Повесть о готах. Глава пятая

После трапезы мы схватились за луки, оседлали коней и поскакали охотиться: наши продовольственные запасы подошли к концу. Долгое время мы не могли приметить вокруг никакой живности. Наконец Палак заметил какое-то шевеление в невысоких кустах, росших у подножия кособокого холма. И вправду, подъехав поближе, мы различили там небольшую стаю грузных коричневых дроф. Они почти не издавали никаких звуков, возможно, поэтому нам так долго не удавалось их найти; лишь изредка доносилось их тихое отрывистое токованье, похожее на кваканье лягушки. По спокойному поведению птиц можно было понять, что они нас не замечали.
Машег, Палак и я слезли с коней, зарядили луки и прицелились. Леовигильд, не имевший при себе лука, вооружился дубиной и приготовился добивать подстреленных нами птиц.
Первым стрелу пустил сармат. Она просвистела мимо дроф и застряла где-то в кустах. Впрочем, Палак не ставил целью сбить одну из птиц, он должен был своим выстрелом лишь спугнуть стаю, чтобы дать возможность выстрелить мне и Машегу. Почувствовав опасность, дрофы всполошились, оживлённо затоковали и потом, видимо, посоветовавшись и приняв решение об отступлении, взмыли в небо. Тут прозвенели тетивы наших луков, и одна из птиц, пронзённая в крыло стрелой степняка, упала наземь замертво; моя стрела, к несчастью, прошла мимо.
Все трое, мы перезарядили луки и сделали по второму выстрелу, но в этот раз ни одна из стрел не нашла свою цель. Тогда мы кинулись к коням и стремглав помчались за удаляющейся стаей. Дрофы - птицы тяжёлые, летают медленно и, к тому же, невысоко над землёй, потому было вполне возможно нагнать их и сразить нескольких в полёте.
Действительно, минуты через две мы поравнялись со стаей и начали безостановочно стрелять в несчастных дроф, которые в страхе жались друг к другу, старались лететь как можно плотнее и тем самым создавали нам отличную мишень. Наконец, после нескольких безрезультатных выстрелов, стрелы, пущенные мной и Палаком, почти синхронно проткнули двух птиц, летевших в самом центре стаи, и те рухнули на землю. Мы прекратили погоню. Три упитанные дрофы - это уже неплохая добыча.
Подскакал Леовигильд, сжимающий добитую им птицу.
- Отличная работа, - похвалил он, подбирая пару сбитых нами дроф, которых, судя по всему, уже не требовалось добивать.
- Что ж, мы запаслись едой, теперь можно и поспать. - зевнул Палак. - Эту ночь мы провели в сёдлах; я думаю, каждому из нас теперь не помешает вздремнуть пару часов.
- Этой дичи хватит ненадолго, - оборвал Машег. - На моей родине охотников, вернувшихся с такой скудной добычей, обсмеяли бы и прогнали бы прочь.
- На твоей родине, должно быть, умеют хорошо охотиться, - усмехнулся Леовигильд. - Тогда иди и добудь нам что-то большее, чем три дрофы. А мы будем довольствоваться этим. На день-два будет достаточно.
- Он прав, - подхватил Палак. - Если этот степняк так хочет поохотиться, то пусть ступает. А я иду спать.
В конце концов Машег остался один со своим луком и стрелами, а мы - Леовигильд, Палак и я - отправились на боковую.
Сон пришёл быстро: ночь без отдыха дала о себе знать. Но не успел я заснуть, как мне явилось странное сновидение. Вначале была великая битва: многотысячные армии сошлись друг с другом в смертной схватке, повсюду слышен лязг мечей, стоны умирающих и разъярённые крики сражающихся. Потом картина битвы растворилась в неясной дымке, и на её месте предстал пылающий город. Прекрасные здания, дворцы и башни тонут в пожирающем их огне, в тщетных попытках спастись метаются матери и дети, а там, за сплошной огненной стеной слышны зловещие голоса победителей, предающих город огню. Затем всё это ушло. И вот уже передо мной расстилается длинная, упирающаяся в горизонт дорога, и повсюду степь... степь... Казалось, этой дороге не было конца, и будто бы я движусь по ней в бесконечность. Но вдруг дорога обрывается, упираясь в широкую реку. Мирно текут её воды, тихо шуршит камыш на её берегах, поют прекрасные птицы. Внезапно вода начинает багроветь, и в конце концов река заполняется кровью. Ужас наполняет моё сердце, и я уношусь вдаль, в леса, поднимающиеся по изрезанным склонам к высоким, скалистым горам с зубчатыми пиками. И вот, кажется, конец моего путешествия: передо мной высится высеченная среди скал громадная неприступная твердыня, открывающая мне свои тяжёлые врата. Я думаю, я ещё многое увидел бы, но, к несчастью, в этот момент меня разбудил запах гари.
Проснувшись, я увидел Машега, который устроился на принесённом им бревне и разводил костёр.
- Охота удалась? - спросил я.
- Ещё бы, - осклабился Машег и показал мне увесистый мешок, наполненный добычей: там была ещё пара дроф, несколько перепелов, жаворонков, степных тетеревов, а также суслик и маленький заяц.
- Потрясающе! - воскликнул я. - В своём племени, ты, наверное, был охотником?
- Да, до тех пор пока не отправился в странствия на запад. Охотиться меня учил отец.
- Посмотрим, что на это скажут эти два горе-охотника, - усмехнулся я, посмотрев на храпящих Леовигильда и Палака. - Где же ты отыскал столько дичи?
- В часе пути отсюда есть довольно большой перелесок, кишащий живностью. Это там, за теми холмами, - показал Машег в ту сторону, куда уже начинало закатываться солнце. - Если пройти ещё немного на запад, то можно выйти на соляной тракт, ведущий к Херсонесу. Кстати сказать, я встретил там нескольких аланских торговцев, идущих из Тавриды. Они говорят, будто бы князь аланов Кандак собрал восемь тысяч всадников и готовится атаковать сарматские земли[1].
- Интересно, с чего бы это вдруг? Как я понял, ещё полгода назад сарматы, аланы, языги, сираки, аорсы и прочие племена выступили союзниками в борьбе против местных гуннов, лишившихся предводителя. А теперь они идут друг против друга. Что же они не поделили?
- Не знаю, - задумчиво произнёс Машег. - Аланы, кажется, получили по договору о разделе гуннских земель достаточные территории для поселения, так что здесь они не могут быть в обиде. Может быть, вышла ссора между князьями или местными вождями. Такие личные конфликты часто становятся причинами кровопролитных степных войн. Я слышал, нынешний князь сарматов Боз и его брат Тигран не в особенно хороших отношениях с Кандаком.
- Знакомые имена...
- Ты знаешь этих степных князей?
- Последний раз я был в этих краях, если мне не изменяет память, около тринадцати лет назад. И, надо сказать, я пребывал здесь довольно долгое время. Я завёл дружбу с князем Тиграном, выполнив для него одну услугу, с вождём готов в Тавриде по имени Реккесвинт - ему я помог в борьбе против досаждавших ему римлян, за что он был мне до такой степени благодарен, что мне с трудом удалось удрать из-под его гостеприимного крова. До сих пор вспоминаю его брагу, которой он поил меня, и после которой я неделю не мог прийти в себя.
- А Кандак? Откуда ты его знаешь?
- Кандак? Нет, с ним я не был знаком. Но я знал его дочь...
Признаюсь, что последнюю фразу я, частично проглотив, пробормотал себе под нос, по причине, о которой далее будет сказано. Машег, однако, понял, что я сказал - во всяком случае, об этом можно было судить, следуя из выражения его лица - но ничего в ответ не сказал, видя, что я не хочу говорить на эту тему.
- Так вот, - вернулся он к прежней теме, - римские власти в Херсонесе заявили о поддержке ими стороны аланов, и якобы на то им был дан указ самого императора. По приказу Маркиана[2] в степь будут высланы четыре римские когорты. Не знаю, правда, какой с них толк, - усмехнулся Машег.
Мне тоже показалось это немного нелепым. В степи власть принадлежит лёгким конным лучникам, а не тяжёлым и медлительным римским когортам. Впрочем, если бы эти когорты были укреплены отрядами гиппотоксотов[3], они, быть может, могли бы составить внушительную силу.
- А тебе было всё это известно, сармат? - пристально посмотрев на Палака, последние пять минут не спящего, а подслушивающего наш разговор, спросил Машег.
- Я выехал из Херсонеса месяц назад, - откликнулся Палак, накрываясь с головой и делая вид, что снова собирается спать. - Тогда об этом и слухов не было.
- Теодемир, - оживлённым голосом обратился ко мне "степняк", - а почему бы тебе не рассказать мне и может быть ещё кому-то, - он снова бросил взгляд на сармата, который уже притворно храпел, - о своих дальнейших похождениях. Что сталось с тобой после смерти Алариха?
Я не понял, почему Машег так резко сменил тему, но решил не задавать лишних вопросов и продолжить своё повествование.
- Если только мой рассказ поможет кому-нибудь заснуть, - пошутил я, взглянув на Палака, изображающего, что спит.
- Итак, - начал я, - Аларих умер. После него королём стал его шурин Атаульф. И хотя этот Атаульф был, безусловно, человек достойный, я понял, что такого короля, как Аларих, визиготы уже не получат, и я вновь ушёл от них. Я ни сколь не умаляю достоинств Атаульфа: он был бесстрашным воином, славным полководцем и мудрым правителем, но всё же он был не Аларих и даже отдалённо не напоминал его.
Так вот, вскоре после избрания королём Атаульфа, я со своим небольшим отрядом покинул визиготское войско и отправился к бургундам, возглавляемым вождём по имени Гундахар[4]. Ещё в пять тысяч девятьсот четырнадцатом году от сотворения мира[5], после того, как аланы, вандалы и свевы прорвали линию римской обороны по Ренусу[6], бургунды заняли Могонциакум[7] и прилегающее левобережье Ренуса, являющееся территорией империи. Но им было важно было получить от Рима официальное право на эти земли, особенно в условиях бесконечных войн с франками, алеманнами и прочими соседними племенами. Поэтому Гундахар решил сделать ставку на набирающего силу во многих провинциях Западной империи узурпатора Иовина. Бургундский вождь наделся, что Иовин, став императором, отблагодарит его за оказанную поддержку в гражданской войне и хотя бы на правах федератов официально предоставит его народу земли и ряд привилегий в пределах империи.
Когда я прибыл ко двору Гундахара, он уже собирал войско, чтобы открыто поддержать Иовина. Он очень нуждался в людях, потому без промедления принял меня и моих конников в свою армию в качестве наёмников. К моим воинам было добавлено ещё несколько сотен бургундских всадников, после чего все мы перешли в распоряжение брата Гундахара, молодого Годомара[8]. Я был сделан в отряде Годомара начальником сотни или центенарием, как обычно его называют на римский манер в бургундских, готских и прочих армиях. Не могу, однако, сказать, чтоб я был недоволен таким невысоким положением в войске бургундов: Годомар, несмотря на свою юность, был прекрасным командиром кавалерии и, пожалуй, храбрейшим из всех нас, и для меня было бы за честь служить в его отряде даже простым солдатом.
Осенью, через год после смерти Алариха, бургундские воинства двинулись в поход. Мы вторглись в пределы Нижней Германии[9] и в скором времени соединились с аланской ратью, ведомой вождём Гоаром[10]. Ещё через неделю мы встретились наконец с войском Иовина и совместно заняли крупный город Мундиак[11]. Там Иовин был провозглашён императором Запада. Ах да, я, кажется, ещё ни слова не сказал о том, кто таков был этот узурпатор. Так вот, он происходил из высшей знати в провинции Лугдунская Галлия[12] и, если мне не изменяет память, был связан кровными узами с династией Феодосия[13]. Это был высокий, стройный, широкоплечий человек, уже одной своей внешностью привлекающий к себе людей, в отличие от болезненного и слабого законного императора Гонория. Иовин быстро получил популярность в легионах, и за несколько месяцев его власть распространилась на Британию и южную Галлию. Однако этого ему было мало, он стремился в Италию. Как и все узурпаторы, он хотел надеть себе на голову лавровый венок, хотел воссесть на трон Рима, на котором сидели Август, Тиберий, Траян, Адриан и Марк Аврелий; хотел поставить себя в один ряд с этими великими императорами. А ведь момент для этого был представлен наилучший: империя ослабла, Рим был сожжён Аларихом, предыдущий узурпатор Константин был побеждён с огромным трудом, так что имперские войска находились не в лучшем состоянии. Но, несмотря на это, мечтам Иовина не суждено было сбыться. Вот как всё это произошло:
Когда Иовин повёл нас на юг, к нам присоединился Атаульф со своими визиготами, на которого узурпатор возлагал большие надежды. Поначалу всё было хорошо: между Атаульфом и Иовином не было никаких недомолвок, они действовали слаженно и быстро. Но однажды прибывший в стан готского короля римский префект Галлии Дардан побудил его вступить в переговоры с законным августом Гонорием. Переговоры прошли успешно: визиготы вновь стали федератами империи, добившись согласия на поставки столь необходимого им зерна и получив земли в Аквитании[14] и Нарбоннской Галлии[15], а взамен Атаульф обязался прекратить поддержку Иовину и перейти на сторону Гонория. Вражда между королём визиготов и узурпатором возросла ещё больше, когда готы уничтожили отряд некоего Сара, идущего на помощь Иовину. Наконец дело дошло до открытого столкновения: когда Иовин, вопреки желанию Атаульфа, объявил соправителем своего брата Себастиана, Атаульф разбил последнего в битве, захватил его и обезглавил, а голову его отправил императору Гонорию.
Затем произошло решающее сражение между Иовином и Атаульфом. Обстоятельства поставили меня в такое положение, что я должен был биться против своих братьев-готов - против тех, с кем ещё год назад сражался плечом к плечу и разделял скудную походную трапезу. И я принял решение. В тот день я не вывел своих воинов на поле брани. И до сих пор не жалею об этом. Я не припомню сейчас, где это было, но местность, где шёл бой, была лесистая, не позволяющая развернуться аланской и бургундской кавалерии. Этим и воспользовался король визиготов, отправив на фланги, где стояла неприятельская конница, несколько отрядов пеших копейщиков, зажавших неповоротливых всадников среди пик и щитов. Тем временем с центром войска Иовина расправились готские лучники, которые, засев в засаду на деревьях и среди кустов, обрушили на противника страшный ливень из стрел. Как итог, добрая половина армии узурпатора была уничтожена, а сам он с жалкими остатками своего воинства бежал в Валенсию. Гоар и Гундахар за ним не последовали.
Скажу ещё пару слов об Иовине, единственно, чтобы ты знал, чем кончил этот человек. Ему не удалось скрыться в Валенсии, в крепости, чьё название переводится как "отважная". У самого Иовина не хватило отваги, чтобы обороняться в этой отважной крепости до конца. Он сдался Атаульфу, осадившему Валенсию, и тот отправил его к императору. Что и говорить, Иовин, точно так же, как и его брат Себастиан, как и предыдущий узурпатор Константин, был казнён в Равенне. Кстати, сделал это собственноручно тот самый префект Галлии Дардан, подговоривший визиготского короля перейти на сторону Гонория. Затем головы обоих узурпаторов - Себастиана и Иовина - были выставлены насажанными на копья, для всеобщего обозрения, за стенами города Равенны.
Тем временем, я вернулся к Гундахару. Годомар, прекрасно всё понимавший, замолвил за меня словечко перед братом, и я был прощён за то, что не явился на ратное поле в день сражения с Иовином. Моё служение в бургундском войске продолжилось. Я принимал участие ещё в ряде битв против алеманов и франков, пока наконец бургунды не получили долгожданного официального разрешения от равеннского двора на правах федератов создать своё государство на дотоле принадлежавшем Риму левобережье Ренуса. Не знаю, что побудило Гонория подписать этот договор, наверное, в империи в тот год снова очень остро ощутился недостаток рекрутов. Но тем не менее, так в пять тысяч девятьсот двадцать первом году от сотворения мира[16] было образовано королевство бургундов по левому берегу Ренуса со столицей в Борбетомагусе[17].
После этого я покинул войско короля Гундахара, ибо оно взамен за предоставленные земли теперь должно было служить Римской империи, а я, как уже говорил, считал за бесчестие быть федератом. Следующие пять лет я со своими людьми находился в войске саксов далеко на севере. Это были пять самых суровых лет моей жизни – пять лет постоянных кровопролитных сражений, схваток и боёв в холодных германских лесах. Без отдыха, без сна, без еды. Одна лишь радость победы в жесточайших битвах питала нас и заставляла не терять надежду. В память об этих тяжёлых годах у меня на теле осталось несколько десятков шрамов. Этот, - показал я на глубокий рубец на предплечье, - остался от фризского топора, а этот, - я развязал ворот рубахи и открыл взору Машега ужасный длинный шрам, по диагонали пересекающий грудь от плеча до ребра, - от хаттского меча.
Машег поморщился и отвёл глаза в сторону.
- Думаю, эта глава моего рассказа окончена, - сказал я степняку, достал бурдюк с вином и сделал пару глотков, чтобы перебить сухость в горле. – Чуть позже, если захочешь, я продолжу.

[1] Сарматы - общее название кочевых скотоводческих ираноязычных племён (савроматы, аланы, роксоланы, языги, сираки, аорсы и др.), расселившихся в III веке до н. э. — IV веке н. э. в степях от Тобола на востоке до Дуная на западе. Основой этого племенного союза были племена савроматов. Здесь и далее сарматами будет называться лишь та часть сарматов, сохранившая свою самобытность как савроматы.

[2] восточно-римский император в 450-457 гг.

[3] быстрые подразделения конных стрелков в Восточной Римской империи.

[4] предположительно, Гюнтер Нибелунгова цикла.

[5] 406 год нашей эры.

[6] Рейн.

[7] крупный город в провинции Верхняя Германия, ныне немецкий город Майнц.

[8] предположительно, Гернот Нибелунгова цикла.

[9] римская провинция с центром в городе Колония Агриппины, расположенная на левом берегу Рейна, южнее и западнее современных Нидерландов и целиком содержащая современную Бельгию и Люксембург, часть северо-восточной Франции и западной Германии. На западе граничила с провинцией Белгика, на юге - с Верхней Германией, на востоке с территорией варваров.

[10] часть аланов параллельно с готами под гуннским давлением отступала на запад. На Рейне они объединились со свевами и вандалами и проследовали в Галлию, а затем в Испанию. Гоар был вождём аланов, не последовавших с остальными в Галлию и Испанию, но оставшихся где-то около Рейна.

[11] город в провинции Нижняя Германия, ныне бельгийский город Монцен.

[12] провинция Западной Римской империи с центром в городе Лугдунум (совр. Лион), занимавшая территорию современной северной Франции и имевшая границами Луару - на юге, Сену и Марну – на северо-востоке.

[13] Западно-римский император Гонорий был сыном последнего императора единой
Римской империи Феодосия, о котором говорилось выше. В Восточной империи также правили потомки Феодосия: сын Аркадий (395-408), внук Феодосий II(408-450).

[14] римская провинция, включавшая территорию от Луары до Пиренеев.

[15] римская провинция с центром в городе Нарбо-Марциус (совр. Нарбонна), расположенная на территории современных Лангедока и Прованса в южной Франции.

[16] 413 год нашей эры.

[17] большой город в провинции Верхняя Германия, совр. Вормс.