Женщина Грошека

Читать Иржи Грошека нужно, даже несмотря на то, что порою это кажется непосильным трудом. Читать Иржи Грошека нужно, потому что я не могу припомнить никого другого, кто бы так метко ухватил сущность той, чьей далекой родственницей являюсь и я, – сущность Женщины. Как смог он подсмотреть? Кто научил его видеть, чувствовать? Кто разрешил ему знать и делиться этим знанием? Похоже, ответ только один – сама Женщина. И вот она – гулящая богиня, величественная гречанка в дерзком мини, распутная прародительница и верная, словно ветер, любовница – ступает по страницам его книг, торжественно неся "искру Божью" в своем чреве. Я вижу ее. Вижу ее в себе. Слышу, как она смеется моими словами; как испепеляет моими глазами; как, нагая, прячется под моей одеждой. Я вижу ее – я хочу ее запечатлеть.
Сегодня я болею, ощущаю воздействие жара на Женщину во мне. Ей душно, Она просится наружу, на свободу, чтоб оглушать непокорных своим смехом. Она пользуется моей слабостью, шепчет мне, уговаривает, требовательно просит и просяще приказывает. Сейчас я не могу выполнить того, что нужно Ей. Но я могу запечатлеть это, запомнить это, отложить на время с тем, чтоб однажды неминуемо рассказать о "Женщине Грошека".
       Картин должно быть три. Точнее не картин, а коллажей – странных как та, что будет изображена на них: непременно нагая, с волосами, хранящими в себе весь беспорядок мира. Будет ли она смуглянкой или статуей с мраморной кожей; станет ли она фиалкой, папоротником или розой; принесет ли она с собой легкомысленную страсть юности или знойную мудрость зрелости – не важно, потому что форма не меняет сути.
Первая будет просто визуализацией того, что Грошек нарисовал вербально. "На полу остались лежать контуры вульгарной женщины. Раскоряченные ножки, растопыренные ручки и сиськи набок. Ушки, носик, волосы – всё было на месте и всё синюшного цвета... Глаз, рука, губы. Мне захотелось представить весь фотопортрет целиком. Но получился – пьяный сюрреализм. Сальвадору Дали такие "натюрморты" и не снились. Слабый ветерок гулял по полу, шевелил фотографии. Гадкая, синюшная женщина подмигивала мне одиноким глазом, манила бледной кистью и улыбалась".
Чтоб представить точнее, вот еще несколько деталей: "С карточки смотрел на меня женский глаз. Красный зрачок занимал половину снимка. Всё остальное тоже присутствовало. Синие тени, длинные накладные ресницы, черная тушь хлопьями – всё как-то гадко и цинично".
Или вот еще: "На снимке была только часть девушки, а именно кисть руки. Ярко-красный маникюр на пальцах, бледная кожа и синие вены, как дельта Стикса".
Думаю, достаточно (на фоне описанного губы можно представить без усилий – наверное, именно так думал и Грошек), чтоб шокировать невинного зрителя, моментально вызвав у него вопрос: "Боже мой! Зачем это?!!" Да чтоб "снять всю одежду, стряхнуть с себя цивилизацию, принять языческую веру, сесть на помело и визжать, визжать, наслаждаясь дикими звуками собственного голоса. Вероятно, женщина боится только себя. Только она подозревает, что же на самом деле скрывается под ее современными одеждами. Поэтому: «Мужчина! Стой, где стоишь, иначе не знаю, что с нами будет!»"
А вот и вторая, никогда не заставляет себя ждать и всегда приходит с опозданием на несколько часов, дней, лет... Своими ножками она меряет время того, кто не в силах оторвать от нее взгляда. Тик-так, тик-так – она отсчитывает часы на циферблате чьей-то жизни. Чья это жизнь? Зачем ей знать?! Ведь она точно знает, что "мы, пылкие существа, должны восемь часов прижиматься друг к другу телом, иначе нам холодно и одиноко. Иначе мы теряем уверенность в необходимости нашего бытия. Сомневаемся, что будем нужны кому-то утром, поэтому жадно обнимаемся всю ночь, согревая эту надежду. Мы циники днем, мы насмешливо смотрим на чувства. Мы притираемся, как дощечки, и очень нуждаемся друг в друге, чтоб жить только так, как мы живем. Мы вертимся, как колесики в часовом механизме, тикая друг на друга. «Тик». – «Так». «Так?» - «Так!»" - и ей этого достаточно. Достаточно знать, что это написал мужчина.
И, наконец, третья. Она, видимо, только что слезла со своего помела, на котором передвигалась от рождения одного своего воздыхателя до смерти другого. Она спешит, словно на распродажу за новым платьицем. Она шагает над домами, городами, странами, над всеми своими мужчинами; уверенно шагает крупными шагами, при каждом своем шаге приоткрывая на секунду тот секрет, что все эти мужчины так жаждут познать. Ах, эти глупые мужчины! Неужели они и в правду полагают, что женщины, мы, и есть этот секрет?!! "А кто же вы?" - спросят они. "Какие глупые вопросы задают эти мужчины! Мы ветер в поле; мы блеск в глазах; мы солнечный зайчик, озябший в непогоду; мы звенящая пустота, когда нас нет рядом; мы лунное затмение у чертей; мы ходячие метаморфозы; мы первые и мы последние..."
// В работе использован материал романа Иржи Грошека «Легкий завтрак в тени Акрополя».