Цена славы

рассказ

…многие солдаты не выдерживают тех психологических нагрузок, которые наваливаются на них в ужасе боя.
Р. Габриэль

1
Кто не знает Дурхарда из Унуга, предводителя разбойной дружины, что прославил имя своё дерзкими набегами на города и селения Побережья? Кто не слышал рассказов о том, как в полном безмолвии, словно призраки, возникают из предрассветных сумерек драконоголовые ладьи; как, незамеченные сонными сторожами, входят они в порт – и тогда пустынные улицы наполняются вдруг воплями и боевыми кличами, лязгом оружия и треском срываемых с петель дверей, остервенелым лаем и предсмертным визгом собак, плачем детей и хохотом грабителей!..
Знаменит Дурхард! Во всех княжествах и царствах страны Дакшинад;к рассказывают люди о его подвигах на суше и на море – среди бесчисленных островов, разбросанных в океане Махав;р, и в горах Адрид;ка, на равнинах Кал;ма и по обеим берегам реки Уруд;н… Немало племён ограбил пират. Немало сжёг прибрежных деревень. Не счесть тучных коров, угнанных его смелой армией с пастбищ побеждённых! Нет числа женщинам и детям, ставших добычей отважного воина!
Удивительнее подвигов Дурхарда на полях брани и на просторах океана – лишь история его жизни! Внебрачный сын каламитского княжича и амазонки, в тринадцать лет бежал Дурхард из дома на пиратском корабле, и вскоре уж сам превратился в капитана. А ещё спустя какое-то время, стал уважаемым человеком среди витязей моря, поселившись в пиратском городе Унуг, что расположен на одноимённом острове.
Каждую весну, когда успокаивались морские воды после зимних бурь, отправлялся Дурхард на охоту, и никто не знал наверняка, где и когда объявятся кубары его, где уронят в прибрежные волны тяжкие свинцовые и каменные якоря, выпуская на сушу свирепых ратников!
…Вот почему всполошился почтенный начальник дворцовой стражи Джаракот;ха, когда к нему прибежал запыхавшийся дозорный и сообщил, что вверх по реке плывёт не меньше дюжины кораблей с эмблемой знаменитого пирата на парусе флагмана.
Всполошился, засуетился было… И тотчас опомнился! Разве станет нападать Дурхард средь бела дня на один из самых богатых и многолюдных городов Бах;сарит? Тут ста двадцатью боевыми судами не обойдёшься, а то – дюжиной!.. Да ещё когда город гудит растревоженным ульем, готовясь к большой войне!.. Нет, торговать плывёт Дурхард. Или не прочь поживиться за счёт очередной кампании.
Но, на всякий случай, велел послать отряд латников-варм;нов в порт, а сам доложил о нежданном госте Манавану, второму сыну князя Д;шмана, правителя города. Рослый княжич поднялся на крепостную стену и посмотрел вниз, на реку.
И улыбнулся. И сказал весело:
– Ну, уж, на водяных-то колесницах Дурхард с нами сражаться не будет! С миром плывёт!
Река Навь`я, что берёт начало своё в горах, здесь, на равнине, глубока и пригодна для судоходства, а потому едва ли не каждый день можно видеть на воде неуклюжие лодки рыбаков и купеческие ладьи. К устью, где впадает она в Урудан, суда купцов спускаются своим ходом. А вот, чтобы идти против течения, приходится нанимать особых погонщиков. За плату зерном, металлами или каким товаром, впрягают они в ладьи волов, и те, ступая неспешно по берегу, посредством длинных канатов тащат суда до причала любого из городов, что стоят по обоим берегам Навьи.
Теперь же, повинуясь неспешным взмахам вёсел, по реке поднимались боевые корабли с плетёными набортьями, завешенными круглыми и прямоугольными щитами. Паруса были спущены и уложены на дно, а рядом пристроены извлечённые из гнёзд в килях, мачты. Потому как надобности в них не было. Лишь самая большая и красивая из кубар, несла парус с изображением крылатой ладьи.
Ветер был слабый. И даже не попутный. Дурхард поставил парус лишь для того, чтобы дать понять городским дозорным, кто приближается к городу. Капитан любил своим появлением наделать шуму. Ибо тщеславие входило в число его достоинств.
И он своего добился! Когда корабли входили в гавань, набережная и причалы были уж полны народа, сбежавшегося посмотреть на великого воина.
Дурхард спустился по сходням на деревянный причал (перед ним расступились поспешно) и с кажущимся равнодушием стал дожидаться, пока моряки снесут на сушу колесницу его и выведут двух коней.
Он был зрелым мужем лет тридцати на вид. Перетянутая боевым поясом набедренная повязка составляла единственную его одежду, и потому каждый мог лицезреть бугры мускулов, играющих под смуглой кожей. Длинные чёрные волосы капитана ниспадали за спину, а борода и усы были аккуратно расчёсаны. Из оружия при нём имелся лишь длинный меч в ножнах на перевязи, подвешенный на левом боку.
Ни лицом, ни телом не обидели Дурхарда боги, и даже шрамы и рубцы от ожогов, и морщины, прорезавшие высокий лоб, не портили его суровой мужской красоты! Говорят, немало знатных женщин искало его расположения, да ни одна так и не смогла назвать своим мужем!
Дурхард сложил на груди руки (правый бицепс охватывал золотой браслет) и, не обращая внимания на собравшихся вокруг жителей Джаракотаха, следил за тем как надевают на норовистых жеребцов ярмо и как подкладывают под него подушки-седёлки, чтоб не натирало шею… И как снуют туда-сюда с бранью и угрозами помощники, что руководили выгрузкой поклажи с кораблей.
А потом, сопровождаемый восхищённым перешёптыванием и удивлёнными возгласами, поднялся в кузов своей украшенной золотыми бляхами биги.
Конечно, пират мог добраться в Верхний город и пешком, но посчитал такую прогулку в окружении толпы зевак недостойной для себя. Правда, на упряжке ему требовалось сделать теперь большой крюк, чтобы въехать в город через главные ворота, но зато он появился бы в княжеском дворце не как бедный странник, а в колеснице – как благородный воин!
Порт располагался у подножия холма, на вершине которого стояла цитадель. Десяток причалов и множество больших и малых лодок… На берегу – каменные и глинобитные здания мастерских и складов, а вверх по склону карабкались мазанки горожан. Улицы, частично, представляли собой лестницы и были недоступны для повозок. Потому Дурхард покинул порт по удобной пологой дороге, серпантином взбирающейся по крутому склону. Миновал виноградники и очутился в военном лагере, разбитом неподалёку от Нижнего города – на полях, где ещё недавно колосились пшеница и ячмень.


…С севера на юг, в океан Махавар, течёт широкая и многоводная река Урудан. С востока впадает в неё Навья, что является границей меж двумя областями – Бах;сарит и Эд`эном. Живут там племена, говорящие на одном языке и чтящие одних богов, но нет между ними мира. Те, что ещё в незапамятные времена осели в Бахусарит, орошаемой струящимися с южных гор реками, давно уж оставили кочевую жизнь. Множество маленьких государств возникло здесь. Ведут купцы их и владетели бойкую торговлю с далёким севером и с горцами, и с островами. Торгуют зерном и мукой, тканями и шерстью, шкурами и скотом, рабами и конями боевыми, обученными бежать попарно в колеснице.
Те же племена, что поселились в Эдэне, землю обрабатывают мало. Хотя и у них есть города, но большая часть населения – пастухи, кочующие по бескрайним равнинам со своими стадами, перевозя скромный скарб и семьи в кибитках. Немало земель нужно для пастьбы, а потому и владения степных князей огромны. И не меньше оседлых соседей нуждаются эдэнские владыки в торговых путях на юг, а потому и пытаются подчинить себе портовые города, стоящие по берегам Урудана и Навьи. Оттого и вспыхивают, время от времени, жестокие войны за контроль над караванными путями и рынками, за возможность несказанно обогащаться за счёт торговли и пошлин.
И вот, не так давно, в Эдэне появился молодой и энергичный вождь, правитель города Санд;х. С помощью дипломатии и военной силы, он в течение нескольких лет распространил своё влияние на ряд соседних государств. Объявив себя царём и приняв имя Дханванр;т, Властелин степей, он принялся открыто вмешиваться в дела князей Бах;сарит. Поначалу противостояние выливалось в мелкие стычки, но когда царь навёл порядок на подвластных ему территориях и стал копить силы для похода на южные земли, владетели забеспокоились и объединились для борьбы с самонадеянным владыкой.
Руководителем союза стал Дошман, правитель самого сильного княжества западной части Бахусарит – старый, но энергичный владетель, прославленный военными подвигами в юности и мудрым правлением на закате своих лет, а, кроме того – отец семерых сыновей, успевших уже отличиться в битвах с врагами!


Княжество Дошмана мало чем отличалось от большинства других государств страны. Обширные пространства всхолмленной степи, прорезанные водными потоками, множество небольших поселений и – единственный город. Немало посёлков стояло неподалёку от столицы – не только ради безопасности, но из стремления быть поближе к рынкам, куда крестьяне отвозили продукты, шерсть и шкуры, обменивая их на изделия ремесленников. Большинство деревень со своими полями и огородами располагались вдоль дороги, тянущейся параллельно реке. А дальше на юг, дня на полтора неспешной езды на колеснице, вплоть до ещё одной, на сей раз несудоходной речки, по которой проходила граница другого княжества, раскинулись безлюдные степи, где можно было повстречать лишь редкие хутора, да стада, отары и табуны, охраняемые вооружёнными пастухами.
…Джаракотах был древен. Ещё в незапамятные времена стояла на холме над рекой небольшая крепость, имени которой история не сохранила. Заселившие эти места полукочевые племена вир;хов обновили полуразрушенные стены и стали спасаться за ними от вражеских набегов. Позднее в цитадели поселились представители знати, разместились конюшни и мастерские ремесленников, амбары и склады. Со временем крепость превратилась в княжеский замок, представлявший, вкупе с ещё одним кольцом укреплений, Верхний город. Прочий люд поселился у подножия холма, отстроив Нижний город и отгородившись от внешнего мира рвом, валом и стеной с башнями. Зубчатое каменное забрало цитадели величественно вздымалось над соломенными крышами маленьких и больших глинобитных хижин, черепичными крышами домов богачей, храмами, и навесами торговцев.
Джаракотах считался большим городом – более двадцати тысяч человек жило в нём. Но теперь улицы его и окрестности были буквально переполнены народом! Сотни колесниц рядами стояли на подъезде к предместью; табуны отменных боевых жеребцов гнали конюхи на пастбища и к водопою; многие сотни колесничих – спесивых и задиристых, в дорогих одеждах из тонких тканей, выкрашенных в яркие цвета, с длинными мечами на кожаных ремнях через плечо – и тысячи пеших воинов разбили шатры свои на равнине, шумя, споря, смеясь, ссорясь, принося жертвы и устраивая состязания в борьбе, метании копий и стрельбе из лука…


Дурхард миновал лагерь (тут ещё не знали о его прибытии и не обратили ни малейшего внимания) и въехал на главную улицу города. Здесь также вовсю кипела жизнь. Скрипели двух- и четырёхколёсные телеги, проезжали биги дружинников и неторопливо катились колесницы знатных дам. Лаяли собаки, хрюкали свиньи, орали дурными голосами ослы, слышались звуки топоров и пил, стук молотков, ругань гончаров, разбивших подсохший, приготовленный для обжига, кувшин, раздавалось шуршание жерновов, меж которыми нагие женщины, блестящие от пота, перетирали в муку зёрна… Поднимались над крышами дымы от очагов и жертвенников. Целая смесь разнообразных запахов и звуков возвещала прибывшим, что они попали в самое сердце маленькой державы.
Сквозь неохотно расступающуюся толпу, пират медленно продвигался к главным воротам города. Над широкими окнами первого этажа двухъярусных домов были натянуты, для защиты от солнца, циновки, также выполнявшие и роль ставень. К окнам были приделаны широкие подоконники-прилавки, на которых лежал всевозможный товар – от благовоний до мотков пряжи. Эту последнюю женщины пряли прямо на глазах покупателей, сидя на улице на скамеечках с зажатыми между ног короткими деревянными вилами, на зубьях которых был закреплён клок выстиранной и вычесанной овечьей шерсти. Пальцами левой руки пряхи тянули шерсть, а правой вращали веретено с насаженной на его нижний конец глиняной шайбой-пряслицем, скручивая волокна в тонкую нить.
Чуть поодаль торговец расхваливал пиво нескольких сортов – с мёдом, сушёными плодами, лекарственными травами... Дурхард остановился и попросил горького. Принял из рук услужливого продавца глиняную кружку и большими глотками стал пить охлаждённый в подвале напиток – тёмный, пенистый и сладковатый, источающий нежный аромат полевых трав, и с привкусом горечи дубовой коры.
На узкой улице сразу образовался затор – колесница с парой воинов на ней, за которой следовали несколько мужчин со связанными за спиной руками, возникла позади Дурхарда и, попытавшись обойти, сцепилась с нею колёсами. Возница тотчас заметил:
– Нашёл, где свою телегу поставить!
Пират допил пиво, негромко срыгнул и вернул кружку торговцу. Вытер ладонью рот, и лишь затем обернулся к говорившему. И промолвил очень спокойно:
– Меч-то у тебя, наверное, такой же острый, как язык?
– Да уж не тупее твоего!
Стоящий рядом с возницей воин положил руку ему на плечо.
– Перестань, Сунапт;р!
– С какой такой стати?..
Прохожие останавливались, заслышав перебранку, отчего движение в этой части улицы прекратилось совершенно.
– …Что случилось-то?
– Да благородные сейчас опять убивать друг друга будут! Давай посмотрим!..
Самолюбие Дурхарда было несколько уязвлено. Одно дело – когда на твои подвиги на поле боя с восхищением смотрят соратники и, с ужасом – враги, но когда уличный люд пялится на тебя, словно на шута...
Наверняка, этот разговор и в самом деле закончился бы поединком, но внезапно послышался стук копыт и толпа, расступившись, выпустила навстречу сцепившимся бигам, ещё одну упряжку. Она была экипирована для непродолжительного путешествия – с луком в футляре и колчаном со стрелами. Упряжкой правил юноша лет семнадцати или чуть старше. Голова его была повязана белым платком из тонкого полотна. Из-под неё падали на голые плечи светлые волосы. Алую набедренную повязку с вышитым по краю орнаментом в виде переплетающихся свастик перехватывал боевой пояс. На поясе висел кинжал.
Он остановил коней, бросил оценивающий взгляд на представшую перед ним картину (глаза у него были ярко-голубые) и помолвил:
– Благо тебе, Сунаптар! А я уж, было, отправился на твои поиски.
Благородный ответил:
– Пришлось задержаться. Старейшин, что воинов для похода твоему отцу не прислали, я забрал из посёлков их и привёл сюда. Пусть теперь Дошман предаст их смерти.
Юноша нахмурился.
– Отведи их пока в тюрьму. Только развяжи, и вели накормить. А то нехорошо как-то. Может, они и не заслуживают такого наказания. Я поговорю с отцом. – И добавил: – Вижу, нам теперь никак не разъехаться.
Торговец пивом посоветовал:
– Так надо колесницы растащить. Пусть благородные последуют друг за другом, а ты, Ракшитар, если желаешь, поедешь далее по улице. – Похоже, он был рад избавиться от занозистых воинов, пока те не устроили кровопролитие прямо перед входом в его дом.
Сосед Сунаптара, однако, заявил:
– Я, только, кое-что тут завершить должен. – И бросил надменный взгляд на Дурхарда.
Ракшитар перехватил этот взгляд, и в голосе его зазвучали нотки, присущие тому, кто привык повелевать.
– Мой отец собрал армию вовсе не затем, чтобы лучшие воины его устраивали резню друг с другом вместо того, чтобы сражаться против общего врага! И я думаю, он будет очень недоволен, если прольётся кровь. Расцепите колесницы!
Прохожие охотно помогли устранить препятствие и развернули колесницу Ракшитара. Юноша, Дурхард и Сунаптар с пленниками последовали дальше – к воротам Верхнего города, значительно меньшего по размерам, чем тот, что раскинулся у подножия холма.
Миновав ворота, охраняемые несколькими стражниками, занятыми игрой в кости (копья их и большие прямоугольные щиты были прислонены к стене, а рогатые шлемы лежали на земле рядом), Дурхард очутился в обители знати. Мазанок тут не было. Стояли добротные каменные дома в два этажа. И улицы были пошире. Здесь и остановил свою колесницу Сунаптар, а княжич и пират направились дальше.
У следующих ворот, ведущих в княжескую цитадель, Ракшитар оглянулся и натянул поводья. И спросил:
– Что ты ищешь в крепости, воин? Я вижу тебя в городе впервые.
– Моё имя Дурхард, – последовал ответ. – Я привёл сюда одиннадцать кораблей и триста пятьдесят воинов, чтобы поддержать князей Бахусарит в войне против Эдэна. И я хочу видеть Дошмана.
Глаза парня округлились от изумления.
– Дурхард?!.. Из Унуга?.. – Он улыбнулся, но улыбка тут же пропала. Проговорил поспешно: – Что же ты не сказал сразу?.. Я бы… знал уж… Это большая честь для нас!.. Для меня тоже… – Он вдруг смутился. – Я слышал о твоих подвигах!.. Ты один из величайших людей, которых я знаю!..
Дурхард проглотил эти слова, будто крепкое вино, что приятно греет внутренности. Но на лице изобразил обратное. Поморщился и отмахнулся.
– Не ставь меня выше того, что я есть на самом деле!
– Как же! Ты столько битв прошёл! Стольких врагов одолел! Столько приключений!.. Разве это не мечта любого благородного! – Ракшитар спохватился вдруг. – Ой, поедем скорее, я представлю тебя отцу! Вот он обрадуется!
Они проехали внутрь цитадели и передали колесницы подбежавшим конюхам.
Дурхард сошёл с биги и направился вслед за юношей по мощёной плоскими плитками песчаника улице, мимо домов высших сановников, амбаров, оружейных мастерских и складов, конюшен и алтарей ко дворцу Дошмана.
Большой дом из камня стоял на возвышении. Его покрывала двускатная крыша. На крыше лежала полукруглая черепица. Верхние концы внешних стропил были украшены резными лошадиными головами, остриём меж ними и четырёхспичным колесом в центре – эмблемой правителя. Второй этаж с четырьмя небольшими окнами, нависающий над первым, поддерживали шесть толстых деревянных колонн, выкрашенных в красный цвет. Широкая красная полоса, призванная оградить жилище от злых духов, тянулась вокруг всего основания здания. Того же цвета были рамы окон и косяки дверей. Выбеленные известью стены украшал орнамент. Внутрь дворца вели широкие двойные двери. Двери поменьше, по обеим сторонам от главных, служили входом в комнаты слуг, охраны, гостей и кладовые.
Рядом с дворцом стояли дома знати. Такие же, примерно, по виду, но меньше по размерам.
Дурхард поднялся по ступенькам, слегка поклонившись в знак приветствия стоящим на них представителям знатного сословия, и прошёл в тронный зал.
Внутри было многолюдно. Колесничие Джаракотаха и гости из соседних держав; снующие взад и вперёд рабы и рабыни, конюхи, командиры ополчений, старейшины… Говор, споры, распоряжения, отдаваемые слугам…
У дальней стены большого зала (там высились ещё шесть колонн, поддерживающие балки перекрытия второго этажа) находилось возвышение, застеленное ярко расшитой тканью и волчьими шкурами. На стене над возвышением был изображён бог неба Дьяух в образе быка, а по обеим сторонам выставлены на шестах, словно стражи, два комплекта доспехов – пластинчатые латы, поножи, прямоугольные, крытые кожей щиты, шлемы, длинные мечи в ножнах…
На шкурах сидел старик. С окладистой седой бородой и длинными волосами, сохранившими ещё чёрные пряди. С косматыми бровями над живыми, карими глазами. Сложение его, жесты и крепкие руки, не прикрытые одеждой, давали понять, что хотя старик и не могуч уже, и вряд ли способен повергать наземь врагов, силы ещё не оставили его, и он сумеет, в случае необходимости, встать на боевую колесницу и руководить армией.
У ног его лежал большой кусок льняной ткани, на котором Дурхард разглядел голубую, извилистую линию Навьи, границы княжеств и чёрные точки выстроившихся вдоль берега реки городов. Держа в руке остроконечный прут-стрекало, коим погоняют волов и лошадей, старик с задумчивым видом водил им по карте.
Ракшитар остановился в нескольких шагах от старика и сказал, когда тот поднял на него глаза:
– Сунаптар вернулся. Привёл старейшин. Я бы не стал жестоко обращаться с ними до выяснения причин их поступка.
Дошман нахмурился.
– Ну, ты не князь, чтобы решать, как и с кем обращаться. – И отмахнулся. – Потом разберёмся.
Юноша волновался. Было слышно, как дрожит его голос.
– И ещё, отец… У нас гость. – Он отступил в сторону и указал на стоящего позади капитана. – Дурхард. Тот самый… Ладьи его уже в нашем порту.
Князь смерил Дурхарда взглядом с ног до головы. Потом улыбнулся приветливо.
– Ну-ну, знатный воин! Таким я тебя и представлял! А о ладьях уж прослышал – дозорные переполох подняли! Мол, мчит к нам капитан из Унуга! Никак ограбить хочет! – Дошман засмеялся. – А ведь и ограбил бы! Верно?
Пират поднял бровь. Задумался…
– Посуху бы пришёл.
Князь рассмеялся. Приказал кому-то:
–Распорядитесь там насчёт ванны. – Потом поинтересовался нетерпеливо: – Так как там, в Унуге – отозвались, значит, на мой призыв? Ещё войска пришлют?
Дурхард покачал головой.
– Совету капитанов и князю дела до твоей войны нет. А меня никто не посылал, я по своей воле прибыл. Дела у меня тут, на материке. А заодно – почему бы и не схлестнуться с эдэнцами?.. Кстати, колесницы мне выделишь? Там у меня наберётся дюжина хороших бойцов.
Дошман отложил стрекало и пригладил ладонью бороду.
– Жаль. Я был бы не прочь усилить наши дружины мореходами. Н-да… – Он вдруг вспомнил о просьбе Дурхарда и промолвил: – Дюжина, говоришь?.. М-м… Не знаю, не знаю. Посмотрим. С колесницами трудно сейчас – сам понимаешь. Со своими бы благородными разобраться. А то, вдруг, как война, так – то у одного ось сломалась, то у другого – дышло, то у третьего конь захромал!.. И все ко мне идут! Дай, князь!.. Будто у меня закрома от запасных повозок ломятся, а боевых коней – что травы в степи! – он оговорился поспешно: – Нет, я тебе не отказываю, просто не люблю обещать. Посмотрим, что там дальше будет.
– Разместить-то моих людей поможешь?
– О чём разговор! Вот, Ракшитар как раз освободился, ему и поручу. – Князь взглянул на сына, переминающегося с ноги на ногу в сторонке, и спросил: – Не откажешься, ведь, помочь гостю?
Парень выдохнул:
– Нет, конечно!.. Я… я всё, что смогу, сделаю!
Дошман улыбнулся, наклонился вперёд, к Дурхарду, подмигнул ему доверительно и сказал:
– Мальчик от тебя без ума!


Вечером в тронном зале были поставлены низкие, едва выше пола, столы. За ними, на коврах, скрестив ноги, по традиции, унаследованной от кочевых предков, расселись союзники Дошмана. Косматые длиннобородые вожди и юные безбородые княжичи, прибывшие вместе с отцами, одеты были в разноцветные рубахи-безрукавки из дорогих тканей и юбочки, перехваченные обязательным для благородного боевым поясом, на котором висел гребешок для расчёсывания длинных волос. В золотых украшениях владыки себя не ограничивали, и поблёскивали серьгами, массивными шейными обручами-гривнами, браслетами, диадемами и перстнями. Да и мечи их, с которыми почти никогда не расставались воины, были подчас подлинной драгоценностью, сверкая золотыми накладками и самоцветными камнями, закреплёнными на рукоятках и ножнах.
Рабы, что прислуживали на пиру, разлили густое сладкое вино, и владетели подняли кубки во здравие владетеля Джаракотаха и рода его. И за победу в предстоящей войне.
– За нами победа будет! – подтвердил князь. – Столько славных владык собралось сегодня в доме моём! Суйодх;х, владетель Иры, Угр;х, князь Укшаготр;ма, даже Шагп;да, правитель Пиша, города каламитов; а ещё – храбрые вожди Заречья... Даже до островов Махавара донеслась весть о нашей справедливой войне, и непобедимый Дурхард привёл к городу свой отряд. Всех вас я хорошо знаю. Вот только владетель Пуштим;на мне не знаком. Много правителей сменилось там за последние годы, но, слышал я, что теперь трон занял законный наследник покойного Раддх;ра.
Молодой князь, что сильно отличался от прочих гостей своим скромным нравом и вежливым обхождением, представился:
– Имя моё Щагм;х. – И добавил немного смущённо: – Я сын Раддхара, правда незаконнорожденный. Князь и не знал обо мне. Когда Раддхар погиб, прямых наследников у него не осталось. Родственники принялись власть делить. А когда претенденты друг друга перебили, тут обо мне и вспомнили.
– Вот судьба! – воскликнул Дошман. – Как крутит человеком! – И заметил: – У кого из нас нет внебрачных детей? Вот, например, мой Ракшитар, – он взглядом указал на юношу, что сидел в дальнем конце стола, среди наименее именитых дворян. – Он, ведь, у меня от Намры, наложницы-северянки. Да и внешностью в мать пошёл. Но я от него не отрекался никогда, и боги наградили меня за это. Хорошим юношей стал Ракшитар! Смышлён, отважен и отцу послушен!
Ракшитар закашлялся. И, когда на него обратили внимание, осторожно заметил:
– Напрасно ты меня хвалишь, отец. Я вовсе не столь хорош, как ты говоришь. Чем я прославился? Разве был в битвах? Разве могу похвастаться добытыми в бою трофеями? Лучше о братьях расскажи! Хотя их подвиги и так всем известны!
Дошман спрятал улыбку в бороде.
– Скромность – тоже достоинство. Не у всех она есть. Иной с постели целыми днями не встаёт, а как начнёт рассказывать о своих подвигах на поле брани – диву даёшься! Тебя же я хвалю не просто так. – И – князьям и воеводам их: – Когда было ему лет двенадцать, на реке лодка течь дала. А на лодке купец товар свой сплавлял и жену с детьми вёз. И ведь шибко тонуть стала, скажу я вам!.. Женщина кричит, дети кричат, отец кричит, руками машет!.. Потому как плавать никто не умел! И что бы вы думали!.. Ракшитар, что в порту с друзьями играл, первый в воду кинулся!
Парень буркнул под нос:
– И сам чуть не утонул.
– Это не важно. Бросился же на помощь!.. А вот, в прошлом году у нас лев-людоед объявился! Ракшитар с конюхами тогда был, табун пас. И вдруг слышит крик человеческий и рёв львиный! Что бы другой сделал? Стал бы звать на подмогу товарищей! А Ракшитар схватил копьё и кинулся на крик! Лев одного из пастухов рвать начал, а тут Ракшитар подоспел! И, вообразите себе, убил-таки зверюгу! Не из лука убил, стоя на колеснице, не с помощью охотников и собак, а один на один, в неравном бою!
Юноша печально подытожил:
– Пастух всё равно умер. Раны были глубокие!
– Ну, стало быть, судьба… Не об этом речь. Ты себя проявил как мужчина, как воин!.. – Князь вдруг вспомнил: – А вот ещё случай! То ещё до льва было! Твои люди, Суйодхaх, косяк лошадей у нас угнали! Помнишь такое?.. Знаю-знаю, юнцы несмышлёные! Приключений захотели!.. А ведь могло и до войны дойти – верно, князь?.. Хорошо, Ракшитар оказался рядом – и помчался на колеснице вдогонку! Один! Против целого отряда! Не побоялся, что стрелами встретят! А как догнал – пристыдил юношей! Напомнил им, что город их нашему – союзник! Что поступок их не славе их послужит, а ссоре меж народами! Те поначалу кричать, было, принялись, дротиками размахивать!.. А под конец прислушались-таки! И коней вернули! – Князь откинулся на подушки, что за спиной, довольно улыбаясь. – Чем не подвиг?
– А ты не хочешь меня на войну пускать! – заметил Ракшитар.
Князь заёрзал на шкурах.
– Молод ещё… Не окреп.
Князь Нирджет;р расхохотался:
– Не окреп! Льва убил! Ха-ха-ха!
Его поддержали остальные, и какое-то время в зале слышался смех и шум голосов.
– Сын твой крепок, как бронза! – молвил Нирджетар, когда шум поутих. – Но его ещё проковать надо, подобно мечу, для большей прочности. Я, вот, двоих своих сыновей в поход взял. Пусть учатся ратному делу!
Ракшитар вновь вмешался в разговор:
– Дурхард младше меня был, а уже стал капитаном корабля!
– Ты помолчал бы лучше, пока старшие разговаривают! – не сердито одёрнул отец. – Вон, спроси, лучше, у Дурхарда, как далась ему слава!
– Тяжело! – отозвался пират. – Но она того стоит! Кем был бы я, останься я на суше? Пастухом? Земледельцем? Гончаром? Влачил бы полуголодное существование! Разве сидел бы я сейчас рядом с родовитыми князьями?.. Разве беседовал бы сейчас со мной владыка Джаракотаха?
Гости одобрительно загалдели, а Нирджетар подытожил:
– Не следует мешать мальчикам становиться мужчинами! Особенно если это сыновья благородных!
Владетель одного из городов предложил:
– А не послушать ли нам о подвигах Айндр;ха? Есть, ведь, у тебя, Дошман, хорошие певцы? На таких, вот, сказаниях молодёжь и надо воспитывать!
– Верно, верно! – зарокотали голоса колесничих.
На зов князя явился сказитель. Совсем не такой, какими представляют порой себе людей этой касты – седыми, согбенными старцами. Он был молод. Светлая жидкая бородка кучерявилась на щеках. Длинные русые волосы, удерживаемые лентой, повязанной на голове, ниспадали до поясницы. Длинное белое одеяние, похожее на жреческое, было на нём.
Сказитель уселся, поджав ноги, поставил перед собой арфу, пробежал пальцами по струнам, проверяя, не расстроен ли инструмент, подтянул несколько колков… Затем кашлянул.
И запел.
У него был чистый, сильный баритон. Отражаясь от каменных стен тронного зала, голос звучал ещё громче и величественнее.
Певец рассказывал о давних временах. О том, как явился людям, страдающим от вековой межплеменной вражды, полубог Айндрах, сын громовержца Вртрах;на. На огромной птице слетел он с небес, чтобы объединить разрозненные княжества вирахов в одно царство!
…Много песен было в сказании. Одна из них и звучала теперь, воодушевляя колесничих на подвиги. О битвах была эта песня. О войске Айндраха, не знавшем поражений! О том, как мчали по полю, сея смертоносные стрелы, лёгкие колесницы, как вгрызалась в полчища врагов латная пехота в доспехах из кожи, кости и металла, как осыпали недруга каменным дождём отважные пращники!.. Топот копыт и ржанье коней, поступь воинов и боевые кличи слышались в песне! И звон медных бляшек на упряжи конской, и свирепый рёв битвы! И как наяву виделись слушателям штандарты, что реяли над головами бьющихся воинов, как наяву лицезрели они неуязвимого полубога, повергающего соперников ударами копья!..
…Но вот – умолк сказитель. Молчание воцарилось в зале. Не скоро зазвучали вновь голоса благородных.
Первым Ракшитар заговорил. Взволнованно и громко:
– Как жаль, что нет Айндраха среди нас! Как жаль, что люди ему противились, а ведь он добра им хотел!
– Тёмные боги воспрепятствовали ему объединить вирахов, – заметил сказитель. – Один из них, приняв облик воина, уязвил Айндраха в битве, и тот, разочаровавшись в людях, вернулся на небеса. Но об этом – другая песня.
– Выпей сперва немного нишунийского вина, – предложил Дошман, – промочи горло.
– Разве только немного… – согласился певец. Он принял из рук князя серебряный кубок с ароматным напитком.
…Потом были ещё другие песни, и кубок, из которого пил сказитель, был подарен ему в награду за удовольствие, что доставил певец пирующим.
А потом позвали музыкантов, и под звуки флейт и арф, бубнов и барабанов, девушки из знатных семей исполнили несколько танцев. Лишь украшения были на них, чтобы одежды не скрывали от взора красоту юного тела, плавность и совершенство движений!
После танцевали юноши – но уже со щитами и мечами в руках, и танец их не имел ничего общего с предыдущими. Стремительно наступали молодые воины, словно атакуя врага, и ловко уклонялись от воображаемых ударов, щитами парировали выпады, и кололи мечами в ответ… И пели при этом – отрывисто и грозно, славя небожителей!


…Во время ужина, песен и танцев Дурхард имел возможность присмотреться к Ракшитару. Княжич выделялся из числа прочих мужей, сидящих за столом, даже на братьев не был похож. Широкоплеч и мускулист в меру своих лет, безбород – но кто из его сверстников, сыновей благородных ратников, выглядит иначе? Было в Ракшитаре что-то ещё, особенное. Светлые, почти цвета облаков на ясном небе, волосы, да ещё голубые глаза и светлая кожа, на которую отчего-то никак не хотел ложиться загар… А ещё, пожалуй, необычная красота его, утончённость и правильность черт лица, тоже, вероятно, унаследованная от матери-северянки. Наверное, выпитые вино и пиво, кои уважал пират одинаково, сделали его малость сентиментальным, и Дурхарду подумалось, что в облике этого юноши мог бы явиться людям кто-либо из богов. Тот же Айндрах, например. Дабы вновь попытаться сделать людей счастливее.
…Досмотрев танец, Дурхард покинул тронный зал. На дворе было темно. Раздавались тихие трели цикад, и слышался издалека лай собак.
У отхожего места (каменного строения над выгребной ямой) Дурхард увидел Ракшитара, что уж совершал омовение, смывая с себя скверну нечистого места. Юноша дождался, пока капитан выйдет, и сказал:
– Князья собираются устроить игрища перед началом похода. Ты будешь участвовать?
– Игрища? – заинтересовался Дурхард. – Подумаю. Хотя, если надеешься, что я выйду победителем во всех состязаниях – сразу тебя разочарую. Я далеко не совершенен. Если богам угодно будет, возьму один-два приза – не более.
Он омылся, черпая глиняным ковшом из огромного широкогорлого кувшина, врытого в землю и, одевшись, не спеша направился в сопровождении Ракшитара к дворцу.
– А я обязательно там буду! – промолвил юноша. – И докажу всем, что ст;ю чего-то!
– И, в первую очередь – отцу, – догадался Дурхард. – Хочешь доказать, что ты не хуже его законнорожденных сыновей?
Ракшитар заявил с жаром:
– Я тоже законный! Отец признал меня, назвал своим сыном! Хвалит – слышал, ведь. Но я хочу…
– Быть, как герои давних времён?
– О, да! – не сдержал юноша восторженного возгласа. – Идти во главе войска! Мчаться на колеснице в атаку! И чтобы хвосты штандарта полоскали по ветру! Стрелять, метать копья, рубить, спешившись!.. И обратить врагов в бегство!.. Гнать их прочь!.. А потом идти дальше, покоряя княжества и царства!.. Это ли не счастье?
– А если убьют?
– Разве смерть в бою не прекрасна?
Дурхард улыбнулся и кивнул.
– Во всяком случае, провести несколько лет в битвах и пасть героем лучше, чем всю жизнь суетиться между домом, полем и пастбищем, воюя с мышами и саранчой.
– Ты понимаешь меня! – выдохнул Ракшитар. – Кому, как не тебе!.. – Он спохватился потом: – Нет, ты не подумай… Я вовсе не считаю себя выдающимся! Я просто хочу быть, как все. Как все благородные. Воином! Чтобы обо мне помнили потомки! Я желаю большего, чем охранять от зверей табуны и спасать пастухов от хищных зверей! Хочу быть достойным отца и своих предков! Чтобы при упоминании моего имени люди не спрашивали: «А?.. Ракшитар?.. Кто это?» И чтобы не говорили, будто я чересчур мечтательный!
– А ты правда мечтательный?
Юноша осёкся.
– О чём же ты мечтаешь?
Они медленно шагали рядом. Тёплая летняя ночь обступала их, и над головами был распахнут огромный чёрный купол неба с мерцающими на нём звёздами. Ещё долго будут так же ярко сиять звёзды, пока не затянет их зимними тучами, из которых польются на землю холодные дожди…
Княжич сказал негромко:
– О разном… О небе например.
Дурхард поднял голову и посмотрел вверх, на россыпь созвездий. Очень близких.
– В детстве я тоже любил смотреть в небо. Иногда я задавался вопросом, из чего сделаны звёзды, и гасят ли их утром боги. Или просто свет солнца перебивает их свет?
– А я, вот, думаю – что там, по ту сторону?
– То есть?
Ракшитар смутился чуть-чуть.
– Ну… если небо – это купол, значит, с той стороны тоже что-то есть. Говорят, будто там пустота. Но вдруг, этот купол – земля для другого мира? Понимаешь, ведь есть же подземный мир, мир людей, мир богов… А что если есть ещё и другие миры людей? Тех, что живут по ту сторону неба?.. – Он помолчал, а потом добавил: – А ещё я думаю о будущем. О том, что будет через пятьсот лет. Или через тысячу… Станут ли тогда люди счастливее?
Дурхард долго молчал. Потом усмехнулся и проговорил:
– Ну, ты сказал, тоже!.. О таком я никогда и помыслить не мог!.. – Он пожал плечами и усмехнулся вновь. – Да и ты себя не мучь попусту! Не дано нам этого знать. Боги – и те всего не знают!


2
Неподалёку от города, близ кладбища с выстроившимися в ряды каменными гробницами-дольменами, издавна находилось место для состязаний, что проводились каждую весну в ознаменование победы бога-громовержца над древним змеем Ахир;том, врагом светлых богов. Да ещё совершались там тризны по ушедшим из жизни знаменитым воинам.
Теперь на обширном поле заново покрасили столбы, что указывали места поворота колесниц, поставили мишени для стрельбы с упряжки и с земли, оградили площадки для борьбы…
В назначенный день были принесены жертвы и начались игрища во славу громовержца Вртрахана и повелителя бури и стрелков Виравuна, которые должны были помогать воинам в предстоящих сражениях.
Лишь знатные люди – колесничие и пехотинцы-вармины – принимали участие в состязаниях. Куда уж простым ополченцам тягаться с профессиональными ратниками, что с детства овладевали сложной наукой войны! Простолюдины могли лишь устроить собственные игрища где-нибудь поблизости, да смотреть, как соревнуются благородные.
С гонок на колесницах началось соревнование, продолжилось стрельбой из лука и метанием дротиков на полном скаку.
Дурхард не зря говорил, что не надеется взять лучшие призы – возницей он был далеко не самым лучшим, и остался позади соперников. Зато Ракшитар победил в нескольких заездах, чем привёл в восторг зрителей и порадовал отца. И лишь досадная случайность не позволила ему стать первым правчим на игрищах!
А вот стрелком Дурхард оказался отменным. С юных лет овладев колесничным боем, когда служил богатому дружиннику, а после, практикуясь в стрельбе из лука с палубы корабля, качающегося на волнах, он теперь без промаха разил в цель с платформы колесницы, которой управлял Ракшитар. И обошёл в этом мастерстве (пусть и ненамного) некоторых благородных. Сам Дошман вручил ему награду – лук и стрелы в дорогих футлярах, украшенных золотыми бляхами и расшитых бисером. Ракшитару же досталась от отца парная узда для упряжки – с бронзовыми псалиями, заклёпками из серебра на ремнях, и с парой налобников для защиты конских голов от ударов.
Вот тогда-то, принимая награду, и попросил Дурхард князя об одолжении.
– Проси, что хочешь! – молвил довольный, а посему великодушный и щедрый князь.
– Колесница у меня есть и своя, – сказал тогда пират. – А, вот, возничего достойного нет. Пусть твой сын Ракшитар будет моим возничим.
Юноша, что стоял рядом, замер, затаив дыхание, с мольбой и надеждой глядя на отца.
Старый князь бросил на него взгляд. Усмехнулся. И махнул рукой.
– Ладно уж! Согласен! – и добавил тотчас: – Только… ты уж присмотри за ним, Дурхард!


…Относительно того, где нанести предстоящий удар – князья всё ещё спорили. Одни настаивали на том, чтобы пойти на восток, к Пуштиману, перейти Навью удобными бродами и двинуться вглубь Эдэна навстречу войскам врага. Другие предлагали выступить на запад, к Махапартаху, расположенному у самого устья реки, и переправляться на ладьях там. Иначе как перевести на другой берег огромную армию почти в две тысячи колесниц, пять тысяч пехотинцев и огромный обоз?
И вот, едва закончились состязания, и начался пир, посвящённый их окончанию, прибыли гонцы из Пуштимана с известием о том, что царская армия собирается у бродов неподалёку от города. А следом примчались вестники из Махапартаха сообщив, что на правом берегу Навьи стоит эдэнское войско.
– Вот, значит, как он собирается действовать, – молвил Дошман. – В клещи берёт. – И, вопреки требованиям воевод Пуштимана идти на помощь их городу, повелел: – Берите все лодки и корабли, что у нас имеются. Ставьте их поперёк реки, и на них кладите настил из досок. По этому мосту наши дружины перейдут реку. Вниз по течению двинемся, зажмём отряд царя меж Навьёй и Уруданом, и уничтожим. А после пойдём на Сандuх. И тогда царь поневоле повернёт войска, чтобы защитить свою столицу.


…Что за морока эта переправа! Сколько толкотни, шума, грохота колёс и роняемой поклажи! Сколько крику и суеты, когда лопнули канаты и мост начал вдруг разъезжаться под ногами!..
А Ракшитар так рвался на тот берег!.. Он отправил своё имущество с обозом, а сам разыскал в порту старого тощего перевозчика и вложил в его костлявую руку несколько ракушек-каури, что заменяли в Дакшинадике мелкие деньги. Не сказав ни слова, старик взялся за весло и оттолкнул утлую лодку от причала. Всё время, пока пересекали реку, он молчал. А юношу просто распирало от восторга, которым не с кем было поделиться. И, когда уж совсем рядом был правый берег Навьи, не выдержал княжич. Указал на понтонный мост рукой и воскликнул:
– Ну разве не прекрасно это! Кто из великих воителей в последний раз собирал такое войско!
И вот тогда покачал перевозчик седой плешивой головой, разжал морщинистые губы свои и молвил тихо:
– Сколько людей погибнет… Сколько жизней прервётся… Сколько надежд не сбудется… Сколько ясных глаз померкнет… И ради чего всё это? Ради чужих богатств и пустой славы!
Ракшитар аж рот открыл от изумления! Что за глупые и печальные мысли посещают старика!..
Но в этот миг ткнулась лодка носом в глинистый берег, и позабыл обо всём юный княжич.


Бежали со всех ног пугливые сайгаки, лани мчались прочь, оставляли тучные пастбища круторогие туры, заслышав гул копыт и скрип колёс, песий лай и лязг оружия! Лишь повелители птичьего мира, степные орлы, распластав крылья на недосягаемой высоте, с достоинством царей взирали на воинство, что несколькими колоннами растянулось по необъятной равнине!
Поднимая пыль, в авангарде, на флангах и в тылу катились колесницы; нестройной толпой шла безоружная пехота – лучники и метатели копий, пращники и латники. Никогда не выступали воины в поход в боевом облачении, тяжелом и обременительном – даже копья, топоры и мечи их лежали на повозках вместе с личным имуществом и провиантом, захваченным из дома. Знаменосцы, положив древко на плечо, несли штандарты – длинные шесты с укреплённым на вершине щитом, на которых изображены были эмблемы различных родов – грифы, быки, леопарды, волки… Это чтобы в густой пыли бойцы не отбились от своих.
Огромную рать собрали князья! И ещё большей казалась она оттого, что едва ли не каждый колесничий и пеший имел свой собственный маленький обоз, состоявший из повозки, запряжённой парой волов, ослов или мулов, и, изредка, одного-двух рабов в качестве слуг и погонщиков. А кто победнее – за тем шагал лишь навьюченный поклажей осёл. А ещё немало купцов пошло с армией, в надежде приобрести у воинов по дешёвке награбленное; женщин, что за плату предлагали себя покинувшим жён и подруг мужчинам… А ещё был обоз князей и знати, при котором не только слуги находились, но также и наложницы, музыканты, повара, лекари, работники по дереву и металлу… Мастеров этих – плотников и оружейников – и помимо княжеских в войске имелось предостаточно: случится битва – найдётся для них работа. Одних колесниц без числа изломано будет!
Большинство двуколок были теперь прикреплены позади телег или же влекомы впряжёнными в них ослами, мулами и простыми, не боевыми, лошадьми. Боевых жеребцов конюхи гнали отдельным табуном, сохраняя их силы для сражения и не обременяя лишним грузом. Особой частью обоза были повозки, груженные мешками с отборным зерном в корм лошадям, а также быки, кони и бараны, предназначенные в заклание перед битвой.
По пути некоторые воины, по возможности, занимались охотой. И не столько ради пополнения провианта, сколько для развлечения и для тренировки перед боем.
Вот и Дурхард не удержался – велел Ракшитару вести упряжку вслед за кинувшемся из травы зайцем, а сам натянул лук, прицелился и – длинной стрелой пригвоздил зайца к земле. А затем вдруг соскочил на ходу с платформы биги, пробежал вслед за ней по инерции с десяток шагов, остановился и вернулся за добычей.
И сказал подъехавшему Ракшитару:
– Будет у нас на ужин свежее мясо!
– Ноги решил поразмять? – засмеялся тот. – Бери вожжи, теперь я тебе покажу кое-что.
Дурхард пустил жеребцов рысью, затем заставил сменить её на галоп. Вот колесницы передового охранения промелькнули мимо, вот, показались влекущие телеги волы и толпы неспешно шагающих воинов – нагих, прикрывшихся от жаркого солнца одними лишь плащами да головными повязками; сплошь припудренных жёлтой пылью, по которой тянулись тёмными полосами промытые п;том дорожки.
И тут одним махом перескочил Ракшитар через край кузова биги, ступил на дышло, и, пробежав по нему, встал во весь рост на ярме, балансируя руками. И завопил от восторга! Приветственные крики раздались отовсюду в знак восхищения ловкостью молодого колесничего. А тот, продемонстрировав удаль свою, тем же путём вернулся в кузов.
Капитан встретил его снисходительной улыбкой и сказал:
– Что ж, неплохо, неплохо…
Сказать по правде, сам он на подобный трюк ни за что не отважился бы! Но придал лицу своему такое выражение, будто на полном ходу по ярму пробежаться для него – самое обычное дело, к которому он давно уж потерял интерес.
Неожиданно среди воинства возникло замешательство. Какой-то возничий с лучником, стоящим подле на платформе (оба покрыты кожаной бронёй и слоем пыли), направил колесницу свою поперёк марширующей толпы. Над платформой торчала на длинном шесте трудноразличимая бронзовая эмблема, заключённая в круг. Стрелок кричал что-то, и, когда двуколка подъехала ближе, Ракшитар с Дурхардом расслышали:
– Где Дошман? Где князь Джаракотаха?
– На что он тебе? – крикнул в ответ Ракшитар.
Колесничий презрительно скривился.
– Кто ты такой, чтоб задавать мне такие вопросы?
– Я Ракшитар, сын Дошмана, правителя Джаракотаха. А кто ты, чтоб задавать такие вопросы нам?
Незнакомец сменил гнев на милость. Уже более любезным тоном он сказал, приблизившись:
– Благо тебе, княжич! Я Нарьях, воин князя Рэв;на. Спешу сообщить отцу твоему и его союзникам о приближении войска нашего. Будем биться вместе с вами.
Ракшитар принял важный вид (Дурхард, как бы оказавшийся не у дел, посмеивался тихонько, наблюдая за ним) и предложил:
– Поезжайте за нами. Проводим.
…Маленькие государства, расположенные на левобережье Урудана к северу от устья Навьи были в давней зависимости от вождей Сандиха, и не раз пытались освободиться от неё. Вот и теперь, готовя отряды якобы для Дханванрата, они выжидали, когда войска союзников перейдут Навью, чтобы тут же присоединиться к ним. Небольшая это была подмога – пара сотен колесниц от трёх владетелей, да лёгкой пехоты до двух тысяч. Но и ей были рады.


Дошман надеялся, что удастся разбить армию врага по частям, но воевода, командовавший западным отрядом царского войска, оказался опытным полководцем. Получив от разведчиков сведения о передвижениях союзников, он вовремя увёл отряд на север, к столице. Правда небольшая стычка с арьергардом его, прикрывающим отступление основных сил, всё же состоялась.
Ракшитар с Дурхардом как раз находились в сторожевом отряде, числом в полтора десятка колесниц, когда далеко впереди был замечен приближающийся разъезд врага. Похоже, благородные Эдэна решили продемонстрировать преследующему их войску, что отступают вовсе не из трусости, и готовы принять бой в любую минуту.
Какое-то время оба отряда маневрировали, пытаясь поставить противника лицом к солнцу, но когда достичь преимущества не удалось, повернулись к перевалившему зенит светилу боком и пошли на сближение. Шагом, чтобы не утомлять коней, одновременно выстраиваясь в шеренгу.
Ракшитар почувствовал дрожь в руках и в коленях. И как потеют ладони... Вот досада!.. Он не мог бы сказать наверняка, чего боялся больше – самого боя, в котором, быть может, погибнет, или того, что покажет себя плохим возничим, совершит какую-нибудь досадную ошибку, а значит, уронит себя в глазах Дурхарда и прочих соратников!
Похоже, капитан заметил беспокойство его. Потому как сказал очень непринуждённо:
– Действуй, как дома, во время тренировки. Те же приёмы, ничего нового.
– Хорошо, – произнёс парень чужим голосом, напряжённо глядя вперёд.
Капитан добавил:
– Да, ещё… По дышлу бегать не надо.
– Угу, – сказал Ракшитар. И не засмеялся.
Дурхард неспешно надел на голову свой удивительный шлем с двойным гребнем из акульих зубов, достал из чехла сбоку кузова один из луков. Княжич надел свой, а в левую руку взял – небольшой прямоугольный щит, составленный из нескольких слоёв кожи. Таким пользовались возницы для отражения стрел.
Некоторое время упряжки ещё двигались шагом. Затем перешли на рысь.
Сердце Ракшитара учащённо забилось. Впереди уж отчётливо видны были набирающие скорость биги эдэнцев.
– В гало-оп! – прокричал Манаван, что командовал отрядом.
И колесницы ринулись в атаку!
Дурхард достал из колчана три стрелы. Держа две из них в правой руке наконечниками вниз, чтобы можно было сразу воспользоваться ими, одну положил на тетиву. Натянул – и выпустил в сторону врага.
…Отряды сближались. В топоте копыт и облаках пыли, скрипе бешено крутящихся колёс, в позвякивании металлических бляшек на сбруе лошадей и почти неслышном посвисте тетив, хлопающих по костяным, кожаным и бронзовым пластинам нарукавников, и в шипении уносящихся прочь стрел!.. Мимо едва заметно проносились меднозубые молнии, выпущенные неприятелем. Там, позади, они впивались, наверное, в землю и подрагивали белым и чёрным оперением…
Враг был рядом. Ракшитар уже отчётливо видел мчащуюся навстречу неровную шеренгу боевых биг, запряжённых рыжими длинногривыми конями. Видел одетых в пластинчатые брони воинов, по бокам шлемов которых торчали вверх по два орлиных пера, слышал дробный топот копыт их коней… Ещё чуть-чуть, и колесницы пройдут в промежутки между упряжками или сшибутся, опрокинув наземь воинов!..
– Я поворачиваю!
– Не сметь!!
Ракшитар вздрогнул. И ещё крепче сжал в руках вожжи и стрекало.
Я поверну, Дурхард, поверну! Может, ты и сумасшедший, но я – нет!..
Он не повернул. Потому что первым не выдержал возница врага, чья упряжка летела навстречу. Совершив плавный разворот и огрызнувшись стрелой, бига его помчалась прочь.
Боевой порядок был сломан. Часть колесниц Бахусарит и часть упряжек Эдэна аналогичным образом покинули строй, а те, что остались, вступили в единоборство.
– За ними! – крикнул Дурхард и выстрелил в сторону биги, что пронеслась слева. Он не промахнулся, но стрела лишь скользнула по пластине панциря неприятельского воина и отскочила в сторону.
Ракшитар потянул за левую вожжу, и колесница его описала полукруг. Такой же полукруг описала колесница врага. Возница на ней был одет в кирасу, плетенную из кожаных ремней, и в кожаный колпак, закрывающий своими клапанами шею и плечи, а на бронзовом кругловерхом шлеме стрелка красовались два распахнутых белых крыла из перьев, вставленных в отверстия на изогнутых пластинах.
Дурхард и соперник его посылали стрелу за стрелой, пытаясь поразить друг друга. Пару раз щит Ракшитара принимал на себя удар бронзовых жал. Дублёная бычья кожа, упругая и прочная, пропустила жала до самой втулки, но не более. Пернатые древки так и остались торчать в щите, накрепко в нём увязнув.
Сосредоточив всё внимание на управлении упряжкой, парень, однако, видел краем глаза, что подобные поединки происходили повсюду. Но потери с обеих сторон были, вероятно, невелики. Слишком нелегко это – попасть с движущейся платформы, на которой необходимо ещё и держать равновесие, по движущейся цели. И потому, несмотря на искусство лучников, стрелы большей частью летели мимо или вонзались в обтянутые толстой кожей плетёные кузова биг и в щиты, коими прикрывались возницы.
Часть отступивших в первые мгновения боя колесниц теперь вернулись и включались в перестрелку.
Ракшитар заметил, что один из жеребцов противника ранен (оперённое древко торчало из левого бока коня), но упряжка не замедлила хода, и лучник всё так же пускал в Дурхарда и возницу его стрелу за стрелой.
– Есть! – воскликнул вдруг капитан.
И юноша увидел, как вражеский стрелок осел на дно кузова. Потом поднялся, держась рукой за край его. Стрела Дурхарда торчала у него в животе – вероятно, вошла в сочленение между пластинами, проникнув по касательной сквозь доспех.
– Готов! – охнул Ракшитар.
– Царапнуло! – отозвался с сожалением пират.
И бой закончился.
Внезапно. Только пыль ещё клубилась в воздухе, храпели и ржали кони, кричали колесничие и грохотали катящиеся двуколки их…
Враг отступил. Упряжки эдэнцев мчались прочь, и вдали затихал топот копыт.
Кто-то погнался за ними. Но большинство осталось на поле битвы.
Первый раз за последние несколько минут (кажется, целая вечность прошла!) княжич позволил себе оглядеться.
Не было того, что обычно описывают сказители – множества трупов, пленных и просящих о пощаде; воинов, снимающих с убитых доспехи и скальпы; перевернувшихся двуколок… Да и чего следовало ожидать от небольшой стычки?
Впрочем, потери были. Хотя поначалу Ракшитар видел только колесничих, что, не остыв ещё от схватки, кричали весело и громко, делясь меж собой событиями последних нескольких минут:
– Вот сюда, сюда он мне попал! А я как чувствовал – уклонился вбок, и мне только наплечник проткнуло!
– А посмотри, что с моим Рыжим стало! – молодой стрелок показывал на левого коня, через шею которого насквозь прошла стрела. – Ведь теперь как пить дать падёт, только до обоза дотянет – и падёт! Ну, что за невезение!
– Сурдж;ха ранили! Умирает.
– Где?
– Вон там…
Ракшитар подъехал к нескольким стоящим рядом двуколкам. У колёс одной из них лежал молодой колесничий лет двадцати, давний приятель княжича. Под голову его был положен свёрнутый плащ. Из груди его торчала стрела (литой втульчатый наконечник пробил кожаный панцирь, погрузившись в плоть). Раненый тяжело дышал, кашляя кровью.
– Доспехи брату отдайте… Ут;ху. Они ему нравятся… А лук со мной положите… Это мой любимый… – заговорил он, продолжая, наверное, прерванный разговор. – И пса моего, Хинср;ха, тоже… со мной… А то он скучать будет…
Ракшитар соскочил с платформы. Промолвил с жаром:
– Может, ты ещё выживешь!
– Нет, кончено! – возразил стоящий подле Манаван. – Вынуть стрелу – и он умрёт.
Сурджах попытался улыбнуться.
– Хорошая смерть для благородного! Верно, Манаван?
Тот кивнул.
– Молите богов, чтобы всем вам умереть так же! – И спросил: – Ещё что-нибудь хочешь сказать?
Колесничий шевельнул плечом и поморщился. В горле у него булькнуло.
– Нет… Наверное… Расскажите только о том, как я погиб… Пусть знают.
– Всё расскажем! – пообещал кто-то. – Родичи будут тобой гордиться!
– Ну… тогда… тогда я пойду.
Манаван наклонился, взялся за древко стрелы, и одним рывком извлёк её из раны.
Крови не было. Лишь несколько капель упало с острия. Сурджах дёрнулся, захрипел… И вот теперь кровь полилась – но не из груди, а изо рта и ноздрей.
И колесничий затих. Серые глаза его неподвижно уставились в небо.
Кто-то произнёс, сглотнув:
– Да… Красивая смерть…


…Дурхард заметил, что неплохо теперь вернуться к войску, отдохнуть после пережитой встряски. О молодом соратнике своём заботился, наверное. И Манаван это понял. Улыбнулся и кивнул в знак согласия.
Во время пути, Ракшитар не проронил ни слова. Молчание его продолжалось так непривычно долго, что Дурхард спросил:
– Всё в порядке?
– Да, – глухо отозвался парень. – И спохватился: – Ты не думай, я ничего… Просто… Как тогда, когда лев убил пастуха … Плохо, когда хорошие люди умирают в расцвете сил. Особенно те, с кем давно знаком.
– Что ж, значит, так было надо.
– Да, конечно… Красивая смерть… – повторил Ракшитар чужие слова.
– А ты молодец!
Княжич отозвался:
– Шутишь, наверное!
– Если бы мы с тобой на охоте были – да. А в бою не до шуток! Ты и в самом деле хороший колесничий!
– Я чуть было не повернул!
– Ничего. Ты не каменный. А управлялся с упряжкой мастерски. Лучшего возницы я бы себе и не желал!


3
Дошман не ошибся, полагая, что Дханванрат оставит рубежи Пуштимана и повернёт войска навстречу княжеским армиям. Неподалёку от Сандиха выбрал царь удобную для боя равнину и встал на ней лагерем, дожидаясь подхода неприятеля.
В архаичной Дакшинадик именно стоящему на колесницах рыцарству судилось начинать брань и, подчас, решать исход её, оставляя за пешей ратью шанс закрепить победу, а если укроется враг за стенами городов – вести осаду и брать укрепления штурмом. Вот почему так важно было отыскать место, где грунт достаточно плотен, и где нет холмов и оврагов, пересохших ручьёв и речушек, кочек и валунов. И где без труда можно развернуть обеим армиям более трёх тысяч боевых упряжек. По равнине той можно было пуститься преследовать врага в случае успеха, и отступить в случае поражения.
Союзники разбили лагерь у деревеньки, состоявшей из нескольких длинных глинобитных домов. Неподалёку от покинутых жителями хижин поставили князья свои шатры и стали готовиться к жертвоприношению, дабы на следующий день, заручившись поддержкой богов, начать сражение.
Вечером закланы были быки, кони и бараны, и каждый колесничий и пеший получил свою часть жертвенного мяса.
А поутру, когда восстала из мрака богиня зари Ут, прогоняя сиянием своим враждебную тьму ночи, стали готовиться к битве ратники.


Позавтракав неплотно, Ракшитар и Дурхард облеклись в лучшие свои одежды и помогли друг другу надеть доспехи.
Начищенные до блеска бронзовые поножи легли на их высокие мягкие сапоги. Панцирь из длинных пластин, скреплённых тонкими ремешками, укрыл княжича до бёдер. Боевой пояс, набранный из пластин поменьше, опоясал талию. Перевязь меча наискось перечеркнула грудь. Шлем с султаном из конского волоса, зажатом в двойном гребне-полумесяце, и с бычьими рогами по бокам, коими нередко украшали шлемы воины Бахусарит, надел на голову юноша.
Дурхард же натянул на левое предплечье кожаный нарукавник с нашитой на него металлической пластиной – для защиты руки от удара тетивы; облачился в панцирь из нашитой на кожаную основу чешуи, за спину перекинул колчан с тремя десятками стрел, опоясался и замечательный шлем свой опустил на голову.
А потом направились оба к колеснице, запряжённой заблаговременно двумя подростками, рабами капитана. Проверили, хорошо ли пригнана сбруя, ровно ли уложены седёлки под ярмо, не затянуты ли чрезмерно ремни подперсья и подпруги… Следом чеки проверили на осях колёс и оружие – натянули два запасных лука и вложили их в чехлы, закреплённые снаружи кузова, что перекрещивались с большими дополнительными колчанами, полными стрел и с парой дротиков каждый. Копьё вставили в пазы на внутренней стороне борта – так, что смотрело остриё его, отклоняясь, вверх и чуть назад.
Затем взошли на колесницу и, в числе множества других бойцов, направились лёгкой рысью, чтоб размять коней перед боем, к месту построения.
Ракшитар был взволнован. Даже более чем тогда – перед первым своим сражением. Там не было времени на раздумья, а теперь ничто не мешало осознать ту опасность, которая ему грозила. Это ведь не лёгкая стычка с перестрелкой из луков. Это брань беспощадная, в которой решаться будет, кому властвовать в Бахусарит! И поэтому, чем ближе приближалась упряжка к передовой линии колесничих, тем бледнее становилось лицо молодого воина.
И это не ускользнуло от взгляда Дурхарда. Капитан сказал:
– В первой своей битве я забился под кормовой настил корабля и ревел там, как девчонка. А потом, ещё много лет спустя, всегда волновался перед боем. Страшно только поначалу. А потом проходит. Это как прыгнуть в воду с высокого места – важно переступить черту, преодолеть свой страх.
Ракшитар спросил, не глядя ему в глаза:
– Ты и сейчас боишься?
– Боюсь, – признался пират. – Но знаю, что это ненадолго. Мне нравится дух битвы.
Парень тряхнул головой, и конский волос на шлеме его зашелестел по металлу.
– Ничего, мне тоже понравится! – и облизнул губы.
Что ж, путь к славе, о которой Ракшитар так мечтал, был открыт и предстал перед глазами во всей своей пугающей красоте!
...Тысячи и тысячи воинов заполнили равнину – словно полчища муравьёв, что выползают по весне из нор своих! Сияли панцири и шлемы варминов, топорщились копья ополченцев, поднимались над головами длинные шесты, несущие родовые эмблемы…
А перед толпой пеших воинов строились упряжки – в двадцати шагах друг от друга, чтобы повернуть можно было при необходимости, избежав столкновения с соседом. Около трёхсот колесниц изготовилось для атаки. В трёхстах шагах за ними была поставлена ещё одна линия двуколок, а ещё дальше готовилась к соступу третья. Оставшиеся двуколки отвели на фланги, чтобы предотвратить окружение войска.
Лучшие мужи составили первую шеренгу биг – князья и княжичи, знатнейшие из воинов и знаменитые воеводы. Все те, кто искал себе славы, и кто не ведал лучшей музыки, чем пение тетив!
Туда же направились и Дурхард с Ракшитаром – не в центр, только, а на правое крыло линии. И вот тогда, проезжая мимо воинов, блистающих начищенной бронзой доспехов, глядя на султаны и рога шлемов, на командиров, коими избраны были знатнейшие и знаменитейшие (конские хвосты на древках их штандартов трепал поднявшийся ветер), юноша позабыл о страхе и ощутил восторг. Он осознал вдруг и свою причастность к великому делу! Почувствовал себя самого частью огромного и грозного воинства, собравшегося здесь, дабы вершить судьбы мира!
Ракшитар бросил взгляд в сторону предстоящей атаки и увидел вдалеке упряжки врага, выстроенные для боя. За ними поднималась в небо пыль и дым костров, и слышались кличи, ржанье коней, лай псов, пение труб и бой барабанов. И восторг юноши поугас.
– Мы ведь победим? Как думаешь?
– А ты сомневаешься? – поинтересовался Дурхард.
– У царя сильное войско. Боюсь, немало крови прольётся сегодня.
– Так т; хорошо! – молвил Дурхард. – Разве не об этом ты мечтал? Разве не в этом смысл жизни воина – чтобы проливать чужую кровь и свою собственную?
– Да, конечно… – согласился княжич. И добавил, помолчав: – Хорошо, когда бьёшься ради чего-то высокого, значимого… Когда не просто так… Когда защищаешь свой народ, свободу его!..
Пират взглянул на него как-то странно.
И сказал – не очень охотно:
– Если желаешь знать, люди всегда воюют ради одного. – С высоты своего роста он посмотрел на юного возницу и добавил: – Ради жратвы.
Ракшитар распахнул глаза от удивления.
– Как это?
– Да очень просто. Если мы победим, то ограбим царство Дханванрата. Захватим его зерно и скот. Ну, и прочие вещи – оружие, там, рабов… Стоимость коих всё равно измеряется зерном и скотом. То есть, жратвой. Излишек мы обменяем на более изысканные яства, дорогие одежды, красивых женщин, драгоценности… А кроме того, у вас появится возможность диктовать свои условия эдэнским купцам и брать с них плату за провоз товаров по вашим землям. Плату зерном и скотом. Или металлами, что, впрочем, одно и то же. – Дурхард улыбнулся. – В конечном итоге, мой мальчик, все войны, независимо от того, какой повод для них находят вожди, сводятся к одному – ограблению соседей. К возможности набить свой желудок. Ну, а уж потом – к удовлетворению прочих своих желаний – похоти, тщеславия… Уж я-то знаю! – Он засмеялся негромко, заметив, как ошеломили юношу эти слова. И пояснил: – Не удивляйся тому, что я говорю подобное. Я ведь не такой, как многие вожди. Я вырос в грязном городском квартале, а не во дворце. И мать моя была спивающаяся амазонка, изгнанная из племени, а не благородная княгиня. Я познал жизнь с разных сторон. Я наблюдал её нищим мальчишкой, конюхом, начинающим пиратом, хозяином кораблей и сокровищ… Я знаю, чем живут люди. Я просто называю вещи своими именами и не подменяю слово «грабёж» красивой фразой типа «священная война с врагами». – Капитан подмигнул Ракшитару и хлопнул его по плечу. – Ладно, не бери в голову. Просто делай то, что должен делать!
В этот момент раздался бой барабанов и рёв труб со стороны лагеря, и сразу вслед за тем – трубный звук сигнального рога князя Нирджетара, что командовал первой линией колесниц.
– Началось! – воскликнул Дурхард.
И сердце у Ракшитара ёкнуло. Внезапная мысль о том, что сейчас против него выступят, возможно, лучшие воины Эдэна, способные шутя расправиться с самонадеянным мальчишкой, ужаснула парня! Он не сомневался, что смерть воина в бою почётна. И знал, что смерть – это всегда переход к новой жизни в загробном мире, где павшие ратники пируют, охотятся, и вкушают все доступные удовольствия, не зная бед и печалей… Но расстаться с жизнью в семнадцать лет, когда в мире земном не познал ещё, по сути, ни любви, ни радости семейной жизни, ни славы – отчего-то не хотелось! Да ещё после всего, услышанного от Дурхарда!.. Как похоже это было на слова старика-лодочника!
Но времени на размышление не осталось. Сражение началось!
Колесницы пришли в движение. Стараясь не нарушать строя, возничие пустили коней шагом. Стрелки подняли луки и положили стрелы на тетивы.
Впереди, очень далеко, заклокотало и зазвенело – это двинулись навстречу биги Дханванрата.
И тогда Ракшитар поднял голову и посмотрел в бездонное небо, по которому безмятежно плыли лёгкие белые облачка. Видят ли его сейчас бессмертные? Угодны ли были жертвы двум могучим покровителям воинов – лучнику Виравину и Вртрахану-громовержцу? Сохранят ли они в битве?
– Повелитель песни, повелитель жертвы, Виравин могучий! – закричал юноша. – Помилуй нас! Сотвори нам победу! Вртрахан, владыка великого неба и земли, приди к нам на помощь!
И, вторя ему, послышались кличи воинов:
– О, щедрый! Помоги нашим колесницам! Громовержец, помоги захватить нашу долю в битве! Сломи мужество врагов!
Тогда и Дурхард крикнул что-то совсем непонятное, взывая, видно, к богам Калама.
Вот уж шагов шестьсот осталось до упряжек врага, когда вновь зазвучал рог Нирджетара. Рысью сменился шаг жеребцов.
С топотом дробным копыт конских, с лязгом доспехов и скрипом колёс, с кликами колесничих, взывающих к богам, сближались отряды, видом своим и блеском доспехов вселяя трепет в сердца малодушных! Не только в одном лишь владении оружием и управлении колесницами соревновались теперь благородные, но и в умении смотреть в лицо опасности и не поддаваться страху, что губит в бою и отдельных ратников, и целые армии!
Темп движения всё ускорялся – и вот уж ринулись кони галопом, ломая линию строя. Захлопали тетивы по бронзовым и костяным пластинам, нашитым на кожаные нарукавники, помчались в поисках добычи длинные стрелы!


С необычайной быстротой Дурхард посылал в летящую навстречу упряжку тонкие оперённые древки. Одна из них попала в бок левого жеребца, другая насквозь прошила наплечник лучника. И ещё три пролетели мимо. Но и стрелы эдэнца отыскали цель – одна срикошетила от удара о шлем Дурхарда, а ещё две воткнулись в щит, что выставил перед собой княжич.
Оба отряда были совсем близко. Ещё немного – и упряжки столкнулись бы, разбиваясь в щепы и сбросив наземь людей!
Но этого не случилось. Потому что многие колесницы с обеих сторон повернули назад, а многие остановились друг против друга на расстоянии тридцати шагов, когда ещё можно пользоваться луком, и стрелки продолжали поединок между собой.
Едва уклонившись от выпущённой в него стрелы, Дурхард в свою очередь спустил тетиву, и Ракшитар увидел, как тонкое древко ударило в живот воина и осталось торчать там. Эдэнец уронил под ноги свой лук и крикнул вознице:
– Я ранен! Уходим!
– За ними! – скомандовал Дурхард.
Они находились в лучшей позиции: им не надо было разворачиваться. Стрела Дурхарда угодила в спину возницы, прикрытую лишъ полотняным панцирем, и тот кувыркнулся вперёд через низкие перила, на дышло. И рухнул под кузов. Бига переехала его левым колесом и подпрыгнула. Лучник не удержал равновесия и навалился на правый борт. Колесница не перевернулась, но очередной толчок, когда она встала прямо, швырнул воина влево, и на сей раз он не сумел устоять на ногах. Опрокинувшись с платформы, он с лязгом рухнул на землю.
...Вокруг кипела битва. Словно акулы, что ходят кругами вокруг добычи прежде, чем броситься на неё, кружили одна вокруг другой колесницы, и стрелки их пытались поразить друг друга из луков. Кто-то уж ранен был или убит. Кого-то вывозили из боя. Кто-то покинул кузов и теперь бился с противником копьём или, преломив его о крепкие латы недруга, мечом… И уж мчались во весь опор сторон к месту сражения колесницы второй шеренги, готовые схватиться с летящими навстречу упряжками или с теми, кто, потеряв бдительность, спешился для грабежа павших!
…Колесница с воинами, облачёнными в плетёные из ремней панцири и кругловерхие шлемы, по бокам которых торчали орлиные перья, устремилась навстречу, огрызаясь стрелами.
Едва бига пронеслась мимо, Ракшитар повернул направо. Эдэнцы тоже совершили разворот, и обе упряжки помчались в разные стороны. Разойдясь шагов на двести, они развернулись и вновь пошли на сближение.
Примерно так же, описывая круги и эллипсы, сходясь и разъезжаясь, бились теперь и большинство остальных колесничих. Всё поле брани представляло собой отдельные поединки, что так любят описывать в своих песнях сказители!
Тем временем, вражеский лучник и Дурхард одну за другой метали друг в друга стрелы. Медное жало чудом не задело шеи эдэнца, ещё две торчали в покрытом волчьими шкурами кузове!
И вдруг раздался треск! Дышло вражеской биги лопнуло, и кони сорвали вцепившегося в вожжи возницу с платформы, потащив его за собой. Оставшийся в кузове стрелок кубарем полетел на землю следом.
Возница выпустил вожжи и покатился по земле, потеряв шлем. На один миг княжичу открылось его лицо – очень молодое…
Ракшитар не успел свернуть, и левое колесо его биги с хрустом проехало по ногам парня!..
Истошный крик, леденящий сердце, заставил Ракшитара охнуть!
Никогда прежде не слыхал он, чтобы так кричали! Это был вопль страшной боли и предсмертного ужаса, душераздирающий, нечеловеческий!..
Княжич развернул колесницу и рысью повёл коней к месту крушения повозки. Он не знал, зачем делает это. Он не имел ни малейшего представления, как надо вести себя теперь. Он забыл все легенды и героические песни, которые так любил! Осознание чудовищных страданий, которым он подверг другого человека, совсем незнакомого и столь же юного, как он сам, испугало Ракшитара больше, нежели мысль о возможности собственной гибели!
Вот только Дурхард, похоже, не потерял спокойствия духа. Он соскочил с колесницы и, вытаскивая из ножен меч, зашагал к стрелку, что с стоял на коленях, силясь подняться на ноги. Шлем на голове его был перекошен и перья сломаны.
– Я дам тебе выкуп… – начал он.
Дурхард сделал короткий выпад и, выбив колесничему передние зубы, воткнул остриё меча ему в рот.
Затем приблизился к продолжавшему кричать не по-человечески вознице. Ракшитар видел ноги покалеченного юноши – окровавленные, неестественно вывернутые, с осколками кости, торчащими из изуродованной плоти…
– Мамочка!! Мамочка!!.. – визжал парень, протягивая руки и пытаясь закрыться ими от надвигающейся смерти. – Пощади!! Больно!!
Дурхард наступил ногой ему на горло, и крик оборвался.
…Стрела так близко пролетела мимо лица Ракшитара, что задела наносник шлема его своим оперением! В первый момент парень даже не понял, что это было!..
Слева к нему приближалась колесница, и лучник вновь натягивал тетиву.
Наверное, Ракшитар должен был сделать что-то. Схватить копьё и атаковать врага пешим. Или пустить коней вскачь… Или воспользоваться запасным луком…
Он не сделал ничего. Он просто стоял и смотрел, как приближается, замедляя ход, бига, и как метит ему в грудь одетый в броню благородный ратник…
Дурхард оставил тело молодого воина и отскочил, прикрываясь конями своей биги.
…И в этот момент возница неожиданно дёрнулся, толкнул своего напарника и непроизвольно потянул вожжи – в правый бок его впилась стрела, разорвавшая металл и кожу панциря. Лучник не успел применить оружие.
Подле Ракшитара остановилась колесница Аридж;та, одного из старших братьев юноши. Его выстрел!..
– Не зевай! – рявкнул Ариджит и выпрыгнул из кузова с копьём в руке.
Дурхард было кинулся к вражеской биге вместе с ним, но лишившийся возницы колесничий закричал гневно:
– Нечестно нападать вдвоём на одного!
Наверное, пирату было наплевать. Но княжич остановился и произнёс в ответ:
– Я Ариджит, сын князя Дошмана! Назови себя!
– Я Ин;х, сын Субал;на, дяди царя Дханванрата, из рода Варах;х! – раздался в ответ надменный голос. – Желаешь ли биться со мной, как подобает благородным?
– Почту за честь! – воскликнул княжич.
Инах с копьём в руке и со щитом покинул колесницу.
Понимая, что теперь он лишний, Дурхард вернулся в кузов своей двуколки. И приказал:
– В бой! Поищем и себе поединщиков!
Ракшитар подчинился и начал разворачивать колесницу, стараясь не столкнуться с теми упряжками, что взад и вперёд носились по полю, и не попасть под выстрел кого-нибудь из лучников.
Он не мог говорить сейчас. Не мог даже думать, поглощённый боем. Но в глубине души его зарождался какой-то неясный вопрос – будто нарастающая боль, словно стон отчаяния... Надо будет потом спросить Дурхарда… Да, обязательно спросить… Только не теперь!
... Откуда-то сзади ударила вдруг чёрная пернатая молния, с шумом рассекая воздух, ушла вперёд над головами коней.
Дурхард развернулся и Ракшитар слышал как разорвала воздух и хлестнула по нарукавнику тетива. Юноша и не думал смотреть назад! Держа в левой руке вожжи, он колол жеребцов стрекалом, зажатым в правой, и чувствовал, как бегают по мокрой от пота спине мурашки. Он всё ждал, что бронзовое жало вопьётся ему в спину!..
Нет, уж лучше лицом к врагу! Лучше смотреть в глаза своей судьбе! Это не так страшно, как мчаться прочь, вжимая голову в плечи и каждую секунду готовясь получить удар сзади! О, горе тебе, беглец! Увы тебе, устрашившийся и тыл показавший! Дважды умирать будешь!
Обходил Ракшитар бьющихся ратников – конных и спешившихся, опрокинувшиеся колесницы, – и наезжая невзначай на мёртвые тела, разбрызгивая колёсами кровь и мозг... А Дурхард всё слал стрелу за стрелой… И вдруг крикнул:
– Есть! Поворачивай!
Очертив дугу, развернул бигу княжич, и тогда увидел, что удачный выстрел пирата поразил одного из коней вражеской упряжки – в голову попала стрела и прошла насквозь, пробив глаз. Воины обездвиженной двуколки спрыгнули на землю и побежали наперерез колеснице Ракшитара – стрелок с луком в руке, а возница с копьём. Спасаться бегством они явно не намеревались.
Ситуация осложнилась. Теперь царские воины могли броситься к коням и остановить их, повиснув на дышле, а затем поразить стоящих в кузове. Дурхарду же и княжичу биться с высоты платформы было неудобно – лишённые свободы движения, они не могли увернуться от ударов и дотянуться до неприятеля мечами.
Потому Ракшитар остановил упряжку и бросил вожжи.
– Бери копьё. Возница твой, – коротко сказал Дурхард, пуская стрелу.
Юноше стало не по себе! Нет, никто не заметил бы теперь перемены в его поведении, но там, под бронзовыми пластинами панциря, и глубже – в самой груди – быстрее забилось сердце, и что-то ещё – быть может, то, что зовут душой, сжалось в трепещущий комок, и застонало от боли и отчаяния!.. Не чувствовал Ракшитар ничего подобного, когда бросился на льва. И даже когда погнался за похитителями табуна отцовского, идя навстречу смерти, не испытывал такого ужаса, как теперь, готовясь сразиться в справедливом бою с царским воином!
…Благородный, в которого целил Дурхард, без труда уклонился от стрелы и выстрелил в ответ – столь же безуспешно. И, отбросив лук, выхватил меч.
Пират ударил первым, пытаясь разрубить незащищённую шею врага, но тот увернулся, и длинный клинок рассёк пустоту. В тот же миг эдэнец нанёс колющий удар в лицо, и лишь молниеносная реакция бывалого воина спасла Дурхарда от гибели – он успел отвернуться, и остриё царапнуло шлем, оставив сбоку, на гладкой поверхности его, небольшую вмятину…
…В мире, где не было известно искусство фехтования, ратникам приходилось либо подставлять под удар меча щит, либо уклоняться, либо надеяться на прочность своих доспехов.
У Ракшитара щит был. И он принял на него укусы копья, которое эдэнец направлял то в лицо юноши, то в горло, то в открытые бёдра. Княжич и сам наносил удары, но те лишь слегка уязвляли дублёную кожу круглого щита противника.
Правчий был немолод и опытен. Обнаружив перед собой всего лишь мальчишку, он удвоил натиск. Стремительные выпады копья чередовались с толчками, наносимыми щитом и подсекающими ударами ногами – в попытке опрокинуть Ракшитара! Один раз юноша и впрямь едва устоял на ногах. И если б он упал – был бы убит тотчас! Но он переступил неловко, взмахнул руками – и вновь занял боевую позицию с выставленным вперёд щитом и поднятым над головой копьём!
И всё-таки, положение Ракшитара становилось всё хуже! Он устал, был напуган, и начал пропускать удары противника. Один пришёлся по шлему, едва не сорвав его с головы, другой – в грудь, третий – в плечо, к счастью, до локтя укрытое пластинчатым наплечником.
Ракшитар попытался достать колесничего выпадом в незащищённую поножей голень – тот отскочил и тотчас наступил сапогом на древко. Копьё хрустнуло и сломалось.
В тот же миг (и как он догадался только!) юноша, отбросив прочь щит, наклонив голову, кинулся вперёд, нырнул под руку возницы и, словно борец на празднике урожая, заключил его в захват. Теперь враг не мог использовать своё копьё, однако он мог, отбросив оружие, обрушить на спину паренька удары могучего кулака – очень чувствительные, несмотря на доспехи!
Ракшитар завопил! Он вовсе не хотел умирать сейчас! Он вообще не хотел умирать! Пусть даже в бою! Пусть даже, как герой!.. Лишь теперь он в полной мере осознал это! Однако совершенно не представлял, как может выпутаться из беды. Меч и кинжал врага были рядом, да только княжич ни за что не решился бы расцепить рук, попытавшись завладеть оружием. Повалить же наземь эдэнца он не мог – тот был слишком крепок и тяжёл! Ракшитар даже не видел ничего: шлем сполз вперёд, закрыв глаза, которые, к тому же, заливал пот! Юноше оставалось только сносить страшные, словно молотом, удары! И кричать!..
Внезапно удары прекратились. Враг сделал шаг назад. Потом ещё… И повалился навзничь, увлекая за собой Ракшитара.
Едва оказавшись на земле, тот ослабил хватку и на четвереньках пополз прочь, одной рукой пытаясь вернуть шлем в нормальное положение… Кое-как получилось.
И тогда он увидел Дурхарда.
Выглядел тот ужасно – забрызганный кровью, в поту, запорошенный пылью, с почти сорванным наплечником, болтающимся на одном ремешке. Из аккуратно расчёсанной прежде бороды был вырван порядочный клок!.. Густые красные потёки покрывали клинок его меча; они медленно ползли вниз и большими тяжёлыми каплями падали на землю…
Дурхард сказал:
– Вставай!.. Не ранен?..
…Колесница, в которой стоял лишь один воин, промчалась так близко, что пират вынужден был отскочить, сбив с ног едва поднявшегося княжича! Колесо мчащейся повозки задело кузов двуколки только что поверженных врагов, и разлетелось на куски! Платформа обрушилась, и воин, коротко вскрикнув, с глухим стуком впечатался в землю. Над местом его падения поднялось облачко пыли…
Упряжка эдэнцев появилась следом так же внезапно. Правчий натянул вожжи, пытаясь избежать столкновения…
Дурхард бросил под ноги свой меч и кинулся навстречу. Замахал руками, завизжал, завопил пронзительно!..
Перепуганные его воплем кони шарахнулись в сторону, захрапели, встали на дыбы, и помешали лучнику сделать выстрел.
Дурхард мигом подскочил к кузову, ухватился за колесо – и, зарычав от натуги, одним могучим рывком перевернул бигу, выбросив из неё воинов!
Ракшитар не видел всех дальнейших подробностей. Видел только, как обогнул капитан опрокинутую двуколку, подхватил копьё и ударил несколько раз!..
Потом вернулся к своей биге и закрепил древко в кузове (по древку, стекая с острия, ползли красные струйки). И крикнул юноше:
– Чего стоишь? Бери оружие! Поехали!
Княжич будто очнулся. Поднял меч Дурхарда, свой щит – и бегом кинулся к упряжке. Запрыгнул, схватил вожжи… И стал уводить её прочь от нагромождения обломков и окровавленных тел.
Какой-то человек встал у него на пути. Вцепился рукой в подпружный ремень… Дурхард, было, за меч ухватился, да тут незнакомец подошёл к самому кузову, и ясно стало, что уж не боец он. Кругловерхий шлем рассечён, кровь заливала лицо… Стрела торчала из правого бока, пронизав тело и выйдя из спины, а из страшной раны на животе норовили вывалиться кишки. Воин поддерживал их правой рукой.
– Помогите!.. – прохрипел он, глядя на возвышающихся над ним колесничих. – Спасите меня!.. Я хорошо заплачу вам!.. Я… я не хочу… – Из карих глаз его, безумно вытаращенных, катились слёзы, смешиваясь с кровью.
– Кто ты? – спросил Ракшитар с ужасом глядя на умирающего. – За кого ты сражаешься?
Тот не успел ответить. Потому что Дурхард наклонился к нему и коротким движением кинжала полоснул по шее, вскрывая ярёмную вену.
– Какая уж теперь разница? – спокойно молвил пират, даже не пытаясь увернуться от горячего фонтана, плеснувшего на руки его и в лицо.
Юноша охнул.
Незнакомец переступил неловко – и повалился без единого звука у самого колеса.
– Поехали! – приказал Дурхард, пряча кинжал.
…Одна из эдэнских биг, что совершала разворот, ведя поединок с упряжкой из Бахусарит, очутилась поблизости, и пират без труда поразил её экипаж стрелами. Княжич видел, что умерли они не сразу. Выронили вожжи и лук, но продолжали стоять на ногах. А потом…
Потом парень заорал:
– Берегись! – и выставил щит.
Стрела – сначала одна, а почти сразу и вторая – прошили многослойное кожаное полотно и застряли в нём.
Дурхард выстрелил в ответ… Колесница промчалась мимо, поднимая пыль.
Ничего не видно!..
– Молодец! – крикнул пират. – И захохотал. И велел: – Следом!
Враг успел удалиться и развернуть бигу для атаки. Лучник на ней стоял отменный! Посылая стрелы одну за одной, он ранил жеребцов упряжки, и ещё дважды Ракшитар принимал пернатые молнии на щит. Одна из них, пронизав воловью шкуру, разрезала кожу на руке. Пустяк!..
…Колесница с воинами из команды Дурхарда (они стояли слева на начало общей атаки) нагнала их, и латник в шлеме, на котором акульи зубы лежали плашмя, будто чешуя, прокричал:
– Порвём его вместе!
Капитан кивнул в ответ.
Теперь они вдвоём расстреливали атакующую бигу, пронзая шеи, грудь и бока вражеских коней. И хотя далеко не всегда такие раны сразу убивают животных, на сей раз стрелы, видно, задели сердце одного из скакунов. Конь рухнул наземь, но воины удержались на ногах при толчке, и тотчас спрыгнули на землю.
Дурхард и соратник его не упустили возможность воспользоваться их замешательством и, проносясь мимо, выпустили по стреле, от которых враги увернуться не успели!
...Навстречу скакала пара жеребцов, волоча за собой сломанное дышло.
Не сказав ни слова, Дурхард соскочил с колесницы и бросился к связанной одним ярмом паре. Схватил скакунов под уздцы, и лишь теперь крикнул натянувшему поводья Ракшитару:
– Распрягай!
С быстротой, на которую только был способен, княжич принялся освобождать израненных коней от ремней упряжи и впрягать на их место жеребцов, пойманных Дурхардом.
Эдэнская бига со штандартом на платформе появилась с правой стороны. А Ракшитар как раз занимался левым жеребцом. Не имея возможности расстрелять его, воины спешились с копьём и мечом в руках. Один стал обходить упряжку спереди, а другой – сзади. Оба – зрелые бородатые мужи.
– Дурхард!! – закричал парень, пятясь назад с мечом в руке.
Тот уж был рядом, сжимая обеими руками, будто копьё, обломок дышла с болтающимся на конце его ярмом.
– Назови себя! – начал было один из колесничих.
– Смерть! – ответил пират.
И тотчас метнулся к нему, нанеся страшный удар острой щепой дышла в лицо. Обломок рассёк глаз и тонкую костную перегородку за ним, погрузившись в мозг!
Даже не вытаскивая импровизированное оружие из раны, Дурхард оставил дышло и схватился за меч. Увернулся от выпада вражеского клинка и рубанул эдэнского воина. Раз, другой, третий…
Он наносил сокрушительные удары один за другим, целясь в лицо и горло, и подколенные сухожилия – но враг успевал то уклониться, то подставить под остриё шлем или часть доспеха…
Прямо перед собой Ракшитар видел покрытую бронзовой чешуёй спину царского дружинника. По ней спадали пряди тёмных волос. Если ударить остриём меча снизу-вверх, под пластинки, или, ещё лучше, под назатыльник шлема, то бой будет закончен!
– Сейчас! – сказал себе юноша, хватая рукоять обеими руками. – Сейчас!..
Он сделал шаг вперёд. Потом ещё один…
Ударом ноги Дурхард сбил противника наземь. И следующий выпад его оказался смертельным.
Он встретился глазами с княжичем, и тот готов был расплакаться от досады. Мог ведь прийти на помощь!..
Но пират, похоже, и не думал укорять своего возницу. Он сказал, тяжело дыша:
– Запрягай!
На сей раз никто не помешал им сменить коней. Дурхард и Ракшитар вернулись в кузов биги.
– В лагерь! – велел пират, осмотревшись. – У нас стрел почти не осталось. Заодно и отдохнём. Драка тут не скоро кончится!
…В числе многих других колесничих, раненых или истративших боезапас, они промчались вдоль ополчения по одному из коридоров, образованному расступившимися пешими воинами (те кричали им вслед: «Ну, что там? Ну, как?..), проехали в тыл армии, к ставке Дошмана. На маленькой деревенской площади был раскинут ярко раскрашенный навес, под которым сидел на ковре, скрестив ноги, старый князь. Рядом висели на шесте его доспехи. Возле Дошмана сидели только двое других владык – правители городов Махапартах и Тиртх;х, тоже не настолько молодые, чтобы участвовать в битве. Вооружённые до зубов вармины из личной охраны стояли за спиной. Вокруг навеса толпились гонцы и слуги. Поодаль брехали и рвались с привязи боевые псы.
Даже здесь, вдали от поля битвы, не было тишины и покоя – шум, гам, крики, ржанье коней, стоны, ругательства… Одни колесничие прибывали, чтобы пополнить боезапас, напиться, перевязать раны или сменить коней (из-за того и вступали в перебранку с конюхами и шли с жалобами к Дошману, но лошадей всё равно на всех не хватало). Другие вновь мчались в бой.
Княжич и Дурхард оставили колесницу подбежавшим слугам, а сами припали к поднесённым ритонам, полным тёплой воды (холодной просто не было – местная, из ближайшего родника, оказалась далеко не самой лучшей). Мальчишки-рабы помогли распоясаться и снять панцири. Один сразу взялся приводить в порядок наплечник, а другой принял затупившиеся мечи и побежал точить.
Дурхард с Ракшитаром сняли шлемы, смыли с лиц пыль и пот, вошли под навес и присели напротив князей.
Дошман был серьёзен и неразговорчив. Он спросил лишь о положении дел.
Дурхард сказал коротко:
– Бьёмся. Пока на равных.
Князь кивнул в ответ. Владетель Махапартаха посоветовал:
– Надо оставшихся колесничих бросить в атаку. Тогда опрокинем их.
– А я бы ещё пеших послал, – заметил его сосед. – Варминов у нас больше.
Дошман заметил хмуро:
– Рано. Подождём. – И добавил тихо, будто разговаривая сам с собой: – Дханванрат хороший воин. И хитёр, как лис. Но я хитрее.
– Поесть не желаете? – предложил княжеский повар.
Пират покачал головой. И вопросительно взглянул на юношу.
Тот мотнул головой. Какая уж тут еда! Ракшитар всё ещё был там – среди чертящих круги колесниц и секущих воздух стрел, криков и ржанья, топота и лязга!.. Крики умирающих и раненых до сих пор звучали в ушах его, а окровавленные, истерзанные тела стояли перед глазами. Да и не мудрено – звуки битвы долетали и сюда, до княжеской ставки! Захочешь – не сумеешь позабыть о ней!
Дурхард спросил тихо:
– Как ты?
Парень встретился с ним глазами. Воин глядел сочувственно, без тени насмешки (а Ракшитар ещё боялся втайне, что бывалый ратник посмеётся над его слабостью и промахами!).
Княжич кивнул. Всё в порядке, мол.
Но на самом же деле он чувствовал себя далеко не лучшим образом! Будто тугая тетива была натянута внутри! Тронь её – и лопнет! И что тогда случится – самим богам неведомо!
Вокруг по-прежнему царила суета. Приезжали и уезжали упряжки, прибывали вестники с докладом о ходе боя – и уносились прочь. Царские колесницы попытались охватить правое крыло, но им воспрепятствовали. И что-то затевается на левом фланге…
Одна из упряжек мчалась прямо на княжеский навес – похоже, колесничий не в состоянии был управляться с ней! Благо, конюхи не дремали, и остановили взмыленных, израненных жеребцов, схватив под уздцы.
– Манаван! – воскликнул Ракшитар, поднимаясь.
Это и впрямь был Манаван! Как он доехал только – множество стрел увязли в его панцире, одна пронизала левую руку, а другая, самая страшная в меткости своей, пробила насквозь шею! Шлема не было; длинные волосы слиплись от крови в безобразный колтун! Кровью же, смешавшейся с пылью, было покрыто и лицо княжича!
Ему помогли сойти с колесницы и под руки подвели к навесу.
– Они обошли наше левое крыло, – с трудом вымолвил Манаван. И ноги его подкосились.
Ракшитар сделал шаг навстречу брату, другой… И замер, чувствуя себя совершенно беспомощным!..
Он увидел, как вдруг переменился отец. Словно и не бывало суровой непоколебимости князя! Ахнул Дошман и вскочил на ноги. Кинулся к сыну, приподнял непослушными руками окровавленную голову его, упавшую на грудь.
– Сын мой!.. Манаван!.. – Губы старика задрожали, и в глазах заблестели слёзы. – Как же…
Манаван смотрел безжизненно сквозь него.
…Ракшитар заметил тень, пробежавшую по лицу князя. Как будто воскресли вдруг перед внутренним взором старого воина события былых лет, и вновь увидел он рождение сына и первые шаги его, первое слово и первую шалость… И как сам вручал, тринадцатилетнему, боевой пояс с мечом и лук со стрелами… Первый бой, свадьбу, рождение внука…
И вдруг опомнился Дошман. Выпрямился. Отпустил голову мёртвого сына и оглядел притихших воинов и слуг. И сказал:
– Прекрасная смерть, Манаван! Достойное завершение земного пути! – Лишь голос выдавал ту боль, что испытывал сейчас владетель Джаракотаха!
А потом молвил князь громко:
– Резерв – на левое крыло! Всех, кто у нас есть! Урдж;х, веди варминов на правое крыло царя! Трат;рам и псарям поддержать колесницы!
Вот он и закончился – отдых! Но уж не было на этот раз ни дрожащих коленей, ни потеющих ладоней. Лишь тугая тетива, готовая лопнуть!..
Упряжки вновь выстраивались в линию, готовясь идти на помощь левому крылу. Теперь рядом с ними, у колёс, встали по два воина-трат;ра, приученных сражаться рядом с колесницами и против колесниц. Без доспехов и шлемов были они, лишь с копьями и щитами, с парой дротиков – лёгких, чуть длиннее стрел – и булавою или же топором, из камня выточенными, отшлифованными и с просверленным отверстием для рукояти. Да ещё вооружённые псари присоединились к отряду. У каждого на поводке – огромный волкодав с широким ошейником для защиты горла.
И вот двинулись упряжки лёгкой рысью. Бегом подле них припустили псари и тратары. Впереди видно уж было, как кипит поле боя, как кишит оно спешившимися и конными, мечущимися среди обломков повозок и освободившихся от двуколок жеребцов.
А позади ревели рога и грохотали барабаны, призывая пешую рать на битву с пехотою царя Дханванрата!
Всё ближе, ближе враг. Вот уж различить можно в облаках пыли эдэнские колесницы, что налетели на левое крыло княжеского войска; по двое, по трое атакуют благородных воинов Бахусарит!
Запели сигнальные рога командиров. Укололи коней стрекала, стегнули плети, и рванулись свирепые жеребцы галопом! Ринулись в бой спущенные с поводков псы! Скрипнули луки, дугой изогнувшись!
И, птицами хищными, стрелы с тетив прянули!..


Неожиданным было нападение! Не ждали эдэнцы, что есть резерв у князя! Подставили бок атакующим бигам! Словно колосья, побитые нежданным ливнем, пали на землю под градом стрел!
И пронеслись биги над ними!
– Держись! – закричал Ракшитар, ужасаясь не возможному падению, а тому, что по человеческому телу придётся проехать!
И тут дрогнула колесница, подпрыгнула в воздух – и грянула окровавленными колёсами оземь. Спружинило под ногами плетёное из ремней дно, удержались воины, схватившись руками за перила. Боевая повозка, славно сработанная мастерами Джаракотаха, выдержала удар – не сломалось её дышло, не лопнула ось, не отвалилось колесо!
Ракшитар направил бигу на вражескую упряжку, что, медленно набирая ход, пыталась уйти из-под обстрела. Тремя меткими выстрелами сразил Дурхард возницу и лучника, и на них, павших на землю, но живых ещё, набросились псы!
Повёл княжич коней навстречу новому врагу.
И вот он – нашёлся сразу! Вождь в пернатом шлеме, в дорогой кирасе каламитской работы, украшенной золотой чеканкой. Штандарт вздымался на платформе его двуколки – орёл с распахнутыми крыльями.
Богато и ладно было оружие благородного, крепка броня – да не настолько, чтобы спасти от ярости могучего лука, калёной на огне стрелы и кованого жала! Вскинул колесничий руки, роняя лук свой – и опрокинулся назад без единого возгласа!
А тут уж и тратары подоспели, коней остановили и возницу вытащили из кузова – и пропороли копьями, как охотники – вепря загнанного!
…Там, за спиною Ракшитара, погоняющего жеребцов, угасали страшные крики его!..
Двое спешившихся, бьющихся мечами, выросли из облака пыли, и княжич не мог уж свернуть, сшиб кого-то конями; своего, чужого ли – не понять!..
Двуколка вылетела наперерез, преследуемая другой… Едва разминулись!..
Навстречу, с левой стороны, неслась эдэнская колесница с одним лишь воином. Шлем с обломками перьев на нём открывал молодое лицо с курчавой тёмно-русой бородой и обезумевшими от ужаса глазами! Ракшитар сразу понял – промчится очень близко! Не сцепиться бы колёсами!.. И тут же на глаз определил расстояние – нет, пронесёт! И ещё подумал, что Дурхард вряд ли станет стрелять с такого близкого расстояния; кроме того, колесничий явно стремился выйти из боя – стоит ли тратить на него стрелу?
Дурхард и впрямь не стал прибегать к луку. Он мгновенно выхватил меч и нанёс удар… Послышался звук ломающихся костей и глухой стук металла о разрубаемый шлем… И знакомый уже звук падения чего-то тяжёлого и мягкого, сопровождаемый глухим лязгом брони.
Ещё один человек улепётывал по правую сторону от биги, настигаемый ею. Был он без шлема и в грязном льняном панцире – явно не колесничий. Один из вражеских тратаров, скорее всего. Он мчался так, что сверкали поистёртые подошвы старых сапог. Без оружия бежал, и не разбирая дороги, не видя, и не слыша, наверное, кто позади него, а кто сбоку. Видно, рассудка лишился от страха – лишь бы бежать, лишь бы покинуть жуткую пашню, где кости в землю сеют и орошают кровью!
Дурхард мигом склонился направо и взмахнул мечом.
Длинный, тяжёлый клинок со страшной силой, увеличенной за счёт движения упряжки, снёс беглецу часть черепа, пролив на лицо кровь и мозг! Но, к ужасу юноши, человек не упал и не умер, а, напротив, припустил пуще прежнего! Он бежал и кричал, и ловил руками розовую кашицу, вываливающуюся из открытой чаши его черепа.
Ракшитара чуть было не вывернуло наизнанку!.. Но тут-то он посмотрел вперёд – и увидел свою смерть!
Смерть в панцире-бригандине чёрной кожи поверх металлических пластин, в такой же цвет окрашенном шлеме с двумя перьями грифа у висков, отпустила тетиву, и стрела – чёрная, с красными полосами по древку, с чёрным же оперением, угодила в печень княжича!.. И взвизгнул тот, совсем не по-мужски, от внезапного осознания того, что вот он – конец всему!..
…И правда – боги хранили! Крепостью наделили латы, вышедшие из рук славного оружейника – воткнулось остриё в пластины кованые и увязло – будто зверь хищный, что ринулся за добычей в густые кусты и застрял средь ветвей!
…Ракшитар не сразу понял, что будет жить! А едва осознал это – разревелся, как мальчишка! Но тихо совсем, сипло. И без слёз…
– За ними! – велел Дурхард. И лишь затем спросил: – Ранен?
Он сразу понял, что произошло. И не испугался: знал, чего стоят добрые наборные панцири!
Ракшитар одновременно потянул правую вожжу и посмотрел туда, куда попала стрела. Схватил древко, без труда выдернул и отбросил прочь. Наконечник лишь едва прободал латную пластину, сдержанный чешуями, лежащими под ней!
Сердце пропустило удар и забилось – быстро-быстро, отходя от первого испуга!
Но думать о собственной гибели и похоронах времени не было. Парень издал какой-то нечленораздельный звук, должный означать, что с ним всё в порядке, а сам гнал коней, пытаясь не упустить из виду воина в чёрной броне.
Нелегко было сделать это – повсюду бились, и повсюду загромождено было пространство телами и обломками двуколок, трупами павших коней и стрелами, утыкавшими землю, будто диковинная трава. Никто уж не следил за правилами поединков, никто не заботился теперь о том, что увидят и воспоют его ловкость и отвагу. Да и поединков-то уж и не было почти. Все дрались против всех, свирепея от вида крови, вдвоём нападая на одного, втроём бросаясь на десятерых.
…Близилась брань к апогею! Тратары и благородные (спешившись, в панцирях тяжких), сновали в прахе летучем, что облаком плотным вздымался! И колесницы носились в скрипе и грохоте, в покликах громких и лязге! Пели тетивы, и стрелы дождём осыпались с упряжек, с посвистом страшным воздух взрезая. Били со стуком тупым – в землю и в латы, и в шлемы, в щиты, в кузова колесниц, в лошадей, в павших тела, и в раненых!.. И вопли этому вторили стуку, и вой, и рык псов боевых, и визг их, пронзённых стрелою или сражённых копьём; слышалось ржанье и храп жеребцов, и топот копыт, и треск колесниц, что в щепы ломались; звон бронзовых лат, хруст костей тех, кто падал из кузова наземь!..
Запах пота людей и коней, смрад испражнений, мочи и крови стоял над полем битвы!
…Не ведал тот воин в чёрной броне, что близка уж погоня. Видел Ракшитар, как бьёт он из лука и конных, и пеших – и не знает промаха! Любому понятно – не простой благородный это, а воин великий! Вон, и колесница блестит золотыми накладками, и штандарт – не из начищенной бронзы, наверно, а из золота тоже! И сбруя сияет драгоценным металлом, и кони-то сами, кони-то – одно загляденье! Боги – не звери!
– Вождь! Не иначе! – крикнул Дурхард. – Вот твой путь к славе, парень! Поразим его – может, и люди его бежать кинутся! Тут и победа наша!
Ракшитару уж всё равно было! Ни капли прежнего тщеславия не осталось в нём! Он не плакал, справился с собой, но и правил конями лишь потому, что надо так. Потому что не мог позволить себе побежать прочь, отбросив оружие и думая лишь о спасении жизни! Хотя очень хотелось!..
То ли удача сопутствовала сегодня княжичу, то ли и впрямь возницей он был отменным, но вёл он бигу свою лучше, чем возница воина в чёрном. И расстояние между упряжками сокращалось. Дурхард пока не пытался достать вождя стрелой, и разил тех, кто оказывался в пределах досягаемости.
Кто-то из пеших ударил вдруг копьём в грудь левого жеребца – и отскочил в сторону с обломком древка в руке. Капитан хотел выстрелить, но тетива оборвалась вдруг, и тугие рога лука тотчас распрямились. Дурхард крикнул в бессильной ярости:
– Ах ты, подлец! – И достал из чехла запасной.
Но кони пока продолжали свой бег, как ни в чём не бывало.
Возница вождя в чёрном начал разворот, и Ракшитар пошёл ему наперерез. Лучше как можно быстрее настигнуть врага – неизвестно как глубоко вошло копьё в конскую грудь и как долго ещё не выкажет жеребец слабости.
Враг обратил свой левый бок, и Дурхард, держа натянутым лук, спустил тетиву. Наверное, он метил в возницу, но за миг до выстрела бига наехала колёсами на чьё-то тело, её тряхнуло – и стрела вошла в бок коня. И пробила сердце.
Жеребец споткнулся и тяжко рухнул наземь, потянув за собой ярмо, дышло и своего напарника. Колесница встала, и тогда вторая стрела пирата, пронизав борт, поразила возницу в бедро.
– Ах, срам-то какой! – воскликнул Дурхард. – Второй раз промазал!
– Убит! Убит! – закричал Ракшитар. Но слова его относились не к царскому воину, а к собственному жеребцу, который вдруг начал хромать. Видно, сказалась рана, и жизнь покидала его. Юноша успел остановить колесницу прежде, чем конь пал.
Дурхард схватил копьё и соскочил с платформы. То же сделал и воин в чёрном. И крикнул:
– Что, Дошман уже нанимает каламитов в войско? – Видно, заприметил смуглость кожи пирата и оружие его. – Назови себя!
– Хочешь знать имя того, кто тебя убьёт? – с мрачным юмором поинтересовался Дурхард.
– Хочу знать, стоит ли мне гордиться твоим скальпом! Впрочем, каламиты часто стригутся коротко, как рабы, скальпы у них не самые лучшие – кусок кожи, да щетина!
Пират захохотал в ответ.
– Зато твой будет хорошо смотреться! – И нанёс удар копьём, закончив состязаться в красноречии. Стремительно метнул. Так быстро, что враг не успел вовремя уклониться, и остриё нырнуло под чёрную кожу, скользнув по бронзовой пластине.
Неудачный был бросок, но Дурхард не медлил – сразу вслед за копьём ринулся к колесничему и боднул венцом шлема в лицо, укрытое наносником и широкими крыльями нащёчников. А затем коленом – в живот. И тогда лишь схватился за меч! Но и соперник его не дремал, и вырвал из ножен свой клинок.
– На помощь! – завопил раненый возница. – Защищайте царя Дханванрата!
– Заткнись! – рявкнул на него воин в чёрном.
– Ух, ты! – воскликнул Дурхард, опешив немного. – Царей мне ещё убивать не приходилось! – И нанёс удар.
В утробе у Ракшитара захолодело вдруг. И дыхание прервалось на секунду. Царь! Да как же!.. Да разве можно схватиться с ним!.. С самым могущественным владыкой в степях!
Но Дурхарда, видимо, подобные мысли не тревожили!
– На помощь Дханванрату! – вновь закричал возница. Похоже, он не на шутку был обеспокоен тем, что яростные удары пирата слишком часто достигали цели, обрушиваясь на шлем и наплечники молодого царя.
– Убей его! – рявкнул Дурхард, обращаясь к Ракшитару. – Не стой!
Лишь теперь царский возница обратил внимание на юношу. Поднял лук и послал в Ракшитара стрелу.
…Княжич понял, что ему и впрямь придётся теперь схватиться с этим воином. Хотя бы потому, что иначе он убьёт Дурхарда. Пока ещё между возницей и Дурхардом был царь, но если эти двое в пылу борьбы займут иную позицию, участь капитана станет предрешена!
…Ракшитар уклонился от пущенной в него стрелы. Сошёл с колесницы и достал меч. И медленно направился к двуколке врага.
Возница крикнул ещё раз:
– На помощь царю! – И – княжичу: – Погоди, мальчик, я сейчас спущусь!
Он чувствовал страх парня. Как пёс чувствует того, кто боится его – и кидается на труса!
Возница обломал стрелу и вытащил её из бедра. Рана его не была тяжёлой (может, лишь потом скажется из-за попавшей в кровь грязи) и воин даже не хромал, приближаясь к юноше. В кулаке его был зажат топорик.
…Случайная стрела – много их тут чертило воздух – прошла над правым плечом Ракшитара. Ещё одна ударилась в землю чуть поодаль.
Третья угодила в левую ногу царского возницы – сзади, в место коленного сгиба…
Тот охнул и осел. Лицо его перекосила гримаса боли. Сразу стало понятно – не боец он уже.
…И вот тут что-то случилось с юношей.
Словно та тетива, что была натянута до предела, наконец порвалась внутри него! Что-то надломилось будто, когда увидел он перед собой беспомощного человека! Того, кто уж не встанет в полный рост и не уязвит оружием! Того, кто вот только сейчас внушал ужас – и теперь во прахе перед тобой, жалкий, как птенец, выпавший из гнезда!
…Страх утробный вырвался наружу и кипучим ядом неодолимой ярости разлился по телу! Дикая, первозданная злоба, так долго спавшая в бездонных глубинах души, хищная жажда крови вспорола кривыми когтями оболочки человеческого, и вырвалась на поверхность! Воем звериным исторглась из груди! Криком истошным!
И ударил Ракшитар! Остервенело, не чувствуя руки! Наискось – в незащищённую шею. И оттянул назад – как учили.
Из артерии на разваленной до позвонков шее плеснула бурной струёй алая кровь! Пролилась на землю, обагрив сухую травку и побежав по пыльному месту серыми шариками. Бессловесный труп грузно повалился наземь!
…Занеся копьё, выскочил откуда-то нагой воин с круглым щитом в левой руке. Взревев не своим голосом, набросился на него парень, колотя мечом по крепкой коже щита и пытаясь свободной рукой ухватиться за копьё…
Огромный кобель, скаля окровавленную морду, вынырнул из-за спины Ракшитара и одним движением страшных челюстей сорвал пешему детородные органы. И опрокинул, навалившись лапами, на землю, и начал кромсать глотку, оборвав душераздирающий вопль!..
…Дурхард с Дханванратом уж не рубились мечами, а катались по земле, вцепившись друг в друга…
…Кони, храпя, замедлили свой бег, и воин в кузове закричал:
– Держись, царь! – и спрыгнул на землю.
– Дурхард! Берегись! – заорал Ракшитар, выставив перед собой меч.
Он не боялся более! Страх пропал, сменившись лютой злобой и неодолимым желанием убивать! Юноша не осознавал уже, что не в силах он противостоять рослому эдэнцу, бросившемуся на помощь Дханванрату с копьём в руке! С тем же успехом он мог сражаться прутиком с рассвирепевшим быком!
…Стрела вспорола воздух, с глухим чавкающим звуком пробила глаз воина и вышла из затылка, сдвинув шлем. Колесничий рухнул у ног попятившегося юноши, а с новой подъехавшей биги соскочил ратник в шлеме с чешуёй из акульих зубов.
…Несколько копейщиков бежали на помощь Дханванрату. Капитана едва не пронзили копьями, и он был вынужден оставить царя, которого мигом оттащили назад, где безопаснее.
– Не дайте ему уйти!! – взревел пират.
Но было уж поздно гнаться за царём – самим бы отбиться!
Они встали рядом – Дурхард, воин из его дружины, возница его и Ракшитар. И в тот же миг присели, пропуская удары, шагнули, укололи в ответ, царапая лёгкие щиты…
Копейщики не были благородными. Так, ополчение, наученное владеть оружием ровно настолько, насколько требовалось пастуху для защиты стад. Простолюдины, которым тяжёлый ежедневный труд просто не давал возможности регулярно тренироваться. И потому у них не было никаких шансов устоять против потомственных воинов!
И они это понимали. Отразили мечи, метнули наугад копья – и кинулись бежать, спасаясь от неминуемой смерти!
Ринуться за ними, вонзить бронзовую полосу клинка в голую, потную и грязную спину!.. Добраться до царя – вон он, поднимается на ноги, прикрытый щитом какого-то благородного!
Но навстречу бежали вражеские латники – на месте стычки нельзя было маневрировать на колесницах, и упряжки останавливались. Воины спешивались, чтобы биться на земле.
И грянула сеча! И пошли рубить и колоть друг друга, пинать и рвать зубами озверевшие воины, пьяные от крови, от вида её и запаха, и вкуса!.. Безумие полыхало в их глазах, сверкавших под венцами и за наглазьями шлемов. Лють рвалась наружу воем волчьим и рыком львиным! Алканьем убийства полны были чёрные сердца мужей!..
Ракшитар одним ударом сразил копьеносца – нырнул под древко, отвёл щит правой рукой, и – мечом, в ней же зажатым, прободал прикрытый одним лишь поясом живот. Выдернул клинок из раны (крови немного было – верный признак серьёзного ранения) и хотел было ещё раз пронзить осевшего под ноги врага, завывшего от страха и боли… Не успел. Пёс эдэнский кинулся на грудь!
Юноша инстинктивно сунул в красную пасть ему левую руку, прикрытую нарукавником, а мечом ударил в бок. Но устоять не сумел.
Рухнул на спину, оттолкнул прочь тело пса…
И тут колесничий шагнул ему ногой на грудь и замахнулся копьём!..
Ракшитар вскрикнул фальцетом…
С чудовищной силой Дурхард обрушил свой меч на шлем воина.
Два круглых белых шара с карими пятнышками зрачков вывалились из глазниц и повисли на шнурках нервов. Колесничий безмолвно повалился подле княжича.
– Вставай! – рявкнул Дурхард.
И пропустил копьё. Ударилось оно в панцирные пластины и сломалось.
Дурхард шагнул навстречу вражескому тратару и сделал выпад, пронзая грудь. Тот взмахнул руками, выронив обломок древка, закатил глаза и рухнул под ноги пирату. Сфинктер мертвеца расслабился, и смрад исторгнутых кишечником испражнений заглушил запах крови!..
Ракшитар уж был на ногах.
Наверное было что-то странное и страшное написано на его лице – парень перехватил вопрошающий взгляд Дурхарда… Но на разговоры времени не было. Воин подхватил с земли щит и встретил им копья ещё двоих.
Ракшитар бросился к тому, что был ближе и рубанул по колену. И замахнулся вновь, метя в шею уязвлённому врагу, вопящему от нестерпимой боли…
Промахнулся и попал в переносицу…
Но добивать было некогда. Взмахом зажатого в обеих руках копья очередной колесничий попытался протаранить панцирь юноши, и лишь мгновенная реакция спасла последнего от верной смерти!
…Трудно биться без щита! Но княжич и не подумал, что мог бы подхватить один из тех, что принадлежали убитым. Он вообще не способен был думать! Рубить, колоть, видеть, как брызжет кровь из ран!.. Зверь жил в нём теперь!
И это было плохо! Любой опытный воин скажет тебе, что нельзя терять голову в бою. Иначе и впрямь утратишь её безвозвратно! И хотя мало кто даже среди опытных ратников сохраняет хладнокровие на брани, всё-таки, неистовствуя, по возможности меру блюдут.
Ракшитар же обо всём позабыл. Остервенело махая мечом, наседал на врага, что был выше, крепче и взрослее его. Дважды достигало бронзовое остриё копья лат юноши, однажды и бедра коснулось вскользь, глубоко оцарапав… Ещё бы немного – и не уследил бы княжич за одним из выпадов!
Дурхард разделался со своим противником и кинулся на помощь. Рубанул, отсекая, левую руку, лишённую щита, следом поразил левую ногу чуть выше поножа – и тут уж Ракшитар, отбросив клинком древко копья, шагнул к упавшему на колено колесничему, ухватил, рыча, за ремень шлема, рывком приподнял подбородок воина…
Тот успел прокричать нечленораздельно и, бросив ненужное копьё, схватить парня за руку. И поднять на него глаза, полные боли и ужаса…
Ракшитар с размаху, широким движением (чуть было себя не поранил), развалил горло врагу… Разглядел открывшиеся трубки трахеи и пищевода, заливаемые алой кровью, брызги её, вырывающиеся с кашлем и хрипами из лёгких!..
И метнулся к новому бездоспешному недругу, попытавшемуся было достать его булавой (гребень двойной, погнувшись, остановил удар)!
Стремительный выпад мечом – сверху вниз – и серые, в розовой влаге, внутренности, липким комом вывалились наружу, разматываясь, словно свёрнутая в клубок верёвка! Шлёпнулись в пыль!
Ракшитар наступил на них невольно (чавкнуло под сапогом) – и остановил истошный вопль косым рубящим ударом, раскроившим череп от виска до переносицы – вмявшим волосы в мозг, глаз раздавившим…
Дурхард кричал ему что-то. Княжич не слышал…
Набросился на юношу, едва ли старше его самого. В кожаных латах и кожаном шлеме, обшитом костяной чешуёй. С бронзовым топором в руке и без щита. Вряд ли знатного рода. Возница ли, ополченец – не разберёшь… Но только сражаться он был не в состоянии. Отпрянул при виде Ракшитара, выронил оружие и попятился, вытянув перед собой руки, словно надеясь защититься ими от смерти! Безумен был взгляд его широко распахнутых серых глаз!..
…Кто-то сразил ударом копья в лицо того воина, что кинулся к Ракшитару с занесённым мечом. И гаркнул:
– Смотри по сторонам! – Это был Акатар;х, пятый сын Дошмана. Вырос, как из-под земли!..
Ракшитар не ответил. Он видел лишь юного недруга, который вдруг опомнился и попытался убежать. Ракшитар схватил его за ворот панциря и эдэнец завизжал отчаянно, падая на колени и беспомощно размахивая руками, словно отгоняя парящую в воздухе смерть.
– Не убивай меня!! Не убивай меня!! – вопил он, содрогаясь всем телом, будто в лихорадке. – Я тебе выкуп дам!!
Какое-то новое и, в то же время, до боли знакомое чувство овладело Ракшитаром! Ощущая в руке своей бьющееся живое существо, напуганное и жалкое, полное горячей крови и источаемого всем телом ужаса, юноша испытал то, что, наверное, чувствует ястреб, павший с неба на мышь и запустивший в неё кривые когти. И та пищит отчаянно и молотит хвостом…
Страсти сродни было это чувство! Страсти, стремящейся к истреблению жизни, а не к созиданию её! Восторгу насильника, овладевающего беспомощной жертвой! Опьянению хищника, рвущего тёплую плоть – ещё живую и осознающую свою гибель!
Будто кошка, что играет с добычей прежде, чем убить, поиграл и Ракшитар со своим пленником. Взмахнул мечом – и правая рука эдэнца, отсечённая почти по локоть, шлёпнулась наземь, – обрубок же оставшийся забил по воздуху (словно тот мышиный хвост), брызгая кровью!
Новый удар надрубил шейные позвонки, и крик захлебнулся. Княжич хватился левой рукой за податливую кожу шлема и рубанул ещё раз. И заорал в безумном восторге, размахивая страшным трофеем.
А потом заглянул в лицо отнятой головы и увидел, что кривятся страдальчески окровавленные губы её и выпученные глаза веками хлопают!..
Отринул Ракшитар голову, переступил через подрагивающее в конвульсиях тело и заорал не своим голосом:
– Убивай!! Всех убивай!! Смерть!! Смерть!!
Шальная стрела промчалась у лица, и княжич захохотал, будто сумасшедший, потрясая окровавленным оружием.
– Боги за нас!! Боги за нас!!
Впереди, совсем недалеко, царь Дханванрат собирал вокруг себя ратников…
Невысокий коренастый дружинник с окладистой седой бородой возник рядом с Ракшитаром и ударил его щитом, опрокинув наземь. И сам повалился следом на ноги княжича, с изуродованным горлом. Кажется, Акатарах вновь оказался поблизости. Или Дурхард…
В голове у юноши звенело, и от неловкого падения он едва мог дышать.
Кто-то из врагов схватился с Дурхардом и упал на колени рядом с Ракшитаром, получив удар копьём в живот. Он не умер сразу, потому что от таких ран сразу не умирают. Он так и остался стоять на коленях, скорчившись от боли, прижав ладони к сочащейся кровью дыре на панцире из жёлтой кожи.
На Ракшитара никто более не обращал внимания…
Парень понемногу пришёл в себя и освободил ноги из-под трупа. Поднялся с земли.
Раненный воин не обращал на него внимания. Он всё так же держался за живот и стонал негромко. И говорил с богами, вопрошая их, отчего так немилостивы они к нему, несмотря на все жертвы и молитвы!
Ракшитар поднял с земли свой меч. Несколько секунд он молча смотрел на эдэнца, а потом резким ударом меча рассёк его шею…
Прямо перед ним кипел бой, и в него вступали всё новые воины.
Откуда-то из гущи сражающихся появился Дурхард и прокричал:
– Найди колесницу! Царь уходит!
Ракшитар бросился исполнять приказ – благо, оставленных упряжек было вокруг немало. Он выбрал одну с подуставшими, но не раненными лошадьми и подъехал к Дурхарду. Тот взошёл на неё, тяжело дыша (видно было, что утомился изрядно) и показал рукой направление.
– В объезд! Дханванрата я-таки ранил! Его увозят сейчас!
Княжич заметил вдалеке колесницу и чёрную фигуру на ней.
– Уйдёт!
Пират оскалил зубы. Сам видел, что шансы невелики. И возразил всё же:
– Стрела догонит!
Здесь, в футлярах по бокам кузова был запасной натянутый лук и несколько десятков стрел. Да ещё дротики.
Ракшитар повёл упряжку в обход бьющихся, лавируя меж воинов и биг. Колесница подскакивала, наезжая на трупы и части тел, разбрызгивая кровь и мозг...
Они понемногу набирали скорость, и Дурхард расстреливал вражеских воинов, что оказывались поблизости. Но упряжка царя была уж далеко. Самого Дханванрата, правда, видно не было – наверное, он сидел, раненый, в кузове.
Пират пронзил стрелой воина пролетевшей мимо биги и сказал:
– Всё, упустили! – И добавил ради успокоения совести: – Ну, мы сделали, что могли!
…Обстановка на поле боя изменилась. Колесницы Дханванрата более не мчались навстречу, а уносились прочь – туда, где виднелась тёмная масса пехоты, вероятно посланной кем-то из воевод царя для поддержки атаки колесниц. Да только слишком поздно подошла эта помощь.
Дурхарда с Ракшитаром догнали ещё несколько упряжек – потрёпанных в бою, но готовых сражаться. Один из воинов сказал, указывая на пехоту:
– Они колеблются! Они видели бегство царя. Сомнём их и поддержим варминов с ополченцами!
Похоже, что здесь, на левом крыле, атака царя захлебнулась – оставшиеся в живых колесничие и тратары покидали поле боя, преследуемые псами и бигами Дошмана. Вот и Акатарах появился на двуколке своей, по-прежнему потрясая копьём.
Он подъехал к Дурхарду и сказал:
– Похоже, мы победили!
Тот кивнул.
– Построимся и опрокинем оставшихся!
Какой-либо значительной стычки не получилось – при виде ринувшихся в атаку колесниц, пехота врага обратилась в бегство. Эти копьеносцы и лучники ещё могли бы оказать достойное сопротивление десятку биг, но они и впрямь видели раненного царя и бегущих товарищей, и дух их был подавлен. Пехотинцы бросились врассыпную, и колесницы прошли сквозь их редкую толпу, давя и калеча.


Вероятно, охота на людей увлекла бы знать, но Акатарах протрубил в рог и махнул рукой, призывая следовать за ним.
Маленький отряд помчался туда, где бились пешие, осыпал эдэнцев стрелами и рассеял часть из них. А вскоре побежали и остальные.
И помчались за ними колесничие, убивая стрелами, пронзая дротиками, топча копытами коней и давя колёсами!..
И вот так, на плечах бегущих, ворвались в лагерь воинства Дханванрата – и предались разграблению!
Опытным глазом Дурхард заприметил шатёр царя и указал на него Ракшитару. Возле шатра спешился и кинулся сразу к драгоценной колеснице, украшенной золотом и к привязанным подле боевым коням. Крикнул восторженно юноше:
– Ты только посмотри на эту прелесть!
Княжич не слушал. С обнажённым мечом, на котором ещё не высохла кровь, он зашагал туда, откуда слышались крики и звуки сражения – наверное, кто-то в лагере ещё оказывал сопротивление.
– Эй, куда ты! Остынь!
Из-за повозки с поставленным на ней шатром, выскочила нагая темноволосая девушка. Наверное, одна из наложниц. По её искажённому страхом лицу струились слёзы.
Она взвизгнула, увидев перед собой забрызганного кровью Ракшитара, но убежать не успела – тот обрушил на неё меч, разрубив ключицу. Сил уж не хватало, чтобы нанести рану поглубже.
Девушка заорала истошно, падая наземь.
Ракшитар нагнулся над ней и уколол в лицо. Затем ещё и ещё… Вопль затих.
–…здесь она! Здесь!
И вот тогда из-за кибитки выскочили трое колесничих. Один сжимал в руке дорогое покрывало, сдёрнутое, видимо, с плеч девушки.
Они замерли, словно вкопанные, глядя на открывшуюся перед ними картину.
– Ты что же это делаешь?! – охнул один, выпучив глаза. – Ты что, с ума сошёл?!
– Зачем убил? – завопил второй. – Мы с ней развлечься хотели!
– Красивая же! – добавил третий, взмахнув кулаком перед носом парня.
Ракшитар поднял на него перекошенное, полубезумное лицо и рубанул.
Меч скользнул по шлему и шлёпнул по наплечнику.
Второй раз ударить не дали. Дурхард схватил сзади отчаянно отбивающегося и рычащего по-звериному парня, повалил на землю, отобрал оружие, и с помощью воинов связал за спиной руки ремешками от сапог.
– Порву!! – хрипел юноша, извиваясь всем телом. – Порву всех!!
– Ах, негодяй! – рявкнул один из колесничих. – Пёс – твой отец! – И пнул парня в бок.
Дурхард оттолкнул его прочь.
– Этот юноша знатного рода! И отец его – князь Дошман!
Воины поостыли немного. Посмотрели на бьющегося у ног их, словно в агонии, княжича и покачали головами.
Пират пояснил:
– Первая битва у парня. Дрался, как лев! Не отошёл ещё.
– Бывает, – согласился один из воинов. – Ничего, пройдёт.
– Вот что, – сказал Дурхард. – Помогите-ка мне эту колесницу запрячь. Отвезу князю сына невредимым, да ещё и на трофейной упряжке. Пусть гордится.
…Путь назад пролегал через то место, где сошлись пешие полки. Недолгой брань была, но жестокой. Немало полегло здесь ратников княжеского союза, а уж царских воинов – и того больше! Земля под колёсами была усеяна изуродованными телами и отрубленными конечностями, и вывороченными внутренностями, обильно полита кровью… Стонали и кричали раненые. Своих поднимали на руки и уносили на чистое место, чтобы перевязать. Иных добивали, чтоб не мучились от смертельных ран.
Эдэнцев добивали тоже. Одни умоляли о пощаде; другие зло и отважно ругали врагов и плевали в них… Победители срезали скальпы убитых и потрясали ими в воздухе. Стоны, крики, хрипы, мольбы, смех, угрозы и ругань, споры за доспехи и украшения, что снимали с погибших, сливались в одну чудовищную какофонию, что почти всегда сопровождает окончание битвы.
– Победа! – кричали воины, провожая взглядами роскошную колесницу, которой завладел Дурхард. – Победа!
Ракшитар, похоже, успокоился немного. Он стоял в кузове, словно пленник, со связанными руками и озирался – казалось, испуганно.
– Ну, как ты теперь? – поинтересовался Дурхард. – Получше?.. Хочешь развяжу?
Ракшитар не ответил.
Дурхард повременил немного, потом распустил узел, помог освободить руки.
– Нехорошо, если княжеского сына привезу отцу в путах! Ты уж в грязь лицом не ударь теперь, веди себя достойно!
Юноша молчал по-прежнему, затравлено озирая поле боя.
И только у самого лагеря, совсем недалеко от деревеньки, где устроил себе ставку Дошман (в лагере играла музыка и слышались песни), Ракшитар вдруг, словно с удивлением взглянул на свои руки и промолвил самому себе:
– На мне кровь!..
– Ещё бы! – хмыкнул пират.
Парень не обратил на него внимания. И повторил:
– Боги всемогущие!.. На мне кровь!.. – Дрожь прошла по его телу. – Что же я наделал! Что я наделал! – И принялся стирать ладонями кровь с рук, размазывая ещё больше.
А потом зарыдал во весь голос.
– Что я наделал!!.. Зачем же это?!.. Зачем?!.. За что?! – закричал он, безумными глазами глядя на свои окровавленные пальцы. – На мне кровь!!.. На мне грех!!.. Я не хотел!! – И вдруг набросился на пирата: – Это ты!!.. Всё ты!!.. Убийца!!! Все вы убийцы!!!
– Да перестань же ты! – одёрнул его Дурхард. – Совершишь омовение – и очистишься! Нет на тебе греха! Ты всё делал правильно!
Ракшитар не слушал. Замолотил кулаками в грудь соратника.
– Сколько жизней!!.. – кричал он. – Сколько людей!!.. Ради жратвы!!
…Когда пират приехал в посёлок, под княжеским навесом никого уже не было. Дурхард сошёл с колесницы и осмотрел скудное внутреннее убранство ближайшей мазаной хижины. Остался доволен. Вернулся к Ракшитару и сказал:
– Выходи.
Юноша сидел в кузове и бился в истерике.
Капитан вытащил его силой, рыдающего и сопротивляющегося. Приказал подбежавшим мальчишкам-рабам:
– Принесите кубок вина. Покрепче.
Он снял с Ракшитара панцирь, вино заставил выпить едва ли не силой, а после отвёл юношу в дом и сказал:
– Посиди пока, отдохни. А ещё лучше – поспи. Я скоро вернусь, разбужу. – Вышел, закрыл дверь и подпёр её поленом. И велел рабам: – Сидите тут и слушайте. Если попросит что – дайте. Но наружу выходить – скажите, я не велел!
Дурхард оставил колесницу и отправился к своему шатру – снять доспехи и совершить омовение, напиться и принести жертвы богам. Насчёт раздела трофеев не волновался – его не обойдут! А задумают обидеть – так он напомнит!..
Дурхард сменил одежду, расчесал волосы, откинув их за спину, опоясался боевым поясом, повесил на бок меч – и отправился проведать Ракшитара.
Мальчишки, оставленные стеречь княжича, раздобыли где-то щиты и шлемы, и теперь вовсю сражались друг с другом, нанося удары дубинками. Капитана они поначалу даже не заметили.
Тот не сердился.
– Ну, как там дела?
Один из подростков сказал:
– Сначала плакал. А теперь молчит.
– Хорошо. – Дурхард откинул ногой полено и отворил дверь хижины.
Ракшитар висел на столбе, подпирающем кровлю – в петле, свитой из кожаных ремешков, которыми стягивают сапоги. От его полузакрытых глаз тянулись по грязным щекам промытые слезами две светлые дорожки.