Артист

Глухого так и звали в бараках - Глухой.
Или - Гога.
Или - Артист.
А как уж там зовут по-настоящему - ему всё равно ведь, мычит себе, да кивает.
Он, может и слышал, да не признавался. Но говорить-то не умел, это уж точно.
Странный немного, да неулыбчивый. Да они, глухие, все такие, я-то их повидал немало в инвалидном доме у бабушки.
Но этот держался подальше от официального общества глухих и даже от "инвалидных" денег отказался, говорят.
А там суммы немалые были, по тем-то временам.
Чем занимался - да кто его знает.
Не старый еще, вроде.

А так - с самого раннего утра в рощицу позади бараков уходит и до вечера там бродит, высматривает, намечает.
На следующий день - присмотренные деревца ремонтирует. Где повязку наложит, где глину, с карьера принесенную, намажет. За полтора километра ведь пёр эту глину, - ну как для своего сада!
А рощица-то - казённая. Считай - ничья. При аэродроме местном, где досаафовцы и всякие вертолетчики поливальные - ну, то есть, с опрыскивателями полей.
И как начнут эти архаровцы прыгать, да с неба всякую дрянь бросать, - так всё роще достаётся, выкашивают её только так.
Как-то её еще называли мудрёно...- буферная, что ли.

Наши-то мужики её "буфетная" кликали. Выпить, то есть, где можно подальше от баб своих.
Над Гогой-то глухим посмеивались, но в компанию звали. С ним что хорошо - и пьёт в меру, и рублик свой всегда вложит, и посочувствует тому страдальцу, кто с перепоя про жизнь горбатую и жену усатую начинает гундёж.
А ещё - пантомимы смешные показывал, когда выпивал. Ну, то есть, рожи забавные строил. За это и Артистом прозвали, кстати.
А потом еще и по домам всех на себе доставлял - жилистый, даром, что инвалид.
И жене чужой лишнего не сбрехнёт - с его-то немостью.

Своих-то баб, даже приходящих, у Гоги не было. Только щенок беспородный и такой же молчаливый, как хозяин. И как только Глухой его молчать приучил в вечном гомоне барака...
Как звать щенка - не знали, конечно. Да и как узнаешь - Гога же, известное дело, не покликает собачонку, а остальным - что за дело, выпытывать.

Во дворе у Гоги росло деревьев много. Да чудных - он прививал их как-то хитро и на одном деревце было по три-четыре, а-то и пять разных чужих веток. Ну, вроде как на яблоню прицепить грушу, а поверх еще и лимон привязать. Вот такие гибриды у Гоги получались здорово.
У соседа - Толяна Одноухого - Глухой даже облепиху скрестил с какой-то ягодой. Толян её всё "бакинской" называл, - привёз кто-то, что ли или сам Толян приглядел, когда сидел в тех местах. Вкусная оказалась гибридина. На вид - ну облепиха, как есть, только больше раза в три. А на вкус - апельсин какой-то.

Ну вот, так он и жил - деревья лечил, да щенка учил. Тот, поди и не щенок был, просто такая порода махонькая, да не спросишь же у Гоги.
Поселился в бараках Глухой не так давно, - ну, лет семь или восемь, - считался за новичка до сих пор, его потому принимали настороженно. Такой уж тут народ подобрался - сидельцы, "химики", ссыльные... Да мало ли - везде странного и нового не любят, а уж Гога - самый кандидат на такого. И, вроде, не опасались его, но и не привечали. Хоть за умение с деревами ладить - уважали.

А тут слух пошел, что какой-то маньяк завелся в краевом центре и даже по окраинам лютует. Понятное дело, откуда пошло и где правда - этого даже участковый не знал, но все божились на "точно-точно". Мол, девочек уносит в лес, а там...
Не верили, конечно, но и про дым без огня помнили. Детишек стращали, как могли, но к концу лета и сами забыли, да и малым всего не упомнить - конец августа, последние деньки перед школой, надо успеть доотдыхать, не до папкиных глупостей.

Собиралась-то местная пацанва в старом заброшенном сарае - там и карты были, и рулетка для гадания, и разные схроны-секретики, и стеклышки цветные у малышни.
Любке, Толяна дочке, в ту пору было лет шесть, наверное - как раз для тех стёклышек самый возраст. А стеклышки были не просто так, а в самодельном калейдоскопе - покупных-то не продавалось, разве что в краевом центре, да до него двести верст и папкины обещания. А тут - вот оно, пользуйся, хоть и не твоё личное, а всей компании.

Вот Любка и полезла в дыру сарайную, поутру, пока старшие еще спали - чтобы одной посидеть с калейдоскопом, да на солнце позырить.
А оттуда, из дыры - руки черные и морда страшная.
Может, не такая уж и страшная, да в темноте, как известно, всё черно.

Что уж там её спасло - то ли наступил этот черный на что-то, то ли стеклышки раздавил лапой своей и зашипел, как змея, - но Любка назад дернулась, вывалилась из дыры и давай орать.
Черный-то сначала заткнуть ей рот хотел, а потом увидел первого бегущего спасителя - да дёру.
Первым Глухой оказался, у него барак крайний, да и ранней он пташкой был - вот и подскочил.
Любка кричит, тычет в сторону убегающего, плачет - Гога за ним сразу вдогонку.
Тут и остальные прибежали, а Любка только показывает в сторону Гоги, да заливается, - а на платье клок выдран, волосы в пыли, кровь на губе - прикусила, когда падала назад из сарая.
Ну, все, конечно, кинулись за Гогой, всё понятно стало. Чёрного-то не видят - он уже, как оказалось, за насыпью скрылся, перемахнул как-то со страху. Никто и не видел его, кроме Глухого.
Мужики Гогу бить стали. А он только прикрывается, да мычит. Они его еще сильнее, - разошлись, аж жуть, ногами, да кусками угля, с вагонов выпавшего.
Любка еще больше кричит и объяснить толком не может, Глухой уже не шевелится и не закрывается, весь в крови. Щенок прибежал, рычит на всех, в ноги кидается - только тут и стало понятно, что не того, да поздно уже, убёг чёрный.

К Гоге потом всем бараком ходили в больничку, прощения просили. Любку даже привели, - Толян ей платье новое купил, апельсины Гоге прихватил. Щенка, кстати, Любка приютила.
А Глухой к стенке отвернётся и молчит.
Ну, он, конечно и так молчит, но тут уж ясно, что и не желает разговаривать, а не только "не может".

Ну и доходить стал Гога - худой, как жердь, не ест, не пьёт. Врачи говорят - сам не хочет жить.
Толян решил, что родню Гоги надо позвать - мать, там, если жива иль еще кого.
Посмотрел в Гогиной малюсенькой комнатушке - какие-то клеи кругом воняют, смеси разные, куски дерева. И большая фотография в рамке. Там люди в белых халатах в очках и Гога в первом ряду, но без очков.
А на обратной стороне - Толян специально полез - подписи разные, дата и телефон длинный. На столичный похож.

Документы Толян, всё же, нашел, но про родню там ни слова не было, так что пришлось звонить по этому телефону. Рассказал всё, даже не ожидал, что так заинтересуются на том конце провода.
А через два дня нагрянули в больничку местную какие-то люди, собрали быстро Гогу, да увезли его непонятно куда. И вещи с барака забрали.
Это потом уже, от участкового стало известно, что Гога наш - вовсе не Гога, а Григорий Палыч с татарской, кстати, фамилией. Он какой-то большой-большой спец медицинский. Только не в смысле операций и разных лечений, а умелец инструментальный. То ли заточку особым образом скальпелям делал, то ли какие-то хитрые иголки так загибал, что они больному вреда меньше приносили и даже, наоборот, пользу. И сконструировал особый заточный аппарат, на котором скальпели эти врачебные и всё остальные причиндалы оставались в одном идеальном состоянии.
Вот после того, как машинку эту сделал - и пропал он куда-то.

Была там какая-то мутная история с запрещенными книжками или, может, с любовью неправильной - в общем, после этого пропал Гога из Москвы и до сих пор его искали бывшие коллеги, как могли. Работали они все в каком-то детском замечательном центре и эти Гогины штуковины спасли немало ребятни. А сейчас пришли в этот центр новые инструменты и только Гоге было под силу направить их в нужную сторону, правильно заточить и всё, что полагается, сделать.
Ну и обрадовались они, конечно, что объявился Гога, хоть и в таком состоянии увечном.

А мы больше Гогу в бараках не видели.
Только когда случилась у нас история на всю страну с племянником Толяна и железной арматуриной у него в голове - летчики, обормоты, постарались, выронили чего-то - вот тогда тот старый телефон с фотографии Толян нашел и позвонил. Говорит, что на Гогу попал.
- Толян, да не ври - он же немой! - мужики руками машут ему.
А Толян руками разводит:
- Ну, правда, поговорили мы как-то. А как - не знаю.
С мальчиком всё в порядке было, в Москве его проперировали. Мамка его всё боялась, что дураком станет. Ну, по правде говоря, не очень-то и умный он, раз после больницы сразу в музыкалку записался. Пацаны-то все все на борьбу, да на лыжи ходили, а этот...
Он потом даже где-то в больших залах играл - солист, не просто так.

Толян как-то хвастал, что всех тех врачей, кого нашел через годы, собрал однажды и на концерт племяша привёл. Даже Гога там был, говорит.
Да врёт, поди. Ну какой Глухому - концерт?
А, может, Гога и слышал всё, да молчал.
Ишь, какой артист - знали бы мы тогда!
Он, кстати и похож был на артиста.
Этого, - помните? - тоже Гогу...
"Он же Гоша, он же Жора, он же..."
Из фильма какого-то.