В горячем

Раз! Открылось окно фидера, и большая полупрозрачно-розовая сиська с редкими искорками внутри зависла над матрицей.
Два! Острые ножи из сверхпрочной стали перехватили её у самого основания, и десятикилограммовая капля раскалённого стекла шлёпнулась в одну из одиннадцати матриц.
Три! Круглый стол пресса повернулся на одну позицию, и мощный гидроцилиндр вдавил пуансон в мягкий студень стекла.
Четыре! Снова поворот, и широкий жестяной раструб с шипением обдал струёй воздуха пока непрочный, но уже почти готовый экран.
Пять! Ещё раз воздухом, но теперь просто из трубы, экран уже остывает, борта не завалятся.
Шесть! Ещё пару поворотов, и к экрану прилипает присоска манипулятора-перекладчика.
Семь! Перекладчик выхватывает бледно-серое, но светящее слабым розовым корыто экрана и переворачивает его кверху дном.
Восемь! Другой манипулятор, не переворачивая, аккуратно кладёт экран на огнеупорную резину транспортёра.
Девять! Как только углы экрана оказываются над четырьмя газовыми горелками, перед ним падает обмотанный асбестом железный щуп.
Десять! Ещё один перекладчик-аккуратист снимает экран с транспортёра и бережно кладёт его на один из трёх вварочных автоматов. По углам автомата сквозь асбестовые упоры тоже бьёт пламя газовых горелок - это для отжига углов. Если углы постоянно не греть, то потом пойдёт "посечка"- еле видные трещинки. А это брак.
Одиннадцать! Ток сверхвысокой частоты в считанные секунды докрасна раскаляет четыре маленьких пуговки-фиксатора. Раскаленные фиксаторы легко вдавливаются в горячие борта экрана, рычаги отводятся, и -
Двенадцать! Перекладчик возвращает экран на транспортёр. Теперь уж экран беспрепятственно доезжает до конца транспортёра и, наконец,
Тринадцать! Манипулятор-загрузчик широким горизонтальным движением отправляет его в печь для отжига.
Печь для отжига - громадная и длиннющая квадратная труба. Внутри неё тоже транспортёр, и экран, постепенно остывая (в строго определённом режиме!) путешествует по ней где-то час и двадцать минут.
Потом, где-то в других цехах ему шлифуют лицевую поверхность, к фиксаторам крепят какую-то “маску”, наносят люминофор, сзади приваривают трубку.
И совсем уже потом, на совсем уже другом заводе, к нему приделывают ящик, набитый всяким хламом, и получают “телевизор”.
“Телевизор” можно поставить дома и тогда на экране появятся изображения гнусных развязных людей, которые будут лгать (но это уже с помощью динамика, а не экрана, экран только показывает) о том, как они тщатся спасти мир, но им мешают точно такие же гнусные развязные люди, которых тоже, кстати, скоро покажут, или только что показывали.
Вот так, вкратце, и происходит процесс, называемый “телевидением”.
Моя роль в этом мерзком процессе честная и маленькая. Я обслуживаю те самые вварочные автоматы, которые по счёту “одиннадцать” приделывают к экрану фиксаторы.
Пресс выдает экран каждые пятнадцать секунд. У меня три станка - значит, цикл занимает сорок пять. Исходное положение - у третьего станка. В каждой руке - по пригоршне фиксаторов. Как только сошел экран, нужно тут же вставить в керамические держатели четыре фиксатора. Вставлять надо осторожно, потому что станок горячий. По углам - огонь из горелок, всякие там упоры и тому подобное нагрелись от экрана, а лёжа на станке, он имеет градусов семьсот, а про керамику и говорить нечего - прикоснешься - даже ожога не чувствуешь, просто кусочек кожи сгорает и всё.
Но вставлять фиксаторы надо и быстро. Следом-то по транспортёру идет следующий экран, а на нем снова семьсот, зазеваешься - ляжет тебе на руки и тю-тю.
Когда расправляешься с первым станком, прыгаешь ко второму - с него как раз готовый экран сходит. Так же и с третьим.
Шум, разумеется, в цеху стоит изрядный. Печи гудят, пресса гремят, пневматика шипит. На линии не холодно, хоть и зима. Градусов пятьдесят точно есть.
Но, в общем, работать можно. Кроме того, что фиксаторы вставлять, успеваешь на генераторах СВЧ, что сзади тебя, ручки подкрутить, нужные ток и напряжение выставить. Да ещё время от времени надеть асбестовые рукавицы, снять экран со станка, положить на специальный стол и проверить с помощью шаблонов, правильно ли, хорошо ли фиксаторы вварились. А если вварились они не совсем хорошо, то по ходу подправить кое-что на халтурящем станке.
За смену на линии стоишь три часа. Да час на выходе экранов из отжига. Там просто. Контролёрша экран проверяет, и если он годен, то ты кладёшь его на конвейер, который увозит его в дальнейший процесс телевидения. Из негодного экрана специальным крюком выбиваются эти чёртовы фиксаторы, и на другом конвейере он отправляется в начало процесса - в стеклоплавильную печь.
О, кстати, интересно! Это, значит, у нас экран в 15 секунд. Значит, в минуту 4, в час… 60 на 4… шестью четыре – двадцать четыре, да ноль – двести сорок экранов. Один экран – 10 кило, десять – центнер, сотня – тонна. Ого! Это за этот часок на выходе так это невзначай загружаешь на конвейер почти две с половиной тонны! И ничего! Я бы так на выходе и смену простоял. На линии-то повеселее будет.
Это если у тебя все станки пашут как часики, манипуляторы не выпендриваются и с пресса брак не дают, то все это даже как бы и в удовольствие. И не напрягаешься особо, и сознание того, что план будет – оно тоже греет. Будет план – заплатят по-людски.
Но, однако, увы! Такие счастливые часы на линии выпадают в нашей судьбе весьма и весьма редко.
Чаще всего барахлят перекладчики. Ты – к станку, а экран не сошёл. А тут уже следующий на подходе. Если перекладчик пристроит тебе один экран на другой, то осколки горяченькие потом будешь выковыривать из всех углов станка. Вот и хватаешь, как угорелый, рукавицы асбестовые (двойные – через одни жжется) и удаляешь эту гадость в бункер. Хуже – если экран рвет на станке. Это или с пресса брак, или станок не отрегулирован. Тогда, конечно, присоска его не берёт – воздух сквозь щель просасывает. Начинаешь выбирать осколки, да и сместишь что-нибудь в этих всех упорах, прижимах и прочее. И бегаешь между тремя станками – в два фиксаторы вставляешь – план! А третий в секундные перерывы пытаешься подладить, чтоб экран не рвал, сволочь.
А то ещё если перекладчик с пресса криво экран на транспортер ставит – ну, тут море развлечений. Один экран застрял, другой на него манипулятор со станка высадил, сзади третий подъехал и от предыдущего станка четвёртый подбирается. Выкручивайся!
Работа в три смены – скользящий график. Во вторую легче всего. С утра выспишься, туда-сюда, и на работу. В первую ничего ещё, а ночью тяжковато.
Да! Есть еще гранулятор. Это когда на прессу пуансон меняют, или ещё чего у них там случилось, а ты как раз на линии, то хватаешь лопату, бушлат, и бежишь в «подвал». «Подвал» - это на самом деле первый этаж цеха, но так как основное действие разворачивается на втором, то второй называется первым, а первый подвалом.
Если бы я был художником, и мне нужно было бы написать картину ада, то лучшей натуры найти было бы невозможно. Не то чтобы там было так плохо и страшно. Но – впечатляет.
Основание стеклоплавильной печи – большое, тёплое и гудит. Вокруг – залы, коридоры, закоулки, тупички, колонны, шахты. Повсюду трубы, вентили, растяжки, талрепы, балки. Огнеупорные кирпичи самых причудливых форм свалены в кучи, разбросаны поодиночке. Местами встречаются стоянки человека. Аккуратные, новые, или почти разрушенные кострища, мангалы из кирпича, простые лавки из кирпичей и досок и целые троны, где остроумно использованы все виды встречающихся здесь материалов: мощное основание и спинка из огнеупоров, подлокотники из досок, подставка для ног из железной трубы, и само седалище мягко выстлано упаковочным картоном. Один такой трон я лично сам соорудил, когда целую неделю пресс не работал, и всё время приходилось торчать на грануляторе.
В этой стране живут три народа, пути которых практически никогда не пересекаются. Они как бы прозрачны друг для друга и могут друг сквозь друга проходить.
Первый народ – это всякие сантехники, водопроводчики, газовщики, электрики и прочие. Они появляются редко, незаметно делают своё дело и исчезают. Второй народ – это дикари. Откуда они появляются и почему избирают для своих пиршеств именно это место – неизвестно. Обычно работяги квасят в каптёрках, в раздевалках и прямо на рабочем месте. По крайней мере, все, кого я знал, делали так. И я. Тех же, кто жег в подвале костры, оставлял там пустые бутылки и объедки, я лично ни разу не видел. Я видел только кострища, пустые бутылки и объедки.
Третий народ подвала – это мы, грануляторщики. Мы восседаем на своих тронах в перерывах между отбрасыванием стеклянной крошки из-под гранулятора.
Страна, которую я сейчас описал – это только преддверие нашего рисованного ада. Сам ад – это грануляторный зал.
Вдоль громадного, открытого с обоих концов на улицу коридора, стоят четыре гранулятора. Это большущие железные бочки, лежащие с небольшим наклоном, почти горизонтально, в своих гремучих подшипниках. Когда пресс стоит, стеклянная капля по трубе попадает в гранулятор. Внутри у гранулятора – рёбра, шипы, уступы и прочее, установленные там, чтобы капля превратилась в мелкую стеклянную крошку. Вместе с каплей в трубу подаётся вода. Гранулятор вращается, переваривая стекло с помощью воды. Вокруг – грохот, горячий пар, а по коридору свищет упорный февральский сквозняк, с помощью которого можно проверять аэродинамические свойства небольших бипланов. Мощности воздушного потока хватило бы и на лайнер, но габариты коридора не позволяют.
А уж внутри железной бочки – само сердце ада. Малиновые капли стекла перекатываются, мнутся, пузырятся, лопаются, все заполнено таким же малиновым паром, а звук – упаси Господи!
И вот этот гадкий гранулятор за час опять же выдает две с половиной тонны гранулята, который надо лопатой разбрасывать по всему коридору, чтобы дать место новому. С одной стороны тебя так это, по-русски, обдает парком от гранулятора, а с другой стороны не самый тёплый месяц в году проверяет твои аэродинамические свойства. А если выскакиваешь на гранулятор прямо с линии, то перепад температур 45+20=65. Отличная закалка, особенно когда у тебя аллергия от асбестовой пыли.
Время от времени в коридор заглядывает погрузчик с ковшом и куда-то увозит дробленое стекло. Но это, как и всё хорошее, случается редко. Через час работы гранулятора ты уже не просто отбрасываешь крошку, ты уже извращаешься в моделировании ландшафта. Генеральная задача – обеспечить некоторую мелиорацию, в частности, осушение грунта. Но сток забивается очень быстро, и вода стоит ровно по щиколотку.
Еще забавно, когда гранулятор заклинивает, и ты отводишь трубу прямо в коридор. Тогда шипящие капли медленно растекаются друг по другу, образуя стеклянные горы и покрываясь трещинами. От свежей капли вода отскакивает с треском, а на месте соприкосновения вздувается пузырь. На стареющих каплях вода пляшет, а низ горы курится, как вулкан перед извержением.
Затем гранулятор налаживается, и стеклянная гора застывает ложным монолитом. Перекалённое стекло легко разрушается пинком ботинка или лопатой, а если попытаться забраться на эту гору, она рассыпается под ногами, и вместо покорённой вершины ты оказываешься на руинах поверженных тобой скал.