимая все из старенького мотора, я помчался по шоссе, как любят выражаться автомобилисты – «против шерсти» - благо, встречного движения не было.
 Мчась по встречной полосе движения, я молил бога, чтобы на встречу мне не попалась машина. В то же время я внимательно поглядывал в сторону обгоняемой мною воинской колонны - не появиться ли где-нибудь расстояние между бронемашинами, чтобы я мог втиснуться между ними.
 Увы! Танки и БТРы шли почти вплотную друг к другу. Но ведь та сторона МКАД, по которой я ехал, постоянно пустой быть не могла – рано или поздно я увижу встречное движение и мне вряд ли поздоровиться. Влево я свернуть не смог – эта сторона была огорожена  металлическим парапетом; справа – бордюрный барьер по центру дороги и шедшая плотной шеренгой колонна танков и бронетранспортеров.
.