Мечта с помятыми крыльями

Знаешь ли ты, о чем молчит Она, о чем Ее мечты?
Знаешь ли ты, что говорит Она, когда не рядом ты?
Знаешь ли ты, когда она уйдет, куда она идет?
Знаешь ли ты, имеешь ли ты власть, чтоб удержать Ее?
Но ведь Она не твоя!!!

Просто Лепс.


Мечта с помятыми крыльями.


Побеждать или проигрывать – каждый решает сам для себя. Быть кем-то и чем-то или никем и ничем – все зависит от нас. Можно бесконечно ссылаться на всяческие обстоятельства, но можно идти напролом. Можно тупо ждать, можно активно к чему-то стремиться. Все это нам можно.
Но иногда так хочется, чтобы была просто мечта. Состояние мечты – это не видение цели и не выбор средств, не душевное спокойствие и не прилив запредельных сил. Если у тебя есть мечта, ты хорошо и заранее знаешь ее цвет, вкус, запах и все остальное. Мечта предполагает время года, определенные объективные факторы, собственное состояние на момент ее прихода. Редко удается наблюдать ее, еще реже – брать в руки и понимать, что это она. Именно она сама, а не подделка под нее, не самообман.

1.

В далеком 2001 году я увидел Ее, и у меня появилась очередная мечта. Это была не просто девочка, девушка или женщина, это была Она. У каждого есть своя Она, средоточие моральных и физических свойств, проявившееся в одном человеке. Я еще даже не видел Ее, но уже смутно догадывался, что это, наверное, Она. Мне рассказали о Ней, рассказали весьма красочно и толково, описав с хорошей стороны. Бывают девочки, которых просто хочешь. Бывают, соответственно, и те, которых не хочешь. Бывают те, с кем невозможно жить. Иногда бывают и такие, без которых, как кажется, ты не можешь жить. Но иногда встречаешь Ее – и с Ней хочется постоянно быть рядом, чтобы сгореть без остатка, пускай достаточно быстро, но зато с Ней. Только с Ней. Потому что пытаться гореть без Нее – глупость неописуемая. И хорошо бывает, если Она позволяет тебе это. И плохо и страшно случается, когда Она перестает тебе это позволять…
Но тогда еще, в 2001-м, я лежал ночью в казарме рядом с другом, вернувшимся из краткосрочного отпуска. Наши кровати стояли рядом в самом центре чужого большого города во чреве железобетонного монстра, и так приятно было знать, что мой друг рядом, что я не сошел с ума и мне есть, что противопоставить приступам ностальгии. К тому моменту середины юности мы были с ним знакомы что-то около пятнадцати лет, соответственно, и у меня, и у него было полное право считать, что рядом – Друг. В казарме нас набилось почти сто тридцать человек, но так радостно было, что рядом есть Друг. И не надо много, достаточно его одного.
- Она ничего такая…ну, такая… - уже засыпая, рассказывал мне он.
- Ну, какая? – шепотом спрашивал я, лежа без сна.
- Она симпатичная. И даже, насколько я заметил, умная. Поговорили с ней так неплохо. Даже удивительно. Посреди той честной компании…
- У нее есть парень? – спрашивал я, тогда еще – просто для того, чтобы найти оправдание своей натуре неудачника.
- По-моему, нет. Но ты чего радуешься? Тебе еще три года здесь париться. А она – там. Одна она не останется, не сомневайся.
- А ты?
- А что я? Я тоже ничего не могу сделать. Я ведь здесь, с тобой. Так что ничего нам не отломится.
Он начал засыпать, я не хотел его тревожить. Сон – дело благородное и нужное. Правда, я подозревал тогда, что в ближайшем времени буду рад променять сон на что-то ЕЩЕ, но через лет пять-семь мне снова пришло в голову, что ночью надо спать, а всем остальным заниматься желательно днем. Мой Друг уснул, а я еще некоторое время не мог, потому что я думал о Ней, я думал – а какая Она? Я представлял себе Ее и так и этак, но не смог придумать ничего определенного. Кроме одного – у Нее не должна быть большая грудь. Почему-то меня тогда озарило именно таким описанием. У Нее должна быть такая грудь, что когда Она ложится на спину и кладет руки за голову, над телом выделяются только Ее соски, упругие коричневые соски. И все. Ни лица, ни тела, ни одежды, ни стиля я тогда не придумал для Нее.
А был уже июль, и я знал, что неминуемо его сменит август. Благодатный август, когда я смогу оставить этот чужой и непонятный город, не порадовавший меня почти ничем, и уехать к себе. И там увидеть Ее.

2.

Август пришел. Не могу сказать, что это случилось непредвиденно, даже не могу ни в коей мере назвать факт его пришествия странным. Давно уже я приметил, что природе, в общем-то, наплевать на наши мелкие сомнения, переживания и терзания. Август должен прийти – и он придет, точно так же, как дождь прольется, когда ему придет время. Как ветер, как солнечный свет, снег, день, ночь и прочее. Не будучи в состоянии управлять этими процессами, я постарался если не обратить их себе на пользу, то хотя бы подружиться с ними. Я назвал ветер своим братом, и мы стали дружны. Я роднился с дождем, землей, небом, морем, лесом, полем, снегом, ночью, днем, тенью. Я впустил в себя часть каждого из них и не позволял себе на них сердиться, даже когда случалось заблудиться в лесу, когда неожиданно меня настигал в пути дождь или порыв ветра разбрасывал волосы на моей голове. Я улыбался им, и они отступали. Они тоже хотели быть частью меня, говорить со мной и через меня – с другими. Я научился чувствовать их.
В один из последних дней июля 2001 года я стоял на жарком солнце удушливого летнего дня, слабый ветер струился вокруг меня, мне шумели деревья – я был в ожидании чуда. Я застыл и собирался нырять в мечту. Я не видел Ее, но уже начал мечтать. Это было глупо, наверное. Но мне не хотелось останавливаться. Зачастую все, что мы можем себе позволить – это мечтать. И быть в своих мечтах кем угодно и как угодно. Это успокаивает. Я нетерпеливо ждал отпуска, когда можно будет снять армейскую форму и уехать домой. Бывает такое ощущение – что стоишь на пороге если не счастья, то интересного приключения точно. И оно чувствуется во всем – в лицах проходящих мимо людей, в температуре воздуха, даже почему-то в гуле пролетающего мимо по своим троллейбусным делам синего рогатого транспорта. Ощущение того, что надо просто не зевать, а внимательнее смотреть вокруг, тогда точно произойдет какое-то локальное чудо.
Я ничего не планировал, и, скорее всего, даже не увидел бы Ее, если бы Друг не придумал отметить наше возвращение после годового отсутствия. Она была там, я впервые увидел Ее – и замер. Я понял, что это моя Она. Моя Она, о которой столько думалось в процессе молодости, и лицо которой до времени было серым пятном в самых ярких мечтах. Я проходил через то удивительное состояние, когда рядом с девушкой пропадают дар речи и способность мыслить ясно, а слова становятся неуклюжими и падают гулко, как камни гробницы египетского фараона, вместо того, чтобы литься музыкой весеннего ручейка. Очень немногие девушки могли бы похвастать тем, что способны довести меня до такого состояния. Я видел Ее и понимал – это и есть моя мечта. Просто мечта, руками не трогать. Если бы Она обратила на меня свое внимание тогда, в далеком 2001 году, я бы сошел с ума. Я бы ничего не добился, я был бы просто счастлив, не являясь при этом никем и ничем. Я бы остановился на пути своей собственной эволюции, удовлетворившись кратковременным погружением в алхимический и неосязаемый абсолют радости. Возможно, это стало бы моим пределом как личности, возможно, я более не был бы ни на что годен, но это было бы сладко. До приторного сладко. Я бы утонул в этом океане нежности и захлебнулся волнами странного и избыточного счастья. Оно было светлым, мое счастье, оно было терпким, как хорошее вино, оно пьянило меня, дышало мне в лицо свежестью летнего ласкового утра. Я узнал, кто есть мой идеал. Я получил возможность мечтать дальше. Когда я увидел Ее, то как-то сразу понял, что мне захочется этого снова и снова. Просто даже как-то физически. Как восход солнца, как прилив. Дышать, жить – видеть Ее. Спать, просыпаться – видеть Ее. Слышать, осязать – видеть Ее. Огорчаться, радоваться – видеть Ее. Стремиться к чему-то, строить планы – видеть Ее.
Но тогда я был другим. Не знаю, хуже или лучше, просто еще не эволюционировал достаточным образом для того, чтобы осознать тот простой факт, что нельзя все время проходить мимо той детали бытия, которая тебе понравилась, что если чего-то хочешь, то при этом бывает недурственно еще и что-то делать, а не просто созерцать чужие победы. А даже если и чужие поражения – все равно – чужие, так или иначе, хоть какие-то движения. Сам я был подобен жителю тундры, из которого хотят сделать светского льва, поэтому все павлиньи ужимки остальной части мужского общества вокруг Нее были мне чужды как интегральная микросхема дикообразу. Хотя можно сказать и проще – я самым нелогичным образом тупил, вполне умело и профессионально. Сейчас этого нет, правда, вместе с этим умерло и еще кое-что, что я хотел бы сохранить навсегда, но, как показывает практика, это невозможно. Человек постоянно должен самосовершенствоваться, иначе его право на жизнь будет самым жестоким образом поставлено под сомнение. До Нее я часто проходил мимо. Я видел взгляды, иногда это все облекалось в слова в мой адрес, иногда в жесты и чужие сплетни, а я привык проходить мимо. Я стремился только к самому прямолинейному и откровенному, упрямо не пытаясь видеть что-то еще. Я делал больно, наверное, кому-то казался странным, тем не менее, продолжал проходить мимо. И не потому, что был чертовски гордым, все гораздо проще – я был цинично робким и неопытным. Они все удивленно смотрели мне вслед, а я статично шел мимо, боясь ошибиться и попробовать остановиться.
Август закончился, и я уехал обратно к своей спартанской жизни, которая напрочь отшибала способность воспринимать и творить романтику. Меня ломало, бросало из крайности в крайность, сводило с ума, бесило, навязывало слабость отчаяния, но я выжил и остался почти собой.
И все три года я мечтал. Я мечтал о Ней, я думал о Ней ежедневно и хотел видеть Ее во сне почти еженощно. Иногда Морфей жалел меня и показывал мне Ее в различных ситуациях. Иногда Она была моей, иногда просто рядом. Но я помнил Ее лицо, я помнил Ее всю, я Ее совсем не знал, но пытался понять уже тогда. Я глупил, я страдал и мечтал. Я перемечтал все, что было можно, и даже погрузился в то, чего нельзя. Мои мечты были комфортными и уютными. Это был, вне всякого сомнения, август. Это была Она, и это был я рядом с Ней. Она была моей, не просто моей, но истинно моей, когда она может оставаться официально чужой, но по своей внутренней сути – моей, даже если сама не хочет этого. Неумолимая сила слепой и яростной природы влечет Ее ко мне, и никто не хочет сопротивляться этому порыву.
Я совершал глупости во имя Нее, не понимая тогда, что тем самым только отдаляю ее от себя. У моего Друга появился сотовый, он знал Ее номер. Темными ночами, когда никого не было рядом, я писал первые в своей жизни СМС и отсылал их Ей с телефона своего Друга. Послания были самые что ни на есть недвусмысленные. Я понимал, что это дико, и только грустно усмехался, понимая, что Она примет мои СМС за его. Как показало обозримое будущее, так оно потом и вышло. Через пару лет он рассказал мне об одном эпизоде, об одном подаренном Ей ему поцелуе без повода. Это ввергло меня в ярость. По отношению к самому себе. А к кому же еще? Додумался тоже – писать СМС с чужого телефона с чужим номером. Вот и получай теперь гранату…
За три года случались краткие приезды домой. Иногда я мимолетно видел Ее, но Она была с другими, у них, как это обычно для того возраста, «все было очень серьезно». Я смотрел на все это, чувствуя себя не вправе вмешиваться. Я уезжал и оставлял Ее одну со всем этим. Я бросал Ее, не будучи в состоянии проявить мужество. Мне были гораздо проще жесткие и холодно-логичные констатации необратимости ситуаций, в которые Она себя загоняла. Я слушал свои любимые песни и думал о Ней, Она становилась ими, а они – Ею. Я упивался мечтами, а мой Друг пытался стать счастливым. С Ней. У них возникли было какие-то зачатки отношений, потом нас снова выбросило в чужой город. Втайне я завидовал ему светлой и грустной завистью, без озлобления – просто не считая себя в состоянии поступить так же, как он. Когда я вернулся домой, Она была чужой. Была чьей-то. Наши с Ней жизни неслись по бесконечным параллельным прямым, которые никак не хотели пересекаться хоть в малом, подчиняясь идиотским законом моей собственной геометрии. Я сам их придумал, сам же боялся нарушать. Я писал Ей стихи и песни, понимая уже тогда, что Она никогда их не услышит и не увидит.
Иногда я позволял себе тихо любоваться Ею, не проявляя никакой активности. И, как всегда, так хотелось, чтобы Она обо всем догадалась сама. Но я тут же одергивал себя при таких мыслях – с чего это вдруг Ей вздумается обратить на меня внимание? Мы с Ней – просто случайные знакомые, а если разбираться по существу – абсолютно чужие люди. При встрече на улице мы можем поздороваться, но можем с тем же успехом и не поздороваться. И нет у Нее никаких шансов догадаться о моих мечтах, потому что я хорошо владею собой, на мне они не написаны. А при тех кратких встречах, которые у нас случаются, я веду себя так, что Она и заподозрить ничего не может. Так что моя мечта остается именно мечтой. Чтобы все и сразу.
Потом я вернулся. Два года прожил я рядом с Ней в одном городе, пока случай не дал мне возможность приблизиться к мечте.

3.

Как раз в это время громко и победоносно начинал выстреливать Джей-Морс. Я увлеченно следил за их вещами, отыскивая в них миллионы деталей и двусмысленностей, которыми мог измерять свое собственное состояние. Я изредка слышал этих ребят по радио, изредка наблюдал своих знакомых музыкантов, которые начинали плеваться при упоминании о Джей-Морс (в основном, из-за зависти к чужому шумному успеху, как я полагаю, потому что со всей ответственностью отнести Джея к откровенной попсятине духу не хватало ни у кого). Потом появилось «Мое солнце». Наверное, было и что-то еще, но я впервые сунул в магнитолу машины именно этот диск. И нашел на нем почти все. Жаль, что я нашел это уже один, когда потерял Ее, и мне только и оставалось, что заново осознавать это обстоятельство. Я, сам будучи все еще вечным музыкантом, понимал, что на Украине имеется «Океан», в России – «Сплины», Земфира и еще куча всякого-разного, следовательно, и в Беларуси тоже кто-то должен занять эту душевную нишу. Я слушал «Джей», я слышал, что их песни без конкретики, в метком расчете на внутреннее состояние. Что же, в мое состояние они попадали с точностью, словно по заказу, хотя я ни с кем из ребят знаком не был. Иногда другие белорусские команды тоже радовали меня песнями про меня и специально для меня, хотя остальная часть общества ничего об этом не знала, как не знала и о тех приятных попойках, которые и порождали песни. По поводу Морсов – то же самое творилось и с моими знакомыми, которые не понимали песни «Джея», но смутно чувствовали их. Кое-кто примерял все на себя. Что самое загадочное – песни «Джея» поступали в эфир с какой-то неумолимой мрачной и роковой привязкой к конкретным мелким для общества, но основополагающим для отдельных личностей событиям. К примеру, один мой друг лишился девушки. Она не умерла и даже не пострадала, просто переехала в другой город, а мой друг после этого любил напиться в хлам и напевать «…вместе навсегда…». Больше ему ничего не было нужно. Но эти слова он напевал постоянно на протяжении примерно лет пяти или около того. Кто-то с улыбкой воспроизводил сочетание «вислоухая принцесса», более утонченных ценителей искусства, вместе с которыми мы неустанно лопатили классику и современность в поисках оригинальных ходов, сильно прикололо выражение «режешь воздух ватерлинией губ», а я упрямо молчал. Я не скрывал, что мне нравится Джей, просто никому не говорил о том, во что превращаются отрывки их песен, когда падают на кору моего собственного головного мозга. Я не хотел этим ни с кем делиться. Это было только моим. Ну, если хотите, моим и Джея. Иногда меня просто порывало выбрать пару дней из своей вечно распланированной до последней минуты жизни, которые отдать пьянке с вокалистом Джей, чтобы потолковать с ним о сути явлений и терминов. До воплощения этой идеи я так и не добрался. Но все-таки они изрядно помогали мне раскладывать ситуацию по всевозможным полкам.

«…Дай мне прикосновение к тайне,
Стань мне кем-то совсем не случайным…»

Было половина десятого утра. Я сидел в своем пыльном и прокуренном кабинете в отделе, тупо таращась в монитор компьютера и пытаясь сообразить, что я еще не успел сделать. Пепельница ощетинилась ночными окурками, в кружке застыл прохладный кофе, по жестяному карнизу за окном звонко стучали когтями какие-то полоумные вражеские птицы. Отдел замер, погрузившись в обычное для пятницы утреннее совещание, и я знал, что уже совсем скоро он загудит, как потревоженный медведем муравейник. Последний раз благодатный сон у меня приключился сутки и три часа назад, с той поры я заступил на дежурство и мотался с выезда на выезд практически без передышек, смотрел на людские невзгоды и пытался все это оформить как положено. Вообще сутки выдались не особо пыльными. За мной не зависли сидельцы на ИВС, соответственно, не надо было хоронить субботу или воскресенье на производство следственных действий с их участием. Кроме того, завтра намечалась свадьба у моего Товарища, на которую я был приглашен свидетелем. Товарищ мой так и сказал, что, поскольку я все время был следователем, придется мне разок побыть и свидетелем. Я был не против. Никаких особенных планов у меня по поводу его свадьбы не было, единственное – хотелось встретиться со старыми знакомыми, которых он пригласил тоже, выпить с ними водки и вспомнить куда-то улетевшую и на что-то растраченную молодость. Приятные разговоры за приятными согревающими напитками. И все.
Мысленно я прикидывал, куда бы мне, в смысле – к какой из своих знакомых женщин, после этого забрести переночевать – домой идти в пьяном виде не хотелось. Я перебрал в голове все свои не очень многочисленные варианты, которых, как ни крути, насчитывалось более десятки, но ни к чему определенному не пришел. Я отрешенно думал о том, что, наверное, лучше даже ничего заранее и не планировать. Ранние договоренности неминуемо оканчиваются обидами и истериками.
В то время я находился в патетическом состоянии души – я сознательно расстался с последней своей официальной девочкой. В ней все было хорошо, а некоторые аспекты – просто идеальны, кроме непреходящей суеты. Я при своей работе не понимал, как можно с завидным постоянством попадать из одной незапланированной неприятности в другую. А поскольку к этим незапланированным неприятностям регулярно примешивались мои свободные время и мозговое пространство, я пришел к выводу, что надолго меня такими темпами не хватит. Мы расстались (причем я был спокоен, как удав, обожравшийся центнером мяса, а она изобразила легкий скандал), я отвез ее на вокзал и усадил в подозрительного вида грязный зеленый вагон, собиравшийся отчалить в Симферополь. От моей Бывшей изредка приходили СМС с различными предложениями, я знал, что через месяц или два она вернется, но мне не становилось от этого легче. Она была красива, невыносимо и навязчиво красива, спору нет, но вернуться к отношениям с ней меня откровенно не тянуло. Я подумывал о том, не найти ли мне себе какое-нибудь интересное приключение за время отсутствия Бывшей, правда, ничего в этом направлении не делал.
А случилось иначе. Я это понял почти сразу, когда увидел свою Ее среди подружек невесты. Она была прекрасна. Свидетельница, с которой я поначалу возможно собирался скоропостижно вступить в какую-нибудь связь, не шла с Ней ни в какое сравнение, просто вообще перестала существовать, как класс. Положено было расслабляться, но я напрягался. Я видел Ее рядом с собой и постоянно напрягался. Это был первый шанс, который дал мне мир, чтобы суметь что-то сказать Ей. Первый раз Она была одна, и мы с Ней были вместе задействованы на одном мероприятии. Я бегло и с удовольствием навел справки, выяснив, что Она теперь одна не только здесь и сейчас, но вообще одна. Свободна и ничем не связана.
До Нее у меня были женщины, по чьим-то меркам – много, по чьим-то – нормальное количество. Предпоследняя из них пыталась всерьез наложить на меня свои лапы, мне пришлось убегать. Последняя была нарядной изумительной куклой, такой девочкой, каких просто не бывает. Соответственно, к ее красоте и очарованию добавлялся ряд вполне серьезных недостатков. Она гуляла, не спала направо и налево с мужиками, но гуляла. Постоянно была в каких-то делах, каких-то встречах, возвращалась домой хорошо если к часу ночи – все это меня не устраивало, поэтому мы расстались. Иногда Бывшая звонила мне и присылала СМС из отмеченного ее вниманием Симферополя, напоминая о себе, и я, в общем-то, понимал, что она – не самый плохой вариант. Иногда надумывал вернуться к ней, но когда я увидел Ее, такие мысли вылетели из моей головы.
Я пил водку в кабаке, в котором происходило гулянье, но запрещал себе пьянеть. Я умело говорил и емко шутил, но осаживал сам себя, когда замечал в себе стремление к небольшим пошлостям. Я был великолепен, понимал данный факт и видел, что это замечают присутствующие.
И когда случайные пары потянулись танцевать, я рискнул. Я ничем не выдал себя, просто подошел к Ней и протянул руку. Меня точила маниакальная мысль – со стороны это выглядит просто, даже до тошноты обыденно. Просто парень предложил потанцевать девушке, которая сидела и смотрела, как танцуют другие. Просто парень, просто девушка, просто танец. Что-то из разряда «по ходу жизни», «не напрягаясь», «случайно», «от нечего делать». И еще я отдавал себе отчет, что пока никто ничего не знает – и особенно Она сама – о моих переживаниях, у меня все получится. Я шел к Ней, внутри у меня все замирало и холодело, мир вокруг опасным образом кренился и замедлялся, однако на лице у меня не было ничего написано. Я приклеил себе маску спокойствия и равнодушия, придал движениям и походке нарочитую небрежность – словом, мне бы позавидовал и Джеймс Бонд. Все выглядело действительно натурально и естественно.
Она охотно пошла танцевать со мной, во всяком случае, мне так показалось. Никаких препятствий не было. Не было вообще ничего, что могло бы Ей помешать откликнуться на мое приглашение. Она ничего не знала. Она видела просто малознакомого и симпатичного парня. Этого было ничтожно мало. Я видел происходящее через призму своей зародившейся в незапамятные времена страсти. Весь мир был темно-синего цвета, сквозь эту желеобразную мглу двигался ярко-красный микрокосмос. Это был я. Я двигался навстречу серебристому жемчужному солнышку, к которому хотел прикоснуться. Это была Она. Я раздвигал собой неподатливую хмарь обыденности, пробиваясь к Ее сиянию. В окружавшем меня темно-синем мире сновали какие-то тени, но они не были ничем. Ничем таким, что могло бы отвлечь меня от движения навстречу мечте. Красный огонек моей никому не ведомой и не понятной страсти неумолимо приближался к лучистому островку Ее ослепительного блеска. Я видел все это более ясно, чем то унылое обыденное содержание обстановки, которое доносили до меня зрачки моих глаз.
Она не сказала мне «да», Она просто молча встала и, улыбнувшись, пошла за мной. На Ней было платье с открытыми плечами и спиной. Я обнял Ее без намека на близость, позволив рукам слегка прикоснуться к коже, к Ее коже, которая жгла мне руки и токи которой жадно гнало по артериям мое сердце.
Красное подошло вплотную к жемчужному, слилось с ним и начало неторопливо кружиться. Темно-синее вокруг отступало, растворяясь в свете новосотворенной звезды, звезды рождающейся мечты. Лоскуты красного струились вокруг жемчужного света, преломлялись в нем, обретая настоящую красоту и глубину.

«…Среди манекенов, где нет места душе,
В этом мире из папье-маше,
Чья-то рука, словно рука младенца,
Хотела коснуться моей,
А коснулась сердца…»

До меня доносилась тихая песня, которую исполняли музыканты со сцены, я вникал в ее суть, я ловил ее слова и жадно примерял их на себя, как девчонка наряды. Я смутно подозревал, что эта песня – для меня и обо мне. Я слышал ее раньше, я знал ее, я расставлял в ней акценты и радовался, что понимаю ее течение. Я помнил наизусть линию соло и нетерпеливо ждал ее, хотя и понимал, что хочу остаться навечно в этом танце.

«…И когда твои семена
Прорастут сквозь асфальт чужих городов,
Я свечу оброню на бумажный проспект,
И сгорит этот мир бумажный,
И мы будем с тобой навек…»

После моего любимого и местами даже немного сложного соло песня закончилась, мне пришлось отпустить Ее. Я довольно мило улыбнулся, сказал какую-то глупость, некоторое время для вида потусовался со всеми, а потом незаметно исчез. Мне нужно было привести в порядок свои мысли и ощущения. Красное изменилось. Оно перестало быть просто цветом, оно стало смыслом и символом. Красного больше не было. Был призрак красного, измененный лучами жемчужного. Красному было приятно. Оно радовалось. Оно изменилось, но изменилось именно так, как желало того само. Ему были приятны беглые ласки и прикосновения жемчужного, и оно просило их снова.
Я стоял у кабака на улице и курил. Вслед за мной вышли какие-то люди. Они говорили со мной о чем-то настолько земном, мелком и обычном, что я невольно начинал испытывать к ним легкое отвращение. Они говорили о своих проблемах, говорили о проблемах своих знакомых, потом просто о себе и своих знакомых, они рассказывали какие-то случаи, описывали какие-то сцены и называли какие-то цены. Я был далек от всего этого. Меня больше не было. Я присутствовал рядом с ними, но не слышал их и старался не видеть. Я видел только Ее, только Она продолжала существовать для меня в темно-синем мире, где красное перестало быть красным.
Потом я немного взял себя в руки, стараясь, чтобы никто ничего не заподозрил. Я не хотел допустить странности в своем поведении. Я был тихо счастлив и прятал свое новообретенное состояние от завистливых взглядов. Пока никто ничего не знает, все будет хорошо. Я не мог никому доверить свои мысли, потому что ужасно боялся, что мне могут помешать.
Остаток вечера прошел спокойно, я исподволь делал Ей мелкие знаки внимания, такие как накинутый на плечи пиджак или вовремя поднесенная к сигарете зажигалка, удачная фраза в поддержание разговора или меткий жест в ответ на Ее слово. Никто ничего не замечал. Никто ничего не знал. Внезапно я почувствовал себя немного странно: был я, была Она, но никому не было дела до того, что я испытываю. Это было так грустно, так обидно и наплевательски по отношению ко мне, что я испытал легкий укол досады. Окружающие меня не видели мечты. Да у них никогда ее и не было. Состояние мечты было им чуждо, поэтому они не умели замечать его в других.
Когда Она уехала домой, я, все еще будучи на самом высоком гребне волны по имени Счастье, позволил себе расслабиться окончательно, подсел к одному из старинных товарищей, с которым напился до чертиков, а потом тоже поволокся домой, громко распевая на улице песни.
Следующий день выдался немного смятым в силу того, что вчера вечер удался. Примерно до обеда я чувствовал себя просто организмом. Не человеком, не микрокосмосом, не творцом и не созидателем, но просто организмом. Вообще просто так валяться в кровати можно только с утра, когда сильно одолевает похмелье. Лежать и заново осознавать себя целостным объектом, по очереди и без суеты отыскивая собственные руки, ноги и прочие конечности. Лежать в постели просто так в добром здравии – этого я никогда не понимал.
Когда я привел себя в относительный порядок, мне на мобильный как раз позвонил новобрачный и поинтересовался, цел ли я. Намечалось робкое продолжение банкета. Я решил для себя, что продолжать буду минералкой и сигаретами, приехал к месту продолжения и обнаружил там Ее. Ее самочувствие, очевидно, было лучше, чем мое. Я сидел рядом с Ней, иногда мы соприкасались локтями. Я был счастлив от этих случайных легких ощущений, хотя никто, кроме меня, их вообще не замечал. И еще я чувствовал всем своим существом, как убегают от меня секунды отмеренного мне времени на то, чтобы суметь что-то сказать Ей, сказать так, чтобы она меня поняла и стала мне ближе. Эти мгновения убегали, я сидел рядом с Ней почти молча, вокруг шумели люди, я ходил курить, один и с Ней, но непременно за нами увязывался кто-то еще, и я вынужден был говорить на общие темы.
Я хотел поговорить с Ней, но мне банальным образом не давали этого сделать. Потом Она собралась уезжать. Я не стал дожидаться Ее отъезда, вспомнил о каких-то «важных планах» и скоропостижно простился со всеми.
Проведенное рядом с Ней время дало мне одно маленькое преимущество – теперь я знал номер Ее телефона. Теперь я мог как-то пытаться делать что-то еще. Это все, конечно, ерунда, раньше я тоже мог без труда узнать Ее номер, но что бы это мне дало? Ровным счетом ничего. Я и сейчас помню его наизусть, но от этого не становится ни легче, ни яснее, ни светлее. Я иногда вижу его в бесконечных комбинациях цифр, которые подсовывает мне моя работа, но не имеющих никакого отношения к моей мечте. Остается только легкое чувство досады на собственный воспаленный мозг, который упрямо хранит в себе намертво выжженные в нем эти семь цифр. Остается грусть, если мне попадается похожее сочетание. Остается бессилие. Остается вечное желание набрать Ее номер и просто послушать Ее голос. Остается еще много чего, но со всем этим уже ничего нельзя сделать.
Тогда еще все было иначе. Тогда у меня был Ее номер, мои свободные плечи и немножко времени для себя. Я решил не испытывать свое собственное терпение, а просто сбросил Ей СМС с предложением о встрече. СМС – это не диалог в прямом эфире, это и проще, и сложнее одновременно. От Нее пришел ответ с уточнением места и времени встречи, понять из него что-либо было невозможно: удивлена ли Она, приятно ли Ей это или нет, хмурится ли Она при получении таких предложений и вообще. Ничего этого я не увидел из Ее ответа, а просто предложил Ей место и время.
В это время мне позвонил мой Друг. Я довольно бесцельно палил бензин, мотаясь по городу от нечего делать до встречи с Ней, поэтому с радостью согласился встретиться с Другом в одном тихом кабачке. Друг мой был не один, с ним была его девушка, которую я знал ровно столько, сколько ее знал и он сам. Разумеется, не во всем. Мы втроем сидели и разговаривали, неторопливо балуясь чайком. Я помнил о том, что мой Друг в свое время пытался завести роман с Ней, поэтому ничего не говорил ему о том, что буквально через полчаса у меня намечена встреча.
Наконец пришло время ехать на мной же назначенную встречу. Я не узнавал себя – вся моя уверенность куда-то пропала, я был уже вообще недалек от идеи скинуть Ей СМС, чтобы все отменить. С другой стороны, я прекрасно понимал, что другой возможности у меня может в ближайшем будущем, пока ощущение счастья еще живет во мне, не оказаться. В итоге я выволок сам себя из бара, втиснул свое тело в автомобиль и хорошенько надавил на педаль газа, чтобы не тянуло остановиться.
Мы с Ней договорились встретиться за городом, подальше от людских глаз, на повороте в безымянной деревеньке. Смеркалось, но не особенно, и когда я подъезжал, я даже не включал ближний свет. Я ехал с твердой уверенностью, что Ее там не будет. Мрачный пессимист внутри меня вообще смеялся над нелепостью предположения, что все может произойти всерьез.
Однако Она была там, приехав в тот раз на небольшой темно-зеленой иномарке. Я припарковался рядом и посмотрел на Нее сквозь стекла автомобилей. Она улыбнулась, вышла из своей машины и села ко мне.
- Привет, - нужно было хоть что-то сказать.
- Привет, - Она с интересом смотрела на меня.
- Я тебя не сильно отвлек от жизнедеятельности?
- Нет, все нормально.
Разговор с самого начала выходил тяжеловесным, прямо как у Робби и Пат в первый вечер их знакомства, однако мне было уже все равно. Я ехал сюда, чтобы сказать Ей обо всем. Я скажу Ей обо всем. Я действительно могу это сделать. Хватит, слишком долго я молчал. Слишком долго ждал. Ждал, колебался, сомневался, таился и все такое прочее. Надо снять с себя этот груз, который прибивает к земле. Надо дать мечте шанс. Нельзя все время смотреть на мир глазами неудачника. Нельзя…
- Я просто хотел сказать тебе кое о чем…- неопределенно начал я.
- О чем же? – Она улыбалась и смотрела на меня прямо, а я под Ее взглядом чувствовал себя даже не беспомощным ребенком, а вообще как грешник перед лицом Господа.
Я вздохнул. Я даже не мог выразить все накипевшее во мне тремя простыми словами, потому что они были бы неправдой. И все равно, надо было попытаться все Ей объяснить. В любом случае, насколько мне говорили знакомые девушки и женщины, это им всегда приятно.
- Дело все в том, - я задумался, - что у меня в последнее время возникло одно твердое убеждение: если есть что сказать, то это надо говорить. Неважно даже, что потом произойдет, но надо говорить. Просто говорить, и все…
Она смотрела на меня удивленно и не перебивала. Да Ей пока что и нечего было мне сказать. Вряд ли в тот момент Она ожидала услышать от меня то, что услышала через пару минут.
- Понимаешь, - продолжал я, - я постоянно все держу в себе, но это неправильно, наверное. Я иногда думаю о чем-то…или о ком-то…но ничего не говорю. А ведь это просто, - я смотрел не на Нее, а перед собой, чтобы не видеть Ее глаз, которые меня так смущали и превращали в ребенка, - если ничего не говорить, то другие ведь не узнают, о чем ты думаешь. И иногда может получиться глупая ситуация, если все молчат.
Я понимал, что начинаю нести откровенный бред. Если бы я поговорил в этом духе еще некоторое время, то у нас с Ней получилась бы просто лекция на тему «Если есть, что говорить – говори». И ни слова не было бы сказано из разряда того, о чем я действительно хотел сказать.
- Ладно, я скажу прямо. Слова должны быть сказаны, - я посмотрел на Нее. Она сидела рядом со мной и смотрела на меня внимательно и немного озадаченно. – Ты мне нравишься уже лет пять. Очень нравишься. Это даже не те слова. Не очень нравишься, а, как бы это сказать… В общем, я, как только увидел тебя, можно сказать, влюбился. Я понимаю, что я говорю все это скомкано, слова какие-то идиотские подворачиваются… Просто мне хотелось, чтобы ты об этом знала. Почему мне так хотелось – не знаю. Но я хочу, чтобы ты об этом знала. Это уже так давно длится… Я устал, я не могу больше ходить и молчать. Я не хочу стоять рядом с тобой и испытывать все то, что я испытываю, и ничего не говорить. Мне надоело бояться сказать это тебе. Вот, примерно, и все. Хотя продолжать я могу долго.
Я прервал сам себя. Она разглядывала свои руки и молчала. Выражение Ее лица говорило мне примерно следующее: «Все, дружище. Можешь собираться и уезжать. Твоим мечтанием приходит конец. И прямо на твоих глазах».
- Не молчи. Скажи мне хоть что-нибудь! – попросил я.
Она быстро взглянула на меня и снова отвела взгляд.
- Ты шутишь, да? – тихо спросила Она. – Это, наверное, какой-нибудь прикол?
- Нет, о чем ты?
- Ты пошутил? – повторила Она.
- Беда в том, что я устал шутить. Особенно святыми вещами. Я не шучу. Я серьезен, как никогда в жизни. Я могу повторить тебе все снова. Я полностью отвечаю за то, что я сейчас сказал. Я жил этим последние пять лет, я думал об этом, правда, не предполагал, что мне будет так сложно объяснить тебе что-то. Но это все – правда.
Она рассматривала свои руки, опустив голову. День за окнами машины отступал, позволяя мне укрываться в спасительных сумерках.
- Мне кажется, что ты говоришь мне все это, а внутри смеешься, - после недолгого молчания наконец произнесла Она.
- Я не смеюсь. Это только у тебя есть право смеяться надо мной после всего, что я тебе сказал.
- А почему я должна смеяться?
- Потому что жизнь устроена таким образом.
- Неправда, жизнь такая, какой мы ее сами делаем.
- Возможно.
Мы помолчали. Я чувствовал себя в дурацком положении. Кроме того, я понимал, что и Ее поставил в дурацкое положение. Я не знаю, какие у Нее были причины для того, чтобы приехать на эту встречу. Возможно, Она думала, что я приехал завести речь о ее бывшем парне, а моем хорошем знакомом. Может, еще зачем-то. Но то, что Она никак не ожидала моих признаний, было ясно как божий день. И теперь получилась такая ситуация, словно я признался Ей в любви и теперь жду ответа от Нее. Ответа, который Она никак не может мне дать, потому что до сегодняшнего вечера вообще никогда не думала о том, что у Нее что-то может быть со мной. Поэтому я сижу, как дурак, и жду с Ее стороны каких-то слов или действий. А Она сидит тоже не самым умным образом и молчит, потому что Ей нечего мне сказать. Во всяком случае, пока.
Надо было снимать напряженность момента. Я был инициатором этого напряжения, поэтому снимать его предстояло тоже мне. Что касается отвлеченных тем, то я, в силу своей работы, мог часами вести пустые беседы. Я могу быть пафосным, могу разливаться, как соловей – но для меня это ничего не значит. Сам для себя я, как и многие другие люди, определенно знаю, что о действительно важном умнее бывает промолчать. Или сыграть, выразить жестом, мимикой, потому что слова разбивают очарование и природную наполненность красотой того явления (предмета, процесса, человека, события), на которое обращено мое внимание. И если я начинаю выражаться витиевато, говорить обрывками песен и приводить цитаты классиков – это явный признак того, что во мне пробудился только сиюминутный интерес, интерес, сам себя стремящийся сожрать в ближайшие часы или дни. Простые слова и сложные мыслеформы, глубинные переживания и тишина моего звенящего молчания – вот первейший признак заинтересованности. Это вовсе не игнорирование объекта, это его осмысление или попытка осмысления.
И то, что Она молчит, возможно, даже хорошо. Если бы Она начала весело обсуждать тему моего отношения к Ней, я бы понял сразу, что проиграл миру и на этот раз.
- Ладно, проехали, - искусственно усмехнулся я. – Я сказал, ты услышала. Теперь все. Просто не хотелось, чтобы это висело в воздухе. Но больше про это говорить не будем. Давай покурим? – предложил я.
Она с готовностью согласилась, подыграла мне. Я Ее понимал, надо было выходить из дурацкой ситуации хоть как-то, и мы это сделали. Эти простые по своей сути движения, такие, как отыскание зажигалки и доставание сигарет, потом прикуривание, открывание пепельницы и приоткрывание окон – все это существенно снизило опасность взрыва. Я немного успокоился, Она, по-видимому, тоже.
- Как ты после вчерашнего? – спросил я просто так.
- Нормально. А ты?
- Так себе, - рассмеялся я. – Бывало и лучше. Особенно по утрам.
- Ну так вы еще оставались вчера долго.
- Да, встретился со своим старым знакомым, математиком. Интереснейший человек. Занимается серьезной наукой, какие-то там новые области знания выводит, а сам не прочь со мной ночами песни попеть под водку. Прикольно.
- Да уж. А я вчера устала чего-то быстро. А тут как раз брат мимо проезжал, предложил меня домой отвезти, я решила поехать.
Мы вместе отходили от моей выходки с признаниями. Справа от нас темнела Ее машинка. Перед нами была не слишком оживленная трасса, по которой, тем не менее, нередко проносились поздние автомобили. Солнце испускало дух за облачной линией горизонта, которая высилась над придорожными кустами. Дымили вдали какие-то трубы, вокруг щебетали какие-то птицы. Мужик в заношенной почти в ноль куртчонке угрюмо катил перед собой старый велосипед под горку, неподалеку дети шугали кота, сидевшего на крыше сарая. Воздух первого майского дня был свеж, немного наэлектризован и бодрил меня. В салоне машины медленно угасали почти физически осязаемые остатки флюидов, протянувшихся было от меня к Ней.
- Патриархально сидим, - заметил я.
- Люди вообще зачастую патриархальны.
- Это вряд ли. Люди уже забыли, что это такое.
- Не все, - возразила Она. – Просто времени не хватает на все это.
Я с удивлением уловил собственное ощущение, что чего-то не хватает. Потом понял, что у меня выключена магнитола. Когда я ехал сюда, то вообще забыл ее включить, хотя обычно не люблю ездить за рулем без музыкального сопровождения. Я включил магнитолу. Стоял не самый тихий и милозвучный диск Sepultura «Revolusongs», вообще как-то не в тему. Услышав краткий обрывок песни, я тут же сделал потише.
- А что ты обычно слушаешь? – спросил я.
- Да много всего. Так и не определишься.
- Ладно, о музыке потом. Это тоже отдельная тема.
- У тебя все так глобально! – заметила Она.
- Не все, но некоторые вещи меня сильно трогают.
Я вытащил из магнитолы диск и поставил другой, классику, переигранную кем-то. Заиграло что-то спокойное и незнакомое. Но приятное. Меня это вполне устраивало.
- Странно, - вслух сказал я. Я сказал только это слово в четком расчете на то, что она задаст мне вопрос. Так и вышло.
- Что странно?
- Да так. Странно, что я сижу с тобой в машине вечером и курю. Хочу начать разговаривать на какую-нибудь нелепую тему, но ничего не могу придумать. Потому что мне хочется говорить только о тебе.
- Больше всего это странно мне.
- Догадываюсь.
- Нет, ты ничего не подумай, просто так все неожиданно…
Она замолчала.
- Да какая разница? Расслабься, - вздохнул я. – Я же ничего от тебя не жду. Ну просто, хотел, чтобы ты знала. В любом случае, думаю, тебе было приятно все это услышать.
- Приятно – это одно. Надо еще и в ответ что-то говорить.
- Не надо.
- Надо, - кивнула Она. – Но пока я ничего вообще не могу сказать. Мне надо это осмыслить.
- Тогда, может, на сегодня прервемся?
- Лучше прерваться.
Я не хотел доставлять Ей какие бы то ни было неудобства, поэтому быстро спровадил свой окурок на улицу, просто улыбнулся и сказал:
- Тогда у меня все.
- Это как-то официально.
- Я же и говорю: все слова куда-то разлетелись. Ничего не осталось. Я сам себя не узнаю.
- Значит, сейчас ты настоящий.
- Может быть, не знаю. Ну все, убегай.
- Хорошо, - Она собралась уходить.
Я ничего не ждал, но вдруг порывисто схватил ее за руку. Она посмотрела на меня. К поцелую Она, как мне казалось, была еще совсем не готова, но я и не собирался Ее целовать. Я не мог позволить себе такой роскоши, хотя, возможно, Она этого и ожидала.
- Нет, ничего, - я закрыл глаза и легонько погладил пальцами Ее ладошку. Мне нужны были эти прикосновения, я без них не мог уже тогда. Я никогда не мог без них, без ощущения Ее рядом с собой, без Ее живой теплой плоти, которая не отказывает мне в таких мелочах.
Я отпустил Ее руку.
- Все, все, все, - тихо сказал я.
Она открыла дверь, подалась наружу из машины, потом внезапно резко наклонилась ко мне и бегло поцеловала меня в щеку. И так же стремительно ушла.
Я остался сидеть на месте, глядя Ей вслед. На щеке у меня медленно остывал след Ее поцелуя, в голове творился полный хаос, а руку, которой прикасался к Ней, я сжал в кулак.
Она села в свою небольшую элегантную иномарку, помахала мне рукой и резво унеслась прочь. Я прикурил еще одну сигарету, завел двигатель и неторопливо поехал домой. Я никуда не торопился, мне надо было остыть. Меня распирало изнутри ощущением такого беспредельного счастья, что я опасался заработать инфаркт. Еще ничего не произошло между мной и Ней, но теперь Она знала о моих чувствах. И вообще – Она встретилась со мной, Она приехала ко мне, Она позволила мне гладить Ее руку, Она поцеловала меня – что может быть выше этого? Что еще в своей жизни я могу вспомнить, чтобы сравнить с этим? Я мечтал о Ней пять лет. Я думал о Ней, я жил Ею. Теперь я прикоснулся к мечте и был от этого несказанно счастлив.
На въезде в город приезжавших на пыльной обочине за знаком, обозначавшим начало города, встречал наряд ГАИ. Я присмотрелся. Инспектор был мне немного знаком, когда-то он начинал работать в моем отделе, еще до перевода в ГАИ. Я резко затормозил, чем привел его в удивление, припарковался рядом со служебной машиной, вышел и пошел к нему, на ходу доставая сигареты.
- Здорово, Витя, - сказал я ему.
- А, это ты. Привет, - ответил он, грустными глазами провожая старый подбитый «Москвич», который плелся со скоростью сорока километров, не потому, что нельзя было ехать шестьдесят, а так – на всякий случай, чтобы не привлекать к себе внимания. Я мог бы сообщить ему, что подкрадываться к наряду ГАИ – не самый лучший способ отвлечь внимание, но водитель уехал, позвякивая какими-то мелкими или крупными неисправностями.
- Давай покурим, - предложил я.
- А вдруг начальник поедет? – с сомнением ответил Витька, вертя в воздухе своим полосатым символом власти.
- Ну, ничего страшного. Скажешь, что привязался к тебе сумасшедший следак. У меня даже бланки допросов с собой есть, - усмехнулся я.
Мы пошли покурить немного в сторону от дороги. Поболтали ни о чем: о работе, общих знакомых, зарплате, машинах. Потом он все же заметил мое состояние и спросил:
- Слушай, а чего ты довольный, как слон? Откуда такой едешь? Может, мне тоже туда надо подъехать?
- Нет, - я отрицательно помотал головой. – Это источник счастья для одного. Но ты прав – я просто с ума схожу от радости. Почему, не знаю. Просто так. Но связано это с женщиной.
- А-а! – понимающе протянул он. – Так тебе повезло?
- Да пока не знаю.
- Это как?
- Да вот так, - я сильно затянулся. – Можно сказать, стою на пороге счастья.
Мы докурили, и я уехал. Мне стало немного легче.

4.

«…Нам не сказали: любовь – это сложно,
Нельзя изменять, знакомиться можно…»

Дальше по плану у нас выдался понедельник. Скорбный день, который почти всегда приносит с собой новую трудовую неделю. Я пришел в отдел, бегло сделал все, что запланировал, ни с кем не вступив при этом в конфликт. Вообще целый день я был добр, вежлив, внимателен и сам на себя не похож. Причиной тому стала моя СМС в Ее адрес и Ее простой ответ: «Доброе утро». Далее по ходу дня я направил Ей СМС с предложением о встрече вечером. Она не возражала. Мы договорились созвониться.
Я улыбался, как Чеширский кот. Я был не то что доволен – просто счастлив.

«…Твой мобильный дарит мне океанские огни,
Глаза и улыбки твои…»

И весь день так оно и было…
Когда я, закончив работу, позвонил Ей, мы решали, где бы нам встретиться сегодня. Я выбрал наугад одно из своих любимых укромных местечек в лесном массиве километрах в трех от памятного поворота в безымянной деревне.
Я приехал туда чуть раньше ее. Мне хотелось немного побыть со своими – с небом, полем, лесом, ветром, солнцем. Я хотел поговорить с ними, посоветоваться и узнать, что же мне делать дальше. Я приехал, и они говорили со мной, и я понимал, что они рады за меня, что им хочется, чтобы я наконец стал счастливым. Они улыбались мне, они радовались, а еще они хотели посмотреть на Нее.
Она приехала на другой машине. Вначале мы постояли на улице и поговорили, ни о чем практически не разговаривая. Мои «свои» смотрели на Нее во все свои бесплотные глаза, они видели Ее рядом со мной.
Когда мы сели ко мне в машину, разговор потек сам собой. Некоторые Ее вопросы показались мне странными, но не слишком. Вначале она говорила мне, чтобы я не придумывал сам себе ничего по ее поводу, что Она боится ко мне привыкать. Потом вдруг задала немного злой вопрос:
- Сколько у тебя девушек сейчас? Три? Четыре? Значит, я буду пятая? Я так не согласна…
Да, признаться, определенная доля истины в Ее словах была. Никогда прежде я не искал серьезных отношений с девушками. Я отдавал им себя на краткое время, потом забирал, никого не подпуская близко. Случалось, я переживал из-за них, но не болезненно, а просто так, для порядка. Когда приходило время уходить, некоторые из них оставались со мной на добровольной основе под названием «никто – никому – ничего – не – должен», то есть мы могли встретиться пару раз в неделю для совместного удовлетворения, но дальше таких встреч дело не шло. Иногда мне нужна была девушка для того, чтобы вместе с ней посидеть в компании, иногда не хотелось идти в театр одному – но все прекрасно понимали, что это никакие не чувства, это просто вялое течение жизни.
С этой девушкой я искал отношений. Я был, как Шарапов рядом с Варей. Я уже был заранее согласен на то, чтобы Она стала моей женой, я видел где-то в призрачной дали наших детей, я обожал Ее, я Ее заранее за все простил. Но ничего этого я Ей пока не говорил. А насчет моих бывших приключений – Она была не права, и это надо было Ей объяснить.
- Да нет у меня никого. Никого не осталось, - сказал я Ей тихо и как мог откровенно. – Мне это не нужно. Так что ты не будешь ни пятая, ни даже вторая. Всегда только первая. И единственная. Если ты этого сама захочешь.
Она улыбнулась и отвела взгляд. Легкий румянец тронул Ее щеки. Я взял Ее за руку. Она не забрала ее у меня, и я стал гладить Ее пальцы. Она немножко отвечала мне взаимностью, мне было удивительно хорошо. Я не чувствовал ни времени года, ни часа, ни бега времени – ничего. Я вообще начинал осознавать, что теперь меня это не касается. Пока эта девушка будет рядом со мной, я буду, как нож в масло, спокойно входить в новые годы жизни и встречающиеся при этом сезоны. Я буду – наполненным, можно и так сказать. Без Нее я был пуст, как бутылка в руке уснувшего алкоголика, я был горяч, молод, подвижен, активен – но пуст. Моя пустота рвалась наружу и успокаивалась только тогда, когда я давал ей немного новых ощущений. С Ней мне другие ощущения не были нужны. Надо только, чтобы Она была рядом.
- А еще я ужасно хочу тебя поцеловать, - признался я Ей.
- Поцелуй, - улыбнулась Она мне.
Я не мог этого сделать, пока Она смотрела на меня. Это было глупо, но я не мог Ее поцеловать. Я было немного подался в Ее сторону, но потом меня повлекло назад.
- Не могу, - сказал я растерянно.
- Почему? – Она не смеялась.
- Это прозвучит глупо, но…я стесняюсь, наверное, это так можно описать. Господи, я с тобой рядом как ребенок. Все как в первый раз.
- Не надо стесняться. Я тоже хочу, чтобы ты меня поцеловал.
Надо было что-то делать. Я отдавал себе отчет в том, что общественное мнение, которому я, в общем-то, редко доверял в серьезных вопросах и никогда не примерял на себя, по поводу поцелуя, особенно первого, склоняется к мысли, что должен быть взаимный неостановимый порыв. Всплеск зарождающейся книжной романтической избитой страсти. Что же, моя страсть не зарождалась, она жила во мне долгие пять лет. Она уже не могла успокоиться всплеском. Она желала всю эту девушку. Целиком и без остатка. Моя страсть за долгие годы перерождалась, укреплялась, сводила меня с ума.
- А давай для начала сделаем это номинально, чтобы привыкнуть немного? Я до сих пор не могу поверить в то, что это именно ты именно со мной…
- Давай, - согласилась Она.
С одной стороны от моей машины негромко шумел лес, с другой было поле. Где-то вдалеке ползали люди с собаками, но рядом с нами никого не было. Никто не мог нам помешать. Если бы мне кто-то помешал тогда, я впал бы в бешенство. Но все было спокойно, недаром мне нравилось это пустынное место за городом.
Мы подались навстречу друг другу, глядя при этом в глаза. Нередко в обычной жизни у меня возникали такие ситуации, этот «первый поцелуй». Иногда случалось так, что случался «первый раз», а «первого поцелуя» не случалось – всякого хватало. Я примечал, что иногда видно взаимное стремление к «первому поцелую». Я помнил своих девушек, опытных и не очень, закрывание глаз, шаг навстречу, прерывистое дыхание, сжимание рук – я помнил все это, но ничего не мог из этого почерпнуть. Более того, я не хотел перед Ней становиться каким-то там жалким героем-любовником, я не желал быть ни Казановой и опытным самцом, с Ней я мечтал именно оставаться собой.
Мы медленно приближались. Я чувствовал мгновение, я жадно впитывал его, растворялся в нем, вбирая все ощущения без остатка. «В прорубь с головой», «вниз с обрыва» - куда там! Это жалкие попытки мерзких ничтожных неудачников описать все то, что испытывал я, приближая свое лицо к Ее лицу и отчетливо зная, что именно я собираюсь сделать. Я упивался секундами ожидания. Все мои чувства покинули мое тело, подавшись к губам. Все мое тело хотело стать губами, хотело почувствовать этот детский простой поцелуй.
Наши губы сошлись, вначале легко, потом чуть сильнее. Собственно, никто пока целоваться не собирался, просто попробовать. Я целовал Ее, как мог бы целовать цветок – осторожно и нежно. Я целовал Ее, как мог бы поцеловать крыло бабочки – аккуратно, стараясь не спугнуть взаимность и такое мимолетное доверие. Я целовал Ее, как мать прикасается губами к младенцу.
Потом мы остановились. Я откинулся обратно на свое сиденье. Самая прекрасная девушка закрыла лицо руками и тихо засмеялась. Лицо Ее осветилось изнутри.
- Да, - веско сказал я. – Я бы и сам не поверил, если бы мне кто-нибудь сказал, что я могу попасть в такую ситуацию. Но мне это определенно нравится.
С ужасом я отметил, что у меня слегка дрожат руки. Бешеными толчками сердце гнало по груди адреналин, я рисковал захлебнуться в нем. Начинала кружиться голова. Я понимал, что это – настоящее, что я не ошибся, а рядом – именно моя Она.
- Мне тоже. Повторим? – заговорщически и хитро спросила Она.
Меня никто и никогда не мог назвать медленным. Я пришел на Ее зов с яростной первобытной готовностью, смутно понимая, что Она только вот сейчас сказала мне это словами, а если бы я был зверем и встретил Ее, мне достаточно было бы и тихого свиста. Мы стали целоваться. Я делал это ненасытно и даже агрессивно. Я был, как человек, прошедший через пустыню и добравшийся до колодца. Я пил Ее, я не мог оторваться. Я целовался с Ней и чувствовал, как сходит с ума земная твердь, как где-то под нами, в темной глубине, рушатся литосферные плиты, зарождаются новые материки. И я бы не удивился, если бы, прекратив целоваться, мы с Ней обнаружили, что мир исчез, что не осталось ничего, кроме меня и Ее, бессмертных в своем чувстве на маленьком островке реальности посреди первородного Хаоса. Я целовался с Ней и ясно понимал, что это моя девочка. Это моя женщина, это и мой нежный ребенок и моя же извечная мать. Я был готов и защищать Ее и одновременно искать у Нее защиты и утешения, я мог быть сильным рядом с Ней, но мог и покоряться Ее силе.
Звезды мерцали все ярче и жарче, где-то на берег накатывали невиданные огромные волны океанов, споро таяли полярные льды, реки меняли русла, ураганы прокладывали просеки, природа травой и кустами рвала землю, стремясь выскочить из нее, протянулись от горизонта до горизонта полярные сияния, всплывали затонувшие корабли, дрожали скалы, шумели грозы – мы с Ней целовались. Вся Вселенная видела это, я щедро делился с ней своими ощущениями, и от моего беспредельного счастья все вокруг впадало в сумасшествие. Потому что понять происходящее не было никакой возможности. Все мои пять лет томительного ожидания или даже выжидания казались нелепыми мелкими искрами ничтожной жизни. Космической пылью, практически ничем перед лицом той вечности, которую дарила мне своими губами эта девушка.
Если бы я не остановился, то, наверное, потерял бы сознание. Мир вокруг меня кружился. Я был пьян сладостью. Сердце стучало в бешеном темпе, как у старца, одолевшего быстрым шагом три километра бездорожья.
Я взял Ее руку и приложил к своей груди.
- Чувствуешь? – спросил я и посмотрел на Нее.
Она, в свою очередь, молча взяла мою руку и положила ее себе на грудь, вначале поверх свитера, а потом под него. От соприкосновения моих пальцев с ее обнаженной грудью я пришел в такой неописуемый восторг, что чуть не закричал. Мне было невыносимо приятно касаться Ее, чувствовать округлые небольшие теплые груди. Тем не менее, я не позволял себе касаться Ее тела так, как мне хотелось. Я не мог коснуться его похотливо и злобно, как делал это с другими. Меня накрывало приливом нежности, которая росла во мне ежесекундно. Я не мог позволить себе даже намека на нетерпение. Я ничего не мог с собой поделать. Я просто цепенел и превращался в одинокую статую. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Мне было жарко и пробирал озноб. Все то, о чем я мечтал, что я думал себе на протяжении пяти долгих лет, внезапно стало жалким и неуместным, бледным призраком всего того, что сейчас видели мои глаза и чувствовали мои руки. Я ругал сам себя за то, что в своих мечтах был скуп и ограничен. Она показывала мне, что есть настоящее счастье, дарила мне себя. Как же это так?..

«…Ловишь наготу, не отрывая очарованных глаз…»

Я медленно убрал свою руку, посидел немного, глядя в никуда перед собой, достал сигарету и закурил.
- Ты меня пугаешь, - сказал я Ей. – Я никогда не думал, что может быть настолько хорошо.
- Ты меня тоже пугаешь. Мы с тобой ведем себя, как дети. Я давно уже не чувствовала ничего похожего.
Помолчали, покурили. Она была именно такой, как мне мечталось. Я взял Ее за руку. Не касаясь, поднес ладонь другой руки почти вплотную к Ее ладони. Я ощутил тепло от соприкосновения биополей. Она удивилась.
- Как ты это делаешь? – спросила Она.
- Просто. Так бывает, - я провел своей ладонью, все так же не касаясь кожей, от Ее ладони к пальцам. Я чувствовал тепло. Свое тепло и Ее тепло.
- Здорово, - сказала Она.
- Да. Я делюсь с тобой теплом. А ты – со мной.
- А у меня получится так сделать? – спросила Она.
- Попробуй.
Она взяла мою руку, положила ее себе на колено. Потом начала водить над ней своей ладошкой. Я почувствовал Ее тепло.
- Получается! – обрадовалась Она.
- Да это несложно, - усмехнулся я.
Мы провели еще некоторое время вместе, потом, уже раскрепощенно и уверенно, поцеловались в полную силу на прощанье, и Она уехала. Я поехал за ней. Она лихо брала все повороты и вообще шла на приличной скорости. Я старался не отставать, с грустью констатируя тот факт, что моя машина явно лет на восемь или все десять старше Ее машины.
Я шел домой со стоянки и был счастлив. Просто счастлив. Мне не хотелось больше ничего и никого. Я достиг апогея в своем стремлении к прекрасному. Я уже тогда смутно опасался утраты, но гнал от себя прочь эти мысли. Она ничего мне не говорила по поводу своих мыслей о происходящем. «Да и к черту это все, - думал я. – Ты просто привык к глобальной определенности и предопределенности. Зачем тебе Ее официальные признания и какие-то там слова? Ты же видишь – Она с тобой, Она не уходит, Она принимает тебя. Что еще нужно? Слова? Слова – это пыль. Это ничто. Подует ветер – и они улетят. Важнее ощущения. Доверяй им».
Так хотелось верить во все это, обманывать себя, на что-то закрывать глаза, отрицать реальность и все прочее вокруг – я сдался.

5.

На следующий день я снова заступил на дежурство в отделе. Сутки выдались так себе – майская теплая пора била по мозгам не только мне самому в силу объективных причин, она еще ускоряла воздействие алкоголя на неокрепшие организмы пэтэушников, снимала с девчонок часть одежды, тем самым превращая их в потенциальных жертв, выгоняла на улицы стада отмороженных кретинов, которым было тесно вместе. Все это порождало волну насилия, не очень сильную пока, но вполне ощутимую после холодного марта и дождливого апреля. Я сновал с оперативной группой по району, вклинивался в чужие проблемы, решал их, в общем, занимался привычной работой. Душа моя пела и ликовала. Мне было хорошо. Я не замечал ни пьяные рожи, ни сбитые кулаки хулиганов, ни самодельные масти на их пальцах. Меня это не трогало. Был я, и были они. Мы были по разные стороны, я просто делал свою работу. Я знал, что такое хорошо и что такое плохо, мне было нетрудно подключить закон к своим убеждениям, чтобы торжествовала локальная справедливость на ограниченном пространстве.
Я думал о Ней.
Я снова и снова вспоминал вчерашний вечер.
Я писал Ей СМС, и Она мне отвечала.
Она спрашивала меня: «Ты Рыба?»
«Да, - ответил я. – Тебя это пугает?»
«Угу…»
Вечером я подбивал в своем кабинете результаты работы, печатал недостающие бумаги, решал организационные вопросы. Пришла СМС с номера, который был мне знаком, но с которого ранее никогда не приходили СМС. «Это Я. У меня телефон разрядился. Буду на этом номере».
Да, я знал, что они – подруги. Но не хотел, чтобы хоть кто-то знал о том, что мы с Ней встречаемся. Все эти подруги, друзья, знакомые, полузнакомые, малознакомые – они могут все испортить. Среди них попадаются униженные, оскорбленные, отвергнутые, обиженные – мало ли на что способны все эти категории, если захотят сделать мне гадость! Я мог навскидку вспомнить человек сто, которые испытывают ко мне чувство неприязни, человек двести, которые находятся со мной в состоянии непреходящего конфликта, человек пятьдесят – эти испытывают ко мне просто ненависть. Мог я назвать и некоторое число женщин, чьи притязания я не принял. Это вообще страшное дело – будучи отвергнутыми и полагая себя королевами, они всеми способами стремились насолить мне. Хоть немножко, но насолить. Я скептически смотрел на их жалкие потуги, оставаясь неуязвимым. Но не теперь. Теперь я подозревал, что если некоторые из отвергнутых узнают о моем увлечении, они сделают все, чтобы мне помешать. Вот даже вчера – Она сказала: «Я буду четвертая? Пятая? Я так не согласна». А откуда бы Ей знать обо мне хоть что-нибудь? Не иначе как кто-то рассказывал. Кто? Вопросы. Что самое ужасное, Ей могут сказать обо мне все что угодно, а Она поверит. Потому что меня знает – не с виду, а вообще – всего лишь дней пять.
Я не пришел в восторг от того, что приходилось писать СМС на номер Ее подруги, но ничего иного не оставалось. Ближе к одиннадцати вечера мне на телефон пришла СМС с Ее номера: «Я дома. Собираюсь спать».
Я ответил: «Тогда спокойной ночи. Я буду охранять твой сон». Внезапно телефон зазвонил в моей руке. Я записал ее просто и емко в памяти телефона – A dream. Первую А, правда, я написал, чтобы ее телефон был самым первым в записной книжке. Она позвонила и сказала мне просто:
- Тебе тоже.
В самом деле, я никак не ожидал, что Она позвонит и скажет мне те слова, которые сказала. Это так просто: «Тебе тоже». Может, я полнейший придурок, но я очень обрадовался Ее звонку. Не знаю сам, с чего бы вдруг. Если бы Она мне позвонила и сказала что-нибудь бессмысленно-нелепое, вроде слов о какой-то неуместной пока любви или другом глубоком чувстве, это было бы не то, это было бы просто игрой, сплошным пижонством. Но Она позвонила и сказала именно те слова, которые меня обрадовали. Я не знал, что со мной.
Сидя в белом халате в реанимации областной больницы и через не могу допрашивая мужика со стойким запахом винного перегара, у которого из желудка около двух часов назад достали кусок металлического прута, я оставался спокоен. И я понимал, что живу теперь в двух мирах: в мире совершенной красоты и радости, а также в мире дна. Мир дна не пугал меня никогда, я отчетливо знал, что кому-то надо заниматься и этим. Кому-то надо общаться с этими отбросами, ходить по притонам, выдирать из тараканьих гнезд куски засохшей крови, искать окровавленные ножи, смотреть на смерть во всем ее неприглядном обличье, слушать мат и оскорбления в свой адрес, иногда защищаться, иногда нападать, даже таскать трупы. Помнится мне один случай, когда я окончательно понял, что круглосуточно работает только одна служба. Зимой, в крещенские морозы, с высокого моста на каменный парапет лихо спикировал бывший десантник. Приехавший водитель скорой помощи был один. Пришлось мне с опером на себе по колено в снегу тащить десантуру вверх по склону метров пятьдесят. Не самое приятное занятие для тихого зимнего и на редкость морозного вечера.
Но теперь мне было, чем компенсировать свои служебные невзгоды. Я знал, что я могу снять форму, сбросить – хотя бы на время – усталость и ответственность со своих плеч и прийти к Ней. Потому что Она есть. Потому что теперь Она есть у меня.
Приехав из реанимации обратно в отдел ближе к пяти утра, я решил не тратить время на такую примитивную радость жизни, как сон, а лучше сесть и написать Ей все то, что я до сих пор не могу сказать словами при встрече. Я напишу Ей письмо. Вот такая вот немного ущербная романтика в наш суровый век. А потом отдам Ей свое послание, и Она его прочитает. Она будет знать о том, что со мной происходит. Сказать это я не могу. Я полностью ошибался, полагая себя человеком с развитым воображением, умеющим облекать образы в словоформы – я мелок и жалок, как лужа после слабого летнего дождика.
И я написал Ей письмо:
«Привет, я придумал одну нелепую выходку, о которой, возможно, сообщу тебе позднее: я решил писать все то, что думаю о тебе, в смысле из числа того, о чем я не могу сказать тебе лично при встрече по непонятным мне причинам. Дело это долгое, так что ты приготовься как следует. Начну я с таких глубин, что ты себе даже представить не можешь. Здесь будет все – мои мечты, мои мысли и чувства, мои переживания и обиды.
Я вспоминаю август пять лет назад, самый долгий август моей жизни. Был отпуск. А еще там была ты. Маленькое солнышко под нежными лучами большого. К сожалению, ты была не одна. Мы съездили к моему Другу на дачу, где я смог, наконец, рассмотреть тебя попристальнее и лишний раз убедиться в том, что мои органы чувств меня не подвели, что ты именно такая, как мне мечталось. Правда, на даче у Друга я вел себя довольно странным образом, ты даже мне сказала, что я «всю жизнь просплю». А я и спать-то не особо хотел, просто мне было невыносимо видеть, как твой один присутствующий кретин тебя обнимает и вообще. Я не мог понять, как ты умудрилась стать его девушкой, поскольку сам он мне был не симпатичен как личность, стоял всегда где-то на уровне пауков и улиток. Потом мы уехали. Да-да, а еще я пять лет мучительно томно вспоминал, в чем я тебе недавно признался, как ты приехала туда в короткой юбочке и грела коленки на солнце. Потом появился твой роман последних четырех лет. Отношения с твоим Бывшим, с которым я был знаком до того, как ты стала его девушкой, сразу сошли на нет, потому что я не мог себе позволить роскоши наблюдать тебя в обществе другого. Наблюдать вас по отдельности – это еще куда ни шло, но вместе – это уже пытка. Ничто меня не спасало от этого – ни водка, ни музыка, ни спорт.
Надеюсь, ты еще сладко спишь и видишь приятные сны. Я всегда говорил и не устану повторять, что Чикаго по сравнению нашим городом – жалкая пародия на логово гангстеров. Свою историю чувства к тебе я вообще решил оставить в покое. После того, что было вчера, говорить об этом уже не актуально. А вчера я был, наверное, впервые по-настоящему счастлив рядом с девушкой. Это было все – ураган, стихия, гром, небесный свет и яростный огненный дождь моих переживаний. А что было? Практически ничего, может показаться кому-то. Но для меня это так много, так необъяснимо много, что я теперь не знаю, как все это нести. Потому что после того, как я прикоснулся к тебе и уловил твой цвет, запах, вкус и твое тепло, мне уже не дано забыть их. Мне придется снова и снова сдерживать себя ежеминутно, когда тебя нет рядом. Сдерживать, чтобы не бросить все к черту и не побежать к тебе, где бы ты ни находилась. Ладно, я постараюсь не показывать тебе этого, если получится, чтобы не испугать тебя окончательно и, не дай Бог, заставить уйти. Потому что для меня это теперь немыслимо. Я знаю, что ничто не бывает вечным, что все временно, тот самый великий Ремарк, о котором я тебе говорил, писал примерно так: «…ты только не подпускай никого к себе близко. А подпустишь – захочешь удержать, а удержать в этом мире ничего и нельзя…» Я знаю это все, Солнце, знаю давно. Но ничего не могу с собой сделать. Вчера мне было несказанно хорошо с тобой. Я, к сожалению, не смог запомнить все до мельчайших подробностей, но основные шрамы на моем сознании горят еще и сегодня. Такие, как наша с тобой первая попытка поцеловаться. Потом твои руки, потом НАШИ руки, потом НАШИ губы, потом твое тело. Я не хотел гладить его слишком откровенно, и даже не потому, что стеснялся или еще какая-то глупость в этом роде, а просто потому, что к тебе я испытываю ни с чем не сравнимое чувство нежности, перед которым меркнет все – и мои плотские порывы обладания тобой как существом противоположного пола, и мое животное стремление к физическому контакту, и мое возбуждение, и мое желание. Все это есть, но все это поглощает нежность. Когда-нибудь я дам волю и всему остальному, о чем только что упомянул, но секс второпях на сиденье машины никоим образом не может дать мне удовлетворения в случае с тобой. Ты для меня не просто девочка, которую я скоропостижно возжелал и тут же получил, а затем так же быстренько бросил и забыл. Нет, ты для меня – сбывающаяся мечта, которую я ни в коем случае не хочу потерять или даже просто сделать неприятно. Как ты вчера сказала «…сколько у тебя сейчас девушек? Четыре? Значит, я буду пятая? Я так не согласна…» Солнце, у меня сейчас, по счастью, в силу моих недюжинных усилий, уже нет никого. Потому что все, что было у меня до тебя – это грязь и бред. Никто из них не мог мне дать того, что уже дала ты. Даже один твой поцелуй я не согласился бы променять на все ночи с ними со всеми одновременно. Твое тело словно было создано для того, чтобы я его обрел и на этом достиг какой-то одной природе ведомой цели. Остальные, особенно сейчас, для меня были и остаются всего лишь телами, в которые я иногда по глубокому заблуждению позволял себе войти. Войти и выйти. И забыть. И убежать. И проклинать себя за это. И терять себя с ними, стираться, исчезать. Но только не с тобой. Когда – и если – мы дойдем до языка плоти, я покажу тебе, чего я хотел. Целовать, оставляя после себя влажный след, говорить с тобой руками, но не словами, отринуть в себе все человеческое и танцевать с твоим телом, как будто я первый человек на Земле, который нашел первую женщину. Искать тебя и находить в каждой клеточке твоего тела, в каждом квадратном миллиметре твоей кожи, слышать тебя в каждом вздохе и стоне. Не пугайся, я не опасен. Ничего плохого тебе я сделать не могу. Я что хочу тебе сказать? Я тебе безумно благодарен за вчерашний вечер, это было…само счастье. Но беда в другом – теперь я как наркоман, мне хочется этого снова и снова и только с тобой. Вот это печально. Для меня. Я не могу дать тебе ничего, кроме самого себя и своих мыслей. Я чертовски боюсь, что ты уйдешь, тем более что тебя ничто не держит. Я боюсь, что ты вообще скажешь мне однажды, что пошутила. Я боюсь этого сейчас более всего остального. Все начинается, а стоять на пороге счастья и не бояться его спугнуть я не могу. Ты права – слишком много мыслей в моей голове, именно они и мешают мне поверить. Поверить в тебя и, в конце концов, в нас. Когда я вижу тебя, я готов верить тебе слепо и преданно, как щенок спаниеля, но когда ты удаляешься на расстояние, на котором я не могу тебя видеть, то мне хочется приказать Земле вращаться в обратную сторону, чтобы она привела тебя ко мне. Я уже говорил тебе о моих друзьях: о солнце, ветре, воде, земле, прочих стихиях. Да, это так, именно им я могу верить безоговорочно, потому что они меня создали таким, как я есть, они меня воспитали и даже воспитали моих родителей, всех людей. Кого-то лучше, кого-то хуже, но это сделали они. Они такие, какие есть, нам остается только подчиниться им и верить. Я слушаю их и разговариваю с ними, когда мне плохо. А вчера они увидели нас с тобой вместе. И при этом они были видны мне, они радовались за меня и за тебя, все вокруг. Сейчас я перед их лицом, когда я один, уже не могу чувствовать себя спокойно, потому что я помню, что картина не может быть завершенной, когда рядом нет тебя. Это то же самое, если из привычной нам гаммы цветов убрать, к примеру, синий. Убери из цвета неба его составную часть – синий оттенок – что ты увидишь? Уже не то, совсем не то, чему ты привыкла радоваться. Вот и я не могу теперь радоваться тому, что я вижу, если рядом с собой я не вижу тебя. Это просто сдвиг какой-то. Но так и есть. Я сейчас могу пережить все, что угодно, кроме смерти, но как же это нелегко дается! Особенно меня убивает одно обстоятельство – иногда ты хочешь мне сказать что-то важное, это прямо-таки написано в твоем взгляде, но потом ты ничего не говоришь или говоришь совсем не то, что собиралась, вопрос, мой немой вопрос навстречу твоему взгляду повисает и не находит ответа. А догадки могут завести куда угодно. Я уже не знаю, дам ли я когда-нибудь тебе прочитать это письмо, потому что в таком случае мне придется признать перед тобой и заодно перед самим собой тот факт, что мне очень хорошо с тобой, слишком даже хорошо. Назови меня гнилым пессимистом, но жизнь меня научила, что за каждую крупицу счастья почему-то надо платить тоннами бед и огорчений. И при этом обижаться велит только на самого себя. Что это за идиотство? Почему все так? Я не хочу, чтобы с тобой у меня возникли такие обстоятельства, при которых кому-нибудь из нас будет больно. Во всяком случае, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Очень надеюсь, что завтра мы с тобой встретимся и поговорим. Пускай даже просто поговорим. Я открываю тебя для себя, и этот процесс мне доставляет почти такое же удовольствие, как и поцелуи.
И вообще, Солнце, давай сразу же договоримся – если ты читаешь это, значит, произошло именно то, о чем пойдет речь далее. Сегодня я хочу поговорить с тобой о наболевшем, о том, что мне не дает покоя с самого первого дня нашего с тобой общения, с того вечера, когда мы встретились на повороте в ничем не примечательной деревне вечером. Сегодня мое настроение как никогда ранее подходит для того, чтобы я высказал все это. Сегодня я живу тобой, и я боюсь. Боюсь, что все то, что длится всего-навсего неделю, может окончиться. Ты была моей мечтой последние 5 лет, потом я, наконец, набрался наглости и стал претворять мечту в жизнь. И неожиданно обнаружил, что ничего непреодолимого нет, что все реально. Но ты, ты мне внушаешь смутный страх. Сама ты это объясняешь тем, что ты «эмоционально фригидна» (вот уж придумала определение, так придумала). Я вижу другое – просто надо уметь читать и понимать тебя. Но – опять же – я боюсь, что читаю тебя не так, что в том, что ты делаешь, я вижу только то, что сам хочу видеть, а на самом деле ничего нет. Что я сам все себе придумал, от чего ты, кстати говоря, меня неоднократно предостерегала. Я боюсь, что я все понял не так, как надо было. Боюсь в итоге оказаться ни с чем, а только лишь с одним пониманием того, что все, что ты делала со мной, было для тебя только мимолетным увлечением, так, ничего серьезного. Что все это было шуткой, идиотской проверкой себя или еще чего-нибудь. Я не понимаю, хорошо тебе со мной или нет, ты молчишь. То, как ты себя ведешь, может быть с одинаковым успехом истолковано и как принятие меня и как определенный отказ. Смотря кто будет судить. Если я, ослепленный сбывающейся мечтой, то мне, ясное дело, кажется, что все хорошо, что все – лучше не придумаешь. Если скептик со стороны, то ему, наверное, может показаться, что я идиот, который живет только своими мечтами. Я не хочу этого. Я боюсь тебя тоже, потому что в настоящее время ты одна во всем мире реально способна причинить мне такую боль, от которой не спасает ни водка, ни женщины, ни работа, ни скорость, ни отдых, ни таблетки. От этой боли есть только одно спасение – очень длительное время, чтобы я, как пес, мог забиться в конуру своего маленького мирка и там зализывать свои раны, но выйти из него в большой мир уже совсем не тем человеком, которым был раньше, а злым и жестоким убийцей. Я боюсь, что даже если ты и относишься ко мне серьезно и без всяких шуток, то я не смогу тебя удержать. Чем, чем я могу заставить тебя не уходить? Надо сделать так, чтобы тебе самой хотелось встречаться со мной каждый день и каждый час, но ты, по своему собственному признанию, никогда не станешь вести себя таким образом, во всяком случае, никогда мне об этом не скажешь. И что мне остается? Только постоянно напоминать о себе, потому что, как мне кажется, стоит мне два дня подряд не звонить тебе и не слать СМС, как ты тут же выбросишь меня из головы. Даже и не вспомнишь никогда. Не могу я так. Да, я сам говорил тебе о том, что слова – ничто, но видит небо, как бы мне хотелось, чтобы однажды ты мне сказала что-то вроде: «не уходи» или «без тебя мне плохо». После этих твоих слов я бы смог почувствовать себя увереннее, окопаться на своих зыбких позициях посреди Хаоса рядом с тобой. Что мне со всем этим делать? Что мне еще делать? Я и так знаю, что с моей стороны все идет по-настоящему, одна тупая правда, от которой страдаю только я же сам. Я тебе об этом сказал, теперь ты тоже все знаешь. Но…ты молчишь и никак не оцениваешь мою позицию, поэтому я не могу знать, что же ты думаешь по этому поводу на самом деле. Я не хочу просто побыть с тобой некоторое время и уйти. Я реально хочу, чтобы ты была только моей, только моей. Всегда – как ни глупо выглядит это слово, написанное руками 25-летнего придурка. Ладно, мое маленькое солнце, на этом я иссякаю, хотя развивать эту тему мог бы до бесконечности, так как один мой невысказанный вопрос и, соответственно, один твой несказанный ответ не дают мне покоя и всецело занимают мое рабочее мозговое пространство вот уже долгие, как годы, последние 5 дней. Это так мучительно много – раньше я и представить себе не мог».
Закончив с письмом, я с удивлением обнаружил, что уже почти семь утра. Голова гудела, глаза слипались. Надо было сходить к коллегам выпить несколько кружек кофе, чтобы достойно встретить утро.
Еще раз взглянув на письмо, я хотел было что-то в нем подправить, но передумал, поняв, что писал искренне и именно то, что хотел бы сказать. Я взял из стола конверт, вложил в него письмо и запечатал, чтобы не было соблазна перечитывать и что-то менять.
Прихватив с собой свою излюбленную кружку, я покинул кабинет и запер за собой двери.

6.

День после дежурства выдался не особенно приятным. Это вполне естественно, если учесть суточное отсутствие еды, сна и отдыха. Следующий за днем дежурства день всегда проходил у меня так – усталость, вялость, легкая апатия. Но как бы то ни было, я позвонил Ей и договорился о встрече вечером. Она согласилась. Я с сомнением посмотрел на запечатанное в конверте письмо, но все же взял его с собой.
Днем я попал под легкий весенний ливень, но даже не сумел огорчиться по этому поводу.

«…Зонты заигрывают с климатом,
А я живу тобой…»

Вечером мы с Ней встретились посреди поля. Письмо лежало в моей машине под задним стеклом. До него никому не было дела.
- Привет, - Она села ко мне в машину.
- Привет, - улыбнулся я.
Мы сидели посреди бескрайнего поля, рассеченного проводами вышек высоковольтной передачи, вдали перед нами был видел лес, настоящий лес, а не какая-нибудь убогая лесополоса. За лес, утопая в синем чистом небе, падало большое солнце. Маленькое солнце удобно расположилось рядом со мной в машине. За нашими спинами в некотором отдалении неторопливо текла жизнь все той же безымянной деревеньки.
Я целовал Ее уже почти без смущения, Она отвечала мне взаимностью. Все было хорошо. О таком можно только мечтать, что я и делал последние пять лет. «Господи, прошу тебя – ну хоть один раз дай мне то, чего я действительно хочу?» - я повторял это про себя снова и снова.
- Ну и что ты думаешь? – спрашивал я.
- О чем?
- Обо всем. О таких наших с тобой отношениях?
Она немного погрустнела. Потом посмотрела на меня прямо и сказала совершенно серьезно:
- Разве тебе плохо?
- Нет. Конечно же, нет.
- Ты только не придумывай ничего, ладно? Я не знаю, как это сказать… - она замолчала в бессильной попытке найти слова.
- А о чем ты хочешь сказать?
- Я только что убежала из одних отношений, а ты мне сразу же предлагаешь другие. Я еще не отошла от своего прошлого приключения. Мне так хочется немножко свободы для себя…
- Я не претендую на твою свободу. Просто, как мне кажется, твоя свобода вполне может включать в себя такого негодяя, как я.
- Не говори так на себя. Не надо. Ты не негодяй. Ты хороший.
Я улыбнулся. Возможно, я и хороший. Правда, не все так думают. Сквозь поднимавшийся к потолку машины дым сигареты я смотрел на лес. Все равно я был счастлив. Она рядом со мной. Больше ничего не нужно. Она рядом – и я спокоен. Я полон. Вся эта ненужная дневная суета, когда Ее нет – это только пытка. Это работа, да, но теперь моя основная работа заключается в том, чтобы суметь продержаться без Нее сутки. И это совсем не просто.
- Просто я даже не знаю, что мне делать, - продолжала Она тем временем. – Я даже не знаю, как мне с тобой встречаться. Потому что потом, если этих встреч будет много, от них уже не откажешься.
- Я и не откажусь от них.
- Я знаю. Этого-то я и боюсь, - сказала Она уже совсем тихо, но я услышал.
- Ты собираешься уйти? – спросил я взволнованно.
- Нет, не собираюсь. Но все равно, я не могу позволить себе такой роскоши – привыкнуть к тебе.
- Можешь. Иногда я сам себе напоминаю базальтовый утес. И время надо мной не властно, и стихия, ничто.
- Поцелуй меня, - попросила Она.
Меня не приходилось уговаривать. Я целовал Ее снова и снова и готов был так и окончить свои дни – целующим Ее. Неясным порывом я наклонился к Ее животу, поднял край ее маечки и стал целовать живот, выше, выше…Добрался до груди. Я целовал Ее грудь, нежно и осторожно, но чувствовал, что скоро задохнусь от желания. Я писал Ей стихи, да. Это точно. Я писал и о своей страсти тоже. Но то, что я писал, не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытывал, касаясь губами и языком обнаженной кожи Ее нежной груди и живота. Я не мог подобрать к этому состоянию ни слов, ни музыки. Это все было слишком мелко и невзрачно. Насколько мне казалось где-то на заднем плане ускользающего контроля за реальностью, описать это мог бы разве что полный беспредельной тоски непрерывный волчий вой.
Я целовал мечту и держал ее в своих руках. Я задыхался от счастья, которое вливалось в меня гремящим потоком, и знал, что если забрать у меня его, я стану несчастен. Это я понимал откровенно и четко, мрачно и однозначно.
Мы молча посидели еще некоторое время, потом так же молча поцеловались, и Она уехала. Я не отдал Ей своего письма. Я решил писать дальше. А если отдавать – то уж все сразу. Чтобы Она знала действительно все.
Никуда из поля я не делся, а сидел там и писал.
«Ты уехала домой. А еще я все равно счастлив. Просто сам по себе тихонько радуюсь тому, что ты есть. Вообще, может быть, это только мое ощущение, но мне кажется, что с каждым днем ты становишься все более близкой мне, ты уже разговариваешь со мной не напрягаясь, вполне свободно, что-то рассказываешь, да и интонация разговоров стала другой. То, что мы с тобой почти не знакомы, отступает на задний план, уходит и стирается. Мы чувствуем себя более свободно в общении друг с другом, а это главное. Это просто великолепно, что так происходит, хотя, наверное, ничему удивляться тут не надо, так оно и должно быть. Просто мне никак не верится, что все это возможно между мною и тобой. Между мною и мечтой. Я, вполне серьезный и самостоятельный человек на ответственной должности в жесткой системе, последнее время летаю. Просто летаю. Как писал тебе вчера вечером в СМС, живу тобой. Жду только наших встреч. Единственная проблема, с которой я пока не могу справиться – это отсутствие инициативы с твоей стороны. Да, ты отвечаешь мне на СМС и всегда находишь время поговорить со мной, когда я позвоню, но первой этого не делаешь. Это тоже слегка меня настораживает. Нет, я ничего плохого по этому поводу не думаю, но зерно сомнения в том, что я тебе хоть сколько-нибудь нужен, все же посеяно. С другой стороны, я никогда не мог продержаться длительное время, чтобы дождаться этого самого проявления инициативы. Не написать тебе СМС или не позвонить 40 раз в день – это невозможно. Все, вот теперь я точно попробую. Завтра я буду крайне занят. Попробую тебе не звонить и не писать СМС. Посмотрим, позвонишь ли ты мне или напишешь первой? Очень хочется верить, что так и будет. Буду ждать. Самому интересно – насколько меня хватит? Для начала постараюсь продержаться до восьми вечера. Если до этого времени ты мне не позвонишь и не напишешь, тогда буду решать дальше, что мне делать. В любом случае, завтра я хочу тебя видеть, поскольку это уже просто какая-то физическая потребность моего организма. А стоит мне прикрыть глаза, как я снова и снова вижу тебя. Хорошо ли это, Солнце? Не знаю. Но уверен на все сто процентов, что самому мне от этого просто восхитительно. Как хорошо уметь быть счастливым. Особенно, когда это счастье даришь мне ты. Только ты…»
Следующий день пришлось начать без обычной СМС «доброе утро». Я еле удержался, чтобы добраться до работы и не позвонить Ей. Я знал, что работа несколько остудит мой пыл в силу своей необъятности.
На работе все было нормально, только напарник, с которым мы во время обеда сходили и цинично истребили по два хотдога по кока-колу каждый, после нехитрой трапезы спросил:
- Да что с тобой происходит?
- Ничего. А что такое?
- Так…Просто обычно ворчишь на меня целыми днями. А последнюю неделю ходишь с довольной мордой и вообще стал подозрительно вежливым. Может, тебя КГБ-шники завербовали?
- Да нет, дружище, все проще.
- И что это? На наркоту подсел?
- Можно сказать и так, - усмехнулся я. – Появился в моей жизни самый страшный наркотик. И слезать с него не охота. И вообще без него может такая ломка начаться, что я ее не переживу.
- Да что это за такое, наконец? – напарник не на шутку встревожился.
- Это…это…мечта. Можно сказать – счастье. Это…это вообще все. Все, что было, и все, что есть, - я заметил, что он все еще меня не понимает. – Ладно, скажу попроще: я начинаю влюбляться.
- Начинаешь? – рассмеялся он. – Да ты, парень, не начинаешь, ты уже в самой страшной стадии, ты просто по уши в своей любви.
- Не умничай, - наигранно строго сказал я.
Мы пошли работать и работали целый день в полном мире и согласии. За окнами кабинета для меня одного во всем мире светило настоящее Солнце, пели птицы и шумели деревья. Только для меня одного…
Встретиться в тот день с Ней у меня не получилось. Вернее, не получилось у Нее, но больше всего расстраивался именно я.
Темной ночью я писал Ей новое письмо, прекрасно уже зная, что не передам его Ей. Особенно это письмо. Произошло столько всего за день, и даже без моего участия, что теперь мне только и оставалось, что писать письма. К тому же, узнав о том, что мы с Ней не встретимся, я вызвался добровольцем и подменил коллегу, у жены которого случился День рождения, на дежурстве до утра. Надо было зарабатывать бонусы, что я и делал. Меня просто не тянуло в город, ставший пустынным без Нее. Мне действительно нечего было там делать. Гораздо приятнее быть одному в кабинете, работать и, между делом, писать Ей свои письма.
«Помнится, я решил искусственным образом не проявлять инициативу. Целый день получалось, хотя руки так и лезли к сотовому, чтобы написать тебе СМС. Ладно, я доблестно терпел до условленного времени, решительно не зная, что же мне делать потом. Мне ужасно приятно вспоминать тебя ежесекундно. Я не могу сконцентрироваться на чем-то кроме тебя, за исключением редких моментов. И еще я поймал себя на мысли о том, что хочу тебя. Уже все равно где и при каких обстоятельствах, просто хочу. Если ранее все душила нежность, то теперь, в силу наших последних двух встреч, я сам довел себя до такого состояния, что моя одежда облетит с меня при следующем свидании с тобой как листья с осенних деревьев под напором урагана. Я отчаянно желаю даже не просто войти в тебя, но прикоснуться к тебе всем своим телом, ощутить твое тепло всей своей шкурой, дать твоим рукам простор для того, чтобы они меня гладили и тем самым исцеляли от ошибок прожитых лет, от усталости и плохого настроения. Хочу тебя и все тут. Хочу сделать тебе хорошо. Хочу сделать себе хорошо. Хочу, чтобы мы с тобой перешли, наконец, последний рубеж, за которым могли бы уже определиться на что-то более конкретное, чем просто мимолетные встречи. Хочу дойти до этого рубежа вместе с тобой, одновременно, чтобы пройти его и стать ближе, насколько это вообще определено природой для мужчины и женщины. Хочу общаться с тобой и с твоим телом, хочу всего. Я как голодный волк, как будто до этого ни с кем не был более года, как будто сейчас именно с тобой – для меня вопрос жизни и смерти. Солнце, я так тебя хочу…
Вечером все стало уже совершенно по-другому. Мне было даже странно вспоминать о своей нелепой выдумке с молчанием. Вечером я был счастлив. Господь милосердный, ты приехала ко мне! Это было все. Среди той грязи, в которой я копаюсь на своей работе внезапно обрести тебя, пусть всего-то на 5 минут, но обрести – что может быть выше этого? Ты приехала, ты позволила мне поцеловать себя, ты поговорила со мной. Ты даже сказала, что мой характер знаком тебе, потому что я – это ты сама. Как бы мне хотелось верить в это, Солнце. Я тебя просто обожаю. Мне уже вообще ничего не хочется, только невероятным усилием воли я заставляю себя находить причины для того, чтобы что-то делать, когда тебя нет рядом. Такого со мной еще не было. Я никогда не спешил с работы, а теперь, чувствую, мне будет не хватать тебя каждый миг. Я не могу встречаться с тобой, когда я устал или когда мне трудно даже просто разговаривать. Ты стала самым ценным, что у меня есть. Я уже перестал спрашивать себя, есть ты у меня, или все это мне только кажется. Мне не нужен этот на редкость идиотский вопрос. Я вижу, что ты есть, а копаться глубже, разбираться в причинах такого положения вещей и пытаться предотвратить боль в случае утраты тебя, я не хочу. Мне вполне достаточно того, что я вижу. Надо иногда верить и глазам, а не только разуму, который для таких ситуаций абсолютно непригоден. Тем более ты меня убеждала в правильности именно такого подхода к отношениям. А сегодня… Сегодня я никоим образом уже не ожидал тебя увидеть, еще меньше я ждал, что мне удастся прикоснуться к тебе губами. Ты приехала… Да, ты приехала с подругой, и эта любопытная девчонка постоянно крутилась на сиденье в твоей машине, припаркованной неподалеку, не дав нам возможности поцеловаться так, как положено и как мне хотелось бы, но все равно – я счастлив. И даже послал тебе безумную СМС о том, что готов пустить пулю в свою больную голову, потому что до конца осознать факт, что мне выпало такое огромное и ничем не измеримое счастье, я не в состоянии. А ведь я никогда не считал себя человеком с заниженной самооценкой или с бедной фантазией. Но сегодня я понял, что все мои мысли относительно себя как продвинутого в плане образного мышления индивида – не больше, чем воздушный замок. Это я себе льстил все время, а на самом деле я примитивен, как амеба. Я прервусь ненадолго, но только для того, чтобы освободить руки для сигареты и еще раз вспомнить твой приезд ко мне, этот майский вечер, этот поцелуй, твои руки, твои слова и губы, тебя всю, свет фонарей, пыль дороги, шум автомобилей, твою необычную прическу, черные туфельки, даже остатки обертки от пачки сигарет Кент № 8 – одним словом, все то, что меня прибило к самой земле, наконец-то оторвало от безумного неба и заставило поверить в то, что моя жизнь – совсем не такая уже и лажа, раз в ней возможна ты. Ты даешь мне больше, чем просто себя, ты даешь мне возможность и самому чувствовать во мне какие-то скрытые доселе резервы силы и воли, о которых я даже и не подозревал ранее. Спасибо тебе, Солнышко, просто за то, что ты есть. Мое маленькое Солнышко. Ласковое и нежное Солнышко.
Потом случилось страшное. Мои самые худшие прогнозы оправдались. Я узнал об этом еще в полночь, так что за пару часов, проведенных на выезде, уже отошел. Теперь все стало глухой тоской. Слава силам земли и неба, я не стал писать тебе письмо в тот момент, когда только узнал о том, что творится. Я позвонил тебе узнать, все ли у тебя хорошо, как ты доехала домой и вообще, а в ответ услышал, что тебя мучает и пугает одна вещь. Лучше бы мне и не спрашивать о том, что это за вещь. Ты не хотела отвечать. Да, я сам настоял на этом. И что я услышал? Что тебя мучает мысль о твоем бывшем парне. Нет, конечно, ты не сказала мне прямым текстом, что ты, оказывается, любишь только его одного, и все тут. Как раз наоборот, ты меня уверяла, что не хочешь, чтобы он звонил. Но я слишком опытный мерзавец, чтобы не понять, чего ты ждешь. И чем все это в итоге окончится. Я еще не проиграл окончательно, у нас с тобой будет еще много всего, но итог битвы предрешен в его пользу. Это было изначально. Раньше я только не мог поставить на место в этом нехитром уравнении одну переменную – его отношение к тебе и к потере тебя. Теперь ты мне подсказала ответ, сказав, что тебе стало известно, что он мечтает о том, чтобы вернуть все на свои места. Маленькая моя, я не Бог, чтобы что-то менять в этом мире. Я прекрасно знаю, чем всегда заканчивается такое приключение. Ты тоже ничего не можешь с этим сделать, потому что ты человек, кроме того, еще и женского пола. А знаешь, как будет? Сначала ты, когда он тебе позвонит, заявишь, что не хочешь с ним ни о чем разговаривать. Потом через некоторое время не выдержишь и позвонишь сама, затем лишь, чтобы наговорить кучу гадостей и бросить трубку. Потом, через еще некоторое время, вы все-таки договоритесь о встрече, чтобы «раз и навсегда все окончательно решить». После этой встречи начнутся дальнейшие компромиссы и взаимные уступки. В конце концов, вы оба поймете, что слишком скоропостижно расстались, что, возможно, надо было просто мягче и с большим пониманием относиться друг к другу. А потом – все. Все сначала. Я это знаю, поэтому боль, малая часть той боли, которая придет, когда все это, в конце концов, произойдет, уже начинает сверлить меня изнутри. Она как комар, она летает в мозгу и своим тихим жалобным писком не мне дает покоя, наполняя такой мрачной и неизлечимой тоской, что мне хочется одного – напиться как следует, до полной отключки. Что дальше? Ничего. Ты не переживай, я отойду. Пройдет год, два, может, пять, но я снова смогу жить и любить кого-нибудь. Да, скорее всего, это будет пять лет, потому что о тебе я мечтал именно столько. Как же странно все бывает, правда? Утро – ни к черту, вечер – само счастье, а ночь – один мрак, из которого уже нет спасения, потому что есть понимание финала. Ты права – мне надо срочно удалить половину мозга, чтобы не был такой понятливый. Был бы тупее, все было бы проще и не так болезненно. И знаешь, что самое обидное? Я при всей своей боли и предчувствии мрачного финала для себя никоим образом не хочу причинить тебе хоть какие-то неудобства. Хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты продолжала быть Солнышком. Это – твое. Но я в очередной раз убедился в том, в чем убеждаться очень страшно – в том, что в этом мире я не могу верить чудесам. Вот как и с тобой – я поверил в мечту, в то, что она исполняется, а вышло… Лучше бы и не начинал ничего, тогда бы не было этой ненужной никому боли. Которую я не могу тебе показывать, потому что ты очень хорошая и можешь еще, чего доброго, начать делить ее со мной. Нет, я поклялся не причинить тебе вреда, поэтому все это буду нести в себе, пускай хоть оно сожрет меня дотла. Я сильный, по крайней мере, в этом. Что-что, а терпеть я могу очень долго, очень-очень. Только порой не могу понять, за что мне все это, все эти муки. Если это называется «любовь», то я себе ее представлял совсем иначе. Спи спокойно. Пусть тебе снится хороший сон. Пусть мне он тоже когда-нибудь приснится».

7.

Утром я не то, чтобы проснулся, просто встал из-за стола, на котором нечаянно отключился от действительности. Все-таки дежурить через сутки – на редкость утомительно. Ужасно болела шея, все тело затекло. Я чувствовал себя примерно лет на семьдесят. Потом я еще увидел перед собой на столе письмо, вспомнил, о чем оно и кому, это не прибавило мне бодрости и жизнерадостности. Ощущая себя наполовину неживым, я умылся, но помогло это слабо. На дворе стояло десятое мая. Я был несчастен. У меня была Она, но я понимал, что это ненадолго, что я Ее теряю. Вместе с тем, какая-то часть меня бунтовала против такого положения вещей, призывая меня просто закрыть глаза на этот факт и насладиться секундами выпавшего мне счастья.
Ближе к одиннадцати от Нее пришла емкая СМС с предложением встретиться вечером. Я себе такого уже не мог позволить – я не мог себе позволить предложить Ей встречу. Я отчетливо понимал, что с каждой новой секундой, проведенной рядом с Ней, я привыкаю к Ней все больше, я пускаю Ее в себя, и потом не хватит мне ни сил, ни времени, чтобы все это забыть. Надо было останавливаться, как-то замедлять свой бег в Ее сторону, чтобы не окунуться в бескрайние соленые океаны боли, которые я уже ясно видел на своем горизонте.
Но Она прислала мне СМС. Я ответил только, что буду. Целый день после этого я занимался чем-то. Говорил с кем-то, бродил где-то, хотя мне хотелось только лечь и спать, а я боялся сна, боялся, что в нем все будет хорошо, и мне не захочется просыпаться.
Вечером мы встретились. Когда я приехал к Ней, усталость одолела меня почти совсем. Я не мог даже хоть сколько-нибудь долго ровно стоять.
Как показало ближайшее будущее, этот день должен был стать переломным. Должно было случиться событие, к которому я подошел таким уставшим физически и не вполне готовым морально.
Она была моей. Во всех смыслах…
Она была моей. Случилось то, к чему я шел так давно, а я не мог даже сделать все так, как мне мечталось, в силу бескрайней сковавшей меня усталости.
Потом мы сидели в Ее машине. Мимо нас бродили попарно какие-то угрюмые подозрительные личности с крестьянскими физиономиями. Начинал тихонько накрапывать унылый дождик. Теперь-то я знаю, что это мой брат дождь уже начинал оплакивать мою догорающую мечту, тогда я ничего не понимал. Я заметил, что Она грустит. Я часто видел такие выражения лиц у девушек, с которыми был близок. Обычно я трактовал их как боязнь, что все теперь кончится, что молодой дерзкий самец достиг своей примитивной цели, самоутвердился, теперь его ничем не удержать. И я, по глупости душевной, перенес свой бесполезный в данном конкретном случае житейский опыт на Нее. Я решил, что Ее прекрасную голову посетили именно эти удручающие мысли.
- Почему ты грустишь? – тихо спросил я, легонько поглаживая Ее лицо.
- Я не грущу, - так же тихо ответила Она.
- Ты не права, - сказал я, как если бы в действительности прочитал Ее мысли.
- В чем?
- В том, о чем ты думаешь.
- Ты знаешь, о чем я думаю? – спросила Она с невеселой усмешкой.
- Скорее всего. Так вот – я не уйду. Я не хотел просто войти в тебя и убежать.
Она промолчала тогда. Сейчас, «с высоты прожитых лет», я мог бы догадаться, что Она хотела мне ответить.
Наверное, так:
- Вот это меня и пугает.
Или так:
- Я не хочу, чтобы ты оставался со мной.
Или даже вот так:
- А чего ты еще хочешь? У нас был секс, больше я ничего тебе не дам. Уходи. И забудь меня.
А может, так (ну, это маловероятно):
- Я понимаю это. Не отпускай меня, слышишь? Не отдавай меня никому… Я молчу, я ничего тебе не говорю, но я хочу, чтобы ты сам все это понимал. Держи меня и никому не отдавай. Иначе…мне придется уйти.
И, если уж окончательно вломиться в романтические бредни:
- Мир против нас. Но, боже мой, как бы я хотела навечно остаться с тобой!
Хотя, скорее всего, Она ответила бы мне именно так:
- Ты совершенно не прав. Это только твои идиотские домыслы, только твои мечты. А теперь – все. Я завела себе нового мальчика, он меня достаточно развлек, позабавил, а теперь ему самое время исчезнуть. Я не искала никаких отношений, просто привыкла относиться к людям, как к игрушкам. Мне было интересно с тобой, но теперь ты мне перестал нравиться. Я больше ничего от тебя не хочу. Так что уходи.
Но тогда Она просто промолчала, ничего мне не ответив и в который уже раз оставив меня наедине с моими мыслями.
Мне ничего другого не оставалось, кроме как ехать восвояси и вновь писать Ей письма. И никакой другой альтернативы…
Я приехал на стоянку, поставил машину в стойло, не забыв погладить ее переднее крыло и пожелать спокойной ночи. И вдруг усталость, которую я еще пытался слегка отогнать от себя на время встречи с Ней, навалилась на меня вся и сразу. Я понял, что элементарно не смогу дойти домой. Я был вымотан, изможден, подавлен, разбит.
Пришлось позвонить одному своему другу и попросить заехать за мной к стоянке. Это не стало для него неожиданностью, потому что мы с ним вечерами, катаясь по городу, всегда на заднем плане бытия имели в виду возможность звонка. Иногда так приятно бывает, когда за тобой кто-то заедет. И даже иногда приятно самому отвезти домой друга. Была такая практика, была…
Он приехал, и я рухнул в его Мазду, полностью погруженный в вялые обрывки своих мыслей.
- Куда поедем? – спросил он. Видимо, вечер у него не задался, и он был не прочь немного прокатиться.
- Куда хочешь… - отозвался я. Мне было решительно все равно.
Мы поехали к далекой заправке у черты города, где друг купил в ночном киоске по стакану чая мне и себе. Я, приоткрыв дверцу машины, закурил.
- Ничего не хочешь мне рассказать? – спросил он.
Я раздумывал над его вопросом. Конечно, он – один из ближайших моих друзей, на него вполне можно положиться. Но он знаком с Ней, пусть и мимолетно. А с Ней мы договорились, что все происходящее между нами – останется между нами. Секрет на двоих. Ни Она, ни я не хотели огласки в силу ряда причин. И еще я заметил с удивлением, что у меня внутри образовалась какая-то сосущая пустота.
- Нет. Нечего рассказывать, - ответил я.
- Ты как-то странно выглядишь, - сказал друг.
- Просто устал. Завтра все будет иначе.
Потом он отвез меня домой. Я ужасно хотел спать, даже не спать, но просто отключить на время мозг, чтобы дать ему отдых. А надо было писать все свои ощущения, как художнику, чтобы ничего не забыть.
И я писал:
«Даже не знаю, что и сказать. Я до сих пор не могу прийти в себя и осмыслить один вроде бы простой факт. Все вроде бы просто, но одновременно с тем все абсолютно нереально. Мой разум отказывается до конца осознать то, что произошло вечером. Мы с тобой занимались сексом. В твоей машине. Ты права, не стоит ничего усложнять. Все, наверное, так и должно быть – естественно и без долгих прелюдий. Мы сели на заднее сиденье, как-то само собой разделись и занялись... Как раз вчера перед нашей встречей я прочитал один из своих текстов, написанных тебе белыми стихами, «Mysterious Violence». А через несколько часов я наяву получил то, о чем писал в далеком сентябре 2001 года. Солнце, я должен тебе уже столько, что отдать не смогу никогда. Как же это так вдруг получилось, что все произошло? Не знаю, наверное, я и впрямь неслабо изменился со времен 2001 года, раз со мной возможны такие происшествия. Не могу сказать, что это был самый лучший секс с моей стороны, я не смог тебе сделать и наполовину так приятно, как надо было бы. Все из-за геометрических параметров места нашей с тобой секретной любви, мало пространства. Конечно, хотелось бы заниматься с тобой сексом на широкой кровати, чтобы показать тебе, на что я действительно способен, чтобы тебе никогда уже не пришло в голову делать это с кем-то еще, но времени на раздумья не оставалось, когда ты осталась без одежды. Я просто вошел в тебя и не мог остановиться. Моя усталость мешала мне, сказались бессонные ночи. Прости, потом я это исправлю. Если, конечно, ты предоставишь мне такую возможность. А после секса ты вдруг загрустила, хотя отрицала этот факт. Я, наверное, понимаю, что с тобой было, что ты чувствовала и чего боялась. Солнце, это глупости. Я не ставил себе цели просто получить твое тело, после чего уйти. Нет. Я говорил тебе правду, когда сообщал, что я – всерьез и надолго. Это будет нашим с тобой секретом на двоих? Замечательно. Ничего не имею против. И ни о чем тебя не спрашиваю, ни в чем не ограничиваю. Себя – да. Со своей стороны я буду считать подлостью измену во всех ее видах, начиная с этого дня, после нашего вечера. Не грусти, моя хорошая, я не уйду, пока сама не прогонишь. Но и тогда я буду возвращаться по первому зову. А сейчас, сейчас я могу сказать, что понял тебя. Понял немножко. Узнал, как ты думаешь. Не ругайся, но это действительно так. Я понял тебя со всеми твоими страхами, сомнениями, надеждами, мыслями, переживаниями и чувствами. Я сам такое не встречал еще в этой жизни, но догадывался о существовании такого варианта. Никогда не думал, что он будет в моей жизни. Хотя – все именно так, как и должно быть в силу ряда причин. Ничего, раз я тебя чуть-чуть понял, значит, я смогу тебя радовать и давать то, что тебе нужно. Никогда себе не прощу, если хотя бы раз увижу слезы в свой адрес на твоем лице. Солнышко мое: погода ни к черту последние два дня, а у меня есть свое Солнце. Это превосходно. Целую тебя, малыш. Расслабься и не грузи себя. Это полностью моя прерогатива».
Я сказал другу, что завтра все будет иначе. Я оказался кругом прав, когда сказал это. Назавтра все стало иначе, правда, совсем не так, как мне мечталось…

8.

Назавтра мы встретились с Ней, и я впервые заметил, что больше это не приносит Ей удовольствия. Соответственно, мне это тоже не сильно нравилось. Мы встретились посреди бескрайнего поля.
- Что с тобой? – спросил я.
- Ничего, все нормально.
- А что тогда происходит? – снова спросил я.
- Все хорошо. Правда, все хорошо… - ответила Она, и я понял, что это ложь. Ничто уже не было хорошо. Легко рассуждать на такие темы теперь, когда прошла чертова уйма лет, а тогда все было сложнее. Тогда мне оставались только мои догадки и ощущения.
- Я уже не могу без тебя, - признался я Ей.
- Не надо так говорить, - тихо сказала Она.
- Но это правда. Мне очень хорошо с тобой. Понимаешь – только с тобой и именно с тобой. И больше ни с кем, - у меня ком стоял в горле, когда я говорил Ей это, потому что я смутно подозревал, что Ей плевать на мои слова.
- Не стоит ничего придумывать, я тебя прошу, - Она смотрела на меня даже как-то немного испуганно, но строго.
На том мы и разъехались в разные стороны, усевшись в машины. Я чувствовал себя уже не вправе просить Ее о встречах. Колеса поднимали слежавшуюся дорожную пыль пополам с песком, упруго попирая асфальт.

«…В наших объятиях переплелись сто дорог,
Время меняет дорожные знаки.
Местами ему все равно…»

Я послал ей СМС: «Не хочешь привыкать ко мне? Знакомый вариант». Я ждал – что же Она мне ответит? Если ответ Ее будет честным, то его либо совсем не будет, или будет что-то вроде того, что Она боится и не хочет повторения своей недавней истории с другим парнем. А если Она решит соврать, тогда ответит, что или «не было настроения», или «совсем нет», или «я устала вчера», или «не смей так думать». Ладно, я все это проходил много раз. Самый момент, конечно, немножко проверить Ее, сыграть по правилам жестокого мира – пропасть. Но именно с Ней я не хотел этого делать. Я не собирался становиться лишней проблемой Ее сложной жизни, которую Она пишет сама для себя. Я не оставлю Ее. Но ответ на СМС, тем не менее, меня все же интересовал. Как я не хотел, чтобы все закончилось слишком быстро! Я понимал, что рядом с Ней могу сгореть как порох, за жалкие часы весь и без остатка, но я хотел этого. Я не желал резать свое счастье на куски и принимать его дозированно. Я захлебнусь? И пусть. И все – к черту. Пусть я лучше сдохну счастливым, чем буду потом жить, точно зная, что я не счастлив. Я прекрасно знал, что у меня соскакивать желания точно не появится. Если же Она решит уйти, я не стану Ей чинить препятствия в этом, хотя мне и будет больно. Она, возможно, поймет, почему это так, но только позднее, лет через пять, десять или около того. Потому что нежность – это самая сложная форма отношений между людьми. К Ней я испытывал именно это чувство. Оно старше любви и уж точно искреннее ее.

9.

Последующие недели показали мне, что я был кругом прав, когда не верил в то, что между нами что-то возможно. Как показывала печальная действительность, все, что было возможно, уже случилось. Оставалась только боль («как ее ты не назови»).
Май кипел вокруг, кто-то этому радовался. Моя собственная радость строго подчинялась простому закону инерции, то есть начинала сходить на нет. Я заступил на очередное дежурство. Мысли были далеко от работы – Она старалась быть со мной холоднее обычного в последнее время, пресекала возможные встречи и не отвечала на СМС. Что это? Начало конца или затишье? Она мне сказала о той мысли, которая заставила Ее вести со мной именно таким образом: Она не хочет привыкать ко мне, потому что ничто не вечно, а еще раз испытывать боль Ей не улыбается. А я ловил себя на другой мысли: Ремарк, конечно, был прав, когда советовал никого не подпускать к себе близко, но мне это не подходит. Пускай потом я буду страдать, пускай потом меня будет грызть собственная совесть, которая хорошо разбирается в правилах игры этого мира, но я хочу брать радость даже теми маленькими кусочками, которые мне изредка перепадают. Она дала мне столько счастья и радости, что я могу себе откровенно признаться в том, что последние пять лет моей жизни полностью окупились и все плохое, что было в них, исчезло в один миг, когда Она сказала мне «да» однажды вечером. Мне придется расплачиваться за такое огромное счастье? И ради Бога, и пожалуйста, я готов к этому. Потому что раньше я всегда грыз асфальт тоски и печали и даже не знал, за что мне все это, все эти переживания. Теперь я могу сказать себе, что все на самом деле не так уж и бездарно в моей маленькой пока и странной жизни, потому что Она была моей. Была моей – это так непередаваемо много! Другое дело, что теперь я не хочу Ее терять, хочу удержать если не насовсем, то на как можно более долгое время. Но это уже во вторую очередь. Главное – Она была моей. Может, для Нее самой это ничего не значит, я встречал всякое отношение к сексу со стороны девушек, но для меня, старого психопата, это вообще все. Моя мечта последних пяти лет – она исполнилась. И это мое сокровенное желание исполнила Она, моя Она. Так как же Она может при этом допустить мысль, что я причиню Ей боль? Я, который должен теперь целовать Ей и руки и ноги? Поэтому все, чего мне осталось добиться на данном этапе развития человеческой цивилизации, так это того, чтобы Она мне поверила.
Чтобы немного отвлечься, я решил в три часа ночи навестить дежуривших вместе со мною коллег из отдела дознания и выпить с ними кофе. Кофе иногда спасало меня от тоски и ночного холода…
Я пил кофе, о чем-то говорил с товарищами, хотя про себя только тихо улыбался. Потому что у меня все еще была Она, а по сравнению с этим все остальное казалось несущественным и никоим образом не могло меня расстроить. У меня была Она… Никогда раньше я и представить себе не мог, как это на самом деле много – Она, Она, такая знакомая, еще не вполне понятная, но лично мне ужасно симпатичная, с которой мне хорошо, с которой я забываю обо всем. Как же это чертовски много! Это вообще почти все.
Думал я и том, что Она уезжает на три дня из города, о чем сообщила мне в СМС. А что буду делать я? Буду работать, как шальной, потому что только работой я смогу избавить себя от постоянной и навязчивой мысли о Ней. Мне надо забыться на время, потому что иначе я просто сойду с ума. И все равно – это, оказывается, так приятно: знать, что Она есть, что мы с Ней в некотором роде близки, стоять на пороге настоящего счастья, ждать его и предвкушать каждый миг, даже мои сомнения и переживания прекрасны по-своему. Кто я был без этого? Во мне всегда была пустота, пустота моего одиночества.
И я работал. Действительно, работал, как сумасшедший, стремясь ничего не упустить, а, желательно, даже сделать что-то впрок, для тех дней, когда Она вернется. Вечерами я посещал обязательное совещание, а потом оставался работать допоздна, потому что меня никуда не тянуло, да и работы было много. Так было всегда. Мне ничто не было интересно в городе, где не было Ее. И еще я ловил себя на мысли, что было бы просто здорово, если бы я мог после работы прийти куда-нибудь, где меня ждет Она. Но чего не было, того не было. Я не то что прийти, но даже и приехать никуда не мог. Самое обидное, мне приходилось сдерживать себя на каждом углу от соблазна позвонить Ей или отправить СМС.
Обещанные три дня прошли. Пронеслись, с одной стороны, но протащились, словно улитки, с другой. Время причудливым образом сдвинулось на семь часов вечера, я собирался сбегать в прокуратуру передохнуть, выпить чайку. Я давно уже хотел сказать Ей, но все почему-то не говорил, наверное, просто забывал: я себе Ее представлял именно такой, какой Она мне открывалась с каждым днем. Именно такой. И это чудесно. Она – Солнце. А я – Ветер, хотя с Ней предпочел бы быть землей, разлечься рядышком и никогда никуда не улетать. Я дико скучал. Раньше было совсем не так. Раньше я просто знал о том, что Она есть, и эта мысль только исподволь присутствовала в моем сознании и не точила меня, аки червь, изнутри. Теперь Она показала мне, что вполне возможен вариант, когда есть не просто Она и я, но есть Мы. Поэтому я думал об этом «Мы» каждую минуту и ничего не мог с собой поделать. Так сложнее. Так вообще очень трудно. Ведь я не знал, что Она на самом деле думает обо мне и обо всем происходящем. Мне с Ней хорошо, просто до странности хорошо и уютно. Тепло и вообще. Как-то спокойно. А без Нее, соответственно, все наоборот. Поэтому последние три дня я не мог назвать самыми прекрасными в моей жизни, хотя они, в силу того, что я думал о Ней, плохими или нормальными тоже не являлись. Они прекрасны по-своему, той изумительной тихой тоской желтых осенних листьев, которые мой брат ветер гонит под ноги в конце сентября. Это патетическое состояние, не имеющее никаких материальных выражений. Это просто состояние само по себе, а не боль. Нельзя сказать, что оно мне очень нравилось, но оно устраивало меня гораздо больше, чем то холодное спокойствие, которое я испытывал ранее, когда не было никаких призраков того самого «Мы». Все, что связано с Ней, претендовало на то, чтобы быть нравящимся мне, как ни крути. И если я одиноко шел домой вечером, когда не видел Ее целые сутки, то это тоже было наполнено смыслом более, чем если бы я вообще никогда не был с Ней. И если Она весь день не отвечает мне на СМС и не звонит, то это гораздо интереснее, чем если бы Она звонила мне без умолку просто так. И если Она в другом городе, то это с учетом призрачного «Мы» все же веселее, чем если бы и Она, и я были рядом, но я не имел абсолютно ничего с Ней. Я думал, что вполне Ее понимаю, поэтому пытался поиграть так, как Она хотела, хотя самому мне это причиняло если еще не боль, то массу странных ощущений точно. Но я не позволял себе показать Ей это, потому что считал, что Она заслуживает того, чтобы с Ней играли по Ее правилам, даже если для людей они оборачиваются проблемами. Я терпел и собирался терпеть в дальнейшем, потому что ярко и красочно помнил, как же это прекрасно – быть с Ней. Нежность, вот чем я жил. И я буду с Ней. Буду так, как Она этого хочет, пока Она не поймет, что пришло время открываться до конца.

10.

Немного поразмыслив, я послал Ей СМС:

«…Ты не торопишься, ты не учитываешь
Темпов сжатия Вселенной…»

Тем временем я понемногу добрался до 17 мая. Она уже не была моей, но я отказывался в это верить, как отказался бы поверить врачу, заявляющему мне, что я умру завтра. Я видел перед собой черный, но сам себе твердил, что это – белый, надо только выбрать правильный ракурс. Я врал, признаться, себе самому. Мне это не нравилось. Но терять Ее мне нравилось еще меньше. Я встречался с Ней в барах, случайно – на улице. Жизнь показала, что я был прав, когда думал о том, что Она забудет меня, если я вовремя не напомню о себе. Она тихонько вернулась в город, а мне не сочла уместным позвонить. Из-за этого я мучался бессонницей до двух часов ночи или до трех, все думал, что пришел тот самый последний день, которого я так опасался.
Вечерами встречаться у меня с Ней больше не получалось. Зато мы иногда хорошо говорили по телефону. Она рассказывала о своей депрессии. А еще загадочно намекнула на какую-то душевную травму, из-за которой депрессивные настроения укоренились в Ней на годы. Мне это все было интересно. Я готов был очень сильно Ее любить, беречь, подставлять свою спину под камни, ножи и удары, летящие в Ее сторону, исцелять Ее. Я просто хотел быть рядом столько, сколько это нужно, не понимая тогда, что больше это Ей как раз уже и не нужно. Я мечтал о Ней долгие пять лет, я жил этим, и я мог помочь Ей исправить ошибки и заставить уйти боль.
Все было просто прекрасно, по крайне мере, мне так продолжало казаться, за исключением одной маленькой надоедливой детали – я никак не мог понять, почему Она отказывается со мной встречаться? Целую неделю мне не удавалось пересечься с Ней вечером, посидеть, не торопясь поговорить. То ли в силу убогости собственного мозга, то ли в силу отсутствия веских причин я никак не мог взять в толк, что это означает. Она была приветлива со мной, когда я звонил, встречалась со мной днем, была не против СМС, но вечером категорически отказывалась уделять мне время. А ведь вечер – та самая пора, когда люди настоящие, когда все, чем живешь, предчувствуя гибель еще одного дня, рвется наружу. Во мне за последнюю неделю накопилось слишком много недосказанного и невыраженного. Если бы я был в состоянии придумать хоть какую-нибудь причину, мне было бы легче с этим справиться. А так… День за днем я уходил с работы пораньше в надежде на встречу с Ней, а в итоге не получал ничего. Я заметил, хотя тут и замечать было особенно нечего, что Она меня избегает, старается ускользать по мере возможности.
А что же делал я? Я пытался сохранить какие угодно, но все же отношения, и при этом не стать назойливым. Но сколько еще я смог бы выдержать такую пытку? Иногда мне хотелось просто тихо исчезнуть на время. Но я отдавал себе отчет в том, что тогда Она меня просто забудет. Или, что во много раз хуже, решит, что я Ее бросил, что Она сделала что-то не так. Я не мог понять, чего Она ожидает от меня или от мира вокруг. Себя я готов отдать тебе без остатка, но Она не брала. Значит, Ей это не надо. Хорошо, тогда чего Она ищет? Мимолетных романов? Внезапных встреч? Черт с ним со всем, я готов и на это, но вот бы Она сказала об этом прямо! Она ничего не говорила, это меня пугало больше всего, потому что мои мысли и сомнения так и оставались только моими мыслями и сомнениями. Я не мог даже пытаться что-то узнать через близких Ей людей, потому что все еще действовал глобальный договор – сохранять все в секрете. А что еще я мог сделать? Мне оставалось только одно, то самое, от чего Она меня предостерегала – грузиться. Что я и начинал делать с изрядным успехом. Я понимал, что ее объяснение, мол, «не хочу к тебе привыкать» – это не повод. Узнавать Ее я мог только тогда, когда мы находились рядом, я смотрел на Ее лицо, чувствовал Ее руки в своих. Иногда мне казалось, что Она просто-напросто мне не верит. Что Ее фраза, которая была произнесена Ею в первый вечер наших откровений, на повороте в безымянной деревне, преследует Ее и пугает до сих пор. Вернее, даже не сама фраза, а мысли по этому поводу. Она сказала: «Я не верю. Мне кажется, что ты говоришь это все мне, а внутри смеешься». А я уже давно не смеялся, особенно над такими вещами. Может, когда-нибудь Она поверит в то, что все, о чем я говорил – правда. Но вряд ли мы будем все еще вместе к тому моменту.
Вот как я могу Ей день за днем предлагать встретиться, в душе чувствуя, что Она для себя решила этого не делать? Как мне себя чувствовать, когда я раз за разом спрашиваю у Нее о планах на вечер, а слышу только, что Она занята? Как мне стараться понять и Ее и себя, если я заранее знаю ответ, но все же штурмую бастион непонимания? И еще – что мне делать в таком случае? Она молчит, Она всегда молчит, отчаянно молчит, словно решила сделать тишину своим грозным оружием. Молчание еще отнюдь не знак согласия, скорее это попытка укрывательства истины. Я так думал всегда. Человек молчит только в двух случаях, именно откровенно молчит, а не создает видимость молчания: когда ему нечего сказать или когда нужно о чем-то умолчать. Как напел Сплин в своем «Романсе»: «…и если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори…». А так я день за днем не могу осознать и решить для себя, что это между нами происходит – самое лучшее время моей жизни или самая жестокая ошибка последних 5 лет? Как мне быть? Остановиться, перестать Ей звонить? Да, это, конечно, способ. Только с Ней он неприменим. Как мне понять, чего Она ищет? Я придумал Ее сам для себя. Пока что все, в чем я сомневался, и что мне стало известным в процессе общения с Ней, полностью подтвердило мои умозаключения о том, что Она думает, чувствует и так далее. Но как же я боюсь ошибаться! Причем с Ее стороны достаточно было бы всего пары слов, в конце концов, если уж Она такая неразговорчивая, жестов, знаков, символов – да чего угодно, чтобы мне успокоиться. А так я похож на тонущего посреди океана собственных сомнений человека, который видит, как на приближающейся к нему лодке кто-то держит в руке спасательный круг. Этот человек вроде бы понимает, что круг ему вот-вот будет брошен и далее все будет хорошо, но по мере того, как его ожидание и устремленный в сторону взгляд бросающего спасательный круг продолжают находиться в статическом состоянии долгое время, он начинает сомневаться. Потому что для него самого это очень важно – знать наверняка, чтобы не дать надежде перехлестнуть через край, поскольку в данном случае он умрет из-за разрыва сердца, если она не оправдается, хотя мог бы еще долгое время плыть своими силами, борясь со стихией. Но нет – вот она, лодка, и вот он, спасательный круг. Так хочется верить во все это, но почему, почему человек на лодке смотрит в сторону и почему он медлит? Что делать? Как понять, что еще мне сделать, чтобы ясно показать, что я действительно уже на последнем издыхании, что еще немного – и я пойду ко дну, аки Титаник? А в мире нет ничего невозможного, иногда они проплывают мимо, эти люди со спасательным кругом. Бывает всякое.
В одном я был уверен точно: Она – лучшее, что у меня когда-либо было. Хочется, чтобы Она мне верила хотя бы в этом, но… Я мог продолжать в том же духе, кажется, до бесконечности, без начала и конца.
И я решил отдать инициативу развития отношений Ей. По крайней мере, на некоторое время. Мне хотелось, чтобы Она попробовала сама, если вообще станет пробовать…

11.

Вокруг все так же безумствовал май, жизнь – большая и маленькая – бурлила и шумела вокруг меня, предчувствуя лето, а я каменел. Прошло еще немного времени, и мне остались только мои письма.
«Итак, вот и пришло 19 мая. Вчера я впервые узнал, что такое зима посреди мая, когда шел домой по улице, а мне на голову падал невидимый никому снег тоски. А в остальном – что еще сказать, как слышал я от одной своей знакомой Земфиры: «Мы будем ждать, я и твой город. Будем ждать медленно, скоро. На перронах, на аэродромах, на остановках и даже дома». Или как сказала одна моя знакомая Линда: «Это будут ожоги встреч». Жаль, что не успел подвести тебя к зеркалу и сказать: «Знакомься: это – мое солнце». В любом случае, это был лучший май в моей жизни. Часы мне подсказывают, что уже шесть часов вечера, но это неважно. Теперь у меня навалом времени. Потому что я не успел. Я ничего не успел и безнадежно опоздал. Я просто понять не могу одной вещи: неужели все то, что произошло между нами, для тебя ничего не значит? Не имеет никакого значения? Если разобраться, то, в принципе, ничего-то и не было. Согласен, мы занимались как-то на досуге сексом, но при этом, если ты не заметила, мы не были близки. Иногда мне казалось, что мы вместе, а иногда я видел, что ты просто стоишь рядом со мной, хотя сама находишься далеко-далеко. И вот что я имею на сегодняшний день: я не могу себе сказать с полной уверенностью, что ты думала то же самое, что и делала. Ты просто пыталась порвать все нити назад? Чтобы не было уже никакой возможности для тебя самой вернуться к старому? Пыталась спрятаться от всего, что тебя пугает? Хотела сломить силу воспоминаний и усталость последних лет? Ладно, поскольку я вынужден все же прийти к выводу, что я тебя не совсем понял, хотя и мнил о себе очень много, я буду теперь говорить только за самого себя. Скорее всего, ты и сама себя до конца не можешь пока понять. Ты этого и не скрываешь, потому что говоришь, что тебе нужно время, чтобы во всем разобраться. Единственная печаль – времени всегда мало, его никогда не бывает достаточно, потому что люди при всей своей технической оснащенности не могут ни остановить его, ни заставить течь в обратном направлении. Это Закон. Закон жизни. Есть еще ряд Законов, которые каждый понимает и учит по-своему. А мы дошли до критической точки. Или мы сейчас во всем разберемся и придем к какому-то решению, или все. Все – в смысле, до свидания, хэппи-энда не будет. А я при этом еще и живу тобой и дышу тобой, да причем так сильно, как никогда раньше. Это мои личные проблемы, как ты успела, наверное, подумать. Согласен, это только мои проблемы. Ты умница, ты просто молодец. Как ты старалась не дать мне повода прийти к такому плачевному состоянию! Как ты пыталась уберечь меня от него! Но проблема вся во мне. Так уж устроено все в моей голове, что я не смог спокойно принять все как есть, а попытался осмыслить, чтобы тут же или все наладить или все испортить. Чего я добился, мы видим с тобой вместе в настоящее время. Ну хорошо, теперь зато я довел себя до состояния, которое ранее было характерно тебе – теперь я абсолютно фригиден в эмоциональном плане. Я буду взращивать в себе депрессию, чтобы она затопила меня настолько, что чувства отключатся сами по себе. Это будет моя нирвана. Знаешь, раньше мне это даже доставляло удовольствие. По-моему, я как-то пытался тебе об этом рассказывать. Я даже иногда делал искусственную депрессию для самого себя, чтобы забиться в свой маленький мирок и по возможности выпасть из большого мира, чтобы там в гордом одиночестве передумать и перестрадать все то, что во мне накопилось. Это был своеобразный способ самозащиты от окружающей среды со всеми ее проявлениями, чтобы я мог всегда сказать, что я – это я, что меня не поломали, как бы им этого ни хотелось, что мое все при мне и что я властен над собой и своей судьбой, а не наоборот. Это полезно, когда-то я даже считал, что это вообще один из немногих способов, чтобы не сойти с ума и выжить в этом жестоком мире. Мои суждения по данному вопросу в настоящем остаются для меня покрытыми завесой тайны, поскольку я уже давненько не проворачивал ничего подобного. Просто повода не было, а сейчас он у меня есть. Все аргументы – за. Единственный аргумент «против» – это опасение упустить тебя из виду или каким-либо образом повлиять на твое отношение ко мне в сторону его резкого ухудшения. Мы с тобой редко говорили. Часто общались, но редко говорили. Вот почему сейчас так сложно и тебе и мне что-то сказать. Все из-за того, что надо было делать это постепенно, а не сразу и вдруг. Сразу никогда не скажешь человеку что-то определенное, все должно формироваться на уровне сознания и ощущений, а потом уже облекаться в словесные формы и образы».
«…Будут селиться колибри
В мятых твоих завитушках.
Не убереглись и погибли игрушки,
Сны быстротечные бегут водой по улицам:
Просыпаешься, встаешь, на солнце хмуришься…»

«Все еще это дурацкое 19 мая. Уже примерно полночь. Надеюсь, ты легла спать, потому как тебе завтра надо очень рано вставать. Знаешь, вчера, или уже даже почти позавчера, после того как мы с тобой поговорили вечером, и я ничего не понял, я стал думать о том, что тебе и как сказать. Я писал свои мысли на телефоне в виде неотправленных СМС. Вчера я перечитал их. Вот некоторые из них, я их приведу тебе ниже с расшифровкой. Первая: ты доблестно пресекла мои попытки сближения с определенного момента развития отношений. Тут сразу же возникает вопрос: а почему? Я уже устал думать об этом, поэтому для себя решил, что, по всей вероятности, попросту совпали сразу несколько событий и обстоятельств, предусмотреть которые либо же предупредить я не в силах. Вторая: время застыло, Луна и Солнце встали в ряд. Так оно и было вечером, когда я шел домой и ничего не соображал, когда мне хотелось только напиться или подраться. И вот эти самые Луна и Солнце (твой старший брат) терзали меня на всем пути домой. И не было от них никакого спасения. Третья: мне от тебя нужно не только твое тело, но то, что в твоей голове. Очень хочется верить, что по данному вопросу у тебя сомнений не возникает. Ради одного этого я не стал бы тревожить тебя, потому как это просто свинство. Мне важна ты сама, со всеми без исключения твоими мыслями, проблемами, ощущениями, радостями и бедами, взглядами, мнениями, происшествиями. Мне это важно, потому что я хочу действительно понять тебя, а тебе открыть себя. Мне хочется знать, о чем ты думаешь, когда взгляд твой устремлен в никуда, что ты чувствуешь, когда мои руки прикасаются к тебе. С этим все сложнее, потому что ты не слишком разговорчива, особенно на такие темы. Приходится ловить тебя на лету, предугадывать, предполагать, сопоставлять со всем остальным, но это так приятно! Мне так приятно узнавать тебя, когда каждый новый день приносит мне все новые и новые ощущения. Возможно, ты сама все это и задумала именно таким образом, а я, дурак, ничего не понял сразу и теперь впустую нервничаю. Кто его знает. Четвертая: плевать на все. Я был счастлив с тобой. Если надо, то заплачу самому себе собой за это. Да, это так. Я, как взрослый индивид, уже достаточно умудрен опытом в познании самого себя, чтобы с большой долей вероятности предугадать возможные последствия всех своих поступков как относительно других людей, так и относительно самого себя. Что же, тут полный крах. Я годами пытался выжечь в себе остатки романтики и надежд, хотел стать ледяным и абсолютно прозрачным с виду, чтобы ничто не могло поколебать мои редуты, но ничего из этой затеи не вышло. Все, чего я добился – уметь не показывать свою боль другим. Но самого себя я не обману ничем. Если у меня отобрать дорогую мне вещь или человека, я буду переживать и еще как. Другое дело, что никто об этом не узнает. Так вот, в случае с тобой я знаю, на что заранее обрекаю себя в случае провала – на муки. Но останавливаться я не стану, потому что слишком отчетливо помню, какое же это на самом деле счастье – целовать твои губы и видеть твое лицо рядом со своим. За эти секунды счастья, все те миллионы и миллионы мужчин, у кого была своя Она, прыгали с мостов и крыш домов, вскрывали себе вены, шли в бой, дрались, убивали друг друга, топились, вешались и другими способами сводили счеты со ставшей им внезапно ненужной жизнью. Так что я не могу ничем удивить этот мир, равно как и сотворить что-то из ряда вон выходящее. Не знаю, правда, кем и чем я стану после переживаний подобного рода, но одно я знаю точно – я буду. Просто буду. Я знаю, на что я иду и какова цена. Ты стоишь всего. Ты стоишь поступков и тревог, печалей, переживаний и отчаяния. Ты этого стоишь, мое маленькое Солнце. Пятая: что хуже всего, не с кем поговорить обо всем происходящем начистоту из-за нашего с тобой секрета. Когда мне становится совсем уж невмоготу скрывать свое состояние, я придумываю что-нибудь похожее на правду, но никогда и никому не говорю ее саму. В частности, для моих непосредственных друзей я придумал, что познакомился с самой лучшей девушкой в своей жизни. Для друзей более мелкого полета – что все дело в работе. Еще для кого-то – что у меня проблемы с прокуратурой. А поговорить с кем-нибудь так, чтобы изложить ему всю картину сразу, я не могу. Есть только один человек, которому я бы мог доверить наш с тобой секрет, но он живет далеко, по телефону что-то серьезное объяснять бесполезно. Поэтому я хожу и чувствую себя примерно как кипящий чайник, наглухо закрытый крышкой. Все во мне кипит, а выброса не происходит. Говорить обо всем я могу только с тобой, поэтому, когда ты лишаешь меня этой возможности, неминуемо происходит перегрев, возникает критическая ситуация. Кстати, так можно объяснить происходящее с точки зрения физики. Да и черт с ней, с физикой. Все гораздо сложнее, чем какие-то там сочетания молекул и атомов или электрические разряды клеток моего мозга. На самом деле все гораздо сложнее. Но все же жаль, что не с кем поговорить. Ты сама прекрасно знаешь, как это иногда помогает. У тебя есть подружки, я уверен, ты ничего не скрываешь от них, поэтому тебе всегда есть, куда излить свои мысли и сомнения. А мне некуда. Я как сотрудник КГБ, внедренный в какую-то организацию без права выхода на связь. Коплю информацию, и она захлестывает меня через край так, что я уже начинаю сомневаться в самых примитивных вещах. Да – кстати – с тобой я говорил тоже немного, всего пару раз. Мы много общаемся, но мало разговариваем. По-настоящему разговариваем мы крайне мало. Я не давлю, я всегда жду момента, когда тебе самой это нужно. Шестая неотправленная СМС: все же я не ошибся. Ты именно такая, какой я и мечтал тебя узнать. Именно так я все себе и представлял. Именно такой я тебя придумал и только такой ты мне нравишься. С тобой не должно быть все просто. По всем законам ты ни в коем случае не должна быть пустой болтливой дурочкой, в тебе всегда должно оставаться то, что меня притягивает сильнее любых магнитов – это тайна. Какая это тайна и в чем она заключается, мне не известно. Возможно, об этом не известно даже самой тебе. Но что-то такое в тебе есть, что заставляет мое сердце биться чаще, когда я начинаю смотреть сквозь тебя и не могу разложить тебя на атомы, как я делал это со всеми остальными. А знаешь, ведь так и останется до самого конца, каким бы он ни был. Что бы ни произошло меду нами, все равно мне никогда не удастся понять, что же это за тайна и в чем ее объяснение. И это хорошо. До конца понятые люди – пройденный этап. Всегда должен быть фактор риска, ради которого мы и живем. Когда день за днем видишь одно и то же, оно тебе надоедает. Но вот когда день за днем бьешься над решением сложной и в принципе неразрешимой задачи, она привлекает тебя все больше и больше. Итак, на сегодня, а уже ни много ни мало два часа ночи, я остановлюсь. Надо немного поработать. Остальное я расскажу тебе позже. И еще одно: замечательно, что ты прислала мне СМС «Все хорошо. Правда». Это…это все объясняет. Особенно меня самого. Все, спокойной ночи. Пусть тебе снятся стада розовых гигантских слонов и слоников, уничтожающих безграничные плантации черной смородины посреди пустоты».

«22 мая. Сейчас уже 19 часов. Я снабжал тебя своими СМС начиная с десяти утра, но в ответ раздавалась только хлесткая оглушающая тишина. Это меня волнует очень сильно. Знаешь, после вчерашнего нашего с тобой разговора я окончательно убедился в том, что тебе как никому другому «хоть кто-то да нужен». Ты мне сообщила несколько, на первый взгляд, несущественных фактов, однако они мне объяснили многое. Вот те слова, которые привлекли мое внимание: «я ни о чем таком не разговариваю даже с самыми близкими подругами», «я всегда все держу в себе», «мне хочется быть одной и самой все переживать», «я не могу держать ответ за то, что делала год назад, потому что тогда я была совсем другой», «мне просто замечательно живется, но хочется побыть наедине с самой собой». Это не маниакально-депрессивный психоз, как ты предположила. Это не имеет ничего общего с МДП, который я применял на себе и с немалым успехом. Это совсем другое. Это просто ты сама. И ты просто пытаешься спрятаться от мира. В этом плане тебе хорошо, потому что у тебя есть возможности так развивать ситуацию. Я не имею такой возможности, хотя частенько меня подмывает что-то изнутри все бросить и на пару недель уехать в лес, где в условиях полнейшей изоляции от общества очиститься от гнетущих меня проблем. Но у меня в обозримом будущем не предвидится даже двух дней подряд, когда я смогу сказать, что совершенно свободен. Это, возможно, только мое ощущение, но я привык им доверять, и оно мне говорит, что ты решила резко изменить свое отношение ко мне. Это могло произойти по трем причинам, которые мы с тобой сейчас коллегиально и разберем. Первая: ты не ожидала, что я окажусь таким, какой я есть. Ты ожидала встретить быстрый самоуничтожающийся романчик, так же быстро сквозь него пройти и столь же скоропостижно забыть. А я вот оказался настолько резко против, что тебе теперь приходится постоянно меня одергивать. Вторая: какая-то мразь тебе наговорила обо мне кучу гадостей, самой главной из которых стало предостережение от близких отношений со мной ввиду того, что конец может оказаться для тебя еще болезненнее, чем все то, что было у тебя до меня. Третья: ты просто сама почувствовала, что начинаешь с большой и непозволительной для тебя скоростью привыкать ко мне и с каждым днем уделяешь мне все больше и больше жизненного пространства, поэтому ты решила искусственным образом все прервать в зародыше, чтобы не довести дело до критической точки, после которой дороги назад уже не видно. Чтобы снова не испытывать боль. Н-да, опять же повторюсь: это только мои предположения. Однако мне они кажутся очевидными с точки зрения примитивнейшей логики. Возможно, что и все три причины одновременно послужили поводом к образованию такого положения вещей. А может, я совсем ничего не понял и сделал абсолютно дурацкие выводы, не имеющие ничего общего с действительностью. А может – и то и другое сразу и много. Как бы там ни было, самым ужасным в данной ситуации является то, что я досконально знаю, что мне положено делать в такой ситуации, чтобы переменить ее к лучшему, чтобы обратить ее в свою пользу. А я не хочу. Я не хочу играть по правилам мира. Во всяком случае, не хочу этого делать с тобой. Потому что тогда у меня останется внутреннее ощущение того, что я тебя обманул. Это будет слишком близко к обману, чтобы я потом смог прямо смотреть тебе в глаза. Так что я изначально запретил себе прибегать к стандартным приемам и методам. Потому что они все испортят. Испоганят в самом зародыше. Это то же самое, как если бы я в смутном плотоядном желании побыстрее увидеть распустившийся цветок розы взял да и расковырял его ножом. Нет, этого не будет. Я просижу и день, и ночь, и еще неделю, но цветок должен распуститься сам по себе, без моего прямого вмешательства. Только тогда он будет совершенен, как и все прочие явления дикой природы. Только тогда я смогу назвать его именно цветком розы, а не жертвой своей сиюминутной прихоти. Это все, конечно, намного сложнее, чем ускорение, но – я ждал долгие пять лет, чтобы хотя бы прикоснуться взглядом к этому чуду, так что теперь ожидание в течение недели ничего не решает. Да, люди сами по себе – существа несовершенные, но именно понимание этого факта дает силы для того, чтобы преодолеть самого себя и не вмешиваться в ход событий. Чтобы в итоге увидеть его, увидеть цветок, который будет цвести долго и красиво, а не так, как он бы завял через пару часов, если его поторопить своей грубой силой. Именно этого я жду от тебя, именно на это только и надеюсь последние дни. Я не даю себе никакой возможности ускориться, гоню прочь мысли о маневрах и безотказных движениях, которые бы могли приблизить нас друг к другу в течение кратчайшего времени, потому что в таком случае я упущу то главное, что по-настоящему меня интересует. Я просто по мере своих сил и возможностей грею тебя своим теплом и делюсь природной нежностью, которая есть во всяком человеке, чтобы твой цветок рос спокойно и именно таким, каким его задумал Создатель. Сломать – это всегда просто. Создать – это всегда сложно. Смириться с этим фактом помогает только предощущение огромного счастья. Или несчастья. Но огромного, которое поглотит без остатка и меня и мой маленький мир. А выйду из этого состояния я уже совершенно другим. И ты будешь почти ни при чем. Я ведь знаю, на что я иду, правда? Но было бы обидно расписаться в собственном бессилии, когда я наконец обрел то, что искал так долго – тебя. С твоими мыслями и ощущениями, которые манят меня к себе как огонь – первобытного человека. Я могу обжечься, но жалеть об этом будет поздно. Все, на сегодня хватит. Я очень устал. Хочу кофе. Хочу курить. За одиннадцать часов непрерывной активности в максимальном режиме я вымотал себя почти до предела. Знаешь, я примерно полчаса назад звонил тебе, ты не взяла трубку. А сейчас я думаю, что это, возможно, даже к лучшему. Не хочу, чтобы ты слышала меня таким. Я измотан. Я должен укреплять тебя, а не забирать последнее. Я должен привнести в тебя Силу и Свет, а не усиливать твой маленький и зыбкий Хаос. Я должен дарить тебе тепло, а не жадно глотать крупицы твоего собственного. Так что сегодня я тебе не стану звонить. Сама ты тоже не позвонишь, в этом я уверен, так что поговорить мы не сможем. И хорошо. Мне нужна передышка».

«24 мая. Все просто прекрасно. Вчера ты все-таки согласилась встретиться со мной ненадолго, при этом тем самым меня несказанно удивив, так как я, в принципе, уже смирился с таким положением вещей, когда общение с тобой проходит с использованием средств мобильной связи и то зачастую в одностороннем порядке. А вчера ты приехала ко мне на машине, которая тоже является хранителем нашего с тобой секрета. Ты мне постоянно говоришь «не надо привыкать», «не надо так говорить», «не надо придумывать». Но ты никак не можешь осознать того простого обстоятельства, что я уже давно все это сделал – и привык, и придумал все что можно. У меня, слава Силам небесным, были для этого долгие пять лет ожидания. Ты думаешь, за пять лет я еще не успел что-то придумать сам для себя? Господу на создание огромного мира, в котором мы имеем постоянное место прописки, потребовалось всего 7 дней, при этом он даже позволил себе один день отдыха. Я же молотил пять лет, при этом создавал не огромный мир для всех, а свой маленький для одного себя. И тебя, если тебе это будет нужно. Поэтому я все уже давно придумал, это и было мечтой. Теперь, когда мечта начинает сбываться, я не могу и не хочу забывать что-либо из давно придуманного, потому что боюсь, что тогда все рухнет. Можешь назвать это фобией, можешь вообще отклонением, но я действительно мечтал о тебе в течение пяти лет, я так долго тебя ждал… А теперь я счастлив, как никогда ранее. Не знаю, было ли с тобой такое, чтобы сбывались твои мечты, наверное, было. Так вот, вспомни свое состояние в тот момент, когда ты понимала, что мечта сбывается. Что ты чувствовала? Правда, это великолепно? Согласись, это ни с чем не сравнимое ощущение. Только с тобой я получаю все, чего хочу. Только с тобой. Даже не с твоим телом, но именно с тобой. Мне важна ты сама. Поэтому я иду за тобой. Ты можешь завести меня в трясину, можешь бросить по дороге, можешь обмануть – ты все это можешь сейчас. Не знаю, сколько еще продлится мое уязвимое состояние. Это просто такая плата за истинное наслаждение. Когда человеку по-настоящему хорошо, он открывается, он становится уязвим. Думаешь, почему всегда больно тому, кто любит? Потому что он в этом состоянии становится уязвим, как никогда ранее. В этот момент его можно ударить даже слегка, чтобы боль темными сгустками окутала все его сознание и затмила разум, она способна вообще закрыть собой все вокруг и отрезать индивида от мира всего сущего, оставив наедине с его маленькой одинокой и внезапно смертной жизнью. Я сейчас прохожу через что-то подобное. Я сейчас открываюсь. Но при этом, обученный долгими годами ошибок, открываюсь только одной тебе, пряча от остальных свое состояние, чтобы разные недоброжелатели не воспользовались им. Ударить меня можешь сейчас только ты, но именно от тебя я и боюсь принять удар. Странно, да? Уже вроде бы не пацан и не слабый, по сути, человек, боится одной маленькой девочки, которую сам же и произвел в ранг полубожества для себя. Да, именно так и обстоят дела. Другое дело, что настоящее положение вещей во всей его ужасающей и потрясающей наготе я не показываю даже тебе, чтобы окончательно не испугать. Да и ну его все к черту! Боль все равно приходит только потом. А сейчас мне хорошо, как никогда раньше. Спасибо тебе».

«26 мая. Так или иначе, сегодняшний день я не могу назвать бездарным. Сегодня получилось встретиться с тобой и устроить небольшое чаепитие, только не бостонское. Мне было действительно очень хорошо с тобой рядом, особенно когда ты вышла из состояния внутреннего напряжения и стала разговаривать вполне спокойно. Это я замечал и раньше, что тебя нужно немножко расслабить парочкой теплых фраз, чтобы ты не напрягалась и не взвешивала каждое слово перед тем, как его произнести. Сегодня мы успешно прошли этот рубеж за какие-то пять минут, а потом почти полчаса просто общались. И ты даже разрешила мне поцеловать твои губы на прощанье. Вряд ли мы с тобой сегодня еще встретимся, но в одном ты была права. Сегодня ты мне сказала приблизительно следующее: «Если встречи станут частыми, то потом от этого уже никак не откажешься. Будешь вспоминать, что их было много, и какие они были. Часто встречаться нельзя, потому что я по себе чувствую, что потом, чем больше будет этих встреч, тем сложнее мне будет продолжать жить без них». Тут ты права. Но у меня случай особый: для меня чем меньше встреч, тем более ярко они мне запомнятся. И тем больше я буду по ним тосковать. Не знаю, может, ты просто еще до этого не дошла, но я это уже давно понял. У меня все обстоит именно так. Понимаешь, все, что ты делаешь в наших с тобой зарождающихся отношениях, чтобы немного их отложить на потом, отдалить, ослабить усиливающееся взаимопритяжение, все это в итоге получается в случае со мной как раз с обратным эффектом».

«…Могло быть иначе, но стало, как стало…»

«27 мая. Сегодня суббота, но это только у белых людей в связи с таким событием международного масштаба мог получиться выходной или что-то в этом роде. У меня обычный трудовой день. Даже напряженный. Чем я живу? Только одной мыслью – что, возможно, сегодня получится встретиться с тобой. Как я уже говорил тебе вчера, наши с тобой встречи теперь для меня подобны кислороду воздуха, когда его мало, я не очень хорошо себя чувствую. Дышать можно, но с трудом. Зато как приятно ломить на работу в любую погоду с плеером, в котором незабвенный J-Морс мне играет: «…дожди заигрывают с климатом, а я живу тобой…» Это меня греет лучше всего, даже если погода как сегодня – моросящий дождь и ветер. Я иду и могу ничего не замечать, кроме осознания того факта, что где-то совсем неподалеку есть ты, а значит, есть солнце. Спал я сегодня совсем немного, это дает о себе знать. Ладно, поработаю часов до трех и побреду домой. Кстати – твоя вчерашняя прическа мне очень понравилась, она тебе к лицу. Не хочу сказать ничего плохого, но тебе, такой загадочной и неуловимой, эта прическа придает еще больше загадочности. Когда изящная прядь твоих волос спадает на лицо и откуда-то из-за нее становится уловим блеск твоих глаз, я чувствую себя примерно так же, как если бы на меня смотрела маленькая хищная пантера. Что в этом взгляде? Все что угодно для меня. И на лету подхваченные невысказанные обещания, и ожидание короткого быстрого смертельного броска, и какая-то смутная печаль, и горы недосказанных фраз, и внутреннее напряжение, и ожидание моей нежной и едва заметной ласки. Это все, Солнце. Ты такая красивая, когда смотришь на меня так, что я просто окончательно теряюсь. Работа, по счастью, приучила меня ко многому, поэтому я сейчас не замираю, как мышонок перед удавом, но неясный холодок пробегает вдоль по спине, когда я вижу этот твой взгляд. Ты меня манишь все сильнее и сильнее. Тут тоже получается парадокс: с одной стороны, ты боишься ко мне привыкать, с другой стороны, я понимаю это и все равно с каждым днем все больше и больше отпускаю свой разум на отдых, когда мы рядом. Где в настоящее время находится моя башня, которую снесло в начале мая, я даже не могу точно сказать. Где-то уже совсем далеко. Что самое страшное, я чувствую, что скоро мне предстоит ужасная борьба с самим собой. Пока еще я не допустил огромную ошибку – я не начал тебя ревновать, потому что мы не давали друг другу никаких обещаний, и вообще я не чувствую себя в моральном праве это делать. Но это неминуемо придет, вот тогда для меня настанут именно мрачные дни. Когда я буду пытаться душить в себе опасения и сомнения, а они, в свою очередь, станут сводить меня с ума. Пытаюсь отложить это на как можно более далекое будущее».

«27 мая. Никогда тебе не рассказывал и не показывал – четыре года назад у меня по поводу тебя был настолько сильный сдвиг, что я страницу за страницей покрывал твоим именем, безо всяких знаков препинания и пробелов. Просто так. Я думал о тебе и запоминал отрывки из песен моих любимых команд. Там попадались такие крики души, что просто жуть берет. Например, из Арии: «Зверь» - «…ты небесный ангел, ангел поднебесья, в этой жизни странной ты не моя. За тобой тень Зверя, вы повсюду вместе, а теперь поверь мне – Зверь этот я», «Потерянный рай» - «…засыпай, на руках у меня засыпай. Засыпай под пенье дождя. Далеко, там, где неба кончается край, ты найдешь потерянный рай…» и многое-многое другое. Я писал это одной тебе, только тебе, а сейчас, когда у меня есть реальная возможность все это тебе сказать при встрече, я сознательно одергиваю себя, потому что вижу, какую это вызывает в тебе реакцию. Ты боишься этого, ты боишься пускать меня близко, ты стараешься этого избежать. И где-то далеко-далеко в глубине своей души я все же надеюсь, что истина состоит в том, что сама ты на самом деле все же этого хочешь, очень хочешь и ждешь, но заставляешь себя прятать свои желания, потому что прошлый опыт подсказывает тебе, что впоследствии они могут приносить нешуточную боль. Я все это проходил, я это тоже все знаю и понимаю, а с тобой – как никогда ранее остро и явственно. Но, как я уже говорил тебе несколько дней назад, я заранее готов ко всему тому, что будет в мрачном «потом» – готов к боли, к тоске, к печали, даже к неспешному течению одинокой слезинки на своем лице, к ярости, к приступам бессилия, к убийственной ясности осознания того, что я ничего не могу изменить, что я могу тебя потерять, что ты сама можешь просто уйти, что моя мечта ломается, что мир жесток, что мои желания остаются только моими и ничьими более. Ко всему этому я заранее готов, на все это я сразу же себя обрекаю. Но ты – ты должна быть счастлива, потому что достойна этого. Ты – маленькое Солнышко, которое уже безгранично осчастливило этот мир уже одним тем, что оно есть, что оно реально и вполне осязаемо. Девочка, Солнышко – все это я говорю тебе настолько откровенно, насколько я вообще способен. До тебя я всегда просто бежал, это была гонка, это было какое-то забытье. Все те, с кем я общался до тебя, были для меня просто остановками, не более того. Я никогда не прекращал своего безумного бега, я с самого начала предупреждал всех, что в меня нельзя влюбляться и что на меня нельзя смотреть, как на что-то постоянное, потому что я могу быть мимолетным увлечением и впоследствии приятным воспоминанием, но не более того. С тобой я никогда не скажу этих слов, потому что с тобой настолько все по-другому, что мне иногда даже кажется, что я – уже не я. Я не могу узнать самого себя, представляешь? Я испытываю неизвестные мне доселе чувства и прохожу через незнакомые состояния души. И, что самое коварное в этой ситуации, мне все это нравится, все больше и больше нравится. Мне нравится знать, что ты есть. Мне нравится знать, что мы с тобой знакомы. Мне нравится помнить о том, каковы твои губы на вкус. Мне нравится помнить о том, как приятно тепло твоего тела в моих руках. Мне нравится думать о тебе. Мне нравится ходить по городу и не смотреть ни на кого, потому что перед глазами у меня постоянно только одно лицо – твое. Мне нравится быть немного сумасшедшим. Мне нравится огорчаться, когда я не вижу тебя в течение двух суток, и нравится радоваться, когда мы все-таки встречаемся. Мне нравится целовать тебя и разговаривать с тобой. Мне нравится, когда я чувствую в своих руках твои. Мне хорошо, когда ты улыбаешься. Мне хорошо, когда я наблюдаю за движениями твоих волос, когда их колышет ветер. Мне нравятся твои джинсы и маечки, твои груди и животик, твои коленки. Мне ужасно приятно гладить твою спину. Мне нравится целовать твой затылок и держать твое лицо в своих руках. Мне нравится ощущать на ладони биение твоего сердца. Мне интересно наблюдать интонации твоего голоса, его тембр и оттенки при встречах и по телефону. Мне все это настолько нравится, что я уже не могу сказать, нравится ли мне в этой жизни что-то еще или нет. Я ничем не могу заполнить свои дни, когда тебя нет рядом. Я спасаю себя при помощи СМС, но это совсем не то. Это как если бы постоянно гоняющий по вене героин наркоман в отсутствие шприца со своим зельем тыкал в вену простым гвоздем. Это самообман. Это все, конечно, вполне ужасно и может напугать кого угодно, поэтому я молчу. Я тебе ничего не говорю. И не стану этого делать. Потому что слишком боюсь тебя потерять. Делай, что хочешь, будь кем угодно, веди себя как тебе нравится, но не уходи, слышишь? Не оставляй меня. В любом случае, я уже давным-давно простил тебя за все. До встречи. А сейчас пойду покурю, немного успокоюсь и начну допрашивать добрых людей, которые разворотили голову другому доброму человеку. Пока».

«…Нам не сказали: любовь это больно,
Теплая, мокрая, горькая соль…»

«Снова 27 мая. Я хотел сказать о том, что мне крайне приятно, когда ты улыбаешься и смеешься при разговоре со мной. Это значит, я способен вызывать в тебе положительные эмоции. Такой странный тип как я просто поражается возникновению такого обстоятельства. Слышать твой смех – это просто самый настоящий повод для радости, обыкновенной чистой радости без примесей. Как же я рад, что ты есть. А особенно – что сейчас ты так близка».

«…Нуклеарные закаты в зрачках твоих,
Ты ненавидишь, я люблю за двоих…»
 
«29 мая. Пишу тебе письмо, таким образом, снова общаюсь с тобой, потому как это вообще становится в последнее время единственной возможностью что-то сказать тебе. Ты не очень-то балуешь меня вниманием, скорее всего из-за того, что поняла – шутки кончились, а дальнейшее развитие отношений приведет тебя к неминуемой утрате свободы, хотя лично я не понимаю, почему твоя свобода в себя не может включать такое обстоятельство, как я. Ладно, проехали. Сегодня послал тебе две СМС за весь день, не считая утренней, то есть вообще обычной. Что же я вчера натворил! Сегодня просто смешно. Как это вдруг меня занесло к твоему дому – сам не знаю. Что-то нашло. Приехал и отдал тебе диск «Снайперов». Сейчас я еще надеюсь, что можно удержать тебя, не открываясь до конца. Понимаешь ли, есть во мне такие вещи, которые я никому вообще не смогу открыть, потому что это касается только двух субстанций – меня и мира вокруг. И никто более не вправе вставать между нами, когда мы с ним чувствуем, что пришло время в очередной раз дать друг другу жару. Обычно я проигрывал, но сейчас так происходит уже далеко не всегда, потому что я его немножко чувствую и понимаю, с какой стороны ждать удара. И, в свою очередь, также не упускаю случая кольнуть его побольнее. Вчера ты была прекрасна. Знаешь, я ловлю себя на мысли, что тебе все идет, что бы ты ни одела на свое прекрасное тело, как тут же твои одежды становятся частью тебя. Поэтому я без ума и от них тоже. Конечно, совсем хорошо ты выглядишь совсем без одежды, но это совсем меня сводит с ума. Я… живу тобой. Дышу тобой и все время вижу тебя. Твое лицо, которое или улыбается, или сосредотачивается на тебе самой, в такие моменты ты далеко. Я вижу это, но не прерываю тебя, ты должна быть с собой, а потом уже с кем-то еще. Если сама с собой ты почувствуешь, что тебе этого мало, только тогда мне найдется место рядом с тобой. Я понимаю, что сейчас уже трудно точно определить, что я тебе причиняю – боль или радость, своими частыми звонками, СМС и встречами. Но я просто не могу себе позволить удалиться хоть на миг, потому что слишком опасаюсь, что в данном случае ты забудешь обо мне. Будь свободна в своих поступках и действиях, в своих планах и стремлениях, только не пропадай насовсем. Блин, мы только-только перешагнули один из маленьких рубежей, а ты предлагаешь мне после этого пойти разными направлениями. Не могу, Солнышко. С тобой мне светлее, с тобой я обманул и судьбу и мир вокруг, поэтому должен быть рядом. Другое дело, что ты пока что видишь в этом не что иное, как прямое покушение на свою свободу. Это не совсем так. Как бы тебе это объяснить? Даже не объяснить, а рассказать мою точку зрения. Вот – свободна ты будешь только тогда, когда прогонишь свои страхи и сомнения, а до тех пор ты можешь быть хоть и одна, но не свободна. Я не знаю, чем тебе реально помочь, кроме как находиться поблизости. И я продолжаю быть рядом, хотя это удается мне с каждым днем все труднее, потому что ты меня ограничиваешь все больше и больше, при этом делая усилие и над самой собой. Я вижу все это, я понимаю, зачем и почему ты так делаешь, я не позволяю себе обижаться или еще какие-нибудь глупости в этом роде, но это тяжело. Другое дело, что я стал монолитным в своем стержне, а по упрямству могу превзойти стадо пакистанских ослов. Мой стержень не тает. Я закаляюсь все больше и больше. Меня трудно пробить. Всем. Но не тебе. Ты можешь сделать это легким движением ресниц. Только для тебя в настоящее время я уязвим. И при этом я близко, в то время как сама ты пытаешься быть далеко. Ты боишься привыкнуть».

«…Я не умею удивлять тебя,
Но я могу любить.
Несоответствие характеров –
Приходится платить…»

«30 мая. Напарник мой удалился в СИЗО на неопределенное время допрашивать доброго человека, пырнувшего жену кухонным ножом, поэтому никто мне не мешает разговаривать с тобой. Ерунда это все. Самая жуть кроется в том, что тебя я вчера не видел, причем сделал это специально. Чтобы ты немножко пришла в себя без моего присутствия. Мои СМС ты теперь уже полностью игнорируешь, на звонки пока еще отвечаешь. Сама первая не звонишь, пытаешься держаться на расстоянии. Это все очень больно, но терпимо. Поцеловать бы тебя прямо сейчас, обнять покрепче, чтобы почувствовать, что объятия взаимны, вот тогда я был бы не то что в форме, а вообще на многое способен. Но чего нет, того нет. Сижу себе один на работе, а мысли неминуемо возвращаются к тебе. Возникает, в конце концов, парадоксальная ситуация. С одной стороны, я понимаю, что мне надо просто на время исчезнуть из твоего поля зрения. Совсем исчезнуть, чтобы посмотреть, что из этого получится, проследить твои действия, чтобы привести тебя к тому, что ты первая позвонишь или напишешь. С другой стороны, я, во-первых, имею основания считать, что такое мое поведение будет тобой неверно истолковано, а во-вторых, я опасаюсь потерять тебя вообще. Кроме того, перед своим уходом (на время или навсегда) я самому себе уже пообещал, что передам тебе свои письма, а сейчас ты к этому еще совершенно не готова и даже не можешь себе позволить такую роскошь, как отнестись к ним серьезно. Так я и болтаюсь где-то посередине: и не ухожу, и быть рядом с тобой ты мне не позволяешь. Ты день за днем строишь и строишь свою маленькую плотину, ограждающую тебя от моей внезапно пришедшей в твою жизнь стремительной стихии. Я вижу, как ты еще возводишь, как ты пытаешься заткнуть все щели и предусмотреть все варианты, я не мешаю тебе. Я даже сам остановил напор течения, я из шумной реки превратил себя в тихую заводь, которая встала перед плотиной. Я сделал так, что вода перестала прибывать. Ты перестала строить плотину. Ты прячешься за ней, и лишь изредка малые капли меня навещают твое убежище. Эти скромные капли ты не отвергаешь, но низринуться мне водопадом не позволяешь. Мы делаем это с тобой практически без слов и договоров, просто как-то само собой, ты это понимаешь, и я это понимаю. Мы застыли. Твоя плотина крепка, меня тоже много. Я просто присутствую рядом, но не пришел окончательно всем потоком. Это против всех законов логики и физики. От моей спокойной и темной глубины у меня ежечасно кружится голова, когда я понимаю, чем я теперь стал. Когда я вижу это, словно наяву. Там, за плотиной, к тебе приходит лето, ты играешь на зеленой траве и стараешься пореже бросать взгляд за спину, туда, где за бетонными опорами тебя ждет мое море. Я готов прийти в любое время, тебе достаточно будет только убрать одну из опор, возведенных тобой у меня на пути. И все, и я приду к тебе живительной влагой, мы вместе пронесемся через твое лето и еще дальше, туда, где ты еще никогда не была, и где я не был тоже. Но тебя пока что устраивает твоя небольшая, поросшая мягкой зеленой травкой лужайка, которую ты определила себе в качестве жизненного пространства, которую ты называешь своей свободой. Так или иначе, я всегда верил, что у такого странного создания природы, как человек, всегда присутствует только одна разновидность свободы: это свобода выбора. И ничего более. Больше совсем ничего. Мы не можем быть свободными. Мы тогда будем слишком мешать друг другу, чтобы жить рядом. Каждый сам добровольно налагает на себя уйму ограничений, чтобы существовать рядом с себе подобными. Другое дело, что у нас есть выбор: с кем рядом быть. В этом свобода и заключается. Я сейчас, и еще даже пять лет назад, выбрал тебя. Поэтому я сейчас делаю все так, чтобы было хорошо тебе, хотя в глубине моей заводи временами возникают самопроизвольные течения и водовороты, которые причиняют мне страдания и тревожат мое состояние. Но, так или иначе, на поверхности ничего не видно, кроме гладкого, как стекло окна, края от берега до берега. Потому что я не хочу, чтобы ты видела, что со мной происходит. Ты пытаешься убежать даже от самого вида меня рядом с собой, за искусственно воздвигнутой тобою преградой, так что же будет, если эта преграда вдруг станет прозрачной, и ты увидишь всего меня, всю мою глубину? Не испугает ли это тебя окончательно? Не захочешь ли ты убежать от этого? Вполне, кстати, возможно, что только увидев эту самую глубину ты и решишься сбить одну из опор своего бетонного монолита, но я слишком опасаюсь обратного результата, чтобы позволить себе показать себя всего. Вот такая странная аллегория. И, тем не менее, только она и может достаточно точно описать происходящее. Да, я вручил тебе диск «Снайперов», там это есть: «…что теперь между нами, никогда не забудешь. Горький мед и цунами…» Вот только я не знаю, слушала ли ты его и задумывалась ли об этом. Скорее всего, да, почему-то мне так кажется. Но подозревать и знать наверняка – совершенно разные вещи. На основе факта легко строить логическую цепь, а на основе предположения далее обычной версии не уедешь. И вообще, я впадаю в странное состояние. Мне хорошо с тобой, а обо всем прочем не тянет даже думать. Это надо делать, но моя эйфория мешает. Настолько мешает, что я никак не могу выбраться из нее и начать о чем-то судить трезво. Просто хорошо, просто удивительно хорошо, тепло и приятно. Когда ты рядом. И больше никак».

«…Бесконечно искривленье зеркал твоих,
И ты все реже отражаешься в них…»

«Вот как оно бывает. Как-то глупо и незаметно подкрался момент окончания нашей с тобой первой главы. Как-то все странно, хотя вполне логично. Вся беда и весь ужас ситуации в том, что я тебя понимаю. Сегодня вечером после нашего СМС-общения я почувствовал легкие уколы боли, но это не та боль, которой я боюсь. Это просто злость на самого себя за то, что я не могу дать тебе то, что тебе сейчас нужно, и все именно потому, что я испытываю к тебе чувства, радикально противоположные сложившейся ситуации. Это пройдет, это неминуемо закончится твоей победой над самой собой, потому что сейчас ты борешься ни с кем иным, как с самой собой. Тебе нужно время. Тебе нужно легкое забвение, тебе нужно побыть одной, тебе нужно, чтобы тебе не мешали разобраться во всем. Тебе сложно и ненужно кому-то что-то объяснять. Ты не такой человек, которому становится легче, если он выговорится. У тебя другое отношение к таким вещам. Тебе проще и лучше, когда ты одна пытаешься во всем разобраться. Я хотел не то чтобы помочь тебе, но просто по простоте своей душевной понадеялся, что ты придешь к выводу, что если я буду рядом с тобой, то тебе будет проще. Вот тут и пошло несовпадение. Тут начались недоразумения. Думаешь, я не видел, как ты все это делаешь и как ты пытаешься не говорить мне ни о чем, а просто делать то, что считаешь нужным? Возможно, ты думала, что я обо всем догадаюсь сам. Что же – так оно и вышло. Ты уходишь от меня все дальше. И это тоже будет твоя победа. Это тоже будет победа. Не стану говорить, к каким выводам ты придешь через некоторое время, ты должна сама через все это пройти. Не сочти за хамство с моей стороны, но я вынужден признаться, что я тоже проходил через что-то подобное. Что было потом, я узнал именно только потом. Ты тоже узнаешь. Ты через это пройдешь. Конечно, не так, как я, и вообще у тебя все по-другому, но смысл сохраняется. Ты – моя сбывшаяся мечта, за что я тебе безумно благодарен. Солнышко, я… А что, собственно, я? Не я, а ты. Только ты. Ты сама. Маленький разочарованный ребенок. Красивый, умный, нежный и добрый. Такой понятный и вместе с тем несущий тайну в самой своей сути. Все, уже все. Я тебя понял. И именно поэтому не буду ни глупить, ни подпускать к себе депрессии или ненужную тоску. Единственное, что теперь изменилось, так это я сам. Теперь я стал еще сильнее перед лицом этого мира, потому что я не чувствую себя вправе дарить кому-то свое тепло. Я буду копить и беречь его только для тебя с безумной надеждой на то, что когда-нибудь оно будет востребовано. И чем больше я смогу тебе дать потом, когда оно наступит, а оно просто неминуемо должно будет наступить, тем лучше. Потому как все равно этого будет мало. Я обещал тебе еще в незапамятно далекие времена, примерно 25 дней назад, что я стану ветром для тебя. Я теперь знаю, зачем я есть. Что я не просто есть, что я не просто там парень, а что я есть и живу тобой. Я от этого как-то первобытно и дико счастлив, яростно и слепо. Я чувствую в себе потенциал, потому что я всегда помню, что есть ты. Есть ты, и уже одним этим мир прекрасен для меня. А остальное – мелочи, которые вполне можно не заметить или не напрягаясь пережить. Ты просто сама даже не догадываешься о том, какая же ты хорошая. Я не стану после того, как отдам тебе эти длиннющие письма, звонить тебе или напоминать о себе каким-либо другим образом. Я просто буду, помни об этом. Я буду ждать, как ждал раньше. Я буду ждать, если тебе это понадобится, еще пять лет. Если надо десять – буду ждать десять. Буду ждать, как самурай. И буду копить тепло. Никто ничего от меня теперь не дождется. Ты показала мне, как оно бывает. Ради этого стоит ждать и жить. Я просто в раю. Рай на земле – загадочное место. Я тоже буду один. Я буду даже не то что один, а просто сам по себе. Только так и можно на самом деле, если хочешь быть счастливым. Господи, какая же это радость – понимать тебя и постоянно знать, что ты есть. Ты не хотела привыкать ко мне, ты этого и не сделала. Мне странно и страшно говорить это, но я говорю. Просто говорю. Завтра или послезавтра я отдам тебе все свои письма. Я не буду ничего тебе говорить при встрече, я не стану ничего от тебя ждать. Я буду ждать теперь только тебя саму, причем всю, со всеми твоими секретами и сомнениями, с минусами и плюсами, чтобы обнять тебя и крепко держать, о чем я уже говорил тебе. Ты должна сама вначале этого захотеть, сбить опоры, только тогда мое море благодарно придет к тебе, но никак не раньше. Что такое масштабы Вселенной? Это много. Для них наш город – едва различимое пятно на лице даже не космоса, а всего лишь отдельной планеты, поэтому мы настолько рядом, что даже смешно говорить о расстоянии, нас с тобой разделяющем. Я всегда с тобой. Везде с тобой. Прости меня, но я сам так решил. В конце концов, тут каждый для себя определяет сам, для чего или для кого он живет. Это совсем не твоя вина и повода ты тоже не давала, не волнуйся. Если быть откровенным, я решил это еще четыре с половиной года назад, но только сейчас понимаю, до чего сильно было это решение. Мысленно целую тебя и касаюсь своим теплом. Помнишь, как мы это делали ладошками? Не касаясь кожей, а только одним теплом. Все – пора прощаться. Я закрываю первую главу».

«…Нервный северный ветер – это все, что осталось
От убитых тобою оранжерей…»

12.

А лето пришло. Пришло точно так же, как и ранее упомянутый август 2001 года. Пришло само по себе вне зависимости от моего желания. Я ничем не мог ему помешать, разве что исключительно своей собственной апатией. Депрессией. Злостью. Щебетали птицы, радостно звенели проливные дожди, молодые и все другие люди сбивались стаями и ездили отдыхать на озера вечерами, а я ждал осени. Я хотел промчаться сквозь лето ураганом, не зацепив его радостей, чтобы реквием по моей мечте не пострадал от этого. Я жаждал осени, я думал о том, как я растворюсь в ее желтой листве и признаках замирания всего живого. Как я буду стоять под унылой осенней моросью среди опавших деревьев, как буду курить и выпускать сигаретный дым в сторону туманного стылого горизонта, я думал о том, как я буду прощаться с еще одной жизнью, которая неожиданно получилась самой лучшей.
Но было лето; хулиганам, ворам, грабителям и убийцам было наплевать на мои глубокие чувства, и они с завидным постоянством отвлекали мое внимание от созерцания собственных горестей и печалей. А я был один посреди всего этого. Меня никто не мог понять, потому что никто и ничего не знал, да я и сам уже тоже ничего не понимал из происходящего вокруг. Все было мелочным и блеклым. Я упивался только самим собой и своей сводящей зубы тоской. Потеряв Ее, я остался вообще один, потому что кроме Нее мне никто не был нужен.

«…Мы звездам дарили свое одиночество,
Звезды привыкли к большим расстояньям.
В боях за тебя в атмосфере разреженной
Все прошлое станет космическим мусором…»

Я пытался оглянуться назад, найти там хоть что-нибудь, за что я мог бы зацепиться и начать все сначала. Позади меня была только пустота, космический мусор, такой жалкий и ничтожный.
Каждый день я вечерами оставался с самим собой наедине. Она больше не уделяла мне времени, не отвечала на звонки и СМС. Я не знал, чем это вызвано. Я не знаю этого сейчас – я этого никогда не узнаю. Она никогда и ничего не говорила мне прямо, возможно, желая, чтобы я обо всем догадался сам, возможно, потому, что Ей нечего было мне сказать.
Так или иначе, я оставался один в своей машине с диском Зверей. Ромка угрюмо констатировал свое понимание моей ситуации словами: «Здравствуй, лето без тебя на стеклянных остановках». Я выпадал из вялотекущей реальности все больше, но уже не стремился к тому, чтобы что-то наладить. Меня начало устраивать мое одиночество, я погружался в себя и снова не мог понять – как это я умудрился совершить очередную свою ошибку? Почему не сделал так, чтобы в зародыше убить боль, эту знакомую вечно ноющую на заднем плане боль? Как надо было исхитриться, чтобы в очередной раз наступить на те же грабли с дубовой и уже потрескавшейся от моего лба ручкой?
Люди вокруг меня, знакомые и не знакомые, ничего не знали о том, что мое солнце перестало светить. Я ненавидел их тоже, потому что не хотел никому ничего рассказывать, а сами они, естественно, ни о чем не догадывались. Поэтому их присутствие и назойливое внимание раздражали меня. Особенно меня раздражали мои и Ее – одновременно – случайные знакомые. Или мои знакомые, которые знали Ее. Или Ее знакомые, которые знали меня. Или те, кто видел меня счастливым. Или те, кто мог просто ляпнуть о Ней сдуру. Да, я думал о Ней беспрестанно, но, тем не менее, я не желал никаких поступлений информации извне. Я варился сам в себе, и другого мне не требовалось. Я делал каменное лицо, когда слышал о Ней, никак не проявляя своих чувств. Иногда я пил, чтобы снять усталость от собственного бессилия, иногда в этом мрачном угаре начинал кому-то что-то рассказывать, но всегда делал это абстрактно. Я говорил о Ней высокопарно, я рассуждал о Них, я говорил о том, что у каждого есть Она – не кусок плоти с двумя руками и ногами, но Она, квинтэссенция всего. Когда можно запутаться и не понимать: где оканчиваюсь я и где начинается Она. Такая Она, в которой можно потеряться, в которой можно раствориться, преломиться и осознать себя самого заново.
Что удивительно, они соглашались со мной – эти собутыльники, никогда не видевшие Ее. Одни соглашались, чтобы сделать мне приятное, другие – просто потому, что уже дошли до такой кондиции, что решительно все равно, о чем петь, лишь бы красиво получалось.
Я видел Ее в фильмах, Она улыбалась мне очертаниями с рекламных плакатов, Ее отражения постоянно мелькали в зеркалах моей машины и в стеклах проносящихся мимо других автомобилей, я слушал песни – все о Ней. Словно мир издевался надо мной, отвесив звонкую затрещину, после которой принудил все так же пытаться жить, а сам раз за разом стремился напомнить мне о Ней, которую я потерял.

13.

Чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, я изливался на бумаге миллионами мыслей. Бесплодными оттого, что я никому не мог их доверить. Свои первые записки сумасшедшего я для начала старательно уничтожил, но потом так же старательно восстановил, стараясь ничего не упустить. Бумага стерпит – и я писал. Зачем, если это никому уже не было нужно? Не знаю. Может, просто потому, что

«…Моя любовь – река, она не может никуда не впадать…»


«31 мая. Я на работе, ты где-то катаешься, как ты сама сказала: «Отъехала». Да, после того, как я утром передал тебе первую главу нашей с тобой книги, тебе есть с чего отъезжать. Это, то есть то, что я пишу сейчас, будет уже вторая глава. Ее я буду писать более откровенно, потому что в ближайшее время совсем не собираюсь ее кому-нибудь показывать. Я буду ее писать настолько откровенно, насколько вообще что-то понимаю. Вот так. Это будет мое личное дело. Мое и твое. Только тебе теперь нельзя уже будет посмотреть в то, что я пишу, только в самом крайнем случае. О чем бы поговорить? Даже не знаю сегодня. Май тихо умирает под каплями холодного дождя за окном, я опустошен и немного подавлен. При этом я не чувствую, что потерял тебя. Как-то даже наоборот, мне кажется, что я стал ближе к мечте, чем когда бы то ни было. Ты сегодня приезжала ко мне, мы встретились, но я не позволил себе ни единого теплого слова или жеста, чтобы подчеркнуть происходящее таким, каким я его себе представляю. Может быть, это полнейший бред и детство. Но иначе я теперь не могу. Потом еще эта твоя реакция на мою вполне безобидную СМС про Living in a Lie. Почему это тебя расстроило? Ни в коем случае не смей примерять текст песни на нас с тобой. Я же тебе сто раз говорил, что просто эта песня символизирует нашу первую встречу, потому что когда я увидел тебя впервые, то в тот же день познакомился с творчеством Guano Apes. И потом часто мне было хорошо, когда я слушал их и думал о тебе. Это было просто прекрасно. И все. И больше ничего я не хотел сказать своей СМС. Только одно это, солнышко. А ты решила нешуточно обидеться. Зачем? Не надо так».

«1 июня. Вот и пришел первый день лета, моя радость. Однако вопрос остается открытым: будет это наше с тобой лето или же оно станет очередным моим одиноким сезоном? Тут должна в первую очередь все решить для себя ты сама. Кроме того, мне тоже не рекомендуется откладывать все на потом. А знаешь, что? С самого первого дня наших с тобой непонятных отношений, то есть с первого мая, мне в машине почему-то под руку попался диск Зверей «Голод». Под номером 8 на диске есть песня, в которой припев гласит: «Любовь зарядила дожди-пистолеты, любовь зарядила холодное лето». Таким вот образом, маленькая. Часто я слушаю эту песню теперь, хотя не могу сказать, что Звери играют что-то, что меня пробивает до глубины души, парочка вещей есть, но и все. Но некоторые в тему. Что же ты делала вчера? Где же ты была? Я тебя искал, между прочим. Не звонил и не спрашивал, где ты и что ты, а просто искал. Вчера я тебя просто безумно искал. Начал, естественно, с города. Там твоей машины не было, в наиболее известных мне центрах цивилизации ты тоже отсутствовала. Затем была небольшая поездка по всем вероятным местам твоего появления, но нигде ни твоей машины не было. Единственное, чего я добился этой поездкой по городу, так это то, что мне повстречался твой Бывший, когда он ехал мимо меня навстречу по проспекту. Тут ничего не скажешь, за исключением того, что я испытал множество всяческих чувств при виде его машины. Закончив с городом, я решил отправиться в леса и поля. Я был везде: на той лужайке, где мы с тобой производили первые опыты поцелуев, на том месте, где мне посчастливилось наполнить тебя собой, потом возле твоего любимого столба линии электропередачи возле переезда, но нигде тебя не было. Далее меня снова принесло в поле, где мы с тобой как-то сидели, и был возле последнего места нашей вечерней встречи, у каких-то гаражей. И нигде, Солнышко, нигде тебя не было. Полный мрачной тоской я поехал восвояси. Не знаю, что бы я стал тебе говорить при встрече. Скорее всего, вообще ничего не надо было бы говорить, а просто обнять тебя крепко-крепко и целовать. Несмотря ни на что. Но – все, май окончился. Начался июнь. Мое переразвитое воображение рисует мне идиотские картины: как будто у тебя был план именно на май, с тем, чтобы с начала июня все прекратить. Это слишком нереально, но, как известно, ничего нереального в мире нет. Может, ты так и решила. А что сегодня? Сегодня я так и не понял: то ли это я специально, то ли ненароком забыл дома свой мобильник. Это слабая защита от попыток тебе позвонить, потому как всегда можно найти и другие телефоны, а это тоже богатая почва для сброса СМС. Но я не стану. Ни сегодня ни завтра. Только в субботу. Да и что толку? Все равно я дежурю. А в субботу, как и всегда, я планирую выезд куда-нибудь на природу, в лес, так что, если захочешь, можешь поехать со мной. Вряд ли ты примешь приглашение, но все же я его сделаю. Очень хочется верить, что до той поры ты, во-первых, прочтешь первую главу моей рукописи, а, во-вторых, сама позвонишь и предложишь встречу. Ладно, чего уж там – поскольку вторую главу я пишу преимущественно для себя, чтобы хоть так пытаться понять происходящее, то я превращу ее в подобие дневника. Вот поэтому в мою голову пришла очередная идея: писать две вторых главы, а не одну. Первую писать руками и головой, а вторую сердцем и чувствами. Сегодня прямо и начну. Что касается первой главы, то тут мне немногое еще осталось тебе сегодня рассказать. Вот сидим в кабинете с напарником. Он чего-то шьет, какое-то свое очередное безумное уголовное дело по краже. Мы с ним общаемся, но я в последние три дня в такой жесткой апатии к миру и ко всему сущему, что это потихоньку переходит в вялое веселье. Не знаю, знакомо ли тебе такое состояние, когда печаль в тебе настолько сильна, что начинаешь подшучивать сам над собой, при этом на лице еле заметна улыбка, рядом с которой располагаются полные грусти глаза. Вот к такому состоянию я и прихожу понемногу. И ни о чем не жалею. Только о том, что я, наверное, что-то делал не так, как следовало, раз ты решила уйти. Прости меня, моя маленькая принцесса, если я чем-то навел тебя на такую мысль. Ладно, Солнышко, пора переходить к той части второй главы, которая остается за кадром и которая будет объяснять все гораздо более сложно, а не такими простыми словами, какие ты (пока не) видишь здесь.

«Примерно девять вечера. Я дежурю. За окнами – лето, а в кабинете – осень. Ты никоим образом не спешишь напомнить мне о том, что ты есть. Я все же надеюсь, что прочитала то, что я тебе дал. Хотя сегодня мне уже трудно разобраться в вопросе о том, хотел я этого на самом деле или нет. А знаешь, это даже хорошо, что я забыл дома мобильник. Потому что иначе мне было бы гораздо труднее удержаться от звонка тебе. А так… Я могу думать о том, что, возможно, ты мне сама сегодня звонила. Может, прислала СМС. Ладно, завтра я об этом узнаю наверняка. Я обещал тебе два дня на раздумья без каких-либо проявлений активности с моей стороны, и я это сделаю. Сегодня, примерно с полчаса назад закачал себе на комп лучшие песни Снайперов и Сплин, сейчас сижу и слушаю. Как ты уже могла догадаться – Романс Сплин. Да, это то, что я сказал бы тебе с удовольствием: «Привет, мы будем счастливы теперь и навсегда». Так и будет, если только ты этого захочешь. Иначе я начну издеваться над своей судьбой, потому что она меня уже достала. А в этот раз – особенно, потому что сначала дала то, что я искал и чего хотел так долго, а теперь пытается все вернуть на круги своя. Нет уж, так не будет. Это неправильно, этого просто не может быть. Все должно продолжаться с нарастающим эффектом, а не обрываться ничем в самом начале. Это просто подло и я не прощу себе, если мне не удастся исправить ситуацию. Это вообще против всякой логики вещей: вот так окончить ничем. Ладно, что это я распереживался без повода, как будто и впрямь безвозвратно потерял тебя? Это не дело. Лучше приеду к тебе в понедельник или в воскресенье с разноцветным букетом цветов. И вообще, что-то я раскис, а так дела не делаются. Вообще никакие, только если на тот свет не собрался. Это я на ближайшее время не планировал, поэтому надо сбросить тяжесть непонимания и оцепенение ожидания, помимо усталости от борьбы с твоей темной стороной, которая диктует тебе свои условия. Так ведь и есть: с одной стороны, ты не против развития отношений, а с другой, ты сама себя останавливаешь от шагов к сближению. Какая мысль терзает тебя, малыш? Что все окончится, как раньше? Если так, значит, ты все же мне не веришь, хотя и писала в СМС обратное. Не знаю, ничего точно не знаю. Сплин говорит: «Гни свою линию». Вот и буду гнуть ее, даже если со временем она попытается погнуть меня. Я ждал, я терпел, я страдал молча, я видел чужие победы, я завидовал и ненавидел, я сгорал, а теперь, когда все стало явью, я почему-то понадеялся на то, что все будет легко. Нет, не будет. С тобой оно и не должно быть таким. Потому что от тебя мне нужен не только голый секс, но гораздо большее – мне в кои то веки за последние три или четыре года нужна ты сама. Вообще вся».

«2 июня. Второй день лета еле начался, еще только два часа ночи, но мысли о тебе не дают мне покоя независимо от времени суток, погоды, моей занятости и прочих мелочей жизни, о которых я в последнее время забываю все чаще и чаще. Я что-то стал ловить себя на мысли о том, что ты совсем не этого от меня ждешь. Совсем другого. Блин, понять бы еще, чего. От решения этого вопроса напрямую зависит мое и твое счастье. Я чувствую, как твой взгляд умоляет меня иногда, чтобы я нашел этот ответ, но я теряюсь. Тебе не нужен просто мальчик, неопытный и фанатичный. Тебе нужен нормальный парень, самостоятельный и ответственный, только с таким ты будешь согласна на любые отношения, потому что почувствуешь, что тебе есть на кого опереться. Это ведь все неправда относительно того, что тебе никто не нужен и тебе так проще. Ничего подобного. На самом деле тебе хочется, чтобы был ОН. Чтобы был тот, кому ты сможешь доверять свои секреты и с кем станешь делить свои печали. Бывший – Бывший твой этого не понимал, ему казалось, что достаточно просто все время находиться рядом, уже не воспринимая всерьез ни тебя, ни то, что при этом происходит. И именно поэтому ему пришлось уйти. Я должен не словами, а делами доказать тебе, что я могу претендовать на место рядом с тобой. Поступками, в конце концов. Что же мне делать, маленькая? Сейчас ты ждешь. Ты этого ждешь, даже если сама уверена в обратном. Так или иначе, ты этого ждешь. Даже не знаю, чего именно. Это ведь может быть все что угодно. Вот только если я сейчас ошибусь, то потеряю тебя уже действительно навсегда. А сейчас мне остается совсем мало времени на раздумья, потому что потом ты просто исчезнешь, а все произошедшее между нами незаметно сотрется и станет еще одной твоей историей. Не хочу этого допустить, поэтому надо думать. А когда думать? Вот сейчас почти три часа ночи, а мне еще только предстоит ехать в одно мрачненькое царство беспредела и разбирать там активные попытки изнасилования. Приеду я оттуда только около пяти утра. Завтра хочешь не хочешь, а надо поспать, плюс еще одна нелегкая задача. В субботу работа. А все нужно решить для себя в ближайшие день-два. Иначе ты будешь удаляться все дальше и дальше. Еще через пять дней ты будешь уже так невообразимо далеко, что мне тебя станет невозможно догнать. Думаю над решением поставленной тобою задачи, думаю и думаю, а конкретных ходов не вижу. Что же делать, маленькая? Одно я знаю точно: перед принятием какого бы то ни было решения мне надо будет прочитать заново все твои СМС, потом свои, потом все это сопоставить, потом вспомнить все твои слова, потом места, потом учесть обстоятельства, потом… Потом еще много всяких там «потом», а затем прийти к чему-то, да еще при этом именно так, как этого ожидаешь от меня ты. Ты дала мне время. Наивный, раньше я думал, что это я даю тебе время, теперь мне ясно как божий день, что на самом деле время мне дала ты. И теперь ждешь. Ждешь меня, но уже не просто меня, а в каком-то новом свете. Что я должен предпринять? Прийти к тебе просто и сказать, что люблю тебя? Банально. Но не факт, что это не так. Бороться тишиной до конца и, в конце концов, дождаться твоей инициативы? Вот это вряд ли. Писать тебе безумные письма и признания? Тоже, скорее всего, не пойдет, потому что это дешевая детская романтика. Если уж склоняться к этому варианту, то надо писать постоянно и помногу. Принести тебе цветы? Но я не знаю, какие у тебя любимые цветы. Можно, конечно, выведать у твоей подружки, с которой вместе вы работаете, но тогда секрет будет нарушен, хотя мне сейчас на это плевать в полнейшей мере. Если приходить, так с розами. С какими? С белыми, красными, чайными, желтыми? Или всего понемногу? Блин, я начинаю сходить с ума. Спеть тебе серенаду под окном во время рабочего дня под гитару? Приехать и разбить палаточный лагерь, объявить голодовку? Или все-таки продолжать искать тебя, как я делал это не далее чем позавчера? Раз за разом колесить по окрестностям твоего дома, чтобы в итоге наткнуться на тебя и откровенно сказать тебе все, что я чувствую? Пропасть на время, заняться своими текущими делами? Знаешь, из всех этих вариантов я более всего склоняюсь к тому, чтобы пропасть на время, но он проигрывает всем остальным в том, что тогда я потеряю тебя из виду, причем надолго. А так я уже скопил в себе достаточно застоявшейся энергии, чтобы пустить ее в ход. Ребенок мой нежный, что же мне делать? В какой момент твоего дня, вечера, ночи, утра подойти к тебе и с чем, чтобы ты меня не отвергла? Вопросы, вопросы, вопросы…»

«А за окном все так же неуловимо пытается наступить 2 июня. Уже половина пятого утра. Пожалуй, стоит мне предпринять робкую попытку лечь спать, ведь завтра сложный день. Пожалуй, хватит излияний с моей стороны для этой ночи. Целую тебя. А ты спишь, а я во сне тебя целую и легонько прикасаюсь теплом. И ты улыбаешься во сне. Тебе снится что-то приятное. Улыбка на твоем лице, когда ты спишь, тебе очень идет. Вообще, хотелось бы спать с тобой рядом. Чтобы можно было обнять тебя и почувствовать, как ты бессознательно доверчиво прижимаешься ко мне, стать от этого счастливым. Охранять твой сон. Спи, маленькая, спокойной тебе ночи. Сейчас как раз самое время для того, чтобы тебе приснился прекрасный сон. Настолько прекрасный, как и ты сама. Обнимаю тебя, малыш».

«2 июня, времени уже ни много ни мало, а полтретьего дня. Ночью мне удалось поспать около трех часов, поэтому в целом я себя чувствую не так уж и плохо. Бывало и намного хуже. Думаю только об одном: как мне поскорее отработать с двоими задержанными убийцами, а потом бегом купить цветов и отыскать тебя. Хочу тебя видеть просто до ужаса сильно. Все, маленькая, буду работать, чтобы поскорее все закончить и мчаться к тебе».

«3 июня. Почти полдень. Привет, мы будем счастливы теперь и навсегда. Привет, маленькая пьяница. Вчера я все же сделал то, о чем думал – подарил тебе цветы. Вот только времени совсем не было, поэтому я не смог посидеть с тобой в твоем офисе хоть пять минут, так как меня уже повсеместно ждали. А потом все стало снова как обычно: ты меня игнорировала. Вы собирались с подружками, поэтому о нашей встрече не стоял вопрос. Я, правда, позволил себе маленькую наглость, взял да и приехал к тебе. Но телефон ты не брала, и я просто посмотрел на то, как ты сидишь на подоконнике офиса с сигаретой в руке. Тоже ничего картинка, о чем я и написал тебе вчера СМС. Одна мысль меня тревожит: мне кажется, что я потихоньку превращаюсь в того парня, о котором ты мне рассказывала, когда мы только начинали что-то, о том, как он тебя достал и как ты его избегаешь. Мне начинает казаться, что ты и меня начинаешь избегать, потому что я возбуждаю в тебе схожие чувства. Если это так, значит, я вел себя, как полный идиот. Во мне самом нынче оживает страшный своей угрюмостью и злобой зверь. Скоро начну чудить и причем самым недетским образом. А еще эти двое убийц, которых надо завтра арестовать… Все одно к одному, как и всегда. Ты хочешь, чтобы были именно «ожоги встреч»? Ты это получишь. Но только потом не обижайся на меня, потом претензии предъявляй уже только самой себе. Ты сама ведь сказала эти два слова – «Жестокие игры», так было? Хорошо, значит, тебе повезло, потому что я на самом деле знаю, что это такое. Тебе хочется так? Отлично, значит, так и пойдем. Все же видит Бог, я хотел по-другому, просто и тепло. Но ты меня зацепила настолько сильно, что я готов даже немножко сделать тебе больно, чтобы потом тебе было по-настоящему хорошо. Жестокие игры, так жестокие игры. Что-что, а это я умею. Знаешь, может, именно поэтому меня так и боялись мои одноклассницы и вообще все девчонки, с которыми я завязывал отношения? Тебе показалось страшным мое отношение к тебе? Хорошо, теперь ты получишь то, чего хотела. Жестокие игры. Один уговор – за свои слезы на меня не обижайся. Договорились? Отлично. Тогда начнем. Боюсь, что следующие недели две-три тебе покажутся пыткой, но ничего, зато это отвлечет тебя от твоего маленького мира пустоты, который ты по младости лет пыталась взлелеять. Теперь тебе будет, о чем подумать перед сном. Теперь начинается дикий джаз, от которого я искренне хотел ранее уберечь нашу с тобой историю. Не получилось. Видно, судьба моя такая, чтобы я всегда делал так, как того ищут во мне люди. Великолепно, значит, я буду таким, как ты хотела. Потом ты поймешь, что это на самом деле не то, что это причиняет тебе боль. Твои слезы подскажут тебе, что надо было все делать совсем по-другому, чем ты хотела. Ну ладно, чего я переживаю за тебя, если ты же мне запретила это делать? Не стоит. Если ты хочешь, я наполню эстетикой отношений твою жизнь, чтобы потом тебе это уже не было надо. Готовься, маленькая, Демон выходит на тропу жестоких игр. Все так же тебя целую».

«4 июня. Сегодня надо арестовать убийц, а потом я буду всецело предоставлен самому себе, нам и этому городу. Знаешь, маленькая, это уже просто тихий ужас – как ты не желаешь меня видеть. Как тут быть? Придется подключить все резервы, чтобы не проиграть. Надоело проигрывать, особенно с тобой, с тобой уже вообще просто задрало до боли. Одни поражения на протяжении пяти лет – это, по-моему, многовато. Даже для таких стоиков, как я. Я настолько обделен твоим вниманием в последнее время, что даже никак не могу выяснить, читала ли ты то, что я тебе дал. Кстати, вполне возможно, что и не читала. Я бы не стал – сжег бы, да дело с концом. Так или иначе, в существующем настоящем я стал для тебя нежелательным гостем. Если ты кого-то и не хочешь видеть в последнее время, так это меня. Минут десять назад я звонил тебе и разговаривал с тобой, при этом ты выказала недюжинное возмущение моими СМС за два дня, а я тебе сказал, что сегодня поеду в лес к тебе поближе. Ты сказала: «Езжай». Что самое удивительное, я ведь действительно приеду. Правда, машина сломалась, поэтому придется мне бродить пешком, но ничего, это даже укрепляет организм. Сегодня у меня по плану две встречи, которые окончатся примерно в восемь вечера, а потом все – на маршрутку и в лес. А там как бог покажет путь. Буду бродить и выть волчарой, потому что у меня нет иного пути, как только бегать теперь по твоему таящему следу. Так что прогулки по лесу станут несомненным атрибутом моего бытия на ближайшее время. А кроме того, я решил избегать прямых контактов с тобой. То есть я не буду более ни звонить, ни встречаться. Все, что будет происходить теперь, будет только косвенно. Тебе будут напоминать обо мне другие люди, какие-то вещи, какие-то события, чтобы ты увидела, что я повсюду. Что от меня невозможно спрятаться, если я сильно заинтересован в этом. Извини заранее, Солнышко, но ты мне ничего более не оставила. Только меня самого и мою свободу выбора, а выбор я сделал уже давно. Так что теперь ничему не удивляйся. Это будет просто эстетика начала. Ни больше, ни меньше. Такая эстетика, которой ты не могла ожидать, но которая, вполне возможно, тебе жизненно необходима, чтобы победить свою пустоту и найти силы жить дальше, не упираясь в неразрешимую проблему. Чтобы ты была счастлива».

«6 июня. Все, шутки кончились. Теперь я буду наглеть до безумия. Потому что другого выбора ты мне не оставила. Теперь я завербую множество агентов из числа лиц, с которыми ты тесно общаешься, чтобы они сделали твою жизнь абсолютно прозрачной для меня».

«7 июня. Раннее утро, и десяти нет еще. Это уже просто какой-то кошмар: я вторые сутки собираюсь писать тебе обо всем, что я думаю, и вторые, нет, даже третьи сутки у меня нет ни секунды свободного времени. Кризис, причем самый натуральный. Кризис времени. Ладно, скоро я все же доберусь до своих записок как следует. А пока все…»

«То же число, полдень. Это просто конец, малыш. Что-то все стало кружиться в очень жестком темпе. Я не ломаюсь и не теряюсь, потому что привык и понимаю, что все это надо делать, чтобы был какой-то толк, просто я устал очень за прошедшие часов тридцать. Без сна, еды и отдыха. Это закаляет тоже, когда чувствуешь пределы своего организма. Но плохо, когда понимаешь, что работа идет на износ, а усталости не чувствуешь. Здоровая усталость после напряженной работы должна быть, это как инстинкт самозащиты. Вот только поспать мне сегодня днем не удастся и пары часов. Сегодня все настолько плотно, что можно назвать себя полубогом, если все сделаешь. Или хотя бы процентов восемьдесят. Помимо всего прочего, то есть разного бреда и мрака, с горами которого я сражаюсь в течение этих последних тридцати часов, я запланировал еще и диверсию. Хочу сделать тебе небольшой подарок. Кстати, в операции по его появлению в офисе задействованы силы и средства в виде агента М. Кто это, ты, вполне вероятно, догадываешься. Она не против мне помогать, после того как я провел с ней агентурную беседу. Более того, похоже, она фанатеет от такого рода развлечений. Только бы не начала работать на два фронта. Нет ничего хуже, чем двойной агент. Так вот, надо как-то сегодня улучить момент и кое-что тебе подогнать, да причем так, чтобы не спалиться. Я вообще решил избегать общения и уклоняться от прямых визуально-вербальных контактов с тобой до 03.07.2006 года. Совсем немного времени осталось, малыш. Остается только терпеть. Потом можно будет что-то предпринимать уже более конкретное, а пока только так. Вести глухую партизанскую борьбу. Ты не оставила мне выбора, Солнце. Более всего, конечно, хочется, чтобы ты как-нибудь все же сама мне позвонила. Но ты явно не собираешься этого делать, так что мне остается только страдать ерундой. Хотя тебе она должна понравиться. Тебе хочется романтики? Ради Бога, я никогда не был против этого. Даже, скорее, наоборот. Меня вот только немного пугает то, что работы – просто море, дел – тоже, планов – вообще край, идей и переживаний – по максимуму. Ничего, зато так жить веселее. А еще я постоянно думаю о тебе, это тоже пугает, но совершенно по-другому. Просто со мной такого не случалось, чтобы я так думал об одной какой-то девушке. Влюбчивым меня назвать нельзя, но это… это все. Ты была моей мечтой на протяжении долгих пяти лет и являешься моей реальностью на протяжении всего-то месяца, поэтому запала хватит еще очень надолго. Целую тебя, маленькое Солнце. До встречи».
«8 июня. Скоро шесть вечера. И это первый раз за день, когда у меня есть хотя бы пять относительно свободных минут, чтобы иметь возможность общения с тобой, представляешь? Я тебе уже говорил о своем убеждении, что неудачи на личном фронте лучше всего глушить плодотворной работой. Это несомненно так. Сейчас я убеждаюсь в этом все больше и больше. Мне просто некогда думать о тебе, правда, я все равно это делаю. Но очень часто получается так, что думать просто нет возможности, потому что идет или допрос или еще что. Сегодня я сделал небольшую диверсию. Новости от агента М будут получены мною только спустя час, когда будет уже семь часов, потому что до того времени мы не сможем с ней выйти на связь. Вот так».

«9 июня. Полдевятого вечера. Как бы это не было нехарактерно для вечера пятницы, я сижу на работе, причем даже не дежурю. Все гораздо печальнее: у меня возникли небольшие перегрузки. Работы стало столько, что некогда даже вспомнить о том, что на дворе лето. Лето я вижу только из окон троллейбусов и по дороге в прокуратуру. И все. Больше ничего. Надеюсь, у тебя с этим дела обстоят получше. Возможно (и даже, скорее всего) у тебя сейчас кто-то появился. Пришел на смену мне. Ты ведь не собиралась себя ни в чем ограничивать, да? Что же, если тебе это нравится, можно только пожелать тебе успехов. Я хотел все же по-другому… Ну да и черт с ним со всем, чего я хотел. Решать ведь все равно тебе, а ты, видимо, все уже решила. Что ты сейчас с собой делаешь, я не знаю, потому что нет времени заняться этим вопросом вплотную. Иногда мне вообще кажется, что ты решила после Бывшего менять парней каждую неделю, ни на ком не останавливаясь, пока не поймешь, что свой план по количеству половых партнеров выполнила. Кто его знает, может, я жестоко ошибаюсь. Но я помню, что со мной ты занималась сексом в неописуемо далеком вечере десятого мая, а с тех пор явно не вела образ жизни монахини, так что, как минимум раза два-три с кем-нибудь успела. Не могу сказать, что меня радует подобная арифметика, но что поделаешь? Мои попытки сближения ты попросту игнорируешь, в чем бы они ни заключались. Мне уже плевать, маленькая. Я уже дошел до того чудесного состояния, о котором говорил тебе ранее. Если раньше я был согласен играть по твоим правилам, то теперь я презираю вообще какие бы то ни было правила. Я буду делать так, как посчитаю нужным. А в конце концов, я попросту заставлю себя влюбиться в теня. Дико и слепо. Вот потом и настанет мое время. Я даже не стану при этом что-то искусственно создавать, просто продолжу жить своей жизнью и работой. Я не буду прилагать никаких усилий к тому, чтобы избежать с тобою встречи, просто так оно будет получаться само собой. Я не стану ни приезжать к тебе, ни звонить. Все это с огромным успехом жизнь сделает и сама. Ты говорила, что боишься боли от отношений. Но ты сама же себя загоняешь в тупик. Потому что если бы ты сразу поверила мне и приняла меня, тебе было бы проще потом с удивлением, причем с радостным, осознать, что у нас с тобой отношения. Ладно уж, раз на то пошло, назовем все своими именами. С тех пор, как ты стала избегать моего общения, я решил тоже себя не ограничивать. С тех пор у меня появилось две девочки, которые просто безумны в отношении секса. Я встречаюсь с ними по очереди почти каждый день, потому что не могу встречаться с тобой, это получается моя маленькая и убогая, но все же месть. Вчера я встречался с одной из них тоже. Хотя настрой был немного подпорчен тем, что перед сексом с другой ты мне прислала в ответ на мою СМС свою, которая была все же достаточно теплой и нежной, чтобы что-то внутри меня дрогнуло, когда я вошел в другую. Но что поделаешь? Долго протянуть без секса я в силу своего возраста не могу, мне это надо чисто физически. Поэтому вполне естественно, что я, как молодой самец, не стал теряться в сложной жизни начинающегося лета и нашел, куда мне определить некоторые свои органы. Приходится так делать, хотя все могло быть и по-другому. Вчера состоялась маленькая диверсия в твоем офисе. Ты мне сказала, что я сумасшедший. Возможно. Что самое печальное, я и из кого угодно могу сделать сумасшедшую. И поскольку подавляющему большинству людей нашего времени все это чуждо, единственным, кто может дарить окружающим сумасшествие, остаюсь я, поэтому потом люди цепляются за меня до последнего, даже если я начинаю несказанно менять свое отношение к ним. Кому нужна пошлая романтика? Если нужна – все они ее получают. Только вот люди потом не могут жить без нее. Но ведь не жалею же я и себя, так? Я не могу теперь приходить к тебе прямо. Только исподволь, маленькими ожогами. Случайными уколами».

«11 июня. Три часа жаркого дня. Только что пришел на работу. Самочувствие у меня не очень, чего хотел, того добился, а я вчера хотел добиться именно пьянства и ничего более. Взял с собой девочку, которую потом и мучил всю ночь. Началось у нас с ней совсем недавно, в прошлую субботу, это лучшая подруга одной из моих бывших девочек. А ты вчера вообще сделала ход конем – отключила мобильник. Только сегодня утром все мои три СМС тебе дошли, а ответа, как и следовало ожидать, не было никакого. Что мне делать сегодня? Пока не знаю. Если голова немного прояснится часам к шести-семи вечера, то, пожалуй, возьму машину и навещу тебя. Если же ничего из этой идеи не выйдет, буду работать до упора, часов этак до десяти. Сегодня я на разгоне и еще много чего могу по инерции. Если бы ты сегодня тоже была не против, то даже в машине у нас с тобой могло бы все замечательно получиться. Сегодня я еще на это способен. Хотя больше всего я хотел бы посадить тебя на заднее сиденье, положить голову тебе на коленки и спать, чувствуя, как твои пальцы перебирают мои волосы и гладят голову. Да, это, пожалуй, было бы лучше всего. Пару дней назад, как я заметил, у тебя наметились какие-то проблески выхода из кризиса отношений, но потом они так же неожиданно пропали».

«Тот же день. После шести. У меня совсем мало времени, потому как планы на вечер просто наполеоновские. Сначала поеду я на один ранее мне не знакомый адрес, где чем-нибудь позанимаюсь интересным, потом поеду к одной своей Бывшей, просто с целью целовать ее губы сразу же после занятий с ее лучшей подругой, потом есть у меня одно не терпящее дальнейшего отлагательства дельце, а затем – к твоему дому. Надеюсь все же выманить тебя из твоего логова и поговорить немного. Я буду уставший и податливый, так что тебе будет легко меня убедить в чем-нибудь. Одно помню точно – мысли мои и переживания в силе. До встречи, маленькая».

«13 июня. Десять утра. Засим я подвиги свои прекращаю, поскольку вчера мы с тобой виделись. Теперь я снова готов терпеть. Как-то даже неожиданно. Бросил тебе безумную СМС о том, что ты могла бы по дороге домой заехать ко мне на работу, а ты взяла и приехала. Это было неожиданно. Приехала в обворожительном синеньком платьице с вырезом слева, с хвостом волос на голове, в очаровательных туфельках. И с улыбкой на лице. Правда, вчера у нас с тобой, как и всегда, получился странный разговор. Ты мне сказала, что это все потому, что ты сама себя понять не можешь, поэтому тебе сложно понять и меня. А на самом деле все обстоит иначе, ты все понимаешь, ты просто боишься. Я даже не знаю сам, как мне истолковать факт твоего вчерашнего приезда в мою скорбную обитель. Что это такое? Неужели все правда, и ты в самом деле хотела все же меня увидеть? Или ты делаешь это из жалости? Или что-то еще? Малыш (тебе не нравится это слово, но что-то более ласковое придумать невозможно), я просто схожу с ума. О чем мы говорили? Да как всегда ни о чем…»

«14 июня. Три часа дня. Только что позвонил своему еще одному агенту Р по нашим с тобой проблемам. Он мне сообщил, что я не придерживаюсь его совета исчезнуть на время, поэтому я тебе исключительным образом надоел, и ты стараешься меня избегать. Понятненько. Не хочешь – как хочешь. Все, я оканчиваю все вообще. Ни одной СМС, ни одного звонка и ни одной встречи. Прощай, моя любовь. Ты меня не так поняла. Или вообще ничего не поняла, хотя и сказала, что понимаешь. Мне теперь все равно. Ты меня добила. Ты меня просто убила даже таким отношением. Я тебя понимаю и не могу сердиться или злиться, но мне настолько хреново, что теперь я примусь мстить самому себе за то, что позволил себе поверить в мечту. Так не бывает, в чем я просто лишний раз убедился. Всегда находится какая-то абсолютно тупорылая причина, из-за которой вся картина рушится. Сейчас этой причиной стала только ты сама. Только ты и ничто другое. Можно было бы списать все на обстоятельства, на время, даже на эпоху или мировоззрение, но – нет. Это все детский лепет в данном случае. Злобы моей хватило бы, чтобы высушить Тихий океан. Ничего не скажешь, спасибо тебе. Несовершенство разума – вот наша с тобой проблема. И ничего больше. И ничего кроме. Все. Все. Все…»

«16 июня. Вечер, тихий летний вечер. Я дежурю. Пока я переживаю из-за тебя, мне глубоко плевать, что обо мне подумают другие девушки. Поэтому для них я неуязвим. Это интересное ощущение. О тебе я пока что думаю слишком часто, это меня удручает, но я сознательно душу все злобой и насмешкой над собой, поэтому пока справляюсь. Ты во мне видела всегда только самца, который привлек твое внимание именно как самец. Дальше ты не умеешь видеть. Ты не стала рассматривать во мне мужчину или хотя бы парня. Просто тебе надо было мимолетное увлечение, скорее всего, именно плотское, и тут на твоем пути встал я. Черт, все на самом деле гораздо сложнее, но теперь я сознательно буду упрощать ситуацию до безумия, потому что оскорблен твоим отношением. Потому что ты слепая и глупая девчонка, слишком маленькая для понимания меня. Хотя это вообще в принципе трудная задача даже для опытных самок. Для женщин, которые успели стать женами и матерями. Даже им трудно понимать меня и пытаться угнаться за мной, потому что я ценю свою свободу. Я ценю ее превыше всего и гораздо мучительнее, чем ты, потому что помню о том, что я должен сделать. Я помню об этом, но иногда впадаю в детство и начинаю обманывать себя тем, что могу жить так же как и все. Так было и в случае с тобой. Я сильно увлекся, поэтому на миг забыл о главном. Да, ты стала интересной вехой моего пути, но это и все. Несмотря на все свои достоинства и недостатки ты все же обыденна, ты поживаешь все налегке, а я ищу не это. Это именно то самое, о чем я никогда не смогу тебе сказать, потому что это не только мой секрет. А ты – ты простая девчонка, которая сама же первая и просит о том, чтобы все было легко и просто. То есть весьма приземленно. Что же – я дал тебе то, о чем ты просила. Так? Я пробыл с тобой некоторое время, спас тебя от очередной волны одиночества и страха, а потом за ненадобностью был отпущен. Хорошо. При этом ты даже позволила мне немало. Отлично. Тут, конечно, многое могло бы быть, но одно я знаю точно – я бы не был счастлив, потому что мне предназначено другое. Вернее, я сам предназначил себе другой путь. Единственный достойный меня. Ты говоришь, что хочешь иметь в себе свою свободу? Как бы не так. Ты даже приблизительно не представляешь себе, что это такое. Я не могу сказать, чтобы я полностью постиг всю суть этого понятия, но кое-что мне все же удалось. Я хотел и тебе показать это, а ты все поняла не так. Я хотел показать тебе свободу. Я хотел поделиться с тобой огромным секретом, при этом нам не надо было расставаться ни на миг, все было бы хорошо и так, но ты расценила мою попытку как насилие над тем жалким призраком, который ты гордо величаешь своей свободой. Господи, какой же ты еще ребенок! Даже не верится, что твой Бывший смог терпеть все это в течение длительного времени. Это же просто смешно. Это смешно и нелепо. Ладно, тут можно говорить до бесконечности. Будем считать, что мы с тобой полностью в расчете – я спас тебя, когда тебе было тяжело и действительно страшно, пробыл с тобой ровно столько, чтобы ты снова почувствовала в себе силы жить дальше и чувствовать себя не загнанной жертвой, а королевой, видит Бог, я сделал для этого все, что мог. Ну а ты, в свою очередь, дала мне возможность подержать мечту в моих руках и разделаться с неудовлетворенным желанием. Нет ничего хуже этого, Солнце, когда чувствуешь, что чего-то где-то недобрал. Теперь я вполне спокоен. Мы были, в твоем понимании, конечно, настолько близки, насколько это возможно между мужчиной и женщиной. Чего я раскис, сам не пойму. Мой принцип по данному вопросу всегда был таков, что если девочка уходит, то надо только радоваться этому обстоятельству, а не переживать, потому что иначе ведь все равно рано или поздно придет то время, когда мне самому надо будет уйти, поэтому спасибо тебе за то, что это я теперь имею полное право чувствовать себя несчастным и преследовать тебя по ночам, когда ты понимаешь, что сделала вроде бы больно существу мужского пола, а не наоборот. Меня не будут терзать ни угрызения совести, ни что-то еще в этом же унылом духе. Я удовлетворил желание и остался свободен. О чем еще можно мечтать? Знаешь, ты, скорее всего, была права, когда говорила, что стоит мне узнать тебя поближе, как я тут же приду к выводу, что ты несовершенна, что все в тебе не так уж и хорошо. Так бы оно и получилось, поэтому вообще, наверное, неплохо, что ты так все сама скомкала. Ты сознательно упустила меня. Я ухожу. А на прощание доставлю тебе еще парочку маленьких радостей – ты вообще будешь считать себя просто необыкновенной девушкой».

«19 июня. Полдень. Я на работе. Ты, наверное, тоже у себя в офисе. И такая тишина между нами, что просто ужас, она звенит и тревожит меня ежесекундно. Каждое воскресенье, как и вчера, я буду приезжать к твоему любимому месту в поле, слушать там свои любимые песни и разговаривать с тобой, хотя тебя и нет рядом».

«20 июня. Вчера мог получиться прекрасный вечер, но ты, как и всегда, ответила отказом. Вчера получилось уйти с работы пораньше, еще в четыре часа. После этого на меня со всех сторон посыпались предложения ехать на озеро. И вот тут-то мне не надо было увлекаться внезапно пришедшей халявой, а оценить все достаточно скептически, чтобы в итоге прийти к выводу о том, что все на самом деле не так уж и радужно. Но я увлекся. Поверил жаре, поверил тополиному пуху и горячему асфальту – я поверил всем им, а они меня подвели. Я решил поделиться своей замечательной идеей о посещении прохладного водоема с тобой, потому что если я и хотел с кем-то посетить озеро, так только с тобой. И я послал тебе СМС, в которой уточнил для себя твое понимание данной проблемы. А ты мне ответила: «Нет, я не могу». Хотя все ты прекрасно могла и вообще. И тут я по своей старой доброй привычке сглупил еще раз – я скинул тебе СМС о том, что неплохо бы было тогда вечером заняться чем-то еще. На это ты вообще не сочла нужным отвечать. Сегодня денек порадовал меня двумя происшествиями, а если так пойдет и далее, то и еще чего-нибудь произойдет. Для начала я увидел тебя в городе, абсолютно случайно, когда мы ехали в разных направлениях. Ты была прекрасна в своей шустрой машинке. И с моей любимой прической. А второй удар история нанесла мне чуть позже, часа этак через четыре, когда я увидел машину, в которой мы с тобой занимались сексом, на которой ехал кто-то, но не ты. И тут я окончательно понял, что или схожу с ума, или это уже давно случилось. Плевать, маленькая. Я хочу тебя и только тебя. Хочу тебя вообще, а не просто так».

«Тот же день. Или вечер. Блин, как же я устал от собственного отсутствия надлежащего опыта и от сомнений. Я в тупике и никак не могу решить, какой модели развития отношений отдать предпочтение. Первая: так говорят все, кому я объясняю ситуацию на пальцах, без упоминания конкретных имен и обстоятельств. Они мне говорят, что надо дать тебе уйти, дать тебе время, дать тебе побыть одной, а уже потом незаметненько подкрасться и встать рядом. Вторая модель – моя. Я не могу более ждать. Точнее могу, но с каждым новым прожитым без тебя днем мои сомнения относительно того, что я поступаю правильно, становятся все сильнее и сильнее. Мне кажется, что более нельзя полагаться на агента М, потому как она, скорее всего, уже должным образом стала стучать тебе о моих планах. Боже мой, как бы мне вызвать тебя на откровенный разговор? Ты постоянно молчишь, ты никогда ни о чем не говоришь. Ты не говоришь о том, что ты чувствуешь, о том, чего тебе бы хотелось, как ты сама видишь развитие ситуации. Блин, я вчера тебя, наверное, обидел своим предложением. Согласен, это было несколько грубо. Но ты ведь сама говоришь, что надо, чтобы было просто. Я в тупике, в который загоняю себя все дальше и глубже с каждым днем. Это просто ужасно. Вечером уже нечего и думать предлагать тебе встречи, потому как та шаткая колея, которую мы с тобой пытались проложить, привела в никуда. Получается, что искать встреч с тобой надо днем, пока ты на работе. Так, в общем-то, я и собираюсь поступить не далее чем завтра. Но сомнения гложут меня с каждой минутой все сильнее, потому что я знаю, что стоит мне позвонить агенту Р и сообщить о своих планах, как они будут тут же забракованы. С другой стороны, агент Р не знает и не видит тебя так, как я. Одно я понял точно – не надо ничего упрощать, надо только все усложнять. Примитив, который был сделан для тебя после того, как мне поступила оперативная информация о том, что от дикой романтичности ты уже подустала, натолкнулся на мощные бастионы отверженности с твоей стороны. Он не был принят и, таким образом, я только усугубил ситуацию. Что теперь? Я пытаюсь прокачать ситуацию, и не могу этого сделать, потому что словно туман окутывает все мои мысли, когда я начинаю думать о ней. Когда я начинаю думать о тебе, маленькая. Я не могу узнать собственные мозги, которые самым идиотским образом отказываются мне служить в такой ответственной ситуации. Я вроде бы никогда не был недальновидным, но я ничего не могу применить из своего опыта работы. Как будто ты договорилась с моим сознанием о том, что оно не будет давать мне возможности концентрироваться на тебе. Это не то, чтобы печально, но все же достаточно неприятно, когда я не могу заставить свою голову работать в нужном направлении. А еще тут столько всего навалилось, что хоть плачь. Да – хотел предложить тебе один код, как у Да Винчи: две руки и две ноги, что в переосмыслении на общедоступные понятия означает: человек сам творец всего сущего, и нет ничего, что он не смог бы одолеть. Ты своим появлением в моей жизни настолько укрепила меня в этой мысли, что теперь мне будет очень сложно побороть убежденность в правоте данного тезиса. Ты дала мне мечту, а теперь пытаешься ее отобрать. Я знаю, с тобой ничто не могло быть простым, с тобой всегда будет борьба, с тобой будет море слез и печалей. Ты не дашь так просто подобраться к тебе, потому как иначе ты не была бы мне интересна. Ты будешь, пускай даже подсознательно, но все же будешь проверять меня на стойкость каждый миг. Ты будешь делать это неосознанно. Я готов к этому. Точнее, я думал, что готов. А теперь, в силу различного рода идиотских советов и наставлений, я уже ни в чем не уверен. Ладно, сделаем так: я посылаю всех доброжелателей на сегодня и завтра куда подальше и делаю то, что мне самому кажется правильным. Потом посмотрим. Я так хочу тебя всю, малыш, ты просто даже и не представляешь. Все, больше не могу молчать».

«21 июня. Уверенное утро. Вот так вот. Вчера все же удалось пересечься с тобой ненадолго и поговорить. Конечно, не обо всем, просто о малой части всего. Ты мне сказала, что, как и всегда, тебе не нужны отношения, а еще я вел себя не так. А до этого ты обиделась на мое вечернее предложение заняться чем-нибудь. Вчера мы говорили с тобой, и я понемногу замечал, что адекватность обстановки теряется с каждой секундой. Вчера я пытался смотреть сквозь тебя и видел отчаяние. Девочка с душевными травмами. Больной несчастный ребенок. Маленький дикий зверь. Я видел, что тебя сдерживает лишь самая малость от того, чтобы не броситься на меня с кулаками. Ты права, вместе мы доведем друг друга до ручки. Особенно я так точно свихнусь с тобой рядом, потому что ты можешь меня напугать. Потому что ты ломаешь адекватность и делаешь это нарочно. В любом случае, с тобой нельзя бы было по-простому, хотя ты об этом и просила. Тебя бы пришлось ловить на лету постоянно, предугадывать, напрягаться и переживать за твои сумасбродства».

«Примерно половина двенадцатого. Ругаюсь с напарником, но меня это как-то не трогает. Знаешь, еще вчера я думал, что сегодня приеду к тебе в офис, а сегодня уже не хочу. Точнее, и хочу, и не вижу в этом никакого смысла. Делай, что хочешь, Солнышко. Вчера мы немного дали волю настоящим мыслям, поэтому нормальное общение с тобой сегодня попросту невозможно. Ты все воспринимаешь не так, ты всегда все понимаешь в искажении, да в таком, что просто кошмар. Тебе ничего нельзя сказать. А сама ты замкнута до одури и постоянно молчишь. Таким образом, биться о стену твоего непонимания просто глупо. И все против того, чтобы я мог сказать тебе «люблю» когда-нибудь. А сам себе я в последнее время настолько стал напоминать ту самую свою Бывшую, которая посягала на меня всерьез, и от которой я бежал, что мне противно, поэтому я не стану более докучать тебе, чтобы не уронить самого себя в своих глазах. Лучше буду плодотворно работать и встречаться с теми, кто попадется мне на пути, с теми, у кого не будет непроходимых проблем, душевных травм, неудачных опытов, сомнений и идиотского солипсизма. Ладно, чего расстраиваться – Хэмингуэй тоже был бабником. Мне не пристало ударять в грязь лицом перед ним. Так что… не знаю, что теперь и сказать. Прости, если я доставил тебе боль. Все было хорошо. Вот только ты зря не захотела продолжения. Именно ты, а не я. Я все отчетливее понимаю, что мне тебя не вытянуть из твоих бездн. Силы Света тоже не могут быть всесильными, если их не принимают. До случайных встреч. Пока…»

«Ладно, я стер все твои СМС, потому что иногда мне явно уже не захочется произвести глобальный анализ ситуации, поэтому они мне более не нужны. Не знаю, стираешь ли ты мои СМС? Скорее всего – да, причем делаешь это, даже не прочитав написанное мною…»

«Примерно шесть вечера того же дня. На улице такое лето, что просто ужас. Я сварен заживо и, поскольку слабо надеюсь на взаимность с твоей стороны, скинул одну и ту же СМС тебе и еще одной девочке, тоже ребенку, но по-своему. Это просто кукла, которую до меня никто как следует не учил жизни, это моя бывшая кукла. Ну и вот результат: ты отвергла мое предложение скататься на озеро, даже не то чтобы отвергла, а вообще проигнорировала, а она, судя по всему, нет. С ней приятно быть на пляже, потому что ее появление будит во всех существах мужского пола желание и, следовательно, зависть к тому, кто возит с собой такое чудо природы. Она безумно красива, хоть ты ее убей молодой и красивой, пока старость или пусть даже зрелость не отразились на ее образе и не подпортили ее репутацию безупречной сексуальной игрушки. Это Бывшая, моя ошибка, которая была у меня прямо перед тобой. Тоже игрушка с душевными травмами, тоже немного неадекватная. До тебя ей, конечно, далеко, но даже ее мне пришлось оставить брошенной на своем пути вперед, потому что мои мозги отвергли ее попытки издевательства над ними. Короче, поеду я сегодня на озеро купаться. Осталось только пережить совещание и заехать за Бывшей. Вот такие дела, малыш. А что уже там будешь делать ты, так и останется для меня загадкой. Ты просто соткана из противоречий, потому что совсем еще недавно ты мне говорила, что надо уметь радоваться жизни всеми способами, а сама же на себя наложила добровольное заточение. К чему тебе это? Ведь мы могли бы, в конце концов, многое могли бы. Особенно я – рядом с тобой. Все, молчу… Это ты и так знаешь, но не принимаешь, значит, в тебе действительно что-то настолько сильно сломалось или на время испортилось, что мне это не исправить и не починить. Способ, конечно, есть, и через несколько лет я буду смеяться, вспоминая такое досадное затруднение, как твоя апатия, но нынче я еще не овладел достаточным опытом, чтобы понять, где искать твою поломку и как ее чинить, и это тоже меня тревожит, правда, теперь уже не особенно сильно. И вообще, на улицу, в конце концов, пришло то лето, которого ты ждала, и я не собираюсь стелить его перед тобой, хотя так было бы даже приятнее, и я бы страдал, и ты бы об этом не знала, и это было бы до одури романтично, но мое юное крепкое тело соскучилось по беглым ласкам тех, кто мне радует глаз, какими бы стервами они ни оказались впоследствии и сколь бы сильно я потом ни жалел вообще о том, что был с ними близок, в чем бы эта близость ни проявила себя в моей жизни. В моей такой недолгой и уже такой довольно взрослой жизни, которая учит меня обдумывать каждый свой шаг, каждый свой вздох…»

«22 июня. Снова дурацкий непонятный полдень. Вчера ты так ничего и не ответила на мое предложение. Я в этом, в общем-то, даже и не сомневался. Зато Бывшая ответила и составила мне компанию, заставив выпасть в осадок на этот раз нескольких моих знакомых, когда они нас увидели, потому что уж больно она хороша. И весь пляж выпал в осадок тоже. Я бы и рад и готов был выбросить ее из головы и с удовольствием поменял бы ее на тебя, но ты сама против. Ладно, ничего серьезного, конечно, но можно будет теперь несколько раз встретиться с ней. Было бы неплохо, чтобы и ты нас встретила, посмотрела на нее и поняла, что тебе есть к чему стремиться. Сегодня планы мои не отличаются оригинальностью: сначала посещу один адрес, где займусь чем-нибудь, разгружающим мои летние желания, потом погуляю с Бывшей по городу. А что будешь делать ты, странный ребенок? Чем ты будешь себя обманывать сегодня? Или с кем ты будешь это делать? Боже, как же ты сейчас уязвима! Наверное, еще больше, чем я. Потому как я, по крайней мере, парень, а ты – девчонка. Знаешь, что самое обидное? Что в настоящее время ты как никогда ранее сильно подвержена сиюминутным увлечениям и обману. Любой стоящий самец без труда добьется близости с тобой. Так ты немногого добьешься. Так ты себя просто похоронишь. Зачем это тебе, девочка? Пускай ты расстроена, и вообще весь этот разговор, по сути, бесплоден и заранее обречен на неудачную концовку, но подумай хотя бы сама на миг – свобода ли это? Или все-таки самый обычный самообман? Солнце, не стоит оно того. Кому и что ты стремишься этим продемонстрировать? Бывшему? Мне? Миру? Самой себе? Типа «и я так могу»? Это глупости, малыш. Это даже опасные глупости, если ты меня еще слушаешь. Ладно, не хочешь ты отношений именно со мной, так заведи себе какое-нибудь двуногое существо без притязаний, выдрессируй его и води с собой на коротком поводке, чтобы оно тебя удовлетворяло по мере возможности. Блин, разбейте мне мою голову, которая думает за всех и сразу. Я чувствую и свою долю ответственности за тебя, именно поэтому и не скрываюсь. Я уже давно привык плевать на все то, чего мне самому хочется и стараться не впадать в отчаяние, когда что-то не получилось. Это я теперь могу. Но ответственность за тебя никуда не денешь. Потому что я слишком близко тебя пустил к себе, пустил внутрь. Теперь твои шаги и ошибки влияют на мои шаги и ошибки. А когда я стараюсь чуть-чуть подсказать тебе что-то, чем-то пробить тебе дорогу к Свету, к настоящему Свету, ты становишься на дыбы. Ты ничего не слушаешь и ничего уже не понимаешь. И при этом не способна верить мне. Таким образом, получается замкнутый круг: с одной стороны, ты делаешь все неправильно назло самой себе, с другой стороны, ты отвергаешь любую помощь. Это все неплохо описано в «Дневнике Лоры». Почитай, если будет время. Блин, надо тебе срочно подогнать эту книжку. Хотя даже книжку ты не возьмешь из моих рук. Ладно, я передам ее тебе другими руками, к примеру, агента М. Просто так все откровенно и явно, что только слепой может не заметить, что с тобой творится в настоящее время. И только самый честный пройдет мимо, когда ему подворачивается такая шикарная возможность отхватить кусочек тебя. Береги себя, маленькая. Береги от пропасти и мрачной унылой обыденности, к которым ты зачем-то так стремишься попасть на постоянное место прописки. Ничигошеньки нет в них хорошего. Только мрак. Для тебя он особенно опасен, потому что ты нежный ласковый зверь. Тебя он поломает и перекроит заново. Это будет просто финал…»

«23 июня. Утро. О вчерашнем вечере: все получилось именно так, как я и планировал. Даже выпало посетить озеро, одно из самых комариных мест всей нашей области. Вначале я поехал на адрес и на скорую руку, правда в машине, сделал себе и девочке приятно, а потом подобрал Бывшую, которую усадил на то же самое сиденье, где каких-то полчаса назад находилась в разных положениях другая девчонка. Только одно происшествие меня слегка подбило: когда я проезжал мост над рекой. Я уже успел съехать с него, а по встречной полосе мчалась машина твоей модели, которая стала мне сигналить. Не знаю, ты это была или не ты, я был увлечен разговором с Бывшей, кроме того, было уже половина двенадцатого вечера. Ни номера машины, ни даже цвета я не успел заметить. Только понял, что она темная, то есть вполне возможно, что такого же цвета, что и твоя. Или просто твоя. И чего мне еще не хватало вчера? Секс, красивая девчонка, пусть и Бывшая, от которой сам же первый и сбежал, рядом – что еще надо? Только изворотливый мозг говорит о том, что нужно еще, чтобы меня кто-то где-то ждал и потом спал рядом со мной, прижавшись ко мне и во сне забросив на меня свою руку. Но это просто невозможно. Это вообще нереально. Потому что никому из тех, с кем я делю свою плоть в настоящее время, я не позволю спать рядом с собой, а та, кому бы я доверил это интимное занятие, не собирается оценить мой порыв. Тебе это совсем не нужно. А вообще ты могла бы и подсказать мне немного. Но ты не даешь никаких подсказок, ты просто начала давить, хотя говорила, что это делаю я. Я этого как раз и не делаю, я просто не могу ничего понять. Что мне сделать? Чего ты так добиваешься? Уйти мне, что ли? Так вот, я ушел. Или ты и от этого уже не можешь получать удовлетворение? Я не знаю. Я не понимаю, чего ты ожидаешь, на что надеешься. Тебе нужен какой-то поступок? Ну сделаю я его. Только вот что тебе будет в этом толку? Ты просто никак не понимаешь одной вещи: отношения могут быть разными. Если Бывший не мог дать тебе чего-то, чего ты от него добивалась, то почему ты так уверена, что я тоже не смогу? Ты же сама говоришь, что я сумасшедший. Значит, мы с тобой похожи и должны уметь понимать друг друга. Но если так, то мне надо просто действовать. Причем не в открытую, а на заднем плане. Для этого нужно очень много времени, которым я не располагаю. Его у меня нет совсем. Сегодня вот придется идти на пьянку. Конечно, это было бы просто здорово, если бы какой-нибудь черт дернул тебя позвонить мне примерно в 22-23 часа, чтобы ты забрала меня из ресторана и увезла куда-нибудь, хоть в темный дикий лес. Сегодня я буду находиться в том чудесном состоянии, когда могу говорить кому угодно что угодно, и почти все будет правдой. Но ты не позвонишь, поэтому эту свою маленькую и заранее рожденную мертвой надежду я хороню изначально, пока ей не удалось пробиться на свет божий. Потому что я знаю особенности своей психики, которая позволит этой надежде в кратчайшие сроки вырасти, обкидаться со всех сторон подробностями и мелочами, которые приходят в процессе раздумий. Не нужно мне это сегодня. Сегодня я хочу отдохнуть, потому что завтра у меня будет очень трудный денек, это в силу дежурства. И ни одна сволочь не заедет разделить со мной тяготы и невзгоды службы. Завтра будет жара, и все красивые девочки и юноши проведут день на пляжах, после чего, немного усталые, вернутся в город, чтобы повеселиться и погулять по приятной вечерней прохладе городских улиц, баров, дискотек, и даже боулингов. А я буду в душной форме носиться по своему району и разбирать человеческую накипь на теле этого превосходного вечера. И мне будет немного обидно, и я как обычно буду отдавать себе отчет, что именно в этом и заключается основной смысл моей работы – стоять на страже порядка тогда, когда все остальные веселятся. И еще я буду думать о тебе».

«Все то же число, времени половина третьего, что-то это время ко мне привязалось странным образом. И еще об одном загадочном происшествии вспомнилось мне сегодня: был как-то у Друга День рождения в ноябре прошлого года, туда был приглашен и я. А еще к нему в гости прибыла ты со своим Бывшим на пару. Ты была прекрасна. А мои пьяные мозги в тот вечер сели на коней по поводу того, что одна моя знакомая женщина легкого поведения изменила мне в то время с моим напарником. Блин, какой же я был идиот! Ты была рядом, а я еще смел переживать по поводу каких-то тварей. Правда, ты тогда была с Бывшим, поэтому я был весьма ограничен в своих возможностях. Или как раз наоборот. Не знаю, маленькая. В общем, мне понятно только одно на теперешний момент: как только у меня появился хоть какой-то повод пообщаться с тобой чуть ближе, чем мимолетно, то есть на той памятной свадьбе, так сразу же я и выжал из ситуации все возможное, следовательно, мне нечего стыдиться за свое пассивное поведение, пока мы не общались. И еще одно: мне было так хорошо с тобой, что теперь я отдаю себе отчет в том, что жизнь иногда имеет свойство быть и прекрасной, а не только бредовой. Жаль, что ты решила так все свернуть, сразу и вдруг. Оставила мне только ожоги встреч. И все. И все равно я счастлив. Ты была моей. Пусть совсем недолго, но была. И пусть сдохнут в унынии все те, кто не был с тобой, пусть они душатся от зависти ко мне, который сумел приручить маленькое Солнце, которое может греть только одного. И светить для него же. Как же приятно было обнимать тебя, держать твое тело в своих руках… Знаешь, а ведь, по правде говоря, мне никогда еще не было так хорошо оттого, чтобы просто стоять рядом и обнимать девушку. Не знаю, трудно тут думать о чем-то определенном, но я действительно не знаю, будет ли мне еще когда-нибудь столь же хорошо. Так или иначе, сейчас ты безраздельно правишь моим сознанием. Вот так-то, малыш. Сколько можно писать об одном и том же, только разными словами – я уже и сам удивляюсь. Тем более, что ты никогда этого не прочитаешь, я уже никогда не отдам тебе свои записи и письма, теперь уже в этом нет никакого смысла. Зато прочитаю я. Пройдут годы, и я прочитаю этот свой миниатюрный дневник, и мне будет тепло уже просто от этого, и даже если у нас с тобой больше совсем ничего не получится, я все равно буду по-своему молчаливо счастлив, и тихая улыбка еще не раз появится на моем лице. И я буду читать это свое послание самому себе снова и снова, и снова и снова я стану вспоминать всю тебя в мельчайших подробностях, которые становятся особенно отчетливыми только тогда, когда проходит время. И я буду вспоминать все подряд, и мне будет хорошо, и я буду рад, что моя хотя бы одна мечта исполнилась, и в этом помогла мне ты. А кем мы с тобой будем тогда, через эти самые несколько лет, предугадать невозможно. Может быть, ты уже станешь чьей-то женой, да вот только я не буду никому мужем, потому что я одинокий волк, и бегать стаей меня не прикалывает. И теперь мне это окончательно не нужно, потому что я понял еще раз все свои приоритеты. Я расставил все по местам. Так или иначе, в этом тоже помогла мне ты, и твоя заслуга в этом немалая. Обожаю тебя».

«25 июня. Чуть позже полночи. Дежурю. Сам не знаю, что со мной творится в последнее время, но мне почему-то плохо. Наверное, надо просто перестать жить нараспашку. Наша с тобой ситуация вернулась ко мне именно таким же образом, только наоборот. Я не могу точно понять, чего я сам теперь хочу. Одно знаю: я хочу, чтобы меня тоже все оставили в покое, чтобы мне не приходилось напрягаться по какому бы то ни было женскому поводу, чтобы меня никогда не терзала ревность, опасения, сомнения и все такое. Поэтому я, пожалуй, избавлюсь еще и ото всех тех, с кем сейчас делю постель. Все равно по большому счету кроме тебя мне никто не может ничего дать. Все, так и пойдем, малыш. Я лучше займусь собой. Потому что мне ничего в настоящее время не надо. Мне надо просто хорошенько зализать свои раны после тебя. Потому что рано или поздно ты вернешься, а мне пока даже не с чем тебя встретить. Потому что я трачу свой запал. Этого никоим образом нельзя допустить. Ты вернешься, а я буду уже другой, и все будет по-другому, и не будет ни соплей, ни дешевой романтики. Я буду серьезен, как никогда ранее. Я сейчас готов разом все оборвать. Только мне кое-что мешает, мне мешают все ОНИ, мои прошлые ошибки. Прямо хоть номера телефонов меняй. Только вот я как-то сказал тебе, что я совсем не слабый, поэтому не стану идти на какие-то неудобства ради того, чтобы избавиться от людей. Просто хорошо сказал по данному поводу Марио Пьюзо: ведешь себя как дурак, вот и выходит все по-дурацки. Так и я – сначала нацепляю сам на себя огромные количества ненужных связей, а потом не знаю, что с ними делать. Мне нужна только ты одна, а раз тебя у меня нет, то, выходит, мне не нужен никто. Я оставлю себе только несколько девчонок, не имеющих притязаний на мою свободу, чтобы было с кем заниматься время от времени, раз в неделю или около того, а остальным всем скажу – вон из меня. Просто вон. Надоело, и я надоел сам себе. Я должен быть непробиваемым как скала, а трещины свои загладить, чтобы ни одно происшествие не могло за них зацепиться и начать точить меня изнутри. Это правильное решение, как мне кажется, поэтому я теперь не стану разводить ненужные разговоры, а сразу и быстро говорить всем о том, чего я хочу. Или не хочу. Я знаю, что я на правильном пути, это именно то совершенствование, о котором мы с тобой столько говорили. Жаль только, что тебя нет рядом, чтобы… Чтобы что? Знаешь, на самом деле, я хотел не только лечить, любить и помогать тебе, но также я хотел, чтобы и ты помогла мне, потому что я не могу больше никому рассказывать все это, да причем чтобы меня именно понимали, а не просто слушали. Мне так хотелось, чтобы рядом была ты, потому как мне тогда было бы намного легче все это. Ты не согласилась, ты имела на это полное право, и мне не в чем тебя упрекнуть, но теперь мне будет еще тяжелее нести все это, чем до нашего с тобой мая. Вот я и не стану это нести, а попросту брошу и все. Мне это так не надо, что просто край. Это очень сильно отвлекает меня от созерцания и понимания себя самого. Все, прямо сейчас и начинаю. Спокойной ночи, маленькая».

«26 июня. Вот я и стал делать так, как мне хочется. Вчера было прикольно, потому что я встретил двоих твоих знакомых, с которыми впоследствии попил коньяку в своем любимом кафе. Все время я думал о тебе, а сам еще был на неслабом разгоне. А еще я вчера, как обычно, приезжал в поле, где был атакован жуками. Я был один, и они летали вокруг меня, пытаясь скрасить мое одиночество. Грустно все это. Единственная мысль, которая утешает меня, это мысль о том, что все это я делаю ради тебя. Только ради тебя и более ни для кого. Все, что я делаю, я делаю только ради того, чтобы ты думала обо мне, чтобы ты помнила обо мне, чтобы твое сознание было моим отчасти. Теперь я жду только твоих звонков и только твоих СМС, поэтому всегда с безумной надеждой оживаю при вибрации мобильника. Мне тяжело и не радостно. Мне хочется звонить тебе и слать СМС, мне хочется приехать к тебе, мне хочется встретиться с тобой, но тогда я проиграю миру всю партию. Я и так уже наделал множество ошибок, которые отдалили тебя на изрядное расстояние, я тебя испугал своим поведением, своими словами и признаниями, как письменными, так и устными. Я не должен был делать ничего подобного, я должен был постоянно сдерживать себя, но я не хотел…»

«Тот же день, примерно четыре часа дня. Слушай, все вокруг как будто сговорились, и теперь постоянно мне так или иначе напоминают о тебе. Блин, как будто это такая неизбежная тема! И никак не могу понять – то ли это я так загрузился, то ли это просто армагеддон сплошной творится вокруг на самом деле. Не знаю, ничего уже не знаю. Это паранойя».

«Примерно пять. Только что сходил в прокуратуру, у них сегодня праздник, но мне не хочется пить ни с кем из сослуживцев, только со своими старыми друзьями. А я как назло думаю о тебе. Только о тебе. Вою в душе волком и ползаю на брюхе по земле, словно мне перебили хребет. Ты просто-напросто выбиваешь землю у меня из-под ног, ты лишаешь меня воздуха, ты забираешь мое Солнце, ты прячешь от меня весь мир, который стал внезапно таким маленьким и прерывистым. Он имеется в нескольких местах: возле твоего дома, в безымянной деревне, в лесу, в поле – и все. А потом его больше нет. Потом нет ничего, только одни смутные тени. Неясные очертания предметов и людей, с которыми мне приходится общаться. Я делаю это, но мне это противно. Мне гораздо приятнее сидеть в машине у известного тебе места в поле и ничего не делать и даже особенно не думать ни о чем, чем заниматься сексом или просто жрать, или купаться или разговаривать, или что-то куда-то сдвигать, даже горы. В чем дело, малыш? Почему все получается только так? Почему мне совсем неинтересно ничто вокруг? Откуда во мне ростки этой безумной апатии? Я твердо знаю, где мне хорошо, даже если тебя и нет рядом. Даже если я просто все что могу, так это смотреть на извивающуюся змеей пыльную дорогу через поле, на которой никогда никого нет? Откуда это во мне? И когда это пройдет? И пройдет ли это вообще? Такие вопросы тебе нельзя задавать. Вообще ты, конечно, не очень-то справляешься со своей ролью. Ты мне показываешь себя не в том свете, в котором тебя придумал Создатель. Ты поворачиваешься самыми мрачными бессердечными сторонами. Ты попросту делаешь мне больно. Вернее, больно я делаю себе сам, но по причине тебя. Ты, именно ты являешься первопричиной моей сегодняшней боли. Ты и более никто. В случаях с другими я мог себе позволить в спешном порядке увлечься еще кем-нибудь, чтобы через новое тело и новые ощущения быстренько пробежать неприятный момент расставания. С тобой все дело осложняется тем, что я реально не могу себе представить себе кого-то лучше чем ты. Особенно теперь, когда ты мне самую малость показала себя. Ты все умеешь, кроме одного – верить. А тебе надо было просто поверить. Только поверить. Но ты решила пройти мимо из одной лишь осторожности. А теперь я не знаю, как там ты. Скорее всего, тебе все эти проблемы до лампочки, ты и проблемами это не считаешь. А вот я, которому вообще-то положено плевать на все это, поплыл. Потек. Так неправильно, конечно. Если что-то творится, то об этом должны думать двое, а не один. А я отдаю себе отчет в том, что сейчас я схожу с ума один, а тебе все это чуждо. Вряд ли тебе придет в голову идея погрузиться по этому поводу. Ты уже все давно забыла. И за это я могу тебя ненавидеть. Ты такая бессердечная или даже черствосердечная, что мне противно, что я позволил тебе войти в меня да еще и прорасти там такими буйными всходами. Это не было зря, и когда-нибудь в далеком «потом» мне все это будет приятно вспоминать, но в действительном «теперь» мне совсем не весело и не радостно, а тоскливо и погано. Когда я точно знаю, чего мне надо, и не могу это взять. Ты».

«27 июня. Примерно три часа. Сижу в кабинете, жду человека. Такие будни. Эх, маленькая, как бы мне не переиграть. Я имею в виду твою подружку, а моего агента М. Она теперь постоянно рада меня слышать и видеть. Так и до греха недалеко. Причем она звонит мне из офиса, когда рядом находишься ты. Я так полагаю, ты все слышишь. Не знаю, что ты при этом чувствуешь и что думаешь. Блин, как все нелепо. Все настолько безысходно, что иногда я начинаю терять надежду. Малыш, зачем ты так? И все вокруг меня бесят, и все вокруг бесит тоже, потому что беспрестанно напоминают о тебе. Все, вообще все. Не могу и не хочу больше никого слышать и видеть. Осталось ничтожное количество человек, которые меня не отталкивают, в большинстве своем сотрудники прокуратуры. А так вообще конец. Просто конец. Смутные дни. Ладно, надо поработать и отпустить своего человека своевременно. До встречи».

«Примерно пять часов. Отпустил человека, таким образом, сейчас у меня появилось несколько свободных минут до шести часов, когда придут еще двое, которых мне тоже надо допросить. Что делать? Ты бы хотя бы знак какой-нибудь мне подала, устраивает тебя такое мое поведение или нет. А еще мне очень хотелось бы узнать, стоит ли у тебя на столе мой подарочек или ты его выбросила? Я еще не закончил, и даже еще и не начал как следует. А ты вот так все скомкала. Зачем? Неужели тебе и вправду хорошо, когда ты бесишься внутри и не с кем порадоваться жизни? Согласен, жизнь такая вещь, что можно ей радоваться и одному, но вот что делать, когда к тебе приходит понимание того, что вместе радоваться вдвойне веселее? Я понимаю самого себя сейчас только когда сижу в поле совсем один, но если бы при этом при всем еще и ты находилась рядом со мной, то было бы вообще замечательно. И еще: мне показалось или в самом деле у тебя в голосе уже успела появиться интонация «скажи – мне – что – это – не – так»? Особенно когда ты произносила слова о том, что у нас с тобой ничего не получится серьезного. Зачем тебе такие установки? Почему ты сознательно душишь свое желание делиться теплом и получать тепло других? Больной ребенок. Маленькая напуганная девчонка. Детеныш. А я идиот».

«28 июня. Что-то тяжело дается мне этот июнь. Вдобавок ко всем служебным вопросам еще и ты, потому что ты делаешь то, что делаешь, вернее, ты ничего не делаешь и это ужасно. Дни пошли – один напряженнее другого. Готовься, сегодня мы с тобой будем общаться много и долго, потому как я дежурю и специально отложил все дела, чтобы писать тебе обо всем вообще. У меня нынче начались те же безрадостные дни, что и пять лет назад, снова кофе, сигарета, балкон и вечер на улице. Ну да я тебе успел рассказать об этом. Только теперь сложнее вдвойне, потому что все у нас с тобой было. Все было правдой. И я знаю, что где-то повернул не туда. Где-то я стал делать что-то не так, как должен был. Потому что вначале все было хорошо. Что же я сделал? И как мне это теперь исправить? Малыш, это так больно – понимать, что ты все сам испортил! Да, я, наверное, намного хуже твоего Бывшего, ведь ему удавалось тебя держать те очень долгое время, а я все потерял за какой-то там месяц. Всего лишь месяц. Один-единственный месяц. Мне не хочется признаваться в этом даже самому себе, но ты зацепила меня гораздо серьезнее, чем мне бы хотелось. И сделала это ты уже давно, а в мае текущего года просто добила. Господи, что это я такое пишу? Что я пишу, что думаю и что делаю? Сам уже ничего не понимаю. Что-то мертвеет внутри меня с каждым новым днем, что-то отмирает и черствеет. Я меняюсь, чувствую это и, естественно, не прихожу от этого в восторг. Мне этого не хотелось бы. С другой стороны, я точно следую инструкциям агента Р. Я перестал тебе звонить и писать, я стал сильно надоедать агенту М, которая… Вот тут я не могу сказать ничего определенного, потому что действительно не знаю, что она думает по поводу всего происходящего. С одной стороны, она могла бы и догадываться, что все, что я делаю, имеет единственной целью добиться тебя, с другой стороны, я осознаю, что если такими темпами пойдет и дальше, то она захочет быть со мной и ни о чем другом и слышать не захочет. Когда я говорил тебе, что устрою Жестокие игры, я не это имел в виду, совсем не это. Не хотелось бы, чтобы у агента М возникали проблемы на ровном месте по поводу наших негласных отношений. Не знаю, прав там агент Р или нет, когда говорит, что все женщины при появлении второго фронта активности самца, который добивается их, высаживаются на коней и впадают в ярость. Очень хотелось бы верить в его правоту, очень хотелось бы. Чтобы ты действительно хоть немного переживала по этому поводу, чтобы ты не проходила мимо такого обстоятельства. И чтобы ты однажды напилась и нашла в себе способности поговорить со мной откровенно, а не теми загадками и недомолвками, как ты это обычно делаешь. Ведь ты даже если что-то и говоришь, что тоже весьма редко, то говоришь от третьего лица, а не от первого. Это странно и это ничего не объясняет. Еще немного рано, ты еще не в офисе. Когда вы там с агентом М появитесь вместе, то я позвоню ей. И, как всегда, на заднем плане разговора буду жадно ловить звуки твоих шагов и твоего дыхания».

«Снова этот же день. Времени – полвторого. Только что позвонила из Турции мне другая моя Бывшая, сообщила, что у них там такая жара, что дышать невозможно. Ну а у нас за окнами, по счастью, дождь. До этого я звонил агенту М, которая явно была рядом с тобой. Мы с ней мило поговорили. Черт, дорого бы я отдал за то, чтобы узнать, слушаешь ли ты эти разговоры и что чувствуешь по данному поводу. Ведь может быть мой второй агент Р и не прав. Хотя я очень сильно надеюсь на его правоту. Так или иначе, сегодня мы с тобой никак не встретимся, завтра тоже, в пятницу тоже нет, в субботу никак, в воскресенье я буду на своем обычном месте в поле, вот тут уж надо не забыть любимый диск. Чтобы немного послушать его и заново все осознать. И, может быть, ты когда-нибудь это увидишь, и, может быть, тебе станет от этого приятно, и, может, ты поверишь в то, что мир не оканчивается только тобой и не замыкается на тебя, что он огромен, и чтобы идти по нему, нужен еще кто-то. Я одиночка, старый волчара, бредущий сквозь месяцы и годы своей никому не ведомой тропой, которая ведет в никуда, и пришел я из ниоткуда. Когда я был пацаном, я точно знал, куда и зачем мне идти, но потом пришли взрослые годы, и я потерялся. И мне так хотелось, чтобы кто-нибудь однажды нашел меня и показал мне, куда идти. Последние пять лет мне хотелось, чтобы этим человеком, который укажет мне путь, была ты. Но я, похоже, снова жестоко ошибся. Я пошел на твое тепло и твою ласку, я отзывчиво открылся навстречу твоим рукам и пропустил удар. Теперь я снова бегу по своей звериной тропе, обиженно оглядываясь назад и затаив в душе тоску. Теперь я снова стал волком и опасен для окружающих меня, потому что после того, что сделала ты, я стану делать то же самое с другими. Мстить, сколь бы глупо это ни было. Мстить не тебе, но другим, обманывать их, делать им больно, чтобы таким примитивным способом угомонить собственную боль. Кого винить в этом? Ну не тебя же… Только самого себя. Только себя. Впервые столкнувшись с тем, что мне незнакомо, я обжегся и вынужден взять передышку, из которой вряд ли получится вернуться. Ты не позволишь. Почему-то мне сейчас кажется, что все, что я делаю, чтобы добиться тебя, в том числе и по советам агента Р – это полный бред и бесперспективная позиция. Ты не поменяешь своего отношения ко мне, почему, я не знаю. Где ты что узнала, кто тебе что сказал? Почему все так вдруг окончилось? Почему все так вдруг тобой было поломано? Да, можно поверить тебе в том, что ты сознательно убежала, потому что боишься отношений, потому что стала привыкать и пришла от этого в ужас. А можно и не верить и корить себя за то, что все дело только во мне самом. Легко и просто, говоришь ты? Ну-ну, вот тебе и легко и просто. Все сложно и больно, а хуже всего то, что я специально взращиваю в себе эти чувства непонимания и боли. В одном мой тайный агент Р был прав, хотя тогда он еще ни о чем не знал, а я не просил у него советов, считая, что справлюсь с ситуацией и сам. Мне не стоило напоминать тебе о себе уже начиная с 12 мая. Вот тогда бы ты решила, что я имел своей целью просто единовременно тебя и отвалить. Вот тогда бы ты переживала, тогда бы ты мне напоминала о себе. А я, старый идиот, решил подарить тебе чуточку нежности, чтобы ты не подумала о том, что тебя грязно использовали, к чему ты и готовилась, судя по всему. Вот так я и проиграл. Скорее всего, загвоздка получилась именно в этом. Мир сумел нанести мне еще один свой удар. От которого теперь так сложно оправиться. Просто он, сука этакая, чувствует, что я на подъеме. На подъеме идей и чувственности, что я стал способен на многое, поэтому и решил выбить меня из колеи таким жестким образом. А ты стала просто его игрушкой. И он тебе внушил, что ничего не получится, что я могу только причинить тебе боль, если ты не прогонишь меня в самом начале. Блин, это все так сурово, что мне хочется кричать и плакать от сознания собственного бессилия, но именно этого он ждет, поэтому не дождется. Я буду плакать дождями, обнимать тебя ветром, целовать тебя лучами солнца и говорить с тобой шорохом листвы на деревьях. Я буду настолько рядом, насколько это только возможно. Я тебя хочу всю, совсем всю, чтобы ты потерялась и не знала, где кончаешься ты, и где начинаюсь я, чтобы для тебя это стало единым целым, и ты не могла представить себе того, что однажды это закончится. Только тогда я буду счастлив теперь. Я уже был счастлив с тобой, я был настолько безудержно и слепо счастлив, что даже самому не верится. Я взял у мира уже так много, что он даже и не подозревает. Ты была не просто девочкой, ты была мечтой, одной из самых сокровенных. О которых не знал никто, и которые от этого были тем более значительны. А ты была не просто рядом, ты была моей, Солнышко. Ты сама этого захотела, и ты была моей. Потом все поломалось, потом все испортилось. Да, и ты, и ситуация, предшествовавшая нашим вечерам, не могу сказать – отношениям, неблагоприятны. Но мы вместе смогли все это обмануть. Теперь пришло время расплачиваться. Но не тебе. Только мне одному, только мне одному. И я все это выдержу, я не позволю себе сойти с ума, потерять тягу к жизни и даже сколько-нибудь опустить руки перед теми задачами и проблемами, которые мои жизнь и работа ставят передо мной ежеминутно. Я все это вынесу, я стану от этого еще сильнее. Главное – победить самого себя. Все, я начинаю побеждать. Уже, прямо сейчас. Хоть это и довольно сложно при таком положении вещей, я оставлю для тебя место в себе. Это, правда, будет слегка парадоксально и нешуточно неприятно – чувствовать сознательно созданную самим собой пустоту в груди, но что поделать? Я не могу после всего того, что было, то есть после того дикого счастья, которое ты подарила мне, не оставить тебе шансов. Я не стану стирать тебя из себя, я все это оставлю. Вдруг тебе это все же понадобится. Как бы там ни было, знай – тебя я всегда рад видеть со всеми твоими плюсами и минусами. Я просто бесконечно благодарен тебе за все, что было. За то, что было счастье. И я им владел. За то, что ты дарила мне себя. Я не могу так сразу все отобрать у тебя, потому что я не уверен, что ты сама уверена в том, что сейчас делаешь. Совсем не уверен, что ты сама действительно уверена в том, что поступаешь правильно и что это именно то, чего ты хочешь».

«Снова 28 июня. Почти шесть. Только что вернулся с выезда, а еще я звонил агенту Р и сообщил ему, что он – абсолютно безжалостный подонок. Потому как он меня лишил всего. Но он сказал, что наоборот наставил меня на путь истинный, потому что со своей позицией я однозначно все проигрывал, а теперь у меня появляется маленький шанс. Кто его знает, прав он или нет? Малыш, ну зачем было все так усложнять? Ты ушла, ушла даже не по-английски, а вообще как-то по-идиотски. Ты ничего не поняла, ты ни во что не поверила. Блин, как тут быть? Надо что-то сделать, но не просто прислать тебе СМС или позвонить, что-то более глобальное. Господи, если бы я сейчас смог уткнуться лицом в твои волосы и положить руки тебе на плечи, я бы, наверное, был самым осчастливленным человеком. Всякое случается, Солнце, а сегодня я тебя просто боготворю. Я знаю, что где-то ты есть, и от этого мне уже хорошо. Только одна мысль не дает мне покоя – что ты делишь себя с кем-то еще в настоящее время, что ты кого-то целуешь и позволяешь ему гладить свое тело. Я не сторонник вооруженных конфликтов, но отдаю себе отчет в том, что если однажды мне придется увидеть подобное, то кто-то нехило пострадает, потому что мне придется показать все, на что я только способен. Я буду так драться, как будто мои дни триумфа снова вернулись ко мне. И сам себя я не могу уважать за такие мысли, но никуда от них не денешься. Ладно, до встречи».

«День уже следующий, но процесс моей активности (или даже цикл) все тот же. Времени примерно час ночи. Ой, как же в тему заиграла Living in a Lie! Просто ужас. Недавно проводил свою Бывшую, которую ненароком занесло ко мне в кабинет. Зачем? Я так и не понял. Поговорили, выпили кофе. Потом она ушла. Куда ушла, зачем? Теперь мне это неинтересно. Раньше я бесился ночами, когда ее не было дома. Сегодня мне все равно. Никто никому ничего не должен. Я уже чертовски устал от нашей с тобой холодной войны, хотя сегодня меня посетила одна спасительная мысль: август. Это же так просто. Это примитивно и только дурак не мог разгадать несложную загадку судьбы. Август. Ну конечно же! Ведь я неизменно мечтал именно об этом месяце, когда думал о тебе. Даже в моих старых блокнотах имеется ряд записей об этом. Я писал так: «Как же я хочу лета и солнца. И Ее. Видеть Ее коленки под ласковыми лучами августовского солнца». И так далее. Именно август, но не июнь. Только август. Так что может оно и к лучшему. Ведь в августе у меня будет право на вторую попытку. А так я за лето уже изрядно бы растерял все то, что во мне есть по отношению к тебе, оно бы слегка стерлось. А мечта была именно об августе и ни о каком другом месяце. Так что буду ждать августа. Буду ждать августа и твоего возвращения. Блин, как бы тебе доказать, что я действительно лучше многих, что тут дело не в самооценке и самодостаточности, а есть еще и ряд черт характера. Ты ведь даже не хочешь обратить свой взор в данном направлении. Это все плохо. И еще одно я понимаю весьма и весьма четко: мне не стоит в ближайшее время общаться с теми моими друзьями и знакомыми, которые смогут напоминать мне о тебе. Я этого не вынесу. Что делать, малыш? Плюнуть на все и гнуть свою линию или все-таки позаботиться о том, чтобы и других не постигла печальная участь? Не знаю. Хотя когда я думаю о тебе, мне начинает казаться, что вообще все способы приемлемы, потому что ты этого стоишь. Это очень жестоко, но ты же сама говорила про Жестокие игры. Что делать? Мир так устроен. Он хочет, чтобы я поиграл по его правилам? Мне не трудно. Особенно учитывая тот факт, что уже лето на дворе. Летом вообще все проще. Летом есть миллионы возможностей. Тысячи шансов. Кроме одного. Того, который один мне и нужен. Шанса с тобой. Еще не пришло его время. Слушай, я вот думаю – а вообще какова вероятность того, что ты теперь позвонишь мне первая? Нет, искусственно ситуацию можно создать налегке, без особых усилий. Вот только она тогда будет не настоящая. Так, детская шалость. Просто для галочки. Мне такое не подходит. Мне нужна реальность. Причем такая реальность, в которой уже тебе становится одиноко и страшно, и ты отдаешь себе отчет в том, что я могу тебе помочь с этим справиться. Надо, чтобы ты сама захотела встречи, разговора, поцелуя, не говоря уже о чем-то еще. Но – как? Мы с тобой случайно не можем пересечься. К тому же я не знаю, что буду делать при случайной встрече. Одно меня пугает – ты сейчас так доступна всем, что мне страшно. Остается только верить в то, что ты именно такая, какой я тебя и представлял. Что ты сможешь справиться с ситуацией и никого не пустишь к себе близко, пока у нас с тобой идет холодная война. Ты просила свободы? Держи. Я тебя отпустил. Через боль и ежесекундные страдания, но отпустил. Я вырвал из самого себя кусок, только чтобы было по-твоему. Иди, иди, играй, если тебе этого так хочется. Делай вообще, что хочешь, только не отдай себя никому по глупости до той поры, пока ты не решишь, что тебе все-таки нужны мои чувства. Хорошие добрые теплые и нежные отношения с тем человеком, который тебя обожает. Малыш, я как никогда отчетливо в настоящее время вижу все свои ошибки, промахи, ненужные слова и фразы, обидные предложения и назойливые притязания. Мне немного стыдно, но не перед тобой, а перед самим собой. Я так тупил вначале, а теперь сам же и пожираю все то, что взрастил таким своим поведением. Досадно».

«2 июля. Только что благополучно спровадил Друга, который таки решил навестить меня в моем мрачном логове. Я не стал с ним ни о чем говорить, потому что никому от этого легче не станет. Когда я абстрактно обсуждал со своей Бывшей, которая весьма натаскана в таких вопросах, твое поведение, она мне однозначно сказала, что у тебя кто-то есть. И что с ним (или с ними) ты занимаешься сексом, а мне только дуришь голову. И я так не согласен. Тут уж без извинений, потому что я не считаю твою политику верной хоть в чем-то. Это твое решение, ты взрослая, так что должна отвечать за свои поступки. К черту, все к черту. Я должен идти дальше. И знай: кто бы ни был у тебя после меня, никто из них не чувствует к тебе и десяти процентов того, что пытался чувствовать я. Иди к ним, они тебя приятным образом обманут, а потом оставят в покое. Твои дела. Твои проблемы. Я снимаю с себя всю ответственность за тебя, потому что не могу оказывать помощь тем, кто от нее отворачивается».

«3 июля. Ты сейчас пьешь водку с пивом, танцуешь и радуешься жизни. И при этом ни о чем не думаешь и ни на что не грузишься. А я дежурю, мотаюсь по выездам, не сплю, не жру, да плюс ко всему еще и думаю о тебе, как дурачок. Такие вот контрасты. Ничего похожего. Полный бред. Ненавижу. Все ненавижу. Все осточертело. И нет никаких просветов. Никаких. Когда это уже окончится? Мне не известно. Теперь это никому не известно. Интересно, о чем это вы там разговариваете с подругами? Особенно сегодня, когда все уже изрядно набрались? Но меня вы точно уже обсудили и вынесли какие-то вердикты».

«4 июля. Вчера вообще метался как дурак по всем местам твоего возможного появления, в то время как ты, вполне возможно, весьма цинично занималась с кем-нибудь плодотворным сексом в своей квартире. А я метался. Но кое-что я вынес из вчерашнего дня такое, что мне доставляет удовольствие: я понял, что выигрываю. Потому что я был счастлив, а ты нет. Потому что во мне есть способность любить и испытывать от этого блаженство, а у тебя ее нет. Потому что я отобрал у тебя многое, а ты ровно столько же потеряла. Потому что я исполнил свою мечту, а ты нет. Потому что я теперь имею все основания разыгрывать оскорбленное достоинство, а ты нет. Потому что тебя мучает собственная совесть, если она у тебя есть, а меня нет. И тут еще миллион всяческих «потому что», которые берут свое начало именно из посылки о том, что во мне жива способность любить, а в тебе она иссякла или ты ее сама душишь. Так что я был счастлив и полон радости, я проходил через лучший май своей жизни, а ты просто присутствовала рядом. Кто знает, не в простой ли человеческой зависти все дело? Когда ты видела, как мне хорошо, и злилась на саму себя за то, что сама не чувствуешь ничего схожего, что могло бы хоть немного сравниться по глубине с теми чувствами, которые были живы во мне. Теперь я остался самим собой и все равно счастлив. Я счастлив, как бы тебе не хотелось услышать обратное. И я буду теперь везде и я буду ненавязчиво маячить у тебя перед глазами».

«То же число. А вообще ты могла бы дать мне знать о том, что жива. Или показать и объяснить, чего ты ждешь. Мучает меня одно сомнение в том, что ты чего-то ждешь. Да ничего ты и не ждешь, просто решила уйти, и все тут. Такие грустные дела. И нечего мне мучить себя надеждами, тем более глупыми, что явно исходящими только от меня. Иногда меня сильно интересует вопрос о том, переживаешь ли ты хоть самую малость по поводу нашей с тобой холодной войны или тебе вообще все до лампочки? Иногда так и тянет спросить об этом у твоей подружки, а моего малоудачного агента М, но я себя одергиваю, потому что окончательно убедился, что этот мой вопрос будет в течение следующих пяти минут введен тебе в уши, тогда ты решишь, что снова выигрываешь. С другой стороны, можно попробовать задать этот вопрос чужим языком, например, моего товарища. Он может делать это и по собственной инициативе. Или тоже играть в твои ворота. Черт вас знает всех, насколько близко вы общаетесь. А еще постараюсь узнать, не завелся ли у тебя кто-нибудь».

«Все так же 4 июля (где-то День Независимости). Да, что-то ничего не получается. Твоя подруга общается только на общие темы, никоим образом не затрагивая ту единственную, ради которой, собственно, я и поддерживаю с ней чахлые зачатки отношений. Вот и что мне прикажешь делать? Укреплять свою ненависть к тебе, больше ничего не остается. Я ждал тебя так долго, а теперь вот – снова ждать. Сколько ждать? До августа? Или еще дальше? Уж пусть бы мне лучше кто-нибудь сказал, что у тебя другой, что ты давно уже выкинула меня из головы. Тогда бы я точно знал, что пора впадать в отчаяние. А так одна только неопределенность».

«4 июля, но уже с другими мыслями. Что мне делать с тобой, маленькая? Как мне тебе что-то объяснить или доказать? Ничего путного придумать не могу. И если ты все время, пока мы с тобой не общаемся, злишься на меня за это, то делаешь это абсолютно справедливо. Так что, пожалуй, инициатором общения с твоей подругой я тоже больше не буду выступать. Потому что она стучит тебе вчистую, и я уверен, что тебе становится известным содержание наших с ней разговоров и незамедлительно. Что-то я запутываюсь все больше и больше в происходящем. Скоро совсем увязну. Надо срочно что-то поменять, вот только что? И ты не знаешь? И я не знаю. До встречи, маленькое ты мое Солнышко, которое может и обжечь, если приблизиться к нему слишком близко, как это сделал я…»

«7 июля. Вот такая вот дешевая романтика – она его забыла и гуляет, а он, забытый ею и всеми остальными тоже, сидит вечером на работе и занимается уголовными делами, как вол. И пусть все летит к черту. Я ненавижу все это. Я буду работать. Буду вот сидеть как идиот и работать до бесконечности, пока не придешь именно ты и не вытащишь меня силком из моего кабинета. Ты никогда этого не сделаешь, не догадаешься, значит, я буду работать, как вечный двигатель. Вполне достойный сценарий для тупой мелодрамы под названием «Влюбленный коп». А ты меня забыла и причем совсем. И я сегодня отчетливо понимаю, что никоим образом не чешутся у тебя руки сбросить мне СМС или набрать мой такой несложный и легко запоминающийся номер. Потому что ты такая. И такая ты мне не подходишь, а чтобы ты мне подошла, надо тебя сильно поломать, через твою боль и сопротивление. Мне это, конечно, надо, но это требует огромных резервов времени и мыслей, коими я в настоящее время не обладаю. Поэтому мне досталось самое печальное и тупое занятие – верить в чудо и ждать его».

«8 июля. Что я могу сказать? Сейчас сижу с плеером, в котором играет «Girl, you’ll be the woman soon». Именно так и никак иначе. Ты скоро будешь взрослой и тогда все поймешь, а пока ты еще ребенок, бедный напуганный ребенок. Вчера я выпил коньяку за твое здоровье, потом позанимался беглым сексом с одной из своих девочек, а затем долгое время, уже оставшись один, решал для себя простой вопрос: а могу ли я с уверенностью говорить, что люблю тебя? И пришел к выводу, что нет, не могу. К тебе я тоже питаю определенного рода чувства, но, по-моему, это можно наградить термином «спекуляция мечтой». Стыдно мне самому перед собой за это открытие, но что поделаешь? Когда мы пьем, мы всегда откровенны в максимум, потому что не следим за приличиями и можем открыто обо всем судить. Вот так и я вчера дал жизни. К такому выводу пришел, правда, легче мне от этого не стало, потому что пока что я еще очень отчетливо помню, насколько хорошо мне было с тобой. Но я должен быть тем, кто я есть – волком, что я и делаю. Я не стану тебя больше звать и жалеть. Возможно, когда-то я и пойду тебе навстречу, но извини, тут уж тебе придется подчиниться мне во всем, потому что я буду тебя ломать так, как мне того захочется. Пока…»

«…С тобой я готов был бежать на край света,
Но ты изменила. Сама ты туда удрала…»

«9 июля. Время начало работать на меня, то есть теперь дежурство идет на убыль. Начался заветный отсчет от 24 часов. Уже меньше. Знаешь, вчера я только было задумался о том, что даже приблизительно не могу себе представить, чем ты сейчас занимаешься, как ты тут же развеяла эти мои сомнения, цинично проехав мимо меня на машине, на своей такой знакомой мне серебристой машинке, в которой занималась со мной сексом. Это было не слишком приятно, но мне уже не больно, просто обидно. «Мне просто обидно, шаги одиночества слышу». Потом вечером мне позвонила твоя подруга, но, как я понял, тебя рядом с ней не было, и вообще вы с ней не настолько близко общаетесь, как я думал. А еще в последнее время я все чаще думаю о твоем Бывшем, и стыд гложет мой разум. Как он там? Чем он заполняет свои дни и ночи без тебя? Это не он тебе, а ты ему сделала больно, впрочем, как и всем остальным, скорее всего. Все дело в том, что в тебе эгоизм достиг своего предела, поэтому с другими ты не считаешься. Я вот тоже могу так поступать в делах, касающихся моей работы, а с людьми, которых обоснованно подозреваю в том, что они могут быть мне близки, стараюсь избегать осложнений, связанный с собственными идеями. У тебя же есть все, а отношения для тебя, как я понял – так, в порядке развлечения. И еще – горький стыд начинает одолевать меня, когда я вспоминаю о том, чем занимался весь июнь, когда позволил себе показывать тебе, что у меня внутри. Я вел себя как идиот, в чем нынче и раскаиваюсь. Извини, просто я сам себя зачем-то уверил, что ты – самая хорошая и добрая. А и Бог с ним, зато получилась превосходная проверка, при которой я провел разведку боем и выяснил, как на самом деле обстоят дела».

«11 июля. Вчера в поле было прикольно, и я еще не раз туда вернусь, чтобы пройти через те удивительные ощущения, когда я стою под столбом линии высоковольтной передачи, а вокруг меня роятся сотни жуков, которые задевают меня крыльями, жужжат и иногда садятся на мое тело. Это было настолько в духе Pink Floyd, что я даже растерялся поначалу. И еще я понял, что теперь мои поездки в поле имеют целью уже совсем не тебя, это просто-напросто реквием по мечте. И ничего более. Отныне, и даже не с сегодняшнего дня, а уже примерно неделю, ты меня перестала интересовать, потому что ты умерла, но моя мечта осталась жить, потому что она именно моя. И не тебе дано ее поломать или убить. Этого ты не можешь сделать, можешь только радоваться, что теперь моей мечте о тебе ты сама вовсе не обязательна. Теперь у меня есть много воспоминаний и миллион ощущений, а тебя нет».

«15 июля. Итак, мы все же разобрались в вопросе о том, кто ты есть такая, именно – кто ты есть, а не что я в тебе сумел увидеть. Поэтому более ничего ни говорить тебе, ни писать я не стану. Я буду продолжать свои записки в адрес своей мечты, потому что она стала абсолютно независимой от тебя, а кроме того, еще и самодостаточной, как бы ты ни ненавидела это определение. Своей мечте я буду писать и поклоняться ей буду. А тебя остается только молчаливо и равнодушно (тоже маленький парадокс) не замечать. Знаешь, мне плевать на твои мотивы, а может, ты действуешь без мотива, просто в силу своего инстинктивного понимания мира. Как сказал один мой знакомый Дельфин: «Это дорога прямая, но дорога назад». Все получилось из-за того, что я хотел поверить в мечту, в чудо, которых не бывает, зато мир преподнес мне хороший урок. В данном случае он повел себя не как враг, но как друг, мудрый и толковый друг, который решил предостеречь меня от огромной ошибки. За это я с ним рассчитаюсь сполна в свое время. Я ему пока нужен, чтобы кое-что подправить. Я это сделаю. Хвала Господу, в которого ты не веришь, я сумел вовремя остановиться. Твои чары разбились о мой внутренний стерженек, который все же крепок, потому что это плоть Света».

«15 июля. Только что окончил телефонные переговоры с твоей подругой, которая, являясь при всем при том моим агентом М, подтвердила оперативную информацию о том, что у тебя завелся очередной самец, который ублажает тебя достаточным образом. ОК. Значит, что мы имеем? Пока что все складывается на редкость неудачно, потому что это не я тебя, а ты меня ломаешь. Поступить мне не остается более никак, кроме такого варианта: я буду искусственно тебя удалять из своей головы и всего остального. На что мне перемещать мысли? Буду уводить их от тебя на работу».

«20 июля. Кто его знает, когда мы теперь с тобой встретимся. Первой ты звонить не станешь, это я уже приметил, а все то, что тебе рассказывает тебе твоя подруга, не могло тебя порадовать, как мне кажется. Пару раз мы с ней поговорили, когда я был слегка в подпитии, наговорил я ей всякого-разного… Потому что я был зол. Сейчас, хвала всему, чему только можно, я настолько симпатично увяз в работе, что твоя проблема отошла куда-то на задний план. А ты, как сказал бы Бутусов – Бегущая Вдаль».

«24 июля. Уже примерно половина двенадцатого дня. Это меня настораживает, поскольку мне сегодня надо отдать в суд два дела, а еще ничего не готово. Ладно, сегодня уж я с тобой поговорю побольше, чем в последнее время, потому что теперь это мне не доставляет никаких отрицательных эмоций. Перегорел я, прошли и боль и печаль. Не осталось ничего, теперь просто я стал взрослее еще на сколько-то там, и все. А еще надо, наверное, наплевать на нашу с тобой холодную войну и все же позвонить тебе, потому что случайные встречи в нашей с тобой ситуации практически исключены».

«Тот же день. Рано или поздно кто-то сделает тебе больно, вот тогда ты подумаешь обо мне, потому что я был одним из немногих, скорее всего, кто не причинил тебе боли. А просто хотел подарить свое тепло. Ты этого испугалась. Почему так вышло, я до сих пор не могу до конца понять. Дело, наверное, в правилах мира, о которых я помню всегда. И правило номер один: встреть красивую девочку, подари ей цветы, сходи с ней в театр, пиши ей стихи – и она по какой-то непонятной причине станет считать тебя тряпкой. Почему все настолько неправильно в этом мире, малыш? Причем настолько неправильно, что даже ты поддалась общим настроениям. А ты занимай лучшее место в ложе А и наблюдай спектакль, который бы тебе безусловно понравился, потому что Жестокие игры – это именно то, чего ты ищешь».

«27 июля. В настоящее время я тупо жду, когда же ты завтра вернешься из своей далекой поездки и придешь в офис. Хочу выразить тебе мою благодарность за то, что ты сделала со мной, потому что после этого мая многое изменилось, в том числе и я. Ты мне показала, что мечты имеют свойство исполняться, если взяться за них всерьез».

«28 июля. Я пока еще в кабинете с тухлой надеждой на то, что мне удастся все же сорваться с работы примерно в 23-24 часа, заехать домой и поспать пару часов. Кто его знает, оправдается ли моя надежда. Но вот насчет тебя возникла только еще одна неясность и более ничего. Зато моя мечта о той девочке, которая была мне нужна, снова получила определенное развитие. Реквием по мечте продолжается. Сегодня я даже не знаю, приходила ли ты на работу. Поэтому сейчас меня занимают обычные мысли. У нас с тобой нет глубины для двоих. Есть только моя бесконечно мудрая и темная глубина, в которой тебе нет места. Моя глубина изначально враждебна тебе, потому что в тебе она видит только лишь игрушку мира и не более того. Потому что я более не способен верить. И не дам себе расслабления, потому что лучше предупредить боль, а не бороться с ней. Так сделала ты, так теперь сделаю я. Пусть будет быстро и непонятно, только не больно. Не могу сказать, что я этого более не переживу, как ты знаешь, я смогу пережить и это и многое другое вплоть до того времени, когда ангелы спустятся за моей душой на землю, но я хочу этого избежать. Будет только моя глубина, она будет просто рядом и более ничего. Ладно, поскольку уж до 23 часов никаких резких изменений в моем местоположении относительно центральной оси нашего с тобой города не предвидится точно, я попытаюсь поработать».

«28 июля. Все ясно мне стало теперь. Знаю я теперь только одно – продолжения реквиема по мечте уже не будет. Не будет того, что мне думалось. Придется забыть. Или попытаться забыть. И простить. А простить – только самого себя за все. Не тебя. Потому что ты ничего не знала. «Он не сошел с ума, ты ничего не знала…» А я смел допустить предположение, что если ты обо всем узнаешь, то тебе это понравится. И все же так не уходят, глупое ты маленькое Солнце. Я чувствую, что где-то чем-то тебя обидел, но ты так и не сказала, где и чем. Вот теперь я не могу понять этого и, соответственно, попытаться осмыслить. Это не решение ни для тебя, ни для меня. Хотя теперь уже, по прошествии времени и все новых и новых открытий, я не хочу быть с тобой. Теперь нам с тобой если и предстоит что-то, так это только взаимный обман на час. И не более того. Как я уже говорил ранее – ожоги встреч. И ничего более. Потому что мы слишком хорошо владеем ситуацией, и она нас не устраивает. Вот почему вся моя дальнейшая мечта остается теперь просто мечтой, а все что было – остается загадкой, немного грустной и донельзя сладостной загадкой. И я могу снова возвратиться к мысли, которую уже высказывал тебе ранее: пройдут годы, и мне будет чертовски приятно напороться на вот эти самые свои записки, и мне будет хорошо, и мечтательная улыбка тронет мое лицо. И я буду вспоминать тебя. И проклинать тебя не стану. И злиться – потом, по прошествии времени – тоже. Останется только маленькая тайна на двоих. И ощущение чего-то бесконечно важного, что я умудрился упустить в случае с тобой. Ты так и осталась для меня полнейшей загадкой, какой и представлялась в самом начале отношений. И ладно. У человека всегда должно оставаться место для непонятного, потому что иначе жизнь будет очень скучной. И если ты решила устроить мне небольшие непонятки, то я не против. С тобой я тоже повзрослел. И если и злюсь за что-то, так только за то, что мне было слишком хорошо с тобой, чтобы быть правдой, и я осознавал это обстоятельство, а когда все окончилось, мне было безудержно стыдно перед самим собой за детский лепет. И вообще. Ничего не было напрасно, и этот случай тоже наложит свой отпечаток, и уже накладывает, и ничто не было глупым. Потому что я почти полюбил тебя. И потом не хотел отрываться от процесса влюбленности. Но ты живешь без оглядки на прошлое и будущее, и в этом твоя первобытная сила – вот так расставаться. Сразу и насовсем. Я записываю тебя в свои списки загадок и более не возвращаюсь к этому вопросу. Рано или поздно у тебя возникнет ощущение того, что ты сама упустила во мне что-то, что-то глубокое и бесконечно родное, но я не могу тебе пообещать, что после этого «рано или поздно» смогу тебе дать то, чего ты ищешь. Лучше ты сначала сама пойми, что это такое – твое счастье. Ведь ты так этого и не поняла еще, я же прав? И пока ты не поймешь, чего тебе надобно, ни с кем тебе не будет хорошо. А еще я начинаю смутно догадываться о том, почему тебе вдруг стало невыносимо видеть меня рядом с собой – да это вообще просто, как плесень на корке хлеба. Но в отличие от плесени не приносит пенициллина, потому что просто глупо. Я постоянно напоминал тебе о твоем Бывшем, и делал это абсолютно зря, а ты решила, что я всегда и постоянно стану потом грузиться по этому поводу. Ни мои предшественники, ни мои последователи – они этого не делали, и тем самым были в наиболее выгодном свете. Потому что не бередили раны. Ты просила меня не говорить о нем, а я, как заведенный, предполагая в нем своего самого опасного противника, все говорил и говорил. И ты не выдержала. Как много можно понять теперь, когда оно без суеты и слепоты… Когда я сам по себе и ты тоже сама по себе. Теперь это можно – понимать. Но уже нельзя – поменять. Что было, то было. И пускай лучше так. Когда я запомнил тебя именно такой, какой я тебя мечтал, без всяких примесей и минусов. Просто мечтой. Возможно, этого ты побоялась тоже – разбить мой светлый образ. Боялась показать мне, что не достойна такой мечты, и поэтому решила уйти загадкой, чтобы не стать ошибкой. Знаешь, только что мне моя Бывшая кукла скинула СМС из Украины. Там, как ни странно, потому что я сильно потрепал рубежи нервной обороны этой маленькой стервы, есть даже фраза: «Скоро вернусь к тебе, целую». Так что многое теперь по-другому. И ты была, кстати, сразу после этой куклы, на которую я просто дико запал, поэтому тем интереснее и проще мне было оставлять ее позади, потому что рядом со мной была ты и в этом мне помогала. А Бывшая осталась настолько за бортом, что теперь мне даже как-то странно вспоминать о том, что я переживал из-за нее. Потому что все познается в сравнении. И в сравнении с тобой все кажется теперь мелочным, поэтому я стал неуязвим, насколько это только вообще возможно. И я не стану тебе говорить за это спасибо, потому что добился этого сам, этой своей свободы действия. Тебе я просто говорю – прощай. И проехали. И каждый взял свое. То есть то, что искал и чего ждал. Все, пока. Ты знаешь, где меня найти. Делать более нечего. Я буду жить. И редко вспоминать. Я вполне нормален и поэтому не гоняюсь более ни за кем. Пусть сами гонятся за мной. А я буду просто жить. Спокойной ночи, малыш».

«4 августа. Рабочий день плавно подходит к концу, хотя я в последнее время не особенно напрягаюсь на работе. Здесь ничего нового. Только с дежурствами не угадаешь. Тут уж одному Богу ведомо, во что они выльются. То ли в бесконечные и тупые аресты, то ли просто в вынужденное сидение на одном месте. Вот такие дела. Ничего не вышло. А вот уже пришел и август, на который была рассчитана моя мечта. Что получится из этого августа в смысле наших с тобой отношений, мы увидим месяц спустя. Пока я реально не вижу, чтобы тебе хотелось видеть или слышать меня. Ты ничем себя не проявляешь. Это твое право. Я настолько заколебался в июне думать о том, что ты сама думаешь по этому поводу, что в настоящем не намерен более возвращаться к данной проблеме. Потому что это просто загон, это меня никак не успокоит. Я не могу прокачивать ситуацию, когда я не знаю, как ты сама. То есть что ты делаешь, что ты думаешь, как ты себя ведешь. По слухам, у тебя все отлично: ты нашла мне какую-то замену, ты не плачешь беспричинно посреди улицы, а это значит, что ты меня забыла или забываешь. Потому что в противном случае ты бы не удержалась и прислала мне СМС. А так между нами начались какие-то ломаные линии, разноцветные лабиринты и еще много всякого. Но разгадать смысл происходящего или хотя бы приступить к разгадке мне не удается. Давно я уже не ездил в поле, не курил там в гордом одиночестве».

«Тот же день все еще, времени примерно 19.30 часов. Между делом вспоминаю о тебе, думаю – а где ты и с кем? И ничего не приходит в больную голову, потому что когда я думаю о тебе, то на меня накатывает только тоска и более ничего. На меня накатывает именно такое состояние, когда я уже не способен думать о чем-либо, а просто сидеть в прострации и что-нибудь о тебе вспоминать. Как было, а еще – как было бы. Такая маленькая частица «бы» снова испоганила все. Все лето без остатка. Мне остается только спасаться, что я и делаю. Отлично помню я все предыдущее, когда я впоследствии попросту спасался бегством, и никто меня не смог удержать ничем. Да мне и не нужен был никто, я ни о чем не жалею. Ни о чем и ни о ком, кроме тебя, маленькое Солнце. Все, до встречи».

«7 августа. Вчера я снова приезжал в поле, где думал обо всем, правда, суетливо и торопясь. Но все же кое-что понял. Без тебя мне тоскливо, потому что все стало беспросветным и безрадостным. Ты была моей, ты была мечтой, а когда я тебя потерял, то мне стало неинтересно что-либо вокруг. Я сейчас много мечусь, много занимаюсь сексом и вообще, но это не приносит мне удовлетворения. Я постоянно ловлю себя на мысли о том, что мне нужна только ты, потому что ты была мечтой, а все остальное – тлен. Ничто не может быть вечным, и мои отношения с тобой – тоже. Я не показал тебе свой уровень, и ты посчитала, что я тебя не стою. Ладно, гадать можно до бесконечности. Просто знай, что это досадливое ощущение, что я где-то что-то сделал не так, как следовало, будет теперь еще очень долго меня преследовать и доставлять неприятные ощущения. Все, пока».

«8 августа. Я дежурю. И как всегда, меня многое угнетает. Да – хотел сразу же сказать: сегодня наконец после долгого перерыва, чуть ли не в год, встретил твоего Бывшего, причем абсолютно случайно. Он или в самом деле ничего не знает, или не подал виду. Мы немного поговорили, но тебя не коснулись никоим образом. Скорее всего, он ничего не знает. Я – скотина порядочная, я могу смотреть ему в глаза, называть другом и при этом улыбаться, постоянно помня о твоем призраке, который, как ни крути, все же остался между нами. Раньше я бы точно не выдержал или трезвый, или пьяный, но теперь я уже научился не всегда говорить то, что приходит в голову. Теперь я уже оцениваю ситуацию, предполагая, какие действия и противодействия может вызвать мое высказывание, поэтому ничего твой Бывший от меня не узнает. Я не хочу ни за кого волноваться. Это глупо, скажешь ты? Это глупо и эгоистично? Ну и пусть. Я не хочу никакой ответственности. Я больше всего этого не хочу. Это мне настолько не надо, что просто даже странно. А еще я ловлю себя на мысли, что это все – только мои ощущения. Я буду, конечно, следовать им, потому что себе привык верить во всем и полагаться тоже только на самого себя. И все. Вот такая суровая правда мира. Знаешь, наверное, в случае с тобой произошло то же самое, только с другой стороны. Ты не стала мне ничего объяснять, просто ушла. Боюсь, если бы ты стала мне объяснять, я бы совсем раскис. Мне уже знакомо это чувство, когда в неведении думаешь о самом плохом, чтобы в случае чего боль была бы, по крайней мере, предсказанной. Потому что иначе вообще вилы. И вот теперь мне в который уже раз предлагается то же самое. Нет, Солнце, я на это не согласен. Мне была нужна ты, тебе я готов был простить многое. Но другим я не смогу ничего простить, не смогу никогда и ничего простить, закрыть на что-то глаза. Потому что остальные несовершенны, даже не знаю пока, как это объяснить подробнее. Но в одном я теперь уже уверен – я ни с кем не останусь надолго. И даже ничем не смогу перед всеми своими будущими Ими оправдать свой уход. Просто я знаю, что мне будет самому и странно и пусто после ухода, но неизбежность такого решения настолько укоренилась в моей голове, что это просто ужасно. И еще я не хочу… Господи, да я вообще больше ничего не хочу. Только хочу, чтобы меня оставили в покое. У меня не осталось ни радостей, ни горестей, у меня осталась одна только нешуточная депрессия, от которой нет спасения ни в чем. Ничто не радует меня. И чего я хочу, я тоже уже не знаю. А это, между прочим, прискорбное состояние. Я всегда раньше знал, что мне реально от чего-то может быть хорошо. А сейчас я готов сесть как ребенок, разложить перед собой свои обиды, характер, дурацкие выходки и пестовать их, а всем остальным людям вокруг меня остается только делать то, что мне понравится, иначе я на них рассержусь. И уйду. Вот так, маленькая. Как знать, не через это ли состояние проходила и ты. Только теперь все страшнее, потому что я даже не уверен, принесет ли мне удовлетворение, если ты вернешься ко мне. Это дурная апатия, я сильно надеюсь, что в самое ближайшее вкус к жизни вернется, но пока его нет. Пока его совсем нет. И не осталось ничего. И не за что ухватиться. Я не знаю, чем спасти себя. И все мне мешает. Вот такие дела…»

«10 августа. Вчера я набрался все же наглости и послал тебе парочку СМС, на две из которых ты даже ответила, чем повергла меня в несказанное удивление. Правда, мое предложение испить вместе чаю осталось без ответа, что как раз и неудивительно. И мне это тоже сейчас не надо. После тебя мне вообще надо или ничего, или уж все сразу. Лучше все и сразу. До встречи».

«13 августа. Я дежурю. Что касается тебя, то тут все странно. Несколько дней назад набрал тебе СМС, а ты ответила. В пятницу тоже набрал тебе СМС, ты снова ответила. Вчера вечером, уже пьяный и прямо накануне секса с одной своей знакомой набрал тебе СМС такого содержания: «Да, я знаю, как сходят с ума. Хочешь – узнай это сама». Ясное дело, ты ничего не ответила. Тут нечего ответить, и я прекрасно это понимаю. Если коснуться вопроса о том, что такое «ожоги встреч» в нашем с тобой случае, то тут вообще все на редкость печально. Потому что они есть, эти ожоги, но обжигают они только меня. Я стал все чаще случайно видеть тебя в городе, к примеру, даже и сегодня, когда ты в машине проезжала на одном из перекрестков, а я промчался мимо на служебной машине. То есть что я хочу сказать – ты меня не замечаешь, в то время когда я сам тебя наблюдаю постоянно, стоит лишь тебе показаться в моем поле зрения. Даже вчера, я уверен, ты меня не заметила. Хотя мы проехали по безымянной деревеньке навстречу друг другу. Я ехал на своей машине с Другом, а ты поливала на своей машинке. Друг, правда, тоже тебя не успел заметить, но я-то все вижу. Я не могу тебя не заметить. И знаешь, это мне внушает даже некоторое спокойствие, потому что нынче кто бы ни сделал мне больно, я могу всегда обернуться в твою сторону и просто открыться, чтобы боль от утраты тебя разом хлынула в мое сознание, чтобы вытеснить из него всех прочих без остатка. Так и со всеми девушками вокруг, я им уже просто потенциально не доверяю, хотя некоторые делает все, чтобы искоренить во мне подобного рода настроения. Но я всегда оставляю резерв боли для тебя, потому что не хочу более никогда показать кому-то, что мне больно. Я не могу себе этого позволить. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. В общем, мы приходим с тобой к другой разновидности моей мечты о тебе, которая тоже имела место в далеком прошлом – случайные встречи и случайный же, но желанный, секс. Как скажешь, Солнышко, как скажешь. Обезопась меня и спаси от всех прочих, вот о чем прошу тебя сегодня. Только об этом. И более ни о чем. Спокойной ночи, малыш…»

«16 августа. Усталость моя никуда не ушла, а только все более усугубляется с каждым днем. У меня такое чувство, что я слишком много отдаю людям вокруг, которые кушают все это с радостью. Вот только мне уже совсем непонятны причины, по которым я нахожу в себе силы на кого-то. Хочется перевалить за какой-то рубеж. Просто перейти его и потом быть спокойным. А ты сегодня была вновь ошарашена моей СМС. Я идиот, и все время сам же стремлюсь к тому, чтобы все разладить. Но, Солнце, я прихожу к выводу, что все равно ведь мне не удастся все время скрывать свои мысли от тебя, поэтому я не смогу не говорить о том, что тебе не нравится. Поэтому я говорю то, что думаю. И сегодня я спросил у тебя, прочитала ли ты все до конца. Все то, что я тебе передал на прощание. Ты ничего не ответила. А кроме всего прочего, я страшно, как-то катастрофически устал. Меня что-то разлагает изнутри. Я дохожу до состояния, когда я иду по улице и сомневаюсь в том, что смогу дойти до дома. Я размяк. Я настолько устал, что не могу даже сохранять бодрость до конца рабочего дня. Сегодня не знаю, как сложится вечер. Кроме того, за руль меня сегодня тоже не тянет. Я, наверное, хочу отдохнуть, а под этим понятием я подразумеваю не пьянство, не прогулки, не посиделки, не игрища, а только покой и сон. Где-то я потерял несколько драгоценных часов, которые должны были быть пущены на восстановление ресурсов организма, вот теперь все это вылезает боком. Так что буду я отдыхать, а всем желающим общаться со мной скажу все, как есть. И пусть они делают, что им хочется. Мне сегодня все вокруг абсолютно фиолетово. Я даже не могу ни на кого обижаться. Я просто приеду сегодня домой и лягу спать. Потому что я хочу покоя. Я уже просто не могу, Солнце, я так устал, что мне хочется побыть одному. И желательно у себя дома. И ничего не делать».

«17 августа. Я придумал, кстати, еще одну вещь: это послание я буду писать до сентября, то есть до конца лета, а потом перейду к третьей части нашей истории. Мы снова будем вместе в моих мечтах, хочешь ты этого или нет. Я в них приду к тебе, и ты будешь моей, потому что я так решил. А еще тут Бывшая кукла начала почти каждый день присылать мне свои СМС, в которых сообщает, что уже совсем скоро вернется, и неизменно в конце каждой СМС пишет: «целую». Я ума не приложу пока что, как мне удастся прятать от нее свои настроения. Да и стану я ничего прятать. Пускай все видит. Все равно я к ней не вернусь, нечего нам больше делать вместе».

«20 августа. Завтра я дежурю, а сегодня просто заехал немного поработать. Потом, где-то через час, я поеду в свой любимый кабак, чтобы в компании с одним старым товарищем распить бутылку «Финляндии». Такие вот дела. Ты более на меня не злишься, поэтому у меня есть возможность общаться с тобой изредка путем СМС. Но не более того. Вообще-то в одной СМС я забил тебе стрелку в 20 часов в следующую пятницу в лесу, но вероятность того, что ты там будешь, равняется примерно одному жалкому проценту. А вот я так буду там точно. Потому что я когда-то в тебя пытался влюбиться, и это было замечательно, потому что я даже уже и не подозревал в себе таких возможностей. Ладно, Солнце, поехал я решать вопросы по досугу. Пока…»

«21 августа. Сейчас надо будет выпить кофе, а потом я всецело обращусь на самого себя, потому что время мне пришло расставить приоритеты еще раз. Вот сегодня ночью, если Бог даст мне такую возможность, я этим и займусь. Надо выходить из этого состояния неопределенности, в которое ты меня ввергла. Давно прошло то время, когда я был согласен жечь себя во имя других, чтобы становиться для них прочным бастионом Света посреди Хаоса. Теперь я хочу побыть немного для себя. И буду делать только так, чтобы присутствовала моя линия. А я так устал от ответственности! Даже не знаю, нужно ли мне теперь все это. Совсем не уверен. Ладно, эту мысль я продолжу чуть позднее, когда схожу и все-таки отведаю кофе».

«А вот теперь уже 22 августа. Заработался я над делом в отношении старой пьяницы-воровки. Зато теперь что-то проясняется. Потому что еще каких-нибудь восемь часов назад я даже приблизительно не мог себе представить, каким образом мне удастся умудриться окончить расследование в срок. А теперь я вижу, что ничего нереального нет, потому что последние восемь часов кряду я отработал как полагается. И даже более того. А то ужасное состояние, когда я реально ничего не желал, понемногу проходит. Теперь я снова способен чуть-чуть радоваться жизни, хотя и не так, как мог это делать в начале мая текущего года. Завтра вернется моя бывшая симпатичная кукла, которая захочет, чтобы ей тоже уделяли внимание. Каким образом увязать все это в одно, я не знаю. Ладно, малыш, меня позвал мой товарищ из отдела дознания, просит оказать содействие в написании протокола осмотра места происшествия. Этому товарищу я помогу, потому что он неплохой парень. Поэтому до встречи».

«23 августа. До совещания остается совсем мало времени. Ну и что с того? Я все равно буду краток. Недавно мы встретились с тобой, пили чай, а когда пили его, ты с кем-то говорила по телефону, и я, даже не зная, с кем ты говорила, догадался обо всем. Потому что слышал знакомые интонации в разговоре. Ты кому-то втирала: «Не надо так говорить, не нужно вообще так…» Значит, очередной самец скоро будет тобой отвергнут. Потому что мы становимся назойливы, а ты убегаешь. Ты убежишь и от него тоже. Что же делать мне? Можно попытаться быть рядом в тот момент, когда ты его бросишь, а это будет не далее, чем через неделю, при этом мне удастся выхватить свой кусок тебя. Это незавидная участь – вот так сидеть и ждать тебя. Хотя сейчас, как мне кажется, я смог бы как-то тебя удержать. Ты в последнее время (а именно после того, как ответила, что более не злишься на меня) стала отвечать на мои СМС. И от встреч не уклоняешься, если они полуслучайны. То есть от предложения встретиться ты отказываешься, хотя и имеешь его в виду. Об этом я напишу завтра, когда заступлю на дежурство, и у меня будет немного времени. Кроме того, завтра я вообще намерен неслабо поработать. Вот такие дела. А между делом буду общаться с тобой. Тогда я и напишу обо всех событиях прошедшей недели. Вот так, ребенок. Значит, договорились? До завтра. А сегодня я буду пить коньяк с твоей подругой и получать оперативную информацию. Агент М, агент М – как-то все странно с тобой получается. И все-таки я склонен к мысли о том, что ты вовсе не мой агент. Поэтому надо будет пускать дезинформацию и вообще дурить голову. Я сам впадаю в детство. Надо немножко подогреть ситуацию. Все, до завтра».

«25 августа. Я сегодня решил выйти на работу подежурить, чтобы потом иметь в своем распоряжении два выходных подряд. Мы с тобой не можем встретиться, тем более, что ты тоже куда-то уезжаешь. И при этом считаешь, что будешь занята чем-то бесконечно важным. Ты мне однажды сказала, что я просплю всю свою жизнь. Теперь-то мне это точно не грозит. А вот ты, как я посмотрю, стала стремиться к тому, чтобы проторопиться всю свою жизнь. Ты сознательно находишься постоянно в состоянии беспокойства и бега, слепого бега навстречу жизни. Ты ничего не строишь и нигде не задерживаешься. Видимо, считаешь, что на Бывшем ты задержалась слишком долго и многое потеряла. Да ничего подобного, ребенок. Это все неправда. И если ты этого не понимаешь, то дай мне хотя бы простую возможность объяснить тебе все это. Весь этот бред. Но чтобы тебе начать что-то объяснять, мне надо тебя снова зацепить. В тот раз я слишком сильно увлекся самим собой и самолицезрением, поэтому потерял тебя. Теперь я жду не дождусь второго шанса, который неминуемо должен появиться у меня в самое ближайшее время. Вот нынче я составил себе плейлист из шести песен, под которые мне намного проще быть с тобой откровенным. Да, именно так: «Я для тебя останусь Светом…» Именно так и будет. Ну ты же все сама прекрасно помнишь, и ты сама хочешь снова и снова, и ты просто так бесишься, потому что боишься. В этот вторник я пришел к твоей подруге, а своему неудавшемуся агенту, который стучал на меня тебе же, чтобы увидеть хотя бы ее. А когда подходил, то неожиданно для самого себя позвонил тебе, чтобы ты спустилась вниз попить чаю. Но ты сказала, что вы хотите со мной пообщаться вдвоем. И я снова был с тобой рядом. Я снова вполне спокойно и находчиво говорил с тобой. Меня колотило, не так, как раньше, но все же достаточно, но ты ничего не заметила, потому что я умею хорошо притворяться. Мы просто посидели поболтали и все. И я сидел, как дурак, не смея ничего сказать тебе в присутствии агента М. Потому что то, что она все знает, еще не дает мне оснований публично разрушать наш с тобой секрет. А потом ты подкинула меня на машине к моей работе, и я ушел. Как назло, я ехал на заднем сиденье машины, на том самом месте, где впервые вошел в тебя и держал твое тело в своих руках. Я ничего не испытал по этому поводу, каюсь. Все могло быть хуже, но я уже слишком зачерствел, чтобы простая память могла пробуждать в моей голове какие-то образы. А вот и то обстоятельство, о котором я не стал разглагольствовать в открытой форме вчера: пока мы втроем сидели у тебя в офисе, тебе кто-то звонил. Как я понял по самим интонациям и отдельным фразам разговора, тебе звонил тот, с кем ты близка в настоящее время. И было мне и прикольно и довольно даже приятно услышать от тебя в его адрес фразу следующего типа: «Не надо так говорить. Не надо так думать». Я помню эти твои слова, которые я вначале принимал за скромность, а потом заметил, что это не так, что это действительно заставляет тебя напрягаться, когда я начинаю говорить с тобой откровенно, когда я говорю тебе о том, как я влюблен, как не хочу тебя терять, как мне хорошо с тобой, какое ты на самом деле солнышко, как мне хочется, чтобы это длилось вечно. Тебя это всегда угнетало, от этого ты бежала все дальше и дальше. Ты обижалась на эти мои слова, полные искренней любви и тепла, потому что ты им чужда, а они чужды тебе. Потому что, в конце концов, тебе никто и никогда до меня не говорил всего того, чтобы не показать тебе, что ты действительно чего-то стоишь. Потому что никто тебя не пытался любить так, как это делал я. И еще я уверен в одном, правда, я уже давно не читал свое послание, надо бы это сделать сегодня. Так вот, я уверен, что ты мало того, что не сожгла его, так даже бережно хранишь и читаешь его, когда тебе одиноко и страшно. Когда ты совсем одна и тебе кажется, что все против тебя. Тогда ты читаешь мои слова, которые приняла на себя бумага. И почти дочитала до конца. Почти, но еще не дочитала, потому что решила растягивать это чтение, чтобы не повторяться для себя самой и постепенно заставить себя поверить в то, что к тебе действительно могут относиться так, как это делал я. И ты рада. Просто рада. Что же, я не против, собственно, это и было сделано в первую очередь для того, чтобы принести радость тебе, но не мне. Потому что я тем самым испугал тебя до крайности. И в одну вещь я верю всегда: придет время, когда ты будешь старше, вот тогда ты перечитаешь все заново и все поймешь. И уже не надо будет ничего объяснять, просто ты поймешь, что бежала в никуда, а я оказался единственным настоящим, кто был рядом. И все, что я тебе говорил – тоже было настоящим. А все остальное – просто пыль. И не стоило на нее тратить себя. Но будет поздно. Как я боюсь, что будет уже слишком поздно, когда ты это поймешь! Мы будем с тобой, как в грустной и немного глупой кинокартине про несчастную любовь: то один уходит, то другой. Когда вначале Он ее любит и ждет, а Она уходит, а потом уже Она ищет его, но Его больше нет… Мир так и устроен. И как же я рад, что мне удалось развести его на парочку мгновений настоящего счастья для себя самого. Только для себя! И это теперь стало так много, на самом деле, что текущий год я запишу в списке прожитых мною отдельно. И все это только из-за тебя. Теперь-то я уже и постесняюсь и не смогу говорить тебе все точно так же откровенно при встречах, потому что считаю неуместным. А ты, наверное, станешь искать как раз этого. Опять дилемма. Почему все так сложно? О, Звери поют: «Здравствуй, лето без тебя на холодных остановках». Так оно и прошло, собственно, это лето. Именно без тебя и на холодных остановках. Сколько же раз в мае месяце я прослушал эту песню в машине, когда ехал на встречу с тобой! Сколько самых приятных минут в моей жизни связано только с ней, хотя она и достаточно глупа… А теперь... А что теперь? А ничего теперь. Ладно, маленькая, в последнюю неделю мы с тобой хотя бы дошли до того, что мне исправно отвечаешь на СМС. Правда, в основном, на СМС № 1, потому что, как правило, моя СМС № 2 уже ищет встречи и более наполнена конкретикой, чем СМС № 1. Поэтому ответов на СМС № 2 ты избегаешь. Хорошо, малыш. Мы будем начинать все сначала. Неторопливо, чтобы в итоге тебе самой надоело все это, и ты решила ускорить процесс. Мой водопад, который предназначался тебе одной – его сейчас еще настолько много, что я просто теряюсь в догадках, куда бы так все это обрушить? Поэтому я просто жду твоего разрешения и приглашения. Чтобы обрушить водопад туда, куда он стремится с самого начала. А ты не бойся. Все, сейчас я располагаю, по-моему, небольшим количеством времени, чтобы прочитать свое послание к тебе, которое было тебе все же передано мною. А потом мы с тобой продолжим разговор. До скорой встречи».

«28 августа. Только что спросил у тебя, как ты считаешь – имею ли я свойство сильно загоняться? Ты ответила: «Ой как имеешь!» Я с тобой согласен. Один только план есть на ближайшее время – я сегодня для начала проконсультируюсь у своей Бывшей, что она мне подскажет в таком случае. А потом я засяду в кабаке один попить чаю и обо всем подумать. Потому что мне надо уже знать, что делать. Ладно, малыш, ты изложила мне свои понятия относительно моих возможностей и способностей загоняться, и на этом тебе спасибо. Ладно, сегодня вечером еще посижу подумаю, к каким-то выводам приду, но пока мне кажется, что все именно так и будет. Целую тебя…»

«Снова 28 августа. Я еще на работе, но долго тут не задержусь. Потому что мне надо претворить в жизнь тот план, о котором я уже тебе говорил. И если бы не одна твоя СМС сегодня в мой адрес, я бы не стал сейчас даже и начинать что-то писать. Я даже звонил тебе и слушал снова твой голос по телефону, как три месяца назад. Прошло уже почти три месяца с той поры, когда я мог сказать себе, что счастлив. По-настоящему счастлив с девушкой. Четверть года. Это немало, малыш. Совсем не мало для одной жизни. Так вот, мое предложение попить вечерком коньяка ты отвергла. Даже не отвергла, а по своей старой доброй традиции проигнорировала. Лучше позвоню я своей Бывшей, с которой и попью чая недолго, а потом пройдусь один по городу. Я так хочу побыть один…»

«30 августа. Вчера я даже набрался наглости и приехал к твоему офису попить с тобой чаю, правда, побыть с тобой и поговорить в стиле, мне приятном, я не смог ввиду присутствия старшего оперуполномоченного УВД. Так что мы просто выпили чаю и поболтали ни о чем. Но все равно было приятно тебя видеть. Хотя прическа твоя вчерашняя была из разряда тех, которые мне не особо симпатичны. Этой моей рукописи уже немного осталось – всего на два дня, а потом я ее закрою и опечатаю. Перейду к главе № 3, которая, как я сильно надеюсь, будет повеселее в плане событий между нами. Потому что я замечаю, что в настоящем ты уже не столь опрометчиво игнорируешь меня. Ты успела отойти от шока, который я вызвал в тебе своими мыслями и словами. И при этом теперь ты знаешь все. И мне уже не надо тебе ничего объяснять. Потому что я знаю, что ты все знаешь. Теперь мне можно просто спокойно говорить, обращаясь к тебе. А выбор всецело за тобой. То есть что я хочу сказать – теперь мне больше не надо напрягаться по поводу вечного своего вопроса о том, что я ничего не могу сказать девушке из того, что я действительно обо всем думаю. Потому что тебе я сказал если не все, то больше половины точно. С тобой я решил не молчать, потому что это был один маленький шанс для моего крика о том, что я чувствую по отношению к тебе. Я сказал тебе это, тем самым сняв с себя ответственность за недосказанное. И теперь мне остается только то, что остается – быть рядом. При этом я могу быть спокойным (уже) и раскованным. Все надо было говорить. Чем раньше я это сделал, тем лучше. Таково мое мнение по данному вопросу. И я ни о чем не жалею. Ты должна была обо всем узнать, и ты обо всем узнала. Вот такие дела, малыш. Так что теперь самое время перейти к «ожогам встреч». Только я больше не буду психовать и каким-либо образом показывать тебе свои чувства. Зачем, если ты и так об этом знаешь? Теперь я буду просто собой. И надеюсь, тебе это понравится. До встречи, целую тебя».

«1 сентября. Последняя моя запись в этом отрывке нашей истории. Сижу себе в кабинете, поставил «Романс» Сплинов. Вот такие дела. А вчера ты, как и обычно, обманула мои ожидания и не встретилась со мной, хотя мы, в общем, планировали такой вариант времяпрепровождения. Ладно, давай сегодня прощаться. Пока, до встречи в новом отрезке нашего совместного существования под небом одного города. Новый сезон – новая глава. Целую тебя нежно, ребенок. Не забывай. Звони. Пиши. Я не стану».

14.

Я сидел в машине со своей бывшей куклой, которая нашла в себе силы вернуться обратно после долгих киевсвких приключений. Она пыталась бежать из нашего небольшого, в общем-то, и достаточно неторопливого городка, ей хотелось настоящей жизни и больших возможностей. Но что-то, как всегда, не сложилось, ей пришлось вернуться. Вернуться в город, но уже не ко мне. Я не знаю, переживала ли она хоть сколько-нибудь, когда мы с ней разбегались. Возможно, возможно. После своей Ее я оставил себе только малое число своих увлечений, да и то – с одной лишь плотской целью. Не для себя. Только для своего организма, потому что организм не был виноват в том, что его хозяин придурок, умудрившийся упустить единственную свою мечту. Свою женщину. Свою Ее.
Восхитительные ноги фотомодели своей Бывшей я забросил себе на колени и задумчиво гладил ее восхитительные бедра, успевшие за лето покрыться прекрасным украинским загаром. Она не возбуждалась от этого, ее вообще редко чем можно было завести. Мы разговаривали, Бывшая курила.
Это девочка была одна из тех, кому я мог бы в свое время заметить:

«…Безнадежно влюбленный, вероятно, временно в тебя.
Это мозаика, зайка, это не навсегда…»

Я меланхолично задирал край ее джинсовой юбчонки, потом окидывал взглядом ее бесконечные и безупречные ноги – от трусиков красного цвета, под которыми меня не ждало ничего нового, до перламутрового лака педикюра. Ни мне, ни ей уже не было ничего нужно от этих посиделок. Мне было хреново, а ей было просто нечего делать, что, кстати, весьма для нее нехарактерно. Я пытался обмануть себя, она составляла мне компанию в этом занятии. Мы просто сидели, иногда она трогала меня руками, я знал, что мое тело всегда нравилось ей. Единственное, ей хотелось, чтобы я обзавелся солидности ради небольшим животиком, но мне больше нравились кубики пресса. Сейчас этот, по ее мнению, «недостаток» был скрыт майкой. На моих коленях в машине лежали, считай, самые лучшие ножки в стране – гладко бритые, в меру загорелые, стройные, ровные – и даже на все согласные со мной, но я был в печали. Сейчас меня не могли спасти ни эти ноги, ни эта кукла, ни ее груди, ни ее руки, губы, глаза, волосы и длинные прохладные пальцы. Я уткнулся лицом в ее бедра и закрыл глаза. Она отрешенно стала гладить волосы на моей голове. Мне стало чуть-чуть легче. Но я не мог себя обмануть.
Я и моя Бывшая расстались если не друзьями, то, по крайней мере, не озлобившись друг на друга. Она приходила со своими проблемами ко мне, иногда я выручал ее в случае приступов одиночества, неуверенности, страха, беспомощности или просто так. И никогда не думал, что придет время, когда и у нее появится шанс меня самого немного спасти. Теперь я готов был пролить слезы на бедра, когда-то сводившие меня с ума. Менее всего я думал о том, о чем думал раньше, когда эта девочка, созданная для обложек модных журналов, оказывалась в непосредственной близости. Я не хотел ее больше. Сама она, как мне казалось, вообще никогда меня по-настоящему не хотела, делала все только для соблюдения приличий. Или неприличий. Я смутно наслаждался таким положением вещей, когда я сижу с истинно красивой молодой женщиной, за которую мужчины готовы драться и прочими методами агрессивно спорить, на которую обращаются все взгляды при ее появлении, о ком тайно мечтают сотни ее случайных знакомых – и когда я уже все это прошел. Прошел, простил, забыл и остался не врагом. Мне ничего не нужно было от нее из числа того, чего хотят от нее все остальные. Мы вместе прошли это, вместе все смяли, вместе пришли к выводу о том, что продолжать – бесполезно. Теперь я хотел только немного тепла, немного нежности, немного целебного зелья для своих ран. Для своей одной такой глубокой и болезненной раны. Бывшая давала мне все это, она искренне жалела меня. Господи, какое же это на самом деле облегчение – видеть перед собой Бывшую, которая не строит на тебя никаких планов и не обижена. А я-то, дурак, все время считал ее глупой. Да, может, оно и так, может, в чем-то она и глупая, но только не в этом. Не в том, что со мной происходит. Тут она оказалась мудрой. Она исцеляет меня, не задает миллиона тупых вопросов, не лезет со всякими проблемами и не кокетничает – просто позволяет мне делать все то, чего я сам хочу. А я хочу совсем немногого. Она чувствует меня. Вот она, та самая деталь, которая не давала мне покоя при расставании с ней – я чувствовал, что мы понимаем друг друга, что порой мы видим друг друга насквозь, хоть мы и совершенно разные.
- А знаешь, ты не переживай, - говорила мне Бывшая.
- Я и не переживаю. Мне просто плохо.
- Ты бы думал об этом поменьше, - заметила она.
Я вздохнул и потерся щекой о ее бедро. Бедро было прохладным и идеально бритым, что я отметил где-то на заднем плане. От такой безумно мелкой мысли обиделся сам на себя. Как можно думать о том, бритые у нее бедра или нет, когда вокруг все так печально?
- А у тебя получалось? – спросил я.
- Что получалось? – не поняла она.
- Не думать – получалось?
- Не получалось, - призналась она. – Даже когда с тобой расставалась, чувствовала себя очень хреново. Не получается не думать. Но ты же не я. Ты же у нас – гений.
- Умирающий гений.
- Да брось. Все еще будет хорошо.
- Скоро? – спросил я с невеселой усмешкой.
- Как постараешься.
Мы немного помолчали. Я оторвался от ее ног, принял сидячее положение и тоже закурил, отметив, что сигарет мне хватит еще надолго.
- Ну а ты как? Нашла себе достойного? – спросил я у Бывшей, чтобы отвлечься.
- Тебе это надо? – она посмотрела на меня. – Какая тебе разница? Ты же не соберешься вернуться. Да и странно это было бы.
- Да я просто так спросил.
- Тогда я просто так возьму и не отвечу.
- Как хочешь.
Я знал наверняка, что у нее уже появилось очередное увлечение, этакий страстный роман с успешным, но седеющим бизнесменом из столицы. Было бы глупо, действительно, ей хоронить себя во всей красе. Я ее не осуждал. Я даже не мог себе сказать, что в чем-то считаю, что она не права. Без любви? И замечательно. Без любви и без боли – это удачное, на мой взгляд, сочетание. Лучше так, чем без любви, но с болью, что я и получил в итоге. Тот, кто может обезопасить себя любыми средствами, в любом случае, может претендовать на то, что его позиция правильная. Я вот не могу, например.
- Поцелуй меня, ладно? – попросил я Бывшую.
- Ладно, - согласилась она.
Она целовала меня, а я закрывал глаза и улетал в свой май. Я чувствовал, что губы не те, и вкус у них другой, и сам поцелуй тоже вовсе не тот, которого мне хочется. Я понимал, что это обман.
Я трогал ее руками, но руки не находили того, чего искали. Я вдыхал ее волосы, но они доносили до меня только дорогой парфюм, а не тот сладкий запах свежего весеннего счастья, который был мне нужен.
- Спасибо, - сказал я, когда она отстранилась от меня через пару минут.
- Отлично. На этом этапе знакомства мы дошли уже до того, что как разговаривать – так вместе, а как целоваться, так я должна это делать одна, - невесело констатировала Бывшая, поправляя волосы.
- Извини.
- Да ладно уж, не извиняйся. Знаешь, что меня всегда в тебе бесило?
- Догадываюсь, - ответил я.
- Вряд ли, - с сомнением покачала она головой. – То, что ты мнишь себя гением, меня никогда не расстраивало. То, что ты – коварный эгоист, тоже не выводило меня из себя. Мне всегда было невозможно осознавать, какой же ты неисправимый и неизлечимый романтик. Вымирающий вид. Вот это меня и бесило.
- Почему? – удивился я. Я не считал романтику таким уж сильным пороком.
- Да потому, что ты, как бы сказать, рациональный романтик. Постоянно жил своей романтикой, а мне предъявлял претензии, что я не успеваю все намеченное сделать днем, в силу чего немного поздно прихожу домой.
- Планирование – это другое, - вставил я.
- Да, это другое. Поэтому нельзя планировать романтику.
- А что делать? Сама видишь – все поменялось.
- Ага. Вот родиться бы тебе примерно в восемнадцатом веке, тут уж ты бы не растерялся.
- Точно, - рассмеялся я.
Мы закурили, провожая солнце за лесок. Разговор немного перебил мои упаднические настроения, но было немыслимо – сидеть в том же поле, где был счастлив, и пытаться себя чем-то обманывать.
Сегодня планов не было. И мыслей не было. Мутные проблески инстинктов требовали провести ночь с Бывшей, рациональное начало советовало этого не делать. Только дополнительные проблемы и мне, и ей самой. Мне была нужна просто ласка, а не секс. Не чувствовал я себя больше покорителем сердец. Во всяком случае, в присутствии Бывшей.
- А кто мы сейчас? – спросил я у нее.
- Друг другу? – уточнила она.
- Да. Как ты это для себя называешь?
- Наверное…ну не друзья…и не любовники. Кто его знает. Знакомые, что ли? – пожала она плечами.
- Или друзья-любовники? – усмехнулся я.
- Это как?
- А у тебя такого не было?
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, как же я могу сказать, было у меня такое, или не было.
- Ну, это когда люди вместе не живут, общаются довольно активно, а временами по взаимному желанию занимаются сексом, хотя и принадлежат другим.
- Нет, у меня такого не было. А у тебя было? – спросила она с интересом.
- Было, - признался я. – И это совсем не плохо.
- Все равно это измена.
- Может, ты и права. Да и хрен с ним.
- Ты предлагаешь и мне такой вариант? – спросила она.
- Нет. Тебе не предлагаю, - со вздохом ответил я.
- Что, не заслужила? – с укором сказала она.
- Дело не в том. Просто я знаю, что ты сама не согласишься.
Помолчали.
- А знаешь, я тебе ни разу не изменила. – сказала она вдруг.
- Неудивительно. Мы с тобой встречались всего месяца четыре.
- Нет. Я могла бы изменять тебе и каждый день, уж поверь мне. Желающих всегда хватало. И соблазнов, и симпатичных предложений – тоже. Просто…есть в тебе что-то такое. Что-то такое, - она задумалась, затягиваясь сигаретой. – Не знаю. Что-то хорошее, наверное. Не могла я тебе изменить. Даже целоваться ни с кем не могла.
Я приобнял ее и слегка погладил по спине. Не по волосам – она этого терпеть не могла.
- А ты мне изменял? – продолжала уточнять она.
- Нет, - нагло соврал я. Во благо. Никому от моей правды сегодня легче бы не стало.
- Вот и хорошо. Значит, у нас был настоящий роман, - улыбнулась она и снова потянулась к моим губам.
Почему так всегда? Почему, когда было время войн за Бывшую, я горел и массированно шел в атаки, рвался в бой, а теперь, когда могу взять ее с налету, ничего не делаю? Почему мне это теперь не нужно? Почему, когда оно – далеко, то всегда притягивает? Почему, когда оно – рядом, то кажется невзрачным?
Потом я отвез ее домой, тем самым лишний раз предав. И на кофе не забежал, и ночевать не остался. И просто подарил ее какому-то седеющему богатому дядьке, с которым она никогда не будет счастлива. Обеспечена – да, счастлива – нет.
Как и я сам…

15.
 
И лампа не горит,
И врут календари,
И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори.
Любой обманчив звук,
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина.
И черный кабинет, и ждет в стволе патрон.
Так тихо, что я слышу,
Как идет на глубине вагон метро.
На площади полки, темно в конце строки,
И в телефонной трубке эти много лет спустя одни гудки.
И где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода.
Привет, мы будем счастливы теперь и навсегда…

«5 сентября. Я тебя настолько хочу, что даже не знаю вообще, зачем я занимаюсь чем-то еще, а не сижу рядом с тобой. Потому что ты последняя моя светлая мысль. А больше ничего не осталось приятного и ценного в моей такой странной и внезапно безрадостной жизни. Одинокий бродяга. А сейчас на улице такая погода! Малыш, словно специально для наших с тобой встреч. Но ты не предлагаешь мне их, а единственный раз за прошедший месяц, когда я попытался назначить свидание сам, ты отвергла мои притязания. Поэтому больше я тебя не тревожу. А еще ты стала иногда мне писать СМС и позванивать. Темами для нашего общения является все что угодно, всякие глупости. И мне очень хотелось бы верить в то, что я действительно понял тебя тогда, в мае, и что ты тоже меня поняла, и понимаешь сейчас тоже, что я все пойму. И я понимаю, что ты не просто так мне звонишь, что ты скучаешь просто по самому моему голосу, моим мыслям. А еще хочется верить, что ты все же поняла, что я есть такое, особенно теперь, когда попробовала без меня. Рано или поздно ты все же придешь к выводу, что лучше, чем со мной, тебе ни с кем не будет. Вот только когда это случится? Рано или поздно. Главное, чтобы не слишком поздно. Я очень на это надеюсь. Потому что мне хочется, чтобы моя мечта реализовалась полностью. Ты подарила мне самый лучший май моей жизни, но ты можешь и подарить мне самую лучшую жизнь вообще. Удачи. Целую».

«6 сентября. Все вроде бы наладилось. Все постепенно приходит в норму. Все становится обыденным и привычным. Только откуда-то ко мне снова вернулось чувство неуверенности, неуверенности в том, что происходящее вокруг подконтрольно мне. И это чувство я не могу назвать ни радостным, ни веселым. Что мне делать со всеми проблемами? Причем своими и чужими? Я не знаю. Все остается делать только самому. Никому ничего не объяснишь, никого ничто не волнует».

«Тот же день, времени уже половина девятого вечера. Сижу один в кабинете. Ты мне сегодня не звонила и не писала, это – нормально. Я тебя тоже постараюсь трогать как можно реже. Чтобы ты привыкла, через боль и сомнения, но привыкла к тому, что теперь тебе самой придется проявлять инициативу, на которую я буду отзывчиво вестись. Потому что иначе с тобой нельзя. Вот такие дела, мое солнце. Я давно уже не слушал J-морс, потому что забыл диск у кого-то в машине. Ребенок, мне ничего не хочется, кроме – знаешь чего? Это парадоксально, но мне хочется поработать. Так поработать, чтобы не надо было оглядываться на что-то еще или на кого-то еще, чтобы никто меня ничем не отвлекал. Мне надо переключаться на свой темп работы, на свой бешеный и странный темп, когда я проношусь ураганом, но каждую секунду отдаю себе отчет в том, что могу еще больше. И что я ни разу не пахал так, как способен. Все отвлекает. И ни разу я не давал своей работе повода по-настоящему гордиться собой. Единственной вещью посреди угрюмо серого бытия, ради которой я готов был поступиться работой, могла стать ты, но ты не стала. Единственной девушкой, с которой рядом я чувствовал себя счастливым, была ты, но ты ушла. Единственный раз, когда мне захотелось, как ты выразилась, осесть, был этот самый раз с тобой, но он прошел. И сейчас я ловлю себя на мысли, что все, что я только ни делаю сейчас, не стоит того, чтобы об этом и вспоминать потом. Моя ты прелесть. Ты была и остаешься моей мечтой, ради которой я еще и не на такое готов».

«12 сентября. Так вот, ты не любишь меня и не хочешь меня. А сейчас ты ведешь себя странно. Ты снова холодна. Это как понимать? Так или иначе, рано или поздно ты поймешь, что только со мной ты могла получить все то, чего тебе так хочется. Единственной вещью, которая может тебя от этого отпугнуть, может стать мой знак Зодиака, что тебя пугало еще в самом начале. Но ты должна понимать и то, что если бы я носил другой знак, то не смог бы давать тебе столько. Потому что я дал тебе немало: уверенность в том, что ты способна воодушевлять парней на глубокие чувства. И когда ты это поймешь, я буду рад возобновить наши отношения. Только прошу тебя, не сомневаться слишком долго. Чтобы я не оказался вне зоны доступа. Чтобы я не отдалился слишком уж далеко. На межпланетный Альтаир – 4 или куда бы то ни было еще. Чтобы ты не потеряла меня».

«15 сентября. Я дежурю, и все странно. Wish you were here. Просто очень бы хотелось тебя видеть рядом с собой. А желательно – вообще всегда, только чтобы ничто и никто не стояли между нами. Вот такие дела. Все то лучшее, что я ищу и частично иногда умудряюсь находить в других женщинах, в тебе сублимировано естественным путем. Просто ты такая, какая есть, и ничего менять не надо. И все это мне нравится. И все это я хочу в конечном итоге получить от тебя. Но я не могу понять, ждешь ли ты еще чего-нибудь от меня самого. Или теперь я бесконечно беспросветно и окончательно сиганул в разряд друзей или еще более серых и безымянных личностей – знакомых? Не знаю. Хочется верить в то, что ты прекрасно понимаешь, что просто друзьями мы с тобой теперь уже не будем никогда. Потому что я тебя хочу, малыш».

«18 сентября. Я сижу в кабинете, но долго это не продлится, потому что сегодня я собираюсь возобновить свои встречи с призраком мечты. Тебя я не видел уже давно, примерно три дня. Малыш, что с тобой происходит? Ответ на вопрос мне приходится искать теперь одному, и время на его поиски весьма ограничено. Но я буду искать. До встречи».

«26 сентября. Я после суток дежурства в своем кабинете. Сегодня разговаривал с тобой по телефону, вроде бы договорился о встрече в воскресенье. Что из этого получится, увидим через пять дней. Все, пошел я домой отдыхать, хотя дежурство и было непыльным, но сон на столе – это не сон. Пока».

«10 октября. В то памятное воскресенье я все же встретился с тобой. Мы мило побеседовали, вот только я не почувствовал того задора, который был во мне в мае. Все изменилось. Все стало бесповоротно серым. Теперь уже нет ни мая, ни присущих ему чувств. Моя мечта загнулась. Ты в этом ей помогла. Я стал свободен от тебя и от мыслей о тебе. И теперь уже ничего от тебя не хочу. Потому что понял в то воскресенье, что больше ты меня не заводишь. Мы стояли рядом, я видел тебя, да что там видел! – разглядывал, как только мог. Я слегка трогал тебя руками, я ласкал тебя глазами, но понимал, что все не так. Что ты говоришь по-другому, что сам я тоже говорю по-другому, что все прошедшее поволоклось дымкой обыденности. Странно неприятной и серой обыденности. Где тот май? Где та весна? Где все это: чувства, переживания, желания, и тихие слова, и робкие поцелуи, и головокружение, и тайный испуг, и ощущение приключения, и сладкая истома в груди? Где это? Где Она? Все стало прошлым. Теперь это только воспоминания. Одни лишь воспоминания. Приятные. Боль забыта, поэтому мне остались только приятные воспоминания о тебе. И о том, что однажды ты была моей, что мне было очень хорошо с тобой. И – в конце концов – о том, что жизнь – не такая уж серая и неприятная штука. Что все возможно, стоит только приложить к этому усилия».

«13 октября. Сегодня пятница, 13 октября, это уже кое-что. Еще сегодня ко мне приезжает один мой старинный дружище. Что могу сказать по поводу тебя на сегодняшний день? Мне теперь не хватает времени на мечты и пустые надежды. Они мне нравились, очень нравились, вот только толку от них не было совсем. Я после тебя окончательно стал реалистом, за что и спасибо. Не могу сказать, что я считаю тебя нехорошей девочкой или что-то в этом духе, но все уже не то. Все уже не так, как было в мае. Все совершенно иначе. Многого мы теперь с тобой недосчитаемся при встрече. И говорить с тобой я буду без напряжения. После того, как я был в тебе, я могу позволить себе такую роскошь. Хорошо это или плохо? Я имею в виду – то, что я уже ничего почти не чувствую? Не знаю. Какая-то часть меня, которая была твоим местом в моей груди, ушла. Как раз играет Дельфин: «Не осталось ни сил, ни ощущения боли, тоской изъедена душа, как личинками моли». Да, так и есть. Не осталось больше у меня того сладкого и сводящего с ума ощущения боли. Оно было даже приятным. Оно мне тоже по-своему нравилось. Теперь у меня есть другие причины для боли, но о них я тебе не стану сегодня ничего говорить. Сегодня важно не это. Сегодня важно то, что ты утратила мой огонь, который был припасен только для тебя, и от которого ты отвернулась. А огонь ушел почти без остатка, потому что назад мне было его уже не загнать. Теперь у меня больше нет мечты под кодовым названием «My little lady, my big dream». Теперь у меня есть только конкретные – и даже приятные! – воспоминания по процессу воплощения в жизнь этой мечты. За это тоже спасибо. Ну все, пока».

«16 октября. Я дежурю, как ты уже, наверное, догадалась, моя прелесть. Да, мечту я похоронил, но мое безумство все еще в силе. Потому что я – это я. И пока есть это Я, всегда остается место тому, что жило в нем».

«22 октября. Скучаю по тебе я только эпизодически. И более никак. Что мне делать? Ради тебя я мог поступиться если не всем, то половиной точно. С тобой теперь мы общаемся совершенно спокойно и ровно. Нет намека и на тень той моей страсти, которую ты удушила в мае. И только одна мысль по поводу тебя действительно меня греет внутри – что когда-нибудь ты поймешь свою ошибку, обернувшись на темные дороги прожитых лет, когда надо будет думать уже не о веселье, но о спокойствии. Вот тогда ты обернешься в один из тихих зимних или весенних вечеров назад, и увидишь, что я – был тем самым, что ни в коем случае никогда нельзя отпускать. Что я был лучшим. Потому что я с тобой не играл ни во что, а просто пытался понять тебя и дать то, чего тебе хотелось. Даже в самом конце, когда я увидел, что тебе нужна свобода, я дал ее тебе. А теперь я сгорел, и нет больше пламени, которое влекло меня в твоем направлении. Мечты более нет. Точнее, она есть, но уже сама по себе, без тебя. В тебе была Она, тогда, в мае, точно была, а сейчас я уже не уверен. Счастливо, спокойной тебе ночи. Завтра начало новой недели, я желаю тебе успехов и выполнения планов. Пока. Знаешь, я, наверное, даже пошлю тебе СМС».

«4 ноября. Да, ты права, со мной не получится счастливой семейной жизни, слишком редко бываю я дома. Что хотел сказать – я пришел к выводу о том, что мне нужно не трогать тебя совсем. Что я и делаю. Работа не оставляет мне времени на что-то еще. Нет, конечно, если поискать, то его всегда можно найти, но дело в том, что я не хочу. Вот и вся романтика. Мне хочется покоя. Я ничему уже не удивляюсь. Это невероятно, это невозможно, но! – к тебе я отношусь теперь абсолютно спокойно. Я сгорел дотла. Сгорел в собственном огне, как бы ни было это мучительно больно и глупо. Впервые было со мной такое, и ничего хорошего в этом нет. Впервые меня жгло изнутри яростным свечением, впервые плоть моя готова была разродиться настоящим чувством, а не его подобием, а я растратил этот огонь на ничто. Это было очень больно – ходить, полному кипящего огня внутри, пытаясь не расплескать его на мелочи, сохранить для тебя. Мне не понравилось. Хотя я многое вынес из этого приключения для себя. Очень многое. А оставил – еще больше. Ты хорошая, ты радостная, но ты еще не доросла до того, чтобы самой все это осознать. Поэтому ты шалишь и творишь глупости, а за них потом придется горько раскаиваться. Я ухожу, теперь уже совсем. Захочешь видеть меня – звони или пиши. Вряд ли это произойдет (что самое странное, я пишу эти строки не так как обычно, уже без дикой и мучительной надежды), но в любом случае, возможность такая у тебя есть. Все, все, все. Больше никто никому ничего не должен. Я не имею права быть слабым. Мне очень многое надо успеть сделать за отмеренное мне время. Ладненько, давай понемногу прощаться. Спокойной ночи, с кем бы ты ни была и чем бы ты ни занималась. Во мне не осталось места даже для ревности. Такие парадоксальные дела творятся».

«17 декабря. Только что я прочитал свои первые письма тебе, немного расчувствовался и даже решился отослать тебе СМС следующего типа: «Если ты – это я, а я – это ты, то, может быть, уже хватит?» Ты прекрасно поймешь, о чем я написал. Ты – поймешь. Другой вопрос заключается в том, ответишь ли ты мне или – как всегда? Я не часто в последнее время позволяю себе писать тебе СМС. Примерно одну в месяц и не более того. Потому что все кончено. Все кончено и потеряно бесповоротно. Нынче многое по-другому. Очень многое. Все эти переоценки, переживания, переосмысления и прочее – они налагают свой отпечаток. Печально. Но ничего не поделаешь. Сейчас меня посещают такие кощунственные мысли, как: «А может, оно и к лучшему, что все вышло именно так?» Ничего бы у нас с тобой не получилось, скорее всего. Просто было бы гораздо больше боли в итоге. А итог настал бы, в свою очередь, очень скоро. А так – все было просто великолепно. Поэтому наш с тобой роман я лучше сохраню для себя таким, каким он и был в действительности: коротким, ярким и чувственным. Я был счастлив. Потом я был несчастен. Я расплатился «до дна» за все мгновения первобытной радости, через которые ты меня провела. Теперь я стал взрослее, стал другим. И это хорошо. Именно в силу этого я теперь могу делать все то и так, что и как я делаю. А что еще сказать? Нет у меня больше слов. Да их уже и быть не может. Все сказано. Остается место только для междометий и вздохов, но их так просто не опишешь. Писать песни? Я об этом думал. Возможно. Но не в твою честь. В честь самого себя. Своего гения. Ты всегда возмущалась моей самодостаточностью. И ты была права. Потому что я и есть такой – законченный эгоист, и меняться совершенно не желаю. Пускай мир меняется, если ему так хочется. А меня он может только уничтожить, но – уже – не изменить. Потому что это тоже мое решение. Что же, удачи тебе, сбывшаяся ты моя мечта. А еще более мне непонятно, зачем я храню твои СМС и свои – в твой адрес. Ладно. Пускай это будет как в песне: «маленькая тайна есть у каждого сердца». Пускай это будет моя маленькая тайна. Среди огромного множества больших. Все, спокойной ночи».

«20 декабря. Каково же было мое удивление сегодня рано утром, когда я обнаружил в своем телефоне СМС от тебя. Ты мне прислала его в 4.20 часов. Что же тебе не спалось? Чем-то ты ведь занималась… Но содержание СМС было не очень изящным в плане словесности. Ты просто-напросто переслала мне мое же СМС от 17 декабря. Что бы это означало? Ты разделяешь мою мысль о том, что хватит уже нам быть не вместе? Или ты просто так это написала, а чтобы не удручать свой разум поисками новых форм и предложений, решила использовать мои авторские достижения? Не знаю, Солнце. Я даже вообще не уверен, что твой номер все еще принадлежит тебе. Возможно, я пишу еще кому-то (и этот кто-то мне отвечает). Так или иначе, СМС в моем телефоне – не иллюзия. В ответ на нее, на эту СМС, я послал другую: «Вот именно. Можно все решить и по-другому. Я не против. А ты?» Таким образом, я хочу услышать что-то новое, а не свои же слова. Если же ты мне ответишь моим же текстом, то я более не стану тебе писать. И еще – сегодня ночью либо ты, либо кто-то еще в твоем телефоне просматривал СМС от меня. И это было в 4.20 часов. Тоже приятно. Или нет?»

«20 декабря. Все уже разошлись из отдела в связи с празднованием сегодня Нового года заочно. Я пока на месте, потому что мне надо обеспечить кабинетным ресурсом сотрудника УВД. Когда он закончит, я тоже пойду. Праздник, его налево. Но меня интересует другое – ты. Знаешь, я многое уже о тебе передумал и никак не мог прийти к однозначному неситуационному выводу о том, что же мне от тебя в действительности требуется. И чего я ищу сейчас. Раньше я привык быть вообще абсолютно свободным. Ты была мечтой. Потом я был все так же свободен, а ты была моей. Потом я снова был свободен, а тебя рядом не было, мечта реализовалась и ушла. Теперь тебя у меня нет. Вот такие вот реинкарнации претерпевает мое существование. Что мне делать со всем этим? Потому что проблема, наверное, не имеет одного ясного и простого решения. Но ты мне прислала СМС сегодня ночью. Блин, я все никак не могу тебя разгадать. Мотивы твоих поступков для меня остаются такими же неясными, какими были и до мая 2006 года. Я ничего не могу утверждать с уверенностью. Что ты этим хотела сказать? Как вообще тебе пришла в голову мысль написать мне такую СМС? И в такое время? Чего ты хотела этим добиться? Вариантов много. Вот один из самых ходовых: возможно, я своей тогдашней СМС нарушил тебе любовный уют, который имел место с твоим нынешним парнем, поэтому ты решила мне попросту отомстить, направив такую же СМС в то же время, в надежде на то, что я буду рядом со своей пассией, которая неминуемо устроит мне скандал по поводу СМС. Ты ничего не добилась, в таком случае. А может, тебя посетили те же мысли, что и меня. Не знаю. Буду думать. Все, до встречи».

«22 декабря. А вот такие СМС мы слали друг другу сегодня. Первым, то есть инициатором, был, конечно, я. Но ты мне ответила, что весьма странно. Я послал тебе такое послание, как бы продолжая наш разговор: «И если мир такой огромный, то почему в нем не может быть места НАМ?» А ты мне ответила: «Мы и есть МИР». На что я позволил себе откликнуться мыслью следующего содержания: «Возможно. Только не мы, а ТЫ и Я отдельно. И это печально…» Вот так. И больше ничего. Вообще мне надоело быть инициатором общения, но от тебя не дождешься ничего, кроме тишины. В нашем с тобой случае – не лучше ли оставить все как есть? Почему-то мне кажется, что лучше было бы оставить нашу с тобой историю завершенной в таком виде, как она есть сейчас, но откуда-то изнутри меня так и распирает уверенность в том, что многое еще должно произойти между нами. И не уверен я, что все это никак не отразится на окружающей меня действительности и на мне самом. Такой вот эффект бабочки. И сопротивляться этому не можем ни ты, ни я. Вернее, я и мог бы попробовать, но… А ты ждешь? Все еще ждешь от меня чего-то, какого-то поступка? Что же я должен сделать? Остается только жить дальше и попросту наблюдать за изменениями ситуации. И при этом оставаться верным своему внутреннему стержню. Только так я смогу получить то, чего мне надо. Значит, так и буду делать – жить в согласии со своим внутренним стержнем. Главное ведь – не потерять себя. А остальное не так уж и важно. Я хочу сохранить себя. Несмотря ни на что. Пока, целую тебя»…

«26 декабря. Вчера виделись с тобой в кабаке, который я иногда посещаю от безысходности. Ты была с целым сонмом своих подружек. Среди них была и та, с которой ты как-то раз приезжала в мае ко мне в отдел. Но ты сказала, что я вижу эту девицу впервые, а я не стал тебе противоречить при всех. Поговорили с тобой. Сейчас я слушаю «Черные Птицы» Наутилуса и вспоминаю наш с тобой вчерашний СМС-чат. Я предположил, что ты считаешь меня своей ошибкой, а ты сказала, что никогда так не думала. Тогда я сказал, что все равно не вижу смысла надоедать тебе, потому что мои мечты – только мои мечты, а кроме этого, ты все знаешь и так, потому что я писал тебе обо всем в своем длинном послании. Вот такие дела. Вчера я был мил и весел, хотя мне очень хотелось надавать тебе при всех пощечин, а потом рассказать им всем обо всем, что было. И сказать, что я хочу тебя, тебя всю без остатка. Чтобы это слышали твои подруги, чтобы это слышал весь кабак и весь город. И окрестности. Я хотел кричать об этом, пока не треснет горло. Вчера, наверное, все и так заметили, что между нами не все так просто, как кажется на первый взгляд. Мы сидели за столом и писали друг другу СМС, а остальные делали вид, что ничего не замечают. Вот такая глупая ситуация. Ты вчера отчаянно не захотела разобраться во всем, что происходит, не захотела. Ты меня унижаешь своим поведением и отношением. Я был готов поколебаться немного и, наконец, полюбить тебя, а ты все сделала, чтобы уйти от этого. Не знаю, чего ты ждешь (и от кого). Жалеть тебя я не имею права. Ты сама во всем виновата. И знаки Зодиака ни при чем. Я – это я, а если каким-то там звездам было угодно сойтись над моей головой в момент моего рождения, то пускай они, если хотят, назовутся моим именем, я этого делать не стану».

«31 декабря. В последний раз открываю я эту свою рукопись, в последний раз пишу тебе что-то в этом году. В последний раз пишу тебе так, потому что больше этого уже не будет. Все, что произойдет дальше, будет уже без осмысления происходящего. Без моих чувств, сомнений и терзаний. Отправил тебе пару минут назад СМС следующего вида: «С наступающим Новым годом, my little lady, my big dream.» Ты пока еще ничего не ответила, хотя СМС более чем нейтральная. Ничего особенного не происходит ни между нами, ни вокруг меня. И когда мне все надоест, я уйду от всего этого, и мне будет просто жаль, и я буду понимать, что мир устроен таким образом, что некоторые ошибки и связанные с ними процессы необратимы и непоправимы. Вчера и сегодня мои пешие пути по городу пролегли сквозь творчество товарища Пугача. Как же это прекрасно – ходить и вспоминать наше с тобой небольшое, но такое емкое приключение… Просто вспоминать, потому что кроме воспоминаний ты мне ничего больше не оставила. Совсем ничего. Воспоминания и мысль о том, что ты есть. Просто есть пока еще в этом мире. Почему же у нас ничего не получилось? Я не знаю. Я запутался в собственных догадках, но выбрать побольше времени и постараться постичь суть явления так и не сподобился до настоящего времени. Может, оно и к лучшему. Иначе я мог бы что-то понять, что-то такое, что привело бы нас друг к другу. А потом снова была бы боль или еще что-то похуже простой боли. Так что, скорее всего, так даже лучше, что я поверил Миру в том, что у меня действительно нет времени на остановку и осмысление проблемы с тобой. Пускай ты останешься тайной для меня. Ты дала мне прикоснуться к ней, а о большем я не смел и просить. Так будет интереснее, чем если бы я растоптал твой внутренний мир яростным прессом своего Познания. А так – все осталось, как и прежде. И прибавило само к себе ворох приятных воспоминаний. Спасибо тебе за все».

Последнее…

Последнее мое письмо Ей:
«Если безропотно испытывать доверие к астрологам и мировому убеждению в целом, то нынче за окнами бьется дыхание первого июньского дня текущего года. Дыхание это нельзя назвать теплым или нежным, оно явно пришло к нам откуда-то из осенней поры по ошибке. Тем не менее, сегодня лето все-таки началось. Мой внешний облик не изменился от этого ничуть. Меня только немного смущает то, что у меня творится внутри, там, где сердце, и еще ниже, там, где, по миропониманию моей любимой девочки, находится душа. Мысли мои полны тягучего песка, занесенного вихрем сомнений от подножий египетских пирамид, по венам струится жидкий огонь, который ищет себе выхода, не находит его и начинает палить меня изнутри. Я думаю о рубежах. Рубежи преследуют нас, человеческую расу, повсеместно. Самый ничтожный пустяк в итоге может оказаться рубежом. Сейчас я перешел один из простейших рубежей – сезонный. Я из весны шагнул в лето. В такое заманчивое теплое и ласковое лето, когда так приятно чувствовать на себе прикосновения солнечного диска, разбивающиеся обо все слои атмосферы нашей голубой планеты, ощущать беглые ласки ветров и впитывать кожей прохладные струи дождей. Лето, с длинными бессонными ночами прогулок по темным улицам загадочного города, со страстными поцелуями на скамейках, с ласками обнаженного тела любимой женщины вечерами на пляже, с лесами и полями, наполненными маленькой спешащей в никуда жизнью. Всего этого не будет у меня. Просто не будет.
Я не смог одолеть рубеж так, как это надо было сделать. Сам я безусловно прорвался через него, но не проложил за собой мосты, по которым могли бы пойти те, с кем вместе я готовился к рубежу. Они остались там. Хотя нет, ОНИ – не остались, осталась только ОНА. Но это так бесконечно много, что теперь уже кажется, что осталось все. Я не смог стать достаточно убедительным для того, чтобы она поверила в то, что без нее лето не может прийти для меня. Она ушла.
Ты ушла, мое ласковое маленькое солнышко, и я даже не знаю, вернешься ли ты. Все, что я сейчас делаю, так или иначе направлено на то, чтобы ты захотела вернуться. Я знаю, что это глупо, но ничего не могу поделать с внезапно охватившими меня ощущениями испепеляющей пустоты в том месте моей груди, которое я сознательно готовил для тебя на протяжении последних пяти лет, и которое было твоим. Когда оно было твоим, ты оставила в нем свои следы, которые теперь гулко разлетаются в пустом пространстве образовавшегося во мне по моей вине темного грота желания. Я много раз говорил тебе, что ты – тоже солнце, младшая сестра моего друга, большого Солнца, теплом которого согреты все подряд, от последнего негодяя до изысканных манер набожной девы. Когда ты была рядом, ты была и во мне тоже, пустота во мне осветилась изнутри твоим целебным сиянием, она в страхе отступила, ты была моим солнышком. И мне так приятно было, когда снаружи я чувствовал тепло своего друга Солнца, а внутри была ты – маленькое солнышко. Вот так ко мне неожиданно пришло счастье. Это было именно оно, то самое загадочное и не вполне объяснимое счастье, о котором написано уже очень много. Вот только никто, за исключением, пожалуй, все того же незабвенного реалиста Ремарка, так и не смог объяснить, как это происходит – счастье с женщиной. Я даже не стану предпринимать робкие попытки хотя бы приблизительно описать все то, что я чувствую рядом с тобой, моя любимая девочка, потому что все равно выйдет не то, что нужно, а всего-навсего дешевое изложение дорогих сердцу фактов. Просто я был счастлив.
Я не знаю, где ты сейчас и что ты делаешь. Я не хочу и не стану думать об этом. Я вообще попытаюсь приложить все свои силы к тому, чтобы не думать о тебе, потому что иначе я сойду с ума. Каждый мой вздох наполнен тобой, тобой, Солнышко, я живу и только тебя постоянно вижу. Я знаю, это совсем немного для тебя, потому что мы с тобой были рядом всего лишь один месяц, для тебя, возможно, это ничего не значит, но для меня это было тем, что я могу признать жизнью.
Под мраком столетий, проведенных мною в разных телах, стали неразличимы радость и боль, они сплелись подобно змеям и стали неотделимы одна от другой, несомненными проблесками яростного пламени во мне живы только считанные мгновения непрекращающихся реинкарнаций. И я молю Создателя о том, чтобы память о тебе он оставил мне до самого конца, до Его и моей старости, когда придет время мостить нами все Сущее и разум мой распадется на части, не оставляя от меня ничего, кроме звездной пыли.
Солнышко мое, дитя природы и ее же властительница, ребенок и мать всех живущих ныне и уже почивших богов, покоряющаяся мне и покорившая меня, видениями тебя наполнились дни мои и ночи. Я стал безраздельно властен над тобой и отдал тебе такую же власть над собой. Глазами, напоенными тоской и тревогой, провожаю я закаты светила, чтобы встретить новый день и вновь ощутить твое неприкасаемое тепло, которое струится подобно горному ручью сквозь время и расстояния от рук твоих к моей внутренней сути. Я ищу тебя во взглядах проносящихся мимо незнакомок и улыбках детей, я чувствую тебя в каждом тайном движении неуловимого ветра и в каждой капле дождя, который дарит мне частички своей нежности. Окружающее меня наполнено тобой до краев, и я ловлю тебя по частицам, не упуская ничего, потому что этого все равно будет мало. Мою жажду можешь утолить только ты одна, и я тебе об этом откровенно говорю, ничего не утаивая и не скрывая. Разум мой увлечен тобой настолько, что в настоящем не осталось более ничего, что бы могло свирепым вихрем отвлечь меня от сознания твоей красоты и твоего превосходства над иными. Подобно облаку, ты окутала меня всего, и теперь я нахожусь в тебе целиком.
Сознание беспомощности день за днем превращает меня в обидчивого ребенка, который начинает ненавидеть весь мир за то, что в нем не находится места для того, чтобы я мог ежесекундно говорить тебе о том, как ты прекрасна. Блики одинокой Луны скользят по остаткам моего озера спокойствия, озаряя его глубину и делая уязвимым. Сколько же слов, которые нужно было говорить, я не сказал тебе! Сколько песен не спел и сколько стихов не написал… Искренне ищу твоего прощения. Словно печальный зверь бреду я унылыми тропами серых будней по твоим следам, которые манят мой разум за собой и увлекают в тайные созвездия твоего собственного мира, маленькое мое солнце. Воздвигнутая между нами велением судьбы стена отречения не позволяет мне приблизиться к тебе ни на шаг. Все, что осталось от моего Я, нынче плетется по твоим следам, жадно вбирая их в себя и тем самым наполняя мое существование смыслом.
Мое неустанное воображение часто рисует мне тебя, причем не только твой внешний облик, но и твой внутренний мир, такой незнакомый и таинственный. Я отдаю себе отчет в том, что ты подобна дикому зверю, приручить которого не во власти смертных, и не им дано понять его суть. Посылая в тебя частицы своего тепла, я ловлю их отражение в тебе, когда они, сгорая, на единый миг озаряют часть тебя и открывают мне ее. То, что я вижу, прекрасно. Оно прекрасно настолько, что глаза мои закрываются, не будучи в силах уловить совершенство и природное изящество форм твоего мира. Ты строишь его сама и делаешь это, повинуясь одному лишь врожденному инстинкту. Я прикасаюсь к тебе, но считаю это преступлением, потому что нельзя обычными руками трогать тебя. Когда губы наши находят друг друга, я пытаюсь проникнуть в тебя и чувствую зарождающуюся страсть в твоих движениях. Ее так легко испугать неверным жестом или словом! Она тотчас пропадает и укрывается за твоим Я, стоит мне хоть чуть-чуть проявить нетерпение. Но когда я ласкаю тебя не руками, но всем своим существом, она открывается навстречу бережным прикосновениям моих рук и губ и наполняет меня волнами беспредельного блаженства. Испытав это раз, я уже не могу и не хочу знать о других женщинах. Все они так или иначе разумом моим будут сравниваться с тобой, поэтому заранее обречены на неудачи. Твое изящное тело юной богини было создано природой для того, чтобы радовать меня. И в кои то веки природа и судьба решили не играть в прятки друг с другом, дать мне обладание тобой. Мы были вместе, от одного воспоминания об этом душа моя готова сорваться с удерживающих ее цепей морали и во весь голос кричать об этом птицам и рыбам, земле и небу, звездам и всему космосу.
Ты представляешься мне маленьким хищным и недоверчивым грациозным зверьком, которого можно понять только тогда, когда сам на несколько мгновений отринешь все достижения цивилизации и вернешься к истокам своего появления на земле. Я стараюсь, маленькая, я очень стараюсь, чтобы стать таким же. Я и есть такой, только пока разучился откликаться на зов природы и сбрасывать маски. Повседневность прилипла к моему образу и стала неотделимой его частью. Отчетливо зная, что рядом с солнцем невозможно быть простым смертным, я перекраиваю себя заново. Ты можешь обжечь, но можешь и одарить нежностью.
Очарованный тобою до полного изнеможения, я начинаю вспоминать каждую секунду наших встреч, каждое касание, каждое твое слово. В далекие времена, когда я только-только впервые нежно и пытливо коснулся тебя взглядом, я и помыслить не мог о том, что небеса мироздания будут настолько милосердны ко мне, что дадут возможность гладить тебя руками и любить тебя всем телом. Тогда за один только твой поцелуй я был полон решимости годами жить ожиданием и надеждой.
В необъяснимом настоящем я целую твои губы, при этом ты обнимаешь меня и закрываешь глаза, стремясь унестись туда, где еще не была. Твои темные шелковистые волосы нежной волной спадают на лицо и трепетной лаской гладят мою кожу.
Уподобленный течению глубокой и вечной реки времени я обнял твои берега и пытаюсь перехлестнуть через них, чтобы увлечь тебя за собой в бесконечность. Туда, где нас с нетерпением ожидает светлая радость и длинные годы неспешного счастья. Я раскинулся широкими волнами от края до края горизонта и застил собою небесный свод, чтобы крыльями воды и желания охватить тебя и твой мир, наполнить его собой и вместить в себя. Душа моя в смятении плоти стремится за тобой, разрывая все цепи и крепи. Отчаянные попытки постижения твоей сути стали моим единственным занятием под зыбкими отблесками жизни светил неба.
Переживания мои никоим образом не способны описывать явь достаточным образом, чтобы извергнуть из меня тот водопад эмоций и потоки флюидов, которые всецело и безраздельно властны надо мною в последние недели. Я был ослеплен вспышкой огромного монолитного и яростного счастья, которому судьбою уготовано было перерасти в такое же восхитительное чувство, а оно меня обмануло. Своими руками я, глупец без права на ошибку, нарушил спокойный ход твоих мыслей, прекрасная моя, отчего тебе стало страшно. Я напугал тебя, мой ласковый ребенок, напугал своими чересчур откровенными признаниями и поведением. Я возомнил себя дланью Господа и за этот грех ныне должен претерпевать лишения и страдания. И я готов нести свой такой тяжкий и неотрывно давящий на меня с небес крест, имя которому – безответность».
Мое последнее письмо…

Я видел сны – и это были не сны. Я видел, как все начиналось, и я был уверен, что это и есть реальность. Предназначение, смысл и конечная моя цель. Я видел пески, бесконечные пески пустыни, не сто лет назад, не тысячу – и даже не десять тысяч. Вообще настолько давно, что не было еще ни привычных нам материков, ни океанов, ни морей. Я видел первые города и континенты, видел людей и других созданий, видел мрачные небеса, отражения надмировых субстанций и слышал туманные пророчества. Я слышал себя в них и эхом улавливал Ее. Я видел там себя. Я уже тогда был, в другом теле, с другими намерениями и жизнью, в чужом обличье и говорящим на другом языке. И там же я видел Ее – смутно похожей на такую, какой Она стала теперь, в этом веке и на этой планете. И иногда Она была моей, или должна была стать моей, или это я принадлежал Ей. Внешность ничто, главное, что суть Ее оставалась неизменной на протяжении тысячи тысяч веков. Ее сущность была вечной, и моя сущность – тоже. И мой смысл всегда был в том, чтобы позволить этим двум сущностям быть вместе. Только когда они вместе, я сам по себе обретал настоящую глубинную силу, а без Нее – я оставался жалким существом, беспомощным и слабым. Я пил Ее, Она пила меня – наша энергия могла дать начало роду, племени, виду, новым планетам и звездам, их системам и, возможно, даже новым Галактикам. Мы были творцами, мы творили и не знали перед собой никаких преград. Мы не занимались сексом – мы любили друг друга, давая начало чему-то еще. Мы не целовались – мы искали друг друга по вкусу. Мы были единым целым, разделенным мудрыми божествами на мужское и женское начало. И почти никогда за миллионы лет мы не разбивали это единое целое.
Мне нынешнему не повезло. Я нашел Ее, ту самую, с которой мог давать начало чему-то еще, а не просто проживать одну маленькую жизнь, но Она не узнала меня. Я узнал – а Она нет. Она решила пройти мимо и продолжать искать. Я нашел Ее, теперь мне больше не к чему стремиться. Я узнал, зачем я есть, и понял, что теперь меня уже не будет никогда в этой недлинной, в общем-то, и глуповатой жизни. И мы не дали ничему начала…
Я всегда останусь только частью того единого, которое должно было появиться вновь в этой моей инкарнации. Теперь мне осталось только доживать очередное перерождение с надеждой, что в следующем возрождении я буду более удачлив, что мне удастся снова отыскать Ее и уверить в том, что я – это именно я. И начало чему-то новому, огромному и важному, будет все же положено мною и Ей. Нами. Нашим неделимым Мы.
Я оставил Ее, Она будет продолжать свой поиск. Возможно, когда-то «потом» Она обернется назад и разглядит туманный блеск моего я, своего я, Она увидит, что это я было частью Ее самой. Не уверен, что я буду жив к тому времени. Скорее всего, будет уже слишком поздно. Так или иначе, расстраиваться я не могу – у меня будет еще тысяча жизней, чтобы найти Ее и быть с Ней. И, в конце концов, дать начало тому новому, чего ждет от нас мироздание. Это неизбежно. И поэтому я все так же счастлив.

Я слушал дождь, я думал о тебе.
И память в вальсе осени кружилась
Я вспоминал минувшую весну,
И сердце о тебе в слезах молилось…

В моей душе, закрытой для других,
Остался нежный след очарованья…
И чтобы нас никто не разлучил,
Я превратил тебя в воспоминанье…


Просто Лепс…


«Ее СМС еще не успели остыть в моем телефоне, когда Она стала чужой женой».


Алекс Свой.

Спасибо всем, кто это читает.
Отдельное спасибо всем, кто помог мне это написать:
1. J – Морс.
2. БИ 2.
3. Григорий Лепс.
4. Сплин.
5. Наутилус Помпилиус.
6. Ночные Снайперы.